Шевалье Э.. Черноногие

   — В жизни не слыхивал о подобном факте, — воскликнул Голиаф. — Бывают случаи, что мужчины нарушают обещания жениться, но женщин…
   — О! На моей родине это самое обыкновенное дело, — возразил Ник, ничуть не смущаясь.
   — Но откуда ты, друг Кенет, и что с тобой произошло? — спросил Гэмет.
   Кенет коротко пересказал свои похождения с тех пор, как они расстались.
   — А, у вас были затруднения, и я очень жалею, что не поспешил вам на помощь, — сказал Ник, — итак, вы оставили Саула Вандера в форте Гэри восстанавливать силы. Вероятно, разлука с дочерью терзает его, я уверен, что мысль о ней задает ему такую лихорадку, что ранам его долго не зажить. День и ночь его душа будет носиться вслед за милым Розанчиком, как он ее называет. Эта малютка — жизнь его, и я не укоряю его за такую любовь, потому что не знаю под солнцем другой, подобной ей, красотки. И что за пленительное, ласковое обращение у нее! — Ник зажмурился, как бы вызывая это пленительное видение в своем воображении.
   Айверсон посмотрел на охотника с глубокой благодарностью.
   — А ваш конь порядком надорвался, — вдруг сказал Ник, — надо присмотреть за ним. Квакер расскажет вам преинтересные вещи о некоей особе, находившейся в ужасно затруднительных обстоятельствах. И у нас их было вдоволь, я чуть было не погиб, но не суждено еще померкнуть звезде Ника Уинфлза. У меня еще не покончены все дела с карабином и охотой, вот потому-то долго еще надеюсь отыскивать следы. Ей-ей! Право так! — закончил Ник, облегчая себя глубоким вздохом.
   Айверсон был сильно утомлен, но с безмолвным уважением смотрел на закаленного в боях охотника. Квакер, казалось, разделял его чувство и, поглаживая подбородок, рассматривал Ника с выражением любопытства и серьезного внимания. Ник поднялся, чтобы позаботиться об измученной лошади; Авраам рассказал Кенету все, что с ними случилось в пещере.

Глава XXXV
ВОТ И НОЧЬ НАСТАЛА

   Закончив хлопотать с лошадью, Ник подсел к Кенету и, не спуская с него глаз, молчал более обыкновенного.
   — Послушайте, — вдруг заговорил он после глубокого раздумья, — вы очень тревожитесь за Розанчика. Не спорьте. Это видно по вашему лицу. Вы горюете, а она жива и под защитой от нападения краснокожих, хотя разбойник Марк Морау доставляет ей немало мучений. Но утешьтесь, мы совсем было освободили ее, если бы не маленькое проклятое затруднение… Ведь всегда так бывает, что какое-нибудь маленькое затруднение мешает. Вам хотелось бы знать, какая она была? Ужасно бледна и печальна, как птичка в клетке. А этот каналья Морау ничего с нею не мог поделать, ей-ей! Право слово, а иначе она и жива бы не осталась. Трудно ему победить маленькое затруднение… Знаю, что вы как на горячих угольях. Если бы вы могли радоваться и веселиться, когда она находится в таких руках, то не стоили бы ее. Теперь вопрос, что делать?
   Никто не отвечал, и Ник продолжал:
   — Что делать? Этот вопрос неотвязно преследует вас со времени похищения Розанчика. Известно, ей-ей! Мы с квакером пробовали отыскать ее, и Волк не отказался помогать нам, потому что он тоже любит ее. Он и теперь, должно быть, в подземелье, живой или мертвый. Но что же нам делать? По моему мнению…
   Но тут он неожиданно повернулся к квакеру и спросил:
   — А каково ваше мнение?
   — Друг охотник, ваш язык несет всякую чепуху, но ничего не высказывает. Вы все путаете и ничего не предлагаете. Ну, что же это за мнение?
