Шоу Боб. Деревянные космолеты

   Они были слишком примитивны, чтобы образовать жизнеспособную симбиотическую цивилизацию. Максимум, что им удалось, это избежать на какое-то время вырождения.
   В случае с этой спорой симбона природа тоже играла вслепую, но на этот раз ей не посчастливилось сорвать куш. Через несколько поколений сверхмногоножкам предстояло вымереть, не оставив заметного следа в истории планеты. Они и вовсе остались бы незамеченными, если бы их телепатические посылы не воздействовали угнетающе на психику людей, которым доводилось селиться в их ареале.
   Однако второй симбоновой споре повезло гораздо больше…
   – Сонди! – Если бы не полный муки возглас Бартана Драмме, Толлер и дальше холодным взглядом исследователя проникал бы в глубины времени и пространства. – Умоляю, не говори так! Ведь это не могло случиться с тобой!
   – Нет, Бартан, именно со мною это и случилось. Я вступила в контакт со второй спорой, и теперь я тоже симбонит.
   На главной палубе воцарилась напоенная ужасом тишина, и когда Бартан вновь заговорил, в его тихом голосе появился надрыв:
   – Сонди, значит ли это, что я тебя потерял? Неужели ты умерла для меня? Неужели ты теперь… одна из них?
   – Нет. Облик мой не изменился, и в душе я все то же человеческое существо… Но… как бы это объяснить… У меня больше сил. Я пыталась тебя остановить, но ты не послушался… Наверно, теперь я могу признаться: мне плохо на этой холодной, дождливой планете. Я хочу вернуться и снова жить среди таких, как я.
   – Ты по-прежнему моя жена?
   – Да, Бартан, но тщетно мечтать о таких вещах. Я – узница, но ты и твои спутники не в состоянии ничего изменить. Любая попытка будет равносильна самоубийству.
   По кораблю раскатился диковатый хохот.
   – Сонди, твои слова дают мне силу тысячи исполинов! Я прилечу и увезу тебя домой!
   – На это очень мало надежды.
   – Простите, но мы должны еще кое-что узнать, – не без смущения вмешался Толлер в разговор супругов. – Если вы не в союзе с этими… симбонитами, то почему отправились к ним на Дальний Мир? Как это произошло?
   – Как только спора попала в нервную систему, моя судьба была решена. Однако чем выше стоит носитель на эволюционной лестнице, тем длительней покорение его организма. Больше года я провела в полукоматозном состоянии и все это время не контролировала свою телепатическую способность. На каком-то этапе метаморфозы со мной на связь вышли дальнемирские симбониты и сразу поняли, что произошло.
   Они не воинственны и не алчны, насилие – не в их характере, однако они достаточно хорошо изучили человеческую натуру, чтобы опасаться возникновения на Верхнем Мире цивилизации, основанной на союзе симбонов и людей. Поэтому дальнемирские симбониты построили космолет, опираясь на принципы, которых мне вовек вам не объяснить, и прилетели на Верхний Мир. Они поспешили тайно выкрасть меня, чтобы я не успела зачать ребенка. Для них это было необходимостью, поскольку дети моих детей тоже родились бы симбонитами, и со временем им подобные населили бы всю планету. Более высокая исходная ступень эволюции позволила бы им легко обогнать дальнемирских симбонитов, и несмотря на огромную перестройку психики своих носителей, будущие властелины Верхнего Мира почти неизбежно унаследовали бы человеческое пристрастие к войнам и покорению других народов. Рано или поздно они бы высадились на Дальний Мир. И потому было решено, что я останусь здесь насовсем.
   – Гораздо проще было бы тебя убить, – высказал Завотл мысль, пришедшую на борту «Колкоррона» не одному ему.
   – Да, именно такой образ человеческого мышления заставил симбонитов похитить меня. Но, как я уже говорила, их раса не кровожадна, а посему они ограничились тем, что изолировали меня от моих соплеменников, предоставив возможность умереть естественной смертью. Но они допустили промах, не помешав мне связаться с Бартаном в стремлении утешить его. А с моей стороны было ошибкой не предугадать столь ужасного исхода… Иначе бы я не дала о себе знать. – На бесстрастном лице Сондевиры – одновременно и близкой, и далекой – вдруг промелькнула печаль. – И теперь я в ответе за все, что вас постигнет.
   – Но почему с нами обязательно должна случиться беда? – впервые обратилась к Сондевире Бериза. – Судя по твоим словам, дальнемирцы – трусы, каких поискать. Разве они осмелятся встать у нас на пути?
