Страница:
– Да ты что?! - всерьез испугалась Шереметьева. - Чтобы я своему Виктору рога наставила? Из-за этих тряпок?
Чемоданова попыталась надеть кофточку, но Шереметьева ей мешала, умоляя дать еще немного полюбоваться.
– Холодно, псишка ненормальная, - смеялась Чемоданова.
– Ну еще секундочку, ну миленькая, ну Нинуся… Тут вроде волан подшит. А лифчик? Боже ж мой, ну я лифчик!
– Китовый ус, - не удержалась Чемоданова. - Твердый, как орех, и эластичный.
– Ну дают капиталисты несчастные. И в таком ты на работу ходишь?
– А у меня другого нет, - ответила Чемоданова и осеклась. Она увидела, как вдруг залубенело и напряглось лицо подруги, как смех словно замерз на ее побелевших губах, а взгляд, деревенея, пролег поверх обнаженного плеча. Чемоданова обернулась. И в следующее мгновение скакнула за откинутую дверь шкафа.
– Это почему же? - растерянно вопросила Шереметьева. - Без стука… Как не стыдно?
В дверях отдела стоял незнакомый мужчина в костюме, пиджак которого напоминал строгий капитанский сюртук. И еще платочек, в тон галстуку, что выглядывал из бокового кармана. На вид ему немногим более сорока.
– Извините, - без тени смущения ответил незнакомец. - Я давно стучал. Но вы громко смеялись. Я решил вполне уместным напомнить о себе. Я могу подождать в коридоре, пока вы оденетесь.
Чемоданова проворно натянула свою сиротскую кофту.
– Да ладно уж, - великодушно произнесла она, отводя дверцы шкафа. Кажется, элегантный незнакомец ее чем-то расположил.
2
Лучи солнца прорывались в пропалины туч, словно бабочки из рваного сачка. Некоторое время они еще Держались на куполах зонтов, головах и спинах прохожих, в черных окоемах уличных луж, но постепенно бледнели, таяли и вновь пропадали, чтобы выпорхнуть в другом месте.
Брусницын спешил, стараясь догнать солнышко. И, догнав, поднимал лицо, прикрывал наполовину глаза, чтобы не ткнуться в чей-нибудь живот или спину, и, замедлив шаг, шел, наслаждаясь нежным теплом перед очередной прохладой тени. Со стороны это выглядело чудачеством. Но мысли Брусницына занимали личные заморочки, и на окружающих он не обращал внимания.
Вообще его мозг оказался устроенным так, что владеющая им сейчас идея вытесняла все постороннее, подчиняя себе даже физические поступки. При этом он частенько рисковал схлопотать по шее. Так, однажды Брусницын работал в каталоге с черновыми записками генерал-губернатора Туркестанского края. И надо было так случиться, что вечером, заглянув в гастроном, он оказался в очереди за сосисками рядом с пожилым мужчиной в тюбетейке, и при этом одетым в туркменский халат… Брусницын пытался подавить любопытство, но не мог справиться, голова распухала от скопившейся информации. Извинившись, он вежливо обратился с вопросом к туркмену. Женат ли тот? И, получив утвердительный, но весьма сдержанный ответ, задал второй вопрос. На ком женат уважаемый товарищ туркмен? Не на своей ли родственнице, какой-нибудь двоюродной сестре? Человек в тюбетейке залился краской, искоса глянул на окружающих его людей и процедил сквозь зубы, что да, женат на своей двоюродной сестре, закон это допускает. Вероятно, он принял Брусницына за ответственное лицо, которое имеет право задавать вопросы любому и в любом месте…
Ободренный уступчивостью незнакомца, Брусницын окончательно осмелел… А не ответит ли почтенный товарищ туркмен на вопрос: хвасталась его теща в первую брачную ночь платком «эсги», который принято демонстрировать родственникам мужа как свидетельство девичьего целомудрия своей дочери?! Туркмен испуганно оглянулся. Он видел подозрительные взгляды людей, стоящих за сосисками. И молча требующих от него прямого и честного ответа… Да, покаянно кивнул туркмен, хвасталась, имелся прецедент.
И вот тогда Брусницын припечатал его последним и самым страшным вопросом… Он въедливо оглядел павшего духом туркмена и спросил без всякой жалости в голосе - сколько у туркмена родилось детей от такого родственного брака и все ли они живы-здоровы? Ведь биологическая наука доказала, что причиной высокой детской смертности в подобных случаях является именно кровосмесительство.
И тут почтенный туркмен не выдержал. Он толкнул Брусницына в грудь здоровенным кулаком человека, привыкшего к жаркой уборке хлопка, и завопил на весь гастроном: «А какое твое собачье дело? Ты кто? Милиция прокуратура, обехеес? Кто ты? Покажи документ! Человек пришел покупать сосиску. За два рубля шестьдесят копеек. А ему устроили допрос!»
Из очереди донеслись сочувственные возгласы. Это подбодрило туркмена. Он еще раз ткнул кулаком Брусницына. Да так, что Анатолий Семенович как бы мгновенно получил обобщенный ответ на все еще не заданные вопросы. Вот какую штуку сыграл с Брусницыным его странно устроенный мозг. И таких случаев было предостаточно.
Однако в этот прохладный осенний день мысли его не требовали физической разгрузки. Первая мысль его была о предстоящем возвращении на работу, в каталог, после почти недельного пребывания на бюллетене. Соскучился Брусницын по своему каталогу. Правда, настроение несколько омрачила свара, затеянная неугомонным Женькой Колесниковым, в которую был втянут и Брусницын. Но ничего, даже любопытно, чем закончится этот бунт…
Вторая дума, что сейчас угнетала Брусницына, как обычно касалась некоторых финансовых затруднений, говоря проще - невозвращенных денежных долгов. Те мелкие приработки, которые возникали благодаря публикациям в газетах случайных материалов, не решали вопроса… Правда, маячило на горизонте одно выгодное дельце, да ведь сорвется с крючка, сглазят, как уже бывало не раз. Но помечтать приятно. Университет задумал выпустить серию книг под названием «Русская культура в эпистолярном наследии». Работа планировалась договорная, и деньги выделялись серьезные. Но когда она начнется, неизвестно, так что надо думать о других возможностях… Идеи были. Правда, они имели весьма отдаленное отношение к архивной работе, но, как говорится, жизнь диктует свои железные условия. И опять этот Женька Колесников… Предлагал завербоваться на время летнего отпуска в проводники поезда, на железную дорогу. А еще выгоднее - в почтовый вагон или в рефрижератор-холодильник. Там вообще, говорят, лафа.
У Женьки имелись достоверные сведения от какого-то ханыги - проводника, дружка его тетки. Тот утверждал, что за месяц-другой можно сколотить нестыдный капиталец. А устроиться на работу летом ничего не стоит, возьмут с руками-ногами. И ничего зазорного. В сезон на промысел выходят и врачи, и педагоги, и инженера.
