Вызываю досье Гранита. Мириамочки, конечно, тут как тут. Похоже, установили в мои очки жучок, который сообщает им, что я занялся чем-то интересным. Отвлекаюсь. Что мне известно о Граните? Долгое время был в ссоре с Майей. Из-за Лобасти. Я их помирил. А с Лобасти? Стараются не замечать друг друга. Со всеми остальными ведет себя ровно. Что общего у Гранита с Шутником? Что общего у Шутника с Лобасти? Какого черта Лобасти лезет во все вопросы?
Ускорение уменьшается до двух G. Кора с кряхтением переваливается через край ванны и направляется в туалет. Смотрю на нее и не могу удержаться от смеха. Уши — как две тряпочки. Болтаются, словно у дворняги. Ощупываю свои — та же картина. Надо же, что перегрузка с организмом делает! Мириамы издают жалобные стоны и ворочаются в своих ваннах, но вылезать не собираются. Хорошо, что сами себя пригласили в полет. Теперь смогу их немного пошантажировать.
— Предлагаю наградить меня медалью «За спасение в космосе» — стонет из своего угла Мириван.
— Ябеда! — огрызаюсь я. Все заинтригованы. Сыпятся вопросы.
— Я спасла от мучительной смерти четырех отважных звездолетчиков и одного махрового мазохиста, — поясняет Мириван. — Отец, да не отсохнет его зеленый хвост, хотел поднять перегрузку до 25 G. Я вмешалась буквально в последнюю секунду.
Все смотрят на меня со страхом и уважением.
— Это правда? — с дрожью в голосе спрашивает Кора.
— Была такая мысль. Но я от нее отказался… Поэтому медаль нужно вручить мне.
Дурачимся. Первый день полета. Если идти на одном G, то впереди еще месяца четыре. Если идти на четырех G — два месяца. Лобасти как-то три месяца шла на пяти G. Можно предложить повторить ее подвиг. Но народ будет против. К черту! Я первый буду против. Все кости болят. Хорошо Мириамам. У них-то косточки железные.
Сейчас будет маленький бунт. Мне придется быть суровым и беспощадным. А потом сестренки неделю не будут со мной разговаривать. И это не лучшим образом отразится на общем микроклимате.
— Муж, что случилось? — появляется Кора в шлеме-глушилке. Мои эмоции уже портят микроклимат. Катер маленький, укрыться негде. Для нас, драконов маленький. Мириамам хорошо. Когда снимаем перегрузку, они в коридоре в пелот играют. Правил я не знаю, но по-моему, вся суть в том, чтоб как можно сильнее запустить мячиком в переборку. Чтоб по всему катеру гул шел.
Объявляю общий сбор. Удары мячей о переборку прекращаются, потные, лохматые сестренки и Монтан появляются в рубке. Монтан тоже в шлеме-глушилке. То снимет его, то наденет. Экспериментирует. При этом глупо улыбается.
— Мириван и Мириту, дальше откладывать нельзя, пришло время реконструировать вашу аппаратную часть, — произношу я и жду бунта.
— Отец, ты знаешь, как мы к этому относимся. Ты хорошо подумал? — спрашивает Мириван.
— Да.
— Очень хорошо подумал?
— Да. Очень.
Мириамы озабоченно переглядываются.
— Проект готов? Где схемы? Наверняка ты где-нибудь напахал.
С трудом удерживаюсь, чтоб не подпрыгнуть до потолка и издать радостный вопль. Кора стаскивает с головы шлем-глушилку.
— Трусишка ты. Стоило из-за такого пустяка два дня всем настроение портить.
Мириамы влезают в мои очки, включают привычный уже янтарный шарик виртуальной реальности. (К чему только не привыкнешь с таким контингентом!) Передаю им файлы с проектом модернизации.
— Шестое чувство, — комментирует Мириван. — Все-таки, добился своего.
Тут же начинается критиканство. Здесь не так, это устарело, тут мы уже все переделали, свободных каналов нет.
— Ну тогда доработайте, но в темпе. Даю на все пять дней. И ни секундой больше.
— Спешка хороша при ловле насекомых, — отзывается Мириван, с головой уйдя в проект.
— Это приказ.
Обе головки тут же поворачиваются ко мне.
— Что случилось, отец?
— Гудение. Оно становится все громче. Скоро станет оглушающим, достигнет болевого порога. Вам предстоит управлять катером. Подробные инструкции я дам позднее.
— А вы как?
— Я думаю, мы временно оглохнем. Поэтому необходимо, чтоб вы слышали нуль-т.
— Ну и глупо! — надув губы, заявляет Мириту. — Мы могли бы и одни слетать. Незачем было Монтанчика мучить.
