Страница:
Чтобы достигнуть этой цели, она старалась приобрести расположение Агари, но негритянка так боялась гнева Морау, что нашей узнице скоро пришлось проститься со всякими надеждами. Она жестоко страдала от одиночества; каждая минута казалась ей бесконечностью, потому что в этой подземной могиле не было смены дня и ночи, мрак царствовал безраздельно. Глубокое отчаяние овладело бедной девушкой. Она вспоминала об отце и думала, что если бы он был жив, то, наверное, приложил бы все усилия, чтобы спасти ее. Она думала и о Кенете Айверсоне и припоминала, с какой отвагой он сражался в ту ужасную ночь, скольких врагов положил у ее ног! Смутно ей вспоминалось, как будто он и сам упал к ее ногам. Если бы он был еще жив, наверное, не пожалел бы всех сокровищ мира, чтобы спасти ее. Она так верила ему!
Ее печальные размышления были прерваны голосом Агари. Негритянка лепетала несвязные слова с умоляющей интонацией.
— О Господи! Я умерла! Знаю, что так. О! Маса индеец, позволь мне прожить только эту ночь, и благословение будет над вами.
На эти заклинания кто-то отвечал на таком же ломаном наречии:
— Молчать! Не шевелиться! Индеец не убьет тебя. Укажи мне дорогу, и ни слова!
Повелительный голос только усиливал страх негритянки, совершенно обезумевшей и потерявшей голову.
Этот разговор удивил Сильвину и возродил надежды в ее душе.
— О! Маса индеец, спрячь свой ужасный нож. Агарь не может его выдержать. Не сжимай так больно мою руку; гляди, как она посинела, вся черная стала!..
— Замолчишь ты, или я отрежу тебе язык и зажарю на медленном огне!
Луч света сверкнул через щель двери темницы Сильвины. Заглянув в эту щель, она увидела Агарь в руках высокого индейца.
— Она тут, — сказала негритянка, — маса, отодвиньте камень и увидите дверь.
— Кто ищет меня? — спросила Сильвина с сильно бьющимся сердцем.
Агарь еще не закончила своих причитаний, как индеец отворил дверь — каменную плиту, вставленную в дубовую раму и так устроенную, что снизу ее нельзя было сдвинуть с места.
— О! Мисс-госпожа, пропали мы теперь! Ужасный индеец хочет похитить вас. Он убьет нас всех — как есть правда!
— Ну, полезай, черная язычница, да осторожнее, лампу не урони, — произнес индеец на этот раз на чистейшем английском языке.
С большим трудом толстая негритянка пробралась в тесный проход, за ней последовал ее краснокожий повелитель. Остановившись и выпрямившись во весь рост, когда высота свода дала ему эту возможность, он спокойно посмотрел на Сильвину, которая страшно волновалась, испытывая то надежду, то ужас.
— Чего вы хотите от меня? — спросила она.
— Великий Дух прислал краснокожего взять бледнолицую женщину. Плохое место! Нет солнца! Сыро, гадко, — снова заговорил индеец на ломаном наречии.
— Если вы пришли за тем, чтобы вывести меня из этого ужасного места, то верю, что Великий Дух прислал вас. Но эта весть так хороша, что трудно поверить. Повторите, вы точно пришли сюда затем, чтобы вывести меня из темницы?
— Краснокожий никогда не лжет. Великий Дух повелел ему освободить бледнолицую красотку из этого проклятого затруднения. Ну да, ей-ей! Ваш покорный…
— Ник Уинфлз! — воскликнула Сильвина радостно.
— Он и есть, ей-богу так!
На мгновение Сильвина лишилась дара речи. Потом, пожимая его руку с невыразимым чувством благодарности, сказала:
— Но как же это…
— Как видите, милый Розанчик. Мы с квакером обдумали план, который до сих пор действует. Мы с ним разыграли роли патера и индейца. Я настоящий индеец, хотя эти негодяи и уверяют, что я настоящий урод!
— Где же ваша верная Напасть?
— Сам не знаю, что искренне сокрушает меня. Боюсь, не приключилось ли с ней какой напасти. Разлука с ней печально действует на меня. Что за благородное животное! На все была готова для меня моя Напасть! Надо бы написать историю Напасти, и она была бы гораздо интереснее историй многих людей. Но где найти историографа, способного воздать должную справедливость верности и смышлености этого создания, которое мы называем собакой? Иногда мне и самому хотелось бы превратиться в собаку. Ей-ей! Право слово.
Ник Уинфлз провел рукой по лбу и глубоко вздохнул, озираясь вокруг, как бы в надежде, что вот-вот появится его верный друг.
— Не поспешить ли нам отсюда? — спросила Сильвина с живостью.
— Конечно, Розанчик, надеюсь, что так… Подумаем и попробуем.
— Попробуем немедленно, эта темница наводит на меня ужас. Меня так и тянет на воздух, на свободу.
— Зачем торопиться? Надо хорошенько осмотреться, как дела. У нас было немало препятствий, а там еще стоит один бездельник, который не прочь наделать нам хлопот. Все остальные спят мертвым сном, благодаря снотворному порошку. Но тот окаянный часовой строго исполнял приказ не пить и караулить нас, как лютых зверей! Вот если бы еще от него отделаться, ну, тогда хоть на все четыре стороны! Сейчас надо решить вопрос с ним.
— Только не оставляйте меня здесь, заклинаю вас! Еще час во мраке, и я сойду с ума.
Агарь, присев на корточки, проявляла свое отчаяние самым нелепым образом. Ник, подняв с пола лампу, посмотрел на негритянку и пробормотал:
— Ну, что теперь делать с этим черным чурбаном?
— Оставьте ее в покое, — попросила Сильвина.
— Но она может наделать нам хлопот своим хныканьем… Ну, полно голосить, чернавка, а не то я искрошу тебя в куски. Понимаешь?.. Поспешим же, Розанчик, я проведу вас в такое место, где не так пахнет могилой.
Они вышли из подземной камеры, и Ник тщательно заложил отверстие, с угрозой повторив Агари приказание молчать.
— Я проведу вас в кухню, — сказал он Сильвине, — там разведен огонь, и вы в большей безопасности подождете нас несколько минут.
Когда они пришли в кулинарную лабораторию Агари, он сказал своей спутнице:
— Спрячьтесь в темный уголок и ничего не бойтесь. Мне давно пора перекинуться словечком с чересчур бдительным разбойником…
— О, ради Бога, не подвергайте себя опасности! Я никогда себе не прощу, если стану причиной…
— Тс! Довольно об этом, Розанчик. Ничего не может быть приятнее, как попасть в затруднительные обстоятельства, защищая вас. Вы такая интересная… Ну, довольно! Простак Ник никогда не оставит вас, пока у вас будет хоть один враг. Ей-ей! Право слово! — воскликнул он решительно, протягивая руку в том направлении, где стоял часовой.