Правда, было в этой радужной перспективе одно препятствие… плотно закрытые двери. Брусницын за шесть дней бюллетеня так и не избавился от чувства страха. Казалось, вроде бы немного успокоился, отдохнул. Но вчера ночью вскочил как ошпаренный и распахнул дверь спальни, да так резко, что дочку разбудил. Зоя, молодец, ничего не сказала, лежала молча, не то что раньше - устраивала скандал, думала, что Брусницын придуривает…
Размышляя, Анатолий Семенович Брусницын миновал площадь и оказался рядом с поликлиникой. Но напрямик попасть в нее не оказалось возможности - копали котлован. Место работ, как обычно, не отгородили, и бурая жирная глина, ожившая под дождем, клеила подошвы туфель.
Так он и стоял посреди месива грязи, не зная, в какую сторону податься. Но едва сделал несколько шагов, как ноги разъехались, и, потеряв равновесие, он брякнулся на правое колено, а пальцы рук ушли в податливую грязь. Брусницын стремительно поднялся, точно катапультировал, но поздно, дело было сделано…
Вероятно, более беспомощным и жалким Анатолий Семенович себя не помнил за все свои сорок лет жизни.
– Эй ты! Куда тя занесло, спал, что ль? Все люди по доскам, а он напролом! - кричал Брусницыну какой-то тип. - Поворачивай назад, потопнешь. Пьянь огородная!
Брусницын оглянулся. И вправду, он стоял один, а все шли по широким доскам, указывали на него руками и громко осуждали за дурь.
– Прораб, наверно, - предположил кто-то. - Они, прорабы, только и знают, что грязь разводить.
– Сам ты прораб, - огорченно прошипел Брусницын…
Эх и угораздило его. Под ехидные смешки прохожих Брусницын, чуть ли не плача, разглядывал свои жирные руки, обшлага отутюженных штанов, по колено замазюканных бурой глиной; что касается туфель, то их вообще не было видно. Не вваливаться ж ему в таком мерзопакостном виде на прием к врачу… Ну, руки он еще кое-как затер о забор, справился.
– Поди ополоснися, - сочувственно произнесла бабка в красном платке. - Вон будка с газировкой. Есть копейка, нет? А то дам.
– Есть, - мрачно ответил Брусницын и направился к автомату с водой, проклиная свою рассеянность.
При автомате как назло не было стаканов, что проку от его копейки? И платок носовой, как на грех, оставил дома… Может, изловчиться, набрать воду в ладонь из моечной плошки? Да никак не приспособиться. Он надавил ладонью плошку. Яростная струя воды рванулась из мойки и окатила беднягу обильным фонтаном веселых брызг.
– Ах, едри твою налево! - отчаянно вырвалось у Брусницына. Жалких капель воды, что задержались на ладони, хватило на то, чтобы еще больше размазать глину по брюкам.
Пойду так, - отчаянно решил Брусницын и затопал к поликлинике, задерживаясь у каждой лужи. Хотя бы придать форму своим злосчастным туфлям.
В коридорах поликлиники стояла простуженная тишина.
Вдоль стен сидели надменные посетители, строго следящие за очередностью врачебного приема. И от нечего делать разглядывали друг друга с равнодушным вниманием стукачей.
Кабинет психоневролога разместился в конце, у торцевого окна, и Брусницын дефилировал как сквозь строй, под осуждающими взглядами.
– Мало ему вытрезвителя, в поликлинику ввалился, - донесся громкий шепот от стены. - И где он такую пакость отыскал?
– Была бы грязь, свинья найдется, - согласился другой голос.
Стараясь сдержаться, Брусницын добрался до кабинета своего знакомого врача-психоневролога Кузина В. Т. Здесь стояла особенная тишина, вероятно оттого, что за дверью слышалось ритмичное пощелкивание какого-то аппарата. И щелчки эти точно делили тишину на равные доли.
Пациенты тут не группировались, а сидели отстранение, в разных местах, с напряженными лицами. «Психи, - опасливо подумал Брусницын, - надо ухо Держать востро», - хотя он и понимал, что это обычная Районная поликлиника, без всякой специализации.
Брусницын опустился в кресло и тотчас втянул под сиденье злосчастные туфли. Но было поздно.
– Что, в котлован угодили? - подозрительно спросил сосед слева.
Брусницын лишь тяжело вздохнул.
– Я тоже там побывал вчера, - сердечно поделился сосед справа. - Говорят, туда трактор затянуло, вместе с водителем.
Брусницын хранил молчание. Ввязываться в беседу не было настроения.
– А какой у вас номер? - не отставал сосед слева. - У меня восьмой.
Брусницын что-то невнятно пробурчал, он помнил, что Зоя наказала избегать этой темы, - Брусницын шел «по знакомству», и Веня сам его вызовет. Только как он узнает о приходе Брусницына?
Соседи подозрительно приглядывались к новичку. Наверно, псих, решили они. Или котлованом контужен.
Белая дверь кабинета плотно прилегала к стене, почти сливаясь. Брусницын отвел глаза, стараясь на нее не смотреть. Надо бы отвлечься, встать, подойти к плакату, что висел в простенке. Он нередко так поступал, стараясь избежать гипноза закрытых дверей. Но вспомнил о своих перепачканных брюках и остался сидеть на месте, сдавливая пальцами подлокотники кресла… Надо о чем-нибудь думать. В последний раз он виделся с врачом на вечеринке у Варгасовых. В сущности, врач был не его знакомым, а жены Зои, они учились в одной школе. И даже жили в общем дворе. Вот и все, что ему известно об этом Кузине В. Т. Правда, Веня был человек добрый и, встречая Брусницына, нередко забавлял историями из своей развеселой практики врача-психоневролога. Так, его пациентка, которая много лет посылала письма Брежневу о помощи в получении квартиры, получила наконец крышу в городской психбольнице.
Зоя была уверена, что Веня берет взятки, - откуда у него собственная «Волга» при окладе врача? Но Зое только и мерещатся всюду лихоимцы - чтобы укорить Брусницына: вот, мол, как люди могут устраиваться. А его, Брусницына, заботит только архив, теперь вот и болеть начал…
Так Брусницын вернулся к мыслям, которые старался отогнать. Куда бы он ни отводил глаза, взгляд с неудержимым упрямством возвращался к чертовой двери кабинета. Словно весь длинный коридор только и состоял из одной непомерно широкой двери. И еще щелчки таинственного метронома за стеной отсчитывали секунды какой-то страшной опасности.
И-э-эх… Брусницын вскочил с места, шагнул к кабинету и сильно распахнул дверь.
– Куда-а-а?! - растерялись пациенты. Они не ждали от молчуна такого нахальства. - Не ваша очередь!
Но Кузин уже засек в проёме Брусницына. И кивнул, подожди, мол, вижу.
Брусницын пришел в себя. Одолев несносную дверь, он мог спокойно ждать. Что он и сделал под затихающее ворчание всех законных очередников. Вскоре из кабинета вышел пациент, и высунувшаяся следом сестра пригласила Брусницына, персонально.