— А что вы будете делать, если столкнетесь с чем-то новым, неизвестным, абсолютно ни на что не похожим?
— Справимся не хуже тебя, — заявляет Мириван.
— То есть, завалите дело. Вот поэтому я и взял Монтана.
Сестренки выпадают в осадок. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, оказывается, что для них этот полет — развлечение, а для драконов — подвиг. Во-вторых, их гениальный папочка считает, что есть кто-то умней его. И этот кто-то — Монтан!..
Мы выходим на рассвете,
Над Сахарой дует ветер
Поднимая нашу песню до небес!
Только пыль летит за нами…
Орет Монтан во все горло, шатаясь по коридору и обхватив голову лапами. Кора лежит пластом, дрожит всем телом и стучит зубами. Я привязался к креслу тренажера и безостановочно кручу головой — как метатель молота своим шариком на веревочке. Когда вертишь головой, легче. Сестренки смотрят на нас с ужасом. Почему-то никто не хочет принять снотворное. Почему я не хочу — понятно. Боюсь проснуться. Вдруг, когда проснусь, будет совсем невмоготу. И у меня есть отговорка — я капитан. На боевом посту. Завтра — решающий день. По расчетам, завтра мы должны оглохнуть. Сигнал достигнет такой величины, что не сможет адекватно передаваться нервным волокном. А если сможет, прикажу всем лечь в анабиоз. Всю научную программу поведут сестренки. О-о-о, дьявол!
На секунду замираю и начинаю вращать головой в другую сторону. Оборот в секунду. 60 умножить на 60, умножить на 24. Или оглохну, или голова отвалится. Если отвалится голова, объявлю Объект зоной недоступности для драконов. Если оглохну, все равно объявлю. Нечего калечиться. Один раз нужно посмотреть своими глазами, а дальше можно автоматы посылать.
— И с тех поp гоpит во мне огонек той веpы! Капли датского короля пейте, кавалеры! — ору я по примеру Монтана и снова меняю направление вращения. Тоже помогает.
Треугольник… Если выбрать геометрическую фигуру, которая отражала бы все, сделанное человечеством в области техники, это, несомненно, квадрат. Или прямоугольник. Любит человек прямой угол. Любит — и все. А здесь — треугольник. Пчелы строят шестиугольные соты. Это ближе к треугольнику. Дориан считает, что нас ждет рой космических насекомых. Могли бы пчелы построить соты размером с Луну?
Объект явно искусственного происхождения. Это и доказывать не нужно. Достаточно на него взглянуть. Ажурная решетка, больше всего напоминающая модель кристалла — как их любят делать учителя химии — из шариков и спичек. Спички образуют треугольники. Все одинаковые, со стороной метров десять. Шарики — метровые, темнокоричневые. Куда бы ни посмотрел, уходящие вдаль треугольные колодцы. Тяготение совсем слабое, но присутствует. Помогает ориентироваться.
Кора говорит, что белые соединители напоминают ей не спички, а сухожилия. Как картинки в медицинском атласе. Особенно в местах соединения с шариками. Словно сухожилия с костью соединяются. Присматриваюсь и передергиваюсь. Она права.
Как ни странно, наш треугольный со всех сторон катер вписывается в местный пейзаж. Надо будет Тимура поподробнее расспросить, почему он выбрал тетраэдр. Не связано ли это с Шутником?
Мириван и Мириту прижались шлемами к шарику с разных сторон и довольны донельзя. Переговариваются, делают друг другу знаки. Отталкиваясь от шаров и перемычек, подлетаю к ним.
— Что-нибудь обнаружили?
— Отец, он попискивает. Сначала часто, потом все реже и реже. Ты не слышишь?
— Нет. Полный Бетховен.
— Жаль. Они все — кто попискивает, кто пощелкивает. Кто чаще, кто реже. И знаешь, отец, это направленные передачи. Вот отсюда слышно, а отсюда, — она смещается вокруг шара на четверть оборота, — нет!
Направленная нуль-т передача… Как только узнаю, что такое возможно, в голове тут же начинают возникать варианты построения передатчика. Бракую их один за другим. Не остается ни одного… Мда-а. Это надо обмозговать. Отталкиваясь лапами от шаров и перемычек, плыву к катеру. Он висит на антигравах метрах в двадцати над верхним слоем шаров. Из люка на всякий случай свисает веревка с узлами. Излишняя предосторожность. Мириамы и так ловко запрыгивают, даже не используя реактивные ранцы.
— … тупик!
— А если еще подумать.
— Все равно тупик! Это же очевидно! Ну и что, что шарики обмениваются информацией? Мы ее никогда не расшифруем! Мы даже не знаем, какому шарику адресуется сообщение. Это слово из песни. Можно восстановить песню по одному слову?
