Шоу Ирвин. Любовь на темной улице (сборник рассказов)

   Детей не было, когда приехала полицейская машина, и они никому не мешали. Два полицейских не спеша походили по лужайке возле дома, как настоящие профессионалы, внимательно осмотрели лестницу, балкон, сходили в лес. Все записали.
   Когда они спросили у Мартина, как выглядел этот человек, он привел им свое описание, но и сам был поражен расплывчатостью своих показаний. Он не мог не почувствовать, что полицейские остались им очень недовольны.
   -- Я уверен, что смог бы его узнать, если бы снова увидел,-- пытался убедить их Мартин,-- но в его внешности не было ничего особенного, такого, за что можно было бы зацепиться. Я хочу сказать, что у него не было большого шрама на лице, или синяка под глазом, перебитого носа, или чего-то другого в этом роде.
   -- Сколько ему, по-вашему, лет? -- спросил его старший по званию полицейский Мэдден.
   -- Средних лет, по-моему, сержант,-- ответил Мартин.-- От тридцати, полагаю, до сорока пяти...
   Уиллард улыбнулся, и Мартин заметил, как Мэдден с трудом сдерживает улыбку.
   -- Вы же понимаете, что я имею в виду. Где-то между,-- подтвердил Мартин.
   -- Не заметили ли вы, какой у него цвет лица, мистер Брэкет? -- спросил Мэдден.
   -- Ну, знаете, при таком свете, да еще в тумане...-- Мартин колебался, пытаясь поглубже покопаться в своей памяти.-- У него было бледное лицо.
   -- Он был лысый,-- Мэдден делал записи в своей книжке,-- или у него на голове была копна волос?
   Снова Мартин колебался, не зная, как ответить.
   -- Мне кажется, у него на голове была какая-то шляпа,-- сказал он.
   -- Какая именно?
   Мартин пожал плечами.
   -- Просто шляпа.
   -- Может, кепка или картуз,-- что скажете? -- подсказывал Мэдден.
   -- Нет, думаю, что нет. Просто шляпа.
   -- Какого он был телосложения, не скажете? -- методично продолжал свой допрос Мэдден, все старательно записывая в книжку.-- Высокий, толстый, какой?
   Мартин сконфуженно вертел головой.
   -- Думаю, что не смогу быть вам очень полезным. Он стоял под окном, свет освещал его голову и я... я на самом деле не могу ничего сказать. Он выглядел... ну, если как следует подумать... он выглядел достаточно солидным.
   -- У вас, сержант, есть какие-то представления о том, кто бы это мог быть? -- спросил Уиллард.
   Полицейские переглянулись, стараясь оставаться беспристрастными.
   -- Видите ли, мистер Уиллард,-- сказал Мэдден.-- Всегда можно встретить одного-двух полуночников, шатающихся в позднее время, в любом городе. Мы проверим. Возле банка сейчас строят новый торговый центр, и там множество строительных рабочих, приехавших из Нью-Хейвена. Всякие встречаются люди,-сказал он, подчеркивая свое недружелюбное отношение к разным чужакам из Нью-Хейвена. Он закрыл записную книжку, засунул ее в карман.-- Мы дадим вам знать, если удастся что-то выяснить.
   -- Я уверен, что смог бы узнать его, если бы увидел снова,-- повторил Мартин, пытаясь восстановить свою, как ему показалось, подмоченную репутацию в глазах этих полицейских.
   -- Если у нас возникнут какие-то идеи,-- сказал Мэдден,-- то может быть, мы пригласим вас, чтобы вы посмотрели на одного-двух подозрительных лиц.
   -- Завтра вечером я уезжаю,-- сказал Мартин.-- Еду во Францию.
   Оба полицейских снова многозначительно переглянулись. По их красноречивому виду можно было понять, что они осуждают такое отношение американцев к своему гражданскому долгу. Вначале они становятся свидетелями преступлений, а потом спешно убегают во Францию.