Глава XXIV
Глава XXV
Ее печальные размышления были прерваны голосом Агари. Негритянка лепетала несвязные слова с умоляющей интонацией.
— О Господи! Я умерла! Знаю, что так. О! Маса индеец, позволь мне прожить только эту ночь, и благословение будет над вами.
На эти заклинания кто-то отвечал на таком же ломаном наречии:
— Молчать! Не шевелиться! Индеец не убьет тебя. Укажи мне дорогу, и ни слова!
Повелительный голос только усиливал страх негритянки, совершенно обезумевшей и потерявшей голову.
Этот разговор удивил Сильвину и возродил надежды в ее душе.
— О! Маса индеец, спрячь свой ужасный нож. Агарь не может его выдержать. Не сжимай так больно мою руку; гляди, как она посинела, вся черная стала!..
— Замолчишь ты, или я отрежу тебе язык и зажарю на медленном огне!
Луч света сверкнул через щель двери темницы Сильвины. Заглянув в эту щель, она увидела Агарь в руках высокого индейца.
— Она тут, — сказала негритянка, — маса, отодвиньте камень и увидите дверь.
— Кто ищет меня? — спросила Сильвина с сильно бьющимся сердцем.
Агарь еще не закончила своих причитаний, как индеец отворил дверь — каменную плиту, вставленную в дубовую раму и так устроенную, что снизу ее нельзя было сдвинуть с места.
— О! Мисс-госпожа, пропали мы теперь! Ужасный индеец хочет похитить вас. Он убьет нас всех — как есть правда!
— Ну, полезай, черная язычница, да осторожнее, лампу не урони, — произнес индеец на этот раз на чистейшем английском языке.
С большим трудом толстая негритянка пробралась в тесный проход, за ней последовал ее краснокожий повелитель. Остановившись и выпрямившись во весь рост, когда высота свода дала ему эту возможность, он спокойно посмотрел на Сильвину, которая страшно волновалась, испытывая то надежду, то ужас.
— Чего вы хотите от меня? — спросила она.
— Великий Дух прислал краснокожего взять бледнолицую женщину. Плохое место! Нет солнца! Сыро, гадко, — снова заговорил индеец на ломаном наречии.
— Если вы пришли за тем, чтобы вывести меня из этого ужасного места, то верю, что Великий Дух прислал вас. Но эта весть так хороша, что трудно поверить. Повторите, вы точно пришли сюда затем, чтобы вывести меня из темницы?
— Краснокожий никогда не лжет. Великий Дух повелел ему освободить бледнолицую красотку из этого проклятого затруднения. Ну да, ей-ей! Ваш покорный…
— Ник Уинфлз! — воскликнула Сильвина радостно.
— Он и есть, ей-богу так!
На мгновение Сильвина лишилась дара речи. Потом, пожимая его руку с невыразимым чувством благодарности, сказала:
— Но как же это…
— Как видите, милый Розанчик. Мы с квакером обдумали план, который до сих пор действует. Мы с ним разыграли роли патера и индейца. Я настоящий индеец, хотя эти негодяи и уверяют, что я настоящий урод!
— Где же ваша верная Напасть?
— Сам не знаю, что искренне сокрушает меня. Боюсь, не приключилось ли с ней какой напасти. Разлука с ней печально действует на меня. Что за благородное животное! На все была готова для меня моя Напасть! Надо бы написать историю Напасти, и она была бы гораздо интереснее историй многих людей. Но где найти историографа, способного воздать должную справедливость верности и смышлености этого создания, которое мы называем собакой? Иногда мне и самому хотелось бы превратиться в собаку. Ей-ей! Право слово.
Ник Уинфлз провел рукой по лбу и глубоко вздохнул, озираясь вокруг, как бы в надежде, что вот-вот появится его верный друг.
— Не поспешить ли нам отсюда? — спросила Сильвина с живостью.
— Конечно, Розанчик, надеюсь, что так… Подумаем и попробуем.
— Попробуем немедленно, эта темница наводит на меня ужас. Меня так и тянет на воздух, на свободу.
— Зачем торопиться? Надо хорошенько осмотреться, как дела. У нас было немало препятствий, а там еще стоит один бездельник, который не прочь наделать нам хлопот. Все остальные спят мертвым сном, благодаря снотворному порошку. Но тот окаянный часовой строго исполнял приказ не пить и караулить нас, как лютых зверей! Вот если бы еще от него отделаться, ну, тогда хоть на все четыре стороны! Сейчас надо решить вопрос с ним.
— Только не оставляйте меня здесь, заклинаю вас! Еще час во мраке, и я сойду с ума.
Агарь, присев на корточки, проявляла свое отчаяние самым нелепым образом. Ник, подняв с пола лампу, посмотрел на негритянку и пробормотал:
— Ну, что теперь делать с этим черным чурбаном?
— Оставьте ее в покое, — попросила Сильвина.
— Но она может наделать нам хлопот своим хныканьем… Ну, полно голосить, чернавка, а не то я искрошу тебя в куски. Понимаешь?.. Поспешим же, Розанчик, я проведу вас в такое место, где не так пахнет могилой.
Они вышли из подземной камеры, и Ник тщательно заложил отверстие, с угрозой повторив Агари приказание молчать.
— Я проведу вас в кухню, — сказал он Сильвине, — там разведен огонь, и вы в большей безопасности подождете нас несколько минут.
Когда они пришли в кулинарную лабораторию Агари, он сказал своей спутнице:
— Спрячьтесь в темный уголок и ничего не бойтесь. Мне давно пора перекинуться словечком с чересчур бдительным разбойником…
— О, ради Бога, не подвергайте себя опасности! Я никогда себе не прощу, если стану причиной…
— Тс! Довольно об этом, Розанчик. Ничего не может быть приятнее, как попасть в затруднительные обстоятельства, защищая вас. Вы такая интересная… Ну, довольно! Простак Ник никогда не оставит вас, пока у вас будет хоть один враг. Ей-ей! Право слово! — воскликнул он решительно, протягивая руку в том направлении, где стоял часовой.
Глава XXIV
ДЕЛА ПРИНИМАЮТ ДРУГОЙ ОБОРОТ
Оставшись одна, Сильвина затаилась в самом темном уголке пещеры. Яркий огонь горел в углублении скалы, и дым с трудом пробирался сквозь узкое отверстие, служившее дымоходом. На стенах висели кухонные принадлежности, кусок дичи, который Агарь готовила для мнимого патера, лежал на углях и распространял страшное зловоние. Волей-неволей Сильвина рассмотрела все детали окружавшей ее обстановки.
