Шилов Сергей. Риторика

присутствовать, то зрение и слух как осмысленные восприятие оказываются
творимыми обыденным сознанием посредством в целях осуществления
непрерывности своего присутствия. Иначе говоря, зрение и слух как восприятия
возникают в обыденном сознании при употреблении им своей достоверности для
собственного присутствия. Зрение и слух в качестве устанавливаемого в
обыденном сознании устанавливающего соответственно есть нечто, по
преимуществу одно и то же, а именно: становление обыденного сознания самим
собой - образование присутствия обыденного сознания, именуемого Хайдеггером
"Dasein". "Dasein" есть становление присутствия обыденного сознания и не
есть присутствие обыденного сознания, благодаря чему возможна
хайдеггеровская аналитика повседневности. Становление присутствия обыденного
сознания означает только само себя, и это является надлежащим указанием на
присутствие другого обыденного сознания, направляющего на себя зрение и
слух, источники становления присутствия обыденного сознания, берущие оба
свой исток из непрерывности речи, которую они непосредственно видят и
слышат, т. е. в которой они коренятся и из которой происходит. Речь, понятая
как непрерывность, в этом понимании образует вещь-предмет видение и
слышание, то, что делает видении и слышание телесными, телесно исполняемыми
направленностями обыденного сознания. Нечто имеет смысл, будучи исполняемо
телесно в направлении обыденного сознания - таков критерий осмысленности
чего-либо. Встречающегося в повседневном опыте человека. Итак, прежде чем
видеть и слышать, осуществляя собственную жизнь, человек должен увидеть и
услышать вещь. Т. е. войти в то существенное отношение с собственной речью,
которое именуется "риторика". Иначе говоря, видение и слышание вещи сами по
себе немыслимы без видения и слышания вещи, образующейся в речи, лежащей на
речи, находящейся на подсознании вблизи символов, очагов непрерывного и
непрекращающегося становления присутствия обыденного сознания. Видение и
слышание не сами по себе, посланные обыденному сознанию от другого
обыденного сознания либо самой повседневности, мыслимы и осуществимы,
следовательно, доходит до места подсознания, настолько, насколько
предварительно и приуготовляющее увидена и услышана вещь, т. е. от того
насколько велик речевой опыт обыденного сознания. В этом смысле письмо как
послание одного обыденного сознания другому, либо откровение самой
повседневности, есть иное выражение величины речевого опыта обыденного
сознания, и, как таковое, раскрывается как представление обыденного сознания
о риторике. Представление есть происхождение зрения и слуха из достоверности
обыденного сознания, телесно оно выражается становлением отсутствия
обыденного сознания, становлением зрения слышанием и становлением слышания
зрением. Полноты присутствия обыденное сознание достигает временным
отсутствием, отсылая себя посредством письма повседневности и возвращаясь на
место - человеческое "Я" - посредством чтения письма, произнесения в-слух
увиденного в письме, т. е. становление присутствия обыденного сознания.
Становление присутствия обыденного сознания начинается с представления и им
заканчивается. Таков след мысли, так невидная и неслышная проходит через
обыденное сознание мысль, являясь его собственной достоверностью,
достоверностью достоверности обыденного сознания, т. е.
сверхдействительностью, перебирающей все обыденное сознание, будучи сама
перебираема перебираемым, ощупываема ощупываемым, ощущаема ощущаемым,
представляема представленными. След мысли и есть ход мысли. "Есть" только
мысль, движение же мысли не "есть". Двигается не мысль, но представление,
которое стоит ближе всего к нам в повседневности, по которому мы и измеряем
повседневности мыслями. Мышление и есть такое измерение повседневности
мыслями, образующее ценности, измеренные рас-стояния, связывания различного
в повседневности речью, образующее действительность обыденного сознания.
Представление есть. Таким образом, телесность человеческого тела, восприятие
чего-либо в повседневности по образу и подобию человеческого тела.
Представление имеет смысл позы собственного тела в повседневности, как она
значима для обыденного сознания. Представление есть схваченная в мысли
обыденного сознания поза его собственного тела и имеет смысл собственности
обыденного сознания на собственное человеческое тело. Представление задается
вопросом о телесности человеческого тела, о собственности обыденного
сознания на его собственное тело, являющийся частной в случае слуха и
общественной в случае зрения. Зрение и слух выражаются собственностью
обыденного сознания на собственное тело, общей с другими обыденными
сознаниями в случае зрения, что и выражается термином "метафизика" т. е.
