Суть нововведения состояла в следующем: четырнадцать человек – семь мужчин, семь женщин, все одинокие, все примерно одного возраста – встречаются в кафе «Старбакс», и организаторы сводят их друг с другом. На каждого из потенциальных партнеров дается по восемь минут, потом звонит колокольчик, и мужчина перемещается за следующий столик. Затем вы заполняете анкету, где напротив каждого имени ставите «да» или «нет». Если оценки совпадут, организаторы известят вас.
Найдя в Интернете сайт «блиц-знакомств», я узнала, что сие мероприятие имеет целью устройство еврейских браков и к участию в нем допускаются только евреи. Это было неплохо, но больше всего мне нравилась компактность предприятия. Время, стоимость, минимум затрачиваемых усилий – все это устраивало меня. Во-первых, очень мала вероятность того, что за восемь минут темы для разговора иссякнут. Во-вторых, вся беседа окажется короче, чем затянувшееся неловкое прощание, которым обычно заканчивались мои пробные свидания. (Здесь же меня выручал звонок колокольчика – что может быть проще?) Вступительный взнос составлял всего пятнадцать долларов – куда меньше, чем стоимость семи фрапуччино. К тому же устроители «блиц-знакомств» брали на себя весь поисковый процесс, всегда отнимавший время. Кто знает, может, действительно проще всего найти жениха, оказавшись в одной комнате с семью незнакомцами. Что, если Его Величество Случай поможет там, где бессильны научные расчеты?
Нэнси была, мягко говоря, не в восторге. «Ведь это же цинично, – сказала она. – Как можно оценить человека за восемь минут?»
Я подумала о том, скольких парней я оценила за восемь секунд, и решила, что восьми минут мне более чем достаточно – если даже я не почувствую искорку, то уж наверняка решу, есть ли у нас с ним хоть небольшой шанс. Если мои «кофейные встречи» были пробными свиданиями, то эти – предпробными. Правда, для того, чтобы за восемь минут определить хотя бы возможность искорки, я должна прийти на это свидание подготовленная, задавать точные вопросы – испытующие, но не докучливые, незамысловатые, но и не глупые, конкретные, но не сухие. Как обычно, я обратилась за помощью к друзьям, сомневаясь, впрочем, что они восприняли мою просьбу всерьез.
Так, один из предложенных вопросов был: «Вы не наркоман?»
Были и такие:
«Сколько участников в «Кингстон-трио»?
«Когда вы в последний раз заглядывали в пип-шоу?»
«Смогли бы вы сегодня же пойти ко мне домой и познакомиться с моими родителями? Думаю, моей бабушке вы понравитесь».
«Сколько раз в неделю вы смотрите «Закон и порядок»? Кто из помощников прокурора ваш любимый персонаж и почему? Если бы вам предстояло отправиться на необитаемый остров и вы могли взять с собой только один «сезон» «Закона и порядка», что бы это был за сезон?» (Требовалось перечислить актерский состав, а не год.)
Стало очевидно, что подбирать вопросы мне придется самой. В конце концов я остановилась на шести. На мой взгляд, они могли выявить интересы и увлечения мужчины. С листком в кармане я приехала в кафе «Старбаке»; его зарезервировали специально для нашей группы, поэтому в нем было сейчас необычайно тихо. Мы смущенно переминались с ноги на ногу, держа в руках кофейные чашки и косясь друг на друга. Мы отчетливо сознавали, что участвуем в необычном социальном эксперименте, но решались сказать друг другу только одно: «Как вы узнали об этом мероприятии?» Поскольку по плану каждый из нас получал на беседу с партнером по восемь минут, все разговоры вне этих рамок предположительно приносили дополнительные преимущества, и – по крайней мере так я сейчас думаю – каждый боялся, что его обвинят в нечестности. Оглядев всех семерых участников, я никем из них особенно не заинтересовалась, но не стала делать преждевременных выводов.
Дирижировал происходящим бодренький раввин; на вид он выглядел не намного старше участников (членам нашей группы было от двадцати пяти до тридцати пяти лет), но явно считал себя этаким брачным гуру. По моему мнению, вся его самоуверенность основывалась на том, что он нашел свою вторую половину, а мы – нет. Он разъяснил правила и сказал, что мы можем задавать собеседнику любые вопросы, кроме двух: 1) где он живет; 2) кто он по профессии. Это, как сказал он, нужно для того, чтобы оградить себя от опрометчивых суждений, основанных на «предубеждениях». Без первого вопроса я бы вполне обошлась (хотя ответы «у мамы» или «в гостинице» настораживают). Однако я не понимала, почему выбор профессии отнесли к разряду предубеждений.
И вот примерно как проходил вечер.
Соискатель номер 1 – МИТЧ
Отличительные особенности: невероятно похож на Дэнни Бонадуче в последних сериях «Семьи Патридж».
Я. Что вы предпочитаете делать по субботам?
С-1. В каком смысле?
Я. Ну, если бы вы могли провести субботу как вам хочется, что бы вы сделали?
С-1. Я по субботам работаю.
Я. Да, но я имею в виду в идеале, если бы вы не работали в субботу, как провели бы ближайшую?
С-1. Ну, мне хотелось бы, чтоб вокруг были здания европейской архитектуры XIX века, множество фонтанов, а рядом – красивая женщина. Часа три или четыре мы читали бы стихи, а потом под сенью фонтанов занялись бы любовью.
Соискатель номер 2 – АЖО
Отличительные особенности: привычка пощипывать жировую складку у себя под подбородком; на редкость маленькие, пухлые ручки.
С-2. Какую пищу вы предпочитаете?
Я. Вообще-то я ем почти все, кроме суши. Я люблю мексиканскую, итальянскую, тайскую, индийскую…
С-2. Что вы обычно заказываете, приходя в мексиканский ресторан?
Я. Вы что, хотите все восемь минут обсуждать тако?
Соискатель номер 3 – АРИ
Отличительные особенности: слишком сильный запах одеколона.
С-3. Мы только что так клево поболтали о музыке вон с той девчонкой. Она знает все альтер-команды, от которых я тащусь.
Я. Я рада за нее. За вас обоих.
С-3. Я прямо отпал. Ей нравится даже «Тробинг Грисл». А ведь это рок в чистом виде. Нет, ты даже не представляешь!
Я. Ты прав, я даже не представляю.