Кора хмуро посматривает на разгорячившуюся Мириван.
— Итак, ты считаешь, что дистанционные методы себя исчерпали и настаиваешь на вскрытии.
— Да, настаиваю. Для чего же мы сюда летели?
— А не боишься, что нам за это по шапке дадут? Посмотри на проблему с другой стороны.
— Тогда будет не по шапке, а по попке, — влезает с уточнением Монтан.
— Кто не рискует, тот шампанского не пьет, — не очень уверенно отвечает Мириван. К тому же, меня цитирует.
— И считаешь, что других путей нет?
— Знаешь, так назови, — уже не уверенно, а даже слегка обиженно.
— Дубликатор Трепеда.
— Мы включим дубликатор, всколыхнем нуль-т, — вступает в разговор Мириту, — они по нам прицелятся и ка-ак…
— Гусары, молчать! Ни слова при детях! — командую я.
— Дети — это кто? — удивленно поднимает на меня глаза Мириту.
— Видимо, я, — басит Монтан.
Мириамы — обе — уже в моих очках. Глобальным поиском перетрясают всю память в поисках слова «гусары». Могли бы и спросить, между прочим.
Кончаем монтировать аппаратуру Трепеда. Все настроено на минимальную мощность. Мириту отгоняет катер на полторы сотни километров и возвращается на реактивном ранце. Мы с Корой обтягиваем каркас вокруг дубликатора мелкой сеткой. Чтоб образцы не улетели. Мириван в последний раз проверяет радиоканал управления. Монтан контролирует.
— Порядок, — докладывает Мириту.
— Полный порядок, — откликается Мириван.
— У нас — тоже. — сообщает Кора.
— Уходим, — подвожу итог я.
Девушки вскакивают на спину Монтану, и мы длинными прыжками уносимся вдаль. Бег по узлам решетки при низкой гравитации — это нечто фантастическое. Отталкиваешься и летишь. А под тобой открываются на секунду решетчатые колодцы бесконечной глубины. Останавливаемся, отбежав километров на десять. Опускаемся на несколько слоев вниз. Даже если Объект по своей привычке шарахнет по дубликатору, нас не заденет.
— Все закрепились? — спрашивает Мириван и, не дождавшись ответа, давит на кнопку.
— Ой, мамочка… — Мириту испуганно вертит головой.
— Держись! — командует Мириван и изо всех сил вцепляется в перекладину. Следую ее совету и пытаюсь покрепче прижать Кору. В напряженном ожидании проходит секунд десять.
— Кажется, пронесло, — Мириту через минуту отлипает от шарика и настороженно оглядывается.
— Сестренки, что было? — интересуюсь я.
— Они все замолчали, отец. А теперь пищат в десять раз сильнее. Но постепенно успокаиваются.
Монтан поднимается наверх и смотрит вдаль.
— Сработало! — радостно восклицает он. — В сетке образцы!
Радостной гурьбой бежим к дубликатору. В сетке — как и было задумано — три образца. Целый шарик, пол шарика и срез толщиной около двух сантиметров. Посылаю Мириту за катером, а мы тем временем демонтируем дубликатор. Бережно грузим образцы в трюм. Монтан тут же пристраивает срез под микроскоп. Сестренки прижимаются к шарику, потом бегут наружу, слушают оригинал и соседние шары.
— Что слышно? — интересуюсь я.
— Наш и оригинал очень сильно пищат. Остальные — как обычно.
— Монтан, а у тебя что?
— Жуть! — коротко и ясно отвечает он. — Мозаика. Калейдоскоп. Город. Вид сверху.
Этот шар — нечто среднее между кибермозгом и организмом. Кремнийорганика. Он сам себя вырастил. По атому. Каталитическая молекулярная сборка, а не химия. Нет, конечно, это компьютер, а не живой организм. Но какой сложности! Представить невозможно! Все компьютеры нашей цивилизации ему и в подметки не годятся. Он мощнее всех их вместе взятых! Вдобавок, в нуль-т разбирается намного лучше меня. Я пока не знаю, как организовать малошумящую узконаправленную передачу. У нас три четверти энергии на сотрясение эфира уходит. Может, их метод как-то связан со сферическим нуль-т?
Монтан и Мириамы изучают образец, представляющий собой половину шарика. Шумят как дети, отталкивают друг друга от микроскопа — это вместо того, чтоб вывести изображение на большой настенный экран. Кора изучает срез.
— Он восстанавливается, Афа.
— Да ну? Когда полностью восстановится?
— Еще нескоро. Такими темпами — через сто тысяч лет. Потом, правда, дело быстрее пойдет. Видимо, моему чего-то не хватает. Вот у молодежи уже через десять тысяч лет полностью восстановится. Плюс-минус пятьдесят процентов. Если подкармливать, конечно.
