— Говорите, пожалуйста, — разрешил он появившемуся изображению худощавого, седобородого человека.
Даллен опустился в кресло и сложил руки на груди, но вдруг осознал, что это изображение Карала Лондона.
— …было шестьдесят с небольшим, — говорил диктор теленовостей. — Причиной смерти послужил сознательный отказ от лечения легких. Доктор Лондон был хорошо известным в общественных кругах Мэдисона филантропом и основателем фонда «Анима Мунди» — организации, ставящей своей целью распространение экзотической смеси науки и религии. Именно в связи с работой для фонда, он два года назад отправился на Оптима Туле. Имеются неподтвержденные данные, что своеобразный эксперимент, задуманный доктором Лондоном для доказательства одной из его теорий…
— Мистер Даллен! — Перед ним, как по волшебству, появилась Бетти Нопп, упоров кулаки в бедра и расставив локти. — Надо что-то делать.
— Подождите две минуты, тут важное сообщение, — раздраженно бросил он.
— Я не собираюсь ждать ни минуты! Вы должны выслушать меня немедленно! — Бетти, молчавшая неделями, вдруг превратилась в мощный генератор шума. — Я не потерплю начальственных окриков ни от вас, ни от кого другого.
— Пожалуйста, дайте мне дослушать только это известие, и я…
— Если вы считаете себя такой персоной, что говорить со мной — ниже вашего достоинства, тогда свяжитесь с клиникой и попросите прислать сюда кого-нибудь более подходящего. Почему вы этого не делаете?
Желая задобрить Бетти, Даллен встал, но добился лишь того, что привлек внимание Коны, которая немедленно начала колотить ложкой по подносу. Уровень шума в комнате достиг критического порога. Даллен бросился за дверь, вбежал по лестнице в свою спальню и включил второй головизор. Передача местных новостей продолжалась, но говорили теперь о закрытии отелей. Даллен попытался включить устройство десятиминутной памяти и тихо, но яростно выругался, вспомнив, что оно давно нуждается в ремонте. Однако оказалось, что его мозг не утратил способности к логическому мышлении.
Из услышанного следовало, что Карал Лондон мертв. Даллена беспокоил странный эксперимент. Диктор упомянул о нем, неужели получены какие-то результаты? Абсурд: идея умершего ученого преодолевает световые годы и физически воздействует на материальный объект, находящийся на Земле. Почему это его так интересует? Не поторопился ли кто-нибудь, связанный с фондом «Анима Мунди», предупредить слухи об отрицательном результате?
«Почему, — думал он с досадой, — почему я все время к этому возвращаюсь?»
На площадке перед усадьбой Лондонов уже стояло пять машин, и среди них неизбежный золотистый «Роллак». Даллен вошел через гостеприимно открытую парадную дверь в пустой холл и повернул налево, чтобы, миновав жилые комнаты, попасть в студию. Послеполуденное солнце превратило фантастическое мозаичное панно в многоцветную огненную завесу. Даллен торопливо вышел в коридор и, остановившись перед домашней лабораторией, услышал доносящиеся оттуда голоса. Возле витрины с шестью металлическими сферами толпилось человек десять. В лаборатории горел только один тусклый светильник. Когда глаза привыкли к полутьме, Даллен отыскал взглядом белую фигуру Сильвии и стоящего у нее за спиной Ренарда. Сильвия чуть сутулилась и обнимала себя за плечи, словно стараясь согреться. Даллен знал, что она плачет. Он задержался на пороге, но тут его окликнул Ренард.
Чувствуя на себе любопытные взгляды, он вошел в комнату и присоединился к зрителям, которые снова уставились на первую из шести сфер. Молчание затянулось, вызывая у Даллена досаду и разочарование. Создавалось впечатление, будто эти люди ждут знака, доказательства, что их учитель продолжает существовать в форме квазисгустка нерегистрируемых виртуальных частиц.
Их наивность выводила Гарри из себя, хотя он сам был столь же наивным, иначе остался бы дома. Или нет? Оказывается, он человек без совести и чувства собственного достоинства, поэтому, наверное, узнав о смерти Лондона, он приехал сюда, чтобы как можно скорее увидеть его жену. По-видимому, сработало подсознание, ведь осознанно Даллен мог только презирать подобное поведение.
Злясь на себя, он начал соображать как бы незаметнее скрыться, но, судя по всему, это было невозможно. Даже Ренард погрузился в почти благоговейное созерцание слабо поблескивающей сферы, окруженной иглами датчиков. «Не пора ли подкатиться к Сильвии, раз Карал ушел с дороги?» Подобный эгоизм вызвал уже не просто злость на себя, а настоящий гнев.
Даллен повернул к выходу, и в это мгновение над первой сферой вспыхнула голубая люминесцентная трубка.
Никто не шелохнулся. Стояло гробовое молчание. Мертвенный свет превратил людей в манекены. Потом он поблек, и трубка погасла, по комнате пронесся порыв судорожных вздохов, все начали разом кашлять, говорить, кто-то нервно, но торжествующе рассмеялся. Даллен не отрывал взгляда от гладкой сферы и пытался настроить себя на ломку старого мировоззрения.
Если короткая вспышка люминесценции означает то, что должна означать, то Карал Лондон действительно находится в этой комнате. Следовательно, освобожденному от бренного тела физику удалось преодолеть межзвездное пространство и каким-то непостижимым способом исказить гравитационное поле вблизи полированной сферы.
Фотонное сообщение свидетельствовало о том, что человеческая личность продолжает жить отдельно от тела. Это означает возможность бессмертия.
Даллен содрогнулся. Может ли он сейчас быть уверенным, что Кона Даллен, на которой он когда-то женился, тоже существует в ином физическом пространстве? Или по теории Лондона нападение на ее физический мозг равносильно нанесению вреда ее сапионному двойнику? Значит…
— Я жертва научного изнасилования, — прошептал Ренард, появляясь возле Даллена. — Старый Карал перечеркнул половину моего в высшей степени целомудренного, дорогостоящего образования.
Даллен кивнул, глядя на Сильвию, выходящую из комнаты вместе с остальными гостями, которые пытались говорить с ней все одновременно.
— Куда они? Почему не хотят подождать, не произойдет ли что-нибудь еще?
— Ждать больше нечего, прошел пятый сигнал. Сильвия разве не сказала? По условию эксперимента Карала каждый доброволец, должен послать определенное количество импульсов, иначе их нельзя будет различить.
