Страница:
В течение 50 лет оспа унесла одиннадцать членов австрийского императорского дома. Императрица Мария-Терезия, уже будучи в преклонном возрасте, заразилась и едва не скончалась; ее сын, император Иосиф I, супруга Иосифа II и две эрцгерцогини умерли, несмотря на все старания врачей. Из других коронованных особ, скончавшихся от странной заразы, упомянем курфюрста Саксонского, последнего курфюрста Баварского, Вильгельма II Оранского; в семье Вильгельма III — его отца, мать, жену, дядю, двоюродного брата и сестру. Сам он проболел и едва не умер. Далее список продолжает целый ряд членов английского королевского дома.
Скончался от оспы и русский император Петр II, заразившийся 18 января 1730 года от своего друга князя Григория Долгорукого. Проявилась банальная русская безалаберщина. Долгорукий, у которого болели оспой дети, пришел к Петру II и расцеловался с ним. Через несколько дней у Петра II появились оспины на лице, и через неделю он умер.
В восточных цивилизациях Китая и Индии искусственное предохранительное средство против оспенной эпидемии — так называемая вариоляция (variola — оспа), то есть метод активной иммунизации против натуральной оспы введением содержимого оспенных пузырьков больного человека, существовало тысячелетия, да и в самой Европе прививка была давно известна. Для этой цели китайцы надевали на своих детей рубашки, снятые с умерших от оспы. На Востоке в ноздри здоровых людей вводили высушенный гной оспенных пузырьков выздоровевшего больного. Здоровый человек болел оспой в легкой форме, а затем получал невосприимчивость к ней на всю жизнь. Этот же способ был известен и в некоторых странах Европы. Но особенно не был распространен, так как был крайне рискованный и часто вел к смерти. Нередко здоровый человек заболевал тяжелой формой. Гарантии дать не мог никто. Это был опасный, но единственный путь борьбы с оспой в то время.
Первое официальное свидетельство о времени изобретения вариоляции относится к 1717 году. Оно было отмечено женой английского посла в Константинополе леди Вортлей-Монтэгю (M.W. Montagu, 1689–1762). Леди Монтэгю познакомилась в турецкой столице с одной молодой черкешенкой, которая защитила свою внешность от оспы вариоляцией. В это же время Монтэгю получила письмо, присланное ее подругой Сарой Чируэлль из Андрианополя: «Оспа, производящая у нас такое странное опустошение, — пишет Сара, — здесь, благодаря существованию прививок, становится невинной болезнью. Несколько старых женщин делают эту процедуру каждую осень обычно в сентябре, когда спадает жара. Они приносят в скорлупе оспенную жидкость, вскрывают длинной иглой одну из вен и вводят в нее такое количество прививочного материала, какое может удержаться на конце иголки. Суеверные люди делают прививки на лбу, груди и обеих руках, чтобы получить изображение креста, менее суеверные — на ногах и скрытых частях рук. От прививки у них на лице образуются 20–30 пустул, и через 8 дней больные совершенно выздоравливают».
Греческие врачи, уже давно знакомые с вариоляцией, разъяснили леди Монтэгю значение прививки, и она, убежденная их доводами, произвела вариоляцию себе и двум своим детям. В 1721 году Монтэгю вернулась в Лондон и сообщила о своей счастливой находке. Для проверки ее сообщения произвели прививку натуральной оспы семи преступникам, осужденным на смерть, пообещав им освобождение, если опыт удастся. Когда обнаружилось, что все семеро, подвергнутых вариоляции, прекрасно перенесли прививку и таким образом оказались застрахованными от оспы, тогда все королевское семейство последовало примеру леди Монтэгю.
После этого вариоляция начала распространяться по Англии и далее по всему континенту. Однако ее распространение проходило не без затруднений и крайне медленно. И это несмотря на то, что в ее защиту раздавалось немало авторитетных голосов. Так, передовые врачи и сам Вольтер настоятельно рекомендовали ее; д`Аламбер статистическими исследованиями доказал, что вариоляция уменьшила смертность от оспы на 2,5 %. Кроме того, привившие себе оспу Екатерина II и Мария-Терезия усердно распространяли вариоляцию среди своих подданных, а Фридрих II в одном из своих писем советует какой-то немецкой княгине, которая потеряла от оспы двоих детей, защитить третьего прививкой оспы, одни врачи указывают на то, что таким образом люди дерзают бороться против высшего предопределения, другие видят в ней дело дьявольское.
Опасность вариоляции была сравнительно невелика, статистика тех лет показывает, что от привитых 300 человек умирал едва ли один. Но, с другой стороны, вариоляция способствовала усилению оспенных эпидемий. Так, в 1794 году в Гамбурге разыгралась страшная эпидемия благодаря массовым прививкам. В Англии в 1840 году, а в Пруссии в 1835 году запретили вариоляцию в законодательном порядке. Причиной этого было не то, что вариоляция приносит больше вреда, чем пользы. Дело заключалось в другом: вариоляция, излечивавшая в единичных случаях, не дала ощутимых результатов. Наиболее действенное средство нашлось только в 1796 году.
Английский врач Дженнер в 1776 году, во время одной опустошительной эпидемии, случайно сделал великое открытие о предохранительной силе коровьей оспы. Он заметил, что доярки, переболев коровьей оспой, никогда не заболевают человеческой. Взяв это наблюдение за основу, он разработал способ вакцинации (слово «вакцина» — от латинского «вакка — корова»), который принес спасение миллионам людей от ранее непобедимой болезни. Это было второе рождение оспопрививания. Прививка коровьей оспы распространилась быстро и оказалась абсолютно безопасной.
Эдвард Дженнер (Jenner) родился 17 мая 1749 году в местечке Беркли графства Глочестер в Англии. Он был третьим сыном в семье состоятельного викария. Начальное образование он получил в приходской школе. Затем изучал хирургию у одного врача в Сёдбери, а в 20 лет отправился к своему земляку в Лондон изучать медицину под руководством Джона Хантера (Hunter, 1728–1793), одного из основоположников экспериментальной патологии и анатомо-физиологического направления в хирургии, основателя научной школы. По словам историка Гэзера, никто из современников не мог с Хантером сравниться по уровню медицинских познаний. Несмотря на большую разницу в возрасте, Дженнера и Хантера связывала сердечная дружба. К слову, Дженнер был недурным музыкантом и поэтом, а Хантер любил искусство.
