Страница:
Сознание начало возвращаться, и мне удалось поднять глаза на девушку. Я понял, что лежу на нашей лавке, а она сидит рядом и гладит меня по щеке ладонью. Девушка была жива-здорова и это сразу успокоило.
– Где бесноватый? – спросил я, опуская тяжелые веки.
– На дворе лежит, там, где я его убила, – спокойно сказала Алена.
– Ты серьезно? – воскликнул я, попытался приподняться, но грудь пронзила острая боль, и почти помутилось сознание.
– Тихо, тихо, голубчик, – ласково сказал она и, наклонившись ко мне, прижалась ко лбу мягкими губами.
– Убила, – растерянно переспросил я. – А со мной что?
– Тебя немного ранило, ничего страшного, скоро все пройдет.
– Все-таки он в меня попал! В грудь?
– Лежи, лежи не волнуйся, а то горячка будет.
– Какая еще горячка! Мне нужно выйти.
– Тебе нельзя вставать, – испугалась девушка. – Я тебя сюда еле-еле притащила.
– Алена, со мной все в порядке, – сказал я почти нормальным голосом. Нужно было, чтобы она перестала за меня бояться и смогла как-то мобилизоваться. – Если я останусь лежать, то никогда не выздоровею, и ты останешься одна. Мне нужно лечиться. Если в раны попала грязь, то у меня будет горячка. Ты посмотрела, куда меня ранило?
– Да, – ответила она, – у тебя вся грудь в крови.
Это ни о чем не говорило, и я понял, что мне придется самому разбираться с ранением.
– Помоги мне выйти, здесь темно и ничего не видно, – попросил я, пытаясь встать.
Кажется, я ее убедил. Алена подставила плечо, и я, преодолевая слабость и головокружение, побрел из землянки. Рассвет только начинался. Выходило, что я всю ночь пролежал без сознания. Невдалеке, там, где разворачивались вечерние события, лежало маленькое безжизненное тело Девушка и правда сумела убить сумасшедшего.
– Помоги мне лечь на землю, – попросил я, чувствуя, что начинаю падать.
Я вытянулся прямо около входа в землянку.
Несколько минут лежал, собираясь с силами. Потом попросил:
– Раздень меня.
Алена, закусив губу, начала обнажать мне грудь. Кровь давно успела засохнуть, и от боли я на несколько секунд потерял сознание. Когда пришел в себя, девушка кончала отдирать от тела присохшую рубашку.
– Посмотри, какие у меня ранения, – попросил я.
Удивительно, но она не только не упала в обморок при виде крови и ран, но держалась вполне спокойно, как будто делала такое не первый раз. Алена наклонилась над моим бренным телом и начала его внимательно осматривать.
– Ну, что там? – поторопил я.
– Одна дырка большая и две маленькие, – сказал она, – кровь не идет. Они такие страшные…
– Ладно. У нас осталась после бани вода?
– Кажется, немного в горшке.
– Неси.
Алена принесла горшок с остатками воды. Риск был большой, но другого выхода у меня не было. Разжигать сейчас костер было категорически нельзя. Я попросил ее отрезать лоскут от моей нижней рубашки и протереть раны. Как ни осторожничала девушка, боль была адская, но я все терпел молча, чтобы ее не пугать. Когда она кончила обработку, стало наконец возможно оценить характер ранения.
Девушка приподняла мне голову, и я увидел, что сделал со мной проклятая аркебуза. Оказалось, чокнутый зарядил свое оружие произвольными кусками рубленого свинца разного размера, но явно сэкономил на порохе. Картечины пробили свернутый тулуп, который я нёс переброшенным через плечо, кафтан, и разворотили мягкие ткани, не пробив грудную клетку. Сознание я потерял, скорее всего, от болевого шока.
– Видишь эти кусочки? – спросил я Алену.
– Вижу.
– Тебе придется их вытащить.
– Хорошо, а я смогу?
– Сначала свяжешь мне руки, потом подцепишь их ножом и вытащишь. Если я стану ругаться или потеряю сознание, не пугайся. Кончишь, приложи к ране тряпочку смоченную уриной.
– Зачем? – поразилась девушка, явно смутившись от такого необычного предложения.
– Так нужно. И, главное, ничего не бойся, тогда мне будет совсем не больно!
Началась подготовка к операции. На первом этапе мне пришлось самому принимать в этом активное участие. Когда дело дошло до главной фазы, напускная храбрость, начала меня оставлять. Девушка что-то заметила в моем поведении и тоже оробела. Пришлось взять себя в руки и, подбадривая ее, пытаться даже улыбаться.
Наконец все было готово, я закрыл глаза, стиснул зубы и попросил:
– Начинай!
От первого же прикосновения к ране меня пронзила острая боль, и я с трудом удержался, чтобы не закричать. Потом почувствовал, как Алена ковыряется в ране, пытаясь вытащить пулю. Я зажмурил глаза, потом их все-таки открыл.
– Получается? – спросил я, увидев над собой бледное лицо с прекрасными голубыми глазами.
– Ты не умер? – задала девушка не самый умный вопрос.
– Пока нет, но если ты будешь тянуть, то могу и умереть.
– Что тянуть? – не поняла она идиому будущего
– Время тянуть. Вытаскивай следующую пулю.
– Я давно все сделала, а ты лежишь и лежишь, – плачущим голосом сказала она. – Я уже подумала, что ты умер.
– Правда! – обрадовался я. – Вот и умница. Стрельцов не видно?
– Нет, только лошадь.
– Какая еще лошадь? – спросил я, пытаясь вернуться в реальность.
– Лошадь, того, который в тебя стрелял.
– Правда? Это очень хорошо! У меня: кровь идет?
– Сначала шла, потом престала. Знаешь, я так испугалась. Ты лежал и не дышал.
– Алена, тебе еще придется кое-что сделать, – сказал я, – подними мою правую руку и держи ее над ранами. И не бойся, если я опять засну.
– Зачем?
– Так надо.
– Давай я тебя отведу в баню, а то здесь земля сырая.
Я хотел сказать, что лучше лежать на сырой земле, чем в сырой, но экономя силы, заговорил о более в данным момент важном:
– Когда я засну, сходи к покойному, забери и спрячь его пищаль. И еще у него на поясе есть рог с порохом и мешочек с пулями. Их тоже забери. Они нам могут скоро понадобиться. Разберешься?
Девушка не ответила. Мне показалось, что она отошла.
– Алена, ты где? – спросил я.
– Здесь. Не пойду я туда, я покойников боюсь. Вдруг он меня схватит!
