Шхиян Сергей. Грешница

   – Ничего он меня не тискает, – ответила я, – ну, разве что чуть-чуть.
   – Что ж, дело молодое, – сказала она, садясь рядом со мной на лавку. – А к генеральше своего Алешу не ревнуй, у нее такой сторож, что близко никому подойти не даст.
   – Но, я же сама видела как он с ней… – начала я и прикусила язык.
   – Много мы чего видим, а еще больше придумываем, – грустно сказала тетка Степанида. – Не хочу тебя греху учить, но не мучай ты своего попусту. Мужики как дети, ласку любят. Подарки он тебе делает?
   – Платье подарил барское, да надевать не велит. Сказал, что босой его нельзя носить, к нему нужны сапожки особые.
   – Значит, жди, сапогами одарит. Ладно, нечего тебе тут одной сумерничать, пошли, в кумпании посидим, а то Дуня заждалась.
   Я согласилась, и мы с ней отправились на женскую половину. Дуня мне улыбнулась и пригласила сесть. Обе Котомкины мне нравились. Они совсем не заносились и не гордились своим богатством. С Дуней мы, как заговорили, сразу же подружились. Разговор, как водится, шел о нарядах. Мне кроме барского платья похвалиться было нечем, потому мы начали смотреть и мерить Дунины сарафаны и салопы. Я так увлеклась, что и думать забыла об Алексее Григорьевиче и его старухе-генеральше.
   Перед ужином тетка Степанида ушла по своим хозяйским делам, а мы с Дуней взялись пробовать ее косметику. Я уже правильно говорила это слово и научила ему Котомкину, а она помогла мне накраситься. До этого раза я еще никогда не пробовала косметику и очень хотела, чтобы Алеша увидел, какая я стала красивая.
   – Вот твой-то барин удивится! – радовалась Дуня, любуясь мной. – Теперь подчерним брови и все готово.
   Она провела мне по бровям специальным косметиком и подала зеркальце.
   – Ну, ты, Алевтинка, теперь чисто княгиня!
   Я посмотрела на себя, и мне все очень понравилось. Лицо у меня стало белым, брови черными, а щеки румяными.
   – Нравится? – спросила Дуня.
   – Очень, – ответила я.
   После меня мы вдвоем начали красить Дуню. Она скоро тоже стала такой же красивой как и я. Вечер прошел незаметно. Я опомнилась только тогда, когда услышала, что вернулся Алеша. Чтобы сделать ему подарок, я побежала в нашу комнату и села возле окна. Когда он вошел в комнату, я даже не обернулась. В голове у него в это время были разные мысли, но я не стала прислушиваться, ждала, когда заметит, как я изменилась.
   – Добрый вечер, – весело поздоровался он. – Ты здесь без меня, не скучала?
   – Нет, – ответила я, удивляясь, что он почему-то не чувствует себя виноватым.
   – Что-нибудь случилось? – встревожился Алеша.
   – Нет, – опять сказала я, так и не взглянув на него.
   Он испугался, что я опять заболела, но спросил сердито:
   – Ты так и будешь некать?
   Мне стало обидно, что он такой невнимательный и грубо со мной разговаривает, и я нарочно, опять ответила:
   – Нет!
   – Тогда в чем дело?
   И тут я решила его испытать и спросила то, что и сама прекрасно знала:
   – А барыня, к которой ты ездила красивая?
   Алеша растерялся и попытался меня обнять, но я гордо сбросила его руки с плеч и посмотрела ему прямо в глаза. Он так испугался, что отпрянул от меня в сторону. Я еще гордее выпрямилась, но он вместо того, чтобы восхититься мной и сознаться, что красивше меня нет никого на всем белом свете, вдруг, захохотал как сумасшедший.
   – Кто, кто, – стонал он, держась за живот, – кто тебя так разукрасил?! Неужели Дуня?
   Я просто остолбенела от такой бесчувственной грубости и у меня из глаз сами собой полились слезы. Он тут же перестал смеяться и раскаялся в своем плохом поступке.