Кузин покинул стол и мягко раскинул руки, словно он всю жизнь ждал появления Брусницына в своих белоснежных владениях.
– Анатолий, душа моя! Как я рад, - но тут же осекся. - Что с вами, Анатолий? Вы шли пешком из Месопотамии?
– Да вот, понимаете, - краснел Брусницын. - В котлован угодил, а помыться негде. Ну, как в пустыне… Честно говоря, мне показалось, что все в порядке.
– Угораздило же вас, - засмеялся Кузин. - Но главное - живой! Ничего, мы сейчас придумаем.
Через несколько минут Брусницын сидел у стола в трусах, запахнувшись в простыню, а на полу, в старом термостате, сохли его штаны. Кузин уверял, что более эффективной сушилки человечество еще не придумало. Обувь поручили уборщице с обещанием оплатить издержки.
– Ну-с, с первым вопросом - всё… Как вы себя чувствуете? - Кузин развернул стул и сел верхом, стараясь отвлечь беднягу от стресса, тому требовалось полное расслабление.
Брусницына до слез тронуло Венино участие. Его карие печальные глаза излучали благодарность и преданную нежность.
– Как я себя чувствую? Вроде бы ничего.
– А дверь? По-прежнему смущает ваш покой?
– Честно говоря - да, - застенчиво признался Брусницын. - И сам не знаю… Что это у вас щелкает? - он повел головой в сторону нелепого сооружения, что громоздилось в стороне, у кушетки.
– А? «Детектор лжи», - задумчиво произнес Кузин. - Шучу, конечно. Это я изобрел анализатор порога возбуждения. Помогает в диагностике.
– Я думал, бомба с часовым механизмом, - пошутил Брусницын. Но шутка не получилась. Прозвучало как-то очень уж серьезно. Кузин бросил на Брусницына внимательный взгляд, Брусницын уловил его и натянуто улыбнулся.
– Думаете, я псих, Веня? - проговорил он. - Эта грязевая ванна. Посреди улицы. Точно капкан… До сих пор не приду в себя.
– Запахнитесь, в комнате дама, - подмигнул Кузин.
Брусницын натянул сползшую простыню и смущенно посмотрел на ширму, за которой хлопотала медсестра.
Кузин взял в руки молоточек, придвинулся ближе к Брусницыну и принялся манипулировать. Брусницын истово выполнял все пассажи, что предлагал врач: вращал глазами, разводил и сводил руки, дрыгал ногами… Было не совсем удобно из-за дурацкой простыни, что сползала при каждом резком движении, а главное, она сковывала пациента. В конце концов, ничего страшного, если Брусницын посидит в трусах, не лорд. Правда, такие трусы вряд ли могли украсить мужчину.
– Никаких особых отклонений, - бормотал Кузин, и Брусницын в ответ благодарно улыбался и пожимал плечами.
– Да черт с ним, Веня, - доверительно шептал Брусницын. - Закройте мой бюллетень, и вся недолга. Там поглядим.
– Конечно, бюллетень закроем, нет проблем, - согласился Кузин. - Это куда легче, чем держать открытыми все двери. Ладно, повременим с выводами. Подождем месяц-два.
Кузин подошел к термостату и откинул заслонку.
Брюки имели жалкий вид, но были сухи. Теперь можно их чистить, чем Кузин и предложил заняться Брусницыну в дальнем углу за перегородкой. Щетка нашлась.
Брусницын вполне освоился с ситуацией и чувствовал себя в трусах довольно свободно, даже шутил над своей фатальной невезучестью.
– А что, Анатолий, - проговорил Кузин, заводя писанину в истории болезни. - Вы давно знаете Варгасовых?
– Варгасовых? Это каких Варгасовых? - сам не ведая почему, прикинулся Брусницын.
– Господи, ну тех, у которых мы повстречались на вечеринке.
– Ах, Варгасовых… Совсем не знаю. Жена Варгасова - знакомая Зои. Где они познакомились, не помню. Только вдруг та звонит, приглашает нас к себе, в гости.
– А самого Варгасова вы не знали? - удивился Кузин с какой-то оторопью в голосе. - Вот те на!
– А что? - забеспокоился Брусницын и поднял лицо от своих злосчастных штанов. Но, кроме холстины ширмы, он ничего, естественно, не разглядел.
Кузин оставил историю болезни и направился за ширму. Присел рядом, на скрипучий непокрытый топчан.
– Странно, однако, - произнес он раздельно.
– Что?
– Да этот ваш визит… Я думал, что вы лично имеете отношение к Варгасову, - пытливо проговорил Кузин, не скрывая досады, - к людям, которые его окружают.
– Да нет же, - ответил Брусницын. - И вообще, с женой Варгасова я тогда познакомился, а с самим так и не удалось. Когда мы с Зоей пришли - одни спины, все уставились в телевизор, фильм смотрели по видику, на нас с Зоей - ноль внимания. А потом - в игру играли. Народу-то собралось жуть.
В кабинете послышалась вкрадчивая возня. Потом раздался голос медсестры, известивший о том, что принесли туфли.
– Да, да! - крикнул Кузин в ширму. - Пусть оставит.
Брусницын забеспокоился, надо отблагодарить уборщицу, но Кузин властно прижал ладонью его колено: без вас разберемся, мол, ерунда.
– Так что Варгасова самого я не видел, - вздохнул Брусницын.
– Вы и не могли его видеть. В тот вечер его не отпустили. Неожиданно приехала какая-то комиссия из Москвы, его и не отпустили, побоялись.
– Не отпустили? - спросил Брусницын. - Откуда?
– Как откуда? - прищурился Кузин. - Из тюрьмы.
– Как… из тюрьмы? Он что, в тюрьме?
– А вы не знаете? - в тоне Кузина звучало явное недоверие.
– Не знаю, - ответил Брусницын. - Я же вам сказал, Веня. Я и Варгасова жену не знаю. Просто Зоя с ней…
– В тюрьме, вернее - в колонии, - недоверчиво перебил Кузин. - Правда, частенько домой наведывается. Раз в месяц, как правило.
– То есть… не понимаю, - расстроился Брусницын, сам не зная почему. - Как наведывается домой? Если он в колонии?
– Такая колония. Общего режима. Он сам выбирал… Варгасов - человек необыкновенный. С ним нельзя как со всеми… Конечно, можно. Но ему это не понравится… Значит, вы не только не знакомы с Варгасовым, но и не в курсе, чем он занимается?
– То есть как… занимается? Если он в колонии?
– Такие люди занимаются делами везде. Даже в колонии… С вами все ясно, Анатолий Семенович, - Кузин поднялся, Брусницын ухватил его за подол белого халата.
– Погодите, Веня. Я ничего не понимаю, честное слово.
– Времени нет, Анатолий. Прием у меня. И так с вами проваландался. Пациенты в коридоре от злости стены раскачивают. Придется вас через окно выпускать, как голубя.
– Нет, серьезно, Веня. Задали мне загадку с Варгасовым.