вместе и после увиденного осуществляемое единство обыденных сознаний,
присущей только одному обыденному сознанию в случае слуха, что и выражается
термином "риторика", достоверностью обыденного сознания, которая достовернее
всякой достоверности и именуется "повседневностью". Достоверность есть
показывающая себя телесность, таким образом, достоверность обыденного
сознания есть скрывающая себя телесность, скрывающаяся в зрении и слухе,
прячущаяся перед представлением, на поверхности письма, над поверхностью
речи, всегда присутствующая в Книге. Телесность человеческого тела есть
мыслимость человеческой мысли, сама возможность мышления, коренящаяся в
повседневности. Что значит, что возможность коренится? Это значит, что как
обыденное сознание живет благодаря повседневности телесностью обыденного
сознания, так и мысль живет благодаря мышлению телесностью мысли. Иначе
говоря, по отношению к повседневности, действительному единому, есть
обыденное сознание, действительное многое, и только на перекрестье этих
отношений есть единое само по себе. Вера в обыденное сознание, и многое само
по себе, достаточность этой веры для истинности обыденного сознания, а
вместе - досто-верность, выбор между мышлением и повседневностью, выбирающий
и повседневность и мышлением посредством действительной мысли обыденного
сознания. Телесность обыденного сознания есть завершение в обыденном
сознании собственного тела как человеческого тела, тела, имеющего смысл,
дающего саму возможность говорения как простого наличия телесности.
Если становление присутствия обыденного сознания есть человеческое
восприятие (человеческое "Dasein" - "Это есть"), то "то, что есть", наличное
бытия есть телесность и как представление, т. е. возвращение-оборачивание
телесности в восприятие, постав наличного бытия в вот-бытие, есть говорение,
"внешний вид", идея риторики. Движение мысли от телесности к восприятию,
осуществляемое посредством представления в говорении, есть уже покой, идея
достоверности обыденного сознания. "Это", "Dasein", восприятие осуществимо,
поскольку есть другое обыденное сознание, другой человек, другое "Это",
"Dasein", восприятие, и оно читает эти строки, что по(раз)вворачивает
проблему доказательства бытия высшей сущности в горизонт - достоверность
обыденного сознания, осуществляемый как чтение. Горизонт всякого имени есть
достоверность этого имени, письмо-чтение. По мере приближения чтения к
письму, письмо удаляется, а чтение продвигается по Книге, "человек
выдвигается в Ничто", познает Вещь саму по себе посредством расстояния до
горизонта. Недостижимость горизонта вещи делает вещь в ее самых конечных
постижениях конечностью наших отношений с конкретным горизонтом. Предел,
который ставит человеческий разум попытками достижения горизонта, есть не
запрет перед непосильностью либо призрачностью цели, но конечная истина
вещи, понимаемой как рас-стояние повседневности, качественная ее
характеристика, и как горизонт мышления - временящееся бытие обыденного
сознания. Что значит, что человек имеет дело с вещами и верит в бога? Это
значит, что человеческое "Я" оказываясь. Пребывая в обыденном сознании
двигается по направлению к видимому его горизонту и вслушивается в
повседневность, проясняя неявный речевой гул посредством риторики; таким
образом, человеческое "Я" исследует обыденное сознание, осваивает его речью,
говорением, болтовней даже. Обыденное сознание есть жизненный мир
человеческого "Я". В этом смысле сознание бога или суть дела гения
раскрывается как прорыв человеческого "Я" к самой повседневности. Прорыв
этот начинается с сознания представления как нацеленности обыденного
сознания на повседневность, окна в повседневность на телесной оболочке
обыденного осознания. Так как обыденное сознание имеет множество телесных
оболочек, образуемых риторикой как непосредственным продолжением
человеческого тела, то мышление, проявляя волю к телесности, должно усилием
этой воли осуществлять изменение пространства обыденного сознания к
выстраиванию его представлений в единую проходимую линию, напротив друг
друга расположенных "окон". Торный путь представлений. Открытость обыденного
сознания посредством (через) всех своих представления и есть прорыв
человеческого "Я" к повседневности; выход Я к повседневности есть вхождение
в Я телесности от повседневности, а не растворение, либо разрушений телесных
оболочек обыденного сознания.
Усилие обыденного сознания к несокрытости своих представлений путем
образования действительного телесного ряда представлений, означающего
непрерывность риторики, именуется волей к телесности, волей к телу,
ценящейся в повседневности как показывающей, обособляющей пространство между
подсознанием и сверхсознанием, двумя крайними возможностями обыденного
сознания. Несокрытость представлений раскрывает их как средства вслушивания
человеческого Я в повседневность. Обыденное сознание есть сложнейший
аудиолокатор космоса повседневности человеческого "Я", существо устройства
которого коренится в риторике, употребляющей явление телесности, особого
свойства речи, проявляющегося в условиях мышления под воздействием мысли.