   – Алечка, ну, что ты, я же не нарочно, – заюлил Алексей, – прости меня, ты самая красивая на свете!
   Я так обиделась, что не хотела с ним даже разговаривать, но он меня схватил, прижал к себе и начал осыпать поцелуями. Пришлось его простить, тем более что он меня все равно не отпускал.
   – Я старалась, старалась, а ты… Ты же сам говорил про косметику, я и хотела тебе понравиться, – обиженно сказала я, высвобождаясь из его рук.
   – Тебе такая косметика не подходит, она для пожилых женщин.
   – Таких старых как та барыня, у которой ты давеча был?
   Он не ответил, только внимательно на меня посмотрел. Мне показалось, что Алеша что-то от меня скрывает, но в голове у него были совсем другие мысли, старуху-генеральшу, он вспомнил лишь мельком, и я успокоилась.
   – Ты совсем еще молоденькая и очень красивая, – очень серьезно, сказал он, – и скоро сама научишься правильно пользоваться косметикой.
   Он продолжил рассказывать о косметике, а думала совсем о другом. Я нарочно не подавала вида, что понимаю, что он хочет меня спросить. И мне было немножко страшно того, что скоро должно будет случиться.
   – Ты не знаешь, баня готова? – наконец, осмелился поинтересоваться он.
   – Давно, уже, наверное, простыла, – ответила я.
   – Тогда пойдем скорее, – позвал он, и я почувствовала, как ему этого хочется.
   – Фрол Исаевич приходил примерку тебе делать, – сказала я, отводя взгляд.
   – После примерю, мне не к спеху, – нетерпеливо сказал он, притянул меня к себе и нежно погладил по спине.
   – Ну, ладно, пока можно и помыться, – согласилась я, сама начиная чувствовать какое-то нетерпение.
   – Пошли скорее, – взмолился он, схватил какие-то предметы и потащил меня из комнаты.
   Во дворе уже никого не было. Котомкины и их работники ложились рано, потому нам никто не встретился. Всю дорогу на зады подворья, где была их баня, Алеша меня целовал и ласкал руками. Я, конечно, его отталкивала, но не грубо, чтобы не обидеть. От его ласк у меня опять начало все гореть. Когда мы дошли до бани, я почти без сил прислонилась плечом к стене, а он начал открывать разбухшую дверь. Ноги у меня стали ватными и дрожали. Я в тот миг не боялась, ни греха, ни боли, хотела только одного, чтобы все скорее кончилось. Он сильно рванул дверь, она, наконец, открылась, и он повел меня за руку в предбанник. Я как будто, без сил, тут же села на скамейку.
   – Сейчас, сейчас, – бормотал он, высекая огонь своим быстрым огнивом, которое он называл зажигалкой.
   Треща, загорелась лучина. Алеша воткнул ее в гнездо над плошкой с водой, потом запалил от нее вторую и пошел с ней в парную. Я осталась сидеть на месте, не в силах пошевелиться. На дворе было уже темно, и предбанник освещала только лучина. Алеша вернулся назад, сказал, что баня не выстыла и, не глядя на меня, начал торопливо раздеваться. Я краем глаза видела его белое тело, но сама не шевелилась, не зная, что мне делать. Осталось ждать, когда он подойдет и сам начнет меня раздевать. В груди у меня все похолодело. Однако Алеша даже не посмотрел в мою сторону, опять ушел в парную и затворил за собой дверь. Мне сразу стало легче дышать, но и в душе шевельнулась обида.
   Тогда я сама сняла сарафан и пошла к нему. Он сидел на банной полке с белой от пены головой и смотрел на меня. Я остановилась в дверях. В голове так стучало, что я не смогла понять, о чем он думает. Он же продолжал смотреть на меня неподвижным взглядом. Мне казалось, что он даже не моргает, хотя это могло и показаться в полутьме.