Соискатель номер 4 – БРЕТТ
Отличительные особенности: отсутствуют.
Из этих восьми минут я не помню абсолютно ничего.
После первых четырех «знакомств» последовал перерыв; к этому времени я уже сомневалась, что «блиц-знакомства» помогут найти того, кто пойдет со мной на свадьбу моей сестры, не. говоря уже о том, чтобы переспать с ним. Дело не в восьми минутах – напротив, меня очень радовало это ограничение. Но этот эксперимент напомнил мне, почему в свое время я придумала правила и просила друзей, предлагавших с кем-то свести меня, назвать три причины (не считая того, что их «классный парень» еврей и не женат), по которым мы с ним подошли бы друг другу.
Во время первых четырех «свидании» раввин расхаживал по залу, сложив на груди руки и покачивая головой, словно учитель начальных классов, наблюдающий, как его ученики пишут контрольную по арифметике. Во время перерыва он высказался в том духе, что нашим беседам недостает тонкости и глубины. «Не бойтесь спрашивать! – говорил он. – Спросите вашего собеседника о его основных жизненных приоритетах!» И мы продолжали.
Соискатель номер 5 – ААРОН
Отличительные особенности: вялое рукопожатие.
Я. Ну что ж, как выражается наш раввин, какие у вас жизненные приоритеты?
С-5 (после продолжительного молчания). Ну, я думаю, один из моих приоритетов – это разобраться в том, какие у меня приоритеты. Определить, знаете ли, вектор.
Я. Какой именно вектор?
С-5. Ну, например, решить для себя, была ли Тора продиктована самим Богом.
Я. А еще какие-нибудь приоритеты у вас есть?
С-5. Здоровье. Здоровье очень важная вещь.
Я. Полностью согласна с вами. И какие вы предпочитаете упражнения?
С-5. Я гуляю. Я, знаете ли, не хожу по спортзалам, там все слишком много о себе воображают.
Я. Что ж, может, вы хотите о чем-то спросить меня?
С-5. Да, непременно. Что вы понимаете под добротой?
Я. Ну, я думаю, доброта – это когда вы уступаете дорогу другому, даже если это не в ваших интересах. А как вы считаете?
С-5. Уважение. Когда, например, вы общаетесь со служащими кафе «Старбакс» и не ведете себя так, будто вы выше их, хотя они, тут уж ничего не поделаешь, всего лишь служащие кафе «Старбакс».
Соискатель номер 6 – МИКА
Отличительные особенности: столько геля на волосах, что кажется, будто они у него из пластика.
Я. Куда вы обычно ездите отдыхать?
С-6. Отдыхать?
Я. Нуда, я имею в виду, когда вы не работаете.
С-6. Да ну что вы, я не помню, когда в последний раз это делал. Но после окончания юрфака я, возможно, смотаюсь в Вегас, потому что потом у меня лет двадцать не будет такой возможности.
Соискатель номер 7 – ЭЛИ
Отличительные особенности: пристрастие к слову «охренительный» (см. ниже).
Я. Какие фильмы из виденных в прошлом году вам больше всего понравились?
С-7. Я видел только «Патриота» – это охренительный фильм. А ты?
Я. Мне нравится «Выскочка». Я так смеялась, что у меня живот заболел.
С-7. Ну, блин, ненавижу этот фильм. Охренительно тупой. Я хотел потребовать, чтобы мне вернули стоимость билета.
Я. А «Хай-Фай» вы видели? По-моему, очень смешной фильм.
С-7. У меня этот хренов Джон Кьюсак уже в печенках сидит. Лезет в каждую дырку – охренеть от него можно.
Снова прозвенел колокольчик, и я поняла, что время вышло. На свадьбу сестры я пойду одна.
21
Найдя в Интернете сайт «блиц-знакомств», я узнала, что сие мероприятие имеет целью устройство еврейских браков и к участию в нем допускаются только евреи. Это было неплохо, но больше всего мне нравилась компактность предприятия. Время, стоимость, минимум затрачиваемых усилий – все это устраивало меня. Во-первых, очень мала вероятность того, что за восемь минут темы для разговора иссякнут. Во-вторых, вся беседа окажется короче, чем затянувшееся неловкое прощание, которым обычно заканчивались мои пробные свидания. (Здесь же меня выручал звонок колокольчика – что может быть проще?) Вступительный взнос составлял всего пятнадцать долларов – куда меньше, чем стоимость семи фрапуччино. К тому же устроители «блиц-знакомств» брали на себя весь поисковый процесс, всегда отнимавший время. Кто знает, может, действительно проще всего найти жениха, оказавшись в одной комнате с семью незнакомцами. Что, если Его Величество Случай поможет там, где бессильны научные расчеты?
Нэнси была, мягко говоря, не в восторге. «Ведь это же цинично, – сказала она. – Как можно оценить человека за восемь минут?»
Я подумала о том, скольких парней я оценила за восемь секунд, и решила, что восьми минут мне более чем достаточно – если даже я не почувствую искорку, то уж наверняка решу, есть ли у нас с ним хоть небольшой шанс. Если мои «кофейные встречи» были пробными свиданиями, то эти – предпробными. Правда, для того, чтобы за восемь минут определить хотя бы возможность искорки, я должна прийти на это свидание подготовленная, задавать точные вопросы – испытующие, но не докучливые, незамысловатые, но и не глупые, конкретные, но не сухие. Как обычно, я обратилась за помощью к друзьям, сомневаясь, впрочем, что они восприняли мою просьбу всерьез.
Так, один из предложенных вопросов был: «Вы не наркоман?»
Были и такие:
«Сколько участников в «Кингстон-трио»?
«Когда вы в последний раз заглядывали в пип-шоу?»
«Смогли бы вы сегодня же пойти ко мне домой и познакомиться с моими родителями? Думаю, моей бабушке вы понравитесь».
«Сколько раз в неделю вы смотрите «Закон и порядок»? Кто из помощников прокурора ваш любимый персонаж и почему? Если бы вам предстояло отправиться на необитаемый остров и вы могли взять с собой только один «сезон» «Закона и порядка», что бы это был за сезон?» (Требовалось перечислить актерский состав, а не год.)