– Загадка в другом, Толя. Как вы попали в дом к нему? Так просто туда не попадают. Подумаешь, жена - Зоина знакомая. Таких у них полгорода, уверяю вас.
Тон Кузина зацепил Брусницына. Он встряхнул штаны и, приподнявшись, стал их натягивать. Кажется, все обошлось лучшим образом, погладить бы еще, да ладно, и так сойдет.
– Ну, а вы? - проговорил он, сдерживаясь. - Как вы попали к Варгасовым?
– Я практикую его жену, - помедлив, ответил Кузин. - К тому же я понимаю толк в живописи, а Варгасов собирает.
– Что-то не заметил.
– Вы не были во всех комнатах… И потом я сказал - собирает, а не выставляет. Разница.
Легонько направляя Брусницына за плечи, Кузин вывел его из-за ширмы. Переждал, пока тот обуется, и, подобрав со стола документы, объяснил, как найти страховой стол, оформить бюллетень.
Они дружески распрощались. Но в поведении Кузина сквозила явная разочарованность.
В коридоре Брусницын уловил за спиной сдержанное шипение:
– Наконец-то! Пострел… А еще немым прикидывался.
Информация, которой врач-психоневролог Вениамин Кузин снабдил Анатолия Брусницына, повергла последнего в совершеннейшее уныние. Казалось, что ему до какого-то там типа, который вообще сидит в тюрьме, правда, на загадочном домашнем режиме.
Брусницын и раньше слышал о подобном феномене в отечественном законопорядке. Даже фельетон печатали, как за крупные взятки дают поблажку преступникам. Потом, рассказывают, половину редакции газеты разогнали к чертовой бабушке. Но тем не менее загадочный тон Кузина настораживал и портил настроение.
Непостижимо - как в орбиту твоей жизни вдруг втягиваются совершенно незнакомые люди, занимают твои мысли, влияют на твое настроение, осложняют твое и без того задерганное существование. Брусницыну казалось, что так и произойдет. Что этот невинный визит в гости к Варгасовым каким-то образом повлияет на его судьбу. А все из-за Зои с ее неуемным влечением к «светской жизни»…
Зоя была старше Брусницына на четыре года и женила на себе слабовольного и покорного Анатолия Семеновича, будучи зрелой тридцативосьмилетней женщиной. Обычно женщины избегают признавать свою инициативу в создании семейного союза, перекладывая активное начало на мужчину, оглушенного страстью к ней, беззащитной, нежной и манящей… Зоя - наоборот! При каждом подходящем случае она корила Брусницына за то, что он разиня. И если бы тогда случайно не погас свет в ее квартире и она одетого уже в пальто Брусницына не вернула в спальню под предлогом, что ей боязно оставаться одной в темной квартире, - он до сих пор ходил бы в холостяках. А как она измучилась тогда с этим тюфяком, который наотрез отказывался снять свое пальто и присесть хотя бы на край стынущей в полутьме кровати?! Как бы то ни было - в результате аварии на электростанции Анатолий Семенович, по натуре человек благородный, сделал предложение Зое. Вернее, повторил слово в слово, точно воинскую присягу, фразы, что произносила Зоя. При этом Зоя внимательно следила, чтобы не было никакой отсебятины…
Потом она отвела Брусницына к его маме, своей будущей свекрови, и там Брусницын, под умильным, полным слез Зоиным взглядом, повторил ту же самую присягу. И выпил рюмку водки, как залог грядущей счастливой жизни. А на закуску, помнится, были огурчики маминого засола. Ответный визит к Зоиным родителям носил более функциональный характер. Дело в том, что потерявшие надежду на замужество дочери ее родители встречали каждого нового Зонного приятеля несерьезно, точно транзитника в шумной суете вокзала. И в то же время с любопытством островитян, которым свежий человек мог поведать о чем-то новом, доселе неизвестном… И твердо отрепетированное признание в любви родители Зои встретили недоверчиво, с тайным ожиданием подвоха. Тем не менее факт был налицо - Анатолий Семенович явился назавтра с чемоданом и стопкой книг, перевязанных шпагатом, чем сильно подкрепил свои словесные уверения. Родители поверили, все складывалось наилучшим образом, если бы не… отец Зои, знатный страховой агент, портрет которого до сих пор висит на Доске почета в районном отделении Госстраха. Дождавшись, когда останется с зятем наедине, он произнес загадочным шепотом: «Слушай, Анатолий, дай-ка я тебя застрахую, а?» На что Брусницын отважно ответил, правда, тоже шепотом и с оглядкой на запертую дверь: «Ничего, папаша, может, обойдется…» Пожалуй, именно в этот день Анатолий Семенович впервые обратил внимание на запертую дверь с особым болезненным волнением…
Надо заметить, что Зоя смотрелась выше Брусницына на голову и несколько шире в плечах. Да и живым весом перетягивала всерьез. Поэтому Анатолий Семенович чувствовал себя с ней уверенно и надежно, точно пассажир большого междугородного автобуса. Тем не менее проклятый страх при виде плотно прикрытых дверей отравлял существование. Особенно сильно он стал давить после рождения Танюши, существа крикливого и любознательного, копия мать в миниатюре… Став постарше, Танюша начала проявлять и отцовские качества. Была мягка, уступчива, добра, а нередко и заискивающе хитра с подругами. Компенсируя свои слабости на людях довольно деспотическими наклонностями в семье, проявляла этим, по мнению Анатолия Семеновича, стойкие материнские гены.
Вспомнив жену, Брусницын сбился с шага. И даже на мгновение остановился. Тем самым создал затор в узком подземном переходе…
– Что ж вы там?! - тотчас раздался раздраженный вопль. - Шевелитесь!
– Да вот, понимаете, - ответил за спиной другой голос. - Гражданин, вы не один на улице. Станьте в сторону и дайте пройти.
Брусницын, не оглядываясь, резво взял с места. И, ловко обходя других пешеходов, понес себя к выходу из перехода.
Как же он запамятовал? Зоя познакомилась с женой Варгасова в Татьянкиной школе. Та работала школьным врачом… Ухватив как бы кончик воспоминаний, Брусницын расширял их в такт быстрых своих шагов. Точно фотограф, проявляющий снимок: покачивая край фотобумаги, опущенной в проявитель, он с каждой секундой узревает все новые черты… После знакомства Зоя несколько раз приносила домой импортные вещи. Брусницына это пугало. Он нервничал, скандалил, деньжищи-то какие! Вещи продолжали появляться, но факт их появления стал скрываться. Брусницын успокоился - раз не посвящают, стало быть, сами выкручиваются. Иногда приглашались Зоины подруги и устраивались торги. Ну их, думал Брусницын, а кто сейчас не спекулирует? И в архиве иной раз женщины шушукались, передавали друг другу свертки с барахлом, вызывая у мужского персонала недоумение - ведь зарплату получают такую, что сказать стыдно. Тут каждая кружка пива может взорвать всю экономику на неделю вперед, а у женщин, пожалуйста! Воистину загадочно человеческое существование…
Чемоданова попыталась надеть кофточку, но Шереметьева ей мешала, умоляя дать еще немного полюбоваться.