Свойства сверхпроводимости смысла через образование действительного рода
представлений, обуславливающего телесное присутствие риторической фигуры.
Риторическая фигура удостоверяется следующей последовательностью
представлений: присутствием - простым наличием обыденного сознания;
говорением - приведением обыденного сознания посредством речи в состояние
восприятия; отсутствием - выведением посредством языка, "письменной речи"
обыденного сознания из состояния восприятия в состояние представления, таким
"оставлением" человеческого тела обыденным сознанием, которое наиболее полно
представляет человеческое тело, каково оно есть в повседневности, ведь
представление есть отказ, дарующий бытие отказанному, отнимая бремя его у
отказывающего. Риторическая фигура есть "внешний вид" обыденного сознания,
средство осуществления обыденным сознанием своего присутствия, вид
доказательства бытия обыденного сознания. Риторическая фигура и есть
сущность вещи, "внешний вид" идеи, идея идеи.
Естественная и искусственная делимости риторики на риторические фигуры
и есть соответственные проблемы, известные под именем "математика" и
"физика". Обе эти проблемы имеют единственный исток: образование единой
риторики из риторических фигур как видов временного опыта (экспозиция,
дедукция, выведение самой риторики из видов риторического бытия). Именно в
горизонте этого вопроса обретает смысл проблема отношения части и целого,
единого и многого, к чему направляется и "Парменид" Платона, прописывающий
проговаривание "риторической фигуры" как в сторону отсутствия, так и в
сторону присутствия обыденного сознания, что стало возможным благодаря
письменному опыту образа обыденного сознания Парменида к речевому опыту
образа обыденного сознания Сократа. Риторическая фигура есть конкретное
значение (представление) связки "есть". Смысл связки "есть" состоит в том,
что есть более тонкое и существенное присутствие человеческого голоса,
нежели его "жанр", интонация, само произношение, и присутствие это
несокрыто. Это не покой - то физический, нейролингвистический анализ
звуковой природы человеческой речи. Это - обыденность нашего сознания,
истина достоверности самой по себе, осмысляющее действительным образом
начало повседневности, продумывание самого по себе. Риторика есть способ
основать мысль на осмыслении существа человеческого голоса как содержания
обыденного сознания и, как такового, как того вида бытие, в котором
конституируется мир человека, жизненный мир человеческого "Я". Человеческий
голос и есть человеческое присутствие в мире, благословленное
повседневностью. Тезис связки "есть" как всякий тезис есть некоторое
расстояние, расступание, разряжение повседневности перед обыденным сознанием
и, как расстояние - измерение посредством речи, употребляющее идею
горизонта, представляет из себя риторическую фигуру, заданную
последовательностью трех представлений телесности, иной обыденному сознанию:
суждением - присутствием письменности в повседневности; предложением -
существованием письменности в повседневности в виде текста, письмом;
высказыванием - отсутствием письменности в повседневности, достигаемым
посредством чтения, выведения письменности из состояния существования в
состояние сущности. Тезис связки "есть" есть, таким образом, измерение,
ограничивающее бытие письменности в повседневности. Измеряю, следовательно,
уменьшаю, употребляю. Человеческий голос есть нечто большее, нежели нам
представляется. Человеческий голос есть основание тезиса связки "есть", а
именно действительность, "вешний вид"всякого суждения, идея всякого
предложения, теории всякого высказывания - "Эйдос" всякого слова. Смыслом
слова является не его значение, но человеческий голос. Бытие этого мира
обретает свою конечность в противоречии человеческого голоса и обыденного
сознания. Разберем это противоречие подробнее. Риторика есть прежде всего
пространство речи. С точки зрения науки - это, по меньшей мере, так
называемое четырехмерное пространство. Но с точки зрения обыденного сознания
это пространство просто и односложно, поэтому ход нашего рассуждения будет
вполне сопоставим с первым знакомством с пространством в науке,
запечатлевающим в памяти понятие "измерение пространства", "числа измерений
пространства", "графических представлений пространства", "соотношение
пространства и времени". Под этими понятиями усматриваем мы одну и ту же
риторическую фигуру пространства, связанную более с существом риторики,
нежели с наукой. Пространство речи есть телесность события речи.