После того, как она отправила ненормального на тот свет, страх ее был вполне обоснован.
– Ладно, потом разберемся с покойниками, а теперь подними мою правую руку и держи над ранами так, чтобы ладонь не касалась тела.
Я почувствовал, как девушка взяла меня за запястье, и поднимает руку. Таким способом самолечения я еще не пользовался, но другого выхода не было. Сам я руку поднять был не в силах.
Однако все происходило как обычно, раны начали пульсировать остаточной болью, а на меня вскоре навалилась слабость.
Я сосредоточился чтобы не провалиться в спасительное беспамятство и, сколько мог, контролировал свое состояние. Когда почувствовал, что дошел до предела, прошептал:
– Все, хватит.
Теперь можно было отдохнуть. Я лежал на «сырой земле» и чувствовал, как ко мне постепенно возвращаются силы. Алена была рядом. Небо между тем заволокли тучи, подул холодный, порывистый ветер. Вот-вот должен был начаться дождь, и нужно был прятаться под крышу.
– Помоги мне подняться, – попросил я.
Встать удалось без особого труда, а вот идти я не смог. Ноги стали ватными и не выполняли команды. Тут-то Алена и показала, что «есть еще женщины в русских селеньях»! Я потом только диву давался, как она смогла дотащить меня до землянки, да еще и спустить вниз по ступеням.
Я лег на лавку, а она примостилась рядом. Потревоженные раны вновь начали кровоточить, и боевой подруге опять пришлось отирать мою героическую кровь. Делала она это так сноровисто, как будто имела опыт патронажной сестры. Наблюдение за ее действиями лишний раз подтвердило мое патриотическое убеждение, что у нас в стране живут не только безрукие уроды.
– Ты не бойся, я тебя одного не брошу, – неожиданно пообещал девушка. – Останемся вместе до конца.
– Ты это к чему? – не понял я. Мне казалось, что у нас все самое плохое уже позади, жизнь налаживается, и вообще, все почти прекрасно.
– Пока ты выздоровеешь, нас все равно найдут, – грустно сказала она. – А я живой им не дамся.
– Если ты, пока не пошел дождь, принесешь сюда пищаль и огневой припас, то с нами никакие стрельцы не справятся. Бояться нужно живых, а не мертвых. Ведь ты, Алена, – совершенно необыкновенная девушка!
– Правда? – смутилась она. – Ты так считаешь?
– Считаю. И если бы я не был уже женат…
– Хорошо, я попробую.
Девушка решительно встала и нерешительно пошла к выходу. Я вполне понимал, какие страхи ее тревожат, но терять шанс завладеть вполне боеспособным оружием было нельзя.
– А он мне, правда, ничего не сделает? – напоследок спросила она.
– Иди, ничего не бойся, – опять подбодрил я. – И посмотри, нет ли поблизости стрельцов.
Алена, наконец, вышла, а я попытался заняться самолечением, но не успел. Девушка появилась едва ли не через минуту.
– Вот! – закричала она, скатываясь по ступеням в землянку. – Я еще саблю взяла! А он совсем не страшный!
– А я что тебе говорил! Я сейчас намного полечусь и, думаю, что к вечеру уже смогу встать.
Однако встать на ноги в этот день мне не удалось, неожиданно поднялась температура, меня начало то бросать в жар, то знобить. Когда делалось чуть легче, я сразу же принимался за самолечение. Моей сиделке пришлось возиться со мной весь вечер и большую часть ночи. Она только и успевала, что менять лучины и ставить мне на лоб холодные компрессы. Несколько раз я терял сознание, но как только приходил в чувство, упорно продолжал лечиться и к утру, кажется, переломил болезнь. Этой ночью нам обоим пришлось несладко, я был как выпотрошенный, да и Алена едва держалась на ногах. Я уговорил ее лечь.
В нетопленной землянке было сыро и холодно, и нам пришлось укрыться одним тулупом. Теперь, после всех этих передряг, мы так сблизились, что ни о каком стеснении или подозрениях с ее стороны, не было и речи. Алена прижалась ко мне, я ее обнял, и мы проспали почти весь день.
Когда она проснулась, я был уже почти в норме. Грудь еще болела, но дышал я без труда, и в голову, кроме наших рутинных забот, лезли вполне земные, даже фривольные мысли.
Вероятно, почувствовав, что мои объятия не совсем невинны, девушка вежливо освободилась из моих не совсем братских рук, быстро встала и тут же выскочила на улицу. Отсутствовала она долго, наверное, приводила себя в порядок. Когда она вернулась, ее щеки были еще влажными, в волосы каким-то чудом расчесаны и заплетены в две косы. Я же все это время исследовал свои раны. Кажется, на этот раз меня пронесло, никаких серьезных повреждений не было и, самое главное, остановилось воспаление.
– Смотри, у тебя уже почти все затянулось! – удивленно воскликнула Алена, рассмотрев мою уязвленную плоть. – Ты, случаем, не колдун?
– Нет, скорее знахарь, хотя одно другому не мешает. У нас еще осталась жареная рыба?
– Нет, но я вчера вытащила невод, как стемнеет, нажарю еще.
– Ты, невод, одна?! – ревниво поразился я. – Как тебе удалось?
– Я же видела, как ты это делал, – с нарочитой скромностью ответила Алена и даже потупила глазки, – я тоже вытянула из воды лодку и плавала на ней по пруду.
– Ну, ты, девушка, даешь! – восхитился я. – Ты просто молодец!
Комплимент, кажется, пришелся ко двору. Однако обсуждать свои достижения она не захотела, спросила обо мне:
– Ты сегодня уже сможешь ходить?
– Да, потихоньку смогу. Только сначала на всякий случай заряжу аркебузу, мало ли что! А потом нам с тобой нужно будет похоронить того человека.
Предложение возиться с убитым у Алены восторга не вызвало, но она не возразила и, меняя тему разговора, по-матерински заботливо предложила:
– Ты же голодный, поешь репу? Она холодная, но вкусная.
– Потом, когда очень проголодаюсь, – ответил я, с отвращением глядя на этот пареный корнеплод. – Удивляюсь, как вы можете есть такую безвкусную дрянь!
– А что, у вас на украйне репа не растет?
– Растет, только я ее раньше никогда не пробовал.
Пока мы разговаривали на отвлеченные кулинарные темы, я разбирался с аркебузой. Устроена она была примитивно, зарядить ее не составляло труда, но вопрос был в том, каков должен быть пороховой заряд. Судя по тому, что пули смогли только пробить тулуп, мой утепленный ватой кафтан и нанести лишь неглубокие раны, покойник засыпал в нее слишком мало пороха. Я, конечно, был на него не в претензии, но ошибку стрелка решил учесть.