Понятно, что бедная девушка вздохнула свободнее. Надежда озаряла ее животворными лучами. Она прислушивалась к удаляющимся шагам Ника, как к сладкой музыке, и глубоко вздохнула, когда звук шагов смолк. Ее великодушное и бескорыстное сердце трепетало при мысли, что охотник может погибнуть из-за нее. Она молилась за него, когда перед ней появилась женщина. То была Найвадага. Едва касаясь земли, она подошла к Сильвине, окаменевшей от ужаса, и сказала:
— Ничего не бойтесь. Дурного не выйдет.
— Вы с Ником? — спросила Сильвина.
— Да, с Ником. Он там дерется как храбрец, — отвечала Найвадага невозмутимо.
— Волк! — воскликнула молодая девушка.
— Зорки глаза Восхода Солнца, тонок ее слух.
— А я думала, что ты изменил мне.
— Волк не изменял деве с лучезарными глазами, блистающими подобно восходящему солнцу. Он только рассердился на бледнолицего, вливавшего яд в твои уши, но никогда не изменял тебе ради Лисьего Хвоста со лживым языком. Волк кусает своих врагов, но никогда не терзает руки, дающей ему милость, — отвечал индеец со свойственным ему спокойствием.
— О, как я этому рада! Но расскажи мне, что ты знаешь о той битве? Чем она закончилась? Какая судьба постигла моего отца, его охотников и того молодого храбреца? Ты, вероятно, присоединился к победителям и потому можешь ответить мне на эти вопросы и избавить от мучительной неизвестности.
— Волк знает кое-что, но не все. Охотники потерпели поражение, некоторые убиты, другие спаслись бегством. Я не знаю, что сталось с твоим отцом.
— Может быть, и он успел укрыться? О, помоги ему, Господи! А тот приезжий — Кенет?
— Он был взят в плен, связан и осужден на сожжение.
— О горе! Несчастный молодой человек! Разве нельзя его спасти? Волк, могу ли я тебе довериться?
— Я уже сказал, что Волк не забывает оказанных ему милостей. Он не остается должником, он честно платит долги. Я освободил его от веревок, возвратил ему лошадь и оружие. Он на свободе. Трое лежали связанными около него, но я не стал им помогать. Вскоре после того в стан черноногих прокрался человек с мощной рукой и подарил свободу и жизнь всем пленникам. Могучие руки опустились на меня; все говорили: убей его, но он не убил меня, и я навсегда останусь его другом. Мы отправились охотиться за Лисьим Хвостом, и я пришел вырвать добычу из его когтей.
— Боже мой! Что там за шум? — воскликнула Сильвина, испуганная взрывом, от которого вздрогнуло все подземелье.
— Кто-то выстрелил. Оставайся здесь, а я побегу узнаю, что там вышло.
Возвратимся и мы к приятелю нашему Нику и посмотрим, каких успехов он добился.
Вернувшись в столовую, Ник нашел своих товарищей в прежнем положении. Гэмет ожидал его на том же месте у стола, остальным, кроме караульного, было уже совсем безразлично происходившее вокруг. Свет оставшейся лампы с каждой минутой становился все тусклее. Ник подкрался к квакеру так тихо, что только прикосновением дал ему знать о своем присутствии.
— Ага! Ты вернулся. Ну, тем лучше. Какие вести о юной деве? — спросил Авраам Гэмет.
— Вернулся, это верно, как и то, что малютка тоже нашлась.
— А негритянка? Что ты с ней сделал?
— Вверг во тьму, в такую мрачную, такую черную… в ту самую, куда этот проклятый разбойник заключил нашу малютку. Роза там побледнела, как лилия… И в каком она была страхе от этого Марка, сущего алжирца! Ну, а как тут идут дела?
— Все спят, только вон тот молодец бодро караулит. Поистине тяжелое препятствие он представляет.
— А теперь еще и уставился на нас. Не хотелось бы мне его тревожить; кожа-то у него белая, да не вижу другого средства, как образумить его. Не попробовать ли револьвер? Правда, Хвастун был бы тут подейственнее.
— Имей, насколько можно, уважение к моим принципам. Тебе известно, как возмущается мое миролюбие против всякого рода насилия.
— Мне известно, что вы чудак большой руки, которого и раскусить-то трудно. Обстоятельства вынуждают! Кому-то надо начинать, я предпочитаю иметь это преимущество за собой. Малютку надо спасти хотя бы ценой дюжины этих тварей.
С этими словами Ник Уинфлз вынул револьвер и, спрятавшись за Гэметом, прицелился в караульного. Расстояние было невелико, но темнота мешала целиться.
— Боюсь, что ты имеешь природную склонность к кровопролитию и делаешь меня сообщником злодеяния.
Ник уже собирался выстрелить, как вдруг длинная черная тень стрелой промелькнула мимо караульного и бросилась к ногам зверолова. Караульный в испуге выстрелил в животное из ружья, но, к счастью, промахнулся.
— Да это Напасть, ей-же-ей! Покорный ваш слуга! Ну-ка, Напасть, возьми этого мошенника!
Напасть разом прекратила изъявления радости и стремительно бросилась на врага. Караульный мигом был сбит с ног и, вероятно, тут же был бы растерзан на куски, не вмешайся Ник.
— Не так прытко, моя красотка! Мы не хотим смерти этого бездельника, хотя он и заслуживает этого, как член всей нечестивой компании! Погоди, отберем у него оружие и заставим молчать. Волк, веди сюда Розанчика. Пора, наконец, выбираться из этого проклятого затруднительного обстоятельства.
Волк исчез, а Ник крепко схватил за горло караульного.
— Эй! — крикнул он Гэмету. — Крис-то просыпается, видно, от шума. Вон, уже и приподнимается. Поприжмите-ка ему глотку покрепче, а не то займитесь этим молодцом, пока я справлюсь с тем.
Не дослушав слов Ника, квакер прыгнул на Криса и коленом прижал его грудь к полу.
В эту минуту показалась Сильвина, сопровождаемая Волком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Ее надежды превратились в уверенность, спасение казалось реальным и близким, и эта мысль так обрадовала девушку, что на минуту она вынуждена была прислониться к стене, чтобы не упасть. Неожиданно громкий крик огласил пещеру. Сильвина увидела, что Ник Уинфлз отступил и выстрелил из пистолета; у входа появился потрясающий томагавком свирепый индеец, и вслед за ним все пространство наполнилось дикарями и охотниками не менее ужасного вида.