   -- Ну,-- протянул низким тоном Мэдден, и в его голосе что-то не чувствовалось особого оптимизма.-- Посмотрим, что можно сделать.
   Мартин и Уиллард наблюдали, как полицейская машина, тронувшись с места, поехала назад, к их участку.
   -- Как просто полицейскому заставить тебя почувствовать собственную вину,-- сказал Уиллард.-- Просто смешно!
   Они вернулись в дом. Уиллард поднял трубку телефона и сообщил Линде, что она может приезжать с детьми, полиция уехала.
   Вечером их пригласил к себе на коктейль приятель, потом другой -- на обед. Вначале Линда наотрез отказалась -- разве может она пойти на вечеринку или на обед, оставив детей одних после того, что случилось накануне? Тогда Уиллард поинтересовался, что она намерена делать,-- торчать дома каждый вечер, покуда ее детишкам не исполнится по двадцать лет?
   -- В любом случае,-- утверждал Уиллард,-- этот злоумышленник натерпелся такого страха, что теперь будет держаться подальше от их дома и не осмелится снова сунуться сюда, к ним.
   Тогда Линда уступила, сказав, что муж прав, но все равно нужно предупредить горничную обо всем.
   -- Как-то неэтично,-- сказала она,-- уходить из дома, оставляя горничную в полном неведении. Но,-- предупредила Линда,-- вполне вероятно, та сразу же соберет свои вещички и уедет.-- Она работала у них всего шесть недель, была довольно старенькая и не отличалась особой уравновешенностью. Линда пошла на кухню к горничной, а Уиллард, нервно шагая взад и вперед по гостиной, говорил Мартину:
   -- Я просто не выношу заниматься поисками новой горничной. У нас с тех пор, как мы сюда переехали, сменилось их пятеро.
   Но с кухни Линда вернулась улыбаясь. Она сообщила, что горничная спокойно восприняла эту весть. По-видимому, она не такая беспокойная, как это сначала показалось.
   -- Она слишком стара, чтобы ее изнасиловали,-- сказала Линда,-- к тому же она любит детей, по крайней мере, она так говорит.
   Уиллард отнес лестницу в гараж и запер его на большой замок. Они убедились, что все ставни тщательно закрыты на крючки изнутри,-- в детской, в спальне Линды, в спальне Уилларда, в ванной комнате, расположенной между ними, так как ко всем этим комнатам был открыт доступ с балкона, к которому какой-то злоумышленник ночью приставил лестницу.
   На вечеринке с коктейлем, которая как две капли воды была похожа на любую подобную вечеринку с коктейлем в этот субботний вечер повсюду в радиусе ста миль от Нью-Йорка, Уиллард с Линдой все время рассказывали гостям о злоумышленнике, а Мартин давал его описание, снова чувствуя себя неуютно, как и тогда, когда он предстал перед полицейским,-- ему казалось, что, будучи неспособным дать точный портрет возможного преступника, он тем самым демонстрирует всем свой низкий интеллектуальный уровень.
   "Он надвинул шляпу на глаза, и на его лице не было никакого особенного выражения, и он, по-моему, был бледен, и я обо всем рассказал сержанту, что если внимательно к нему присмотреться..." Когда он так говорил, то чувствовал, что добавляет лишнего к портрету человека, стоявшего за окном этой туманной ночью, что напряженность в его лице -- это его новое открытие, выуженное откуда-то из глубин памяти, что, когда он пытался получше вспомнить, какое же на самом деле было у него лицо, оно становилось то простым, расслабленным, то сосредоточенным, то сошедшим с семейного герба, то символическим, превращалось в опасное лицо привидения, глазеющего из темноты мокрого от дождя леса на хрупкую безопасность их пристанища, ограниченного кругом света.