Заряжание старинного оружия было делом не сложным, но муторным. Сначала я всыпал в ствол порцию пороха и утрамбовал его пыжом. После этого вложил в ствол пули (нарубленные кусочки свинца) и прижал их вторым пыжом. На заключительном этапе засыпал в специальную дырочку (заправочное отверстие в стволе), порох, который должен был воспламенить основной заряд. После всех этих процедур, чтобы произвести выстрел, нужно было всего-навсего выбить на трут куском железа из кремня искру, раздуть огонек, и когда он разгорится, поджечь от него фитиль. Теперь чтобы выстрелить, останется лишь прислонить тлеющий фитиль к запальному отверстию, и в результате всех этих манипуляций, пальнуть в белый свет как в копеечку.
Однако даже такое оружие было лучше, чем ничего. Во всяком случае, вид у аркебузы был устрашающий.
– Ты что-то говорила о лошади? – спросил я, вспомнив, что Алена упоминала о коне покойного. – Что с ней случилось, она не убежала?
– Нет, я ее стреножила и привязала к кустам.
– А она там с голоду не умрет?
– Не умрет, к ней был привязан целый мешок с овсом, я ее им и кормлю, а пою из нашего ведра.
– Молодец! Лошадь-то хоть хорошая?
– Очень, она добрая и ласковая.
Это была не самая исчерпывающая характеристика для скакуна, но зато вполне женская.
– Пойдем, покажешь ее, если она сможет увезти нас двоих, то можно будет сегодня же ночью отсюда уехать.
Мы вышли из землянки на свежий воздух. Здесь было по-весеннему тепло, хотя солнца видно не было. Убитый лежал на прежнем месте, а вокруг него по хозяйски прохаживалось несколько ворон. Увидев нас, они отлетели на почтительное расстояние.
– Боюсь я мертвецов, – как бы между прочим сказала девушка, – понимаю, что ничего не сделают, но все равно страшно.
– Можно, я тебя обниму? – спросил я. – У меня немного кружится голова.
Алена подставила плечо, я ее обнял, и мы пошли смотреть лошадь. Сначала идти было трудно, но постепенно я приходил в норму и обнимал девушку уже не по необходимости.
– Знаешь, ты такая молодчага, – сказал я, – если бы не ты, я бы не выкарабкался.
– А за что он, – она суеверно покосилась через плечо на то место, где лежал покойник, – хотел тебя убить?
– Он был сумасшедшим, считал эту землю своей и убивал всех, кто тут появлялся. Это он сжег деревню и застрелил хозяина нашей землянки.
– А ты откуда знаешь?
– Он сам об этом сказал, а убитого хозяина я нашел и похоронил.
– А почему мне ничего не сказал?
– Не хотел пугать.
За разговором мы дошли до места, где Алена оставила лошадь. Бедное, заброшенное животное, почувствовав наше приближение, словно узнало новую хозяйку и призывно заржало.
– Ты, смотри, какой хороший конь, – уважительно сказал я, разглядывая черного жеребца с белой звездой на груди.
Вороной, увидев нас, наклонил голову, оскалил зубы и, играя губами, то ли заржал, то ли засмеялся, издавая странные совсем не лошадиные звуки.
– Соскучился, мой хороший, – ласково сказала Алена и потрепала заросшую лошадиную морду. – Правда, он хороший? – ревниво спросила девушка. – Можно, он будет моим?
– Конечно, только пускай сначала вывезет нас отсюда.
– А ему тяжело не будет?
– Нет, он такой здоровый, что нас двоих и не почувствует.
– Пусть он с нами поближе будет, а то ему здесь одному страшно?!
– Ладно, только чтобы он не напугался своего мертвого хозяина.
Алена отвязала от куста повод, и мы втроем вернулись к землянке. Теперь, когда мы «оснастились» лошадью и оружием, я перестал испытывать внутреннее беспокойство от своей беспомощности. Если даже и возникнет нештатная ситуация, наши шансы отбиться или спастись значительно возрастали. Теперь я был на равных с любым противником.
– Ну, что же, – сказал я, когда девушка кончила возиться с лошадью, и присела рядом со мной на нашем, уже ставшем «семейным», бревнышке, – теперь нам осталось самое неприятное, похороны. Я бы тебя не просил, но мне одному не справиться.
Действительно, копать яму без шанцевого инструмента – занятие трудоемкое и неблагодарное. Особенно, если роешь могилу для плохого человека. Нам еще повезло, что земля была влажной и мягкой. Однако все равно погребальный ритуал занял почти три часа, и когда все было завершено, я чувствовал себя усталым и разбитым.
– Что ж, пусть земля будет тебе пухом, – традиционно пожелали мы убитому, забрасывая его комьями дерна.
Убийцу мы похоронили в нескольких шагах от его жертвы, как бы восстанавливая тем самым божественную справедливость. Алена все это время со мной почти не разговаривала и выглядела подавленной. Все-таки сумасшедший был ее жертвой, пусть даже и вынужденной. Вообще, сколько я мог наблюдать, убийство для нормального человека – очень тяжелый, я бы даже сказал, неестественный поступок. Наверное, привыкнуть можно ко всему, но до сих пор, когда приходиться сталкиваться с насильственно смертью, мне всегда бывает очень плохо.
Чтобы не заострять внимание на ее состоянии, я говорил о чем угодно, только не о том, чем мы с ней были заняты, и тем более не лез в душу. Отвлекать Алену оказалось сложным делом. Она кивала, вежливо улыбалась, но явно думала о своём, и только новый друг своим призывным ржанием помогал ей не впасть в уныние.
Наконец все было кончено, и мы, измученные, кто морально, кто физически, вернулись к своей землянке. Я тут же уселся отдыхать на бревно, а девушка пыталась отчиститься от налипшей земли. Без горячей воды это у нее получалось не очень успешно.
– Ну что за напасть, – сетовала она, соскребая желтую глину с одежды и тела. – Придется сегодня опять топить баню.
– Если выезжать сегодня вечером, то, может быть, не стоит? – спросил я. – Пока натопим, пока помоемся, у нас до утра останется слишком мало времени. Нам нужно по темному времени уехать как можно дальше.
– Я не могу ехать в таком виде, – решительно возразила Алена. – Думаю, что если мы даже пробудем здесь лишний день, ничего не изменится. Все равно нам нужно напечь в дорогу рыбу, ведь ты целый день так и ходишь голодным!
В этом она была права. Я за целый день так и не польстился на пареную репу.