Стало очевидно, что подбирать вопросы мне придется самой. В конце концов я остановилась на шести. На мой взгляд, они могли выявить интересы и увлечения мужчины. С листком в кармане я приехала в кафе «Старбаке»; его зарезервировали специально для нашей группы, поэтому в нем было сейчас необычайно тихо. Мы смущенно переминались с ноги на ногу, держа в руках кофейные чашки и косясь друг на друга. Мы отчетливо сознавали, что участвуем в необычном социальном эксперименте, но решались сказать друг другу только одно: «Как вы узнали об этом мероприятии?» Поскольку по плану каждый из нас получал на беседу с партнером по восемь минут, все разговоры вне этих рамок предположительно приносили дополнительные преимущества, и – по крайней мере так я сейчас думаю – каждый боялся, что его обвинят в нечестности. Оглядев всех семерых участников, я никем из них особенно не заинтересовалась, но не стала делать преждевременных выводов.
Дирижировал происходящим бодренький раввин; на вид он выглядел не намного старше участников (членам нашей группы было от двадцати пяти до тридцати пяти лет), но явно считал себя этаким брачным гуру. По моему мнению, вся его самоуверенность основывалась на том, что он нашел свою вторую половину, а мы – нет. Он разъяснил правила и сказал, что мы можем задавать собеседнику любые вопросы, кроме двух: 1) где он живет; 2) кто он по профессии. Это, как сказал он, нужно для того, чтобы оградить себя от опрометчивых суждений, основанных на «предубеждениях». Без первого вопроса я бы вполне обошлась (хотя ответы «у мамы» или «в гостинице» настораживают). Однако я не понимала, почему выбор профессии отнесли к разряду предубеждений.
И вот примерно как проходил вечер.
Соискатель номер 1 – МИТЧ
Отличительные особенности: невероятно похож на Дэнни Бонадуче в последних сериях «Семьи Патридж».
Я. Что вы предпочитаете делать по субботам?
С-1. В каком смысле?
Я. Ну, если бы вы могли провести субботу как вам хочется, что бы вы сделали?
С-1. Я по субботам работаю.
Я. Да, но я имею в виду в идеале, если бы вы не работали в субботу, как провели бы ближайшую?
С-1. Ну, мне хотелось бы, чтоб вокруг были здания европейской архитектуры XIX века, множество фонтанов, а рядом – красивая женщина. Часа три или четыре мы читали бы стихи, а потом под сенью фонтанов занялись бы любовью.
Соискатель номер 2 – АЖО
Отличительные особенности: привычка пощипывать жировую складку у себя под подбородком; на редкость маленькие, пухлые ручки.
С-2. Какую пищу вы предпочитаете?
Я. Вообще-то я ем почти все, кроме суши. Я люблю мексиканскую, итальянскую, тайскую, индийскую…
С-2. Что вы обычно заказываете, приходя в мексиканский ресторан?
Я. Вы что, хотите все восемь минут обсуждать тако?
Соискатель номер 3 – АРИ
Отличительные особенности: слишком сильный запах одеколона.
С-3. Мы только что так клево поболтали о музыке вон с той девчонкой. Она знает все альтер-команды, от которых я тащусь.
Я. Я рада за нее. За вас обоих.
С-3. Я прямо отпал. Ей нравится даже «Тробинг Грисл». А ведь это рок в чистом виде. Нет, ты даже не представляешь!
Я. Ты прав, я даже не представляю.
Соискатель номер 4 – БРЕТТ
Отличительные особенности: отсутствуют.
Из этих восьми минут я не помню абсолютно ничего.
После первых четырех «знакомств» последовал перерыв; к этому времени я уже сомневалась, что «блиц-знакомства» помогут найти того, кто пойдет со мной на свадьбу моей сестры, не. говоря уже о том, чтобы переспать с ним. Дело не в восьми минутах – напротив, меня очень радовало это ограничение. Но этот эксперимент напомнил мне, почему в свое время я придумала правила и просила друзей, предлагавших с кем-то свести меня, назвать три причины (не считая того, что их «классный парень» еврей и не женат), по которым мы с ним подошли бы друг другу.
Во время первых четырех «свидании» раввин расхаживал по залу, сложив на груди руки и покачивая головой, словно учитель начальных классов, наблюдающий, как его ученики пишут контрольную по арифметике. Во время перерыва он высказался в том духе, что нашим беседам недостает тонкости и глубины. «Не бойтесь спрашивать! – говорил он. – Спросите вашего собеседника о его основных жизненных приоритетах!» И мы продолжали.
Соискатель номер 5 – ААРОН
Отличительные особенности: вялое рукопожатие.
Я. Ну что ж, как выражается наш раввин, какие у вас жизненные приоритеты?
С-5 (после продолжительного молчания). Ну, я думаю, один из моих приоритетов – это разобраться в том, какие у меня приоритеты. Определить, знаете ли, вектор.
Я. Какой именно вектор?
С-5. Ну, например, решить для себя, была ли Тора продиктована самим Богом.
Я. А еще какие-нибудь приоритеты у вас есть?
С-5. Здоровье. Здоровье очень важная вещь.
Я. Полностью согласна с вами. И какие вы предпочитаете упражнения?
С-5. Я гуляю. Я, знаете ли, не хожу по спортзалам, там все слишком много о себе воображают.
Я. Что ж, может, вы хотите о чем-то спросить меня?
С-5. Да, непременно. Что вы понимаете под добротой?
Я. Ну, я думаю, доброта – это когда вы уступаете дорогу другому, даже если это не в ваших интересах. А как вы считаете?
С-5. Уважение. Когда, например, вы общаетесь со служащими кафе «Старбакс» и не ведете себя так, будто вы выше их, хотя они, тут уж ничего не поделаешь, всего лишь служащие кафе «Старбакс».
Соискатель номер 6 – МИКА
Отличительные особенности: столько геля на волосах, что кажется, будто они у него из пластика.
Я. Куда вы обычно ездите отдыхать?
С-6. Отдыхать?
Я. Нуда, я имею в виду, когда вы не работаете.
С-6. Да ну что вы, я не помню, когда в последний раз это делал. Но после окончания юрфака я, возможно, смотаюсь в Вегас, потому что потом у меня лет двадцать не будет такой возможности.
Соискатель номер 7 – ЭЛИ
Отличительные особенности: пристрастие к слову «охренительный» (см. ниже).
Я. Какие фильмы из виденных в прошлом году вам больше всего понравились?