   Рассказ Уиллардов о своем ночном непрошенном госте, казалось, встряхнул приглашенных, и из них посыпались разные страшные истории, как из рога изобилия,-- о взломщиках, ворах, похитителях детишек.
   "...Так вот этот парень вдруг начал в упор глядеть на них из слухового окошка, было лето, оно было открыто, это произошло на Западной Тридцать второй улице, и тогда мой друг быстро забрался по лестнице на крышу и начал гоняться за ним по крышам, а когда мой отважный знакомый загнал его в угол, тот выхватил острый нож, и... пострадавшему пришлось сделать пятикратное переливание крови, прежде чем жизнь его была в безопасности. Само собой разумеется, полиция так и не нашла преступника"
   "...Заряженный пистолет сорок пятого калибра. Постоянно рядом со мной под подушкой. В эти дни, когда полно этих чокнутых пацанов. Любого, кто осмелится проникнуть в мой дом, ждет горячий прием, уверяю вас. И думаю, я буду вести огонь только на поражение. Нечего с ними цацкаться..."
   "...Дверь -- на цепочку и все содержимое из всех ящиков, из всех шкафов вываливается на ковер посередине комнаты. Не знаю, что они сотворили еще, эта компания цветных, но вы можете себе вообразить. Полиция объяснила им, что это довольно распространенная картина, тем более, если они разочарованы в своем улове. Пострадавшие требовали найти виновных. Каково им жить в окружении этих пуэрториканцев?.."
   "...Это было давным-давно, когда у него была большая датская псарня, но на следующий день после похищения ребенка Линдберга он продал всех своих собак до единой втридорога..."
   Держа в руке стакан, Мартин вежливо прислушивался, с некоторым удивлением осознавая, что все эти солидные, привыкшие к комфорту люди, в их уютной и благопристойной компании, разделяли общий страх, чувствовали все усиливающуюся неловкость, что появившееся внезапно лицо человека за окном Уилларда заставило их всех вспомнить о существовании темных непредсказуемых сил, которые всегда готовы проникнуть откуда-то сверху в их теплые дома, и, несмотря на все их запертые на замок двери, на усилия полиции и на заряженный пистолет сорок пятого калибра под подушкой, они были бессильны перед угрозой, уязвимы перед любым преступным нападением.
   -- От твоих слов у каждого здесь забегали приятно возбуждающие мурашки по спине,-- поздравляю,-- ехидно заметила Линда, подойдя к Мартину.
   -- И мне приятно,-- ответил Мартин, задумчиво глядя на серьезные лица владельцев домов и квартир. Он, конечно, понимал, что сейчас Линда, после всего пережитого, после ударивших ей по нервам этого происшествия и разбирательства с полицией, намерена ко всему относиться довольно легко, по крайней мере, на людях. Он, конечно, был благодарен ей за это, восхищался ее смелостью, но все же беспокоился за нее, и ему совсем не нравилось, что она часто остается одна в этом просторном большом доме с колоннами, где разносится звонкое эхо, окруженном десятками акров безмолвного безлюдного пространства, тем более что Уилларду приходилось по нескольку раз в неделю работать допоздна в городе, и он возвращался домой не раньше полуночи... В любом случае, этот злоумышленник пока не пойман и, соответственно, не вызывает никаких подозрений, а значит, ничто не могло остановить его в преступных замыслах вернуться к ее дому через неделю, через месяц, два.
   ...Другой дождливой ночью, когда не будет ярко светить луна.
   -- Нам пора,-- сказала Линда.-- Нас ожидают к обеду в восемь тридцать.-- Она огляделась по сторонам.-- Ну, ты никого не облюбовал для себя? Никого не хочешь пригласить с собой? Правда, Чарльзы сказали, что если ты приведешь с собой кого-нибудь, то имей в виду, что у них будет простой фуршет, больше ничего.
