Шоу Бернард. Карьера одного борца

   - Дело вовсе не в этом. Вы рассуждаете не как мужчина, а как большое дитя. Я вовсе не сержусь за ваш поступок по отношению к Люциану, хотя должна вам признаться, что он очень обижен. Обижена и миссис Хоскин, к дому которой вы не выказали должного уважения.
   - Я чувствовал, что вы будете недовольны мной. Если бы я знал, что вы здесь, я не произнес бы ни одного слова. Вы считаете, что я создан для того, чтобы позволять другим топтать меня каблуками. Другой на моем месте раздробил бы ему голову.
   - Вы, может быть, не знаете, что джентльмены никогда не дробят друг другу головы в обществе, как бы ни была велика нанесенная обида?
   - Я ничего не знаю. - Жалобным самоуничижением проговорил Кэшель. Все, что я ни сделаю, все плохо. Пусть это удовлетворит вас.
   - Мне не доставляет никакого удовольствия отыскивать ваши недостатки, мистер Байрон. Вы очень низкого мнения обо мне, если так думаете.
   - Совсем нет, - живо сказал Кэшель. - Это вовсе не значит, что я худого мнения о вас.
   - Вы, может быть, не сознаете, что это нехорошее мнение. Но оно от этого не становится хорошим.
   - Пусть будет так. Вы правы. Я опять говорю глупости.
   - Но это меня вовсе не радует. Мне хотелось бы, чтобы мы оба были правы и согласны друг с другом. Понятно ли вам мое желание?
   - Не совсем, но я с ним все же согласен. Остальное ведь неважно.
   - Нет, мне хочется, чтобы вы поняли меня. Я постараюсь объяснить вам. Вам кажется, будто я хочу быть умнее других людей. В этом вы ошибаетесь. Я хочу, напротив, чтобы все знали то, что я знаю.
   Кэшель недоверчиво засмеялся и покачал головой.
   - Вы сами ошибаетесь в себе. Вы вовсе не хотите, чтобы кто-нибудь был так же умен, как вы: это противоречит человеческой природе. Вам хочется, чтобы люди были лишь настолько умны, чтобы понимать, что вы умнее их и что вы можете одержать над ними верх. Но вам было бы очень неприятно, если бы они могли побить вас умом.
   Лидия не пыталась больше убеждать его; она задумчиво посмотрела на него и тихо проговорила:
   - Эти метафоры из области борьбы стали у вас какой-то навязчивой идеей. Вы слишком увлеклись современными учениями о борьбе за существование и смотрите на жизнь, как на вечную войну.
   - Конечно. Что такое жизнь, как не война? Кто не побеждает, тот должен погибнуть. Ловкачи и умники выигрывают все ставки и забирают себе львиную долю всех прибылей, делясь только с продажными негодяями, которые оказывают им подлые услуги. Черт на земле всегда помогает дурным и сильным, а слабые навеки обречены на гибель. В книжках жизнь не так описывают. Но она именно такова. Уж это я знаю, поверьте мне.
   - Вы говорите несколько резко, но, пожалуй, верно. Однако эти слова как-то не подходят к простаку, которого вы хотели изобразить из себя несколько минут тому назад. Поздравляю вас с прекрасными актерскими способностями.
   - Убей меня Бог, если я что-нибудь понимаю из того, что вы говорите! Я больше похож на лошадь, чем на актера. Этой насмешкой вы хотите, верно, отомстить мне за вашего двоюродного брата.
   - Лидия серьезно и с сомнением посмотрела на него. Он инстинктивно выпрямился, как будто почувствовал какую-то опасность.
   - Значит, вы не поняли? - в раздумье сказала Лидия. - Тогда я испытаю подлинность вашей глупости через ваше послушание. Хотите?
   - Глупость? Ну, ладно.
   - Послушаетесь ли вы меня, если я прикажу вам что-то сделать? - дерзко спросила она.