Еще будучи учеником сёдберийского врача, Дженнер оказался невольным свидетелем любопытного разговора об оспе. В дилижансе какая-то крестьянка толковала о предохранительной силе коровьей оспы, как о деле общеизвестном среди ее земляков.
— Я не могу заразиться этой язвой, — говорила она, — потому что у меня была коровья оспа.
Рассказывают, что Дженнер как-то сказал Хантеру о своих размышлениях, не может ли вакцина (коровья оспа) действительно предохранить от натуральной оспы.
— Не думай, а попробуй! — получил он ответ
Эти слова учителя побудили ученика приняться за его знаменитые опыты. Окончив занятия в Лондоне, Дженнер вернулся в родные края, в Беркли, хотя ему предлагали принять участие в кругосветном плавании знаменитого Кука.
Однажды в семействе одного фермера дочь заболела оспой. Все, кто за ней ухаживал, также заболели, за исключением молодой девушки, которая раньше работала на ферме дояркой. Дженнер догадался, почему эта девушка не заболела, находясь долгое время в контакте с больной. Доктору Дженнеру было известно, что эта девушка как-то при дойке коровы, прикоснувшись к покрытому пустулами вымени, заразилась оспой. Болезнь она перенесла легко, хотя на ее пальцах появились подобные же пустулы (пузырьки), а затем и рубцы. Нетрудно было догадаться, что у нее появился иммунитет.
Прежде всего Дженнер установил следующий факт: коровья оспа только в определенных пунктах проявляется у животных гноевыми нарывами. Если ее привить человеку, то она у него обнаруживается исключительно на месте прививки. При этом она никогда не вызывает воспалительных процессов в других местах тела.
Чтобы проверить народное мнение относительно предохранительной силы коровьей оспы, Дженнер подверг несколько лиц, уже перенесших эту болезнь вариоляции. Оказалось, что прививка натуральной оспы совершенно не действует на них, они вновь не заболели. Таким образом, лечебно-предохраняющее значение коровьей оспы было вне всякого сомнения. Лишь после целого ряда подобных опытов Дженнер решился искусственно прививать людям коровью оспу. В течение двадцати лет Дженнер искусственно прививал коровью оспу людям, затем посредством вариоляции проверял, действительно ли они теряют восприимчивость к человеческой оспе.
Следующей ступенью Дженнера была попытка брать гной для прививки не у коров, а у людей, уже получивших прививку коровьей оспы. К этой стадии он подошел 14 мая 1796 года, когда произвел первую такую прививку, перенесся вакцину с руки молочницы Сары Нельмз на руку 8-летнего мальчика Джеймса Фиппс (Филипса). Прививка обнаружила все признаки коровьей оспы: вокруг надрезов появились краснота и нарывы, температура тела повысилась, но этим и ограничились все болезненные процессы. Впоследствии благодарный Дженнер построил Джемсу Фиппсу дом и сам сажал розы в его саду.
Плоды прививки совершенно прояснились, когда в июле того же года Дженнер произвел вариоляцию этому мальчику: натуральной оспы у него не возникло. Так наблюдение и опыты окончательно доказали предохранительную силу вакцинации, то есть прививки коровьей оспы. Проверив все факты и убедившись, что ошибки здесь нет, Дженнер публикует свое открытие в сочинении «Inquiry into the causes and effects of the variolae vaccinae» (London, 1798). Он выпустил это сочинение вопреки мнению Королевского общества Англии, которое ранее вернуло ему рукопись, посоветовав не подвергать опасности свою научную репутацию «фантазиями».
Стоит только вспомнить страшные последствия эпидемий, как станет понятно, какое значение имело открытие вакцинации для медицины. Тем не менее Дженнеру приходилось упорно убеждать в силе предохранительной прививки своих коллег, с которыми он часто встречался в Альвестоне близ Бристоля. В конце концов, он довел их до такого состояния, что медицинское общество его графства грозило исключить его из общества врачей, если он не прекратит надоедать им таким безнадежным предметом. Несмотря на убедительное и ясное изложение Дженнером проблемы, в истории медицины найдется не много открытий, которые возбудили бы такое ожесточенное сопротивление. Английская Королевская Академия наук отказывалась напечатать в своих изданиях сообщение Дженнера об открытии прививки вследствие невероятной смелости высказываемых в нем предложений. Известный лондонский врач того времени Мозелей писал: «Зачем понадобилось это смешение звериных болезней с человеческими болезнями? Не просматривается ли в этом желание создать новую разновидность вроде минотавра, кентавра и тому подобного?» В англосаксонских странах создавали «противовакционные» комитеты, призывающие отказываться от прививок. Они выпускали листовки, изображающие рогатых людей с копытами на ногах. Это означало, что люди «унижают» себя до животных, получая прививочный материал от телят. Особенно сильны были нападки со стороны духовенства, которое с амвона громило открытие Дженнера, видя в нем посягательство на промысл Божий. Это отношение трудно понять, так как мы видели, что идея прививки против оспы была известна задолго до Дженнера.
Конец полемике, завязавшейся между сторонниками и противниками оспопрививания, положила первая же эпидемия черной оспы, пощадившая громадное количество тех, кому была сделана прививка. Тогда начались привычные в таком случае пересуды: «Дженнер не сказал ничего нового, предохранительные прививки против оспы существовали до него». И только комиссия, назначенная для расследования английским парламентом, расставила все по своим местам. Она подтвердила, что старый, бытовавший в народе способ защитной прививки был известен, но он дал Дженнеру лишь идею, которую от сумел использовать для научной разработки и совершенствования метода оспопрививания. Так был признан вклад Дженнера.