   – Иди ко мне, не выпускай тепло, – попросил он.
   Я закрыла за собой дверь, подошла и села рядом с ним. Мы сидели почти соприкасаясь, бедрами. Я ждала, когда он схватит меня, положит на лавку, сам ляжет сверху и начнет делать свое дело, и вздрогнула, когда он вдруг предложил:
   – Хочешь, я помою тебе голову?
   Я так растерялась, что задала глупый вопрос:
   – Зачем?
   – Потому что ты еще никогда не мыла голову шампунем, увидишь, какие у тебя станут пушистые волосы.
   – Хорошо, если хочешь, мой, – хотела сказать я, но не успела, он неожиданно вылил мне на голову целый ковш воды.
   Я вздрогнула, но нечего ему не сказала. Дальше Алеша налил мне на голову очень приятно пахнущий щелок и начал водить ладонями по волосам. Руки у него стали нежными и едва меня касались. Мне стало очень приятно и от этого потеплело внутри. Щелок начал пениться и покрыл мне всю голову. Я такого никогда еще не видела, попробовала пену на вкус и спросила, что это такое.
   – Вроде жидкого мыла, – ответил он, – называется шампунь.
   Руки его сначала перебирали только мои волосы, потом стали касаться шеи, щек, ушей. Это было так приятно, что мне больше ничего не было нужно. Я даже не предполагала, что чужие руки могут быть такими нежными.
   Но вдруг его рука скользнула вниз, и он взял в ладонь мою грудь. Меня как будто чем-то ударило изнутри, я вся сжалась и невольно стукнула его кулаком. Алеша вскочил и отдернул от меня руки.
   Мне стало так стыдно, что я готова была голой выскочить из бани. Если бы он опять притронулся ко мне, то так, наверное, и случилось. Но он неподвижно стоял и, вдруг, я невольно подслушала о чем он думает и поняла, что от отчаянья он собирается утопиться в корчаге с водой. Мне стало очень страшно остаться одной. Я обхватила ему бедра руками и, хотя мне мешало то, что торчало между ними, крепко прижала Алешу к себе.
   Он тотчас подхватил меня под мышки и начал поднимать на ноги. Я поскользнулась и, нечаянно, чтобы не упасть, схватилось рукой за … то, что мне мешало обнимать его ноги. Оно было таким горячим, что обожгло мне ладонь. Я уже поняла, что это, застыдилась, хотела отпустить, но руку так свела судорога, что я никак не могла ее разжать. Он воспользовался тем, что я не могла двинуться с места, и просунул свою руку мне между ног. Я хотела его оттолкнуть, сжать бедра, но ничего не смогла с собой поделать. Они почему-то не сжимались, наоборот… А он все трогал и трогал меня, а я так и продолжала стоять не двигаясь. У меня начала кружиться голова и я почувствовала, что вот-вот упаду. Он словно это понял, отпустил меня, выгнувшись, зачерпнул шайкой из корчаги холодную воду и вылил мне на голову.
   Я будто очнулась и сразу же разжала руку. Тогда он сам облился холодной водой и, притянув меня к себе, поцеловал в губы. Дальше я почти ничего не помню. Мне показалось, что у нас ничего такого и не было. А если что-то и было, то чуть-чуть и почти не больно.
   – Тебе было хорошо? – спросил он, отпуская меня.
   Чтобы его не обижать, я ответила утвердительно.
   – Не очень больно? – виновато спросил он.
   – Нет, – сказала я, – все хорошо, я и не почувствовала.
   Я немного слукавила, на само деле, мне был больно, но в то же время и приятно.
   Мы облились холодной водой, мокрые и прохладные прижались друг к другу. Самое страшное было позади и мне теперь совсем не хотелось, чтобы все так быстро кончилось. Погасла лучина, и в парной стало темно. Мне темнота не мешала, но он легонько отстранился от меня и разворошил кочергой золу в каменке. Вспыхнули мерцающие красные угли. Я разглядела его лицо и почувствовала, как мой живот опять сводит судорога.