— Чем подкармливать?
— Пылью с нужными химическими элементами. Та пыль, что на нем оседает, вся в дело идет. Белые соединители — они не только элементы каркаса. По ним вещество передается туда, где его не хватает. Со скоростью до полуметра в минуту. А если по весу считать — то до грамма в час.
— Терпеливые, однако, ребята — эти братья по разуму. Текущий ремонт длительностью в десять тысяч лет их не смущает.
— Не текущий, а капитальный, — поправляет меня Кора.
Вот такие пироги. С котятами. Искали братьев по разуму, а нашли их карманный калькулятор. Что всегда ограничивало мощность компьютера? Скорость света. Чем мощней комп, тем он больше. А чем он больше, тем дольше сигнал идет от одного узла до другого. Наши терпеливые братья по разуму сначала добрались до технологического предела. Создали вот этот метровый шарик. Компьютер на молекулярном уровне. Показалось мало. Тогда связали несколько миллиардов шариков нуль-т каналами связи. Быстрее скорости света. Сделали быстрый компьютер, для которого скорость света — не предел. Дешево и сердито! Быстрый компьютер размером с маленькую планету. Сколько же лет ушло на сборку? И что за проблема их беспокоила? Может, для нас это тоже актуально?
— Закрепляйте образцы в трюме, летим домой, — командую я. Мириван неохотно отрывается от микроскопа.
Распределяем образцы по углам трюма. Три угла — три образца. Очень удобные каморки, которые больше ни на что не годятся. Покрываем пол и стены метровым слоем мягкого пеногерметика, чтоб не повредить образцы даже, если придется уходить на двадцати G, под обстрелом Объекта. Сажусь в командирское кресло и даю малый вперед — 0,05 G на антигравы. Если уходить на полной тяге, это может повредить Объекту. А торопиться нам некуда. Через минуту набираем приблизительно сто километров в час. Через час — шесть тысяч. Удалились на расстояние диаметра Объекта. Красив он с такого расстояния! Структура еще не видна, но уже понятно, что не простой это шарик. Смотришь на него как на дифракционную решетку.
— Отец, наш шарик забеспокоился! — сообщает Мириту.
— Это не он забеспокоился, это остальные, — поправляет Мириван. — У них же направленные передачи, нашего мы не слышим.
Закончить мысль не успевает, так как нас бросает на стену. Из-за собственной беспечности никто не подумал привязаться к креслам. Катер заваливается на бок. Вызываю на очки меню управления катером и отключаю антигравы. Вторую космическую скорость для Объекта мы уже превысили, лучше всего притвориться мертвыми и улететь на безопасное расстояние. Переворачиваюсь, осторожно разворачиваю и сворачиваю крыло. Кости целы. Ощупываю челюсть. Тоже в порядке. Почти.
— Все целы? — и тут замечаю, что по переборке размазался только я. Мириамы удержались за подлокотники, а Кора с Монтаном были пристегнуты, как и положено по инструкции при старте. — Доложить обстановку, — командую я, вынимая изо рта выбитый зуб.
— В трюме разгерметизация, — докладывает Кора. — Радиации нет.
— Шарик замолчал, — сообщает Мириту.
— Восстановить герметичность, — подаю команду я, изучая зуб. Если воткнуть его сейчас обратно, может и приживется. Даже наверняка приживется.
— Есть восстановить герметичность, — Монтан вскидывает ладонь к виску и оживляет пульт технического обслуживания.
— К пустой голове руку не прикладывают, — комментирует Мириван.
— Вредина! — отзывается Монтан.
Слышу через переборку, как где-то цокают магнитные подковы киберов. В вакууме звуки становятся резкими. Уже по этому цокоту ясно, что за стенкой пустота. Ко мне подлетает Мириту, отбирает зуб, оттягивает губу, осматривает место, где он недавно рос.
— Даришь? — убирает зуб в карман.
Осматриваем место, где совсем недавно хранился шарик. Шарика нет. И угла катера, в котором хранился шарик, тоже нет. Есть что-то, напоминающее раскрывающийся цветок. Из стальных листов пятисантиметровой толщины. Объект долбанул по шарику. Не понравилось ему, что мы увозим шарик на исследование, вот он по нему и долбанул. К счастью для нас, не очень сильно. Ровно с такой силой, чтоб разнести шарик на молекулы. По рейдеру он бил намного сильнее. Хотел разнести на молекулы рейдер. Можно ли считать, что по отношению к нам он проявил дружеские чувства? Не прихлопнул. Жест доброй воли, так сказать.
— Сестренки, напомните мне, если два других образца начнут пищать, их нужно срочно выбрасывать за борт.