   — Ага! Вы забыли на этот раз квакерское «ты»! — сказал Ник.
   — Мы так близко от нее и неужели ничего не можем сделать?! — воскликнул Кенет глубоко взволнованным голосом.
   — Она как раз под нами, потому что пещера проходит от озера сюда, — сказал Ник.
   — Так я пойду за ней туда! — сказал Айверсон смело.
   — Идти туда?! Прошлой ночью она была полна краснокожих и их сообщников из Северо-Западной компании.
   Волнение молодого человека только увеличилось при этом известии. Сильвина была так близка и так недосягаема! Эта мысль не выходила из его головы.
   — Вы угадали причину моей печали, — наконец сказал он Нику, — я не могу даже выразить, насколько мучит меня это происшествие. Что теперь делать, спрашиваете вы? Надо действовать. Далекое и трудное путешествие я совершил в надежде что-нибудь узнать о ней. Зная о существовании этой пещеры, зная, что Марк Морау приложил руку к поражению нашего отряда, я подумал, что судьба молодой девушки связана с этим. Мои подозрения оправдались. Морау имел успех в своем гнусном умысле: он захватил Сильвину в плен. Чего бы ни стоило, а помочь ей следует. По моему мнению, мы можем проникнуть в пещеру.
   — Это не так легко, как вы думаете. Надо собрать целый отряд, чтобы окружить Морау и его шайку, а пока мы будем набирать войско, он успеет убежать и завершить свои злодейские умыслы. Кроме того, у него большое преимущество: в этой пещере он как в крепости, а нам придется пробираться на четвереньках да ползком по узким и темным переходам, как в лисьей норе.
   — Я не могу ждать подкрепления, — сказал Кенет. — Надо действовать безотлагательно. Сегодня же я один пойду в пещеру.
   — Не бывать этому, разве что я попаду в самое ужасное затруднение! Ей-богу так, и с вами пойдет покорный ваш слуга! Ну что один-то сделает против шайки разбойников? Раз сунешь к ним голову и не вытащишь потом. Что может быть приятнее для Марка Морау, чем еще раз вас захватить? Нет, хотите действовать, так действуйте разумно.
   — Я не сунусь туда наобум, приму все меры предосторожности. Сначала я высмотрю внимательно у выхода; если особенно бдительных часовых не замечу, то пойду дальше. Все зависит от случая, много ли я успею сделать или ничего.
   — Вы сделаете во сто раз хуже, чем ничего! — воскликнул Ник с досадой. — Уж не станете ли вы драться с оравой индейцев да с шайкой северо-западных компаньонов одновременно? Или вы думаете, что в ожидании вас они станут лежать да храпеть, как лягушки в болоте?
   — Не совсем так, Ник, но я могу застигнуть их врасплох. Очень может статься, что черноногие уже отправились на охоту. Не в характере индейцев долго плесневеть в подземелье Марка Морау.
   — Слова молодого человека не лишены здравого смысла и весьма сильны энтузиазмом молодости. Не следует осуждать влюбленных, ибо любовь есть безумие, — заметил Гэмет.
   — Как безумие? — повторил недовольный Кенет.
   — Безумие, вредящее здравому суждению и омрачающее зрение. Влюбленный никогда не видит в истинном свете предмет своей любви.
   — Вы говорите как человек, изведавший по личному опыту силу нежного чувства, и потому я не стану спорить с мужем мира, отвращающим от пролития крови, — отвечал Кенет, прямо и зорко глядя на квакера, который покраснел и отвернулся.
   — Друг Кенет, — сказал он, помолчав, — не взыщи за мое простодушие, и поговорим просто и ясно, без заумных аллегорий. Ведь я не отвергаю твоего предложения, а только желаю приложить к нему мудрые меры. Конечно, ты можешь надеяться, что проберешься в пещеру благополучно, однако надо признать, что случайности, скорее всего, окажутся против тебя.