Событие речи изображается в письме риторическими фигурами и познается
посредством чтения - выведения риторики - принципа из различных видов
риторического рационализма - таково существование риторических фигур и
интерпретации текста. На деле же события речи несокрыто как мысль обыденного
сознания, особое взаимодействие мышления с повседневностью, именуемое
телесностью, несокрытым присутствием единой риторики, воплощенной конечным
образом бесконечности человеческого существования. Веществом, заполняющим
пространство риторики является письменность, основанная на конечном числе
представлений обыденного сознания, относительно неизменных. Пустотой
пространства риторики с одной стороны образовано (ограничено) обыденным
сознанием, с другой стороны ограничено человеческим голосом. Обыденное
сознание образует бытие пространства речи. Пространство речи имеет время и
бытие, существует во времени и в бытии. Внешним видом пространства речи
является образование имен вещей. Изображением пространства речи или
первичной записью служит бытие языка письмо, лежащее на определенной глубине
обыденного сознания и извлекаемое оттуда человеческим голосом. Противоречие,
таким образом, действительно существует как предмет речевого опыта мышления,
в чем сомневались многие философы, как-то Маркс, Гегель, и оно несокрыто как
одновременное существование непротиворечащих безразличных друг другу двух
типов - сил речи: осмысленной или смысловой речи, она же вопрошающая речь и
означающая речь, она же отвечающая речь. Первая речь принадлежит
человеческому голосу и представляет из себя путь в повседневности от
времени, вида риторики, к бытию, риторике самой по себе. Вторая речь
принадлежит обыденному сознанию и представляет из себя обратный путь в
повседневности от бытия, риторики самой по себе, ко времени, виду риторики.
Первая речь представляет из себя риторическую индукцию и именуется
"экзистенция" существование человека в повседневности. Вторая речь
представляет из себя риторическую дедукцию и именуется "интенция",
направленность обыденного сознания на себя самого, изменяющая повседневность
в меру своей осуществимости. Первая речь основывает себя на слухе, в ней
происходит лишь то, что может быть только услышано. Вторая речь основывает
себя на зрении, в ней совершается то, что может быть только увидено.
Осуществляемое мышлением в повседневности взаимодействие двух речей -
противо-речие создает эффект присутствия. Фон обыденного сознания - время
"Я" и часа самого бытия - бытия "Я" в пространстве риторике несокрытого
мышления, образуемой своей несокрытости саму идею расстояния, разнесенности
телесности обыденного сознания в разные дальние стороны для свободного
становления мышления, осуществления действительной непрерывности мысли.
Пространство риторики и есть сама несокрытость. Время Я и есть само время.
Бытие Я и есть само бытие. Время Я есть одно я. Бытие Я есть другое я. Оба Я
есть в Я. Я есть оба Я: Я времени и Я бытия. Смысл бытия в его несокрытости.
Несокрытость есть, и она есть пространство риторики. Несокрытость есть общий
смысл - исток зрения и слуха, различающий зрение и слух для образования
бытия восприятия, избавляя мышление от господства образов бытия восприятия,
господства письменности. Письменность образуется в пространстве риторики из
символов риторики на основании риторической символогии. Письменность есть
непрерывность риторического символа. Риторический символ есть посредник
между риторикой и каким-либо типом риторических фигур, выявленных до
непосредственности их присутствия. Риторический символ есть риторическая
функция, выявляющая различия между значением и символом как таковыми.
Риторический символ состоит из знака, означаемого и означающего и
представляет собой машину представления. Письменность есть значимость
риторики для времени человеческого бытия. Значимость есть существование
письменности самой по себе как присутствие риторики в мире. Письменность не
сама по себе есть возможность отсутствия риторики, тело риторики, телесность
риторики. Телесность есть то, что всегда только и описывается, предмет, "то,
что есть" письменности. Телесность есть то, что, описываясь, предстает.
Телесность есть то, что пишется, и то, что используется в письме -
письменность. Телесность есть то, что нужно, чтобы писать. Писать значит
иметь тело. Писать, значит, и быть телом. Писать, значит, становиться телом.
Читать, значит, иметь обыденное сознание. Итак, письмо есть время тела.
Чтение есть время обыденного сознания. Письмо-чтение есть время
противоречия, время человеческого голоса. Бытие обыденного сознания, бытие
тела, бытие человеческого голоса есть то, что несокрыто, присутствует здесь,
теперь и сейчас у истоков великой литературы. Оно есть и есть то, что не
есть ни письмо, ни чтение, что лишено письменности. Здесь, теперь и сейчас,
как они даются речи. Осмысленная речь представляется письмом. Означающая
речь представляется чтением.