   – Готовность убивать – не мерило отваги. Симбониты очень не любят отнимать жизнь, но в безвыходной ситуации они это сделают. И не с ними вам придется сражаться. Оружие симбонитов – дальнемирцы-автохтоны… Им несть числа, и вид крови не вызывает у них скорби.
   – И у нас не вызовет, если до этого дойдет, – произнес Толлер. – Симбониты сразу узнают о нашей высадке на планету?
   – Думаю, что нет. Любой разум, даже телепатический, может нормально функционировать лишь в том случае, если имеет сферическую защиту от постоянного обстрела информацией. О вашей экспедиции я узнала исключительно благодаря особым отношениям с Бартаном.
   – У тебя есть свобода передвижения?
   – Да, мне не запрещено странствовать по всей планете.
   – В таком случае, – сказал Толлер, все еще поражаясь в душе своей способности разговаривать с телепатическим видением, – ты наверняка можешь провести небесный корабль в какое-нибудь безлюдное местечко и выйти к нам ночью. Чтобы взять тебя на борт, хватит нескольких секунд, даже садиться не понадобится.
   – Толлер Маракайн, воистину твоя самонадеянность не знает границ. Неужели ты снова дерзнул возомнить, что мои расчеты уступают твоему сиюминутному и поверхностному анализу вероятности?
   – Что могу, то и…
   – Не утруждай себя ответом. Лучше позволь спросить в последний раз: есть ли у меня хоть малейший шанс склонить вас к возвращению?
   – Мы пойдем вперед.
   – Что ж, будь по-вашему. – По мере того как Сондевира отступала, ее образ мерк. – Но одно я могу твердо обещать: вы еще со слезами раскаяния вспомните тот день, когда покинули Верхний Мир.

Глава 16

   Пронзая вершины атмосферных протуберанцев на высоте три с лишним тысячи миль, «Колкоррон» закончил второй облет планеты. Только после этого Сондевира решила, что все факторы предстоящего спуска ею учтены, и велела включать с небольшими перерывами главный двигатель для погашения орбитальной скорости корабля.
   «Колкоррон» двинулся по вертикали к поверхности Дальнего Мира. Поначалу скорость падения была ничтожна, но шли часы, гравитационная хватка планеты крепла, и воздухоплаватели все отчетливей слышали урчание обтекающего корпус воздуха. За рычагами управления сидел Типп Готлон; повинуясь наставлениям Сондевиры, знающей, казалось, все на свете, он развернул корабль кормой вниз и надолго врубил двигатель, отчего «Колкоррон» не только перестал спускаться, но и медленно пошел вверх.
   На этой высоте воздух был довольно густ; дыша им, человек мог прожить довольно долго. Двигатель умолк; в скором времени тяготение Дальнего Мира должно было остановить корабль и двинуть вспять, но пока этого не случилось, пока внешняя среда напоминала верхнемирскую зону невесомости, воздухоплаватели должны были выйти из космолета и разделить его надвое.
   Прежде чем покинуть борт, Толлер поднялся на главную палубу – попрощаться с Готлоном. Надетый вновь небесный костюм вкупе с парашютом и индивидуальным воздухоструйным двигателем очень мешал перемещаться по трапу. Через иллюминатор в отсек проникал единственный луч солнца, бросая на хмурое, разочарованное лицо пилота лимонный глянец.
   – Сэр, – сказал Готлон при виде Толлера, – как там Завотл, справляется?
   – Завотл держится молодцом. – Услышав, что ему предстоит остаться на космолете, Готлон был безмерно огорчен. Только здоровые члены экипажа, говорил он чуть ли не со слезами на глазах, должны выполнять такую трудную и опасную задачу, как спасение Сондевиры. «Самая важная задача, – возразил ему Толлер, – отводится „Колкоррону“, а значит, простая логика требует, чтобы на нем остался лучший пилот». Дань уважения собственному мастерству мало утешила Готлона.
   – С этой работой и больной без труда управится, – вернулся он к разговору, который Толлер считал оконченным.
   Толлер с укором покачал головой.
   – Сынок, Илвену Завотлу не просто нездоровится. Он бы меня не поблагодарил за то, что я тебе это говорю… Ему уже недолго осталось. Сдается мне, он хочет, чтобы его похоронили на Дальнем Мире.
   Готлон залился краской.
   – Сэр, я не знал… Так вот почему он последнее время такой ворчливый…
   – Да. И если его оставить на корабле… Вдруг он умрет? Что тогда будет с нами?
