Она засмеялась:
— Простите меня. Это я виновата. Выбила вас из колеи, но мне всегда всё хочется знать поточнее.
— Это у вас профессиональное?
— Врождённое. Впрочем, вы хотели мне рассказать, какие киты исчезли, а какие нет.
— Да, я хотел это сделать, но…
— Но у вас нет времени.
Эневек бросил взгляд на черновую тетрадь и ноутбук. За сегодняшний вечер он должен завершить статью. Но вечер ещё не кончился. А он к тому же почувствовал голод.
— Вы остановились в «Виканиннише»? — спросил он.
— Да.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— О! — она подняла брови и улыбнулась ему. — В последний раз мне задавали этот вопрос лет десять назад. Как это волнующе.
Он ответил ей улыбкой:
— По правде говоря, меня подгоняет голод. Я подумал, не продолжить ли нам разговор за ужином.
— Хорошая идея, — она соскользнула со ствола, погасила сигарету, а окурок сунула в карман ветровки. — Но я должна вас предостеречь. Я разговариваю во время еды, причём безостановочно задаю всё новые вопросы, если меня не остановить интересным рассказом. Так что уж вы не подкачайте. Кстати, — она протянула ему руку, — Саманта Кроув. Зовите меня Сэм, как все.
Ресторан располагался на самом краю утёса, будто хотел прыгнуть в море, и оттуда открывался панорамный вид на залив. Место было идеальное для наблюдения за китами. Но в этом году даже здесь приходилось довольствоваться видом лишь тех обитателей моря, которых приносили с кухни.
— Проблема в том, что кочевники и прибрежные косатки больше не показываются, — объяснил Эневек. — Резидентов не меньше, чем обычно, но они не любят появляться на этой стороне, хотя пролив Джонстоуна становится для них всё неуютнее.
— Почему?
— А как бы вы чувствовали себя, если бы вам приходилось делить свой дом с паромами, баржами, пассажирскими судами и рыбаками? Кругом тарахтят моторки. Ванкувер промышляет древесиной. Сухогрузы вывозят в Азию все окрестные леса. Когда исчезают деревья, то реки мелеют, и лосось теряет свои нерестилища. А резиденты не едят ничего, кроме лосося.
— Понимаю. Но вы беспокоитесь не только из-за косаток, ведь так?
— Серые киты и горбачи — наша главная головная боль. То ли они нашли обходной путь, то ли им надоело быть зрелищем для туристов. — Он покачал головой. — Но всё не так просто. Когда в начале марта перед островом Ванкувер появляются стаи китов, у них в желудках уже несколько месяцев пусто. Всю зиму в Калифорнии они проедают накопленный жир. Но ведь когда-то он кончается. И здесь они впервые получают пропитание.
— Может, они проплыли дальше в открытом море.
— Там для них мало еды. Серым китам, например, бухта Виканинниш поставляет главную часть их пропитания, которой в открытом море не найдёшь, это Onuphis elegans.
— Elegans? Шикарно звучит.
Эневек улыбнулся:
— Это червь. Длинный и тонкий. Залив песчаный, их тут чудовищное количество, и серые киты их очень любят. Без этой промежуточной подкормки им не добраться до Арктики. — Он отхлебнул воды. — В середине восьмидесятых уже было так, что киты не появились. Но тогда причина была ясна. Серые киты тогда практически вымерли. Их выбили. С тех пор мы их кое-как восстановили. Я думаю, теперь их тысяч двадцать, и большая часть в здешних водах.
— И все они не появились?
— Среди серых китов тоже есть несколько резидентов. Они обитают здесь. Но очень немного.
— А горбачи?
— Та же самая история. Исчезли.
— Кажется, вы сказали, что пишете статью о белухах?
Эневек оглядел её:
— А что, если и вы мне что-нибудь расскажете о себе?
Кроув ответила весёлым взглядом:
— Ну, главное обо мне вы знаете: старая дама, которая задаёт вопросы.
Появился официант и сервировал для них жареные на гриле королевские креветки на шафрановом ризотто. Собственно, Эневек мечтал сегодня посидеть один, чтобы никто не трещал у него над ухом. Но Кроув ему нравилась.
— Но о чём вы спрашиваете, кого и для чего?
Кроув очистила от панциря креветку, пахнущую чесноком.
— Очень просто. Я спрашиваю: есть тут кто-нибудь?
— Есть тут кто-нибудь?
— Именно так.
— И каков ответ?
Мясо креветки исчезло между двумя ровными рядами белых зубов.
— Ответа я пока не получила.
— Может, надо спрашивать громче? — сказал Эневек, обыгрывая её комментарии на пляже.
— Я бы с удовольствием, — сказала Кроув, не переставая жевать. — Но средства и возможности пока ограничивают меня радиусом ровно в двести световых лет. Тем не менее, в середине девяностых мы провели шестьдесят триллионов измерений и отобрали из них только тридцать семь, про которые нельзя с уверенностью сказать, имеют ли они естественно-природное происхождение, или кто-то нам действительно сказал «Хэлло».
Эневек уставился на неё.
— SETI? — спросил он. — Вы работаете в SETI?
— Верно. Search for Extra Terrestrial Intelligence. Поиск внеземного разума. Проект «Феникс», точнее.
— Вы прослушиваете космос?
— Примерно тысячу звёзд, аналогичных Солнцу, которые старше трёх миллиардов лет. Да. Это лишь один проект из многих, но, может быть, важнейший, если вы позволите мне немного тщеславия.
— Надо же!
— Закройте рот, Леон, ничего особенного в этом проекте нет. Вы анализируете пение китов и пытаетесь разузнать, что интересного они могут вам поведать. Мы слушаем космос, потому что убеждены, что там кишмя кишат разумные цивилизации.
Эневек был очарован.
— И вы действительно приняли сигналы, которые позволяют предположить существование разумной жизни?
Она отрицательно помотала головой:
— Нет. Мы приняли сигналы, которые мы не знаем, как классифицировать. По правде говоря, мне от отчаяния надо бы кинуться с ближайшего моста, а я тут с аппетитом поглощаю еду, хотя я одержима своим делом так же, как вы вашими китами.
— Про которых я по крайней мере знаю, что они есть.
— Сейчас, скорее, нет, — улыбнулась Кроув. Эневек чувствовал, как тысяча вопросов выстраиваются в очередь, чтобы быть заданными. Проект поиска внеземного разума стартовал в НАСА в начале девяностых, специально в годовщину прибытия Колумба. В пуэрториканском Аресибо в самом большом на земле радиотелескопе была установлена новая программа. За минувшее время в SETI возникли и новые проекты благодаря щедрым спонсорам, а проект «Феникс» был из самых известных.