   Айверсон не возражал, но после некоторого молчания неожиданно обратился к Гэмету и с живым интересом сказал:
   — Есть одно обстоятельство, которое сильно меня смущает. За этим пригорком я опять видел следы таинственного мстителя.
   Ник Уинфлз наклонился к квакеру с жадным любопытством.
   — Не оскорбляй моего чувства! — воскликнул Авраам, махнув рукой. — Лучше потолкуем о более существенных делах. Молодая девушка…
   — Нет, — сказал Кенет решительно, — я не оставлю этого любопытного вопроса. Слишком частое повторение столь необыкновенного факта так поражает меня, что я не могу оставаться равнодушным. Мое любопытство в высшей степени возбуждено.
   — Любопытство — законный грех женщины, — заметил квакер насмешливо, — и потому предоставим его женщине, не присваивая себе чужих привилегий.
   — А почему бы вам прямо не ответить на вопрос, — спросил Ник, качая головой, — почему вы уклоняетесь от него? Много способов видел я, как укладывать индейцев на вечный покой, но никогда еще не случалось мне видеть такого способа, каким в последнее время в поля вечной охоты были отправлены более дюжины дикарей. Ей-ей! Право так! Конечно, индейцы должны умирать, но не могут же они сами разрубать себе головы сверху донизу. Нет, уж такое поистине невероятно! Но кто другой может разрубать им головы на две половины и что это должен быть за человек?
   Но и эта неотразимая логика потерпела поражение перед невозмутимым благодушием квакера.
   — Лишние слова только мешают делу, — заявил он сурово. — Время ли теперь болтать о случайностях, которые не должны смущать закаленных путешественников по Северо-Западу? Если мы хотим помочь молодому человеку в поисках любимой им девушки, то зачем терять время на пустые, ни к чему не ведущие разглагольствования?
   — Еще и ему помогать? — возроптал Голиаф, быстро оглядывая Айверсона. — Разве нет у него рук, ног и всех пяти чувств? Разве он не довольно возмужал, чтобы самому позаботиться о себе и самостоятельно держаться на собственных ногах?
   — Что вы имеете в виду? — спросил Ник.
   — Когда человек вышел из школы и пустился в мир на собственных ногах, он не спрашивает уже мнения других, он сам расчищает себе дорогу, несмотря ни на какие препятствия, он сам работает для своих личных интересов и для достижения своей цели не просит милости или помощи у других, он сам помогает себе. Вот что я имел в виду, джентльмены!
   Во время этих переговоров индеанка молча и робко сидела на земле и кокетливо посматривала на чужестранцев, окружающих ее. Айверсон заметил, что и Ник охотно, хотя и украдкой, поглядывал на нее, и что его взгляды становились задумчивее и продолжительнее, и даже дошло до того, что охотник глубоко вздохнул. Несмотря на грустную озабоченность, Кенет стал замечать, что восторженное внимание Ника с каждой минутой усиливалось. Хорошенькая дикарка, видимо, произвела впечатление на нежное сердце охотника.
   После долгих прений Айверсон вынужден был уступить общему мнению, что днем нет возможности исследовать подземелье. Поэтому они приготовились провести день так спокойно и удобно, как только позволяли обстоятельства. Авраам Гэмет взял ружье, чтобы поохотиться. Его ждала удача, и он принес некоторое количество дичи, которую Ник приготовил к обеду, как всем показалось, с большим знанием дела. После обеда Ник постарался объясниться с индеанкой и, знакомый с разными диалектами краснокожих, он добился того, что стал понимать ее. Но она была робка и пуглива, как лань, и часто желание зверолова быть любезным производило на нее противоположное действие. Однако ему удалось узнать, что она из племени сиу и зовут ее Уайанакуэст, что означает «Дочь Облака в черной одежде».
   — Облако в черной одежде! — воскликнул Голиаф насмешливо. — Но она-то сама не блещет особыми нарядами. Если бы Персилья Джен увидела ее, то непременно закрылась бы руками от стыда. Впрочем, чего же ожидать от этих ядовитых змей?