   – Я люблю тебя, – сказал он и бережно положил меня на лавку.
   Дерево было мокрым, скользким и чтобы не упасть на пол, я невольно развела ноги, и тут же почувствовала, как он оказался между ними, и в меня уперлось что-то очень твердое.
   Мне стало страшно и стыдно, я хотела его оттолкнуть, но почувствовала, как ему хочется быть со мной, что я не решилась.
   – Я люблю тебя, – опять сказал он, и опять мне стало больно и сладко, а под сердце подкатилась такая нежность, что я сама что есть силы, сжала его руками и ногами и закричала:
   – Я тебя люблю.
   Он припал к моим губам, и мы надолго замерли. Потом мы лежали вместе, не двигаясь, и я все пыталась понять, согрешила я снова или еще нет. Алеша прижимал меня к себе и не шевелился и, хотя я чувствовала в себе что-то чужое и очень горячее, но какое-то безгрешное. Я даже подумала, что наше с ним блудодеяние совершилось не по доброй воле, а случайно.
   – Мы с тобой совершили смертный грех? – спросила я, едва он отпустил мои губы.
   Он не ответил, засмеялся и опять начал меня целовать, и мне стало так хорошо и легко, что я совсем забыла и о божьем грехе и о людской молве.
   – Давай все-таки домоемся, – сказал он, помогая мне сесть на лавке. – Баня смывает все грехи, так что мы выйдем отсюда чистыми как агнцы.
   Я не знала кто такие агнцы, но спрашивать его не стала, поверила на слово. Мы опять намылились шампунем, но теперь мылись порознь. Я молчала, хотя у меня накопилось много вопросов. Он же в это время думал, какая я замечательная девушка и как он меня сильно любит. От этих его мыслей у меня, в конце концов, опять начала кружиться голова и стало легко сладко на сердце. Жаль, что он не умел читать мои мысли и снова меня не обнял, а мне так этого хотелось!
   – Ты скоро домоешься? – спросил Алеша, когда я уже полоскала волосы.
   – Скоро, – ответила я и со значением посмотрела на него, но он в темноте моего взгляда не увидел и, так и не тронув меня, ушел в предбанник.
   Я быстро ополоснулась и отправилась следом за ним. К этому времени Алеша успел зажечь лучину, и одевались мы при свете. Мне кажется, что я только тогда до конца поняла, чем мужчины отличаются от нас женщин.
   Он проследил мой взгляд и хотел меня обнять, но в последний момент удержался. Как я поняла, побоялся не совладать с собой. Я решила ему сказать, что у меня ничего не болит и если он хочет, мы можем еще немного побыть в бане, но помешал девичий стыд. Вместо этого я спросила:
   – А мы еще сюда придем?
   – Конечно, если ты захочешь, – ответил он.
   Мы вышли на свежий воздух. Ночь была прохладная, но после парной это только очень приятно.
   – Тебе не холодно? – заботливо, спросил Алеша, и не успела я ответить, прижал меня к себе.
   Мы так и прошли к дому через весь двор, прижимаясь друг к другу, как будто на улице была зимняя стужа. Крутом в траве трещали кузнечики. На небе, прямо над нами, висела большая полная луна. Он не спрашивая согласия, сразу повел меня в свою комнату. Я хотела попросить его отпустить меня спать к тетке Степаниде, но не решилась.
   – Сейчас я зажгу свет, – сказал Алеша и своим быстрым огнивом запалил сальную свечку.
   Я подошла к столу и не знала, что мне делать дальше. Он понял, о чем я думаю, и успокоил:
   – Не бойся, никто тебя не осудит. И так все знают, что у нас с тобой любовь.
   – Тогда я постелю, – вздохнув, сказала я.
   Алеша кивнул и отошел к окну, искоса наблюдая за мной. Я взбила перину и подушки, присела на краешке полатей.
   Алеша тотчас задул свечу, разделся и подошел к окну. Думал он о любви.