— Значит, вы та самая женщина, которую играет Джоди Фостер в «Контакте»?
— Я та женщина, которая охотно села бы в тот космический корабль, на котором Джоди Фостер летит к внеземлянам. Вы знаете, Леон, я ведь делаю для вас исключение. Обычно у меня начинаются судороги, когда меня расспрашивают о моей работе. Мне всякий раз приходится часами объяснять, что же я делаю.
— Мне тоже.
— Правильно. Вы мне кое-что рассказали, теперь я у вас в долгу. Что вас ещё интересует?
Эневек думал недолго:
— Почему вы до сих пор не добились результата?
Кроув повеселела. Она положила себе на тарелку новую порцию креветок и заставила его некоторое время ждать ответа.
— А кто сказал, что у нас нет результата? Кроме того, наш Млечный Путь насчитывает около сотни миллиардов звёзд. Обнаружить планеты, подобные Земле, довольно трудно, потому что их свет очень слаб. Но теоретически в таких планетах нет недостатка. Подумайте только: сто миллиардов звёзд!
— Правильно, — усмехнулся Эневек. — Двадцать тысяч горбачей всё-таки проще.
— Это как если бы нужно было доказать существование крошечной рыбки и для этого вам пришлось бы процеживать каждый литр океанской воды. Но рыбка подвижна. Вы можете повторять всю процедуру процеживания океана до Судного дня и можете даже прийти к мнению, что этой рыбки не существует. На самом деле её немерено, только плавает она всякий раз не в том литре, который вы в этот момент просматриваете. «Феникс» берёт под лупу сразу много литров, но зато мы ограничиваемся — скажем так, в ваших масштабах — проливом Джорджия. Понимаете? Там есть цивилизации. Я не могу это доказать, но я твёрдо убеждена в том, что число их бесконечно. Но вселенная в бесконечное число раз больше, вот что глупо.
Эневек размышлял.
— Разве НАСА не посылала сигнал в космос?
— Ах, вон что, — глаза её сверкнули. — Вы хотите сказать, что нечего рассиживаться и слушать, надо самим подать голос. Да, это было сделано. Еще в 1974 году мы отправили из Аресибо сигнал в М13. Это шаровидная туманность неподалёку от нашей галактики. Но нашей проблемы это не решает. Любое известие может затеряться в межзвёздном пространстве, исходит оно от нас или от других. Было бы невероятной случайностью, если бы кто-то получил наш сигнал. Кроме того, слушать дешевле, чем посылать сигналы.
— И всё-таки. Это повысило бы шансы.
— Может, мы этого не хотим.
— Почему же? — в недоумении спросил Эневек. — Я думал…
— То есть мы-то хотим. Но есть множество людей, которые смотрят на это скептически. Многие почитают за благо не привлекать к себе внимания.
— Какие глупости.
— Не знаю, глупости ли. Я лично тоже верю, что разум, который дорос до межзвёздных путешествий, должен уже преодолеть стадию дикости. С другой стороны, я думаю, от этого аргумента нельзя отмахнуться. Люди должны подумать, как сделать себя заметными. Иначе возникнет опасность быть неправильно понятыми.
Эневек молчал. Его мыслями снова завладели киты.
— Вы не приходите иногда в отчаяние? — спросил он.
— Как без этого? А сигареты и виски на что?
— А если вы вдруг достигнете цели?
— Хороший вопрос, Леон. — Кроув сделала паузу и задумчиво водила пальцами по скатерти. — В принципе я уже много лет спрашиваю, что, собственно, является нашей Целью. Думаю, если б я знала ответ, то прекратила бы заниматься исследованиями. Ответ — это всегда окончание поиска. Возможно, нас мучает одиночество нашего существования. Мысль, что мы лишь случайность, которая больше нигде не повторится. Но может быть, мы стремимся доказать как раз то, что кроме нас нет никого и мы занимаем в творении особое место, которого якобы достойны. Я не знаю. Почему вы изучаете китов и дельфинов?
— Я… мне просто интересно.
Нет, это не совсем так, подумал он в ту же минуту. Это не просто любопытство. Итак, чего же он ищет?
Кроув была права. В принципе они делали одно и то же. Каждый прослушивал свой космос и надеялся получить ответ. Каждый в глубине души тосковал по собратьям, по обществу разумных существ, которые не были бы людьми.
Кроув, кажется, прочитала его мысли.
— Дело не в другом разуме, — сказала она. — Нас занимает вопрос, что останется от нас, если другой разум существует. Кто мы тогда? И кем мы больше не являемся? — Она откинулась на спинку стула и улыбнулась тёплой, привлекательной улыбкой. — Знаете, Леон, я думаю, в конце стоит очень простой вопрос о смысле жизни.
После этого они говорили о разном, но уже не о китах и не о чужих цивилизациях. В половине одиннадцатого, после того как они ещё посидели у камина в салоне, заказав себе выпить: Кроув — бурбон, а Эневек, как обычно, минеральную воду, — они распрощались. Она проводила его наружу. Облака окончательно рассеялись. Над ними простиралось звёздное небо, которое, казалось, втягивало их в себя. Некоторое время они просто смотрели вверх.
— Вам иногда не надоедают ваши звёзды? — спросил Эневек.
— А вам ваши киты?
Он засмеялся:
— Нет. Не надоедают.
— Я очень надеюсь, что вы их отыщете.
— Я вам сообщу об этом, Сэм.
— Я и так узнаю. Это был очень приятный вечер, Леон. Если наши пути ещё раз пересекутся, я буду рада. Будьте внимательны к своим подопечным. Я думаю, эти животные имеют в вашем лице верного друга. Вы добрый человек.
— Откуда вам знать?
— В моём положении вера и знание поневоле находятся на одной длине волны. Берегите себя.
Они пожали друг другу руки.
— Может быть, мы встретимся, когда будем косатками, — в шутку сказал Эневек.
— Почему именно косатками?
— Индейцы квекиютл верят, что каждый, кто при жизни был хорошим человеком, в следующий раз рождается косаткой.
— Да? Мне это нравится! — Кроув улыбнулась до ушей, и Эневек понял, что большинство её морщин происходят от улыбок. — А вы верите в это?
— Разумеется, нет.
— Почему же? Разве вы не один из них?
— Из кого? — спросил он, хотя прекрасно понял, кого она имела в виду.
— Из индейцев.