   - Я готов для вас в огонь и воду! - с жаром сказал Кэшель.
   Лидия на минуту замолчала, удивленная странной искренностью его восклицания. Уже с меньшей решительностью она продолжала:
   - Вам лучше не просить извинения у мистера Уэббера: отчасти потому, что вы этим только подчеркнете, что обидели его, а главным образом потому, что он, пожалуй, все равно не простит вас. Но прежде чем уходить отсюда, подойдите к миссис Хоскин и скажите: "Я очень сожалею, что не умел сдержать себя..."
   - Совсем, как по Шекспиру, не правда ли?
   - Вот видите: мое испытание удалось. Теперь я вижу, что вы только представляетесь. Однако это не меняет моего мнения, что вы должны извиниться перед хозяйкой дома.
   - Хорошо. Я не знаю, что вы называете испытанием и почему считаете, что я представляюсь. Но я хочу быть с вами согласным. Я попрошу извинения у хозяйки и даже у вашего двоюродного брата, если хотите.
   - Нет, я вовсе не хочу этого. Впрочем, это вас не касается. Вы должны поступить, как вы считаете нужным, а не как мне хочется.
   - Я считаю нужным сделать только то, что вы хотите. Я даже не спрашиваю, есть ли что-нибудь между вами и вашим двоюродным братом.
   - А вы хотели бы знать о наших отношениях? - удивленно спросила Лидия, не понимая его неожиданного замечания.
   - Неужели вы скажете мне? - воскликнул Кэшель. - Я поклянусь, что у вас золотое сердце, если вы сделаете это!
   - Конечно, скажу. Между нами существует старая, чисто родственная дружба. Больше ничем мы не связаны. Я говорю вам это, потому что мое молчание на этот счет вы могли бы понять совершенно неверно.
   - Я очень рад этому, - весь просияв, сказал Кэшель. - Он недостоин вас. Но он вам ровня, черт его побери.
   - Он мой двоюродный брат и преданный друг. Поэтому не посылайте его, пожалуйста, к черту.
   - Я сознаю, что мне не следовало говорить этого. Мне следовало бы лучше послать к черту собственное поведение.
   - Однако это нисколько не исправило бы его, по-моему.
   - Вы правы. Вы могли бы даже не делать мне этого намека.
   - Вы положительно невозможны, мистер Байрон. - Никаких намеков я не делала. Вы для меня до сих пор странная загадка. Однако не лучше ли вам послушать игру г-жи Шимплицкой?
   - Мне кажется, что меня очень легко разгадать, - огорченно сказал Кэшель. - Из всех женщин в мире я взял бы только вас в жены; но вы слишком богаты и знатны для меня. Хотя мне не суждено иметь счастья жениться на вас, я все же имею право сказать вам, что другой жены я не хотел бы.
   - Странный подход к вопросу, - постаралась пошутить Лидия, хотя краска залила ее щеки. - Позвольте запретить вам безусловно и навсегда говорить со мной об этом. Я хочу быть откровенной с вами, мистер Байрон. Я не знаю, ни кто вы, ни что вы за человек. И мне кажется, что вы до сих пор старались скрыть от меня то и другое.
   - И вы, надеюсь, никогда не найдете ответа на эти вопросы, - нахмурился Кэшель. - Таким образом, как видите, мы с вами не на том пути, где можно прийти к какому-нибудь соглашению.
   - Да, - подтвердила Лидия. - Сама я ни из чего не делаю секретов и не разгадываю чужих секретов. Я не люблю их и даже не уважаю. И ваши шутки мне совсем не нравятся.
   - Вы называете это шутками! Может быть, вы подозреваете, что я переодетый принц? Вы могли бы отнестись серьезнее к моим словам. Если бы у вас был какой-нибудь секрет, мисс Кэру, и его обнаружение вызвало бы ваше изгнание из общества, в котором вы вращаетесь, вы бы, уверяю вас, старательно бы скрывали его. Даже если бы на вас не было никакой вины. Приходится считаться с предрассудками и недоброжелательством людей, мисс Кэру.