Ренард тихо, без обычного своего вульгарного ерничества объяснил, что первый сигнал зарегистрирован четыре часа назад. Получив его, Сильвия оповестила некоторых членов фонда, и они в соответствии с выработанным планом отправили тахиограмму по адресу Карала Лондона в Порт-Нейпир на Орбитсвиле. Немедленно пришло ответное сообщение о том, что Лондон только что скончался. Для большинства адептов паранормальных идей это послужило бы достаточным доказательством, но Лондон хотел большего — ему требовалась повторяемость результатов. Полученное заранее определенное количество сигналов должно было, во-первых, снизить вероятность неудачи из-за капризов оборудования и, во-вторых, показать, что дискарнатный разум в состоянии мыслить аналогично человеческому, и время в ментальном пространстве течет с той же скоростью, что и в нормальном мире.
— Меня от всего этого воротит, — заключил Ренард, — но вынужден признать правоту замечательного доктора Лондона и принести извинения.
— А ты не опоздал?
— Нисколько. — Ренард повернулся к опустевшей комнате и простер к ней руки. — Карал, старый хрыч, ты — не такой чокнутый, каким выглядел.
— Очень убедительно, — сказал Даллен.
— Это последнее, что я могу для него сделать, старик. Не каждый день кто-нибудь делает одолжение, оставляя тебе свою жену. Я упоминал, что Сильвия собирается со мной на Большой О?
Сердце Даллена застучало.
— Должно быть, вылетело из головы.
— Прекрасный самоконтроль, Гарри. Ты даже глазом не моргнул. — Теперь главная забота Фонда — донести до умов радостную новость, значит. Сильвии нет никакого смысла торчать на Земле в ожидании, пока кто-нибудь надумает повторить эксперимент. Все крупные научные центры — на Орбитсвиле, поэтому…
— Она обратится в них сама?
— Только как номинальный руководитель Фонда — и это как раз такая работа, для которой она создана. Все остальное делают и объясняют квалифицированные физики из Фонда. — Он подмигнул. — А я обеспечу всем бесплатные места на корабле, чтобы показать, какой я глубоко порядочный.
— Ну, разумеется.
Даллен не собирался участвовать в этих играх и направился к двери.
— Постой минуту, Гарри. — Ренард преградил ему путь. — Почему ты не хочешь вернуться с нами в Орбитсвиль? Что тебе с семьей делать на этом чавкающем коме грязи? За пару дней я погружу свои образцы, и в путь.
— Спасибо, я этим не интересуюсь.
— Бесплатная поездка, старик. Без задержек. Подумай.
Даллен подавил приступ антипатии.
— Если я спрошу, зачем я тебе, ты дашь мне прямой ответ?
— Прямой ответ? Что за максимализм! — В глазах Ренарда вспыхнули насмешливые искорки. — Ты ведь не поверишь в мою искреннюю любовь и желание помочь тебе?
— Придумай что-нибудь еще.
— Гарри, нельзя быть таким несговорчивым. А если я хочу иметь под боком человека, с которым мог бы соперничать? Ты самый подходящий кандидат на эту роль. Я как-то говорил тебе, что вселенная заботится обо мне и дает мне все, чего я хочу, все лучшее. Только это надоедает. Ну, например, я знаю, что получу Сильвию… Я не могу ее упустить… Но если ты будешь рядом, то иллюзия конкуренции сделает нашу жизнь куда интереснее. Как тебе это объяснение?
— Звучит странновато, — ответил Даллен. — Признайся, ты наглотался фелицитина?
Ренард покачал головой.
— Я сказал правду и не позволю тебе выйти отсюда, пока ты на согласишься лететь со мной к Орбитсвилю.
— Это посягательство на свободу.
Даллен добродушно усмехнулся, маскируя желание врезать Ренарду по морде. Он шагнул было вперед, но вдруг до них донесся беспорядочный шум: испуганные голоса, звук ударов, звон разбитого стекла. Ренард повернулся и быстро пошел по коридору, Даллен поспешил следом. Грохот и крики нарастали. Кажется, смятение происходило в студии. Опять послышался звон бьющегося стекла. Даллена охватило дурное предчувствие.
Вбежав в студию, он с трудом протиснулся сквозь толпу гостей. Никто уже не кричал, все молча наблюдали за происходящим. В центре внимания находилась Сильвия. Размахивая длинной стальной полосой, она крушила свое мозаичное панно.
С каждым ударом от уникального творения отлетали крупные куски, искры цветных бриллиантов осыпались, словно водяные брызги. Одним взмахом Сильвия уничтожала целые галактики и звездные скопления, рубила и колола.
Даллен ужаснулся. «Четыре года труда!… Три миллиона кусочков смальты!… — вторя ударам, перечислял Даллен потери. — Прошу тебя, Сильвия, не зачеркивай собственную жизнь!» — мысленно взмолился он.
Он хотел ринуться вперед и остановить ее. Но его удержала боязнь без спроса вторгнуться в чужие переживания. Все, что он мог — это смотреть и ждать, пока Сильвия выдохнется.
Она широко размахнулась, целясь в верхнюю часть трилистника, но тут стальная полоса согнулась. Сильвия отбросила бесполезное орудие и, постояв немного с опущенной головой, повернулась к гостям.
— Это был мемориал, — сказала она отрешенным голосом. — Каралу не нужен мемориал. Он не умер.
— Пойдем со мной, — стала уговаривать ее Либби Эззати, по-матерински обнимая Сильвию за плечи. — Тебе нужно прилечь.
— Да, да, — согласился Питер Эззати, который, по-видимому, только приехал.
Эззати вырядился в строгий темный костюм, к которому добавил черную креповую повязку. Он подошел к Сильвии с другой стороны, чтобы помочь вывести ее из студии, однако она вцепилась в его нарукавную повязку. Толстяк отшатнулся.
— Снимите эту дрянь! — вдруг визгливо закричала она. — Не доходит? Вы так глупы, что не можете понять?
— Ну, ладно, будет, будет, — успокаивала ее Либби и, проявив неожиданную силу, подняла Сильвию на руки и унесла в жилую часть дома.
Даллену показалось, что Сильвия искала его взглядом, но две другие дамы, опомнившись, пришли Либби на помощь и загородили ее. Он, застыв, смотрел им вслед, когда большой кусок смальты запоздало отвалился от распотрошенного панно и с треском обрушился на пол. Звон и грохот вывел гостей из транса, все разом заговорили, торопясь поделиться своими впечатлениями.
— Как тебе комедия, а? — промурлыкал над ухом Даллена Ренард. — Сама Электра вряд ли устроила бы лучшее представление.