В том, чтобы остаться здесь еще на день, были свои резоны. Во-первых, пока не восстановились силы, мне не хотелось бросаться в неизвестность; во-вторых, к этому месту я уже привык; ну и третье, о чем я лицемерно старался не думать – мне очень хотелось провести с Аленой в теплой землянке еще одну ночь. Тем более что чувствовал я себя уже вполне бодро, а после бани в нашей землянке делалось тепло и уютно.
– Ладно, давай останемся. Мне не помешает лишний день отдыха, – согласился я.
Теперь, когда она знала и видела, насколько мне не безразлична, ее перестало подстегивать женское желание самоутвердиться и любыми средствами добиться внимания и признания. Так что мои шансы на успех сразу снизились. Напротив, у нее включились женские страхи, появилось опасение оказаться не охотницей, а добычей. Девушка замкнулась, опять начала дичиться и подозревать меня во всех смертных грехах. Меня такое изменение поведения, как и внезапная холодность, обидели. Хотя, если быть честным перед самим собой, то намеренья в отношении нее у меня были отнюдь не бесполые.
– Как стало холодно, – пожаловалась Алена, – боюсь, озимые опять вымерзнут.
– Это правда, что четыре года назад в конце августа замерзла Москва-река? – спросил я, вспомнив о аномально ранней зиме 1601 года.
– Не знаю, я в месяцах не разбираюсь. Тогда мне было… – Она задумалась, подсчитывая года, но возраста не назвала. – Да, помню, конечно, тогда на яблоневый спас ударили морозы! И еще и тятя и мама говорили, что когда они были молодыми, никогда таких, как теперь, холодов не бывало.
Разговор о погоде был, конечно, интересен, но мы оба думали совсем о другом.
Весь остаток дня, пока я заготовлял для бани дрова и растапливал печь, а Алена потрошила рыбу и ухаживала за своим вороным, между нами незаметно нарастало напряжение. Оба делали вид, что ничего не происходит, но я старался, как можно чаще попадаться ей на глаза, а она напротив, дичилась, как в первый день пребывания здесь. В конце концов, мне это надоело, я обиделся, и сам демонстративно перестал обращать на нее внимание.
Теперь, когда до какого-нибудь поворота в наших отношениях осталось совсем немного времени, мы, недовольные друг другом, мерзли перед открытой дверью землянки, из которой все никак не выходил угар.
– Сначала помоемся, или будем жарить рыбу? – спросил я, как бы между прочим, но с большим подтекстом.
– Конечно, сначала рыбу, ты же целый день ничего не ел, – ответила девушка, никак не отметив употребление мною в отношении мытья множественного числа.
Мы надолго замолчали. Потом я в очередной раз спустился в землянку проверить состояние печи и зажег о подернутые пеплом уголья лучину. Она не погасла, что говорило том, что угарный газ выходит, и скоро здесь можно будет нормально дышать.
– Уже можно спускаться, – сообщил я девушке.
Алена прихватила подготовленную к жарке рыбу и спустилась ко мне в тепло. Я запалил сразу несколько лучин, так что у нас стало не только тепло, но и светло. Девушка сразу же занялась ужином, а я праздно сидел на лавке. Когда она освободила от рыбы наше единственное ведро, я молча забрал его и отправился на пруд за водой. После душной жары землянки холодный ветер пробирал до костей, а мне нужно было еще отмыть ведро от рыбного запаха.
Возился я довольно долго, так что руки у меня совсем занемели. Когда принес воду, Алена уже кончала жарить первую партию рыбы. Мы решили напечь ее про запас, не только на завтрашний день, но и в дорогу.
– Садись скорей, ешь, пока не остыла, – пригласила меня девушка, как только я появился в землянке.
Пока меня не было, у нее кардинально поменялось настроение, и от недавней холодности не осталось и следа. Мы с жадностью очень голодных людей набросились на еду. Видимо, как и у меня, у Алены пареная репа тоже не входила в перечень самых любимых блюд.
Наконец темп поглощения «морепродуктов» начал падать. Я наелся, как удав, и впервые за последнее время, перестал ощущать чувство голода. К этому времени успела согреться вода в наших двух глиняных горшках. Алена попробовала пальцем степень ее готовности к банным процедурам. Мы оба ощутили приближение «момента истины».
После всех наших разговоров и моего вынужденного закаливания под проливным дождем, речи о моей ночной прогулке по морозцу, пока она будет мыться, не возникало. Тем более что я был в еще статусе раненого. Однако коварная юница придумала не менее прикольную феньку, она собралась мыться в полной темноте.
– Да ты, что?! – поразился я, когда она неожиданно попросила меня потушить все лучины. – Если ты стесняешься, то я отвернусь!
– А не будешь подглядывать? – подозрительно спросила девушка.
Я хотел честно признаться, что если получится, то обязательно буду, но вместо этого ответил обиженным тоном:
– Конечно, нет, как ты вообще могла такое подумать!
Алена поверила в эту святую ложь и начала медленно снимать с себя трофейное мужское платье.
…Какой-то известный человек, видимо, любитель собственноручных афоризмов, сказал, расхожую фразу, которую теперь часто цитируют, что ничего не может быть менее сексуальным, чем обнаженная женщина. Не знаю… Может быть, он как-то связан с продажей женского нижнего белья или имел нетрадиционную сексуальную ориентацию, или у него в тот момент были серьезные проблемы со здоровьем, кто его знает, к чему он сказал такую глупость. Не знаю, как другим мужчинам, но почему-то мне так никогда не казалось. Даже, я бы сказал, что казалось как-то наоборот…
Алена, твердо уверенная, что я на нее не смотрю, продолжала грациозно снимать с себя позорные мужские обноски.
На свечку дуло из угла,
И дух соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Постепенно, тут я могу твердо сослаться на авторитет конкретного Карла Маркса, рациональное зерно женственности зримо избавлялось от идеалистической шелухи одежды, и чем больше, тем сильнее у меня захватывало дух. Да, посмотреть здесь было, на что и не только из-под полы или искоса. Да и вообще на все прекрасное нужно смотреть во все глаза, чтобы случайно не пропустить чего-нибудь особенно красивого.
Хорошо, что девушка даже не догадывалась о таком упорном, пристальном к себе внимании. Она вела себя вполне естественно, и пока я, разинув от восхищения рот, обозревал ее открывающееся пленительнее великолепие, Алена аккуратно сложила снятую одежду стопкой и занялась водными процедурами.
– Может быть, тебе помочь помыть спину? – вежливо предложил я мерзким вибрирующим голосом.
– Где бесноватый? – спросил я, опуская тяжелые веки.