   — Стой, Крепкая Водка! — воскликнул Ник. — Не оскорбляй этого ребенка. Она такова, какой сотворила ее мать-природа. Об одежде что говорить! Одежда не беспокоит ее. А личиком она красивее многих. Взгляните-ка на эти глаза, — продолжал он, указывая пальцем, — таких глаз и на милю в окружности не найдешь, А что за губки! А носик какой прелестный!
   — Люди, прожившие век свой в стране язычников, немного понимают в красоте женского пола, — возразил Голиаф с важностью знатока, — посмотрели бы вы на Персилью Джен в тот день, когда мы сочетались с ней брачными узами! Что за скромность! Какая пленительная неустрашимость! Она краснела, как восток перед солнечным восходом. А каковы были черты ее лица? Словами не выразить всего и вам не понять того.
   — Без сомнения, мы и не целим так высоко, — отвечал Ник, усмехаясь, — но надеемся увидеть ее и будем сами судить о ее красоте. Ведь она в Селькирке?
   — Персилья Джен в Селькирке! — воскликнул Голиаф, содрогаясь. — Ну нет! Такая приятная весть не достигнет меня, хотя Персилья Джен грозилась последовать за мной, когда я уезжал из дома.
   — Что с вами случилось? — спросил Ник с лукавым участием. — Вы так отскочили, как будто гремучая змея погналась за вами. Можно подумать, что при одной мысли о прелестях супруги сердце ваше заходило кувырком…
   Хитрый зверолов потирал руки от удовольствия и подмигивал Кенету.
   — Ах! Да, теперь только припоминаю, когда я был последний раз в форте Гэри, мне показывали там госпожу Стаут. Ей-же-ей! Право слово, я покорный ваш слуга!
   — Вы все шутите? — спросил Голиаф, как будто недоверчиво, но, в сущности, струсив до глубины души.
   — Как теперь припоминаю, это была дама с длинным, предлинным лицом, худая, кожа да кости, нос крючком, а голос кислый, как недозрелое яблоко, — продолжал Ник с невозмутимой самоуверенностью.
   — Ну вот! Шутник вы эдакий, — выговорил Голиаф, дрожа и бледнея. — Держу пари на бутыль водки, что вы не можете сказать, большого она роста или маленького.
   — О! Пребольшая, словно жердь! За всю свою жизнь я не видал такой великанши. За деньги можно показывать. А что у нее за язык! Ах! Хуже револьвера, того и гляди подстрелит. Несет-несет, хуже колеса мельничного. Даже я и то не смог долго выдержать его ударов. Нет, слуга покорный! Мне тогда же говорили, что муж этой дамы бежал от нее и что она гонялась всюду за ним. А уж какая дрожь меня по коже продирала, когда случайно мне удалось подслушать, как она грозила своему милому супругу! Ей-ей! Право слово!
   Ник говорил с такой уверенностью и так прямодушно, что Кенет вполне поверил его словам. Голиаф позеленел. Чувство ли глубокой, невыразимой радости от неожиданной близости Персильи Джен или другое впечатление было причиной, только он внезапно полностью преобразился. Голос его стал кротким до смирения, и глаза утратили презрительное выражение. Он глубоко вздыхал, сложив руки на груди, вертел пальцами и умолял честную компанию выпить по глотку из его бочонка. Затем янки впал в продолжительное безмолвие.

Глава XXXVI
ИССЛЕДОВАНИЕ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

   Ночь была темна и благоприятствовала намерениям Кенета, который, решившись действовать благоразумно, перестал на время размышлять о предмете своего жгучего интереса. С наивозможным терпением и показным равнодушием он выжидал благоприятного часа для выполнения своего плана. Для молодой индеанки Гэмет сделал шалаш, остальные спутники улеглись под открытым небом. Лишь только все предались сну, Кенет потихоньку встал и, вооружившись карабином, пистолетами и охотничьим ножом, незаметно прокрался между спящими мужчинами. Добравшись до сосновой рощи, он срезал несколько смолистых сосновых веток, обрезал их в виде факелов и заткнул себе за пояс.