   – Я с ним не попрощался. Мне совестно…
   – Пустяки, ему сейчас не до этого. Лучшее, что ты можешь сделать для Завотла, это позаботиться, чтобы его журнал вернулся на Верхний Мир. В нем очень много полезного, если не сказать – бесценного, для будущих космических путешественников. В том числе – рассказанное Сондевирой. Поручаю тебе лично позаботиться, чтобы он попал в руки короля Чаккела.
   – Сэр, я сделаю все, что в моих силах. – В глазах Готлона мелькнула тревога. – Сэр, а вы правда уверены… что у вас все получится?
   – Абсолютно. – Толлер улыбнулся, дружески обнял Готлона за плечи, а затем двинулся вниз по узкому винтовому трапу, то и дело застревая из-за экипировки и невесомости.
   За бортом корабля двигаться оказалось куда проще, для этого не требовалось никаких усилий. Остальные четверо астронавтов уже работали – отделяли от «Колкоррона» гондолу небесного корабля на умопомрачительно громадном выпуклом фоне Дальнего Мира. Под покровом облаков – гораздо более густым, чем у Мира и Верхнего Мира, – ослепительно сверкала полярная шапка; ее сияние заливало плывущие в вышине человеческие силуэты. Нижняя половина видимой небесной сферы была окрашена в знакомую Толлеру темную синеву, а по верхней разлился чуть ли не кромешный мрак с необычайно четкими звездами и спиралями.
   Толлер глубоко вздохнул, впитывая каждый штришок, каждый мазок нового космического пейзажа. Он казался себе баловнем судьбы; он родился при необыкновенных обстоятельствах, и теперь удивительный жизненный путь привел его в это ни с чем не сравнимое мгновение. Впереди поджидали новые приключения, новые открытия, способные поразить разум и чувства, новый враг, которого предстоит одолеть. В нем бурлил жаркий восторг; нечто подобное он ощущал, когда впервые мчался на «Красном-1» навстречу флоту мирцев. Однако на этот раз было что-то еще… Противоположное подводное течение страха и безнадежности. В сердцевине его души ледяной червячок не нашел другого времени, чтобы зашевелиться и напомнить: после Дальнего Мира тебе уже некуда будет податься. В который раз закрались коварные мысли: «А может, моя могила – здесь, на этом чужом шаре? Может, так будет лучше всего?»
   – Толлер, нужна твоя силища, – крикнул Завотл.
   С помощью воздухоструя Толлер приблизился к кормовой секции корабля. Канаты, соединявшие секцию с основным корпусом космолета, были уже сняты со шпеньков, но замазка держала крепко. Толлер быстро устал – приходилось не только цепляться за корабль одной рукой, но и приноравливаться к отдаче молотка – далеко не лучшего инструмента для работы в невесомости. По той же причине не помогли и рычаги, и разделить корабль удалось лишь слаженным действием ног и пальцев. Сначала в борту появилась короткая щель; астронавты дружно налегли и с превеликим трудом оторвали небесный корабль от космолета.
   Громоздкое сооружение плавно опрокинулось набок, обнажив сопло реактивного двигателя, которому предстояло умчать назад, к Верхнему Миру, космолет. Дакан Врэйкер заблаговременно снял наставки с рычагов управления, теперь от него требовалось лишь присоединить к обоим двигателям по нескольку стержней и убедиться, что они работают нормально.
   – Зря мы не додумались клинья прихватить. – На бледном лице Завотла поблескивали капли пота. – Толлер, ты заметил, что здесь не холодно? Дальше от солнца, а воздух почему-то теплее… Природе никак не надоест нас удивлять.
   – Сейчас не время об этом думать. – Толлер подлетел к небесному кораблю и помог экипажу отбуксировать его в сторону, подальше от «Колкоррона». После этого астронавты заглушили воздухоструи и занялись оболочкой – вытащили ее из секции, развернули, закрепили канаты на кнехтах гондолы, а затем достали ускорительные стойки, сделанные разборными – чтобы поместились на борту «Колкоррона». Монтировать их было не простым делом, но астронавты хорошо натренировались в зоне невесомости и теперь справились с этой работой в считанные минуты. Между тем Врэйкер управился на космолете, перебрался в гондолу и подготовил горелку к действию. Сборка корабля намного упростилась с того момента, как он начал падать – постепенно заполняясь ненагретым воздухом, оболочка расправлялась, и нагнетание горячего газа уже не сулило хлопот.