Даллен отметил про себя, что Ренард холоден и совершенно не огорчен. Вызванный каким-то умопомрачением акт варварского разрушения произведения искусства лишь позабавил его.
— Рик, ты делаешь честь человеческому роду.
— Что ты пытаешься сказать, старик?
— То, что ты мне не нравишься, и я борюсь с собой, чтобы предотвратить логически вытекающие из этого последствия.
Ренард довольно ухмыльнулся.
— А для кого из нас они, по-твоему, опасны?
— Счастливого путешествия на Орбитсвиль.
Даллен повернулся и чуть не врезался в запыхавшегося Питера Эззати, который поправлял свою повязку и выглядел взволнованным.
— Смерть Карала… эксперимент… Сильвия… Я опоздал… следил за новостями из Орбитсвиля… Эти зеленые полосы… Они должны что-то означать, Гарри. У меня дурные предчувствия.
— Какие зеленые полосы? — Даллен уже был переполнен информацией, но что-то в тоне Эззати побудило его все-таки задать вопрос.
— А вы не следили за последними новостями? Обнаружены какие-то зеленые светящиеся полосы, которые медленно дрейфуют по оболочке — и снаружи и внутри. Поначалу думали, что их число не меняется, но потом их стало все больше и больше, они уже сливаются.
— Может, это разновидность ионизационного эффекта? Вроде ауры?
Эззати отрицательно покачал головой.
— Научная комиссия объявила, что зеленые полосы не регистрируются ни одним прибором, за исключением фотооптических. Свечение видно, если смотреть непосредственно на оболочку, вот и все.
— Тогда оно не может стать слишком сильным.
— Отмахнуться проще всего, — хмуро сказал Эззати. — Не нравится мне это, Гарри. Ведь считалось, что материал оболочки абсолютно стабилен.
— Вы полагаете, он взорвется?
Как уроженец Орбитсвиля, пролетевший миллионы километров над зелеными равнинами, горами и морями Большого О, Даллен проникся незыблемостью гигантского шара. Однако на Земле он заметил, что люди, никогда не бывавшие там, не могут осознать его масштабы, поэтому думают о нем, как об огромном металлическом воздушном шаре. Они говорили: «в Орбитсвиль, из Орбитсвиля», а не «на Орбитсвиль, с Орбитсвиля», как коренные жители.
Ничто не могло заменить непосредственный взгляд на сферу с борта корабля. Большой О устрашал, но одновременно успокаивая, и никто из увидевших его впервые, уже не смог остаться прежним.
— Я не утверждаю, что он взорвется, но… — Эззати замолчал и склонил по-птичьи голову. — Я хотел сообщить вам еще кое-что. Последние дни вы не приходили в офис, и, думаю, не слышали о Джеральде Мэтью.
— Мэтью? — Даллен постарался, чтобы его голос не дрогнул. — А в чем дело?
— Сегодня утром он вылетел к западному побережью, но улетел не слишком далеко: самолет сейчас находится где-то около Монтгомери.
— Вынужденная посадка?
— Мягко сказано. Компьютер проанализировал данные, переданные бортовым радиомаяком. Похоже, самолет врезался в холм.
Новость оглушила Даллена, не оставив камня на камне от его намерений и планов на ближайшее будущее. Вместо удовлетворения мысль о гибели Мэтью вызвала чувство потери. Это было несправедливо: преступник, запросто уничтоживший двух человек, так легко, так быстро ускользнул, не успев даже испугаться приговора, не взглянув в глаза своему палачу.
— Вам точно известно?.. — Даллен проглотил комок в горле. — Что Мэтью умер?
— Смотрите, чтобы Сильвия не услышала. — Эззати улыбнулся и потрепал Даллена по руке. — Смерть отныне под запретом, употребляйте термин «дискарнация». Можете сказать, что глупый Мэтью опрометчиво дискарнировал в расцвете лет.
— Мне кажется… Трудно поверить, — произнес Даллен. Он, наконец, обрел способность обдумать свое положение в новых обстоятельствах. Смерть Мэтью сняла с него ужасную ответственность, ведь он скрыл имя преступника, освободила от других обязательств, о которых Даллен до сих пор старался не думать.
Эззати с беспокойством поглядел на него.
— Послушайте, Гарри. Я не хотел, чтобы это прозвучало непочтительно. Мэтью был вашим другом?
— Нет, нет, все в порядке. Мне пора домой.
Гарри вышел на улицу и направился к машине. Он понял, что до этой минуты не видел ничего вокруг, не слышал чистых звуков, не вдыхал настоящих запахов. Он осознал, что действительно собирается домой. Они с Коной и Мики слишком долго пробыли на Земле.
13
Даллен опустился в кресло и сложил руки на груди, но вдруг осознал, что это изображение Карала Лондона.
— …было шестьдесят с небольшим, — говорил диктор теленовостей. — Причиной смерти послужил сознательный отказ от лечения легких. Доктор Лондон был хорошо известным в общественных кругах Мэдисона филантропом и основателем фонда «Анима Мунди» — организации, ставящей своей целью распространение экзотической смеси науки и религии. Именно в связи с работой для фонда, он два года назад отправился на Оптима Туле. Имеются неподтвержденные данные, что своеобразный эксперимент, задуманный доктором Лондоном для доказательства одной из его теорий…
— Мистер Даллен! — Перед ним, как по волшебству, появилась Бетти Нопп, упоров кулаки в бедра и расставив локти. — Надо что-то делать.
— Подождите две минуты, тут важное сообщение, — раздраженно бросил он.
— Я не собираюсь ждать ни минуты! Вы должны выслушать меня немедленно! — Бетти, молчавшая неделями, вдруг превратилась в мощный генератор шума. — Я не потерплю начальственных окриков ни от вас, ни от кого другого.
— Пожалуйста, дайте мне дослушать только это известие, и я…
— Если вы считаете себя такой персоной, что говорить со мной — ниже вашего достоинства, тогда свяжитесь с клиникой и попросите прислать сюда кого-нибудь более подходящего. Почему вы этого не делаете?
Желая задобрить Бетти, Даллен встал, но добился лишь того, что привлек внимание Коны, которая немедленно начала колотить ложкой по подносу. Уровень шума в комнате достиг критического порога. Даллен бросился за дверь, вбежал по лестнице в свою спальню и включил второй головизор. Передача местных новостей продолжалась, но говорили теперь о закрытии отелей. Даллен попытался включить устройство десятиминутной памяти и тихо, но яростно выругался, вспомнив, что оно давно нуждается в ремонте. Однако оказалось, что его мозг не утратил способности к логическому мышлении.