– Холодно, псишка ненормальная, - смеялась Чемоданова.
– Ну еще секундочку, ну миленькая, ну Нинуся… Тут вроде волан подшит. А лифчик? Боже ж мой, ну я лифчик!
– Китовый ус, - не удержалась Чемоданова. - Твердый, как орех, и эластичный.
– Ну дают капиталисты несчастные. И в таком ты на работу ходишь?
– А у меня другого нет, - ответила Чемоданова и осеклась. Она увидела, как вдруг залубенело и напряглось лицо подруги, как смех словно замерз на ее побелевших губах, а взгляд, деревенея, пролег поверх обнаженного плеча. Чемоданова обернулась. И в следующее мгновение скакнула за откинутую дверь шкафа.
– Это почему же? - растерянно вопросила Шереметьева. - Без стука… Как не стыдно?
В дверях отдела стоял незнакомый мужчина в костюме, пиджак которого напоминал строгий капитанский сюртук. И еще платочек, в тон галстуку, что выглядывал из бокового кармана. На вид ему немногим более сорока.
– Извините, - без тени смущения ответил незнакомец. - Я давно стучал. Но вы громко смеялись. Я решил вполне уместным напомнить о себе. Я могу подождать в коридоре, пока вы оденетесь.
Чемоданова проворно натянула свою сиротскую кофту.
– Да ладно уж, - великодушно произнесла она, отводя дверцы шкафа. Кажется, элегантный незнакомец ее чем-то расположил.
2
Лучи солнца прорывались в пропалины туч, словно бабочки из рваного сачка. Некоторое время они еще Держались на куполах зонтов, головах и спинах прохожих, в черных окоемах уличных луж, но постепенно бледнели, таяли и вновь пропадали, чтобы выпорхнуть в другом месте.
Брусницын спешил, стараясь догнать солнышко. И, догнав, поднимал лицо, прикрывал наполовину глаза, чтобы не ткнуться в чей-нибудь живот или спину, и, замедлив шаг, шел, наслаждаясь нежным теплом перед очередной прохладой тени. Со стороны это выглядело чудачеством. Но мысли Брусницына занимали личные заморочки, и на окружающих он не обращал внимания.
Вообще его мозг оказался устроенным так, что владеющая им сейчас идея вытесняла все постороннее, подчиняя себе даже физические поступки. При этом он частенько рисковал схлопотать по шее. Так, однажды Брусницын работал в каталоге с черновыми записками генерал-губернатора Туркестанского края. И надо было так случиться, что вечером, заглянув в гастроном, он оказался в очереди за сосисками рядом с пожилым мужчиной в тюбетейке, и при этом одетым в туркменский халат… Брусницын пытался подавить любопытство, но не мог справиться, голова распухала от скопившейся информации. Извинившись, он вежливо обратился с вопросом к туркмену. Женат ли тот? И, получив утвердительный, но весьма сдержанный ответ, задал второй вопрос. На ком женат уважаемый товарищ туркмен? Не на своей ли родственнице, какой-нибудь двоюродной сестре? Человек в тюбетейке залился краской, искоса глянул на окружающих его людей и процедил сквозь зубы, что да, женат на своей двоюродной сестре, закон это допускает. Вероятно, он принял Брусницына за ответственное лицо, которое имеет право задавать вопросы любому и в любом месте…
Ободренный уступчивостью незнакомца, Брусницын окончательно осмелел… А не ответит ли почтенный товарищ туркмен на вопрос: хвасталась его теща в первую брачную ночь платком «эсги», который принято демонстрировать родственникам мужа как свидетельство девичьего целомудрия своей дочери?! Туркмен испуганно оглянулся. Он видел подозрительные взгляды людей, стоящих за сосисками. И молча требующих от него прямого и честного ответа… Да, покаянно кивнул туркмен, хвасталась, имелся прецедент.
И вот тогда Брусницын припечатал его последним и самым страшным вопросом… Он въедливо оглядел павшего духом туркмена и спросил без всякой жалости в голосе - сколько у туркмена родилось детей от такого родственного брака и все ли они живы-здоровы? Ведь биологическая наука доказала, что причиной высокой детской смертности в подобных случаях является именно кровосмесительство.
И тут почтенный туркмен не выдержал. Он толкнул Брусницына в грудь здоровенным кулаком человека, привыкшего к жаркой уборке хлопка, и завопил на весь гастроном: «А какое твое собачье дело? Ты кто? Милиция прокуратура, обехеес? Кто ты? Покажи документ! Человек пришел покупать сосиску. За два рубля шестьдесят копеек. А ему устроили допрос!»
Из очереди донеслись сочувственные возгласы. Это подбодрило туркмена. Он еще раз ткнул кулаком Брусницына. Да так, что Анатолий Семенович как бы мгновенно получил обобщенный ответ на все еще не заданные вопросы. Вот какую штуку сыграл с Брусницыным его странно устроенный мозг. И таких случаев было предостаточно.
Однако в этот прохладный осенний день мысли его не требовали физической разгрузки. Первая мысль его была о предстоящем возвращении на работу, в каталог, после почти недельного пребывания на бюллетене. Соскучился Брусницын по своему каталогу. Правда, настроение несколько омрачила свара, затеянная неугомонным Женькой Колесниковым, в которую был втянут и Брусницын. Но ничего, даже любопытно, чем закончится этот бунт…
Вторая дума, что сейчас угнетала Брусницына, как обычно касалась некоторых финансовых затруднений, говоря проще - невозвращенных денежных долгов. Те мелкие приработки, которые возникали благодаря публикациям в газетах случайных материалов, не решали вопроса… Правда, маячило на горизонте одно выгодное дельце, да ведь сорвется с крючка, сглазят, как уже бывало не раз. Но помечтать приятно. Университет задумал выпустить серию книг под названием «Русская культура в эпистолярном наследии». Работа планировалась договорная, и деньги выделялись серьезные. Но когда она начнется, неизвестно, так что надо думать о других возможностях… Идеи были. Правда, они имели весьма отдаленное отношение к архивной работе, но, как говорится, жизнь диктует свои железные условия. И опять этот Женька Колесников… Предлагал завербоваться на время летнего отпуска в проводники поезда, на железную дорогу. А еще выгоднее - в почтовый вагон или в рефрижератор-холодильник. Там вообще, говорят, лафа.
У Женьки имелись достоверные сведения от какого-то ханыги - проводника, дружка его тетки. Тот утверждал, что за месяц-другой можно сколотить нестыдный капиталец. А устроиться на работу летом ничего не стоит, возьмут с руками-ногами. И ничего зазорного. В сезон на промысел выходят и врачи, и педагоги, и инженера.