   Толлер – самый опытный пилот небесного корабля – взялся зажечь горелку и наполнить оболочку газом, не повредив ткани. Как только невесомый великан в геометрических узорах распух над гондолой, Толлер уступил пилотское сиденье Беризе и отошел в сторону.
   Теперь «Колкоррон» падал чуть быстрее небесного корабля, его лакированный борт медленно скользил мимо воздухоплавателей, стоящих у планшира гондолы. В открытом люке средней секции космолета появился Готлон и помахал товарищам, после чего захлопнул люк и задраил изнутри. Минутой позже взревел реактивный двигатель, «Колкоррон» на миг застыл в воздухе, а потом двинулся вверх. С нарастающим ревом он поднялся над небесным кораблем, и струя горячего маглайна заколыхала оболочку вместе с гондолой. Ощущая на лице жар, Толлер с уважением, чуть ли не с благоговением представил себе Готлона, простого паренька, которому достало смелости лететь в одиночку навстречу космической пустоте, доверив женщине, которую он ни разу не видел во плоти, призрачным зовом вести его на орбиту.
   В свете этих размышлений Толлер в который уж раз поразился своей безрассудности, если не сказать – глупости. Да разве умный человек отправится в межпланетное путешествие, почти ничего не ведая об опасностях, которыми изобилует космос? Какая прискорбная самонадеянность! Бесспорно, он заслуживает сурового наказания. Да и Завотлу, наверно, поделом… Но чем провинились их юные спутники? Нет, уж Толлер постарается, чтобы их не затянуло в гибельный водоворот его судьбы.
   На спуск к поверхности Дальнего Мира ушло шесть дней, и за это время подобные мысли наведывались к Толлеру не раз.
   Долго прожив бок о бок с молодыми летчиками-истребителями, Толлер привык к тому, что они, особенно Бериза, любую опеку над собой воспринимают в штыки. Несложно было понять, в чем тут дело: они глядели на мир сквозь розовые очки неосознанной самонадеянности, неоправданной веры в свою неуязвимость, в способность победить любого противника. Упоительные полеты в срединной синеве верхом на реактивных истребителях пристрастили их к безрассудству – вполне достойной, как им казалось, философии. Военная карьера Толлера едва ли давала ему право на иное мировоззрение, но все же его преследовали сомнения в том, что он хоть сколько-нибудь годится на роль начальника дальнемирской экспедиции. Ведь даже Завотл не представлял, что в космосе корабль может практически вечно сохранять скорость при бездействующем двигателе, а значит, любая тяга приведет к ускорению. Если бы не вмешательство Сондевиры, они бы непременно сгорели в атмосфере Дальнего Мира, и ее упреки совершенно справедливы. А второй грубейший промах? Почему Толлеру не пришло в голову, что на Дальнем Мире, возможно, обитают разумные существа? Что они обладают могуществом, о котором и мечтать не смеют жители Мира и Верхнего Мира? Сондевира заверила его, что высадка на планету означает для астронавтов верную смерть, и по мере того, как небесный корабль опускался к поверхности Дальнего Мира, Толлеру было все труднее прятаться от мрачного пророчества за щитом неверия.
   Тревожили его и раздумья о самой Сондевире. Бартан, Бериза и Врэйкер к ее телепатическим визитам относились спокойно, судя по всему, им без особых сложностей удалось вписать ее в картину мироздания, но Толлер был слишком старым материалистом и скептиком, чтобы видеть ее или вспоминать о ней без содрогания. История симбоновых спор выглядела поистине невероятной, но ее по крайней мере Толлер смог постепенно постигнуть. Постигнуть, а значит, и поверить. Однако концепция прямого общения разумов не лезла ни в какие ворота.
   И хотя при таком общении Толлер видел ее загадочный, неуловимый образ и слышал беззвучный голос, что-то в его душе восставало всякий раз, когда он припоминал свои ощущения в эти моменты.
   Все это чересчур отдает мистикой, рассуждал он. Возможно, существуют иные пласты реальности, недосягаемые для пяти обычных человеческих чувств, но разве есть подтверждения (кроме этого, единственного) тому, что переселение душ – не просто религиозная догма? Где тот, в чьих силах провести границу между правдой и вымыслом?
   В ответ на это Сондевира заявила – лично ему, – что мнить себя знатоком реальности, имея в своем распоряжении лишь несколько жалких проявлений вероятности и невероятности, – типичный признак смехотворного тщеславия. Переварить это – в его-то годы! – было не так просто.