– На дворе лежит, там, где я его убила, – спокойно сказала Алена.
– Ты серьезно? – воскликнул я, попытался приподняться, но грудь пронзила острая боль, и почти помутилось сознание.
– Тихо, тихо, голубчик, – ласково сказал она и, наклонившись ко мне, прижалась ко лбу мягкими губами.
– Убила, – растерянно переспросил я. – А со мной что?
– Тебя немного ранило, ничего страшного, скоро все пройдет.
– Все-таки он в меня попал! В грудь?
– Лежи, лежи не волнуйся, а то горячка будет.
– Какая еще горячка! Мне нужно выйти.
– Тебе нельзя вставать, – испугалась девушка. – Я тебя сюда еле-еле притащила.
– Алена, со мной все в порядке, – сказал я почти нормальным голосом. Нужно было, чтобы она перестала за меня бояться и смогла как-то мобилизоваться. – Если я останусь лежать, то никогда не выздоровею, и ты останешься одна. Мне нужно лечиться. Если в раны попала грязь, то у меня будет горячка. Ты посмотрела, куда меня ранило?
– Да, – ответила она, – у тебя вся грудь в крови.
Это ни о чем не говорило, и я понял, что мне придется самому разбираться с ранением.
– Помоги мне выйти, здесь темно и ничего не видно, – попросил я, пытаясь встать.
Кажется, я ее убедил. Алена подставила плечо, и я, преодолевая слабость и головокружение, побрел из землянки. Рассвет только начинался. Выходило, что я всю ночь пролежал без сознания. Невдалеке, там, где разворачивались вечерние события, лежало маленькое безжизненное тело Девушка и правда сумела убить сумасшедшего.
– Помоги мне лечь на землю, – попросил я, чувствуя, что начинаю падать.
Я вытянулся прямо около входа в землянку.
Несколько минут лежал, собираясь с силами. Потом попросил:
– Раздень меня.
Алена, закусив губу, начала обнажать мне грудь. Кровь давно успела засохнуть, и от боли я на несколько секунд потерял сознание. Когда пришел в себя, девушка кончала отдирать от тела присохшую рубашку.
– Посмотри, какие у меня ранения, – попросил я.
Удивительно, но она не только не упала в обморок при виде крови и ран, но держалась вполне спокойно, как будто делала такое не первый раз. Алена наклонилась над моим бренным телом и начала его внимательно осматривать.
– Ну, что там? – поторопил я.
– Одна дырка большая и две маленькие, – сказал она, – кровь не идет. Они такие страшные…
– Ладно. У нас осталась после бани вода?
– Кажется, немного в горшке.
– Неси.
Алена принесла горшок с остатками воды. Риск был большой, но другого выхода у меня не было. Разжигать сейчас костер было категорически нельзя. Я попросил ее отрезать лоскут от моей нижней рубашки и протереть раны. Как ни осторожничала девушка, боль была адская, но я все терпел молча, чтобы ее не пугать. Когда она кончила обработку, стало наконец возможно оценить характер ранения.
Девушка приподняла мне голову, и я увидел, что сделал со мной проклятая аркебуза. Оказалось, чокнутый зарядил свое оружие произвольными кусками рубленого свинца разного размера, но явно сэкономил на порохе. Картечины пробили свернутый тулуп, который я нёс переброшенным через плечо, кафтан, и разворотили мягкие ткани, не пробив грудную клетку. Сознание я потерял, скорее всего, от болевого шока.
– Видишь эти кусочки? – спросил я Алену.
– Вижу.
– Тебе придется их вытащить.
– Хорошо, а я смогу?
– Сначала свяжешь мне руки, потом подцепишь их ножом и вытащишь. Если я стану ругаться или потеряю сознание, не пугайся. Кончишь, приложи к ране тряпочку смоченную уриной.
– Зачем? – поразилась девушка, явно смутившись от такого необычного предложения.
– Так нужно. И, главное, ничего не бойся, тогда мне будет совсем не больно!
Началась подготовка к операции. На первом этапе мне пришлось самому принимать в этом активное участие. Когда дело дошло до главной фазы, напускная храбрость, начала меня оставлять. Девушка что-то заметила в моем поведении и тоже оробела. Пришлось взять себя в руки и, подбадривая ее, пытаться даже улыбаться.
Наконец все было готово, я закрыл глаза, стиснул зубы и попросил:
– Начинай!
От первого же прикосновения к ране меня пронзила острая боль, и я с трудом удержался, чтобы не закричать. Потом почувствовал, как Алена ковыряется в ране, пытаясь вытащить пулю. Я зажмурил глаза, потом их все-таки открыл.
– Получается? – спросил я, увидев над собой бледное лицо с прекрасными голубыми глазами.
– Ты не умер? – задала девушка не самый умный вопрос.
– Пока нет, но если ты будешь тянуть, то могу и умереть.
– Что тянуть? – не поняла она идиому будущего
– Время тянуть. Вытаскивай следующую пулю.
– Я давно все сделала, а ты лежишь и лежишь, – плачущим голосом сказала она. – Я уже подумала, что ты умер.
– Правда! – обрадовался я. – Вот и умница. Стрельцов не видно?
– Нет, только лошадь.
– Какая еще лошадь? – спросил я, пытаясь вернуться в реальность.
– Лошадь, того, который в тебя стрелял.
– Правда? Это очень хорошо! У меня: кровь идет?
– Сначала шла, потом престала. Знаешь, я так испугалась. Ты лежал и не дышал.
– Алена, тебе еще придется кое-что сделать, – сказал я, – подними мою правую руку и держи ее над ранами. И не бойся, если я опять засну.
– Зачем?
– Так надо.
– Давай я тебя отведу в баню, а то здесь земля сырая.
Я хотел сказать, что лучше лежать на сырой земле, чем в сырой, но экономя силы, заговорил о более в данным момент важном:
– Когда я засну, сходи к покойному, забери и спрячь его пищаль. И еще у него на поясе есть рог с порохом и мешочек с пулями. Их тоже забери. Они нам могут скоро понадобиться. Разберешься?
Девушка не ответила. Мне показалось, что она отошла.
– Алена, ты где? – спросил я.
– Здесь. Не пойду я туда, я покойников боюсь. Вдруг он меня схватит!
После того, как она отправила ненормального на тот свет, страх ее был вполне обоснован.
– Ладно, потом разберемся с покойниками, а теперь подними мою правую руку и держи над ранами так, чтобы ладонь не касалась тела.
Я почувствовал, как девушка взяла меня за запястье, и поднимает руку. Таким способом самолечения я еще не пользовался, но другого выхода не было. Сам я руку поднять был не в силах.