Правда, было в этой радужной перспективе одно препятствие… плотно закрытые двери. Брусницын за шесть дней бюллетеня так и не избавился от чувства страха. Казалось, вроде бы немного успокоился, отдохнул. Но вчера ночью вскочил как ошпаренный и распахнул дверь спальни, да так резко, что дочку разбудил. Зоя, молодец, ничего не сказала, лежала молча, не то что раньше - устраивала скандал, думала, что Брусницын придуривает…
Размышляя, Анатолий Семенович Брусницын миновал площадь и оказался рядом с поликлиникой. Но напрямик попасть в нее не оказалось возможности - копали котлован. Место работ, как обычно, не отгородили, и бурая жирная глина, ожившая под дождем, клеила подошвы туфель.
Так он и стоял посреди месива грязи, не зная, в какую сторону податься. Но едва сделал несколько шагов, как ноги разъехались, и, потеряв равновесие, он брякнулся на правое колено, а пальцы рук ушли в податливую грязь. Брусницын стремительно поднялся, точно катапультировал, но поздно, дело было сделано…
Вероятно, более беспомощным и жалким Анатолий Семенович себя не помнил за все свои сорок лет жизни.
– Эй ты! Куда тя занесло, спал, что ль? Все люди по доскам, а он напролом! - кричал Брусницыну какой-то тип. - Поворачивай назад, потопнешь. Пьянь огородная!
Брусницын оглянулся. И вправду, он стоял один, а все шли по широким доскам, указывали на него руками и громко осуждали за дурь.
– Прораб, наверно, - предположил кто-то. - Они, прорабы, только и знают, что грязь разводить.
– Сам ты прораб, - огорченно прошипел Брусницын…
Эх и угораздило его. Под ехидные смешки прохожих Брусницын, чуть ли не плача, разглядывал свои жирные руки, обшлага отутюженных штанов, по колено замазюканных бурой глиной; что касается туфель, то их вообще не было видно. Не вваливаться ж ему в таком мерзопакостном виде на прием к врачу… Ну, руки он еще кое-как затер о забор, справился.
– Поди ополоснися, - сочувственно произнесла бабка в красном платке. - Вон будка с газировкой. Есть копейка, нет? А то дам.
– Есть, - мрачно ответил Брусницын и направился к автомату с водой, проклиная свою рассеянность.
При автомате как назло не было стаканов, что проку от его копейки? И платок носовой, как на грех, оставил дома… Может, изловчиться, набрать воду в ладонь из моечной плошки? Да никак не приспособиться. Он надавил ладонью плошку. Яростная струя воды рванулась из мойки и окатила беднягу обильным фонтаном веселых брызг.
– Ах, едри твою налево! - отчаянно вырвалось у Брусницына. Жалких капель воды, что задержались на ладони, хватило на то, чтобы еще больше размазать глину по брюкам.
Пойду так, - отчаянно решил Брусницын и затопал к поликлинике, задерживаясь у каждой лужи. Хотя бы придать форму своим злосчастным туфлям.
В коридорах поликлиники стояла простуженная тишина.
Вдоль стен сидели надменные посетители, строго следящие за очередностью врачебного приема. И от нечего делать разглядывали друг друга с равнодушным вниманием стукачей.
Кабинет психоневролога разместился в конце, у торцевого окна, и Брусницын дефилировал как сквозь строй, под осуждающими взглядами.
– Мало ему вытрезвителя, в поликлинику ввалился, - донесся громкий шепот от стены. - И где он такую пакость отыскал?
– Была бы грязь, свинья найдется, - согласился другой голос.
Стараясь сдержаться, Брусницын добрался до кабинета своего знакомого врача-психоневролога Кузина В. Т. Здесь стояла особенная тишина, вероятно оттого, что за дверью слышалось ритмичное пощелкивание какого-то аппарата. И щелчки эти точно делили тишину на равные доли.
Пациенты тут не группировались, а сидели отстранение, в разных местах, с напряженными лицами. «Психи, - опасливо подумал Брусницын, - надо ухо Держать востро», - хотя он и понимал, что это обычная Районная поликлиника, без всякой специализации.
Брусницын опустился в кресло и тотчас втянул под сиденье злосчастные туфли. Но было поздно.
– Что, в котлован угодили? - подозрительно спросил сосед слева.
Брусницын лишь тяжело вздохнул.
– Я тоже там побывал вчера, - сердечно поделился сосед справа. - Говорят, туда трактор затянуло, вместе с водителем.
Брусницын хранил молчание. Ввязываться в беседу не было настроения.
– А какой у вас номер? - не отставал сосед слева. - У меня восьмой.
Брусницын что-то невнятно пробурчал, он помнил, что Зоя наказала избегать этой темы, - Брусницын шел «по знакомству», и Веня сам его вызовет. Только как он узнает о приходе Брусницына?
Соседи подозрительно приглядывались к новичку. Наверно, псих, решили они. Или котлованом контужен.
Белая дверь кабинета плотно прилегала к стене, почти сливаясь. Брусницын отвел глаза, стараясь на нее не смотреть. Надо бы отвлечься, встать, подойти к плакату, что висел в простенке. Он нередко так поступал, стараясь избежать гипноза закрытых дверей. Но вспомнил о своих перепачканных брюках и остался сидеть на месте, сдавливая пальцами подлокотники кресла… Надо о чем-нибудь думать. В последний раз он виделся с врачом на вечеринке у Варгасовых. В сущности, врач был не его знакомым, а жены Зои, они учились в одной школе. И даже жили в общем дворе. Вот и все, что ему известно об этом Кузине В. Т. Правда, Веня был человек добрый и, встречая Брусницына, нередко забавлял историями из своей развеселой практики врача-психоневролога. Так, его пациентка, которая много лет посылала письма Брежневу о помощи в получении квартиры, получила наконец крышу в городской психбольнице.
Зоя была уверена, что Веня берет взятки, - откуда у него собственная «Волга» при окладе врача? Но Зое только и мерещатся всюду лихоимцы - чтобы укорить Брусницына: вот, мол, как люди могут устраиваться. А его, Брусницына, заботит только архив, теперь вот и болеть начал…
Так Брусницын вернулся к мыслям, которые старался отогнать. Куда бы он ни отводил глаза, взгляд с неудержимым упрямством возвращался к чертовой двери кабинета. Словно весь длинный коридор только и состоял из одной непомерно широкой двери. И еще щелчки таинственного метронома за стеной отсчитывали секунды какой-то страшной опасности.
И-э-эх… Брусницын вскочил с места, шагнул к кабинету и сильно распахнул дверь.
– Куда-а-а?! - растерялись пациенты. Они не ждали от молчуна такого нахальства. - Не ваша очередь!
Но Кузин уже засек в проёме Брусницына. И кивнул, подожди, мол, вижу.
Брусницын пришел в себя. Одолев несносную дверь, он мог спокойно ждать. Что он и сделал под затихающее ворчание всех законных очередников. Вскоре из кабинета вышел пациент, и высунувшаяся следом сестра пригласила Брусницына, персонально.