   -- Нет, благодарю тебя,-- сказал, улыбнувшись, Мартин.-- Они очень любезны, но...-- Он осекся. В комнату вошла высокая красивая блондинка в голубом платье, принося хозяйке дома свои извинения за опоздание. Ее волосы были собраны на затылке в тугой низкий пучок, что хотя и добавляло ей достоинства, все же делало ее слишком старомодной. Но голос ее, когда она объясняла причины своего опоздания хозяйке дома, был таким мелодичным, таким завораживающе шуршащим, к тому же она явно была самой красивой среди всех присутствовавших здесь женщин.-- И,-- нерешительно улыбаясь сказал Мартин Линде,-- может, вот эта. Дай мне минут десять.
   Линда энергично закачала головой.
   -- Нет, нет, братец, оставь эту мысль. Это -- Энн Баумэн, она замужем. Да вон и ее муж у двери.
   Линда зажатым в руке стаканчиком указала на дверь, там Мартин увидел высокого мужчину в элегантном, отлично сшитом костюме. Он стоял спиной к Мартину, разговаривая с Уиллардом и хозяином.
   -- В таком случае, ничего не поделаешь,-- согласился с ней Мартин, с трудом отрывая взор от прекрасной миссис Баумэн.-- Можно немедленно ехать.
   -- Увидишь ее завтра,-- сказала Линда, когда они пошли к двери.-Кажется, Уиллард собирался завтра утром поиграть у них дома в теннис.
   Они, стараясь не привлекать к себе особого внимания, подошли к Уилларду, чтобы позвать его с собой. Он все еще оживленно беседовал с хозяином. Мистер Баумэн, сделав несколько шагов в сторону, присоединился к стоявшей рядом группе, включился в их беседу.
   -- Так что, мы уходим? -- спросил Уиллард, увидев перед собою Линду с Мартином.-- Хорошо, на самом деле пора.-- Он, вытянув руку, похлопал Баумэна по плечу.-- Послушай, Гарри, хочу представить тебе своего шурина. Он придет завтра вместе со мной поиграть в теннис, не возражаешь?
   Но Баумэн повернулся к ним не сразу. Он, все еще стоя к ним спиной, досказывал свою историю. Он повернулся к ним в то мгновение, когда его слушатели покатились со смеху. На его ухоженном, бледном лице блуждала улыбка. Он протянул Мартину руку.
   -- Как приятно познакомиться,-- сказал он.-- Я столько слышал о вас. Ваша сестра все мне рассказывает. Она утверждает, что однажды вы чуть не выиграли сет у Херба Флэма. Это правда?
   -- Нам тогда обоим было по двенадцать лет,-- сказал Мартин, пытаясь ничем, ни одним мускулом на лице себя не выдать, вести себя вполне естественно, как и полагается человеку, покидающему вечеринку с коктейлем, и отвечая, как положено, на обычное, случайное представление незнакомцу. Это не так просто было сделать, потому что стоило ему внимательно, в течение всего десяти секунд, посмотреть на это пышущее здоровьем, удачливое, открытое лицо перед ним, как он тут же смекнул, что Баумэн и есть тот самый злоумышленник, которого он видел через окно сегодня ночью.
   -- Постарайтесь хорошенько выспаться,-- посоветовал Баумэн Уилларду.-У нас завтра развернется изнуряющая борьба парами.-- Наклонившись, он на правах старого знакомого поцеловал Линду в щечку.
   -- Можете привезти с собой и детишек,-- предложил он ей.-- Они поиграют с моими и не будут нам мешать.-- Помахав рукой на прощание, он снова повернулся к группе своих слушателей, такой манерный, элегантно одетый мужчина, в кругу своих друзей,-- таких крепко сбитых мужчин, которым едва за сорок, можно увидеть на встречах в престижном колледже, или на месте вице-президента компании, где непременно царит изысканная вежливость, а у каждого из них в кабинете на полу -- дорогой ковер, и о деньгах они говорят чуть слышно, на низких тонах, и только за плотно прикрытыми дверями.