   - Я не разделяю всех предрассудков нашего общества, - сказала Лидия, после некоторого размышления. - Если я когда-нибудь узнаю ваш секрет, не делайте слишком поспешного заключения, что вы упали в моем мнении.
   - Вы как раз единственный человек на земле, для которого мой секрет должен бы остаться навсегда тайной. Но вы все-таки скоро откроете его. Эх, - горько усмехнулся Кэшель, - я так же хорошо всем известен, как Трафальгарский сквер. Но я не в силах признаться вам ни в чем, хотя я так же сильно ненавижу секреты, как и вы. Давайте не говорить об этом. Перейдем лучше на другой предмет.
   - Я думаю, что мы достаточно долго разговаривали. Музыка уже кончилась. Сейчас сюда придут гости и станут, вероятно, расспрашивать меня про моего знакомого, который произнес такую странную речь.
   - Действительно, это очень возможно, - заволновался Кэшель. - Обещайте, что вы ничего не скажете им.
   - Нет, я не могу дать вам такого обещания.
   - Господи! Ну, я очень прошу вас.
   - Я уже говорила вам, что не люблю и не уважаю секретов. Сейчас я не намерена просить у вас никаких разъяснений. Но, может быть, я изменю свое мнение на этот счет. До тех же пор у нас не должно быть с вами более продолжительных бесед. Может быть, даже мы с вами больше никогда не встретимся. Знайте, что я слишком богата и знатна, как вы говорили, только для одного - для обмана. Прощайте.
   Прежде чем он успел ответить ей что-нибудь, Лидия уже была в другом конце комнаты, посреди оживленно беседующей группы гостей. Кэшель был совсем подавлен последними словами Лидии. Но он быстро овладел собой, подошел к проходившей около него хозяйке и стал прощаться.
   - Я ухожу, миссис Хоскин. Благодарю вас за приятный вечер. Очень сожалею, что не умел вовремя сдержать себя. До свидания.
   Всегда быстрая на ответ и знавшая на память весь лексикон светских любезностей, миссис Хоскин на этот раз не нашлась, что сказать странному гостю в ответ на его извинение. Она только подала ему руку, которую тот осторожно пожал, как будто бы это была рука новорожденного. Затем, он повернулся к двери, перед которой как раз стоял, загораживая проход, художник Адриан Герберт.
   - Простите, сэр, - сказал Кэшель, взяв художника под руку и отстранив его с такой легкостью, будто это был не живой человек, а манекен из витрины портняжной мастерской. Мистер Герберт обернулся с негодованием, но Кэшель уже спускался с лестницы.
   На одной из лестничных площадок он сошелся с Люцианом и Алисой.
   - До свидания, мисс Гофф. Как приятно видеть на ваших щеках цвет деревенских роз.
   Затем понизив голос, он обратился к Люциану:
   - Забудьте маленькую неприятность, которую я вам доставил. Если ваши друзья станут вас спрашивать об этом, скажите, что вы имели дело с Кэшелем Байроном, и спросите их, могли бы они как-нибудь лучше защитить себя. До свидания, мистер Уэббер.
   Люциан вежливо простился с ним, хотя охотно бы сбросил своего обидчика через перила лестницы. Алиса же чувствовала какой-то почти суеверный страх перед Кэшелем с тех пор, когда Лидия так резко отозвалась о нем во время их разговора в вагоне. Оба они почувствовали облегчение, когда выходные двери закрылись за Кэшелем.