Парламент возместил Дженнеру расходы, которые он понес в ходе бесчисленных экспериментов, и постановил: выдать дополнительно Дженнеру в 1802 году 10000 фунтов стерлингов, а через пять лет удвоить эту сумму. Дженнеру повезло, он не в пример другим новаторам дожил до того времени, когда его открытие было признано всем ученым сообществом. С 1803 года и до конца своих дней Дженнер руководил основаннным им обществом оспопрививания в Лондоне, ныне Дженнеровский институт. После смерти ученого, последовавшей 26 января 1823 года, в память о нем была воздвигнута его статуя В Трафальгар-сквере в Лондоне.
Первая вакцинация на Европейском континенте была произведена венским врачом де-Карро собственному сыну. Затем масса сторонников Дженнера появилась в Германии, Италии и России.
Оспопрививание в России началось с того, что Екатерине II и ее сыну Павлу английский врач Т. Димедаль провел вариоляцию 12 октября 1768 года. Мальчик Саша Марков, семи лет, у которого был взят оспенный детрит, получил дворянство и фамилию Оспенный. За это деяние лейб-медик Димедаль получил титул барона и большие деньги.
Великим подвигом, равным победе над турками, называл Семён Герасимович Забелин, один из первых воспитанников Московского медицинского факультета и один из первых, кто по окончании его был командирован учиться за границу, решение покойной императрицы Екатерины II привить оспу себе и наследнику.
В 1801 году в Московском воспитательном доме известный профессор Московского университета Е.О. Мухин сделал первую прививку вакциной, полученной лично от Дженнера, мальчику Антону Петрову, которому после этого была изменена фамилия на Вакцинова.
Впоследствии, изучая чуму, врачи-исследователи смогли прийти к мыслям, аналогичным тем, которые высказал Дженнер. И в этом случае наблюдались гнойные нарывы. Не было сомнений в том, что в них содержится чумной яд. Возникал вопрос: нельзя ли добиться защиты от чумы так же, как и от оспы, с помощью прививки? Конечно, это предложение было сугубо теоретическим, и никто не мог сказать заранее, чем закончится на практике подобный опыт. Распространение многих инфекционных болезней было остановлено, а некоторые искоренены благодаря открытию Дженнера. Но это уже другой рассказ.
Ганеманн (1755–1843)
Корвизар (1755–1821)
Скончался от оспы и русский император Петр II, заразившийся 18 января 1730 года от своего друга князя Григория Долгорукого. Проявилась банальная русская безалаберщина. Долгорукий, у которого болели оспой дети, пришел к Петру II и расцеловался с ним. Через несколько дней у Петра II появились оспины на лице, и через неделю он умер.
В восточных цивилизациях Китая и Индии искусственное предохранительное средство против оспенной эпидемии — так называемая вариоляция (variola — оспа), то есть метод активной иммунизации против натуральной оспы введением содержимого оспенных пузырьков больного человека, существовало тысячелетия, да и в самой Европе прививка была давно известна. Для этой цели китайцы надевали на своих детей рубашки, снятые с умерших от оспы. На Востоке в ноздри здоровых людей вводили высушенный гной оспенных пузырьков выздоровевшего больного. Здоровый человек болел оспой в легкой форме, а затем получал невосприимчивость к ней на всю жизнь. Этот же способ был известен и в некоторых странах Европы. Но особенно не был распространен, так как был крайне рискованный и часто вел к смерти. Нередко здоровый человек заболевал тяжелой формой. Гарантии дать не мог никто. Это был опасный, но единственный путь борьбы с оспой в то время.
Первое официальное свидетельство о времени изобретения вариоляции относится к 1717 году. Оно было отмечено женой английского посла в Константинополе леди Вортлей-Монтэгю (M.W. Montagu, 1689–1762). Леди Монтэгю познакомилась в турецкой столице с одной молодой черкешенкой, которая защитила свою внешность от оспы вариоляцией. В это же время Монтэгю получила письмо, присланное ее подругой Сарой Чируэлль из Андрианополя: «Оспа, производящая у нас такое странное опустошение, — пишет Сара, — здесь, благодаря существованию прививок, становится невинной болезнью. Несколько старых женщин делают эту процедуру каждую осень обычно в сентябре, когда спадает жара. Они приносят в скорлупе оспенную жидкость, вскрывают длинной иглой одну из вен и вводят в нее такое количество прививочного материала, какое может удержаться на конце иголки. Суеверные люди делают прививки на лбу, груди и обеих руках, чтобы получить изображение креста, менее суеверные — на ногах и скрытых частях рук. От прививки у них на лице образуются 20–30 пустул, и через 8 дней больные совершенно выздоравливают».
Греческие врачи, уже давно знакомые с вариоляцией, разъяснили леди Монтэгю значение прививки, и она, убежденная их доводами, произвела вариоляцию себе и двум своим детям. В 1721 году Монтэгю вернулась в Лондон и сообщила о своей счастливой находке. Для проверки ее сообщения произвели прививку натуральной оспы семи преступникам, осужденным на смерть, пообещав им освобождение, если опыт удастся. Когда обнаружилось, что все семеро, подвергнутых вариоляции, прекрасно перенесли прививку и таким образом оказались застрахованными от оспы, тогда все королевское семейство последовало примеру леди Монтэгю.
После этого вариоляция начала распространяться по Англии и далее по всему континенту. Однако ее распространение проходило не без затруднений и крайне медленно. И это несмотря на то, что в ее защиту раздавалось немало авторитетных голосов. Так, передовые врачи и сам Вольтер настоятельно рекомендовали ее; д`Аламбер статистическими исследованиями доказал, что вариоляция уменьшила смертность от оспы на 2,5 %. Кроме того, привившие себе оспу Екатерина II и Мария-Терезия усердно распространяли вариоляцию среди своих подданных, а Фридрих II в одном из своих писем советует какой-то немецкой княгине, которая потеряла от оспы двоих детей, защитить третьего прививкой оспы, одни врачи указывают на то, что таким образом люди дерзают бороться против высшего предопределения, другие видят в ней дело дьявольское.