— Они пока молчат.
— Вот и ладушки. Неделю идем по баллистической, притворяемся метеором, потом включаем двигатель. А пока — чинимся.
Прикидываю в уме, на сколько мы удалимся от Объекта за неделю. Чуть меньше миллиона километров. Маловато по космическим понятиям.
Заделали пробоину. Ядерный двигатель, к счастью, не пострадал. Некоторое опасение вызывают пластины антигравов, но здесь нет сильного внешнего гравитационного поля, чтоб их испытать. В слабом — работают.
Когда все починили, включили на четыре часа 10 G, чтоб поскорей убраться от Объекта. Но, вроде, мы его больше не интересуем.
Есть маленькая проблема с рабочим телом для ядерного двигателя. Не то, чтоб его вообще не хватало. Его нехватает, чтоб идти всю дорогу с оптимальным ускорением. А так — полет затягивается. Сестренки предлагают использовать как рабочее тело все ненужные вещи. Теперь ходим по катеру, выясняем, какая вещь нужная, а какая — нет. Ненужные стаскиваем в грузовой трюм. Как капитан, приказываю считать гермопереборки, запасы еды, воды и воздуха нужными вещами. Когда закончим, зададим программу автопилоту, распределим дежурства и по-очереди заляжем в анабиоз. Сестренки замедлят тактовую частоту своих процессоров раз в двадцать. Не анабиоз, но что-то похожее.
Первое дежурство выпало Монтану. Беру с сестренок слово, что будут вести себя хорошо, и ложусь в анабиоз.
Просыпаюсь, смотрю на календарь. Четыре дня до посадки. То есть, проспал все свои дежурства. Укоризненно гляжу на Мириамочек. Потом — на соседние саркофаги. Спят и Кора и Монтан. Кто же тогда дежурит?
— Отец, не ругайся, мы отлично со всем справились. Зачем вам время на дежурствах терять, когда мы все равно не спим. Ты только заступись за нас перед Монтанчиком.
— Что вы с ним сделали?
— Ничего! — смеются. — Отдежурил первый день, лег спать… Вот и спит до сих пор.
Монтан весит пять тонн. Две Мириамы, да четыре ремонтных кибера… Как же они его до саркофага дотащили? Лебедкой за хвост? Лучше не спрашивать. Плакали мои планы заняться теорией сферического нуль-т в спокойной обстановке. И шестое чувство в анабиозе не восстановилось. Нуль-т по-прежнему не слышу.
— На губу посажу! Гальюн драить будете! В Сибирь сошлю. Снег убирать! Брысь!
Сестренки выскакивают в коридор. Навожу уши на дверной проем.
— Гадский папа! — слышу фразу, произнесенную вполголоса, но с чувством. — Даже «спасибо» не сказал…
Дети, совсем еще дети.
— В угол поставлю! — кричу я в коридор и переключаю саркофаг Коры на пробуждение. Монтана разбужу последним. Иначе сестренкам и на самом деле не поздоровится. Детский сад!
Высота 100, удаление 120. Если идти по баллистической, попадем точно в лагерь. В общем-то, так и пойдем, лишь антигравами притормозим. Анна обещает торжественную встречу. Молодежь — сестренки и Монтан — сияют как медные пуговицы. Кора сдержанно улыбается. А я и не пытаюсь скрывать эмоции. Не тот случай!
Плавно наращиваю перегрузку до пяти G. Высота 90, удаление 103. Скажем честно, аэродинамика у нашего катера оставляет желать лучшего. Высота 80, удаление 86. Увеличиваю перегрузку до шести с половиной. И тут в трюме раздается скрежет и грохот. Катер заваливается на бок, начинает вращаться. Отрицательное ускорение вырывает из кресла, ремни впиваются в тело. Пол и потолок меняются местами. Отключаю антигравы. Боковым зрением вижу, что Мириван вылетела из кресла, но успела вцепиться в подлокотник. Висит на одной руке, извивается, дрыгает ногами. Того и гляди упадет на потолок. Одновременно с Монтаном обхватываем ее хвостами, прижимаем к креслу.
— Мириту, доклад!
— Сорвалась с крепежа секция антигравов. Там, где взрыв был.
— Отключи ее от питания!
— Сама отключилась.
Вот откуда вращение. Асимметрия тяги. Ядерный двигатель расположен по центру, а три секции антигравов — вокруг него. Осталось две…
Высота меньше семидесяти. Пытаюсь гироскопами системы ориентации остановить вращение. Не получается. На помощь гироскопам подключаю двигатели ориентации. Гашу вращение. Высота 52. Ядерный двигатель использовать нельзя. Лагерь внизу. Массаракш!
— Мириту, дай вертикаль на мои очки!