   7
   В тот сезон, который Алиса впервые проводила в столице, лондонское общество было сильно занято делами Южной Африки, где ставились на карту судьбы английского владычества. В Лондон прибыл экзотический африканский король, с которым английское министерство хотело жить в дружбе, т.е. фактически подчинить его себе, так как формальное завоевание его владений было бы хлопотливо, дорого и не обещало пока никаких особенных выгод. Руководители английской политики хотели поразить коронованного гостя картиной величия и мощи столицы империи. Но его, свободного от европейских предрассудков, трудно было не только удивить или поразить, но даже просто позабавить в столице. Чуждый идеи, будто горсточка частных людей в праве владеть богатствами всей страны и заставлять других отдавать им большую часть доходов от своих трудов только за получение возможности жить и работать в этой стране, он не был в состоянии понять, почему такой богатый и могущественный народ состоит главным образом из бедняков, которые в то же время создают своими руками несметные богатства, и почему та горсточка, которая накопляет и растрачивает эти богатства, не кажется много счастливее бедняков. Короля с самого приезда охватил непонятный для всех страх: дымный и туманный воздух Лондона казался насыщенным ядовитыми испарениями злодейств и преступлений кишащего в нем народа; боялся он и за свою жизнь, так как слышал, что в Европе в королей стреляют на улицах, и что даже английская королева, которая из всех монархов считалось в наибольшей безопасности от покушений, была постоянно окружена полудюжиной сыщиков. Поэтому африканский король очень неохотно покидал отведенный ему дворец. Пока удалось только уговорить его посетить Вульвический Арсенал, обозрение которого должно было, по мнению английских политиков, предостеречь короля от слишком буквального понимания религии милосердия, исповедуемой англичанами. Таким образом, министерство колоний, которому было поручено попечение о короле, оказалось в сильном затруднении, и лучшие умы министерства были заняты отысканием развлечений, которые могли бы скрасить оставшиеся дни пребывания экзотического гостя в Лондоне.
   Через три дня после вечера у миссис Хоскин Люциан Уэббер навестил свою двоюродную сестру в ее доме около Риджент Парка и среди разговора о разных предметах сообщил ей:
   - В министерстве колоний родилась блестящая мысль. Король, оказывается, большой любитель спорта и сам недурной борец. Ему, верно, будет интересно узнать, как обстоит это дело в Лондоне. Поэтому в его честь устраивается большой военно-спортивный праздник.
   - Что это такое? - спросила Лидия. - Я никогда не бывала на таких праздниках; название его вызывает в воображении только скучный ряд штыков и солдат в мундирах.
   - О, нет, это будут разнообразные фехтовальные, военные и гимнастические упражнения, спортивные состязания и так далее.
   - Я хочу видеть это! Поедете ли вы со мной, Алиса?
   - Не знаю, прилично ли дамам присутствовать на таком празднике? - с опаской спросила Алиса.
   - Все дамы из общества будут там, чтобы видеть короля, - сказал Люциан. - Олимпийское гимнастическое общество взяло на себя организацию невоенной части программы, и оно ожидает, что будет все лучшее общество.
   - А вы будете, Люциан?
   - Если мне удастся выкроить время. Если же нет, я попрошу Вортингтона сопровождать вас. Он в этих делах понимает больше меня. С ним вам будет интереснее.
   - Непременно раздобудьте нам его, - попросила Лидия.
   - Не понимаю, почему вы так любите лорда Вортингтона, - заметила Алиса. - У него, правда, хорошие манеры, но кроме этого у него нет никаких достоинств. К тому же он страшно молод. Я не выношу его разговоров. Он умеет говорить только о лошадях и конюшнях.
   - Надеюсь, что он скоро вырастет из своего мальчишеского увлечения спортом, - покровительственно сказал Люциан.
   - Вероятно, - ответила Лидия. - Но чем он тогда станет?
   - Должно быть, более рассудительным человеком, - невозмутимо заметил Люциан.
   - Будем надеяться, - Лидия впала в обычный свой тон легкой насмешки над двоюродным братом. - Однако мне больше нравится человек, увлекающийся спортом, чем джентльмен, который ничем не увлекается.