Из услышанного следовало, что Карал Лондон мертв. Даллена беспокоил странный эксперимент. Диктор упомянул о нем, неужели получены какие-то результаты? Абсурд: идея умершего ученого преодолевает световые годы и физически воздействует на материальный объект, находящийся на Земле. Почему это его так интересует? Не поторопился ли кто-нибудь, связанный с фондом «Анима Мунди», предупредить слухи об отрицательном результате?
«Почему, — думал он с досадой, — почему я все время к этому возвращаюсь?»
На площадке перед усадьбой Лондонов уже стояло пять машин, и среди них неизбежный золотистый «Роллак». Даллен вошел через гостеприимно открытую парадную дверь в пустой холл и повернул налево, чтобы, миновав жилые комнаты, попасть в студию. Послеполуденное солнце превратило фантастическое мозаичное панно в многоцветную огненную завесу. Даллен торопливо вышел в коридор и, остановившись перед домашней лабораторией, услышал доносящиеся оттуда голоса. Возле витрины с шестью металлическими сферами толпилось человек десять. В лаборатории горел только один тусклый светильник. Когда глаза привыкли к полутьме, Даллен отыскал взглядом белую фигуру Сильвии и стоящего у нее за спиной Ренарда. Сильвия чуть сутулилась и обнимала себя за плечи, словно стараясь согреться. Даллен знал, что она плачет. Он задержался на пороге, но тут его окликнул Ренард.
Чувствуя на себе любопытные взгляды, он вошел в комнату и присоединился к зрителям, которые снова уставились на первую из шести сфер. Молчание затянулось, вызывая у Даллена досаду и разочарование. Создавалось впечатление, будто эти люди ждут знака, доказательства, что их учитель продолжает существовать в форме квазисгустка нерегистрируемых виртуальных частиц.
Их наивность выводила Гарри из себя, хотя он сам был столь же наивным, иначе остался бы дома. Или нет? Оказывается, он человек без совести и чувства собственного достоинства, поэтому, наверное, узнав о смерти Лондона, он приехал сюда, чтобы как можно скорее увидеть его жену. По-видимому, сработало подсознание, ведь осознанно Даллен мог только презирать подобное поведение.
Злясь на себя, он начал соображать как бы незаметнее скрыться, но, судя по всему, это было невозможно. Даже Ренард погрузился в почти благоговейное созерцание слабо поблескивающей сферы, окруженной иглами датчиков. «Не пора ли подкатиться к Сильвии, раз Карал ушел с дороги?» Подобный эгоизм вызвал уже не просто злость на себя, а настоящий гнев.
Даллен повернул к выходу, и в это мгновение над первой сферой вспыхнула голубая люминесцентная трубка.
Никто не шелохнулся. Стояло гробовое молчание. Мертвенный свет превратил людей в манекены. Потом он поблек, и трубка погасла, по комнате пронесся порыв судорожных вздохов, все начали разом кашлять, говорить, кто-то нервно, но торжествующе рассмеялся. Даллен не отрывал взгляда от гладкой сферы и пытался настроить себя на ломку старого мировоззрения.
Если короткая вспышка люминесценции означает то, что должна означать, то Карал Лондон действительно находится в этой комнате. Следовательно, освобожденному от бренного тела физику удалось преодолеть межзвездное пространство и каким-то непостижимым способом исказить гравитационное поле вблизи полированной сферы.
Фотонное сообщение свидетельствовало о том, что человеческая личность продолжает жить отдельно от тела. Это означает возможность бессмертия.
Даллен содрогнулся. Может ли он сейчас быть уверенным, что Кона Даллен, на которой он когда-то женился, тоже существует в ином физическом пространстве? Или по теории Лондона нападение на ее физический мозг равносильно нанесению вреда ее сапионному двойнику? Значит…
— Я жертва научного изнасилования, — прошептал Ренард, появляясь возле Даллена. — Старый Карал перечеркнул половину моего в высшей степени целомудренного, дорогостоящего образования.
Даллен кивнул, глядя на Сильвию, выходящую из комнаты вместе с остальными гостями, которые пытались говорить с ней все одновременно.
— Куда они? Почему не хотят подождать, не произойдет ли что-нибудь еще?
— Ждать больше нечего, прошел пятый сигнал. Сильвия разве не сказала? По условию эксперимента Карала каждый доброволец, должен послать определенное количество импульсов, иначе их нельзя будет различить.
Ренард тихо, без обычного своего вульгарного ерничества объяснил, что первый сигнал зарегистрирован четыре часа назад. Получив его, Сильвия оповестила некоторых членов фонда, и они в соответствии с выработанным планом отправили тахиограмму по адресу Карала Лондона в Порт-Нейпир на Орбитсвиле. Немедленно пришло ответное сообщение о том, что Лондон только что скончался. Для большинства адептов паранормальных идей это послужило бы достаточным доказательством, но Лондон хотел большего — ему требовалась повторяемость результатов. Полученное заранее определенное количество сигналов должно было, во-первых, снизить вероятность неудачи из-за капризов оборудования и, во-вторых, показать, что дискарнатный разум в состоянии мыслить аналогично человеческому, и время в ментальном пространстве течет с той же скоростью, что и в нормальном мире.
— Меня от всего этого воротит, — заключил Ренард, — но вынужден признать правоту замечательного доктора Лондона и принести извинения.
— А ты не опоздал?
— Нисколько. — Ренард повернулся к опустевшей комнате и простер к ней руки. — Карал, старый хрыч, ты — не такой чокнутый, каким выглядел.
— Очень убедительно, — сказал Даллен.
— Это последнее, что я могу для него сделать, старик. Не каждый день кто-нибудь делает одолжение, оставляя тебе свою жену. Я упоминал, что Сильвия собирается со мной на Большой О?
Сердце Даллена застучало.
— Должно быть, вылетело из головы.
— Прекрасный самоконтроль, Гарри. Ты даже глазом не моргнул. — Теперь главная забота Фонда — донести до умов радостную новость, значит. Сильвии нет никакого смысла торчать на Земле в ожидании, пока кто-нибудь надумает повторить эксперимент. Все крупные научные центры — на Орбитсвиле, поэтому…
— Она обратится в них сама?
— Только как номинальный руководитель Фонда — и это как раз такая работа, для которой она создана. Все остальное делают и объясняют квалифицированные физики из Фонда. — Он подмигнул. — А я обеспечу всем бесплатные места на корабле, чтобы показать, какой я глубоко порядочный.
— Ну, разумеется.
Даллен не собирался участвовать в этих играх и направился к двери.