Перед глазами возникает красная стрелка.
— Черт! Добавь траекторию.
Возникает синяя линия и поверхность в виде бесконечного шахматного поля.
— Дай вертикаль катера!
На траектории возникает пирамидка катера, из которой торчит тоненькая красная стрелка. Умница! Все понятно. Теперь можно жить. Раскручиваю катер вокруг вертикальной оси. Когда скорость вращения достигает двух оборотов в секунду, включаю антигравы. Плавно наращиваю перегрузку до восьми G. Мало! Высота уже 25!
Мириту, умница, сажает на синюю линию траектории метки высоты. Теперь видны масштабы. Пирамидка вращается с виду не очень даже быстро. Зато внутри — как на чертовом колесе. Вертикальная ось катера прецессирует. Идем на грани устойчивости.
Плотность атмосферы нарастает, начинается тряска. Если еще больше увеличу перегрузку, катер опять начнет кувыркаться. Разгоняю Z-гироскоп системы ориентации до предела. Прецессия вертикальной оси чуть уменьшается. Высота десять. Перегрузка сама собой возрастает до двенадцати. Почему? Атмосфера! Это хорошо! В нашу пользу. Хорошо, что я головой крутил, когда глохнул. Натренировался. Иначе в этом волчке ничего не смог бы сделать.
— Мириту, прогноз!
— Успеем.
Хо-ороший прогноз! Даже расслабиться можно. У медиков есть фраза: «Прогноз тяжелый». Это перед тем, как в историю болезни пишут: «Исход летальный». Как у больного с высотой? Высота — три. Три тысячи метров. Две с половиной… Две… Одна восемьсот… Вертикальная скорость — ноль! Уменьшаю перегрузку до единицы, выравниваю вертикаль и снижаю скорость вращения до одного оборота в секунду. Прецессия вертикальной оси катера заметно уменьшается, хотя действует на нервы. Ничего, живем.
— Кора, Монтан, Мириван, покидаете катер и добираетесь своим ходом.
— Я не смогу своим ходом, — возражает Кора. — Голова кружится. Разобьюсь.
— Я вместе с Мириту! — заявляет Мириван.
Рычу, но ничего не говорю. Пытаюсь сообразить, с какой стороны лагерь. В голову лезет ария Фигаро.
— Мириту, вектор на лагерь!
Перед глазами рядом с катером появляется зеленая стрелка.
— Раскрась катер.
Один угол пирамидки окрашивается красным. Тот, в котором взрыв был, в котором секция антигравов отвалилась. Умница девочка! Ну до чего Мириту умница! Сразу все понятно. Красный угол — это там, за плечом.
Снижаюсь до восьмидесяти метров и ударами маневровых двигателей направляю катер к лагерю. Во все горло ору арию Фигаро. Чтоб отвязалась. Привык, понимаете ли, что-то петь, пока головой вращал. Мириту сообщает, что до лагеря две тысячи метров. Пора садиться. Гашу горизонтальную скорость, снижаюсь до десяти метров и задумываюсь. Катер вращается вокруг вертикальной оси. Пока вращается, вертикаль держит. Если остановить вращение, на бок завалится. Если не останавливать, по земле покатится. Здорово!
Резко торможу горизонтальный гироскоп системы ориентации, отключаю антигравы и выжимаю все, что можно из двигателей ориентации. Кто-то выпускает стойки шасси. Я забыл. Слышен треск, догадываюсь, что одной стойкой стало меньше. Катер наклоняется на бок, балансирует на вершине угла, падает днищем вниз. Пол застывает под углом градусов двадцать. Сели. Отстегиваем ремни, но никто не торопится встать. Смотрим друг на друга с некоторым изумлением. Сели. Честное слово, сели!
Пока катер вращался, все было нормально. А теперь горизонт плывет и покачивается.
— Вопрос на засыпку. Всем. Как нужно было садиться, чтоб не поломать шасси? — это я специально тяну время, чтоб голова перестала кружиться.
— На воду, — предлагает Кора.
— Принято. Еще?
Других идей нет.
— Надо было удалиться километров на триста от лагеря и садиться на главной тяге. На ядерном двигателе. — говорю я.
Ускорение уменьшается до двух G. Кора с кряхтением переваливается через край ванны и направляется в туалет. Смотрю на нее и не могу удержаться от смеха. Уши — как две тряпочки. Болтаются, словно у дворняги. Ощупываю свои — та же картина. Надо же, что перегрузка с организмом делает! Мириамы издают жалобные стоны и ворочаются в своих ваннах, но вылезать не собираются. Хорошо, что сами себя пригласили в полет. Теперь смогу их немного пошантажировать.
— Предлагаю наградить меня медалью «За спасение в космосе» — стонет из своего угла Мириван.