Опасность вариоляции была сравнительно невелика, статистика тех лет показывает, что от привитых 300 человек умирал едва ли один. Но, с другой стороны, вариоляция способствовала усилению оспенных эпидемий. Так, в 1794 году в Гамбурге разыгралась страшная эпидемия благодаря массовым прививкам. В Англии в 1840 году, а в Пруссии в 1835 году запретили вариоляцию в законодательном порядке. Причиной этого было не то, что вариоляция приносит больше вреда, чем пользы. Дело заключалось в другом: вариоляция, излечивавшая в единичных случаях, не дала ощутимых результатов. Наиболее действенное средство нашлось только в 1796 году.
Английский врач Дженнер в 1776 году, во время одной опустошительной эпидемии, случайно сделал великое открытие о предохранительной силе коровьей оспы. Он заметил, что доярки, переболев коровьей оспой, никогда не заболевают человеческой. Взяв это наблюдение за основу, он разработал способ вакцинации (слово «вакцина» — от латинского «вакка — корова»), который принес спасение миллионам людей от ранее непобедимой болезни. Это было второе рождение оспопрививания. Прививка коровьей оспы распространилась быстро и оказалась абсолютно безопасной.
Эдвард Дженнер (Jenner) родился 17 мая 1749 году в местечке Беркли графства Глочестер в Англии. Он был третьим сыном в семье состоятельного викария. Начальное образование он получил в приходской школе. Затем изучал хирургию у одного врача в Сёдбери, а в 20 лет отправился к своему земляку в Лондон изучать медицину под руководством Джона Хантера (Hunter, 1728–1793), одного из основоположников экспериментальной патологии и анатомо-физиологического направления в хирургии, основателя научной школы. По словам историка Гэзера, никто из современников не мог с Хантером сравниться по уровню медицинских познаний. Несмотря на большую разницу в возрасте, Дженнера и Хантера связывала сердечная дружба. К слову, Дженнер был недурным музыкантом и поэтом, а Хантер любил искусство.
Еще будучи учеником сёдберийского врача, Дженнер оказался невольным свидетелем любопытного разговора об оспе. В дилижансе какая-то крестьянка толковала о предохранительной силе коровьей оспы, как о деле общеизвестном среди ее земляков.
— Я не могу заразиться этой язвой, — говорила она, — потому что у меня была коровья оспа.
Рассказывают, что Дженнер как-то сказал Хантеру о своих размышлениях, не может ли вакцина (коровья оспа) действительно предохранить от натуральной оспы.
— Не думай, а попробуй! — получил он ответ
Эти слова учителя побудили ученика приняться за его знаменитые опыты. Окончив занятия в Лондоне, Дженнер вернулся в родные края, в Беркли, хотя ему предлагали принять участие в кругосветном плавании знаменитого Кука.
Однажды в семействе одного фермера дочь заболела оспой. Все, кто за ней ухаживал, также заболели, за исключением молодой девушки, которая раньше работала на ферме дояркой. Дженнер догадался, почему эта девушка не заболела, находясь долгое время в контакте с больной. Доктору Дженнеру было известно, что эта девушка как-то при дойке коровы, прикоснувшись к покрытому пустулами вымени, заразилась оспой. Болезнь она перенесла легко, хотя на ее пальцах появились подобные же пустулы (пузырьки), а затем и рубцы. Нетрудно было догадаться, что у нее появился иммунитет.
Прежде всего Дженнер установил следующий факт: коровья оспа только в определенных пунктах проявляется у животных гноевыми нарывами. Если ее привить человеку, то она у него обнаруживается исключительно на месте прививки. При этом она никогда не вызывает воспалительных процессов в других местах тела.
Чтобы проверить народное мнение относительно предохранительной силы коровьей оспы, Дженнер подверг несколько лиц, уже перенесших эту болезнь вариоляции. Оказалось, что прививка натуральной оспы совершенно не действует на них, они вновь не заболели. Таким образом, лечебно-предохраняющее значение коровьей оспы было вне всякого сомнения. Лишь после целого ряда подобных опытов Дженнер решился искусственно прививать людям коровью оспу. В течение двадцати лет Дженнер искусственно прививал коровью оспу людям, затем посредством вариоляции проверял, действительно ли они теряют восприимчивость к человеческой оспе.
Следующей ступенью Дженнера была попытка брать гной для прививки не у коров, а у людей, уже получивших прививку коровьей оспы. К этой стадии он подошел 14 мая 1796 года, когда произвел первую такую прививку, перенесся вакцину с руки молочницы Сары Нельмз на руку 8-летнего мальчика Джеймса Фиппс (Филипса). Прививка обнаружила все признаки коровьей оспы: вокруг надрезов появились краснота и нарывы, температура тела повысилась, но этим и ограничились все болезненные процессы. Впоследствии благодарный Дженнер построил Джемсу Фиппсу дом и сам сажал розы в его саду.
Плоды прививки совершенно прояснились, когда в июле того же года Дженнер произвел вариоляцию этому мальчику: натуральной оспы у него не возникло. Так наблюдение и опыты окончательно доказали предохранительную силу вакцинации, то есть прививки коровьей оспы. Проверив все факты и убедившись, что ошибки здесь нет, Дженнер публикует свое открытие в сочинении «Inquiry into the causes and effects of the variolae vaccinae» (London, 1798). Он выпустил это сочинение вопреки мнению Королевского общества Англии, которое ранее вернуло ему рукопись, посоветовав не подвергать опасности свою научную репутацию «фантазиями».