Необходимо понимать, что пространство риторики видно при чтении, слышно
при письме, ощущается в письменности, осмысленно воспринимается в мышлении,
наличествует в повседневности, является рассудком в обыденном сознании,
противостоит человеческому голосу, несокрыто, как слух раскрывает
риторическое пространство как зрение, скрывающееся риторическим
пространством. Зрение прежде всего видит имена вещей, как они есть сами по
себе. Слух прежде всего слышит во всем имена вещей. Имя вещи есть то, что не
есть ни письмо, ни чтение. Имена вещи существуют сами по себе как услышанное
и увиденное. Если же вещи принадлежат либо письму, либо чтению, каковой фонт
лежит в основании риторической теории категории. Из вещей, а не из букв
состоит письменность, из вещей, совокупность которых - "богатство" образует
горизонт обыденного сознания. Письменность есть противостоящее телесности
окружение обыденного сознания. Имя вещи образуется не в сочетании букв, а в
сочетании письменности и телесности, раскрывающих нам одно и то же -
риторику. Имя вещи есть тождество идей вопроса и ответа как таковых. В
пространстве риторики возникают идеи. Вопрос есть возникновение идеи. Ответ
есть исчезновение идеи в понятии, появление понятия, присутствие которого
завершается возникновением идеи. Вопрос, таким образом, образуется на
поверхности самого ответа, представляющего из себя первичную меру отстояния
представления от воспринимающего человеческого "Я". Образование вопроса на
поверхности понятия есть становление части понятия ответа, начало делимости
понятия - непрерывности того или иного вида риторики на риторические
фигуры-идеи. Вопрос нарастает на ответ после долгого пребывания ответа в
мысли. Пребывание ответа в мышлении, а понятие в мышлении всегда пребывает
как ответ, есть перемещение смысла в мышлении по мышлению от одной
повседневности к другой сообразно непрерывности речи. Вопрос о смысле
чего-либо есть знак прохождения этого смысла через мышление, такое место
смысла в пространстве риторики расположение смысла по времени и бытию. Смысл
есть жизнь риторического пространства, которую проживает обыденное сознание,
зачиная в мышлении мыслью человеческий голос. Человеческий голос - дитя
мышления и обыденного сознания, которое зарождается в теле мышления,
оплодотворяемом мыслью обыденного сознания. Обыденное сознание и мышление
образуют семью, проживающую в речи как в доме, воспитывающую человеческий
голос. Обыденное сознание есть мужское начало человеческого голоса.
Противоречие мышления и обыденного сознания и определяет пол человеческого
голоса. Вступающий в противоречие с полом человеческого тела, определяющее
половую жизнь человеческого тела. Смысл эротики коренится в противоречивости
половости человеческого голоса половости человеческого тела, верящего в свое
обладание человеческим голосом. Жизнь риторического пространства выражается
половостью человеческого голоса. Слышимость человеческого голоса и есть его
половость, собирающая зрение во взгляд, видящее человеческое тело ведущим
половую жизнь. Обыденное сознание в отсутствие мышления и повседневности
стремится сделать человеческий голос бесполым, искривить, исказить
пространство риторики, что до определенного предела приводит к совершенно
противоположному результату. Обыденное сознание давит на пространство
риторики, на свое подсознание. Давление обыденного сознание на подсознание
лишь добавляет пола в голос. Риторическое давление, осуществляемое силой
речи, подсыпает пола в голос, настаивая представлением голос как напиток
телесности, приятно возбуждающий мышлением, оставляя в неприкосновенности
непосредственную половость человеческого тела, совершенно не занимаясь ею.
Половость человеческого тела есть становление повседневности
повседневностью. Половость человеческого голоса есть само присутствие
повседневности. Риторическое давление есть атмосфера, в которой живет
человеческое "Я", ощущая это давление только через письменность. Опыт,
который мы проделываем этой Книгой, сродни опыту Поиска. Он показывает
наличие в человеческой природе риторического давления. Письмо и чтение,
составляющие эту книгу простым присоединением друг к другу, минуя посредство
литературы, с той лишь проговариваемой оговоркой, что из этой книги выкачана
телесность, т. е. что она не описывает увиденное и услышанное автором в
жизни как действительное, не могут растащить в разные стороны самые мощные
обыденные сознания, хотя обе половинки Книги никак не скреплены друг с
другом, ведь риторика есть проект Книги, которую невозможно (трудно)
растащить обыденными сознаниями, возобновив былую беззаботность, привычность
обыденного сознания, продолжая осуществлять зрение и слух вне внимании к
речевому опыту. Зрение и слух могут осуществляться иначе, нежели это
привычно обыденному сознанию, а именно непривычным образом проходя через
речь как соответственно значение и смысл имени вещи. Восприятие еще раз
пропускается через орган восприятия теперь уже волею обыденного сознания, а
не вещи, воспринимаемой восприятием. Сама речь есть орган восприятия Орган