   Мартин молча вышел из дома вслед за Уиллардом с сестрой и ничего не ответил, когда тот ему сказал: "Он отлично играет в теннис, особенно в парах. Но, кажется, ему уже не нравится слишком много бегать". Молчал он и в машине, в которой они ехали на обед. Ему нужно было все сопоставить, соединить, а для этого требовалось одиночество и вдумчивые размышления, он то и дело вспоминал открытую, непринужденную улыбку Баумэна, когда он пожимал ему руку, его твердую, с сухой кожей руку игрока в теннис, его привычную манеру на правах давнего знакомого целовать на прощание Линду в щечку, желая ей "спокойной ночи".
   -- Линда,-- сказал Уиллард, обращаясь к своей жене, когда они тряслись в машине по ухабам по узкой сельской дороге к дому, где их ожидал обед,-- ты должна мне постоянно напоминать об одной вещи.
   -- О чем же?
   -- Ты должна твердо пообещать мне, что будешь мне напоминать каждый раз, когда мы будем выезжать на вечеринку с коктейлем, что я уже слишком стар для крепкого джина.
   За обедом Мартину пришлось по просьбе гостей, которые не были на вечеринке с коктейлем у Слокумсов, повторить свое описание того человека, которого увидел за окном. На сей раз он намеренно описал его как можно более расплывчато. Но это оказалось не так просто сделать. Фигура Баумэна, его лицо (около сорока, голубоглазый, волосы песочного цвета с короткой стрижкой, широкий, улыбчивый рот, ровные зубы, рост почти шесть футов, вес, вероятно, сто семьдесят пять фунтов, приятный цвет лица, широкоплечий, общее впечатление -- хороший гражданин, отец семейства, ответственный бизнесмен) постоянно вторгались в его сознание, его истинные черты, его истинный облик, легко узнаваемые со стороны, весьма для него опасные, теперь постоянно вертелись на кончике языка, что сильно затрудняло все его усилия вспомнить те слишком туманные общие характеристики, которые он давал прежде этому человеку. "Однако, какой смысл,-- подумал Мартин,-- осуждать человека так быстро, на раннем этапе, это лишь могло привести к неприятностям, если у него вырвалось бы даже случайное слово, бросающее подозрение на Баумэна еще до того, как он абсолютно не убедится в том, что Баумэн и есть тот самый человек, которого он видел".
   По дороге домой и за стаканчиком перед сном он решил ничего не сообщать ни Линде, ни Уилларду. Глядя в упор на сестру, он вспоминал, с какой тревогой она просила не звонить в полицию, как она упрашивала, умоляла Уилларда и в конце концов добилась своего, как она подставила свою щеку для поцелуя Баумэну у двери, когда они уезжали на обед в другой дом. "Они с Уиллардом спят в разных спальнях,-- напрягал он свою память,-- и двери обеих выходят на балкон, а Уиллард обычно задерживается в городе допоздна два или даже три раза в неделю..." Мартин стыдил себя за эти подозрения, но он ничего не мог поделать с собой. Линда -- его сестра, он любил ее, но как хорошо он ее знает, ведь прошло столько лет? Он вспоминал свою чувственность, сколько достойных сожаления поступков совершил, повинуясь ее непреодолимым позывам? Она -- его сестра, какой бы невинной женщиной и верной, великолепной женой она ни казалась, и в ее жилах текла та же кровь. "Нет,-- подумал он,-- торопиться нельзя, нужно только ждать".
   Утром в одиннадцать все они уже были на корте. Уиллард с Мартином играли против Баумэна с его напарником по имени Спенсер, который обладал очень сильной подачей, но больше ничем особым не блистал. Баумэн оказался расторопным, ловким, способным игроком, он искренне наслаждался игрой, не теряя хорошего настроения, независимо от того, выигрывал он или проигрывал.