— Ябеда! — огрызаюсь я. Все заинтригованы. Сыпятся вопросы.
— Я спасла от мучительной смерти четырех отважных звездолетчиков и одного махрового мазохиста, — поясняет Мириван. — Отец, да не отсохнет его зеленый хвост, хотел поднять перегрузку до 25 G. Я вмешалась буквально в последнюю секунду.
Все смотрят на меня со страхом и уважением.
— Это правда? — с дрожью в голосе спрашивает Кора.
— Была такая мысль. Но я от нее отказался… Поэтому медаль нужно вручить мне.
Дурачимся. Первый день полета. Если идти на одном G, то впереди еще месяца четыре. Если идти на четырех G — два месяца. Лобасти как-то три месяца шла на пяти G. Можно предложить повторить ее подвиг. Но народ будет против. К черту! Я первый буду против. Все кости болят. Хорошо Мириамам. У них-то косточки железные.
Сейчас будет маленький бунт. Мне придется быть суровым и беспощадным. А потом сестренки неделю не будут со мной разговаривать. И это не лучшим образом отразится на общем микроклимате.
— Муж, что случилось? — появляется Кора в шлеме-глушилке. Мои эмоции уже портят микроклимат. Катер маленький, укрыться негде. Для нас, драконов маленький. Мириамам хорошо. Когда снимаем перегрузку, они в коридоре в пелот играют. Правил я не знаю, но по-моему, вся суть в том, чтоб как можно сильнее запустить мячиком в переборку. Чтоб по всему катеру гул шел.
Объявляю общий сбор. Удары мячей о переборку прекращаются, потные, лохматые сестренки и Монтан появляются в рубке. Монтан тоже в шлеме-глушилке. То снимет его, то наденет. Экспериментирует. При этом глупо улыбается.
— Мириван и Мириту, дальше откладывать нельзя, пришло время реконструировать вашу аппаратную часть, — произношу я и жду бунта.
— Отец, ты знаешь, как мы к этому относимся. Ты хорошо подумал? — спрашивает Мириван.
— Да.
— Очень хорошо подумал?
— Да. Очень.
Мириамы озабоченно переглядываются.
— Проект готов? Где схемы? Наверняка ты где-нибудь напахал.
С трудом удерживаюсь, чтоб не подпрыгнуть до потолка и издать радостный вопль. Кора стаскивает с головы шлем-глушилку.
— Трусишка ты. Стоило из-за такого пустяка два дня всем настроение портить.
Мириамы влезают в мои очки, включают привычный уже янтарный шарик виртуальной реальности. (К чему только не привыкнешь с таким контингентом!) Передаю им файлы с проектом модернизации.
— Шестое чувство, — комментирует Мириван. — Все-таки, добился своего.
Тут же начинается критиканство. Здесь не так, это устарело, тут мы уже все переделали, свободных каналов нет.
— Ну тогда доработайте, но в темпе. Даю на все пять дней. И ни секундой больше.
— Спешка хороша при ловле насекомых, — отзывается Мириван, с головой уйдя в проект.
— Это приказ.
Обе головки тут же поворачиваются ко мне.
— Что случилось, отец?
— Гудение. Оно становится все громче. Скоро станет оглушающим, достигнет болевого порога. Вам предстоит управлять катером. Подробные инструкции я дам позднее.
— А вы как?
— Я думаю, мы временно оглохнем. Поэтому необходимо, чтоб вы слышали нуль-т.
— Ну и глупо! — надув губы, заявляет Мириту. — Мы могли бы и одни слетать. Незачем было Монтанчика мучить.
— А что вы будете делать, если столкнетесь с чем-то новым, неизвестным, абсолютно ни на что не похожим?
— Справимся не хуже тебя, — заявляет Мириван.
— То есть, завалите дело. Вот поэтому я и взял Монтана.
Сестренки выпадают в осадок. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, оказывается, что для них этот полет — развлечение, а для драконов — подвиг. Во-вторых, их гениальный папочка считает, что есть кто-то умней его. И этот кто-то — Монтан!..
Мы выходим на рассвете,
Над Сахарой дует ветер
Поднимая нашу песню до небес!
Только пыль летит за нами…
Орет Монтан во все горло, шатаясь по коридору и обхватив голову лапами. Кора лежит пластом, дрожит всем телом и стучит зубами. Я привязался к креслу тренажера и безостановочно кручу головой — как метатель молота своим шариком на веревочке. Когда вертишь головой, легче. Сестренки смотрят на нас с ужасом. Почему-то никто не хочет принять снотворное. Почему я не хочу — понятно. Боюсь проснуться. Вдруг, когда проснусь, будет совсем невмоготу. И у меня есть отговорка — я капитан. На боевом посту. Завтра — решающий день. По расчетам, завтра мы должны оглохнуть. Сигнал достигнет такой величины, что не сможет адекватно передаваться нервным волокном. А если сможет, прикажу всем лечь в анабиоз. Всю научную программу поведут сестренки. О-о-о, дьявол!