   – А что такое любовь? – спросила я.
   – Боюсь, что этого я не смогу тебе объяснить, любовь – это любовь.
   – И все так любятся? – спросила я. – Ну, так как мы сегодня?
   Он не ответил и начал думать словами, которые я совсем не понимала. Про какую-то сексуальность, психологию. Я так ему и сказала, что ничего не поняла.
   – Ничего, – успокоил он, – выучишься читать, прочитаешь много книг, и тебе все станет ясно. Я сегодня купил тебе для учебы бумагу.
   Когда он сказал о бумаге, то вспомнил еще о каких-то подарках. Мне стало очень любопытно, но прямо спросить было неловко и я нарочно начала выяснять, что такое бумага. Он рассказал что Библия и другие книги написаны на бумаге и, наконец, сознался:
   – Я тебе кое-что купил, сейчас ложись спать, посмотришь утром.
   – Ну, зачем же, мне ничего не нужно, – быстро сказала я. – У меня и так все есть. Если хочешь, ложись и спи, а я просто так посижу.
   Он засмеялся, оделся, опять зажег свечу, вытащил из-под стола берестяной кузовок и поставил его на лавку.
   – Ладно, смотри, только недолго, а то я спать хочу.
   Сердце у меня замерло, я подошла к столу и начала вытаскивать подарки. Такого богатства я никогда не держала в руках! Чего тут только не было! Две шелковые рубашки, бусы, ленты, пуговицы, всякие украшения!
   Я захлопала в ладоши и сразу начала все мерить и показывать Алеше. Жаль, только что все время заспал и не мог радоваться вместе со мной.

Глава 9

   Ночью мне приснился страшный сон, будто на Алешу напали разбойники. Они хотели его убить, но он один справился со всеми. Мне стало очень страшно, но когда проснулась, но он лежал рядом и спокойно спал. Правда запах от него был какой-то потный, лесной и дикий. Я долго смотрела на его лицо, удивляясь тому, что человек, которого я впервые увидела всего несколько дней назад, стал мне таким родным.
   Вставать было еще рано, в доме все спали, и я опять заснула. Разбудил нас громкий стук. Алеша вскочил, будто и не спал, и голым, бросился к дверям.
   – Кто там? – спросил он, тревожно оглядываясь на меня.
   – Хозяин спрашивает, можно прийти примерить, – ответил подмастерье.
   – Скажи, что я скоро сам приду, – с облегчением ответил он.
   Почему он так тревожится, я не поняла, в голове у него были мысли только обо мне. Он вернулся к постели, посмотрел на меня, улыбнулся и начал одеваться. Я тоже встала и надела на себя новую красную рубашку. Материя была такая тонкая и скользкая, что мне стало холодно, и по телу пробежала дрожь.
   – Алечка, надень лучше свой сарафан, – попросил Алеша.
   – Почему? – делано, удивилась я.
   – Потому, – ответил он и посмотрел на меня потемневшим взглядом.
   Только я успела переодеться, как пришел Фрол Исаевич с подмастерьем. Алеша подумал, что портному интересно не мерить платье, а узнать, чем кончилась встреча с генералом. На самом деле, так оно и было. Котомкина разбирала любопытство, но спросить он постеснялся.
   Они начали свой разговор о сюртуках и фраках, а я пошла навестить Дуню. То, что я ночевала в одной комнате с Алешей, знали уже все в доме, и я боялась, что меня будут осуждать.
   Однако ни тетка Степанида, ни Дуня плохо обо мне не думали. Дуня рассказала по секрету, что Алексей Григорьевич заказал отцу сшить мне новый сарафан. Сердце у меня замерло от радости, но я сделала вид, что совсем этому не удивилась.
   – Тятя его вчера уже скроил и наметал, – сказала она.
   – Красный? – затаив дыхание, спросила я.
   – Красный с синими рукавами.
   Я сделала вид, что мне это не очень интересно, но не удержалась и спросила:
   – А можно его посмотреть?