Стоит только вспомнить страшные последствия эпидемий, как станет понятно, какое значение имело открытие вакцинации для медицины. Тем не менее Дженнеру приходилось упорно убеждать в силе предохранительной прививки своих коллег, с которыми он часто встречался в Альвестоне близ Бристоля. В конце концов, он довел их до такого состояния, что медицинское общество его графства грозило исключить его из общества врачей, если он не прекратит надоедать им таким безнадежным предметом. Несмотря на убедительное и ясное изложение Дженнером проблемы, в истории медицины найдется не много открытий, которые возбудили бы такое ожесточенное сопротивление. Английская Королевская Академия наук отказывалась напечатать в своих изданиях сообщение Дженнера об открытии прививки вследствие невероятной смелости высказываемых в нем предложений. Известный лондонский врач того времени Мозелей писал: «Зачем понадобилось это смешение звериных болезней с человеческими болезнями? Не просматривается ли в этом желание создать новую разновидность вроде минотавра, кентавра и тому подобного?» В англосаксонских странах создавали «противовакционные» комитеты, призывающие отказываться от прививок. Они выпускали листовки, изображающие рогатых людей с копытами на ногах. Это означало, что люди «унижают» себя до животных, получая прививочный материал от телят. Особенно сильны были нападки со стороны духовенства, которое с амвона громило открытие Дженнера, видя в нем посягательство на промысл Божий. Это отношение трудно понять, так как мы видели, что идея прививки против оспы была известна задолго до Дженнера.
Конец полемике, завязавшейся между сторонниками и противниками оспопрививания, положила первая же эпидемия черной оспы, пощадившая громадное количество тех, кому была сделана прививка. Тогда начались привычные в таком случае пересуды: «Дженнер не сказал ничего нового, предохранительные прививки против оспы существовали до него». И только комиссия, назначенная для расследования английским парламентом, расставила все по своим местам. Она подтвердила, что старый, бытовавший в народе способ защитной прививки был известен, но он дал Дженнеру лишь идею, которую от сумел использовать для научной разработки и совершенствования метода оспопрививания. Так был признан вклад Дженнера.
Парламент возместил Дженнеру расходы, которые он понес в ходе бесчисленных экспериментов, и постановил: выдать дополнительно Дженнеру в 1802 году 10000 фунтов стерлингов, а через пять лет удвоить эту сумму. Дженнеру повезло, он не в пример другим новаторам дожил до того времени, когда его открытие было признано всем ученым сообществом. С 1803 года и до конца своих дней Дженнер руководил основаннным им обществом оспопрививания в Лондоне, ныне Дженнеровский институт. После смерти ученого, последовавшей 26 января 1823 года, в память о нем была воздвигнута его статуя В Трафальгар-сквере в Лондоне.
Первая вакцинация на Европейском континенте была произведена венским врачом де-Карро собственному сыну. Затем масса сторонников Дженнера появилась в Германии, Италии и России.
Оспопрививание в России началось с того, что Екатерине II и ее сыну Павлу английский врач Т. Димедаль провел вариоляцию 12 октября 1768 года. Мальчик Саша Марков, семи лет, у которого был взят оспенный детрит, получил дворянство и фамилию Оспенный. За это деяние лейб-медик Димедаль получил титул барона и большие деньги.
Великим подвигом, равным победе над турками, называл Семён Герасимович Забелин, один из первых воспитанников Московского медицинского факультета и один из первых, кто по окончании его был командирован учиться за границу, решение покойной императрицы Екатерины II привить оспу себе и наследнику.
В 1801 году в Московском воспитательном доме известный профессор Московского университета Е.О. Мухин сделал первую прививку вакциной, полученной лично от Дженнера, мальчику Антону Петрову, которому после этого была изменена фамилия на Вакцинова.
Впоследствии, изучая чуму, врачи-исследователи смогли прийти к мыслям, аналогичным тем, которые высказал Дженнер. И в этом случае наблюдались гнойные нарывы. Не было сомнений в том, что в них содержится чумной яд. Возникал вопрос: нельзя ли добиться защиты от чумы так же, как и от оспы, с помощью прививки? Конечно, это предложение было сугубо теоретическим, и никто не мог сказать заранее, чем закончится на практике подобный опыт. Распространение многих инфекционных болезней было остановлено, а некоторые искоренены благодаря открытию Дженнера. Но это уже другой рассказ.
Ганеманн (1755–1843)
Асклепиад (128-56 год до н. э.), основатель методической школы и медицинской системы, первым в медицине сказал: «Лучшее лекарство от лихорадки — сама лихорадка». Несмотря на новые теории и методы, лечили в соответствии с правилами методической школы, восходящей к практике выдающегося акушера-гинеколога древности Сорана Эфесского (I–II вв. н. э.) — contraria contraries curantur (противоположное лечи противоположным), но одновременно прибегали к similia similibus curantur (подобное лечи подобным). Симптомы удушья и рвоты пытались ликвидировать, назначая средства, вызывающие идентичные симптомы (например, применение морозника белоцветного вызывало резкие приступы поперхивания). Применялись методы лечения, заключающиеся в применении зловонных и душистых препаратов, больные нюхали уксус. Болезни, происходящие от переполнения, излечиваются опорожнением, происходящие от пустоты — наполнением, т. е. противное врачуется противным, или клин вышибается клином. Ведь то, что Пастер называл вакциной, было не чем иным, как культурой тех же самых бацилл сибирской язвы, только ослабленных.
Принцип гомеопатии утвердил Самуэль Ганеманн. И тут, впрочем, так же, как и в случае с гипнотизером Месмером, заметно сказалось влияние идей Парацельса. Между прочим, гипноз также находился в области изучения главного гомеопата Ганеманна, как и всякого уважающего себя алхимика.
Самуэль Христиан Фридрих Ганеманн (Hahnemann) родился 10 апреля 1755 года в Саксонии, в Мейсене. Медицинское образование он получил в Лейпцигском университете и там же в качестве доцента преподавал в 1816–1822 годах. Практиковать Ганеманн начала в Вене. Начало его врачебной карьеры было не совсем удачным. После скандала, возникшего по поводу некачественного лечения пациента, Ганеманн должен был поступить на службу библиотекарем. Спустя несколько лет он поселился в Эрлангене, где в 1779 году получил степень доктора медицины. Ганеманн энергично выступал против излишеств современных ему аллопатических лечебных приемов и средств: кровопусканий, рвотных, нарывных и т. д. Обнаружив недостатки господствовавших медицинских теорий и практических приемов лечения, зачастую не имевших рационального объяснения, он разочаровался в медицине.