Эневек почувствовал, как всё в нём окаменело. Он взглянул на себя её глазами. Приземистый мужчина с широкими скулами и медной кожей, слегка суженными глазами и густыми, падающими на лоб прямыми смоляными волосами.
— Что-то вроде того, — сказал он после слишком долгой паузы.
Саманта Кроув оглядела его. Потом достала пачку сигарет из своей ветровки, прикурила и сделала глубокую затяжку.
— М-да. К сожалению, я и этим одержима. Всего хорошего, Леон.
— Счастливо, Сэм.
Норвежское море и побережье
Сигур Йохансон не видел Тину Лунд неделю. В это время ему пришлось заменять заболевшего профессора и прочесть на несколько лекций больше, чем было запланировано. Кроме того, он был занят статьёй для журнала и ещё пополнением своего винного погребка, ради чего ему пришлось оживить ослабевшую связь с одним эльзасским знакомым, представителем славной давильни Hugel&Fils, располагавшей известными раритетами. Некоторые из них Йохансон намеревался подарить себе ко дню рождения. А также он по случаю приобрёл виниловые пластинки с записями 1959 года «Кольца Нибелунгов» под управлением сэра Джорджа Солти и коротал с ними вечера. Червяки Лунд были оттеснены на второй план, тем более, что пока о них не было никаких новых известий.
На девятый день после их встречи Лунд наконец позвонила — в явно приподнятом настроении.
— Что-то больно ты весела, — отметил Йохансон. — Не повредит ли это твоей научной объективности?
— Вполне возможно, — радостно возвестила она.
— Объяснись.
— Потом, при случае. Слушай, завтра «Торвальдсон» будет на континентальной окраине и спустит на глубину робота. Хочешь при этом присутствовать?
Йохансон мысленно просмотрел своё расписание.
— В первой половине дня я занят, — сказал он. — Буду знакомить студентов с сексуальной жизнью серных бактерий.
— Это плохо. Корабль отплывает ранним утром.
— Откуда?
— Из Кристиансунна.
Кристиансунн находился в часе езды от Тронхейма на скалистом мысе, обдуваемом всеми ветрами. С расположенного неподалёку аэродрома регулярно летали вертолёты в сторону буровых островов, которые один за другим тянулись по всему североморскому шельфу вдоль норвежского фарватера. Семьсот платформ для добычи нефти и газа.
— Может, я приеду позже? — предложил Йохансон.
— Да, пожалуй, — сказала Лунд после короткого раздумья. — Неплохая идея. Собственно, мы оба могли бы приехать позже. Что ты делаешь послезавтра?
— Ничего, что нельзя было бы отменить.
— Тогда так и поступим. Приедем позже, переночуем на «Торвальдсоне» и вдоволь насмотримся на запуск этого робота.
— То есть ты поедешь со мной?
— Не совсем. Я полдня проведу на берегу, а ты примкнёшь ко мне после обеда. Вместе полетим в Гульфакс, а оттуда нас переправят на «Торвальдсон».
— Одно удовольствие слушать, как ты импровизируешь на ходу. А можно узнать, зачем такой сложный путь?
— Ну, чтобы тебе было проще.
— Мне-то да. Но ты могла бы спокойно отплыть завтра утром прямо на борту.
— Лучше я составлю компанию тебе.
— Врёшь, но очаровательно, — сказал Йохансон. — Где я тебя там найду?
— Приезжай в Свегесунне.
— О боже! В эту дыру?
— Это очень милая дыра, — настаивала Лунд. — Встретимся в «Фискехузе». Знаешь, где это?
— Я достаточно хорошо знаком с цивилизацией Свегесунне. Это ресторан на берегу рядом со старой деревянной церковью?
— Правильно.
— Часа в три?
— В три — прекрасно. Я договорюсь насчёт вертолёта. — Она сделала паузу. — У тебя уже есть какие-нибудь результаты?
— К сожалению, нет. Может, завтра будут.
— Хорошо бы.
Они закончили разговор. Йохансон наморщил лоб. Опять этот червяк. Пробился на передовую линию и снова завладел его вниманием.
Это всегда было неожиданно, когда в давно изученной экосистеме вдруг из ничего возникал новый вид. Сами по себе черви не вызывали никакой тревоги. Если они действительно родня ледового червя, то они косвенно питаются метаном. А метан есть всюду на континентальных склонах, в том числе и в Норвегии.
Тем не менее, что-то в них было странным.
Войдя на следующий день в свой кабинет, он обнаружил два письма с таксономическими заключениями. Он удовлетворённо пробежал глазами результаты и уже хотел отложить письма. Но потом перечёл их.
Удивительные существа. Действительно.
Он засунул все бумаги в папку и отправился на лекцию. Два часа спустя он ехал в своём джипе по холмистому ландшафту фьорда в направлении Кристиансунна. Уже таяло, и кое-где обнажилась земля. В такие дни трудно одеться по погоде. Половина университета была простужена. Йохансон предусмотрел все возможные варианты и собрал целый чемодан. Лунд, конечно, будет над ним потешаться — как всегда, когда он являлся с таким багажом. Ну и пусть. Если бы мог, Йохансон и сауну с собой прихватил. Кроме того, он запасся кое-чем, чтобы полакомиться вдвоём, когда придётся коротать ночь на корабле.
Йохансон ехал медленно. Он мог бы доехать до Кристиансунна и быстрее, чем за час, но не любил спешить. С половины пути дорога шла вдоль воды и вела через несколько мостов. Он наслаждался видами. В Хальсе он переправился через фьорд на автопароме и двинулся дальше на Кристиансунн. Снова пошли мосты через морские воды. Сам Кристиансунн располагался на нескольких островах. Он пересёк город и переправился на остров Аверой. Свегесунне — живописная рыбацкая деревня — располагалась на внешнем краю острова. В сезон здесь бывало полно туристов, но сейчас в местечке было тихо, все сонно выжидали прибыльного летнего времени.
Ресторан «Фискехузе» был закрыт. Лунд, несмотря на холод, сидела на открытой террасе за одним из деревянных столиков. С нею был молодой человек, незнакомый Йохансону. То, как они сидели рядышком на деревянной скамье, зародило в нём подозрение. Он подошёл поближе и откашлялся.
— Я слишком рано?
Она подняла голову. Её глаза сияли. Йохансон перевёл взгляд на мужчину — атлетически сложённого молодого человека, которому на вид не было и тридцати, с русыми волосами и хорошо очерченным лицом, — и подозрение стало уверенностью.
— Может, мне подойти попозже? — сказал он с колебанием.
— Каре Свердруп, — представила она. — Сигур Йохансон.