Страх и разочарование овладели молодой девушкой; она не могла двинуться с места. Все это казалось ей фантастическими превращениями волшебного фонаря. Не сон ли это? Не призраки ли эти ужасные тени, обрисовывавшиеся в темноте? Волк поспешил увести ее другим ходом.
Ник приготовился к обороне; тут поднялся и Авраам Гэмет и с топором в руке пробился к своему приятелю, который, видимо, находился в своей стихии, то есть в чертовски затруднительных обстоятельствах, и, одним мигом сделав шесть выстрелов из револьвера, уложил шестерых «тварей». Затем подхватил карабин часового и, орудуя им как дубинкой, храбро отражал нападение, не переставая покрикивать:
— Ну-ка! Подходите, разбойники, я готов! Уж запутаю же я вас в затруднительные обстоятельства, ей-же-ей! Ну и войте себе волками; меня этим не устрашить. Покажу я вам кое-что и похуже того! Вот тебе, мерзавец. Прочь отсюда, красные негры! Напали шестеро на одного! Трусы! Честное ли это дело? Ай да молодец Авраам! Бей их! Вали, как кегли! Пиф! Паф! Пуф!
— Друг Ник, осторожнее прибегай к насилию. Защищайся, но как можно меньше проливай крови, — проговорил Гэмет с невозмутимым благодушием, не переставая при этом наносить направо и налево жестокие удары по черепам индейцев тяжелой палицей с кремневым набалдашником, — сам видишь, друг Ник, я избегаю острого оружия, ибо так я наверняка лишил бы жизни этих язычников, тогда как действуя палицей, крайней мере, я могу все-таки надеяться, что они не погибнут.
— Ах! Поверьте уж мне на слово; кого вы коснетесь вашей дубинкой, тот навеки избавится от головной боли. Вы его поставили в вечное затруднительное положение. Смотрите, вон те приходят в себя! Пойдем-ка отсюда, пока целы. Хоть и хотелось мне очень вызволить бедную малютку из затруднительных обстоятельств, но теперь, видно, нам не справиться. Гэмет, пробирайтесь к выходу. А где Напасть? Минуту назад я еще видел, как она грызла этих тварей… Ого! Вот она схватилась разом с двумя канальями. Ну, этого я уж не потерплю. Нет! Хоть умру, а ее вызволю! Мужайся, верный друг! За горло его! Души его! Вот так! Теперь пора улепетывать и нам!
Квакер крушил направо и налево, и уже пробрался к выходу, где остановился, поджидая Ника.
— Сюда, Напасть, сюда! — кричал Ник.
— Поторопись! — воскликнул Гэмет. — А то будет поздно. Темнота не защитит тебя от бешеных, хотя и не очень метких ударов этих язычников. Вот и твоя собака.
Ник медленно отступал к выходу, отражая карабином мощный натиск врагов. Еще несколько мгновений, и он попал бы в галерею и спасся бегством. Но раздался выстрел, и наш охотник упал. С яростным воем повернулась Напасть, чтобы отомстить за своего хозяина. Желая спасти хоть собаку, квакер утащил ее за собой.
С изумительной быстротой Гэмет спешил по подземным переходам. Враги преследовали его, но, действуя беспорядочно, они в тесноте только мешали друг другу. Авраам уже выбрался под открытое небо, а они все еще толпились в темноте подземелья. Две лодки качались на поверхности озера у самого входа. Гэмет вскочил в одну из них и быстро отплыл, сильно налегая на весла. Напасть осталась на берегу, не слушая Гэмета, звавшего ее, и с жалобным воем обнюхивала следы. Затем она стремглав бросилась вверх по крутым утесам и квакер быстро потерял ее из виду.
Понятно, что бедная девушка вздохнула свободнее. Надежда озаряла ее животворными лучами. Она прислушивалась к удаляющимся шагам Ника, как к сладкой музыке, и глубоко вздохнула, когда звук шагов смолк. Ее великодушное и бескорыстное сердце трепетало при мысли, что охотник может погибнуть из-за нее. Она молилась за него, когда перед ней появилась женщина. То была Найвадага. Едва касаясь земли, она подошла к Сильвине, окаменевшей от ужаса, и сказала:
— Ничего не бойтесь. Дурного не выйдет.
— Вы с Ником? — спросила Сильвина.
— Да, с Ником. Он там дерется как храбрец, — отвечала Найвадага невозмутимо.
— Волк! — воскликнула молодая девушка.
— Зорки глаза Восхода Солнца, тонок ее слух.
— А я думала, что ты изменил мне.
— Волк не изменял деве с лучезарными глазами, блистающими подобно восходящему солнцу. Он только рассердился на бледнолицего, вливавшего яд в твои уши, но никогда не изменял тебе ради Лисьего Хвоста со лживым языком. Волк кусает своих врагов, но никогда не терзает руки, дающей ему милость, — отвечал индеец со свойственным ему спокойствием.
— О, как я этому рада! Но расскажи мне, что ты знаешь о той битве? Чем она закончилась? Какая судьба постигла моего отца, его охотников и того молодого храбреца? Ты, вероятно, присоединился к победителям и потому можешь ответить мне на эти вопросы и избавить от мучительной неизвестности.
— Волк знает кое-что, но не все. Охотники потерпели поражение, некоторые убиты, другие спаслись бегством. Я не знаю, что сталось с твоим отцом.
— Может быть, и он успел укрыться? О, помоги ему, Господи! А тот приезжий — Кенет?
— Он был взят в плен, связан и осужден на сожжение.
— О горе! Несчастный молодой человек! Разве нельзя его спасти? Волк, могу ли я тебе довериться?
— Я уже сказал, что Волк не забывает оказанных ему милостей. Он не остается должником, он честно платит долги. Я освободил его от веревок, возвратил ему лошадь и оружие. Он на свободе. Трое лежали связанными около него, но я не стал им помогать. Вскоре после того в стан черноногих прокрался человек с мощной рукой и подарил свободу и жизнь всем пленникам. Могучие руки опустились на меня; все говорили: убей его, но он не убил меня, и я навсегда останусь его другом. Мы отправились охотиться за Лисьим Хвостом, и я пришел вырвать добычу из его когтей.
— Боже мой! Что там за шум? — воскликнула Сильвина, испуганная взрывом, от которого вздрогнуло все подземелье.
— Кто-то выстрелил. Оставайся здесь, а я побегу узнаю, что там вышло.
Возвратимся и мы к приятелю нашему Нику и посмотрим, каких успехов он добился.
Вернувшись в столовую, Ник нашел своих товарищей в прежнем положении. Гэмет ожидал его на том же месте у стола, остальным, кроме караульного, было уже совсем безразлично происходившее вокруг. Свет оставшейся лампы с каждой минутой становился все тусклее. Ник подкрался к квакеру так тихо, что только прикосновением дал ему знать о своем присутствии.