Возвращение Ганеманна в лоно медицины началось с хины. К источникам хинина издавна тянулись множество искателей приключений. Одно время хинин был дороже золота, и за нем охотились, словно за кладом. В какой-то период им завладели иезуиты, а правительства Перу и Боливии, государств, где произрастало хинное дерево, наложили «вето» на вывоз его семян за границу. Но нашлись люди, которые с риском для жизни удалось похитить семена хинного дерева. Семена посадили на острове Ява, и мар, таким образом, стал независим от этих государств.
Хинное дерево впервые обнаружили в Южной Америке. Это целебное растение произрастает в Андах, на высоте 3000 метров над уровнем моря. А малярия, уносившая миллионы человеческих жизней, распространена во многих местах земного шара. Лекарство и болезнь, таким образом, были разделены тысячами километров. Во времена Ганеманна малярия уносила 3 миллиона жизней в год. Согласно английским данным периода Второй мировой войны, боевые потери экспедиционного корпуса в Бирме составили 40 тысяч человек, а от малярии в Бирме погибло 250 тысяч англичан.
Хинная кора в виде порошка введена была в Европе впервые графиней дель-Кинхона, супругой вице-короля Лимы, излечившейся от тяжелой формы малярии благодаря этому средству, присланному правителем города Локса. Порошок графини дель-Кинхона (отсюда и названия хинина) не замедлил прославиться сначала в Испании, затем в Италии, благодаря кардиналу Иоанну, члену ордена иезуитов, раздававшему этот порошок неимущим. Декан медицинского факультета Сорбонны Гюи Патэн называл хинный порошок иезуитским порошком. Это название вначале навредило распространению хины в протестантских странах. Однако с 1649 по 1659 год новое средство распространилось в Англии, Франции, Германии и Фландрии. Хинная кора вскоре стала применяться и в других формах — мацерированной в вине или спирте, затем — в виде пилюль.
В 1709 году был опубликован трактат итальянского врача Ф. Торти (1658–1741) о применении коры хинного дерева при малярии. В 1790 году при чтении книги шотландского врача Уильяма Куллена (Cullen, 1712–1790) («Materia medica») Ганеманн обратил внимание на замечание автора, что хинная кора вызывает в здоровом организме явления, очень похожие на малярию. Изучая действие хинина на организм здорового человека, Ганеманн обнаружил, что прием маленьких доз этого лекарства вызывал появление лихорадочного состояния, характерного для малярии. Это побудило его произвести подобные опыты с другими фармакологическими средствами, которые он применял в обычных дозах. Данные наблюдения подтолкнули его к применению «закона подобия», ставшего основным кредо гомеопатов: подобное лечить подобным (гомеопатия — от слов «гомойос» — подобный и «патия» — болезнь). Ганеманн считал, что две болезни не могут сосуществовать в одном организме, поэтому возникающая при приеме лекарства новая «лекарственная» болезнь неизбежно должна вытеснить основную…
В период с 1797 по 1811 год Ганеманн провозгласил принцип врачевания лекарствами, вызывающими в организме здорового человека симптомы болезни. Главная ошибка медицины в том, что всеми своими до сих пор практикуемыми приемами, то есть по принципу «contraria contraries», или аллопатически, она в каждом случае к существующей уже болезни прибавляет другую, только иначе выраженную. Исходя из этого, он выдвинул основное положение гомеопатии — «similia similibus curantur» (подобное лечится подобным).
Ввиду того, что практика показала неэффективность лечения рвоты рвотными средствами и т. д., он в 1799 году перешел на минимальные дозы, называемые гомеопатическими. Наблюдая действие лекарств на организм здорового человека, Ганеманн постепенно пришел к убеждению, что лекарственные вещества вначале всегда вызывают в организме такие же явления, как и болезни (усугубляют болезненное состояние и только потом проявляют свойственное им целебное действие), против которых они специфически действуют, и что малые дозы медикаментов влияют иначе, а иногда и значительно сильнее, чем большие.
Установив теоретически «законы подобия» в действии лекарств и болезненных агентов и создав учение о «гомеопатическом» действии лекарств, Ганеманн вновь принялся за эксперименты. Он все более и более стал уменьшать дозы, называя этот процесс «потенцированием». Это производилось следующим образом. Приготовлялась концентрированная спиртовая вытяжка из какого-то лекарства, затем 2 капли ее смешивались с 98 каплями спирта и встряхивалась. Из полученной смеси бралась 1 капля и разводилась 99 каплями спирта, и этот процесс повторялся до 30 раз. При твердых субстанциях роль спирта выполнял молочный сахар.
Число обращавшихся к Ганеманну больных быстро возрастало. В 1811 году он выпустил трактат «Органон врачебного искусства». Главные выводы Ганеманна, изложенные им в «Органоне», следующие: «существует духовная жизненная сила, поддерживающая здоровье человека; болезни вызываются исключительно расстройством этой жизненной силы. Второе положение гласит, что причина всякой болезни имеет динамический характер и поэтому не может быть охвачена нашими чувствами; нет никакого смысла доискиваться причины болезней и стараться исключить ее». Далее в «Органоне» говорится, что «мы, желая лечить болезнь, должны руководствоваться ее симптомами, так как только они указывают надежную отправную точку для суждения о заболевании. Для излечения болезни необходимо, чтобы возникла вторая болезнь, подобная первой, но более сильная, чем она». Принцип подобия, установленный Ганеманном, был не только основой лечения, но и его теорией болезни.
Вследствие одностороннего преувеличения, возникшего непосредственно из гомеопатии, выросло новое учение — изопатия. Сущность этого учения заключается в том, что терапевтическим принципом является не «подобное подобным», а «одинаковое одинаковым». Против чесотки назначался внутрь чесоточный соскоб, против ленточных глистов применялось полученное из этих же паразитов вещество, против чахотки назначалась мокрота чахоточных и т. д.
В период 1811–1820 годов. Ганеманн выпустил свой следующий труд «Reine Arzneimittellehre» в 6 частях. Этот трактат продолжен работой «Чистое медицинское вещество» (1821 г.).