Однако все происходило как обычно, раны начали пульсировать остаточной болью, а на меня вскоре навалилась слабость.
Я сосредоточился чтобы не провалиться в спасительное беспамятство и, сколько мог, контролировал свое состояние. Когда почувствовал, что дошел до предела, прошептал:
– Все, хватит.
Теперь можно было отдохнуть. Я лежал на «сырой земле» и чувствовал, как ко мне постепенно возвращаются силы. Алена была рядом. Небо между тем заволокли тучи, подул холодный, порывистый ветер. Вот-вот должен был начаться дождь, и нужно был прятаться под крышу.
– Помоги мне подняться, – попросил я.
Встать удалось без особого труда, а вот идти я не смог. Ноги стали ватными и не выполняли команды. Тут-то Алена и показала, что «есть еще женщины в русских селеньях»! Я потом только диву давался, как она смогла дотащить меня до землянки, да еще и спустить вниз по ступеням.
Я лег на лавку, а она примостилась рядом. Потревоженные раны вновь начали кровоточить, и боевой подруге опять пришлось отирать мою героическую кровь. Делала она это так сноровисто, как будто имела опыт патронажной сестры. Наблюдение за ее действиями лишний раз подтвердило мое патриотическое убеждение, что у нас в стране живут не только безрукие уроды.
– Ты не бойся, я тебя одного не брошу, – неожиданно пообещал девушка. – Останемся вместе до конца.
– Ты это к чему? – не понял я. Мне казалось, что у нас все самое плохое уже позади, жизнь налаживается, и вообще, все почти прекрасно.
– Пока ты выздоровеешь, нас все равно найдут, – грустно сказала она. – А я живой им не дамся.
– Если ты, пока не пошел дождь, принесешь сюда пищаль и огневой припас, то с нами никакие стрельцы не справятся. Бояться нужно живых, а не мертвых. Ведь ты, Алена, – совершенно необыкновенная девушка!
– Правда? – смутилась она. – Ты так считаешь?
– Считаю. И если бы я не был уже женат…
– Хорошо, я попробую.
Девушка решительно встала и нерешительно пошла к выходу. Я вполне понимал, какие страхи ее тревожат, но терять шанс завладеть вполне боеспособным оружием было нельзя.
– А он мне, правда, ничего не сделает? – напоследок спросила она.
– Иди, ничего не бойся, – опять подбодрил я. – И посмотри, нет ли поблизости стрельцов.
Алена, наконец, вышла, а я попытался заняться самолечением, но не успел. Девушка появилась едва ли не через минуту.
– Вот! – закричала она, скатываясь по ступеням в землянку. – Я еще саблю взяла! А он совсем не страшный!
– А я что тебе говорил! Я сейчас намного полечусь и, думаю, что к вечеру уже смогу встать.
Однако встать на ноги в этот день мне не удалось, неожиданно поднялась температура, меня начало то бросать в жар, то знобить. Когда делалось чуть легче, я сразу же принимался за самолечение. Моей сиделке пришлось возиться со мной весь вечер и большую часть ночи. Она только и успевала, что менять лучины и ставить мне на лоб холодные компрессы. Несколько раз я терял сознание, но как только приходил в чувство, упорно продолжал лечиться и к утру, кажется, переломил болезнь. Этой ночью нам обоим пришлось несладко, я был как выпотрошенный, да и Алена едва держалась на ногах. Я уговорил ее лечь.
В нетопленной землянке было сыро и холодно, и нам пришлось укрыться одним тулупом. Теперь, после всех этих передряг, мы так сблизились, что ни о каком стеснении или подозрениях с ее стороны, не было и речи. Алена прижалась ко мне, я ее обнял, и мы проспали почти весь день.
Когда она проснулась, я был уже почти в норме. Грудь еще болела, но дышал я без труда, и в голову, кроме наших рутинных забот, лезли вполне земные, даже фривольные мысли.
Вероятно, почувствовав, что мои объятия не совсем невинны, девушка вежливо освободилась из моих не совсем братских рук, быстро встала и тут же выскочила на улицу. Отсутствовала она долго, наверное, приводила себя в порядок. Когда она вернулась, ее щеки были еще влажными, в волосы каким-то чудом расчесаны и заплетены в две косы. Я же все это время исследовал свои раны. Кажется, на этот раз меня пронесло, никаких серьезных повреждений не было и, самое главное, остановилось воспаление.
– Смотри, у тебя уже почти все затянулось! – удивленно воскликнула Алена, рассмотрев мою уязвленную плоть. – Ты, случаем, не колдун?
– Нет, скорее знахарь, хотя одно другому не мешает. У нас еще осталась жареная рыба?
– Нет, но я вчера вытащила невод, как стемнеет, нажарю еще.
– Ты, невод, одна?! – ревниво поразился я. – Как тебе удалось?
– Я же видела, как ты это делал, – с нарочитой скромностью ответила Алена и даже потупила глазки, – я тоже вытянула из воды лодку и плавала на ней по пруду.
– Ну, ты, девушка, даешь! – восхитился я. – Ты просто молодец!
Комплимент, кажется, пришелся ко двору. Однако обсуждать свои достижения она не захотела, спросила обо мне:
– Ты сегодня уже сможешь ходить?
– Да, потихоньку смогу. Только сначала на всякий случай заряжу аркебузу, мало ли что! А потом нам с тобой нужно будет похоронить того человека.
Предложение возиться с убитым у Алены восторга не вызвало, но она не возразила и, меняя тему разговора, по-матерински заботливо предложила:
– Ты же голодный, поешь репу? Она холодная, но вкусная.
– Потом, когда очень проголодаюсь, – ответил я, с отвращением глядя на этот пареный корнеплод. – Удивляюсь, как вы можете есть такую безвкусную дрянь!
– А что, у вас на украйне репа не растет?
– Растет, только я ее раньше никогда не пробовал.
Пока мы разговаривали на отвлеченные кулинарные темы, я разбирался с аркебузой. Устроена она была примитивно, зарядить ее не составляло труда, но вопрос был в том, каков должен быть пороховой заряд. Судя по тому, что пули смогли только пробить тулуп, мой утепленный ватой кафтан и нанести лишь неглубокие раны, покойник засыпал в нее слишком мало пороха. Я, конечно, был на него не в претензии, но ошибку стрелка решил учесть.