Блондин улыбнулся Йохансону и протянул ему руку:
— Тина мне о вас много рассказывала.
— Надеюсь, ничего такого, что вызвало бы у вас тревогу.
Свердруп засмеялся:
— Именно такое. Что вы чрезвычайно привлекательный представитель профессорско-преподавательского племени.
— Чрезвычайно привлекательный старый дурень, — поправила его Лунд.
— Да просто старый пень, — завершил Йохансон. Он сел на скамейку напротив, поднял воротник куртки и положил папку с заключениями на стол: — Таксономическая часть. Очень подробная. Могу кратко изложить. — Он взглянул на Свердрупа: — Не хотелось бы вгонять вас в скуку, Каре. Тина вам рассказывала, о чём идёт речь, или она издавала только влюблённые вздохи?
Лунд метнула в него сердитый взгляд.
— Всё ясно. — Он раскрыл папку и достал из неё конверт с заключениями. — Итак, одного из твоих червяков я послал во франкфуртский музей Зенкенберга, а другого в Америку, в Смитсониевский институт. Поскольку там сидят лучшие таксономы, каких я знаю. Оба специалисты по любым червям. Ещё один червяк отправился в Киль для исследования на растровом электронном микроскопе, но ответ пока не пришёл, как и анализ со спектрометра. Пока что я могу тебе лишь сказать, в чём эксперты сходятся.
— В чём же?
Йохансон откинулся на спинку и положил ногу на ногу.
— В том, что они не сходятся во мнении.
— Как содержательно.
— В основном они подтвердили моё первое впечатление. С вероятностью, близкой к уверенности, можно утверждать, что речь идёт о виде Hesiocaeca methanicola, известном также как ледяной червь.
— Пожиратель метана?
— Выражение неточное, радость моя, но это неважно. Такова часть первая. Часть вторая такова, что им загадали загадку необычайно выраженные челюсти и ряды зубов. Такие признаки указывают на хищных животных, или на роющих, или на жвачных. И это странно.
— Почему?
— Потому что ледяным червям такой большой жевательный аппарат не нужен. У них, правда, есть челюсти, но значительно меньшие.
Свердруп смущённо улыбнулся:
— Извините, доктор Йохансон, я ничего не понимаю в этих существах, но мне интересно. Почему им не нужны челюсти?
— Потому что они живут симбиотически, — объяснил Йохансон. — Они вбирают в себя бактерии, которые питаются гидратом метана…
— Гидратом?
Йохансон коротко взглянул на Лунд. Она пожала плечами:
— Объясни ему.
— Это очень просто, — сказал Йохансон. — Может быть, вы слышали, что в океанах очень много метана.
— Да. Об этом постоянно пишут.
— Метан — это газ. Он в больших количествах собирается на морском дне и на континентальных склонах. Часть его замерзает на поверхности дна. Вода и метан дают соединение в виде льда, который может сохраняться в таком состоянии только под высоким давлением и при низких температурах. Поэтому его находят лишь на известной глубине. Этот лёд называют гидратом метана. Всё пока понятно?
Свердруп кивнул.
— Хорошо. Повсюду в океане есть бактерии. Некоторые из них усваивают метан. Они пожирают его и выделяют сероводород. Бактерии хоть и микроскопически малы, но их так много, что они просто устилают дно. В таких случаях мы говорим о бактериевых лужайках. Они встречаются в первую очередь там, где залегает гидрат метана. Вопросы?
— Пока нет, — сказал Свердруп. — Как я догадываюсь, тут на сцену выходят ваши черви.
— Правильно. Есть черви, которые питаются выделениями бактерий. Между ними возникают симбиотические отношения. В некоторых случаях червь поедает бактерии и носит их в себе, в других случаях бактерии живут на его коже. Так или иначе, они снабжают его пропитанием. Поэтому червь ползёт на гидрат. Он уютно устраивается там, захватывает себе стадо бактерий и больше ничего не делает. Ему не надо никуда зарываться, ведь он ест не лёд, а бактерии на льду. Единственное, что происходит, — это то, что он своей вознёй вытаивает во льду углубление и остаётся там, премного довольный всем.
— Я понимаю, — медленно сказал Свердруп. — Зарываться глубже у червя нет повода. Но другие черви делают это?
— Есть разные виды. Некоторые едят осадочные породы или вещества, которые есть в осадочном иле, или перерабатывают детритус.
— Детритус?
— Всё, что тонет с поверхности моря. Трупы, мелкие частицы, останки разного рода. Целый ряд червей, которые не живут в симбиозе с бактериями, обладают сильными челюстями, чтобы хватать добычу или чтобы куда-нибудь зарываться.
— Но ледяному червю челюсти не нужны.
— Может, и нужны, чтобы перемалывать крохотные количества гидрата и отфильтровывать оттуда бактерии. Но не клыки же, как у Тининых зверей.
Свердрупа эта тема, казалось, забавляла всё больше.
— Если черви, которых открыла Тина, живут в симбиозе с бактериями, пожирающими метан…
— То мы должны спросить, для чего предназначен этот арсенал из челюстей и зубов, — кивнул Йохансон. — Сейчас станет ещё интереснее. Таксономы нашли второго червя, которому такая структура челюстного аппарата подходит. Его зовут nereis, хищник, который обитает на всех глубинах. Маленький Тинин любимец имеет челюсти и зубы nereis’а, правда, выраженные так, что приходится скорее думать о далёких предках nereis’а — так сказать, о tirannereis rex.
— Как страшно.
— Это бастард. Нам придётся подождать микроскопического и генетического анализа.
— На континентальных склонах бесконечное количество гидрата метана, — сказала Лунд. Она задумчиво пощипывала нижнюю губу.
— Подождём, — Йохансон откашлялся и оглядел Свердрупа. — А чем занимаетесь вы, Каре? Тоже нефтяными разработками?
— Нет, — радостно сказал тот. — Меня просто интересует всё, что можно есть. Я повар.
— Необыкновенно приятно! Вы даже не подозреваете, как это утомительно — изо дня в день иметь дело с учёным людом.
— Он готовит фантастически! — сказала Лунд. Наверное, не только готовит, подумал Йохансон. Но для него же лучше. Тина Лунд привлекала его, но как только она за порог, он всякий раз с облегчением благодарил судьбу. Для него это было бы слишком обременительно.
— И как вы познакомились? — спросил он, хотя это не так уж и интересовало его.
— В прошлом году я стал директором «Фискехузе», — сказал Свердруп. — Тина несколько раз бывала здесь, но мы только здоровались. — Он обнял её за плечи, и она приникла к нему. — Но неделю назад всё изменилось.