— Ага! Ты вернулся. Ну, тем лучше. Какие вести о юной деве? — спросил Авраам Гэмет.
— Вернулся, это верно, как и то, что малютка тоже нашлась.
— А негритянка? Что ты с ней сделал?
— Вверг во тьму, в такую мрачную, такую черную… в ту самую, куда этот проклятый разбойник заключил нашу малютку. Роза там побледнела, как лилия… И в каком она была страхе от этого Марка, сущего алжирца! Ну, а как тут идут дела?
— Все спят, только вон тот молодец бодро караулит. Поистине тяжелое препятствие он представляет.
— А теперь еще и уставился на нас. Не хотелось бы мне его тревожить; кожа-то у него белая, да не вижу другого средства, как образумить его. Не попробовать ли револьвер? Правда, Хвастун был бы тут подейственнее.
— Имей, насколько можно, уважение к моим принципам. Тебе известно, как возмущается мое миролюбие против всякого рода насилия.
— Мне известно, что вы чудак большой руки, которого и раскусить-то трудно. Обстоятельства вынуждают! Кому-то надо начинать, я предпочитаю иметь это преимущество за собой. Малютку надо спасти хотя бы ценой дюжины этих тварей.
С этими словами Ник Уинфлз вынул револьвер и, спрятавшись за Гэметом, прицелился в караульного. Расстояние было невелико, но темнота мешала целиться.
— Боюсь, что ты имеешь природную склонность к кровопролитию и делаешь меня сообщником злодеяния.
Ник уже собирался выстрелить, как вдруг длинная черная тень стрелой промелькнула мимо караульного и бросилась к ногам зверолова. Караульный в испуге выстрелил в животное из ружья, но, к счастью, промахнулся.
— Да это Напасть, ей-же-ей! Покорный ваш слуга! Ну-ка, Напасть, возьми этого мошенника!
Напасть разом прекратила изъявления радости и стремительно бросилась на врага. Караульный мигом был сбит с ног и, вероятно, тут же был бы растерзан на куски, не вмешайся Ник.
— Не так прытко, моя красотка! Мы не хотим смерти этого бездельника, хотя он и заслуживает этого, как член всей нечестивой компании! Погоди, отберем у него оружие и заставим молчать. Волк, веди сюда Розанчика. Пора, наконец, выбираться из этого проклятого затруднительного обстоятельства.
Волк исчез, а Ник крепко схватил за горло караульного.
— Эй! — крикнул он Гэмету. — Крис-то просыпается, видно, от шума. Вон, уже и приподнимается. Поприжмите-ка ему глотку покрепче, а не то займитесь этим молодцом, пока я справлюсь с тем.
Не дослушав слов Ника, квакер прыгнул на Криса и коленом прижал его грудь к полу.
В эту минуту показалась Сильвина, сопровождаемая Волком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Ее надежды превратились в уверенность, спасение казалось реальным и близким, и эта мысль так обрадовала девушку, что на минуту она вынуждена была прислониться к стене, чтобы не упасть. Неожиданно громкий крик огласил пещеру. Сильвина увидела, что Ник Уинфлз отступил и выстрелил из пистолета; у входа появился потрясающий томагавком свирепый индеец, и вслед за ним все пространство наполнилось дикарями и охотниками не менее ужасного вида.
Страх и разочарование овладели молодой девушкой; она не могла двинуться с места. Все это казалось ей фантастическими превращениями волшебного фонаря. Не сон ли это? Не призраки ли эти ужасные тени, обрисовывавшиеся в темноте? Волк поспешил увести ее другим ходом.
Ник приготовился к обороне; тут поднялся и Авраам Гэмет и с топором в руке пробился к своему приятелю, который, видимо, находился в своей стихии, то есть в чертовски затруднительных обстоятельствах, и, одним мигом сделав шесть выстрелов из револьвера, уложил шестерых «тварей». Затем подхватил карабин часового и, орудуя им как дубинкой, храбро отражал нападение, не переставая покрикивать:
— Ну-ка! Подходите, разбойники, я готов! Уж запутаю же я вас в затруднительные обстоятельства, ей-же-ей! Ну и войте себе волками; меня этим не устрашить. Покажу я вам кое-что и похуже того! Вот тебе, мерзавец. Прочь отсюда, красные негры! Напали шестеро на одного! Трусы! Честное ли это дело? Ай да молодец Авраам! Бей их! Вали, как кегли! Пиф! Паф! Пуф!
— Друг Ник, осторожнее прибегай к насилию. Защищайся, но как можно меньше проливай крови, — проговорил Гэмет с невозмутимым благодушием, не переставая при этом наносить направо и налево жестокие удары по черепам индейцев тяжелой палицей с кремневым набалдашником, — сам видишь, друг Ник, я избегаю острого оружия, ибо так я наверняка лишил бы жизни этих язычников, тогда как действуя палицей, крайней мере, я могу все-таки надеяться, что они не погибнут.
— Ах! Поверьте уж мне на слово; кого вы коснетесь вашей дубинкой, тот навеки избавится от головной боли. Вы его поставили в вечное затруднительное положение. Смотрите, вон те приходят в себя! Пойдем-ка отсюда, пока целы. Хоть и хотелось мне очень вызволить бедную малютку из затруднительных обстоятельств, но теперь, видно, нам не справиться. Гэмет, пробирайтесь к выходу. А где Напасть? Минуту назад я еще видел, как она грызла этих тварей… Ого! Вот она схватилась разом с двумя канальями. Ну, этого я уж не потерплю. Нет! Хоть умру, а ее вызволю! Мужайся, верный друг! За горло его! Души его! Вот так! Теперь пора улепетывать и нам!
Квакер крушил направо и налево, и уже пробрался к выходу, где остановился, поджидая Ника.
— Сюда, Напасть, сюда! — кричал Ник.
— Поторопись! — воскликнул Гэмет. — А то будет поздно. Темнота не защитит тебя от бешеных, хотя и не очень метких ударов этих язычников. Вот и твоя собака.
Ник медленно отступал к выходу, отражая карабином мощный натиск врагов. Еще несколько мгновений, и он попал бы в галерею и спасся бегством. Но раздался выстрел, и наш охотник упал. С яростным воем повернулась Напасть, чтобы отомстить за своего хозяина. Желая спасти хоть собаку, квакер утащил ее за собой.