   – Не знаю, боюсь, тятя заругается, – с сомнение ответила Дуня. – Он не любит, когда без него наряды меряют. Давай спросим маму.
   Мы пошли к тетке Степаниде и она разрешила. Не буду рассказывать, что я почувствовала, когда надела обновку. Женщины меня и так поймут, а мужчинам такое о нас знать ни к чему. Это было настоящее счастье! Я не выдержала и побежала в нашу комнату, показаться Алеше. Он в это время разговаривал с Фролом Исаевичем. Я его не увидела, вбежала и закружилась на месте.
   – Посмотри, какая красота! – сказала я, бросаясь ему на шею.
   – Вот видишь? А ты говоришь, что я шить не умею, – сказал Алеше с обидой в голосе Котомкин, – народ он лучше понимает!
   Алеша только хмыкнул и спросил, сколько стоит вся материя, которую потратил на нас Фрол Исаевич. Тот ответил, что двенадцать рублей с половиной. Когда я услышала про такие деньжищи, мне чуть не стало плохо. На них можно было купить хорошую корову! Я думала, что Алеша испугается и начнет вздыхать и охать, а он просто вытащил из кармана целую пачку денег, и спросил портного, хватит ли двухсот пятидесяти рублей, чтобы нам нормально одеться. Фрол Исаевич побледнел, взял деньги трясущимися руками и ответил, что таких деньжищ хватит на что угодно. Он теперь смотрел на нас совсем другими глазами, и я поняла, как много значат деньги в жизни людей.
   После этого случая все в моей жизни начало меняться. Портной с подмостерьями срочно шили мне наряды, сапожник снимал мерку для сапог и все кто был в доме, теперь мне завидовали. Все бы было хорошо, но Алеша скоро опять пошел к своей барыне. После того, что у нас с ним было ночью я начала понимать, что у него может быть то же самое с другими женщинами, и одна мысль об этом меня огорчала.
   Чем только я не занималась, чтобы отвлечься от глупых подозрений! Писала буквы, рассматривала Дунины наряды и украшения, помогала тетке Степаниде по хозяйству, но ничего не помогало, барыня по-прежнему не шла у меня из головы.
   Конечно, можно было бы и сегодня послушать его мысли, но я старалась этого не делать. Иногда лучше не знать того, что происходит, особенно когда все равно ничего не можешь изменить.
   Время тянулось и тянулось, я перепробовала все, чем можно заняться, Алеша все не возвращался. Уже начало смеркаться, а его все не было. Теперь я думал не о том, что он может слюбиться с барыней-генеральшей, а не случилось ли с ним чего-нибудь плохого.
   Дуня заметила, как я волнуюсь, и попыталась меня успокоить. Я ее не стала слушать и ушла в нашу комнату. Оставшись одна, я попыталась настроиться на Алешу, но у меня ничего не получалось. Сколько я ни старалась, в голове было пусто. Я испугалась еще больше. Такого еще не было ни разу, даже когда он уходил далеко от дома. Я вышла во двор и опять попыталась его услышать.
   На дворе уже стемнело и никого не было. Котомкины рано ложились спать. Я стояла на крыльце и не знала, что делать.
   Тут ко мне из глубины подворья подошел Семен, то самый подмастерье, в которого была влюблена Дуня.
   Он был из мещан и жил не в доме Котомкина, в маленьком домике на краю Троицка с младшим братом и старушкой матерью. Семен спросил, что я делаю тут одна.
   – Жду Алексея Григорьевича, – ответила я. – Он должен давно вернуться, но куда-то пропал.
   – Я его видел, – сказал подмастерье, – он ехал на крестьянской подводе за город.
   – Один? – спросила я.
   – Нет, с каким-то мужиком. Наверное, его позвали к больному.