— Простите меня. Это я виновата. Выбила вас из колеи, но мне всегда всё хочется знать поточнее.
— Это у вас профессиональное?
— Врождённое. Впрочем, вы хотели мне рассказать, какие киты исчезли, а какие нет.
— Да, я хотел это сделать, но…
— Но у вас нет времени.
Эневек бросил взгляд на черновую тетрадь и ноутбук. За сегодняшний вечер он должен завершить статью. Но вечер ещё не кончился. А он к тому же почувствовал голод.
— Вы остановились в «Виканиннише»? — спросил он.
— Да.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— О! — она подняла брови и улыбнулась ему. — В последний раз мне задавали этот вопрос лет десять назад. Как это волнующе.
Он ответил ей улыбкой:
— По правде говоря, меня подгоняет голод. Я подумал, не продолжить ли нам разговор за ужином.
— Хорошая идея, — она соскользнула со ствола, погасила сигарету, а окурок сунула в карман ветровки. — Но я должна вас предостеречь. Я разговариваю во время еды, причём безостановочно задаю всё новые вопросы, если меня не остановить интересным рассказом. Так что уж вы не подкачайте. Кстати, — она протянула ему руку, — Саманта Кроув. Зовите меня Сэм, как все.
Ресторан располагался на самом краю утёса, будто хотел прыгнуть в море, и оттуда открывался панорамный вид на залив. Место было идеальное для наблюдения за китами. Но в этом году даже здесь приходилось довольствоваться видом лишь тех обитателей моря, которых приносили с кухни.
— Проблема в том, что кочевники и прибрежные косатки больше не показываются, — объяснил Эневек. — Резидентов не меньше, чем обычно, но они не любят появляться на этой стороне, хотя пролив Джонстоуна становится для них всё неуютнее.
— Почему?
— А как бы вы чувствовали себя, если бы вам приходилось делить свой дом с паромами, баржами, пассажирскими судами и рыбаками? Кругом тарахтят моторки. Ванкувер промышляет древесиной. Сухогрузы вывозят в Азию все окрестные леса. Когда исчезают деревья, то реки мелеют, и лосось теряет свои нерестилища. А резиденты не едят ничего, кроме лосося.
— Понимаю. Но вы беспокоитесь не только из-за косаток, ведь так?
— Серые киты и горбачи — наша главная головная боль. То ли они нашли обходной путь, то ли им надоело быть зрелищем для туристов. — Он покачал головой. — Но всё не так просто. Когда в начале марта перед островом Ванкувер появляются стаи китов, у них в желудках уже несколько месяцев пусто. Всю зиму в Калифорнии они проедают накопленный жир. Но ведь когда-то он кончается. И здесь они впервые получают пропитание.
— Может, они проплыли дальше в открытом море.
— Там для них мало еды. Серым китам, например, бухта Виканинниш поставляет главную часть их пропитания, которой в открытом море не найдёшь, это Onuphis elegans.
— Elegans? Шикарно звучит.
Эневек улыбнулся:
— Это червь. Длинный и тонкий. Залив песчаный, их тут чудовищное количество, и серые киты их очень любят. Без этой промежуточной подкормки им не добраться до Арктики. — Он отхлебнул воды. — В середине восьмидесятых уже было так, что киты не появились. Но тогда причина была ясна. Серые киты тогда практически вымерли. Их выбили. С тех пор мы их кое-как восстановили. Я думаю, теперь их тысяч двадцать, и большая часть в здешних водах.
— И все они не появились?
— Среди серых китов тоже есть несколько резидентов. Они обитают здесь. Но очень немного.
— А горбачи?
— Та же самая история. Исчезли.
— Кажется, вы сказали, что пишете статью о белухах?
Эневек оглядел её:
— А что, если и вы мне что-нибудь расскажете о себе?
Кроув ответила весёлым взглядом:
— Ну, главное обо мне вы знаете: старая дама, которая задаёт вопросы.
Появился официант и сервировал для них жареные на гриле королевские креветки на шафрановом ризотто. Собственно, Эневек мечтал сегодня посидеть один, чтобы никто не трещал у него над ухом. Но Кроув ему нравилась.
— Но о чём вы спрашиваете, кого и для чего?
Кроув очистила от панциря креветку, пахнущую чесноком.
— Очень просто. Я спрашиваю: есть тут кто-нибудь?
— Есть тут кто-нибудь?
— Именно так.
— И каков ответ?
Мясо креветки исчезло между двумя ровными рядами белых зубов.
— Ответа я пока не получила.
— Может, надо спрашивать громче? — сказал Эневек, обыгрывая её комментарии на пляже.
— Я бы с удовольствием, — сказала Кроув, не переставая жевать. — Но средства и возможности пока ограничивают меня радиусом ровно в двести световых лет. Тем не менее, в середине девяностых мы провели шестьдесят триллионов измерений и отобрали из них только тридцать семь, про которые нельзя с уверенностью сказать, имеют ли они естественно-природное происхождение, или кто-то нам действительно сказал «Хэлло».
Эневек уставился на неё.
— SETI? — спросил он. — Вы работаете в SETI?
— Верно. Search for Extra Terrestrial Intelligence. Поиск внеземного разума. Проект «Феникс», точнее.
— Вы прослушиваете космос?
— Примерно тысячу звёзд, аналогичных Солнцу, которые старше трёх миллиардов лет. Да. Это лишь один проект из многих, но, может быть, важнейший, если вы позволите мне немного тщеславия.
— Надо же!
— Закройте рот, Леон, ничего особенного в этом проекте нет. Вы анализируете пение китов и пытаетесь разузнать, что интересного они могут вам поведать. Мы слушаем космос, потому что убеждены, что там кишмя кишат разумные цивилизации.
Эневек был очарован.
— И вы действительно приняли сигналы, которые позволяют предположить существование разумной жизни?
Она отрицательно помотала головой:
— Нет. Мы приняли сигналы, которые мы не знаем, как классифицировать. По правде говоря, мне от отчаяния надо бы кинуться с ближайшего моста, а я тут с аппетитом поглощаю еду, хотя я одержима своим делом так же, как вы вашими китами.
— Про которых я по крайней мере знаю, что они есть.
— Сейчас, скорее, нет, — улыбнулась Кроув. Эневек чувствовал, как тысяча вопросов выстраиваются в очередь, чтобы быть заданными. Проект поиска внеземного разума стартовал в НАСА в начале девяностых, специально в годовщину прибытия Колумба. В пуэрториканском Аресибо в самом большом на земле радиотелескопе была установлена новая программа. За минувшее время в SETI возникли и новые проекты благодаря щедрым спонсорам, а проект «Феникс» был из самых известных.