Заряжание старинного оружия было делом не сложным, но муторным. Сначала я всыпал в ствол порцию пороха и утрамбовал его пыжом. После этого вложил в ствол пули (нарубленные кусочки свинца) и прижал их вторым пыжом. На заключительном этапе засыпал в специальную дырочку (заправочное отверстие в стволе), порох, который должен был воспламенить основной заряд. После всех этих процедур, чтобы произвести выстрел, нужно было всего-навсего выбить на трут куском железа из кремня искру, раздуть огонек, и когда он разгорится, поджечь от него фитиль. Теперь чтобы выстрелить, останется лишь прислонить тлеющий фитиль к запальному отверстию, и в результате всех этих манипуляций, пальнуть в белый свет как в копеечку.
Однако даже такое оружие было лучше, чем ничего. Во всяком случае, вид у аркебузы был устрашающий.
– Ты что-то говорила о лошади? – спросил я, вспомнив, что Алена упоминала о коне покойного. – Что с ней случилось, она не убежала?
– Нет, я ее стреножила и привязала к кустам.
– А она там с голоду не умрет?
– Не умрет, к ней был привязан целый мешок с овсом, я ее им и кормлю, а пою из нашего ведра.
– Молодец! Лошадь-то хоть хорошая?
– Очень, она добрая и ласковая.
Это была не самая исчерпывающая характеристика для скакуна, но зато вполне женская.
– Пойдем, покажешь ее, если она сможет увезти нас двоих, то можно будет сегодня же ночью отсюда уехать.
Мы вышли из землянки на свежий воздух. Здесь было по-весеннему тепло, хотя солнца видно не было. Убитый лежал на прежнем месте, а вокруг него по хозяйски прохаживалось несколько ворон. Увидев нас, они отлетели на почтительное расстояние.
– Боюсь я мертвецов, – как бы между прочим сказала девушка, – понимаю, что ничего не сделают, но все равно страшно.
– Можно, я тебя обниму? – спросил я. – У меня немного кружится голова.
Алена подставила плечо, я ее обнял, и мы пошли смотреть лошадь. Сначала идти было трудно, но постепенно я приходил в норму и обнимал девушку уже не по необходимости.
– Знаешь, ты такая молодчага, – сказал я, – если бы не ты, я бы не выкарабкался.
– А за что он, – она суеверно покосилась через плечо на то место, где лежал покойник, – хотел тебя убить?
– Он был сумасшедшим, считал эту землю своей и убивал всех, кто тут появлялся. Это он сжег деревню и застрелил хозяина нашей землянки.
– А ты откуда знаешь?
– Он сам об этом сказал, а убитого хозяина я нашел и похоронил.
– А почему мне ничего не сказал?
– Не хотел пугать.
За разговором мы дошли до места, где Алена оставила лошадь. Бедное, заброшенное животное, почувствовав наше приближение, словно узнало новую хозяйку и призывно заржало.
– Ты, смотри, какой хороший конь, – уважительно сказал я, разглядывая черного жеребца с белой звездой на груди.
Вороной, увидев нас, наклонил голову, оскалил зубы и, играя губами, то ли заржал, то ли засмеялся, издавая странные совсем не лошадиные звуки.
– Соскучился, мой хороший, – ласково сказала Алена и потрепала заросшую лошадиную морду. – Правда, он хороший? – ревниво спросила девушка. – Можно, он будет моим?
– Конечно, только пускай сначала вывезет нас отсюда.
– А ему тяжело не будет?
– Нет, он такой здоровый, что нас двоих и не почувствует.
– Пусть он с нами поближе будет, а то ему здесь одному страшно?!
– Ладно, только чтобы он не напугался своего мертвого хозяина.
Алена отвязала от куста повод, и мы втроем вернулись к землянке. Теперь, когда мы «оснастились» лошадью и оружием, я перестал испытывать внутреннее беспокойство от своей беспомощности. Если даже и возникнет нештатная ситуация, наши шансы отбиться или спастись значительно возрастали. Теперь я был на равных с любым противником.
– Ну, что же, – сказал я, когда девушка кончила возиться с лошадью, и присела рядом со мной на нашем, уже ставшем «семейным», бревнышке, – теперь нам осталось самое неприятное, похороны. Я бы тебя не просил, но мне одному не справиться.
Действительно, копать яму без шанцевого инструмента – занятие трудоемкое и неблагодарное. Особенно, если роешь могилу для плохого человека. Нам еще повезло, что земля была влажной и мягкой. Однако все равно погребальный ритуал занял почти три часа, и когда все было завершено, я чувствовал себя усталым и разбитым.
– Что ж, пусть земля будет тебе пухом, – традиционно пожелали мы убитому, забрасывая его комьями дерна.
Убийцу мы похоронили в нескольких шагах от его жертвы, как бы восстанавливая тем самым божественную справедливость. Алена все это время со мной почти не разговаривала и выглядела подавленной. Все-таки сумасшедший был ее жертвой, пусть даже и вынужденной. Вообще, сколько я мог наблюдать, убийство для нормального человека – очень тяжелый, я бы даже сказал, неестественный поступок. Наверное, привыкнуть можно ко всему, но до сих пор, когда приходиться сталкиваться с насильственно смертью, мне всегда бывает очень плохо.
Чтобы не заострять внимание на ее состоянии, я говорил о чем угодно, только не о том, чем мы с ней были заняты, и тем более не лез в душу. Отвлекать Алену оказалось сложным делом. Она кивала, вежливо улыбалась, но явно думала о своём, и только новый друг своим призывным ржанием помогал ей не впасть в уныние.
Наконец все было кончено, и мы, измученные, кто морально, кто физически, вернулись к своей землянке. Я тут же уселся отдыхать на бревно, а девушка пыталась отчиститься от налипшей земли. Без горячей воды это у нее получалось не очень успешно.
– Ну что за напасть, – сетовала она, соскребая желтую глину с одежды и тела. – Придется сегодня опять топить баню.
– Если выезжать сегодня вечером, то, может быть, не стоит? – спросил я. – Пока натопим, пока помоемся, у нас до утра останется слишком мало времени. Нам нужно по темному времени уехать как можно дальше.
– Я не могу ехать в таком виде, – решительно возразила Алена. – Думаю, что если мы даже пробудем здесь лишний день, ничего не изменится. Все равно нам нужно напечь в дорогу рыбу, ведь ты целый день так и ходишь голодным!
В этом она была права. Я за целый день так и не польстился на пареную репу.
В том, чтобы остаться здесь еще на день, были свои резоны. Во-первых, пока не восстановились силы, мне не хотелось бросаться в неизвестность; во-вторых, к этому месту я уже привык; ну и третье, о чем я лицемерно старался не думать – мне очень хотелось провести с Аленой в теплой землянке еще одну ночь. Тем более что чувствовал я себя уже вполне бодро, а после бани в нашей землянке делалось тепло и уютно.