С-7. Я видел только «Патриота» – это охренительный фильм. А ты?
Я. Мне нравится «Выскочка». Я так смеялась, что у меня живот заболел.
С-7. Ну, блин, ненавижу этот фильм. Охренительно тупой. Я хотел потребовать, чтобы мне вернули стоимость билета.
Я. А «Хай-Фай» вы видели? По-моему, очень смешной фильм.
С-7. У меня этот хренов Джон Кьюсак уже в печенках сидит. Лезет в каждую дырку – охренеть от него можно.
Снова прозвенел колокольчик, и я поняла, что время вышло. На свадьбу сестры я пойду одна.
21
Подружка-вековушка
По-моему, пары, собирающиеся сочетаться браком, можно разделить на три категории: 1) романтики, мечтающие сделать свадьбу самым незабываемым, самым прекрасным и, уж конечно, «счастливейшим» днем в своей жизни; 2) солдаты, которые смотрят на изнурительные свадебные приготовления как на учебный лагерь для новобранцев, решая, удастся ли им с честью выдержать битвы за порядок при рассаживании приглашенных и испытание выбором подружки невесты; если удастся, то и сама супружеская жизнь им не страшна; 3) прагматики, стремящиеся устроить скромный, но запоминающийся день, с которого пойдет отсчет их новой жизни.
Когда я представляла себе собственную свадьбу – зная, что перспективы мои в настоящий момент нерадостные, я старалась пореже заниматься этим, – то понимала, что попадаю в категорию прагматиков. Мне грезилось маленькое застолье с самыми близкими людьми или бегство с возлюбленным в какой-нибудь уединенный горный пансионат, платье, на которое пошло явно меньше материи, чем на парашют, и быстрый нежный обмен клятвами. После этого состоится скромный банкет, и молодожены удалятся, чтобы предаться страстному и жаркому сексу – но это, возможно, уже другая фантазия.
На всех свадьбах романтиков, которые я видела, уделялось столько внимания деталям, что за ними терялась сама свадьба, и не случайно несколько таких браков продлились не дольше, чем предшествовавшая им помолвка. Кроме того, новобрачные так жаждали, чтобы этот день был «прекраснейшим», что даже небольшая неприятность раздувалась до размеров катастрофы и служила предлогом для жалоб типа «Шафер надрался (мать жениха надела не то платье, раввин забыл наши имена), и это погубило нашу свадьбу».
Самые типичные свадьбы устраивали солдаты. Как по неписаному закону все дети мечтают попасть в Диснейленд, а выпускники школы – нанять для своего знаменательного дня лимузины, так существуют и неписаные правила для сочетающихся браком пар. По канонам на свадьбе должно быть от 150 до 200 приглашенных, банкет устраивают в дорогой гостинице, подружки невесты всегда одеты в платья цвета морской волны (покрой их явно выбирает старшая из подружек, и ей он идет куда больше, чем другим), первый танец немного неуклюжий (если, конечно, жених и невеста заранее его не отрепетировали), оркестр наяривает «С любовью друг к другу» и «Пей до дна», жених и невеста обходят гостей, жених и невеста угощают друг друга свадебным тортом, невеста бросает букет и т. д. и т. п.
Хотя подобные мероприятия неизменно сопровождаются чудовищной нервотрепкой – я слышала такие рассказы, после которых тренировка «морских котиков» покажется детской забавой, – проходят он и обычно гладко, всеми неувязками пренебрегают и в дальнейшем никогда не упоминают о них. Я не желала себе такой свадьбы, но должна признать, они отвечают своему назначению. По крайней мере все мои друзья, у которых были такие свадьбы, до сих пор женаты.
Только вникнув в замысловатые подробности, сопровождающие подготовку к свадьбе моей сестры, я поняла, что существует еще и четвертая категория: действоустроители. Эти пары видели в своем знаменательном дне не просто торжественную церемонию, не просто освященную временем традицию, но возможность проявить воображение и организаторский талант. Насколько мне известно, Джен и Джон – единственные представители этой категории, но они стали образцом для всех, кто пожелает последовать их примеру.
Конечно, такая свадьба вполне соответствовала их натуре. Джон был актером, а Джен – что ж, Джен и была действоустроительницей. Она мобилизовала несколько дюжин владельцев «фольксвагенов»-«жуков» с тем, чтобы они по-особому замысловато расставили свои машины на парковочной площадке: с одной стороны подъезжали красные, с другой – зеленые, синим следовало припарковаться с раскрытыми дверями и откинутыми крышами. В газете это назвали «Танцем маленьких "жуков"».
Джон всецело поддерживал Джен, полную решимости сделать свою свадьбу необычной, нестандартной. Нет, сестра не собиралась устраивать ничего экстраординарного, скакать, например, по синагоге нагишом; ее творческую энергию, как всегда, обуздывало безупречное чувство стиля. Но ни заурядной гостиницы, ни одинаковых платьев подружек невесты, ни трюфелей в коробках сердечком на ее свадьбе не было. Торжественная церемония должна была состояться в самой старой и величественной синагоге Лос-Анджелеса; девять подружек невесты и девять друзей жениха могли одеться по своему выбору, но обязательно прилично случай, затем все перемещались в самый шикарный отель Лос-Анджелеса, построенный в 1920 году в стиле ар-деко – с громадной лестницей, великолепными канделябрами и такими высокими потолками, что дух захватывало.
Хотя затраты на это удовольствие были наверняка не меньше, чем валовой национальный продукт Малави, а членам моего семейства в результате всего этого грозил курс медикаментозного лечения у психиатра (если не электрошок), я считала, что Джен – молодчина. Но был еще восьмистраничный цветной буклет на три тысячи слов, и, ознакомившись с ним, я почувствовала: Джен перегнула палку. Экземпляры буклета, повествующего о развитии взаимоотношений Джона и Джен, лежали на каждом столике, чтобы гости забирали их на память. Джен создала трогательное повествование о главных вехах их пути – первые встречи, обращение Джона в иудаизм, проявление в Джен любви к кошкам, визит Джона к Анжеле, избавивший его от «конского хвостика». Но не все содержание буклета было столь благостным. Там описывалась и их первая ссора, и посещение психотерапевта – его, ее и, наконец, совместные.