   Мартин с Уиллардом привезли своих двух пацанов, и теперь они играли у края корта с тремя детишками Баумэна,-- два мальчика и девочка,-- вся троица была какой-то подавленной, бледной, слишком вежливой и сдержанной,-- подумал Мартин,-- что совсем несвойственно детям их возраста.
   После второго сета из дома вышла миссис Баумэн. Она несла поднос с кувшином оранжада и стаканы. Она казалась такой удивительно строго официальной в своем темном хлопчатобумажном платье с белым воротничком под тяжелыми, собранными в пучок на затылке пышными белокурыми с темным отливом волосами. Она немного понаблюдала за игрой, и в ее присутствии Мартин вдруг сделал гораздо больше ошибок, чем прежде, и это было вполне понятно,-- он постоянно поглядывал на нее через плечо, внимательно изучал ее, стараясь, почти бессознательно, перехватить взгляды, которыми она обменивалась с мужем, заметить какой-то признак, какой-то симптом... Но она сидела тихо, набрав в рот воды, не аплодировала удачным ударам и не комментировала никудышные. Она, казалось, не обращала абсолютно никакого внимания на пятерых игравших возле нее детишек. Посидев немного, она встала, когда шла игра, и не спеша побрела к дому -- такая высокая, вызывающая любопытство, элегантная равнодушная, безмолвная фигура для декора на большой зеленой лужайке, перед большим, белым, ласкающим глаз домом.
   Когда начался третий сет, поднялся ветер, и теперь трудно было подавать свечи и играть с воздуха, и они решили закончить. Пожав друг другу руки, игроки подошли к боковой стороне корта, выпили по стакану оранжада. Мальчишки Уилларда бесцеременно цеплялись за отца, пытались вскарабкаться ему на спину, требовали апельсинового сока, а детишки Баумэна, стоя поодаль, скромно, молча наблюдали за отцом и подошли только после того, как он, налив каждому по стакану, позвал их. Они тихо сказали "спасибо" и вновь отошли в сторонку, со стаканом в руках.
   -- Как жаль, что вы не проведете здесь у нас все лето,-- сказал Баумэн, обращаясь к Мартину. Они сидели на краю корта, медленно потягивая из стаканов сок.-- Вы бы значительно подняли уровень тенниса в округе. Вам, наверное, даже удалось бы время от времени заставлять вашего несчастного старика шурина подбегать поближе к сетке.-- Он добродушно фыркнул, подмигивая Мартину и вытирая полотенцем пот со лба.
   -- В конце недели мне нужно быть в Париже,-- сказал Мартин, внимательно глядя на его лицо, ожидая быстрой смены выражения на нем из-за чувства облегчения.
   Но ничего не заметил. Баумэн легко растирал лицо полотенцем, был спокоен и мило ему улыбался.
   -- Нам будет вас не хватать,-- сказал он,-- особенно на уик-энды. Во всяком случае, вы сегодня придете к нам на обед, не так ли?
   -- Он хочет успеть на шестичасовой поезд в Нью-Йорк,-- объяснил ему Уиллард.
   -- Но это же глупо,-- сказал Баумэн.-- У нас в саду будет барбекью1. Если, конечно, не пойдет дождь.-- Он говорил дружески, радушным, гостеприимным тоном.
   -- Ну,-- вдруг решил про себя Мартин,-- может, я приду.
   -- Вот и молодец,-- без всякого притворства воскликнул Баумэн. Уиллард искоса бросил на Мартина удивленный взгляд.
   -- Не пожалеете, уверяю вас. Я прикажу этим ленивым сельчанам постараться, сделать все так, как надо. Ну ладно. Дети! -- крикнул он.-Пора завтракать.
   По пути домой Уиллард оторвал свой взгляд от дороги и посмотрел на Мартина.
   -- Почему ты вдруг передумал, Мартин? -- спросил он.-- Все из-за миссис Баумэн, разве не так?
   -- Но она очень красива, как ты считаешь? -- ответил Мартин.