   Сондевира являлась часто, особенно в последние дни спуска, и всякий раз сбивала Толлера с панталыку, но было бы грехом жаловаться. Она регулярно что-нибудь советовала: то убавить скорость, то зависнуть, а один раз даже велела подниматься в течение часа. Объяснила она это тем, что воздушные слои и климаты, более своенравные, чем на Верхнем Мире, затрудняют продвижение корабля к выбранному ею месту посадки. Она предупредила воздухоплавателей, что им предстоит лететь через многомильную прослойку очень студеного воздуха, и там на самом деле оказалось похолоднее, чем в зоне невесомости, хотя воздух ниже и выше этой прослойки был довольно теплым. Когда Завотл попросил объяснений, Сондевира заговорила о свойстве атмосферы частично отражать солнечное тепло и о конвекционных потоках, которые переносят холод на большие глубины, до самого океана, и скапливают в обособленных слоях воздуха.
   Слушая, как эта бывшая простушка, еще год назад жившая на ферме и не знавшая даже грамоты, рассуждает о сложнейших материях, Толлер все больше поддавался дурным предчувствиям. Видно, она теперь и впрямь сверхженщина, всем гениям гений. С каждой новой встречей его все сильнее разбирала робость. Как богиня должна относиться к обычным человеческим существам? Разве лучше, чем сами люди относились к гиббонам, что водились в старом Колкорроне, в провинции Сорка?
   К удивлению Толлера, у Бартана подобных вопросов, по всей видимости, не возникало. Когда молодой астронавт не спал и не дежурил у горелки, он коротал время за разговорами с Беризой и Врэйкером, то и дело прикладываясь к меху с бренди, который давно уже стал для него частью снаряжения. Бериза захватила с собой рисовальные принадлежности и теперь подолгу трудилась над портретами спутников или картировала поверхность планеты – об этом ее попросил Завотл. Маленькому инженеру день ото дня становилось все хуже, он почти не вставал с соломенного тюфяка и не отрывал рук от живота. Только в общении с Сондевирой Завотл оживлялся; будь его воля, он бы расспрашивал ее часами. Но визиты девушки обычно бывали краткими, а реплики – отрывистыми, так что у него скопилась целая гора вопросов, вопиющих о своем первостепенном значении.
   Толлер никак не ожидал, что вынужденный досуг ему придется коротать в основном с членом команды, которого он знал гораздо меньше, чем других, – с Даканом Врэйкером. Этот молодой астронавт с плавной речью, красивыми вьющимися волосами и огоньком в серых глазах, хоть и родился после Переселения, увлекался историей Старой планеты. Помогая Толлеру смазывать и чистить мушкеты и точить пять стальных мечей – весь арсенал экспедиции, – он склонял командира к долгим рассказам о жизни в Ро-Атабри, бывшей столице бывшего Колкоррона, о полезных новшествах, благодаря которым влияние этого города распространилось на все полушарие. Как выяснилось, Врэйкер собирался написать книгу, дабы помочь соотечественникам сохранить исконные национальные черты.
   – Стало быть, у нас на одном корабле и художник, и писатель, – улыбнулся Толлер. – Вам с Беризой надо работать в паре.
   – Я бы рад что угодно делать с нею в паре, – тихо произнес Врэйкер, – но у нее, похоже, виды на другого.
   Толлер нахмурился:
   – Ты Бартана имеешь в виду? Но ведь к нему скоро вернется жена.
   – Не слишком ли странный у них брак? По-моему, Бериза не считает его долговечным.
   В словах Врэйкера Толлер услышал отзвук собственных мыслей. Судя по всему, только Бартан нисколько не сомневался, что после возвращения на Верхний Мир у них с Сондевирой все пойдет на лад. Эта слепая вера вкупе с хмелем, который почти никогда не выветривался, подогревали в нем радостное возбуждение. Но что будет, когда они с женой воссоединятся? Не надо быть вещуном, чтобы напророчить им незавидную судьбу…
   Но никто из спутников Бартана не делился с ним подобными мыслями.
   Толлер обратил внимание, что в беседах с Сондевирой он понимал значение даже тех слов, которых прежде ни разу не слышал, как будто слова были всего лишь посредниками, носильщиками с многослойной кладью толкований и сравнительных концепций. Мысленные диалоги исключали ошибочное понимание и неясности.