   - Я с вами согласен, хотя об этом можно было бы поспорить. - Что касается меня, я не вижу необходимости, чтобы лорд Вортингтон тратил свои силы исключительно на лошадиные скачки. Мне кажется, что и вы не сочтете недостойной внимания его политическую деятельность, для которой он предназначен своим общественным положением.
   - Конечно, тактика партий может быть занимательна, даже увлекательна, если хотите. Но чем это лучше скачек? Жокеи и тренеры лошадей, по крайней мере, знают свое дело. Этого нельзя сказать про членов парламента. Разве так уж приятно сидеть на скамье Палаты Общин или Лордов и слушать любительские рассуждения о предметах, которые надоели уже сто лет назад всякому, кто серьезно изучал политические вопросы?
   - Вы не понимаете общественной жизни, Лидия. Всякий раз, как вы высказываетесь по политическим вопросам, вы только подтверждаете мое убеждение, что женщины органически неспособны понимать их.
   - Вполне естественно, что вы так думаете, Люциан. Для вас Палата Общин - это центр мироздания. Для меня же это только собрание малообразованных джентльменов, которые портят всякое дело, за которое берутся, и еще смеют утверждать, что я недостаточно умна, чтобы восседать рядом с ними.
   - Лидия, - с досадой произнес Люциан, вы знаете, что я высоко ценю женщин в уделенной им области...
   - Тогда предоставьте им другую область, и может быть, они заставят вас уважать себя и в ней. К огорчению своему, должна сказать, что мужчины в их области не вызывают во мне уважения. Однако довольно об этом. Мне нужно еще кое-что сделать, прежде чем выйти из дома. Это важнее, чем салонный спор консерватора и суфражистки. Простите меня. Я оставлю вас на пять минут.
   Она вышла из комнаты. Тогда Люциан обратил свое внимание на Алису. Она еще не совсем освободилась от своей прежней неуверенности и боязни перед светскими людьми и особенно теперь, оставшись одна в комнате с молодым человеком, сухо выпрямилась на своем кресле и старалась вести себя, как можно сдержаннее.
   - Надеюсь, что моя двоюродная сестра не успела еще привить вам свои странные взгляды, мисс Гофф? - сказал Люциан.
   - Нет, - ответила Алиса. - Она такая странная, у нее такая сложная натура. Вообще я не думаю, чтобы у женщин могли быть какие-нибудь взгляды. Конечно, есть убеждения, которые свойственны всякой женщине: например, мы все знаем, что католицизм хуже нашей религии. Но это вряд ли можно назвать взглядом: это было бы унижением такой высокой истины. Я думаю, что женщины не должны вмешиваться в политику.
   - Я понимаю вас и совершенно с вами согласен. Лидию действительно нельзя сравнивать с другими женщинами. Она много жила за границей; ее отец, под влиянием которого она росла, был очень странный человек. А даже самые ясные головы, если они развиваются вне прямого влияния английской жизни, впадают в самые необычайные предрассудки. Очень жалко, что такая сила ума и широкая образованность уклонились в Лидии в столь пагубную сторону. Преимущества, которыми наградила Лидию природа, налагают известные обязанности на женщину ее положения. А она относится к этим обязанностям даже не просто равнодушно, а с какой-то непонятной враждебностью.
   - Я никогда не говорю с нею об этом. Я слишком мало образованна, чтобы понимать их. Но доброта мисс Кэру ко мне безгранична. При этом она, кажется, и не сознает, как она великодушна. Я никогда не смогу отплатить ей за ее внимание ко мне.
   Лидия вернулась, одетая в длинное серое платье и большую фетровую шляпу со свертком бумаг в руке.
   - Я иду в Британский музей, - объявила она.
   - На прогулку? Одна? - удивленно сказал Люциан, осматривая ее костюм.