   Темень была такая, что трудно было отыскивать дорогу. Кенет останавливался чуть не на каждом шагу, желая убедиться, не гонится ли кто за ним и не сбился ли он с пути. Тут что-то холодное коснулось его руки. Он вздрогнул, думая, не на змею ли наткнулся, но, приглядевшись, увидел большие глаза Напасти.
   — Видно, нельзя обмануть твою бдительность, — прошептал Кенет, — а все же придется тебя прогнать.
   Несмотря на ночную тьму, глаза собаки блестели и упорно смотрели на него.
   — Во всем мире имеется одна Напасть и один Ник Уинфлз, — продолжал Кенет разговаривать сам с собой, — не могу себе представить, что делал бы хозяин без своей собаки или собака без хозяина. Но мне ты не нужна! Марш к хозяину! Пошла прочь!
   Но Напасть точно родилась глухонемой, так мало она обратила внимания на это приказание.
   — Да что же ты не слушаешься? Прочь! — продолжал Кенет с такой жестокостью, какой, в сущности, никогда не желал выказывать своему благодетелю и другу.
   Но друг не двинулся с места, и глаза его неподвижно уставились на неблагодарного товарища, как бы говоря: «Мое намерение твердо, бесполезно отговаривать».
   Кенет хорошо понял в чем дело и проворчал с досадой:
   — С тобой говорить все равно, что с камнем.
   Но тут же, устыдившись своей неблагодарности и вспомнив необычайную сообразительность, испытанную верность и бесстрашие Напасти, он закончил свою мысль с большей благосклонностью:
   — Ну, если тебе непременно так хочется прогуляться со мной, то не мне жаловаться на судьбу. Ступай, разделишь со мной опасности.
   Напасть не пошла за ним, а побежала впереди, указывая ему кратчайшую и удобную дорогу, так что, следуя за Напастью, Кенет, не потеряв много времени, достиг желанного места. А ночной мрак был непроницаем. Черное, безмолвное озеро тянулось вдоль скалистых берегов до самого входа в пещеру.
   Сильно билось сердце Кенета по мере приближения к нему. С волнением вспоминал он первое посещение подземелья. Остановившись у подножия утеса-великана с морщинистой вершиной, неприступной крепостью, воздвигнутой рукой природы, молодой человек перебирал в памяти все впечатления, испытанные им в минуту, когда он карабкался по этому утесу, спасая свою жизнь. Невольная дрожь ужаса пробежала по его телу.
   Но эти несвоевременные воспоминания быстро умчались, уступая место мыслям о Сильвине. Ведь только ради нее Кенет оказался перед входом в подземелье. Прежде всего он удостоверился, что тут не было байдары и ничего похожего на челнок, что обрадовало его как доказательство, что в пещеру не прибыло подкрепления. Он стал пробираться по галереям, ведущим в подземные залы. На минуту он приостановился в нерешительности но, не слыша звуков, указывающих на присутствие кого-нибудь, снова двинулся вперед; Напасть ни на шаг не отставала от него, как бы понимая необходимость соблюдения осторожности. Много раз Кенет останавливался, чутко прислушиваясь, но напряженная тишина ничем не нарушалась. Страх и надежда попеременно охватывали его душу по мере приближения к знакомой зале, где он некогда провел такую ужасную ночь. Тяжелое, прерывистое дыхание вырывалось из его груди. Наконец ему показалось, что он уже достиг самого опасного места.