Самуэль Ганеманн практиковал в Лейпциге до 1820 года. После того как королевским указом ему было запрещено приготовлять самому лекарства, он в 1821 году переселяется в Кетен, где его практика достигла больших размеров. Здесь он трудится над своей основной работой «Хронические болезни, их своеобразная природа и гомеопатическое лечение». Эта книга издается в 1828 году, в ней он уточняет свою «Теорию миазмов» — смелую гипотезу изменения генетического наследства, где чесотка — метафора первичного кожного повреждения — есть начальное расстройство, неизвестное и плохо изученное, которое мучает человека и раздирает его, как клещ.
В 1834 году он вместе со своей второй женой, французской маркизой, переселился в Париж, где 2 июля 1843 года скончался. После его смерти супруга продолжала практиковать по его методу.
Принцип гомеопатии утвердил Самуэль Ганеманн. И тут, впрочем, так же, как и в случае с гипнотизером Месмером, заметно сказалось влияние идей Парацельса. Между прочим, гипноз также находился в области изучения главного гомеопата Ганеманна, как и всякого уважающего себя алхимика.
Самуэль Христиан Фридрих Ганеманн (Hahnemann) родился 10 апреля 1755 года в Саксонии, в Мейсене. Медицинское образование он получил в Лейпцигском университете и там же в качестве доцента преподавал в 1816–1822 годах. Практиковать Ганеманн начала в Вене. Начало его врачебной карьеры было не совсем удачным. После скандала, возникшего по поводу некачественного лечения пациента, Ганеманн должен был поступить на службу библиотекарем. Спустя несколько лет он поселился в Эрлангене, где в 1779 году получил степень доктора медицины. Ганеманн энергично выступал против излишеств современных ему аллопатических лечебных приемов и средств: кровопусканий, рвотных, нарывных и т. д. Обнаружив недостатки господствовавших медицинских теорий и практических приемов лечения, зачастую не имевших рационального объяснения, он разочаровался в медицине.
Возвращение Ганеманна в лоно медицины началось с хины. К источникам хинина издавна тянулись множество искателей приключений. Одно время хинин был дороже золота, и за нем охотились, словно за кладом. В какой-то период им завладели иезуиты, а правительства Перу и Боливии, государств, где произрастало хинное дерево, наложили «вето» на вывоз его семян за границу. Но нашлись люди, которые с риском для жизни удалось похитить семена хинного дерева. Семена посадили на острове Ява, и мар, таким образом, стал независим от этих государств.
Хинное дерево впервые обнаружили в Южной Америке. Это целебное растение произрастает в Андах, на высоте 3000 метров над уровнем моря. А малярия, уносившая миллионы человеческих жизней, распространена во многих местах земного шара. Лекарство и болезнь, таким образом, были разделены тысячами километров. Во времена Ганеманна малярия уносила 3 миллиона жизней в год. Согласно английским данным периода Второй мировой войны, боевые потери экспедиционного корпуса в Бирме составили 40 тысяч человек, а от малярии в Бирме погибло 250 тысяч англичан.
Хинная кора в виде порошка введена была в Европе впервые графиней дель-Кинхона, супругой вице-короля Лимы, излечившейся от тяжелой формы малярии благодаря этому средству, присланному правителем города Локса. Порошок графини дель-Кинхона (отсюда и названия хинина) не замедлил прославиться сначала в Испании, затем в Италии, благодаря кардиналу Иоанну, члену ордена иезуитов, раздававшему этот порошок неимущим. Декан медицинского факультета Сорбонны Гюи Патэн называл хинный порошок иезуитским порошком. Это название вначале навредило распространению хины в протестантских странах. Однако с 1649 по 1659 год новое средство распространилось в Англии, Франции, Германии и Фландрии. Хинная кора вскоре стала применяться и в других формах — мацерированной в вине или спирте, затем — в виде пилюль.
В 1709 году был опубликован трактат итальянского врача Ф. Торти (1658–1741) о применении коры хинного дерева при малярии. В 1790 году при чтении книги шотландского врача Уильяма Куллена (Cullen, 1712–1790) («Materia medica») Ганеманн обратил внимание на замечание автора, что хинная кора вызывает в здоровом организме явления, очень похожие на малярию. Изучая действие хинина на организм здорового человека, Ганеманн обнаружил, что прием маленьких доз этого лекарства вызывал появление лихорадочного состояния, характерного для малярии. Это побудило его произвести подобные опыты с другими фармакологическими средствами, которые он применял в обычных дозах. Данные наблюдения подтолкнули его к применению «закона подобия», ставшего основным кредо гомеопатов: подобное лечить подобным (гомеопатия — от слов «гомойос» — подобный и «патия» — болезнь). Ганеманн считал, что две болезни не могут сосуществовать в одном организме, поэтому возникающая при приеме лекарства новая «лекарственная» болезнь неизбежно должна вытеснить основную…
В период с 1797 по 1811 год Ганеманн провозгласил принцип врачевания лекарствами, вызывающими в организме здорового человека симптомы болезни. Главная ошибка медицины в том, что всеми своими до сих пор практикуемыми приемами, то есть по принципу «contraria contraries», или аллопатически, она в каждом случае к существующей уже болезни прибавляет другую, только иначе выраженную. Исходя из этого, он выдвинул основное положение гомеопатии — «similia similibus curantur» (подобное лечится подобным).
Ввиду того, что практика показала неэффективность лечения рвоты рвотными средствами и т. д., он в 1799 году перешел на минимальные дозы, называемые гомеопатическими. Наблюдая действие лекарств на организм здорового человека, Ганеманн постепенно пришел к убеждению, что лекарственные вещества вначале всегда вызывают в организме такие же явления, как и болезни (усугубляют болезненное состояние и только потом проявляют свойственное им целебное действие), против которых они специфически действуют, и что малые дозы медикаментов влияют иначе, а иногда и значительно сильнее, чем большие.