Кузин покинул стол и мягко раскинул руки, словно он всю жизнь ждал появления Брусницына в своих белоснежных владениях.
– Анатолий, душа моя! Как я рад, - но тут же осекся. - Что с вами, Анатолий? Вы шли пешком из Месопотамии?
– Да вот, понимаете, - краснел Брусницын. - В котлован угодил, а помыться негде. Ну, как в пустыне… Честно говоря, мне показалось, что все в порядке.
– Угораздило же вас, - засмеялся Кузин. - Но главное - живой! Ничего, мы сейчас придумаем.
Через несколько минут Брусницын сидел у стола в трусах, запахнувшись в простыню, а на полу, в старом термостате, сохли его штаны. Кузин уверял, что более эффективной сушилки человечество еще не придумало. Обувь поручили уборщице с обещанием оплатить издержки.
– Ну-с, с первым вопросом - всё… Как вы себя чувствуете? - Кузин развернул стул и сел верхом, стараясь отвлечь беднягу от стресса, тому требовалось полное расслабление.
Брусницына до слез тронуло Венино участие. Его карие печальные глаза излучали благодарность и преданную нежность.
– Как я себя чувствую? Вроде бы ничего.
– А дверь? По-прежнему смущает ваш покой?
– Честно говоря - да, - застенчиво признался Брусницын. - И сам не знаю… Что это у вас щелкает? - он повел головой в сторону нелепого сооружения, что громоздилось в стороне, у кушетки.
– А? «Детектор лжи», - задумчиво произнес Кузин. - Шучу, конечно. Это я изобрел анализатор порога возбуждения. Помогает в диагностике.
– Я думал, бомба с часовым механизмом, - пошутил Брусницын. Но шутка не получилась. Прозвучало как-то очень уж серьезно. Кузин бросил на Брусницына внимательный взгляд, Брусницын уловил его и натянуто улыбнулся.
– Думаете, я псих, Веня? - проговорил он. - Эта грязевая ванна. Посреди улицы. Точно капкан… До сих пор не приду в себя.
– Запахнитесь, в комнате дама, - подмигнул Кузин.
Брусницын натянул сползшую простыню и смущенно посмотрел на ширму, за которой хлопотала медсестра.
Кузин взял в руки молоточек, придвинулся ближе к Брусницыну и принялся манипулировать. Брусницын истово выполнял все пассажи, что предлагал врач: вращал глазами, разводил и сводил руки, дрыгал ногами… Было не совсем удобно из-за дурацкой простыни, что сползала при каждом резком движении, а главное, она сковывала пациента. В конце концов, ничего страшного, если Брусницын посидит в трусах, не лорд. Правда, такие трусы вряд ли могли украсить мужчину.
– Никаких особых отклонений, - бормотал Кузин, и Брусницын в ответ благодарно улыбался и пожимал плечами.
– Да черт с ним, Веня, - доверительно шептал Брусницын. - Закройте мой бюллетень, и вся недолга. Там поглядим.
– Конечно, бюллетень закроем, нет проблем, - согласился Кузин. - Это куда легче, чем держать открытыми все двери. Ладно, повременим с выводами. Подождем месяц-два.
Кузин подошел к термостату и откинул заслонку.
Брюки имели жалкий вид, но были сухи. Теперь можно их чистить, чем Кузин и предложил заняться Брусницыну в дальнем углу за перегородкой. Щетка нашлась.
Брусницын вполне освоился с ситуацией и чувствовал себя в трусах довольно свободно, даже шутил над своей фатальной невезучестью.
– А что, Анатолий, - проговорил Кузин, заводя писанину в истории болезни. - Вы давно знаете Варгасовых?
– Варгасовых? Это каких Варгасовых? - сам не ведая почему, прикинулся Брусницын.
– Господи, ну тех, у которых мы повстречались на вечеринке.
– Ах, Варгасовых… Совсем не знаю. Жена Варгасова - знакомая Зои. Где они познакомились, не помню. Только вдруг та звонит, приглашает нас к себе, в гости.
– А самого Варгасова вы не знали? - удивился Кузин с какой-то оторопью в голосе. - Вот те на!
– А что? - забеспокоился Брусницын и поднял лицо от своих злосчастных штанов. Но, кроме холстины ширмы, он ничего, естественно, не разглядел.
Кузин оставил историю болезни и направился за ширму. Присел рядом, на скрипучий непокрытый топчан.
– Странно, однако, - произнес он раздельно.
– Что?
– Да этот ваш визит… Я думал, что вы лично имеете отношение к Варгасову, - пытливо проговорил Кузин, не скрывая досады, - к людям, которые его окружают.
– Да нет же, - ответил Брусницын. - И вообще, с женой Варгасова я тогда познакомился, а с самим так и не удалось. Когда мы с Зоей пришли - одни спины, все уставились в телевизор, фильм смотрели по видику, на нас с Зоей - ноль внимания. А потом - в игру играли. Народу-то собралось жуть.
В кабинете послышалась вкрадчивая возня. Потом раздался голос медсестры, известивший о том, что принесли туфли.
– Да, да! - крикнул Кузин в ширму. - Пусть оставит.
Брусницын забеспокоился, надо отблагодарить уборщицу, но Кузин властно прижал ладонью его колено: без вас разберемся, мол, ерунда.
– Так что Варгасова самого я не видел, - вздохнул Брусницын.
– Вы и не могли его видеть. В тот вечер его не отпустили. Неожиданно приехала какая-то комиссия из Москвы, его и не отпустили, побоялись.
– Не отпустили? - спросил Брусницын. - Откуда?
– Как откуда? - прищурился Кузин. - Из тюрьмы.
– Как… из тюрьмы? Он что, в тюрьме?
– А вы не знаете? - в тоне Кузина звучало явное недоверие.
– Не знаю, - ответил Брусницын. - Я же вам сказал, Веня. Я и Варгасова жену не знаю. Просто Зоя с ней…
– В тюрьме, вернее - в колонии, - недоверчиво перебил Кузин. - Правда, частенько домой наведывается. Раз в месяц, как правило.
– То есть… не понимаю, - расстроился Брусницын, сам не зная почему. - Как наведывается домой? Если он в колонии?
– Такая колония. Общего режима. Он сам выбирал… Варгасов - человек необыкновенный. С ним нельзя как со всеми… Конечно, можно. Но ему это не понравится… Значит, вы не только не знакомы с Варгасовым, но и не в курсе, чем он занимается?
– То есть как… занимается? Если он в колонии?
– Такие люди занимаются делами везде. Даже в колонии… С вами все ясно, Анатолий Семенович, - Кузин поднялся, Брусницын ухватил его за подол белого халата.
– Погодите, Веня. Я ничего не понимаю, честное слово.
– Времени нет, Анатолий. Прием у меня. И так с вами проваландался. Пациенты в коридоре от злости стены раскачивают. Придется вас через окно выпускать, как голубя.
– Нет, серьезно, Веня. Задали мне загадку с Варгасовым.