   - Да. Лишите меня прогулок - и вы лишите меня здоровья. Отнимите у меня возможность уходить одной, куда я хочу и когда я хочу, - и вы отнимете у меня всю мою свободу. Вот пункты моей Хартии Вольностей. Но я сейчас не настаиваю на том, чтобы гулять непременно одной. Если вам по дороге, можете проводить меня через Риджент Парк. Я буду рада вашему обществу.
   Люциан посмотрел на часы, как будто размышляя, принять ли ему приглашение. Затем объявил, что охотно пойдет с нею.
   Был тихий летний послеполуденный час. В парке было много гуляющих. Люциану не нравилось всеобщее внимание, которое привлекала к себе его двоюродная сестра. Женщины с неприязненным любопытством оглядывали ее и, не стесняясь, оборачивались, чтобы подивиться ее костюму. Мужчины прибегали ко всевозможным хитростям, чтобы заглянуть ей в лицо, не показавшись слишком дерзкими. Иные останавливались в нескрываемом восхищении при виде красивой, со вкусом одетой девушки, иные подчеркнуто улыбались. Это сердило Люциана до того, что он готов был побить всякого встречного. Наконец он решился предложить Лидии сойти с аллеи и перерезать парк без дороги по лужайке. Когда они вышли из-под деревьев аллеи на первую открытую поляну, Люциан смутно почувствовал красоту летнего неба, прелесть зеленого парка, романтизм такой уединенной прогулки в шумном городе и понял, что ему не найти лучшего времени для произнесения тех слов, которыми он уже давно мечтал сделать свои отношения с Лидией более близкими и более прочными. Но вместо этого он сразу заговорил о дороговизне содержания городских парков, к чему он имел касание по своему официальному положению. Лидия, мало интересовавшаяся подобными вопросами, все же сочла, что это недурной предмет для беседы во время прогулки, и поддерживала разговор. Но скоро они вышли из парка и попали на шумную улицу. Грохот городского движения заставил их замолчать на минуту, пока они не завернули в один из таких маленьких переулков. Там Люциан вдруг, почти неожиданно для себя, произнес:
   - Есть очень дурная сторона в том, когда в руках у независимой девушки находятся большие богатства. Она никогда не может быть уверенной, что... Но тут его мысли как-то странно спутались; он невольно умолк, притворившись, будто закончил свою мысль и вполне ею доволен.
   - Вы имеете в виду, что у нее не может быть уверенности в нравственном праве на свое богатство? Эта мысль раньше очень смущала меня; но это уже давно прошло.
   - Что за странная мысль! - почти возмутился Люциан. - Я говорил совсем не об этом. Я хотел сказать, что она не может быть уверенной в бескорыстии своих друзей.
   - Это меня беспокоит еще менее. Я вовсе не ищу совершенно бескорыстных друзей, потому что их можно найти только среди идиотов и помешанных. Таких людей, основой дружбы которых бывает корысть, я не боюсь, потому что им не удалось бы скрыть это от меня. А что касается моих друзей вообще, то я не настолько безрассудна, чтобы требовать и ждать, что они совсем забудут о моем богатстве.
   - Так вы не верите, что может найтись человек, которому вы были бы дороги совершенно так же, как если бы вы были бедны?
   - Может быть, такие люди и есть. Но я не хочу сближаться с ними. Они бы постоянно желали, чтобы я обеднела и стала им ровней, за что я вовсе не была бы им благодарна. Я очень ценю уважение, какое возбуждает в других мое богатство. Это единственное мое оружие против зависти, которое оно вызывает в очень многих.
   - Значит, вы отказались бы поверить в бескорыстие человека, который... который бы...
   - Который бы захотел жениться на мне? Наоборот, я бы последняя согласилась поверить, что мужчина может предпочесть мои деньги мне самой. Если он независим по своему состоянию и может создать себе положение в обществе без моей помощи, я бы стала презирать его, видя, что он не решался жениться на мне из опасения глупых толков. Я ни могу признать мужчину вполне джентльменом, если он не стоит выше таких опасений. Но если у него нет денег, нет положения, если он не может без помощи моего богатства пробиться в жизни, я сочту его за простого авантюриста и соответственно с этим поступлю по отношению к нему, - если только не полюблю его.