   Вдруг Напасть, как бы в испуге, отпрянула назад и только с явным отвращением последовала за Кенетом, который, припав к земле и приложив ухо к скале, прислушивался; не было слышно ни малейшего звука. Такая тишина даже испугала его. А что, если Марк Морау со своими сообщниками покинул пещеру и захватил с собой Сильвину? Кровь застучала в висках, и вне себя он вынул из кармана огниво, высек искру и зажег один из импровизированных факелов. Ярким пламенем осветились белые стены, и Кенет одним взглядом окинул все уголки подземелья: пусто, никаких следов человеческого присутствия. Не видя около себя собаки, Айверсон озирался, отыскивая ее, но в тот же миг раздался тихий, многозначительный свист. Кенет вздрогнул от неожиданности и, быстро выхватив пистолет, прицелился, решив не сдаваться живым. Можно представить его удивление, когда он увидел Ника Уинфлза, выходившего из галереи в сопровождении Напасти.
   — Звери и звероловы! — воскликнул Ник. — Птички улетели, что сильно затрудняет дело, ей-ей! Право так, и я покорный ваш слуга!
   — Так вы за мной следили, — сказал Кенет сердито, хотя, в сущности, ему было очень приятно это новое доказательство приязни.
   — Собака за вами следила, молодой человек, это верно, а мы с Широкополым пришли сюда сами по себе, — отвечал Ник равнодушно.
   — И Гэмет здесь? — удивился Кенет.
   — Он идет за мной. Но где же эти твари? Я надеялся было встретиться с затруднительными обстоятельствами, по меньшей мере с дюжиной из них, а их как не бывало! Чудеса!
   — Я сам ничего не понимаю, — сказал Кенет печально.
   — Истинно так, язычники покинули пещеру, — произнес Авраам, чья длинная тень возникла на своде.
   — Это верно, и их бегство меня просто оскорбляет, — согласился Ник.
   — Поистине, они ускользнули от нас, — продолжал квакер тоном, который странно противоречил его вечному равнодушию.
   — Во всяком случае, нет худа без добра, — заметил Уинфлз, — если вспомнить, что их было, по крайней мере, человек двадцать пять, а нас всего трое, да и то считая Широкополого миротворца.
   — Обыщем пещеры, может быть, что-нибудь и найдем, — предложил Кенет.
   — Дайте-ка мне факел — сказал Ник, — я пойду вперед потому что довольно хорошо изучил эти переходы.
   Таким образом, Ник провел их прямо в кухню, где оказалась Агарь, которая, сидя на полу, задремала, забыв все прошлые невзгоды и печали.
   — Вот дщерь мрака, — сказал Гэмет, — надо вытрясти из нее сведения.
   Ник опустил факел так низко, что поджег волосы Агари, и в то же время сильно толкнул ее ногой.
   — Кто там? Кто там? — забормотала, протирая глаза, негритянка.
   — Ну, не кривляйся, — говорил Ник, встряхивая ее, — сейчас же опомнись и говори, где капитан и его люди?
   Взглянув на Ника, негритянка испустила пронзительный вопль, но потом, приглядевшись к его спутникам, успокоилась.
   — О маса! Я так перепугана! Я совсем не знаю, что вам говорить, — начала она на своем ломаном наречии.
   — Так мы тебя научим, — пригрозил Ник, — если ты не станешь толком отвечать на вопросы, я не отвечаю за твою шкуру.
   Зверолов обнажил нож и принялся точить его о выступ скалы.
   — Милостивый маса, я все скажу, что знаю! — воскликнула Агарь в ужасе. — Спрашивайте, а я буду отвечать, скоро-скоро отвечать!
   — Смотри же, говори только правду, а не то плохо будет, Ей-богу так! Где капитан?
   — Ушел, право, ушел, меня оставил дом караулить.
   — Хороший караул, нечего сказать! Развалилась, что твоя свинья в навозе, да еще и пьяная. Мы и сами знаем, что он ушел, но куда? Вот вопрос.
   — Он никогда не толкует Агари, куда уходит. Ваша собака столько же тут знает, сколько и Агарь. Право так.