Мама и папа, прочитав набросок буклета, пришли в ужас. Если у родителей и был какой-нибудь пунктик, так это соблюдение внешних приличий, и, с их точки зрения, буклет им не соответствовал. Мама сказала Джен: «Свадебный банкет – не место для перемывания грязного белья», а та заявила, что она «бежит от действительности».
«Люди должны понять, что свадьба – это не сусальная сказочка, – вскипела Джен. – Мы с Джоном проделали громадную работу! Нам столько пришлось пережить!»
Родители начали спорить, но скоро зашли в тупик. Тогда Джен в поисках сочувствия и поддержки обратилась ко мне. Так уж заведено между нами. Хоть мы и очень разные, нам не составляло труда создать общий у фронт, если приходилось противостоять родителям, когда они проявляли чрезмерное возбуждение, забывчивость, непоследовательность или неразумность. Если такое происходило, мы говорили о них как об «этих людях» («Представляешь, эти люди не выносят «Криминальное чтиво»!»), и сейчас, когда над буклетом Джен нависла угроза цензуры, я заранее знала, у кого она будет искать поддержки.
«Ты только подумай, эти люди все равно что Джесси Хелмс [15]и его половина», – в ярости проговорила она. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что многое могла бы на это ответить. Например: «Да уж, они порой такие твердолобые» или «Я знаю, это совершенно недопустимо. Это ведь твоя свадьба, ты вольна делать все, что хочешь».
Но правда в том, что на этот раз мнение родителей я показалось мне вполне разумным. Я сомневалась, надо ли нашим друзьям и родственникам знать, сколько усилий потратили Джен и Джон, чтобы оказаться перед алтарем. Разве не лучше, чтобы это было просто данностью? Может, переживи они какой-нибудь смертельный недуг или потеряй в результате стихийного бедствия все свое имущество, это и заслуживало бы упоминания, но разве кого-то интересует, сколько раз они ходили к психотерапевту? Их близким друзьям и так все известно, а какой-нибудь троюродный дедушка Меир из Миссури вполне обойдется без таких откровений.
«Если вся эта психотерапия огорчила родителей, – сказала я сестре, – почему бы тебе это не выкинуть? Разве это так уж важно?»
Она бросила трубку. Я нарушила главное правило детей: никогда не принимать в споре сторону родителей. Это стало началом холодной войны.
Что и говорить, причиной последующих враждебных актов один только этот эпизод считать нельзя. Вот уже несколько месяцев, как между мною и Джен появилась трещина, которая все увеличивалась. В отношениях одиноких женщин с замужними это не редкость, у меня уже было так кое с кем из подруг, и случай с Джен не стал для меня неожиданностью, но, оглядываясь назад, я понимаю, что свадьба сестры стала как бы символом всей этой незадачливой практики.
Трещина поначалу бывает маленькой, почти незаметной. Возможно, вы даже поклянетесь, что никакое замужество не помешает вашей дружбе, но как ни старайтесь, вскоре вы начнете ощущать, как мало-помалу трещина между вами расширяется.
Вы по-прежнему общаетесь, но теперь только днем по телефону или по Интернету. Вы больше не разговариваете по телефону поздно вечером – она либо не отвечает, либо дает понять, что ужасно занята. Когда вам все-таки удается поговорить (как правило, это ваша инициатива; если раньше вы звонили друг другу примерно одинаково часто, то сейчас в девяти из десяти случаев звоните вы), в ее речи преобладает местоимение «мы», например: «Мы так устали от меню «Калифорнийской пиццы» или «Нам так нравится новый тренажерный зал, а больше всего мы любим велотренажер!». И вы задаетесь вопросом: в какой момент она утратила собственное мнение?
Между вами исчезло главное связующее звено – сочувствие по поводу неудачных знакомств, и вы переключаетесь на формальные расспросы («Как работа?», «Как предки?», «Ты видела новый фильм с Дензелом Вашингтоном?»), Вы замечаете, что, хоть она и старается изображать понимание, на самом деле она настроена на другую волну, и вы ощущаете те 85 процентов внимания, которые проявляют люди, просматривающие свою электронную почту, говоря по телефону.
Разумеется, вы не только меньше беседуете, но и реже видитесь. Вместе поужинать или пойти в кино она приглашает вас только тогда, когда ее вторая половина уезжает в командировку или встречается с приятелями. Если вы просите ее о встрече, она никогда не даст согласия, не получив разрешения, – процесс, развивающийся по цепочке «вы – она – он – она – вы», может занять до двух суток, и обычно дело заканчивается тем, что она обещает через три недели перекусить с вами в ресторанчике по соседству с ее домом.
В тех редких случаях, когда вы встречаетесь втроем, это кажется вам странным. Еще больше удивляют вас поздравительные открытки, где написано: «С любовью, Синди и Дэн» – хоть вы и видели этого Дэна всего два раза в жизни. Ваша холостяцкая жизнь настолько отличается от их супружеской, что, когда вы рассказываете им о своей, они воспринимают ваши истории как комедию положений. Само собой, вы в состоянии перенести их смех, но все-таки это ведь ваша жизнь.
Проходит несколько лет, и становится очевидно: то сочувствие и доверие, что было между вами, ныне сильно уменьшилось. В худшем случае из-за различия в статусе вашу некогда крепкую дружбу заменяет обмен поздравительными открытками.
О нас с Джен нельзя этого сказать – в конце концов, невозможно забыть о существовании сестры, особенно в такой семье, как моя, имеющей обыкновение собираться чаще, чем конгресс. Но правда в том, что к тому времени, как мы с Джен перестали разговаривать, она уже три года жила не одна – и так и не изведала, что значит быть одной, когда тебе уже за тридцать. Великий Водораздел свел Наше и прежде нечастое общение к кратким сухим перебранкам. Их суть сводилась к тому, что Джен не понимала, почему я не проявляю бурных восторгов по поводу ее предстоящей свадьбы. Я же не понимала, почему она решила, что я должна их проявлять.
Оглядываясь назад, я сознаю: Джен и в самом деле нелегко было понять, почему я вместо того, чтобы со всей семьей поехать в Канзас-Сити на ее третий по счету предсвадебный банкет с подношениями, предпочла кататься на велосипеде и читать книгу о разных версиях убийства Джонбенетт Рэмзи. К тому времени я, уже очень далекая от ее жизни, решила, что Джен простит мне невнимание, а заодно и интерес к обнаруженным на месте преступления микрочастицам одежды Пэтси Рэмзи. В конце концов, у Джен ведь был жених и восемь других подружек, готовых всячески угождать ей.