   - Если не полюбите его?
   - Да. Если бы это случилось, это изменило бы мои чувства, мое внутреннее отношение к нему, но не повлияло бы на мои поступки. Я ни при каких обстоятельствах не выйду замуж за авантюриста. Легче освободиться от недостойной любви, чем от недостойного мужа.
   Люциан ничего не ответил. Он шел большими, неровными шагами, почему-то внимательно рассматривая каменную настилку тротуара и постукивая по ней палкой. Через некоторое время он неуверенно поднял глаза на Лидию и тихо проговорил:
   - Не пройдетесь ли вы со мной по Бедфордскому скверу. Я должен вам сказать кое-что.
   Лидия молча пошла за ним. Они прошли уже большую часть сквера, когда Люциан наконец заговорил:
   - Мне начинает казаться, что здесь не место для серьезного разговора. Простите, что я напрасно заставил вас сделать обход.
   - Мне это очень не нравится, Люциан. Если вы затеяли вести со мной беседу о чувствах, то лучше места вам не найти. Если о другом - то лучше будет, если вы вовсе никогда не скажете мне этого, чем откладывать. Отсрочка - всегда ошибка, даже в вашей политике. А в делах со мной - это вдвойне ошибка, потому что я органически не терплю никаких отлагательств.
   - Хорошо, - совсем растерянно пробормотал Люциан. Поговорим сейчас. Только пусть сначала пройдет этот господин.
   Господин прошел.
   - Дело в том, Лидия, что... Нет, право, мне очень трудно говорить здесь.
   - Да говорите же наконец, - нетерпеливо сказала Лидия, напрасно прождав несколько минут. - Вы уже два раза начинали и все не можете дойти до сути вашего дела.
   Опять наступило молчание. Лидия с сомнением посмотрела на него.
   - Уж не собираетесь ли вы жениться? Не это ли признание связывает ваш язык?
   - Да, но я хочу, чтобы вы приняли близкое участие в этом событии.
   - Очень мило с вашей стороны. То-то вы в таком странном состоянии. Однако договаривайте до конца, Люциан. Вы начинаете быть смешным.
   - Вы нисколько не хотите облегчить моего затруднения. Это нехорошо, Лидия. Может быть, у вас есть женское предчувствие моих мыслей, и вы нарочно смущаете меня?
   - Ничего не понимаю. У меня нет никаких предчувствий - ни женских, ни каких-либо других. Даю вам слово, если вы сейчас же не объясните, в чем дело, я поворачиваюсь и иду в музей!
   - Я не нахожу подходящих слов, - в страшном затруднении и смущении сказал Люциан. - Я верю, что вы не припишите дурных мотивов моему... моему... предложению... Хотя я сознаю, что, с точки зрения общепринятых взглядов, довольно странным может показаться мое предложение соединить вашу жизнь с моей, но...
   Внезапная перемена, происшедшая в Лидии, убедила его, что он уже достаточно высказался.
   - Я никогда не думала об этом, - после долгого молчания произнесла Лидия. - Сколь многого не замечаешь в жизни до тех пор, пока не ушибешься, столкнувшись с тем, о существовании чего и не подозреваешь. Вы должны серьезнее подумать о том, что вы предлагаете мне, Люциан. Отношения, существующие теперь между нами - лучшие из всех, которые возможны при глубокой противоположности наших характеров. Зачем же вы хотите изменить их?
   - Я хочу сделать их только более близкими и прочными, а не изменять их.
   - То, что вы предлагаете, пожалуй, только разрушило бы их, - задумчиво сказала Лидия. - Мы не можем работать рядом друг с другом. Различие наших мнений коренится в слишком большом различии самого существа наших личностей.