   Негритянка скоро оправилась, и, по мере того как страхи проходили, возвращалась ее привычная смелость.
   — Когда он ушел? — допрашивал Ник.
   — Вчера совсем ушел, и все ушло с ним: люди, оружие и все богатство. Мне приказал здесь ожидать его и все держать в порядке. Не хотелось мне оставаться одинокой, но силой приказано. Право так, маса, хи-хи-хи!
   — Где Розанчик?
   — Не могу сказать, и не понимаю, о ком вы спрашиваете, — отвечала Агарь, тряхнув курчавой головой.
   — Я хочу знать, куда Марк Морау девал молодую девушку. Сейчас же говори, не то язык отрежу! — сделав свирепое лицо, пригрозил Ник.
   — Зачем же толком не говорить, что хотите знать о девушке? Ну и ее увели с собой, право так. Уж ее-то не оставили бы здесь! Нет, маса Марк крепко любит ее, очень крепко!
   — Не можете ли сказать, куда ее увели? — спросил Кенет, у которого сил не хватило молчать. — Я награжу вас щедро, ничего не пожалею, только расскажите все, что знаете о Марке и его намерениях. Говорите откровенно и ничего не бойтесь.
   — Я знаю только то, что меня оставили здесь, а ее увели, вот и все тут. Вам никогда уже не отыскать ее, никогда! Далеко, далеко они увели ее!
   — Мы зря время теряем, расспрашивая эту идиотку, — с досадой сказал Кенет, — от нее не добьешься толку. Лучше поспешим по следам этих злодеев.
   — Подождите-ка одну минуту, — вмешался Авраам, — по моему мнению, прежде всего следует осмотреть подземелье.
   — И по моему тоже, — согласился Ник, утвердительно кивая головой.
   Сказано — сделано. Осмотрев большую часть подземных переходов в сопровождении Агари, они прошли в галерею, загроможденную огромными обломками обвалившейся скалы.
   — Это что значит? — воскликнул Айверсон. — Это отверстие в каменной массе проделано совсем недавно. По какому случаю, с какой целью?
   — Вот это, добренький маса, я могу вам объяснить, — сказала негритянка. — Молодая мисс-госпожа попробовала было бежать с молодой индеанкой, да не сумела. Вот они и забились в этот уголок; индеанка возьми и выстрели в масу, да чуть не убила до смерти Криса; от выстрела обвалилась скала и завалила их. Вот и сидели они там, словно бобры в западне. Пришел маса Морау, прокопал щель и вытащил их, да обеих и утащил с собой.
   — А Волчонок малый не промах, — заметил Ник, — он делал для нее все, что мог. Это верно, и будь ты бел или красен, а другого ничего не поделаешь, кроме того, что можешь. В нем еще копошится змеиный дух, но это, видно, недостаток природный.
   Кенет содрогнулся, рассматривая узкую щель, в которой Сильвина и Волк были погребены заживо.
   — Как это она могла выбраться отсюда? — воскликнул он.
   — По-моему, было бы лучше во сто раз, если бы она погибла под сводами этого ужасного подземелья, чем попасть в лапы такому мерзавцу, как Марк, и теперь уж он не выпустит ее из своих когтей, в этом и сомневаться нельзя.
   — Верно! Верно! — воскликнул Кенет с отчаянием и, забравшись в щель, сел на то место, где сидела Сильвина, и сказал: — Боже мой! Что она должна была испытать в этом мраке, заживо погребенная! Сколько она выстрадала!
   — Как теперь вижу ее: бледная, перепуганная, вне себя, но, — продолжал Ник, понижая голос, — во всяком случае наш Розанчик не трусиха, и я уверен, что как только миновала первая минута переполоха, она не стала хныкать и не хотела никого разжалобить. Нет, она славная и храбрая девушка, хотя кроткая и скромная. Это я вам говорю.