— Значит, вы та самая женщина, которую играет Джоди Фостер в «Контакте»?
— Я та женщина, которая охотно села бы в тот космический корабль, на котором Джоди Фостер летит к внеземлянам. Вы знаете, Леон, я ведь делаю для вас исключение. Обычно у меня начинаются судороги, когда меня расспрашивают о моей работе. Мне всякий раз приходится часами объяснять, что же я делаю.
— Мне тоже.
— Правильно. Вы мне кое-что рассказали, теперь я у вас в долгу. Что вас ещё интересует?
Эневек думал недолго:
— Почему вы до сих пор не добились результата?
Кроув повеселела. Она положила себе на тарелку новую порцию креветок и заставила его некоторое время ждать ответа.
— А кто сказал, что у нас нет результата? Кроме того, наш Млечный Путь насчитывает около сотни миллиардов звёзд. Обнаружить планеты, подобные Земле, довольно трудно, потому что их свет очень слаб. Но теоретически в таких планетах нет недостатка. Подумайте только: сто миллиардов звёзд!
— Правильно, — усмехнулся Эневек. — Двадцать тысяч горбачей всё-таки проще.
— Это как если бы нужно было доказать существование крошечной рыбки и для этого вам пришлось бы процеживать каждый литр океанской воды. Но рыбка подвижна. Вы можете повторять всю процедуру процеживания океана до Судного дня и можете даже прийти к мнению, что этой рыбки не существует. На самом деле её немерено, только плавает она всякий раз не в том литре, который вы в этот момент просматриваете. «Феникс» берёт под лупу сразу много литров, но зато мы ограничиваемся — скажем так, в ваших масштабах — проливом Джорджия. Понимаете? Там есть цивилизации. Я не могу это доказать, но я твёрдо убеждена в том, что число их бесконечно. Но вселенная в бесконечное число раз больше, вот что глупо.
Эневек размышлял.
— Разве НАСА не посылала сигнал в космос?
— Ах, вон что, — глаза её сверкнули. — Вы хотите сказать, что нечего рассиживаться и слушать, надо самим подать голос. Да, это было сделано. Еще в 1974 году мы отправили из Аресибо сигнал в М13. Это шаровидная туманность неподалёку от нашей галактики. Но нашей проблемы это не решает. Любое известие может затеряться в межзвёздном пространстве, исходит оно от нас или от других. Было бы невероятной случайностью, если бы кто-то получил наш сигнал. Кроме того, слушать дешевле, чем посылать сигналы.
— И всё-таки. Это повысило бы шансы.
— Может, мы этого не хотим.
— Почему же? — в недоумении спросил Эневек. — Я думал…
— То есть мы-то хотим. Но есть множество людей, которые смотрят на это скептически. Многие почитают за благо не привлекать к себе внимания.
— Какие глупости.
— Не знаю, глупости ли. Я лично тоже верю, что разум, который дорос до межзвёздных путешествий, должен уже преодолеть стадию дикости. С другой стороны, я думаю, от этого аргумента нельзя отмахнуться. Люди должны подумать, как сделать себя заметными. Иначе возникнет опасность быть неправильно понятыми.
Эневек молчал. Его мыслями снова завладели киты.
— Вы не приходите иногда в отчаяние? — спросил он.
— Как без этого? А сигареты и виски на что?
— А если вы вдруг достигнете цели?
— Хороший вопрос, Леон. — Кроув сделала паузу и задумчиво водила пальцами по скатерти. — В принципе я уже много лет спрашиваю, что, собственно, является нашей Целью. Думаю, если б я знала ответ, то прекратила бы заниматься исследованиями. Ответ — это всегда окончание поиска. Возможно, нас мучает одиночество нашего существования. Мысль, что мы лишь случайность, которая больше нигде не повторится. Но может быть, мы стремимся доказать как раз то, что кроме нас нет никого и мы занимаем в творении особое место, которого якобы достойны. Я не знаю. Почему вы изучаете китов и дельфинов?
— Я… мне просто интересно.
Нет, это не совсем так, подумал он в ту же минуту. Это не просто любопытство. Итак, чего же он ищет?
Кроув была права. В принципе они делали одно и то же. Каждый прослушивал свой космос и надеялся получить ответ. Каждый в глубине души тосковал по собратьям, по обществу разумных существ, которые не были бы людьми.
Кроув, кажется, прочитала его мысли.
— Дело не в другом разуме, — сказала она. — Нас занимает вопрос, что останется от нас, если другой разум существует. Кто мы тогда? И кем мы больше не являемся? — Она откинулась на спинку стула и улыбнулась тёплой, привлекательной улыбкой. — Знаете, Леон, я думаю, в конце стоит очень простой вопрос о смысле жизни.
После этого они говорили о разном, но уже не о китах и не о чужих цивилизациях. В половине одиннадцатого, после того как они ещё посидели у камина в салоне, заказав себе выпить: Кроув — бурбон, а Эневек, как обычно, минеральную воду, — они распрощались. Она проводила его наружу. Облака окончательно рассеялись. Над ними простиралось звёздное небо, которое, казалось, втягивало их в себя. Некоторое время они просто смотрели вверх.
— Вам иногда не надоедают ваши звёзды? — спросил Эневек.
— А вам ваши киты?
Он засмеялся:
— Нет. Не надоедают.
— Я очень надеюсь, что вы их отыщете.
— Я вам сообщу об этом, Сэм.
— Я и так узнаю. Это был очень приятный вечер, Леон. Если наши пути ещё раз пересекутся, я буду рада. Будьте внимательны к своим подопечным. Я думаю, эти животные имеют в вашем лице верного друга. Вы добрый человек.
— Откуда вам знать?
— В моём положении вера и знание поневоле находятся на одной длине волны. Берегите себя.
Они пожали друг другу руки.
— Может быть, мы встретимся, когда будем косатками, — в шутку сказал Эневек.
— Почему именно косатками?
— Индейцы квекиютл верят, что каждый, кто при жизни был хорошим человеком, в следующий раз рождается косаткой.
— Да? Мне это нравится! — Кроув улыбнулась до ушей, и Эневек понял, что большинство её морщин происходят от улыбок. — А вы верите в это?
— Разумеется, нет.
— Почему же? Разве вы не один из них?
— Из кого? — спросил он, хотя прекрасно понял, кого она имела в виду.
— Из индейцев.
Эневек почувствовал, как всё в нём окаменело. Он взглянул на себя её глазами. Приземистый мужчина с широкими скулами и медной кожей, слегка суженными глазами и густыми, падающими на лоб прямыми смоляными волосами.