С изумительной быстротой Гэмет спешил по подземным переходам. Враги преследовали его, но, действуя беспорядочно, они в тесноте только мешали друг другу. Авраам уже выбрался под открытое небо, а они все еще толпились в темноте подземелья. Две лодки качались на поверхности озера у самого входа. Гэмет вскочил в одну из них и быстро отплыл, сильно налегая на весла. Напасть осталась на берегу, не слушая Гэмета, звавшего ее, и с жалобным воем обнюхивала следы. Затем она стремглав бросилась вверх по крутым утесам и квакер быстро потерял ее из виду.
Глава XXV
САУЛ ВАНДЕР
Возвратимся к Кенету Айверсону, отыскавшему Саула Вандера на поле битвы. Не видны были раны старого проводника, но бледность лица и слабость голоса достаточно свидетельствовали о его страданиях. Кенет соскочил с лошади и подал ему руку.
— О! Какое счастье, что я нашел вас живым, а я с ужасом ожидал обнаружить вас между телами убитых.
— Я жив, и только. Но легче было бы умереть, чем выстрадать все, что я выстрадал. Не о своих физических страданиях говорю я. О ней, только о ней и думаю! Не имеете ли вы известий о моей малютке?
— Я принесу воды, — ответил Айверсон, отворачиваясь, — жажда мучит вас. Когда вы напьетесь, я вам все расскажу.
— Погодите, прежде всего о ней, а потом принесите мне воды. Уверенность в ее безопасности быстрее всего утолит мои страдания.
— Я мало что могу вам сказать, потому что сам попал в плен. Когда я оборонял ее, жестокий удар по голове свалил меня с ног. Очнувшись, я обнаружил себя связанным по рукам и ногам в самом скверном положении. Своим освобождением я обязан Волку, который и сказал мне, что ваша дочь спаслась от черноногих; в ту минуту, как я упал, она убежала от них с такой быстротой, что они в ночной темноте не смогли отыскать ее. К несчастью, ничего более я не могу вам сказать.
— Бежать в этих диких местах так же опасно, как и попасть в плен. Увы! Что будет делать бедное дитя в этой необозримой пустыне? Если оно избегнет зоркого глаза индейцев, то погибнет от усталости и голода. О, если бы она умела управляться с карабином или отыскивать следы!
— Но что с вами? Как вы себя чувствуете?
— В плечах и голове жестокая боль. Больше ничего. На черепе — шишки от ударов; много крови потеряно, отчего я сильно ослабел. Понимаете?
Кенет бросился к ручью и, по дороге прихватив миску, из которой еще вчера ужинали охотники, зачерпнул воды и принес раненому.
— Это хорошо, — сказал Саул, освежившись глотком воды, — даже очень хорошо; но если бы вы отыскали капельку водки во флягах убитых бедняг, так это еще лучше подкрепило бы меня.
Кенет не заставил его повторять и, бросившись на поиски, отыскал флягу с виски и удовлетворил желание Саула Вандера. Несколько глотков спиртного действительно восстановили его силы.
— Хорошо бы нам уйти подальше от этого места, — сказал Кенет. — Какой-нибудь индейский бродяга может натолкнуться на нас. Кроме того, отряд воинов теперь отыскивает мои следы.
— Все это понятно, но сил у меня не хватает, я не могу пошевелиться; я весь изранен, так что вряд ли смогу держаться на лошади и перенести дорогу.
— Я имею небольшие познания в хирургии и, если позволите, постараюсь помочь вам. На вашей голове я вижу раны, но, к счастью, неглубокие, кость не тронута.
— Они рубили меня своими томагавками, но это дорого им обошлось. Старый Саул не позволил бы им такие вольности, не отплатив тем же, понимаете? Я думал о Розанчике и не жалел ударов. Проклятые валились к моим ногам, как осенние листья. Но что может сделать один против множества?
— Плечи ваши покрыты ушибами, — сказал Кенет, внимательно осматривая его, — они били вас что было силы прикладами карабинов.
— Вот в этом-то и вся беда! Молотили меня, словно цепом, и не могли пробить башку. Так нет же, и до плеч добрались. О, разбойники! В какой-то миг я думал, что они все мои кости в порошок измельчат. Однако им не досталась честь свалить меня с ног. Хоть это утешительно, понимаете? У меня достало силы забраться в кустарник, и тут уж силы оставили меня, и я потерял сознание.
— И вывихов нигде не вижу, — продолжал Кенет свой осмотр.
— О! Что тут мудреного? Доктора говорят, что в каждом человеке есть более или менее железа, ну а я нахожу, что все мои кости из чистого железа… Потише, молодой человек, потише! Когда все тело в ссадинах, оно делается весьма чувствительным. Понимаете ли?
Кенет обмыл раны, перевязал их, как умел, и обращался со своим пациентом так ловко, что тот вскоре сказал:
— Господи! Как мне полегчало! Но боюсь, что все ваши труды пропадут даром, потому что эти твари вернутся прикончить меня прежде, чем ночь наступит, понимаете ли?
— Надеюсь, что мы будем уже далеко, когда индейцы заявятся сюда, — сказал Кенет с жаром, — мне кажется, вы можете теперь управиться с лошадью, а я помогу вам взобраться в седло.
— Весьма маловероятно, да и то сказать, стоит ли труда спасать такую старую шкуру. Немножко раньше или немножко позже, а надо же им доконать меня, понимаете ли? Всех вольных охотников убивают и скальпируют, известно ли вам это? Уж кому-кому, а мне не пристало идти против законного порядка вещей. Это только вопрос времени. Я давно уже примирился с неизбежным и прошу одной милости: пусть это будет без долгих мучений.
— Ну вот еще! Пора ваша не пришла! Пойду искать другую лошадь. Авось найдется где отставшая или заблудившаяся.
— Подумайте лучше о себе. Я же сумею так разъярить краснокожих мошенников, что они скорехонько спровадят меня на тот свет.
— Думайте о вашей дочери и живите ради нее! Знайте же, что трудно уничтожить человека, когда он решился не умирать.
— Вы правы. Да, я должен жить. Попробую ради тебя, мой Розанчик!
Кенет отправился на поиски и обыскивал округу без всякого успеха. Скрепя сердце он хотел было уже вернуться к раненому, как вдруг из чащи показалась лошадь. Он подходил к ней с большой осторожностью, боясь испугать, и какова же была его радость, когда он узнал Огневика, который, увидев его, подбежал с веселым ржанием, как к другу своего хозяина. Лошадь оказалась под седлом и уздой, только подпруги лопнули и тащились по земле. С каким торжеством Айверсон подвел ее к Саулу Вандеру!