— Постой минуту, Гарри. — Ренард преградил ему путь. — Почему ты не хочешь вернуться с нами в Орбитсвиль? Что тебе с семьей делать на этом чавкающем коме грязи? За пару дней я погружу свои образцы, и в путь.
— Спасибо, я этим не интересуюсь.
— Бесплатная поездка, старик. Без задержек. Подумай.
Даллен подавил приступ антипатии.
— Если я спрошу, зачем я тебе, ты дашь мне прямой ответ?
— Прямой ответ? Что за максимализм! — В глазах Ренарда вспыхнули насмешливые искорки. — Ты ведь не поверишь в мою искреннюю любовь и желание помочь тебе?
— Придумай что-нибудь еще.
— Гарри, нельзя быть таким несговорчивым. А если я хочу иметь под боком человека, с которым мог бы соперничать? Ты самый подходящий кандидат на эту роль. Я как-то говорил тебе, что вселенная заботится обо мне и дает мне все, чего я хочу, все лучшее. Только это надоедает. Ну, например, я знаю, что получу Сильвию… Я не могу ее упустить… Но если ты будешь рядом, то иллюзия конкуренции сделает нашу жизнь куда интереснее. Как тебе это объяснение?
— Звучит странновато, — ответил Даллен. — Признайся, ты наглотался фелицитина?
Ренард покачал головой.
— Я сказал правду и не позволю тебе выйти отсюда, пока ты на согласишься лететь со мной к Орбитсвилю.
— Это посягательство на свободу.
Даллен добродушно усмехнулся, маскируя желание врезать Ренарду по морде. Он шагнул было вперед, но вдруг до них донесся беспорядочный шум: испуганные голоса, звук ударов, звон разбитого стекла. Ренард повернулся и быстро пошел по коридору, Даллен поспешил следом. Грохот и крики нарастали. Кажется, смятение происходило в студии. Опять послышался звон бьющегося стекла. Даллена охватило дурное предчувствие.
Вбежав в студию, он с трудом протиснулся сквозь толпу гостей. Никто уже не кричал, все молча наблюдали за происходящим. В центре внимания находилась Сильвия. Размахивая длинной стальной полосой, она крушила свое мозаичное панно.
С каждым ударом от уникального творения отлетали крупные куски, искры цветных бриллиантов осыпались, словно водяные брызги. Одним взмахом Сильвия уничтожала целые галактики и звездные скопления, рубила и колола.
Даллен ужаснулся. «Четыре года труда!… Три миллиона кусочков смальты!… — вторя ударам, перечислял Даллен потери. — Прошу тебя, Сильвия, не зачеркивай собственную жизнь!» — мысленно взмолился он.
Он хотел ринуться вперед и остановить ее. Но его удержала боязнь без спроса вторгнуться в чужие переживания. Все, что он мог — это смотреть и ждать, пока Сильвия выдохнется.
Она широко размахнулась, целясь в верхнюю часть трилистника, но тут стальная полоса согнулась. Сильвия отбросила бесполезное орудие и, постояв немного с опущенной головой, повернулась к гостям.
— Это был мемориал, — сказала она отрешенным голосом. — Каралу не нужен мемориал. Он не умер.
— Пойдем со мной, — стала уговаривать ее Либби Эззати, по-матерински обнимая Сильвию за плечи. — Тебе нужно прилечь.
— Да, да, — согласился Питер Эззати, который, по-видимому, только приехал.
Эззати вырядился в строгий темный костюм, к которому добавил черную креповую повязку. Он подошел к Сильвии с другой стороны, чтобы помочь вывести ее из студии, однако она вцепилась в его нарукавную повязку. Толстяк отшатнулся.
— Снимите эту дрянь! — вдруг визгливо закричала она. — Не доходит? Вы так глупы, что не можете понять?
— Ну, ладно, будет, будет, — успокаивала ее Либби и, проявив неожиданную силу, подняла Сильвию на руки и унесла в жилую часть дома.
Даллену показалось, что Сильвия искала его взглядом, но две другие дамы, опомнившись, пришли Либби на помощь и загородили ее. Он, застыв, смотрел им вслед, когда большой кусок смальты запоздало отвалился от распотрошенного панно и с треском обрушился на пол. Звон и грохот вывел гостей из транса, все разом заговорили, торопясь поделиться своими впечатлениями.
— Как тебе комедия, а? — промурлыкал над ухом Даллена Ренард. — Сама Электра вряд ли устроила бы лучшее представление.
Даллен отметил про себя, что Ренард холоден и совершенно не огорчен. Вызванный каким-то умопомрачением акт варварского разрушения произведения искусства лишь позабавил его.
— Рик, ты делаешь честь человеческому роду.
— Что ты пытаешься сказать, старик?
— То, что ты мне не нравишься, и я борюсь с собой, чтобы предотвратить логически вытекающие из этого последствия.
Ренард довольно ухмыльнулся.
— А для кого из нас они, по-твоему, опасны?
— Счастливого путешествия на Орбитсвиль.
Даллен повернулся и чуть не врезался в запыхавшегося Питера Эззати, который поправлял свою повязку и выглядел взволнованным.
— Смерть Карала… эксперимент… Сильвия… Я опоздал… следил за новостями из Орбитсвиля… Эти зеленые полосы… Они должны что-то означать, Гарри. У меня дурные предчувствия.
— Какие зеленые полосы? — Даллен уже был переполнен информацией, но что-то в тоне Эззати побудило его все-таки задать вопрос.
— А вы не следили за последними новостями? Обнаружены какие-то зеленые светящиеся полосы, которые медленно дрейфуют по оболочке — и снаружи и внутри. Поначалу думали, что их число не меняется, но потом их стало все больше и больше, они уже сливаются.
— Может, это разновидность ионизационного эффекта? Вроде ауры?
Эззати отрицательно покачал головой.
— Научная комиссия объявила, что зеленые полосы не регистрируются ни одним прибором, за исключением фотооптических. Свечение видно, если смотреть непосредственно на оболочку, вот и все.
— Тогда оно не может стать слишком сильным.
— Отмахнуться проще всего, — хмуро сказал Эззати. — Не нравится мне это, Гарри. Ведь считалось, что материал оболочки абсолютно стабилен.
— Вы полагаете, он взорвется?
Как уроженец Орбитсвиля, пролетевший миллионы километров над зелеными равнинами, горами и морями Большого О, Даллен проникся незыблемостью гигантского шара. Однако на Земле он заметил, что люди, никогда не бывавшие там, не могут осознать его масштабы, поэтому думают о нем, как об огромном металлическом воздушном шаре. Они говорили: «в Орбитсвиль, из Орбитсвиля», а не «на Орбитсвиль, с Орбитсвиля», как коренные жители.