Но Джен не поняла меня – да и как она могла? Джен знала одно: свадьба должна стать самым важным днем в ее жизни, и она лезла из кожи вон, чтобы сделать этот день совершенно особенным. А ее сестра – настоящая стерва.
Все последние недели перед свадьбой я думала, что не выдержу и взорвусь. Однако произошла странная вещь: утром великого дня я проснулась почти в таком же состоянии, как зомби. За ночь мое сознание так изменилось, как если бы я пережила сильнейшее душевное потрясение: я перестала реагировать на происходящее. Свадьба казалась уже не катастрофой, а обычной рутиной, заставляющей нас перешагнуть через груду грязного белья.
Я не слишком заботилась о своем внешнем виде, и его никак нельзя было назвать превосходным. Красная безрукавка с блестками, красная бархатная юбка до пола и черные бархатные туфли на невысоком каблуке. Все это было мне не особенно к лицу. Я выбрала все это, когда ходила по магазинам с сестрой, и выбрала потому, что, во-первых, это было в общем-то ничего, во-вторых, это было надето на мне в примерочной «Сакса» в тот момент, когда часы показали 13.00, а я не могла позволить себе болтаться в шмоточных магазинах Беверли-Хиллз больше трех часов.
Вам, уже знающим всю подноготную, наверняка любопытно, как происходило само действо. Увы, должна разочаровать вас: находясь в состоянии зомбированности, я не смогла составить детального отчета. Я не помню, как моя сестра – а в числе ее свиты и я сама – шла к алтарю, не помню раввина, не помню, как светились от счастья мои родители (в том, что они светились, сомневаться не приходится), не помню, как Джон и Джен обменялись клятвами. Стёрлись из памяти цветы, и украшения, и платья подружек невесты, наверняка великолепные, а также точное число родственников, которые по окончании церемонии подходили ко мне и спрашивали: «Ну что, когда твоя очередь?» (Хотя я уверена, что этих было очень много.)
Помню же я очень мало и все какими-то разрозненными вспышками. Одна из самых ярких: в синагоге, перед тем как начали фотографировать, крик сестры: «Мое платье! Мое платье!», словно это самое платье загорелось на ней. Думаю; все дело было в бретелях. Джен заказала платье у живущего в Нью-Йорке модельера-японца, и тот сотворил приталенное, расшитое бисером шифоновое одеяние, держащееся на тонюсеньких бретельках.
Помню, как Джон и Джен снялись, стоя на вершине гостиничной лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой. Джен в белых перчатках по локоть и взятом напрокат норковом палантине машет собравшимся, словно Джеки Онассис.
– Она что, принимает нас за папарацци? – услышала я голос одного из гостей.
Я помню, что поднялась на сцену и поздравляла Джона и Джен в присутствии 220 гостей. Помню, я думала при этом: как странно, что я, подружка невесты, за всю свадьбу ни разу с ней не поговорила (мы не общались и во время банкета, хоть в суматохе этого никто и не заметил). Помню я и то, что положение сестры невесты избавило меня от унижения столиком для одиноких. Вместо этого меня окружило бесчисленное множество кузин и подруг. Немало времени заняло чтение буклетов, представлявших собой компромисс между сестрой и родителями: психотерапия осталась, но описания ссор были сильно смягчены.
Что до бабки и деда, то они не только дожили до знаменательного Дня, но и – уж это я помню – чувствовали себя превосходно. Когда перед въездом на территорию отеля «Мерседес» дедушки Джулиуса оказался зажат в потоке машин, с которым не справлялись перегруженные работой служащие, дедушка разразился такой многоэтажной бранью, какой в Америке не слыхивали с тех пор, как Ричард Прайер [16]заболел рассеянным склерозом.
Когда я представляла себе собственную свадьбу – зная, что перспективы мои в настоящий момент нерадостные, я старалась пореже заниматься этим, – то понимала, что попадаю в категорию прагматиков. Мне грезилось маленькое застолье с самыми близкими людьми или бегство с возлюбленным в какой-нибудь уединенный горный пансионат, платье, на которое пошло явно меньше материи, чем на парашют, и быстрый нежный обмен клятвами. После этого состоится скромный банкет, и молодожены удалятся, чтобы предаться страстному и жаркому сексу – но это, возможно, уже другая фантазия.
На всех свадьбах романтиков, которые я видела, уделялось столько внимания деталям, что за ними терялась сама свадьба, и не случайно несколько таких браков продлились не дольше, чем предшествовавшая им помолвка. Кроме того, новобрачные так жаждали, чтобы этот день был «прекраснейшим», что даже небольшая неприятность раздувалась до размеров катастрофы и служила предлогом для жалоб типа «Шафер надрался (мать жениха надела не то платье, раввин забыл наши имена), и это погубило нашу свадьбу».
Самые типичные свадьбы устраивали солдаты. Как по неписаному закону все дети мечтают попасть в Диснейленд, а выпускники школы – нанять для своего знаменательного дня лимузины, так существуют и неписаные правила для сочетающихся браком пар. По канонам на свадьбе должно быть от 150 до 200 приглашенных, банкет устраивают в дорогой гостинице, подружки невесты всегда одеты в платья цвета морской волны (покрой их явно выбирает старшая из подружек, и ей он идет куда больше, чем другим), первый танец немного неуклюжий (если, конечно, жених и невеста заранее его не отрепетировали), оркестр наяривает «С любовью друг к другу» и «Пей до дна», жених и невеста обходят гостей, жених и невеста угощают друг друга свадебным тортом, невеста бросает букет и т. д. и т. п.
Хотя подобные мероприятия неизменно сопровождаются чудовищной нервотрепкой – я слышала такие рассказы, после которых тренировка «морских котиков» покажется детской забавой, – проходят он и обычно гладко, всеми неувязками пренебрегают и в дальнейшем никогда не упоминают о них. Я не желала себе такой свадьбы, но должна признать, они отвечают своему назначению. По крайней мере все мои друзья, у которых были такие свадьбы, до сих пор женаты.