— Видите, друг мой, само Провидение покровительствует нам. Вот и лошадь послана для вашего спасения. Это Огневик, лошадь моего доброго друга. Бедный Ник! Как бы мне хотелось помочь ему! О, если бы не ваши раны, можно бы попробовать…
— И попробуем. Наш первый долг помогать друг другу. Умение не раз побеждало силу и количество. Иной раз один человек, умеющий взяться за дело, стоит целой армии. В этом диком краю существенную долю успеха составляют отвага, присутствие духа, ловкость и зоркость. Природа оделила меня толикой этих талантов для нашей общей выгоды, я говорю это вовсе не из хвастовства. Не поможете ли вы мне взобраться на лошадь?
— Хорошо, но прежде вы должны что-нибудь поесть.
— Нет, у меня желудок испорчен. Еще бы немного вина, это было бы для меня полезнее.
— Никак нельзя. Вот остатки вчерашнего ужина. Вы должны съесть что-нибудь.
Вандер съел чуть не целую ногу полусырой оленины, которой угощал его Кенет. Запив ее добрым глотком вина, Саул почувствовал, как силы возвращаются к нему. Когда Кенет усадил его на лошадь, вдруг откуда ни возьмись к ним прибежала Напасть, вся перепачканная в грязи и запекшейся крови, с разинутой пастью и красным высунутым языком. Бедное животное было до крайности утомлено, но тотчас бросилось к Огневику и пристально посмотрело ему в глаза, как бы спрашивая, где хозяин.
— Напасть! Как я рад! А я так боялся, что дикари и ее убили! — воскликнул Айверсон.
Собака дружелюбно посмотрела на него. Увидев это, Саул Вандер сказал:
— А собака, видимо, хочет что-то сообщить вам. Что за разумная у нее морда!
— Вероятно, она хочет знать, не видели ли мы ее хозяина Ника.
— Может, и так. Однако она наверняка знает о моей дочери больше, чем кто-либо другой. Напасть, где Сильвина?
Собака издала продолжительный лай.
— Это что-нибудь значит. Наверно так, посмотрите только ей в глаза.
Собака поднялась, сделала несколько шагов и медленно вернулась.
— Вот она и ответила! — воскликнул Вандер. — Она указывает нам, по какой дороге можно отыскать Сильвину. Последуем же за ней.
— Только не в этом направлении, ведь это прямая дорога в индейский стан. Если собака туда хочет, то нам не следует идти за ней. Главная наша забота — скорее уйти от опасности.
— Молодой человек, вы рассуждаете разумно. Но теперь мы должны противопоставить хитрость хитрости, потому что эти краснокожие демоны не выпустят нас из виду. А так как, — продолжал он, обращая взгляд к юго-западу, — на севере нас ожидает опасность, то мы двинемся туда. По моему расчету, мы попадем к Лесному озеру или к другому, поменьше, но там же по соседству. Там много лесов, где удобно укрыться.
— Согласен. Нам бы только отыскать надежное убежище, где вы могли бы отдохнуть; через несколько дней вы совсем оправитесь, и мы сможем отправиться отыскивать вашу дочь.
— Но прежде всего попрошу вас пошарить в кустах, не найдется ли там мой карабин, если только индейцы не утащили его.
Кенет поспешил исполнить его просьбу, а Напасть все время суетилась около него. Она то останавливалась, то обнюхивала его, то бросалась вперед. Кенет бессознательно следовал за ней, пока она вдруг не села и радостно замахала хвостом. Он подошел и увидел карабин Ника Уинфлза. Он поспешно поднял ружье и справедливо восхитился чудесным инстинктом собаки. Возвращаясь к Саулу, он по дороге запасся патронами, подобранными возле убитых и, осмотрев свое оружие, возвращенное Волком, вскочил на лошадь и отправился на юго-восток в сопровождении старого проводника и Напасти, выказывавшей поначалу крайнее нежелание следовать по этому пути, но потом решившей сопровождать их.
— О! Какое счастье, что я нашел вас живым, а я с ужасом ожидал обнаружить вас между телами убитых.
— Я жив, и только. Но легче было бы умереть, чем выстрадать все, что я выстрадал. Не о своих физических страданиях говорю я. О ней, только о ней и думаю! Не имеете ли вы известий о моей малютке?
— Я принесу воды, — ответил Айверсон, отворачиваясь, — жажда мучит вас. Когда вы напьетесь, я вам все расскажу.
— Погодите, прежде всего о ней, а потом принесите мне воды. Уверенность в ее безопасности быстрее всего утолит мои страдания.
— Я мало что могу вам сказать, потому что сам попал в плен. Когда я оборонял ее, жестокий удар по голове свалил меня с ног. Очнувшись, я обнаружил себя связанным по рукам и ногам в самом скверном положении. Своим освобождением я обязан Волку, который и сказал мне, что ваша дочь спаслась от черноногих; в ту минуту, как я упал, она убежала от них с такой быстротой, что они в ночной темноте не смогли отыскать ее. К несчастью, ничего более я не могу вам сказать.
— Бежать в этих диких местах так же опасно, как и попасть в плен. Увы! Что будет делать бедное дитя в этой необозримой пустыне? Если оно избегнет зоркого глаза индейцев, то погибнет от усталости и голода. О, если бы она умела управляться с карабином или отыскивать следы!
— Но что с вами? Как вы себя чувствуете?
— В плечах и голове жестокая боль. Больше ничего. На черепе — шишки от ударов; много крови потеряно, отчего я сильно ослабел. Понимаете?
Кенет бросился к ручью и, по дороге прихватив миску, из которой еще вчера ужинали охотники, зачерпнул воды и принес раненому.
— Это хорошо, — сказал Саул, освежившись глотком воды, — даже очень хорошо; но если бы вы отыскали капельку водки во флягах убитых бедняг, так это еще лучше подкрепило бы меня.
Кенет не заставил его повторять и, бросившись на поиски, отыскал флягу с виски и удовлетворил желание Саула Вандера. Несколько глотков спиртного действительно восстановили его силы.
— Хорошо бы нам уйти подальше от этого места, — сказал Кенет. — Какой-нибудь индейский бродяга может натолкнуться на нас. Кроме того, отряд воинов теперь отыскивает мои следы.
— Все это понятно, но сил у меня не хватает, я не могу пошевелиться; я весь изранен, так что вряд ли смогу держаться на лошади и перенести дорогу.
— Я имею небольшие познания в хирургии и, если позволите, постараюсь помочь вам. На вашей голове я вижу раны, но, к счастью, неглубокие, кость не тронута.
— Они рубили меня своими томагавками, но это дорого им обошлось. Старый Саул не позволил бы им такие вольности, не отплатив тем же, понимаете? Я думал о Розанчике и не жалел ударов. Проклятые валились к моим ногам, как осенние листья. Но что может сделать один против множества?
— Плечи ваши покрыты ушибами, — сказал Кенет, внимательно осматривая его, — они били вас что было силы прикладами карабинов.