Ничто не могло заменить непосредственный взгляд на сферу с борта корабля. Большой О устрашал, но одновременно успокаивая, и никто из увидевших его впервые, уже не смог остаться прежним.
— Я не утверждаю, что он взорвется, но… — Эззати замолчал и склонил по-птичьи голову. — Я хотел сообщить вам еще кое-что. Последние дни вы не приходили в офис, и, думаю, не слышали о Джеральде Мэтью.
— Мэтью? — Даллен постарался, чтобы его голос не дрогнул. — А в чем дело?
— Сегодня утром он вылетел к западному побережью, но улетел не слишком далеко: самолет сейчас находится где-то около Монтгомери.
— Вынужденная посадка?
— Мягко сказано. Компьютер проанализировал данные, переданные бортовым радиомаяком. Похоже, самолет врезался в холм.
Новость оглушила Даллена, не оставив камня на камне от его намерений и планов на ближайшее будущее. Вместо удовлетворения мысль о гибели Мэтью вызвала чувство потери. Это было несправедливо: преступник, запросто уничтоживший двух человек, так легко, так быстро ускользнул, не успев даже испугаться приговора, не взглянув в глаза своему палачу.
— Вам точно известно?.. — Даллен проглотил комок в горле. — Что Мэтью умер?
— Смотрите, чтобы Сильвия не услышала. — Эззати улыбнулся и потрепал Даллена по руке. — Смерть отныне под запретом, употребляйте термин «дискарнация». Можете сказать, что глупый Мэтью опрометчиво дискарнировал в расцвете лет.
— Мне кажется… Трудно поверить, — произнес Даллен. Он, наконец, обрел способность обдумать свое положение в новых обстоятельствах. Смерть Мэтью сняла с него ужасную ответственность, ведь он скрыл имя преступника, освободила от других обязательств, о которых Даллен до сих пор старался не думать.
Эззати с беспокойством поглядел на него.
— Послушайте, Гарри. Я не хотел, чтобы это прозвучало непочтительно. Мэтью был вашим другом?
— Нет, нет, все в порядке. Мне пора домой.
Гарри вышел на улицу и направился к машине. Он понял, что до этой минуты не видел ничего вокруг, не слышал чистых звуков, не вдыхал настоящих запахов. Он осознал, что действительно собирается домой. Они с Коной и Мики слишком долго пробыли на Земле.
13
Вселенная представляла собой чашу из чистого голубого стекла.
В чашу кто-то бросил три предмета, которые лежали на выгнутом лазурном дне. Самым заметным был сияющий яркий объект, который вызывал мучительную боль в глазах. Он решил, что это солнце. Маленький бледный полумесяц почти терялся в яростных потоках света. Наверняка, неизлучающее тело — планета или луна.
Другой выглядел гораздо крупнее и не имел строгой геометрической формы. Туманный белый лоскут со следами перистой структуры. После некоторого размышления он узнал в нем облако.
Последовала быстрая ассоциация: атмосфера… влага… дождь… земля… растительность…
«Я жив!»
От этой удивительной мысли Мэтью вскочил, задыхаясь от потрясения, сделал несколько слабых попыток бежать сразу в нескольких направлениях, словно дичь, угодившая в ловушку. Потом он понял, что ужас, таившийся в его мозгу, уже настигавший его, теперь исчез. Заслонив глаза от солнца, Мэтью впервые почти спокойно посмотрел вокруг и увидел освещенный солнцем склон холма.
По всему склону были разбросаны багровые и золотистые обломки самолета. От энергетической установки поднимались султаны дыма, сочная трава вокруг пожухла, но не загорелась. Остроконечный нос, лишенный оболочки, остался самой крупной деталью фюзеляжа, пережившей столкновение. Недалеко от открытой кабины, похожей на жеванную сигару, валялись рваные лоскуты обугленной кожи, кучи металлического лома, битого стекла и обрывков кабеля. Снизу вверх по склону тянулся глубокий ровный шрам, словно какой-то великан вспахал плугом огромную прямую борозду.
Мэтью нервно рассмеялся. Звук мгновенно потонул в окружающем безмолвии. Он сам поразился, как безумно прозвучал его смех. Осмотрев себя, он обнаружил множество дыр в кожаной куртке, перемазанной землей и соком травы. Пульсирующая белье теле свидетельствовала о том, что дня два он едва ли сможет вести нормальный образ жизни, но главное — он сверхъестественным образом остался практически невредимым.
На него вдруг нашел благоговейный страх, ноги подогнулись, и он упал на колени.
«Я должен был умереть!»
Мэтью вспомнил, что пытался покончить жизнь самоубийством. Это изумило его почти так же сильно, как и чудесное спасение. Нельзя придумать ничего глупее и бессмысленнее, чем обрывать собственную жизнь, в особенности, если будущее столько всего обещает. Наверное, имелось единственное правдоподобное объяснение: в последнюю секунду безумие отпустило его, он успел передать управление автопилоту. Что же побудило Мэтью к самоубийству?
В сознании возник образ Гарри Даллена, — смуглой Немезиды с сильными мускулами, неутомимого преследователя с красивым, но холодным и суровым лицом, убийственным, праведным гневом в глазах…
Неужели причина в нем? В страхе перед Гарри Далленом, усугубленном изматывающими угрызениями совести?
Мэтью добросовестно обдумал ситуацию и почувствовал растущее недоумение. Происшествие с миссис Даллен и ее сыном, несомненно, угнетало его все последние дни, но для самоубийства нужны более веские основания, чем страх возмездия. Сейчас он совершенно не опасался Даллена — ведь тот никак не мог связать трагедию своей семьи с Мэтью. Джеральд вел себя крайне осторожно и, тщательно уничтожая все следы, не опасался, что начальство узнает об использовании имущества Метаправительства в личных целях. Он досконально продумал способ уничтожения памяти монитора и чувствовал себя в полной безопасности. Правда, досадный инцидент с Коной Даллен и ребенком чуть не пустил его усилия насмарку, но все обошлось. Это вышло случайно. Удача тогда явно отвернулась от них, собрав их вместе в самый критический момент. Джеральд поступил так, как должен был поступить, он действовал, защищая себя, не больше и не меньше. Прискорбно, конечно, что два человека пострадали, но это ведь совсем не убийство. Вместо двух потерянных человеческих личностей возникли две новые; таким образом равновесие в мире сохранилось. А потому Мэтью нет никакого резона обременять себя чрезмерным раскаянием.