– Загадка в другом, Толя. Как вы попали в дом к нему? Так просто туда не попадают. Подумаешь, жена - Зоина знакомая. Таких у них полгорода, уверяю вас.
Тон Кузина зацепил Брусницына. Он встряхнул штаны и, приподнявшись, стал их натягивать. Кажется, все обошлось лучшим образом, погладить бы еще, да ладно, и так сойдет.
– Ну, а вы? - проговорил он, сдерживаясь. - Как вы попали к Варгасовым?
– Я практикую его жену, - помедлив, ответил Кузин. - К тому же я понимаю толк в живописи, а Варгасов собирает.
– Что-то не заметил.
– Вы не были во всех комнатах… И потом я сказал - собирает, а не выставляет. Разница.
Легонько направляя Брусницына за плечи, Кузин вывел его из-за ширмы. Переждал, пока тот обуется, и, подобрав со стола документы, объяснил, как найти страховой стол, оформить бюллетень.
Они дружески распрощались. Но в поведении Кузина сквозила явная разочарованность.
В коридоре Брусницын уловил за спиной сдержанное шипение:
– Наконец-то! Пострел… А еще немым прикидывался.
Информация, которой врач-психоневролог Вениамин Кузин снабдил Анатолия Брусницына, повергла последнего в совершеннейшее уныние. Казалось, что ему до какого-то там типа, который вообще сидит в тюрьме, правда, на загадочном домашнем режиме.
Брусницын и раньше слышал о подобном феномене в отечественном законопорядке. Даже фельетон печатали, как за крупные взятки дают поблажку преступникам. Потом, рассказывают, половину редакции газеты разогнали к чертовой бабушке. Но тем не менее загадочный тон Кузина настораживал и портил настроение.
Непостижимо - как в орбиту твоей жизни вдруг втягиваются совершенно незнакомые люди, занимают твои мысли, влияют на твое настроение, осложняют твое и без того задерганное существование. Брусницыну казалось, что так и произойдет. Что этот невинный визит в гости к Варгасовым каким-то образом повлияет на его судьбу. А все из-за Зои с ее неуемным влечением к «светской жизни»…
Зоя была старше Брусницына на четыре года и женила на себе слабовольного и покорного Анатолия Семеновича, будучи зрелой тридцативосьмилетней женщиной. Обычно женщины избегают признавать свою инициативу в создании семейного союза, перекладывая активное начало на мужчину, оглушенного страстью к ней, беззащитной, нежной и манящей… Зоя - наоборот! При каждом подходящем случае она корила Брусницына за то, что он разиня. И если бы тогда случайно не погас свет в ее квартире и она одетого уже в пальто Брусницына не вернула в спальню под предлогом, что ей боязно оставаться одной в темной квартире, - он до сих пор ходил бы в холостяках. А как она измучилась тогда с этим тюфяком, который наотрез отказывался снять свое пальто и присесть хотя бы на край стынущей в полутьме кровати?! Как бы то ни было - в результате аварии на электростанции Анатолий Семенович, по натуре человек благородный, сделал предложение Зое. Вернее, повторил слово в слово, точно воинскую присягу, фразы, что произносила Зоя. При этом Зоя внимательно следила, чтобы не было никакой отсебятины…
Потом она отвела Брусницына к его маме, своей будущей свекрови, и там Брусницын, под умильным, полным слез Зоиным взглядом, повторил ту же самую присягу. И выпил рюмку водки, как залог грядущей счастливой жизни. А на закуску, помнится, были огурчики маминого засола. Ответный визит к Зоиным родителям носил более функциональный характер. Дело в том, что потерявшие надежду на замужество дочери ее родители встречали каждого нового Зонного приятеля несерьезно, точно транзитника в шумной суете вокзала. И в то же время с любопытством островитян, которым свежий человек мог поведать о чем-то новом, доселе неизвестном… И твердо отрепетированное признание в любви родители Зои встретили недоверчиво, с тайным ожиданием подвоха. Тем не менее факт был налицо - Анатолий Семенович явился назавтра с чемоданом и стопкой книг, перевязанных шпагатом, чем сильно подкрепил свои словесные уверения. Родители поверили, все складывалось наилучшим образом, если бы не… отец Зои, знатный страховой агент, портрет которого до сих пор висит на Доске почета в районном отделении Госстраха. Дождавшись, когда останется с зятем наедине, он произнес загадочным шепотом: «Слушай, Анатолий, дай-ка я тебя застрахую, а?» На что Брусницын отважно ответил, правда, тоже шепотом и с оглядкой на запертую дверь: «Ничего, папаша, может, обойдется…» Пожалуй, именно в этот день Анатолий Семенович впервые обратил внимание на запертую дверь с особым болезненным волнением…
Надо заметить, что Зоя смотрелась выше Брусницына на голову и несколько шире в плечах. Да и живым весом перетягивала всерьез. Поэтому Анатолий Семенович чувствовал себя с ней уверенно и надежно, точно пассажир большого междугородного автобуса. Тем не менее проклятый страх при виде плотно прикрытых дверей отравлял существование. Особенно сильно он стал давить после рождения Танюши, существа крикливого и любознательного, копия мать в миниатюре… Став постарше, Танюша начала проявлять и отцовские качества. Была мягка, уступчива, добра, а нередко и заискивающе хитра с подругами. Компенсируя свои слабости на людях довольно деспотическими наклонностями в семье, проявляла этим, по мнению Анатолия Семеновича, стойкие материнские гены.
Вспомнив жену, Брусницын сбился с шага. И даже на мгновение остановился. Тем самым создал затор в узком подземном переходе…
– Что ж вы там?! - тотчас раздался раздраженный вопль. - Шевелитесь!
– Да вот, понимаете, - ответил за спиной другой голос. - Гражданин, вы не один на улице. Станьте в сторону и дайте пройти.
Брусницын, не оглядываясь, резво взял с места. И, ловко обходя других пешеходов, понес себя к выходу из перехода.
Как же он запамятовал? Зоя познакомилась с женой Варгасова в Татьянкиной школе. Та работала школьным врачом… Ухватив как бы кончик воспоминаний, Брусницын расширял их в такт быстрых своих шагов. Точно фотограф, проявляющий снимок: покачивая край фотобумаги, опущенной в проявитель, он с каждой секундой узревает все новые черты… После знакомства Зоя несколько раз приносила домой импортные вещи. Брусницына это пугало. Он нервничал, скандалил, деньжищи-то какие! Вещи продолжали появляться, но факт их появления стал скрываться. Брусницын успокоился - раз не посвящают, стало быть, сами выкручиваются. Иногда приглашались Зоины подруги и устраивались торги. Ну их, думал Брусницын, а кто сейчас не спекулирует? И в архиве иной раз женщины шушукались, передавали друг другу свертки с барахлом, вызывая у мужского персонала недоумение - ведь зарплату получают такую, что сказать стыдно. Тут каждая кружка пива может взорвать всю экономику на неделю вперед, а у женщин, пожалуйста! Воистину загадочно человеческое существование…