— Что-то вроде того, — сказал он после слишком долгой паузы.
Саманта Кроув оглядела его. Потом достала пачку сигарет из своей ветровки, прикурила и сделала глубокую затяжку.
— М-да. К сожалению, я и этим одержима. Всего хорошего, Леон.
— Счастливо, Сэм.
13 марта
Норвежское море и побережье
Сигур Йохансон не видел Тину Лунд неделю. В это время ему пришлось заменять заболевшего профессора и прочесть на несколько лекций больше, чем было запланировано. Кроме того, он был занят статьёй для журнала и ещё пополнением своего винного погребка, ради чего ему пришлось оживить ослабевшую связь с одним эльзасским знакомым, представителем славной давильни Hugel&Fils, располагавшей известными раритетами. Некоторые из них Йохансон намеревался подарить себе ко дню рождения. А также он по случаю приобрёл виниловые пластинки с записями 1959 года «Кольца Нибелунгов» под управлением сэра Джорджа Солти и коротал с ними вечера. Червяки Лунд были оттеснены на второй план, тем более, что пока о них не было никаких новых известий.
На девятый день после их встречи Лунд наконец позвонила — в явно приподнятом настроении.
— Что-то больно ты весела, — отметил Йохансон. — Не повредит ли это твоей научной объективности?
— Вполне возможно, — радостно возвестила она.
— Объяснись.
— Потом, при случае. Слушай, завтра «Торвальдсон» будет на континентальной окраине и спустит на глубину робота. Хочешь при этом присутствовать?
Йохансон мысленно просмотрел своё расписание.
— В первой половине дня я занят, — сказал он. — Буду знакомить студентов с сексуальной жизнью серных бактерий.
— Это плохо. Корабль отплывает ранним утром.
— Откуда?
— Из Кристиансунна.
Кристиансунн находился в часе езды от Тронхейма на скалистом мысе, обдуваемом всеми ветрами. С расположенного неподалёку аэродрома регулярно летали вертолёты в сторону буровых островов, которые один за другим тянулись по всему североморскому шельфу вдоль норвежского фарватера. Семьсот платформ для добычи нефти и газа.
— Может, я приеду позже? — предложил Йохансон.
— Да, пожалуй, — сказала Лунд после короткого раздумья. — Неплохая идея. Собственно, мы оба могли бы приехать позже. Что ты делаешь послезавтра?
— Ничего, что нельзя было бы отменить.
— Тогда так и поступим. Приедем позже, переночуем на «Торвальдсоне» и вдоволь насмотримся на запуск этого робота.
— То есть ты поедешь со мной?
— Не совсем. Я полдня проведу на берегу, а ты примкнёшь ко мне после обеда. Вместе полетим в Гульфакс, а оттуда нас переправят на «Торвальдсон».
— Одно удовольствие слушать, как ты импровизируешь на ходу. А можно узнать, зачем такой сложный путь?
— Ну, чтобы тебе было проще.
— Мне-то да. Но ты могла бы спокойно отплыть завтра утром прямо на борту.
— Лучше я составлю компанию тебе.
— Врёшь, но очаровательно, — сказал Йохансон. — Где я тебя там найду?
— Приезжай в Свегесунне.
— О боже! В эту дыру?
— Это очень милая дыра, — настаивала Лунд. — Встретимся в «Фискехузе». Знаешь, где это?
— Я достаточно хорошо знаком с цивилизацией Свегесунне. Это ресторан на берегу рядом со старой деревянной церковью?
— Правильно.
— Часа в три?
— В три — прекрасно. Я договорюсь насчёт вертолёта. — Она сделала паузу. — У тебя уже есть какие-нибудь результаты?
— К сожалению, нет. Может, завтра будут.
— Хорошо бы.
Они закончили разговор. Йохансон наморщил лоб. Опять этот червяк. Пробился на передовую линию и снова завладел его вниманием.
Это всегда было неожиданно, когда в давно изученной экосистеме вдруг из ничего возникал новый вид. Сами по себе черви не вызывали никакой тревоги. Если они действительно родня ледового червя, то они косвенно питаются метаном. А метан есть всюду на континентальных склонах, в том числе и в Норвегии.
Тем не менее, что-то в них было странным.
Войдя на следующий день в свой кабинет, он обнаружил два письма с таксономическими заключениями. Он удовлетворённо пробежал глазами результаты и уже хотел отложить письма. Но потом перечёл их.
Удивительные существа. Действительно.
Он засунул все бумаги в папку и отправился на лекцию. Два часа спустя он ехал в своём джипе по холмистому ландшафту фьорда в направлении Кристиансунна. Уже таяло, и кое-где обнажилась земля. В такие дни трудно одеться по погоде. Половина университета была простужена. Йохансон предусмотрел все возможные варианты и собрал целый чемодан. Лунд, конечно, будет над ним потешаться — как всегда, когда он являлся с таким багажом. Ну и пусть. Если бы мог, Йохансон и сауну с собой прихватил. Кроме того, он запасся кое-чем, чтобы полакомиться вдвоём, когда придётся коротать ночь на корабле.
Йохансон ехал медленно. Он мог бы доехать до Кристиансунна и быстрее, чем за час, но не любил спешить. С половины пути дорога шла вдоль воды и вела через несколько мостов. Он наслаждался видами. В Хальсе он переправился через фьорд на автопароме и двинулся дальше на Кристиансунн. Снова пошли мосты через морские воды. Сам Кристиансунн располагался на нескольких островах. Он пересёк город и переправился на остров Аверой. Свегесунне — живописная рыбацкая деревня — располагалась на внешнем краю острова. В сезон здесь бывало полно туристов, но сейчас в местечке было тихо, все сонно выжидали прибыльного летнего времени.
Ресторан «Фискехузе» был закрыт. Лунд, несмотря на холод, сидела на открытой террасе за одним из деревянных столиков. С нею был молодой человек, незнакомый Йохансону. То, как они сидели рядышком на деревянной скамье, зародило в нём подозрение. Он подошёл поближе и откашлялся.
— Я слишком рано?
Она подняла голову. Её глаза сияли. Йохансон перевёл взгляд на мужчину — атлетически сложённого молодого человека, которому на вид не было и тридцати, с русыми волосами и хорошо очерченным лицом, — и подозрение стало уверенностью.
— Может, мне подойти попозже? — сказал он с колебанием.
— Каре Свердруп, — представила она. — Сигур Йохансон.