Если кто и заслуживает порицания, так это бессовестные химики и торговцы, которые заламывают несусветные цены за ничтожное количество…
Он встал на ноги, запустил руку во внутренний карман. Чудесная ручка уцелела. Повернув колпачок, он накачал туда волшебных чернил, но вдруг замер и недовольно нахмурился.
Неожиданно он сломал ручку пополам и зашвырнул ее далеко в траву, успев отвернуться, чтобы не видеть, куда упали обломки. Он со страхом ждал наступления панической реакции, но вместо нее тело наполнилось восхитительной легкостью, а на душу снизошел блаженный покой.
— Может, я умер, — громко сказал он и потряс головой.
Его жест настолько не соответствовал его представлению о самом себе, что казался навязанным извне. Неужели ему никогда больше не понадобится фелицитин? Новые ощущения требовали времени, чтобы их переварить. Он больше не наркоман!
Чувство уверенности не пропало, даже когда Мэтью решил рассмотреть дело с точки зрения медицины. У каждого наркомана существует личный график приема доз, и Джеральд никогда не слышал об ослаблении тяги к фелицитину или об излечении без посторонней помощи. Любые планы на ближайшее и отдаленное будущее, сама судьба Мэтью были предопределены пристрастием к наркотику. И вдруг в один миг он избавился от зависимости.
Шипение энергетической установки привлекло внимание Мэтью к разбросанным обломкам, и его вновь охватило изумление. Как он выжил? Должно быть, рельеф местности в точности повторял траекторию самолета, Мэтью получил секунды вместо микросекунд, а трава и почва, поглотив часть кинетической энергии, сохранили ему жизнь. Среди авиаторов ходили предания о таких маловероятных событиях. Мэтью остро ощущал сверхъестественность произошедшего. Будь он верующим, упал бы на колени и вознес благодарность Господу.
Перед Мэтью, однако, стояли земные проблемы: сколько времени потратит он на возвращение в Мэдисон, чтобы продолжить там важное дело.
Он был один. Вокруг расстилалось море зеленой растительности, бывшее некогда Алабамой.
Ближайший населенный пункт, вероятно, и есть Мэдисон, до которого несколько сотен километров, поэтому бессмысленно удаляться от места катастрофы, пешком все равно не дойти. Кроме того, единая система управления полетами была связана с бортовыми компьютерами каждого летательного аппарата. Следовательно, компьютер транспортного департамента в Мэдисоне сразу зарегистрировал аварию и, по идее, спасательная команда уже в пути.
Коротая ожидание, Мэтью решил размяться, прогуливаясь у подножия холма. Не успел он закончить второй круг, как его внимание привлекло пульсирующее пятнышко над самым горизонтом.
С минуту Мэтью наблюдал за растущими очертаниями флайера, пока не понял, что это спасательный корабль.
И тут его ошеломило новое открытие. Когда Мэтью очнулся и почувствовал себя относительно неплохо, он решил, что его лишь немного контузило. Но раз прибыли спасатели, значит, без сознания он провалялся около получаса. В этом случае, как следовало из его поверхностных медицинских познаний, у него должна быть невыносимая головная боль и тошнота. Мэтью ощупал голову, почти уверенный, что обнаружит не замеченную раньше опасную рану. Однако убедился в полной своей невредимости.
Его размышления прервал рев двигателей. Флайер вдруг оказался прямо над местом катастрофы — неуклюжий, ощетинившийся подъемным краном и другими вспомогательными механизмами. Зависнув на пятидесятиметровой высоте, аппарат оперся на воющие реактивные струи и вертикально приземлился. Трава вокруг места посадки горела, пока двигатели не заглохли. В брюхе флайера открылся, скользнув в сторону, люк, из которого выпрыгнули четверо, один с носилками, и добежали в его сторону.
Мэтью пошел навстречу спасателям, подавляя смех, потому что успел заметить их изумленно вытаращенные глаза и отвисшие челюсти.
Мэтью не пил бренди уже несколько месяцев и сейчас нашел его необычайно приятным. По телу разливалось тепло, а тем временем внизу проплывала земля.
Обследовав его ручным сканером и даже установив, что внутренних повреждений нет, медики настаивали, чтобы Мэтью лег в койку и не вставал весь обратный путь до Мэдисона. Однако он добился своего, и ему позволили занять пассажирское кресло в задней части кабины, где он и сидел сейчас в гордом одиночестве. Взгляды врачей и экспертов-спасателей свидетельствовали о том, что они еще не оправились от потрясения, обнаружив Мэтью живым.
В чашу кто-то бросил три предмета, которые лежали на выгнутом лазурном дне. Самым заметным был сияющий яркий объект, который вызывал мучительную боль в глазах. Он решил, что это солнце. Маленький бледный полумесяц почти терялся в яростных потоках света. Наверняка, неизлучающее тело — планета или луна.
Другой выглядел гораздо крупнее и не имел строгой геометрической формы. Туманный белый лоскут со следами перистой структуры. После некоторого размышления он узнал в нем облако.
Последовала быстрая ассоциация: атмосфера… влага… дождь… земля… растительность…
«Я жив!»
От этой удивительной мысли Мэтью вскочил, задыхаясь от потрясения, сделал несколько слабых попыток бежать сразу в нескольких направлениях, словно дичь, угодившая в ловушку. Потом он понял, что ужас, таившийся в его мозгу, уже настигавший его, теперь исчез. Заслонив глаза от солнца, Мэтью впервые почти спокойно посмотрел вокруг и увидел освещенный солнцем склон холма.
По всему склону были разбросаны багровые и золотистые обломки самолета. От энергетической установки поднимались султаны дыма, сочная трава вокруг пожухла, но не загорелась. Остроконечный нос, лишенный оболочки, остался самой крупной деталью фюзеляжа, пережившей столкновение. Недалеко от открытой кабины, похожей на жеванную сигару, валялись рваные лоскуты обугленной кожи, кучи металлического лома, битого стекла и обрывков кабеля. Снизу вверх по склону тянулся глубокий ровный шрам, словно какой-то великан вспахал плугом огромную прямую борозду.
Мэтью нервно рассмеялся. Звук мгновенно потонул в окружающем безмолвии. Он сам поразился, как безумно прозвучал его смех. Осмотрев себя, он обнаружил множество дыр в кожаной куртке, перемазанной землей и соком травы. Пульсирующая белье теле свидетельствовала о том, что дня два он едва ли сможет вести нормальный образ жизни, но главное — он сверхъестественным образом остался практически невредимым.