   Внимая безмолвному голосу Сондевиры, никто из астронавтов не сомневался в ее словах. А ведь она предсказала трагическое завершение экспедиции…

* * *

   В кромешной мгле небесный корабль плавно снижался к равнине. Прежде такой мрак Толлеру случалось видеть только посреди верхнемирской глубокой ночи. Еще совсем недавно на черном бархате планетарной поверхности таинственно мерцали огоньки разбросанных тут и там городов и сел, однако теперь до земли было рукой подать, и свет исходил только с неба. Звезды терялись за облаками, а Великая Спираль лишь робкими мазками серебрила по краям лоскуты вездесущего тумана, и на большее ее не хватало.
   Для Толлера – жителя экваториальной страны – перенасыщенный влагой воздух был невыносимо холоден и вдобавок обладал загадочным свойством высасывать тепло из тела. Несколько часов назад астронавты сняли неудобные небесные костюмы, и теперь они стучали зубами и растирали друг другу гусиную кожу на руках. Помимо сырости, донимала густейшая растительная затхлость; атакованное этим мощным, всепроникающим запахом обоняние раньше, чем остальные чувства, предупредило Толлера, что корабль вот-вот коснется поверхности чужой планеты.
   Замерев у планшира, он, кроме нетерпения и приподнятости, испытывал легкое разочарование. Походить по Дальнему Миру пешком и при свете дня увидеть собственными глазами его диковины уже не удастся. Если Сондевира выйдет к кораблю, как условлено, под прикрытием ночи – а сомневаться в этом нет причин, – то астронавты поднимут ее на борт в считанные секунды. Даже не понадобится касаться грунта опорами гондолы. Затем они сразу взлетят и отправятся на соединение с космолетом и к утру будут так далеко, что снизу никто их не заметит.
   Не в первый раз эти мысли вынудили Толлера недоуменно сдвинуть брови. На вид все складывается лучше некуда – отчего же тогда Сондевира с такой уверенностью напророчила беду? Или она старается, как может, подготовить спасателей ко всем потенциальным опасностям? Или же ситуация вовсе не так проста, но Сондевира не считает нужным сказать Толлеру, что им угрожает? Новая загадка, намек на подстерегающее несчастье, подействовал на него, как сильный наркотик, заставив сердце биться чаще и разбередив предчувствия. Всматриваясь во тьму, он с тревогой подумал: а вдруг эти таинственные симбониты перехватили Сондевиру и заставили умолкнуть? Вдруг на месте предполагаемой посадки их ждут в засаде сотни солдат?
   Между тем Врэйкер уже подавал в шар небольшие порции маглайна, гася скорость снижения до едва заметной. Чем ближе подступала земля, тем сильнее разыгрывалось у Толлера воображение. Тьма больше не была однородной, она состояла из тысяч копошащихся теней, и все они принадлежали тем, кого он меньше всего хотел бы встретить. Они бесшумно мчались под плывущим в воздухе кораблем, без малейших усилий держались вровень с гондолой. Они простирали руки, маня к себе астронавтов, чтобы схватить, разорвать, изрубить, искромсать в неузнаваемое месиво из плоти, кости и крови.
   Казалось, миновала вечность, прежде чем окружающий мрак смягчился и сотворил нечто недвусмысленное – трепещущего сероватого мотылька. Он постепенно светлел и в конце концов принял облик женщины в белых одеждах…

Глава 17

   – Сонди! – позвал Бартан, перегибаясь через борт рядом с Толлером. – Сонди, я здесь!
   – Бартан! – Женщина поспешила к гондоле. – Бартан, я тебя вижу!
   На этот раз не было телепатического контакта, от которого у Толлера кровь стыла в жилах и цепенел разум. Был только женский голос, вполне обыкновенный, разве что заряженный естественным человеческим волнением. И при звуках этого голоса Толлера захлестнуло изумлением. На миг он вчистую позабыл о сверхсуществах-симбонитах и не мог думать ни о чем, кроме невероятных обстоятельств этой встречи. Перед ним стояла женщина, родившаяся на его планете. Она жила там самой что ни на есть обыкновенной жизнью, пока в высшей степени удивительным образом не попала в другой мир. Если рассуждать с позиций логики, для человечества она все равно что умерла, но ее муж, обезумевший от горя, пропитанный сивухой сельский парень, вдохновил совершенно незнакомых ему людей на межпланетный полет и отправился к ней за миллионы миль пространства, не имея, казалось бы, ни единого шанса достигнуть цели и даже просто остаться в живых. И вот эта женщина стоит в инопланетном мраке в нескольких ярдах от Толлера, и голос ее дрожит от избытка чувств, завораживая своей реальностью.