Установив теоретически «законы подобия» в действии лекарств и болезненных агентов и создав учение о «гомеопатическом» действии лекарств, Ганеманн вновь принялся за эксперименты. Он все более и более стал уменьшать дозы, называя этот процесс «потенцированием». Это производилось следующим образом. Приготовлялась концентрированная спиртовая вытяжка из какого-то лекарства, затем 2 капли ее смешивались с 98 каплями спирта и встряхивалась. Из полученной смеси бралась 1 капля и разводилась 99 каплями спирта, и этот процесс повторялся до 30 раз. При твердых субстанциях роль спирта выполнял молочный сахар.
Число обращавшихся к Ганеманну больных быстро возрастало. В 1811 году он выпустил трактат «Органон врачебного искусства». Главные выводы Ганеманна, изложенные им в «Органоне», следующие: «существует духовная жизненная сила, поддерживающая здоровье человека; болезни вызываются исключительно расстройством этой жизненной силы. Второе положение гласит, что причина всякой болезни имеет динамический характер и поэтому не может быть охвачена нашими чувствами; нет никакого смысла доискиваться причины болезней и стараться исключить ее». Далее в «Органоне» говорится, что «мы, желая лечить болезнь, должны руководствоваться ее симптомами, так как только они указывают надежную отправную точку для суждения о заболевании. Для излечения болезни необходимо, чтобы возникла вторая болезнь, подобная первой, но более сильная, чем она». Принцип подобия, установленный Ганеманном, был не только основой лечения, но и его теорией болезни.
Вследствие одностороннего преувеличения, возникшего непосредственно из гомеопатии, выросло новое учение — изопатия. Сущность этого учения заключается в том, что терапевтическим принципом является не «подобное подобным», а «одинаковое одинаковым». Против чесотки назначался внутрь чесоточный соскоб, против ленточных глистов применялось полученное из этих же паразитов вещество, против чахотки назначалась мокрота чахоточных и т. д.
В период 1811–1820 годов. Ганеманн выпустил свой следующий труд «Reine Arzneimittellehre» в 6 частях. Этот трактат продолжен работой «Чистое медицинское вещество» (1821 г.).
Самуэль Ганеманн практиковал в Лейпциге до 1820 года. После того как королевским указом ему было запрещено приготовлять самому лекарства, он в 1821 году переселяется в Кетен, где его практика достигла больших размеров. Здесь он трудится над своей основной работой «Хронические болезни, их своеобразная природа и гомеопатическое лечение». Эта книга издается в 1828 году, в ней он уточняет свою «Теорию миазмов» — смелую гипотезу изменения генетического наследства, где чесотка — метафора первичного кожного повреждения — есть начальное расстройство, неизвестное и плохо изученное, которое мучает человека и раздирает его, как клещ.
В 1834 году он вместе со своей второй женой, французской маркизой, переселился в Париж, где 2 июля 1843 года скончался. После его смерти супруга продолжала практиковать по его методу.
Корвизар (1755–1821)
Во Франции XVIII века господствовало убеждение, что медицина — наиболее отсталая наука и нуждается в решительном обновлении. Вокруг говорили, что слишком много адвокатов, писателей, философов, тогда как настоящих врачей нет. Для подкрепления этой мысли обратимся к знаменитому памятнику нравов и ходячих убеждений предреволюционной Франции, к «Картинам Парижа» (1781 г.) Мерсье. Вот что там говорится: «Медицина представляет собою самую отсталую науку и в силу этого более других требует обновления. Странно, что со времен Гиппократа не явилось ни одного человека, равного ему по гениальности, который влил бы в эту науку недостающие ей свет и знания… Когда же явится, наконец, великодушный и просвещенный человек, который разрушит все храмы старого Эскулапа? Какой друг человечества возвестит, наконец, новую медицину, поскольку старая только убивает и губит население?»
Таким человеком стал Корвизар-Десмарет (Corvisart Jean Nicolas) Жан Николас, один из основоположников медицины внутренних болезней как клинической дисциплины; член Парижской Академии наук (1811). Корвизар внес большой вклад в медицинскую науку, введя семиотику как медицинскую дисциплину.
Жан Корвизар родился 15 февраля 1755 года. По окончании в 1782 году медицинского факультета Парижского университета он работает в госпитале Неккер. В 1795 году его избирают заведовать кафедрой внутренних болезней только что открытой Медицинской школы; Корвизар получает в 1797 году профессорское звание в Коллеж де Франс, где возглавляет основанную по его инициативе кафедру внутренних болезней.
Спустя два года Корвизар читает курс лекций по внутренней медицине в больнице Шаритэ. Аудитория в Шаритэ не вмещала всех желающих и в 1799 году была построена аудитория побольше. Но и ее заполняли до предела многочисленные слушатели. Здесь в течение двух десятилетий формировалась клиническая школа Корвизара, насчитывавшая около 300 учеников, в числе которых были Г. Дюпюитрен, Р. Лаэннек и Ж. Буйо. Влияние клинической школы Корвизара не ограничивалось только Францией, а имело значение для развития всей европейской медицины.
Таким человеком стал Корвизар-Десмарет (Corvisart Jean Nicolas) Жан Николас, один из основоположников медицины внутренних болезней как клинической дисциплины; член Парижской Академии наук (1811). Корвизар внес большой вклад в медицинскую науку, введя семиотику как медицинскую дисциплину.
Жан Корвизар родился 15 февраля 1755 года. По окончании в 1782 году медицинского факультета Парижского университета он работает в госпитале Неккер. В 1795 году его избирают заведовать кафедрой внутренних болезней только что открытой Медицинской школы; Корвизар получает в 1797 году профессорское звание в Коллеж де Франс, где возглавляет основанную по его инициативе кафедру внутренних болезней.
Спустя два года Корвизар читает курс лекций по внутренней медицине в больнице Шаритэ. Аудитория в Шаритэ не вмещала всех желающих и в 1799 году была построена аудитория побольше. Но и ее заполняли до предела многочисленные слушатели. Здесь в течение двух десятилетий формировалась клиническая школа Корвизара, насчитывавшая около 300 учеников, в числе которых были Г. Дюпюитрен, Р. Лаэннек и Ж. Буйо. Влияние клинической школы Корвизара не ограничивалось только Францией, а имело значение для развития всей европейской медицины.