— Вот в этом-то и вся беда! Молотили меня, словно цепом, и не могли пробить башку. Так нет же, и до плеч добрались. О, разбойники! В какой-то миг я думал, что они все мои кости в порошок измельчат. Однако им не досталась честь свалить меня с ног. Хоть это утешительно, понимаете? У меня достало силы забраться в кустарник, и тут уж силы оставили меня, и я потерял сознание.
— И вывихов нигде не вижу, — продолжал Кенет свой осмотр.
— О! Что тут мудреного? Доктора говорят, что в каждом человеке есть более или менее железа, ну а я нахожу, что все мои кости из чистого железа… Потише, молодой человек, потише! Когда все тело в ссадинах, оно делается весьма чувствительным. Понимаете ли?
Кенет обмыл раны, перевязал их, как умел, и обращался со своим пациентом так ловко, что тот вскоре сказал:
— Господи! Как мне полегчало! Но боюсь, что все ваши труды пропадут даром, потому что эти твари вернутся прикончить меня прежде, чем ночь наступит, понимаете ли?
— Надеюсь, что мы будем уже далеко, когда индейцы заявятся сюда, — сказал Кенет с жаром, — мне кажется, вы можете теперь управиться с лошадью, а я помогу вам взобраться в седло.
— Весьма маловероятно, да и то сказать, стоит ли труда спасать такую старую шкуру. Немножко раньше или немножко позже, а надо же им доконать меня, понимаете ли? Всех вольных охотников убивают и скальпируют, известно ли вам это? Уж кому-кому, а мне не пристало идти против законного порядка вещей. Это только вопрос времени. Я давно уже примирился с неизбежным и прошу одной милости: пусть это будет без долгих мучений.
— Ну вот еще! Пора ваша не пришла! Пойду искать другую лошадь. Авось найдется где отставшая или заблудившаяся.
— Подумайте лучше о себе. Я же сумею так разъярить краснокожих мошенников, что они скорехонько спровадят меня на тот свет.
— Думайте о вашей дочери и живите ради нее! Знайте же, что трудно уничтожить человека, когда он решился не умирать.
— Вы правы. Да, я должен жить. Попробую ради тебя, мой Розанчик!
Кенет отправился на поиски и обыскивал округу без всякого успеха. Скрепя сердце он хотел было уже вернуться к раненому, как вдруг из чащи показалась лошадь. Он подходил к ней с большой осторожностью, боясь испугать, и какова же была его радость, когда он узнал Огневика, который, увидев его, подбежал с веселым ржанием, как к другу своего хозяина. Лошадь оказалась под седлом и уздой, только подпруги лопнули и тащились по земле. С каким торжеством Айверсон подвел ее к Саулу Вандеру!
— Видите, друг мой, само Провидение покровительствует нам. Вот и лошадь послана для вашего спасения. Это Огневик, лошадь моего доброго друга. Бедный Ник! Как бы мне хотелось помочь ему! О, если бы не ваши раны, можно бы попробовать…
— И попробуем. Наш первый долг помогать друг другу. Умение не раз побеждало силу и количество. Иной раз один человек, умеющий взяться за дело, стоит целой армии. В этом диком краю существенную долю успеха составляют отвага, присутствие духа, ловкость и зоркость. Природа оделила меня толикой этих талантов для нашей общей выгоды, я говорю это вовсе не из хвастовства. Не поможете ли вы мне взобраться на лошадь?
— Хорошо, но прежде вы должны что-нибудь поесть.
— Нет, у меня желудок испорчен. Еще бы немного вина, это было бы для меня полезнее.
— Никак нельзя. Вот остатки вчерашнего ужина. Вы должны съесть что-нибудь.
Вандер съел чуть не целую ногу полусырой оленины, которой угощал его Кенет. Запив ее добрым глотком вина, Саул почувствовал, как силы возвращаются к нему. Когда Кенет усадил его на лошадь, вдруг откуда ни возьмись к ним прибежала Напасть, вся перепачканная в грязи и запекшейся крови, с разинутой пастью и красным высунутым языком. Бедное животное было до крайности утомлено, но тотчас бросилось к Огневику и пристально посмотрело ему в глаза, как бы спрашивая, где хозяин.
— Напасть! Как я рад! А я так боялся, что дикари и ее убили! — воскликнул Айверсон.
Собака дружелюбно посмотрела на него. Увидев это, Саул Вандер сказал:
— А собака, видимо, хочет что-то сообщить вам. Что за разумная у нее морда!
— Вероятно, она хочет знать, не видели ли мы ее хозяина Ника.
— Может, и так. Однако она наверняка знает о моей дочери больше, чем кто-либо другой. Напасть, где Сильвина?
Собака издала продолжительный лай.
— Это что-нибудь значит. Наверно так, посмотрите только ей в глаза.
Собака поднялась, сделала несколько шагов и медленно вернулась.
— Вот она и ответила! — воскликнул Вандер. — Она указывает нам, по какой дороге можно отыскать Сильвину. Последуем же за ней.
— Только не в этом направлении, ведь это прямая дорога в индейский стан. Если собака туда хочет, то нам не следует идти за ней. Главная наша забота — скорее уйти от опасности.
— Молодой человек, вы рассуждаете разумно. Но теперь мы должны противопоставить хитрость хитрости, потому что эти краснокожие демоны не выпустят нас из виду. А так как, — продолжал он, обращая взгляд к юго-западу, — на севере нас ожидает опасность, то мы двинемся туда. По моему расчету, мы попадем к Лесному озеру или к другому, поменьше, но там же по соседству. Там много лесов, где удобно укрыться.
— Согласен. Нам бы только отыскать надежное убежище, где вы могли бы отдохнуть; через несколько дней вы совсем оправитесь, и мы сможем отправиться отыскивать вашу дочь.
— Но прежде всего попрошу вас пошарить в кустах, не найдется ли там мой карабин, если только индейцы не утащили его.
Кенет поспешил исполнить его просьбу, а Напасть все время суетилась около него. Она то останавливалась, то обнюхивала его, то бросалась вперед. Кенет бессознательно следовал за ней, пока она вдруг не села и радостно замахала хвостом. Он подошел и увидел карабин Ника Уинфлза. Он поспешно поднял ружье и справедливо восхитился чудесным инстинктом собаки. Возвращаясь к Саулу, он по дороге запасся патронами, подобранными возле убитых и, осмотрев свое оружие, возвращенное Волком, вскочил на лошадь и отправился на юго-восток в сопровождении старого проводника и Напасти, выказывавшей поначалу крайнее нежелание следовать по этому пути, но потом решившей сопровождать их.