Только вникнув в замысловатые подробности, сопровождающие подготовку к свадьбе моей сестры, я поняла, что существует еще и четвертая категория: действоустроители. Эти пары видели в своем знаменательном дне не просто торжественную церемонию, не просто освященную временем традицию, но возможность проявить воображение и организаторский талант. Насколько мне известно, Джен и Джон – единственные представители этой категории, но они стали образцом для всех, кто пожелает последовать их примеру.
Конечно, такая свадьба вполне соответствовала их натуре. Джон был актером, а Джен – что ж, Джен и была действоустроительницей. Она мобилизовала несколько дюжин владельцев «фольксвагенов»-«жуков» с тем, чтобы они по-особому замысловато расставили свои машины на парковочной площадке: с одной стороны подъезжали красные, с другой – зеленые, синим следовало припарковаться с раскрытыми дверями и откинутыми крышами. В газете это назвали «Танцем маленьких "жуков"».
Джон всецело поддерживал Джен, полную решимости сделать свою свадьбу необычной, нестандартной. Нет, сестра не собиралась устраивать ничего экстраординарного, скакать, например, по синагоге нагишом; ее творческую энергию, как всегда, обуздывало безупречное чувство стиля. Но ни заурядной гостиницы, ни одинаковых платьев подружек невесты, ни трюфелей в коробках сердечком на ее свадьбе не было. Торжественная церемония должна была состояться в самой старой и величественной синагоге Лос-Анджелеса; девять подружек невесты и девять друзей жениха могли одеться по своему выбору, но обязательно прилично случай, затем все перемещались в самый шикарный отель Лос-Анджелеса, построенный в 1920 году в стиле ар-деко – с громадной лестницей, великолепными канделябрами и такими высокими потолками, что дух захватывало.
Хотя затраты на это удовольствие были наверняка не меньше, чем валовой национальный продукт Малави, а членам моего семейства в результате всего этого грозил курс медикаментозного лечения у психиатра (если не электрошок), я считала, что Джен – молодчина. Но был еще восьмистраничный цветной буклет на три тысячи слов, и, ознакомившись с ним, я почувствовала: Джен перегнула палку. Экземпляры буклета, повествующего о развитии взаимоотношений Джона и Джен, лежали на каждом столике, чтобы гости забирали их на память. Джен создала трогательное повествование о главных вехах их пути – первые встречи, обращение Джона в иудаизм, проявление в Джен любви к кошкам, визит Джона к Анжеле, избавивший его от «конского хвостика». Но не все содержание буклета было столь благостным. Там описывалась и их первая ссора, и посещение психотерапевта – его, ее и, наконец, совместные.
Мама и папа, прочитав набросок буклета, пришли в ужас. Если у родителей и был какой-нибудь пунктик, так это соблюдение внешних приличий, и, с их точки зрения, буклет им не соответствовал. Мама сказала Джен: «Свадебный банкет – не место для перемывания грязного белья», а та заявила, что она «бежит от действительности».
«Люди должны понять, что свадьба – это не сусальная сказочка, – вскипела Джен. – Мы с Джоном проделали громадную работу! Нам столько пришлось пережить!»
Родители начали спорить, но скоро зашли в тупик. Тогда Джен в поисках сочувствия и поддержки обратилась ко мне. Так уж заведено между нами. Хоть мы и очень разные, нам не составляло труда создать общий у фронт, если приходилось противостоять родителям, когда они проявляли чрезмерное возбуждение, забывчивость, непоследовательность или неразумность. Если такое происходило, мы говорили о них как об «этих людях» («Представляешь, эти люди не выносят «Криминальное чтиво»!»), и сейчас, когда над буклетом Джен нависла угроза цензуры, я заранее знала, у кого она будет искать поддержки.
«Ты только подумай, эти люди все равно что Джесси Хелмс [15]и его половина», – в ярости проговорила она. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что многое могла бы на это ответить. Например: «Да уж, они порой такие твердолобые» или «Я знаю, это совершенно недопустимо. Это ведь твоя свадьба, ты вольна делать все, что хочешь».
Но правда в том, что на этот раз мнение родителей я показалось мне вполне разумным. Я сомневалась, надо ли нашим друзьям и родственникам знать, сколько усилий потратили Джен и Джон, чтобы оказаться перед алтарем. Разве не лучше, чтобы это было просто данностью? Может, переживи они какой-нибудь смертельный недуг или потеряй в результате стихийного бедствия все свое имущество, это и заслуживало бы упоминания, но разве кого-то интересует, сколько раз они ходили к психотерапевту? Их близким друзьям и так все известно, а какой-нибудь троюродный дедушка Меир из Миссури вполне обойдется без таких откровений.
«Если вся эта психотерапия огорчила родителей, – сказала я сестре, – почему бы тебе это не выкинуть? Разве это так уж важно?»
Она бросила трубку. Я нарушила главное правило детей: никогда не принимать в споре сторону родителей. Это стало началом холодной войны.
Что и говорить, причиной последующих враждебных актов один только этот эпизод считать нельзя. Вот уже несколько месяцев, как между мною и Джен появилась трещина, которая все увеличивалась. В отношениях одиноких женщин с замужними это не редкость, у меня уже было так кое с кем из подруг, и случай с Джен не стал для меня неожиданностью, но, оглядываясь назад, я понимаю, что свадьба сестры стала как бы символом всей этой незадачливой практики.
Трещина поначалу бывает маленькой, почти незаметной. Возможно, вы даже поклянетесь, что никакое замужество не помешает вашей дружбе, но как ни старайтесь, вскоре вы начнете ощущать, как мало-помалу трещина между вами расширяется.
Вы по-прежнему общаетесь, но теперь только днем по телефону или по Интернету. Вы больше не разговариваете по телефону поздно вечером – она либо не отвечает, либо дает понять, что ужасно занята. Когда вам все-таки удается поговорить (как правило, это ваша инициатива; если раньше вы звонили друг другу примерно одинаково часто, то сейчас в девяти из десяти случаев звоните вы), в ее речи преобладает местоимение «мы», например: «Мы так устали от меню «Калифорнийской пиццы» или «Нам так нравится новый тренажерный зал, а больше всего мы любим велотренажер!». И вы задаетесь вопросом: в какой момент она утратила собственное мнение?
Между вами исчезло главное связующее звено – сочувствие по поводу неудачных знакомств, и вы переключаетесь на формальные расспросы («Как работа?», «Как предки?», «Ты видела новый фильм с Дензелом Вашингтоном?»), Вы замечаете, что, хоть она и старается изображать понимание, на самом деле она настроена на другую волну, и вы ощущаете те 85 процентов внимания, которые проявляют люди, просматривающие свою электронную почту, говоря по телефону.