   -- Все местные донжуаны не раз пытались, не повезет ли им.-- Сказал, широко улыбаясь, Уиллард.-- Ничего не вышло. Напрасный труд.
   -- Папочка,-- спросил мальчик постарше с заднего сиденья,-- а что такое донжуан?
   -- Это был один человек. Он жил очень, очень давно,-- тут же ответил Уиллард сыну.
   Весь день Мартин, осмелев, задавал кучу вопросов по поводу четы Баумэнов. Ему стало известно, что они женаты уже четырнадцать лет, что богаты (семья миссис Баумэн владела заводами по переработке хлопка, а у Баумэна в Нью-Йорке была своя контора), часто устраивают у себя вечеринки, их любят все в округе, Уилларды навещают их два-три раза в неделю, и этот Баумэн, нужно сказать, в отличие от других мужей-ловеласов в их общине, никогда, пожалуй, не заглядывался на других женщин.
   Одеваясь к вечернему столу, Мартин все больше мучился сомнениями. Когда он впервые увидел Баумэна на вечеринке, то был уверен, что именно этот человек глядел на него, когда он стоял у окна в гостиной и когда он встретил его во второй раз сегодня утром на теннисном корте, такая уверенность только окрепла. Но их дом, жена, дети, все то, что ему рассказали Уиллард с Линдой о чете Баумэн, прежде всего та радушная, раскованная манера, с которой он приветствовал его перед игрой, настойчивое приглашение на обед, его искреннее расположение без тени притворства,-- все эти обстоятельства, словно объединившись в заговоре против него, Мартина, поколебали его прежнюю твердую уверенность. Если там, за окном, на самом деле стоял Баумэн, то он не мог не узнать Мартина и не мог не понять, что и Мартин его узнал. В конце концов они глядели друг на друга при ярком свете секунд десять, никак не меньше, на расстоянии пяти футов друг от друга. Если бы это был Баумэн, то чего проще для него,-- отменить теннисную игру, позвонить, сказать, что у него похмелье, или что сегодня поднялся сильный ветер, или еще бог весть сколько привести других оправданий.
   -- Черт подери! -- выругался Мартин про себя, завязывая перед зеркалом галстук. Он знал, что сегодня вечером ему нужно что-то предпринять, предпринять обязательно, но он чувствовал, что сбит с толку, что торопится, что ему приходится действовать в одиночестве, и поэтому он не был до конца уверен в самом себе, и это накануне тех его действий, которые могут иметь либо трагические, либо причудливо-комические последствия. Когда он сошел вниз, Уиллард сидел один в гостиной, читая воскресные газеты. Как хотелось Мартину рассказать ему обо всем, пусть возьмет часть груза такой ответственности и на свои плечи. Ему будет легче. Но как только собрался заговорить, в комнату вошла Линда, готовая к отъезду, и он промолчал. Вместе с ними он пошел к автомобилю, все с той же тяжкой ношей на плечах, чувствуя, как ему не хватает еще двух недель, месяца, чтобы организовать тщательное наблюдение, чтобы двигаться вперед осторожно, действовать, соблюдая приличия, но действовать решительно и бесповоротно. Однако у него не было этих двух лишних недель. У него в распоряжении была всего одна ночь. Впервые с того момента, как бросил свою работу в Калифорнии, он пожалел о своем желании уехать во Францию.
   Баумэны устроили большой прием, на который приехало более двадцати гостей. Был теплый вечер, и все они собрались на лужайке, на которой стояли столы с фонарями "молния" с горевшими в них свечами, бросающими мягкий щедрый свет на сидевших за ними гостей. Два нанятых Баумэном по такому случаю официанта носились взад и вперед от длинного вертела в конце сада к приглашенным, а там, в глубине, сам Баумэн в фартуке шеф-повара и с раскрасневшимся от жары лицом жарил на открытом огне сочные бифштексы.