   Я покопалась в голове у Семена и поняла, что он не врет, и даже через его память увидела возницу и простую подводу, в которой сидел Алеша. От сердца сразу отлегло. Значит с ним просто что-то случилось. Все-таки это было лучше, чем если бы он женихался со своей старухой-генеральшей.
   – А куда они поехали? – почти успокоившись, спросила я.
   Семен задумался, почесал в затылке и сказал, что, скорее всего, в Чертов дом. Дорога, по которой он ехал, вела именно туда.
   – Что еще за нехороший дом? – спросила я, не – рискнув к ночи произнести имя нечистого.
   – Тут недалеко, прямо за Троицком, – махнул он рукой в сторону огородов. – Говорят, там не чисто. Но я сам ничего такого не замечал. Правда, ночью я туда никогда не ходил.
   Вот тут-то я встревожилась по-настоящему и попросила Семена рассказать все, что он знает об этом плохом доме. Подмастерье задумался, потом сказал:
   – Говорят, что его построили еще во времена Ивана Грозного, будто там жил какой-то опальный князь. С тех пор он стоит пустым и если кто заходит в него ночью, то назад не возвращается. Правда это или нет, не знаю. На моей памяти у нас в городе там никто не пропадал.
   – Ты можешь мне показать дорогу? – попросила я.
   Семен смутился и незаметно перекрестился.
   – Показать-то могу, только идти ночью туда робею. Кто его знает, может там и правда живет нечистый.
   Я поняла, Семену до смерти страшно идти туда ночью, и он ругает себя последними словами, за то, что вообще, затеял со мной этот разговор.
   Но и отказать мне в помощи не может, помнит, что это мы с Алешей для него сделали.
   – Ты меня только до места проводи, а дальше я уж как-нибудь сама, – попросила я.
   – Может, лучше на двуколке поедем? – нерешительно, спросил он. – Хозяин еще не спит, я у него попрошу разрешения взять лошадь. Думаю, тебе он не откажет.
   – Хорошо, попроси, – согласилась я.
   Честно говоря, мне и самой было очень страшно. Я и просто так боюсь темноты, что же говорить о том, чтобы идти ночью в такое опасное место. Но тревога за Алешу почему-то оказалась сильнее страха.
   Семен ушел в дом, а я осталась стоять на крыльце, снова пытаясь услышать Алешу. Опять, у меня ничего не получилось. Я слышала, о чем думают местные обитатели, а вот его знакомый голос молчал. Скрипнула входная дверь, и на крыльце показался Семен.
   – Фрол Исаевич разрешил взять лошадь, – без большой радости в голосе, сказал, он, – погоди, я сейчас запрягу.
   Я молча кивнула, мне в этот момент показалось, что до меня все-таки долетели какие-то отголоски Алешиных мыслей. Правда они были такими тихими и неразборчивыми, что ничего понять не удалось, только показалось, что ему угрожает опасность. Я спустилась с крыльца и быстро пошла в конюшню. Семен в темноте возился с упряжью, успокаивая голосом растревоженную лошадь.
   – Ты скоро? – нетерпеливо, спросила я.
   – Вот навязалась на мою голову, – подумал он, но вслух ответил вежливо. – Сей минут, уже почти готово.
   Что я буду делать в том Плохом доме, я пока не придумала, решила что решу на месте. На Семена я не надеялась. Он про себя клялся, что не пойдет к чертям туда ни за что на свете.
   – Готово, – наконец сказал он, выводя во двор запряженную в двуколку каурую кобылку. – Ну, что поедем или передумала?
   Не знаю, как он смог понять мои страхи и сомнения. Одна мысль, что мне может быть придется встретиться с нечистым, заставляла от ужаса сжаться сердце. Я понимала, что после того, как совершила смертный грех блудодеяния, у меня не осталось никакой божественной защиты против нечисти. Я даже не знала, можно ли мне после такого смертного греха просить у Господа Бога и Святой Девы Марии помощи!
   – Может быть, лучше подождем до рассвета? – с надеждой спросил Семен. – Теперь ночи короткие, скоро рассветет.