– Ладно, давай останемся. Мне не помешает лишний день отдыха, – согласился я.
* * *
К ночи неожиданно сильно похолодало. Лужи на земле подернулись ледком, и пока мы с Аленой во дворе ждали, когда из землянки выйдет дым и угарный газ, замерзли. Разговор почему-то не клеился. Я чувствовал, что она напряжена, да и сам с волнением ждал дальнейшего развития наших отношений.Теперь, когда она знала и видела, насколько мне не безразлична, ее перестало подстегивать женское желание самоутвердиться и любыми средствами добиться внимания и признания. Так что мои шансы на успех сразу снизились. Напротив, у нее включились женские страхи, появилось опасение оказаться не охотницей, а добычей. Девушка замкнулась, опять начала дичиться и подозревать меня во всех смертных грехах. Меня такое изменение поведения, как и внезапная холодность, обидели. Хотя, если быть честным перед самим собой, то намеренья в отношении нее у меня были отнюдь не бесполые.
– Как стало холодно, – пожаловалась Алена, – боюсь, озимые опять вымерзнут.
– Это правда, что четыре года назад в конце августа замерзла Москва-река? – спросил я, вспомнив о аномально ранней зиме 1601 года.
– Не знаю, я в месяцах не разбираюсь. Тогда мне было… – Она задумалась, подсчитывая года, но возраста не назвала. – Да, помню, конечно, тогда на яблоневый спас ударили морозы! И еще и тятя и мама говорили, что когда они были молодыми, никогда таких, как теперь, холодов не бывало.
Разговор о погоде был, конечно, интересен, но мы оба думали совсем о другом.
Весь остаток дня, пока я заготовлял для бани дрова и растапливал печь, а Алена потрошила рыбу и ухаживала за своим вороным, между нами незаметно нарастало напряжение. Оба делали вид, что ничего не происходит, но я старался, как можно чаще попадаться ей на глаза, а она напротив, дичилась, как в первый день пребывания здесь. В конце концов, мне это надоело, я обиделся, и сам демонстративно перестал обращать на нее внимание.
Теперь, когда до какого-нибудь поворота в наших отношениях осталось совсем немного времени, мы, недовольные друг другом, мерзли перед открытой дверью землянки, из которой все никак не выходил угар.
– Сначала помоемся, или будем жарить рыбу? – спросил я, как бы между прочим, но с большим подтекстом.
– Конечно, сначала рыбу, ты же целый день ничего не ел, – ответила девушка, никак не отметив употребление мною в отношении мытья множественного числа.
Мы надолго замолчали. Потом я в очередной раз спустился в землянку проверить состояние печи и зажег о подернутые пеплом уголья лучину. Она не погасла, что говорило том, что угарный газ выходит, и скоро здесь можно будет нормально дышать.
– Уже можно спускаться, – сообщил я девушке.
Алена прихватила подготовленную к жарке рыбу и спустилась ко мне в тепло. Я запалил сразу несколько лучин, так что у нас стало не только тепло, но и светло. Девушка сразу же занялась ужином, а я праздно сидел на лавке. Когда она освободила от рыбы наше единственное ведро, я молча забрал его и отправился на пруд за водой. После душной жары землянки холодный ветер пробирал до костей, а мне нужно было еще отмыть ведро от рыбного запаха.
Возился я довольно долго, так что руки у меня совсем занемели. Когда принес воду, Алена уже кончала жарить первую партию рыбы. Мы решили напечь ее про запас, не только на завтрашний день, но и в дорогу.
– Садись скорей, ешь, пока не остыла, – пригласила меня девушка, как только я появился в землянке.
Пока меня не было, у нее кардинально поменялось настроение, и от недавней холодности не осталось и следа. Мы с жадностью очень голодных людей набросились на еду. Видимо, как и у меня, у Алены пареная репа тоже не входила в перечень самых любимых блюд.
Наконец темп поглощения «морепродуктов» начал падать. Я наелся, как удав, и впервые за последнее время, перестал ощущать чувство голода. К этому времени успела согреться вода в наших двух глиняных горшках. Алена попробовала пальцем степень ее готовности к банным процедурам. Мы оба ощутили приближение «момента истины».
После всех наших разговоров и моего вынужденного закаливания под проливным дождем, речи о моей ночной прогулке по морозцу, пока она будет мыться, не возникало. Тем более что я был в еще статусе раненого. Однако коварная юница придумала не менее прикольную феньку, она собралась мыться в полной темноте.
– Да ты, что?! – поразился я, когда она неожиданно попросила меня потушить все лучины. – Если ты стесняешься, то я отвернусь!
– А не будешь подглядывать? – подозрительно спросила девушка.
Я хотел честно признаться, что если получится, то обязательно буду, но вместо этого ответил обиженным тоном:
– Конечно, нет, как ты вообще могла такое подумать!
Алена поверила в эту святую ложь и начала медленно снимать с себя трофейное мужское платье.
…Какой-то известный человек, видимо, любитель собственноручных афоризмов, сказал, расхожую фразу, которую теперь часто цитируют, что ничего не может быть менее сексуальным, чем обнаженная женщина. Не знаю… Может быть, он как-то связан с продажей женского нижнего белья или имел нетрадиционную сексуальную ориентацию, или у него в тот момент были серьезные проблемы со здоровьем, кто его знает, к чему он сказал такую глупость. Не знаю, как другим мужчинам, но почему-то мне так никогда не казалось. Даже, я бы сказал, что казалось как-то наоборот…
Алена, твердо уверенная, что я на нее не смотрю, продолжала грациозно снимать с себя позорные мужские обноски.
На свечку дуло из угла,
И дух соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Постепенно, тут я могу твердо сослаться на авторитет конкретного Карла Маркса, рациональное зерно женственности зримо избавлялось от идеалистической шелухи одежды, и чем больше, тем сильнее у меня захватывало дух. Да, посмотреть здесь было, на что и не только из-под полы или искоса. Да и вообще на все прекрасное нужно смотреть во все глаза, чтобы случайно не пропустить чего-нибудь особенно красивого.
Хорошо, что девушка даже не догадывалась о таком упорном, пристальном к себе внимании. Она вела себя вполне естественно, и пока я, разинув от восхищения рот, обозревал ее открывающееся пленительнее великолепие, Алена аккуратно сложила снятую одежду стопкой и занялась водными процедурами.
– Может быть, тебе помочь помыть спину? – вежливо предложил я мерзким вибрирующим голосом.