Блондин улыбнулся Йохансону и протянул ему руку:
— Тина мне о вас много рассказывала.
— Надеюсь, ничего такого, что вызвало бы у вас тревогу.
Свердруп засмеялся:
— Именно такое. Что вы чрезвычайно привлекательный представитель профессорско-преподавательского племени.
— Чрезвычайно привлекательный старый дурень, — поправила его Лунд.
— Да просто старый пень, — завершил Йохансон. Он сел на скамейку напротив, поднял воротник куртки и положил папку с заключениями на стол: — Таксономическая часть. Очень подробная. Могу кратко изложить. — Он взглянул на Свердрупа: — Не хотелось бы вгонять вас в скуку, Каре. Тина вам рассказывала, о чём идёт речь, или она издавала только влюблённые вздохи?
Лунд метнула в него сердитый взгляд.
— Всё ясно. — Он раскрыл папку и достал из неё конверт с заключениями. — Итак, одного из твоих червяков я послал во франкфуртский музей Зенкенберга, а другого в Америку, в Смитсониевский институт. Поскольку там сидят лучшие таксономы, каких я знаю. Оба специалисты по любым червям. Ещё один червяк отправился в Киль для исследования на растровом электронном микроскопе, но ответ пока не пришёл, как и анализ со спектрометра. Пока что я могу тебе лишь сказать, в чём эксперты сходятся.
— В чём же?
Йохансон откинулся на спинку и положил ногу на ногу.
— В том, что они не сходятся во мнении.
— Как содержательно.
— В основном они подтвердили моё первое впечатление. С вероятностью, близкой к уверенности, можно утверждать, что речь идёт о виде Hesiocaeca methanicola, известном также как ледяной червь.
— Пожиратель метана?
— Выражение неточное, радость моя, но это неважно. Такова часть первая. Часть вторая такова, что им загадали загадку необычайно выраженные челюсти и ряды зубов. Такие признаки указывают на хищных животных, или на роющих, или на жвачных. И это странно.
— Почему?
— Потому что ледяным червям такой большой жевательный аппарат не нужен. У них, правда, есть челюсти, но значительно меньшие.
Свердруп смущённо улыбнулся:
— Извините, доктор Йохансон, я ничего не понимаю в этих существах, но мне интересно. Почему им не нужны челюсти?
— Потому что они живут симбиотически, — объяснил Йохансон. — Они вбирают в себя бактерии, которые питаются гидратом метана…
— Гидратом?
Йохансон коротко взглянул на Лунд. Она пожала плечами:
— Объясни ему.
— Это очень просто, — сказал Йохансон. — Может быть, вы слышали, что в океанах очень много метана.
— Да. Об этом постоянно пишут.
— Метан — это газ. Он в больших количествах собирается на морском дне и на континентальных склонах. Часть его замерзает на поверхности дна. Вода и метан дают соединение в виде льда, который может сохраняться в таком состоянии только под высоким давлением и при низких температурах. Поэтому его находят лишь на известной глубине. Этот лёд называют гидратом метана. Всё пока понятно?
Свердруп кивнул.
— Хорошо. Повсюду в океане есть бактерии. Некоторые из них усваивают метан. Они пожирают его и выделяют сероводород. Бактерии хоть и микроскопически малы, но их так много, что они просто устилают дно. В таких случаях мы говорим о бактериевых лужайках. Они встречаются в первую очередь там, где залегает гидрат метана. Вопросы?
— Пока нет, — сказал Свердруп. — Как я догадываюсь, тут на сцену выходят ваши черви.
— Правильно. Есть черви, которые питаются выделениями бактерий. Между ними возникают симбиотические отношения. В некоторых случаях червь поедает бактерии и носит их в себе, в других случаях бактерии живут на его коже. Так или иначе, они снабжают его пропитанием. Поэтому червь ползёт на гидрат. Он уютно устраивается там, захватывает себе стадо бактерий и больше ничего не делает. Ему не надо никуда зарываться, ведь он ест не лёд, а бактерии на льду. Единственное, что происходит, — это то, что он своей вознёй вытаивает во льду углубление и остаётся там, премного довольный всем.
— Я понимаю, — медленно сказал Свердруп. — Зарываться глубже у червя нет повода. Но другие черви делают это?
— Есть разные виды. Некоторые едят осадочные породы или вещества, которые есть в осадочном иле, или перерабатывают детритус.
— Детритус?
— Всё, что тонет с поверхности моря. Трупы, мелкие частицы, останки разного рода. Целый ряд червей, которые не живут в симбиозе с бактериями, обладают сильными челюстями, чтобы хватать добычу или чтобы куда-нибудь зарываться.
— Но ледяному червю челюсти не нужны.
— Может, и нужны, чтобы перемалывать крохотные количества гидрата и отфильтровывать оттуда бактерии. Но не клыки же, как у Тининых зверей.
Свердрупа эта тема, казалось, забавляла всё больше.
— Если черви, которых открыла Тина, живут в симбиозе с бактериями, пожирающими метан…
— То мы должны спросить, для чего предназначен этот арсенал из челюстей и зубов, — кивнул Йохансон. — Сейчас станет ещё интереснее. Таксономы нашли второго червя, которому такая структура челюстного аппарата подходит. Его зовут nereis, хищник, который обитает на всех глубинах. Маленький Тинин любимец имеет челюсти и зубы nereis’а, правда, выраженные так, что приходится скорее думать о далёких предках nereis’а — так сказать, о tirannereis rex.
— Как страшно.
— Это бастард. Нам придётся подождать микроскопического и генетического анализа.
— На континентальных склонах бесконечное количество гидрата метана, — сказала Лунд. Она задумчиво пощипывала нижнюю губу.
— Подождём, — Йохансон откашлялся и оглядел Свердрупа. — А чем занимаетесь вы, Каре? Тоже нефтяными разработками?
— Нет, — радостно сказал тот. — Меня просто интересует всё, что можно есть. Я повар.
— Необыкновенно приятно! Вы даже не подозреваете, как это утомительно — изо дня в день иметь дело с учёным людом.
— Он готовит фантастически! — сказала Лунд. Наверное, не только готовит, подумал Йохансон. Но для него же лучше. Тина Лунд привлекала его, но как только она за порог, он всякий раз с облегчением благодарил судьбу. Для него это было бы слишком обременительно.
— И как вы познакомились? — спросил он, хотя это не так уж и интересовало его.
— В прошлом году я стал директором «Фискехузе», — сказал Свердруп. — Тина несколько раз бывала здесь, но мы только здоровались. — Он обнял её за плечи, и она приникла к нему. — Но неделю назад всё изменилось.