Разумеется, вы не только меньше беседуете, но и реже видитесь. Вместе поужинать или пойти в кино она приглашает вас только тогда, когда ее вторая половина уезжает в командировку или встречается с приятелями. Если вы просите ее о встрече, она никогда не даст согласия, не получив разрешения, – процесс, развивающийся по цепочке «вы – она – он – она – вы», может занять до двух суток, и обычно дело заканчивается тем, что она обещает через три недели перекусить с вами в ресторанчике по соседству с ее домом.
В тех редких случаях, когда вы встречаетесь втроем, это кажется вам странным. Еще больше удивляют вас поздравительные открытки, где написано: «С любовью, Синди и Дэн» – хоть вы и видели этого Дэна всего два раза в жизни. Ваша холостяцкая жизнь настолько отличается от их супружеской, что, когда вы рассказываете им о своей, они воспринимают ваши истории как комедию положений. Само собой, вы в состоянии перенести их смех, но все-таки это ведь ваша жизнь.
Проходит несколько лет, и становится очевидно: то сочувствие и доверие, что было между вами, ныне сильно уменьшилось. В худшем случае из-за различия в статусе вашу некогда крепкую дружбу заменяет обмен поздравительными открытками.
О нас с Джен нельзя этого сказать – в конце концов, невозможно забыть о существовании сестры, особенно в такой семье, как моя, имеющей обыкновение собираться чаще, чем конгресс. Но правда в том, что к тому времени, как мы с Джен перестали разговаривать, она уже три года жила не одна – и так и не изведала, что значит быть одной, когда тебе уже за тридцать. Великий Водораздел свел Наше и прежде нечастое общение к кратким сухим перебранкам. Их суть сводилась к тому, что Джен не понимала, почему я не проявляю бурных восторгов по поводу ее предстоящей свадьбы. Я же не понимала, почему она решила, что я должна их проявлять.
Оглядываясь назад, я сознаю: Джен и в самом деле нелегко было понять, почему я вместо того, чтобы со всей семьей поехать в Канзас-Сити на ее третий по счету предсвадебный банкет с подношениями, предпочла кататься на велосипеде и читать книгу о разных версиях убийства Джонбенетт Рэмзи. К тому времени я, уже очень далекая от ее жизни, решила, что Джен простит мне невнимание, а заодно и интерес к обнаруженным на месте преступления микрочастицам одежды Пэтси Рэмзи. В конце концов, у Джен ведь был жених и восемь других подружек, готовых всячески угождать ей.
Но Джен не поняла меня – да и как она могла? Джен знала одно: свадьба должна стать самым важным днем в ее жизни, и она лезла из кожи вон, чтобы сделать этот день совершенно особенным. А ее сестра – настоящая стерва.
Все последние недели перед свадьбой я думала, что не выдержу и взорвусь. Однако произошла странная вещь: утром великого дня я проснулась почти в таком же состоянии, как зомби. За ночь мое сознание так изменилось, как если бы я пережила сильнейшее душевное потрясение: я перестала реагировать на происходящее. Свадьба казалась уже не катастрофой, а обычной рутиной, заставляющей нас перешагнуть через груду грязного белья.
Я не слишком заботилась о своем внешнем виде, и его никак нельзя было назвать превосходным. Красная безрукавка с блестками, красная бархатная юбка до пола и черные бархатные туфли на невысоком каблуке. Все это было мне не особенно к лицу. Я выбрала все это, когда ходила по магазинам с сестрой, и выбрала потому, что, во-первых, это было в общем-то ничего, во-вторых, это было надето на мне в примерочной «Сакса» в тот момент, когда часы показали 13.00, а я не могла позволить себе болтаться в шмоточных магазинах Беверли-Хиллз больше трех часов.
Вам, уже знающим всю подноготную, наверняка любопытно, как происходило само действо. Увы, должна разочаровать вас: находясь в состоянии зомбированности, я не смогла составить детального отчета. Я не помню, как моя сестра – а в числе ее свиты и я сама – шла к алтарю, не помню раввина, не помню, как светились от счастья мои родители (в том, что они светились, сомневаться не приходится), не помню, как Джон и Джен обменялись клятвами. Стёрлись из памяти цветы, и украшения, и платья подружек невесты, наверняка великолепные, а также точное число родственников, которые по окончании церемонии подходили ко мне и спрашивали: «Ну что, когда твоя очередь?» (Хотя я уверена, что этих было очень много.)
Помню же я очень мало и все какими-то разрозненными вспышками. Одна из самых ярких: в синагоге, перед тем как начали фотографировать, крик сестры: «Мое платье! Мое платье!», словно это самое платье загорелось на ней. Думаю; все дело было в бретелях. Джен заказала платье у живущего в Нью-Йорке модельера-японца, и тот сотворил приталенное, расшитое бисером шифоновое одеяние, держащееся на тонюсеньких бретельках.
Помню, как Джон и Джен снялись, стоя на вершине гостиничной лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой. Джен в белых перчатках по локоть и взятом напрокат норковом палантине машет собравшимся, словно Джеки Онассис.
– Она что, принимает нас за папарацци? – услышала я голос одного из гостей.
Я помню, что поднялась на сцену и поздравляла Джона и Джен в присутствии 220 гостей. Помню, я думала при этом: как странно, что я, подружка невесты, за всю свадьбу ни разу с ней не поговорила (мы не общались и во время банкета, хоть в суматохе этого никто и не заметил). Помню я и то, что положение сестры невесты избавило меня от унижения столиком для одиноких. Вместо этого меня окружило бесчисленное множество кузин и подруг. Немало времени заняло чтение буклетов, представлявших собой компромисс между сестрой и родителями: психотерапия осталась, но описания ссор были сильно смягчены.
Что до бабки и деда, то они не только дожили до знаменательного Дня, но и – уж это я помню – чувствовали себя превосходно. Когда перед въездом на территорию отеля «Мерседес» дедушки Джулиуса оказался зажат в потоке машин, с которым не справлялись перегруженные работой служащие, дедушка разразился такой многоэтажной бранью, какой в Америке не слыхивали с тех пор, как Ричард Прайер [16]заболел рассеянным склерозом.