На него вдруг нашел благоговейный страх, ноги подогнулись, и он упал на колени.
«Я должен был умереть!»
Мэтью вспомнил, что пытался покончить жизнь самоубийством. Это изумило его почти так же сильно, как и чудесное спасение. Нельзя придумать ничего глупее и бессмысленнее, чем обрывать собственную жизнь, в особенности, если будущее столько всего обещает. Наверное, имелось единственное правдоподобное объяснение: в последнюю секунду безумие отпустило его, он успел передать управление автопилоту. Что же побудило Мэтью к самоубийству?
В сознании возник образ Гарри Даллена, — смуглой Немезиды с сильными мускулами, неутомимого преследователя с красивым, но холодным и суровым лицом, убийственным, праведным гневом в глазах…
Неужели причина в нем? В страхе перед Гарри Далленом, усугубленном изматывающими угрызениями совести?
Мэтью добросовестно обдумал ситуацию и почувствовал растущее недоумение. Происшествие с миссис Даллен и ее сыном, несомненно, угнетало его все последние дни, но для самоубийства нужны более веские основания, чем страх возмездия. Сейчас он совершенно не опасался Даллена — ведь тот никак не мог связать трагедию своей семьи с Мэтью. Джеральд вел себя крайне осторожно и, тщательно уничтожая все следы, не опасался, что начальство узнает об использовании имущества Метаправительства в личных целях. Он досконально продумал способ уничтожения памяти монитора и чувствовал себя в полной безопасности. Правда, досадный инцидент с Коной Даллен и ребенком чуть не пустил его усилия насмарку, но все обошлось. Это вышло случайно. Удача тогда явно отвернулась от них, собрав их вместе в самый критический момент. Джеральд поступил так, как должен был поступить, он действовал, защищая себя, не больше и не меньше. Прискорбно, конечно, что два человека пострадали, но это ведь совсем не убийство. Вместо двух потерянных человеческих личностей возникли две новые; таким образом равновесие в мире сохранилось. А потому Мэтью нет никакого резона обременять себя чрезмерным раскаянием.
Если кто и заслуживает порицания, так это бессовестные химики и торговцы, которые заламывают несусветные цены за ничтожное количество…
Он встал на ноги, запустил руку во внутренний карман. Чудесная ручка уцелела. Повернув колпачок, он накачал туда волшебных чернил, но вдруг замер и недовольно нахмурился.
Неожиданно он сломал ручку пополам и зашвырнул ее далеко в траву, успев отвернуться, чтобы не видеть, куда упали обломки. Он со страхом ждал наступления панической реакции, но вместо нее тело наполнилось восхитительной легкостью, а на душу снизошел блаженный покой.
— Может, я умер, — громко сказал он и потряс головой.
Его жест настолько не соответствовал его представлению о самом себе, что казался навязанным извне. Неужели ему никогда больше не понадобится фелицитин? Новые ощущения требовали времени, чтобы их переварить. Он больше не наркоман!
Чувство уверенности не пропало, даже когда Мэтью решил рассмотреть дело с точки зрения медицины. У каждого наркомана существует личный график приема доз, и Джеральд никогда не слышал об ослаблении тяги к фелицитину или об излечении без посторонней помощи. Любые планы на ближайшее и отдаленное будущее, сама судьба Мэтью были предопределены пристрастием к наркотику. И вдруг в один миг он избавился от зависимости.
Шипение энергетической установки привлекло внимание Мэтью к разбросанным обломкам, и его вновь охватило изумление. Как он выжил? Должно быть, рельеф местности в точности повторял траекторию самолета, Мэтью получил секунды вместо микросекунд, а трава и почва, поглотив часть кинетической энергии, сохранили ему жизнь. Среди авиаторов ходили предания о таких маловероятных событиях. Мэтью остро ощущал сверхъестественность произошедшего. Будь он верующим, упал бы на колени и вознес благодарность Господу.
Перед Мэтью, однако, стояли земные проблемы: сколько времени потратит он на возвращение в Мэдисон, чтобы продолжить там важное дело.
Он был один. Вокруг расстилалось море зеленой растительности, бывшее некогда Алабамой.
Ближайший населенный пункт, вероятно, и есть Мэдисон, до которого несколько сотен километров, поэтому бессмысленно удаляться от места катастрофы, пешком все равно не дойти. Кроме того, единая система управления полетами была связана с бортовыми компьютерами каждого летательного аппарата. Следовательно, компьютер транспортного департамента в Мэдисоне сразу зарегистрировал аварию и, по идее, спасательная команда уже в пути.
Коротая ожидание, Мэтью решил размяться, прогуливаясь у подножия холма. Не успел он закончить второй круг, как его внимание привлекло пульсирующее пятнышко над самым горизонтом.
С минуту Мэтью наблюдал за растущими очертаниями флайера, пока не понял, что это спасательный корабль.
И тут его ошеломило новое открытие. Когда Мэтью очнулся и почувствовал себя относительно неплохо, он решил, что его лишь немного контузило. Но раз прибыли спасатели, значит, без сознания он провалялся около получаса. В этом случае, как следовало из его поверхностных медицинских познаний, у него должна быть невыносимая головная боль и тошнота. Мэтью ощупал голову, почти уверенный, что обнаружит не замеченную раньше опасную рану. Однако убедился в полной своей невредимости.
Его размышления прервал рев двигателей. Флайер вдруг оказался прямо над местом катастрофы — неуклюжий, ощетинившийся подъемным краном и другими вспомогательными механизмами. Зависнув на пятидесятиметровой высоте, аппарат оперся на воющие реактивные струи и вертикально приземлился. Трава вокруг места посадки горела, пока двигатели не заглохли. В брюхе флайера открылся, скользнув в сторону, люк, из которого выпрыгнули четверо, один с носилками, и добежали в его сторону.
Мэтью пошел навстречу спасателям, подавляя смех, потому что успел заметить их изумленно вытаращенные глаза и отвисшие челюсти.
Мэтью не пил бренди уже несколько месяцев и сейчас нашел его необычайно приятным. По телу разливалось тепло, а тем временем внизу проплывала земля.
Обследовав его ручным сканером и даже установив, что внутренних повреждений нет, медики настаивали, чтобы Мэтью лег в койку и не вставал весь обратный путь до Мэдисона. Однако он добился своего, и ему позволили занять пассажирское кресло в задней части кабины, где он и сидел сейчас в гордом одиночестве. Взгляды врачей и экспертов-спасателей свидетельствовали о том, что они еще не оправились от потрясения, обнаружив Мэтью живым.