На секунду замираю и начинаю вращать головой в другую сторону. Оборот в секунду. 60 умножить на 60, умножить на 24. Или оглохну, или голова отвалится. Если отвалится голова, объявлю Объект зоной недоступности для драконов. Если оглохну, все равно объявлю. Нечего калечиться. Один раз нужно посмотреть своими глазами, а дальше можно автоматы посылать.
— И с тех поp гоpит во мне огонек той веpы! Капли датского короля пейте, кавалеры! — ору я по примеру Монтана и снова меняю направление вращения. Тоже помогает.
Треугольник… Если выбрать геометрическую фигуру, которая отражала бы все, сделанное человечеством в области техники, это, несомненно, квадрат. Или прямоугольник. Любит человек прямой угол. Любит — и все. А здесь — треугольник. Пчелы строят шестиугольные соты. Это ближе к треугольнику. Дориан считает, что нас ждет рой космических насекомых. Могли бы пчелы построить соты размером с Луну?
Объект явно искусственного происхождения. Это и доказывать не нужно. Достаточно на него взглянуть. Ажурная решетка, больше всего напоминающая модель кристалла — как их любят делать учителя химии — из шариков и спичек. Спички образуют треугольники. Все одинаковые, со стороной метров десять. Шарики — метровые, темнокоричневые. Куда бы ни посмотрел, уходящие вдаль треугольные колодцы. Тяготение совсем слабое, но присутствует. Помогает ориентироваться.
Кора говорит, что белые соединители напоминают ей не спички, а сухожилия. Как картинки в медицинском атласе. Особенно в местах соединения с шариками. Словно сухожилия с костью соединяются. Присматриваюсь и передергиваюсь. Она права.
Как ни странно, наш треугольный со всех сторон катер вписывается в местный пейзаж. Надо будет Тимура поподробнее расспросить, почему он выбрал тетраэдр. Не связано ли это с Шутником?
Мириван и Мириту прижались шлемами к шарику с разных сторон и довольны донельзя. Переговариваются, делают друг другу знаки. Отталкиваясь от шаров и перемычек, подлетаю к ним.
— Что-нибудь обнаружили?
— Отец, он попискивает. Сначала часто, потом все реже и реже. Ты не слышишь?
— Нет. Полный Бетховен.
— Жаль. Они все — кто попискивает, кто пощелкивает. Кто чаще, кто реже. И знаешь, отец, это направленные передачи. Вот отсюда слышно, а отсюда, — она смещается вокруг шара на четверть оборота, — нет!
Направленная нуль-т передача… Как только узнаю, что такое возможно, в голове тут же начинают возникать варианты построения передатчика. Бракую их один за другим. Не остается ни одного… Мда-а. Это надо обмозговать. Отталкиваясь лапами от шаров и перемычек, плыву к катеру. Он висит на антигравах метрах в двадцати над верхним слоем шаров. Из люка на всякий случай свисает веревка с узлами. Излишняя предосторожность. Мириамы и так ловко запрыгивают, даже не используя реактивные ранцы.
— … тупик!
— А если еще подумать.
— Все равно тупик! Это же очевидно! Ну и что, что шарики обмениваются информацией? Мы ее никогда не расшифруем! Мы даже не знаем, какому шарику адресуется сообщение. Это слово из песни. Можно восстановить песню по одному слову?
Кора хмуро посматривает на разгорячившуюся Мириван.
— Итак, ты считаешь, что дистанционные методы себя исчерпали и настаиваешь на вскрытии.
— Да, настаиваю. Для чего же мы сюда летели?
— А не боишься, что нам за это по шапке дадут? Посмотри на проблему с другой стороны.
— Тогда будет не по шапке, а по попке, — влезает с уточнением Монтан.
— Кто не рискует, тот шампанского не пьет, — не очень уверенно отвечает Мириван. К тому же, меня цитирует.
— И считаешь, что других путей нет?
— Знаешь, так назови, — уже не уверенно, а даже слегка обиженно.
— Дубликатор Трепеда.
— Мы включим дубликатор, всколыхнем нуль-т, — вступает в разговор Мириту, — они по нам прицелятся и ка-ак…
— Гусары, молчать! Ни слова при детях! — командую я.
— Дети — это кто? — удивленно поднимает на меня глаза Мириту.
— Видимо, я, — басит Монтан.
Мириамы — обе — уже в моих очках. Глобальным поиском перетрясают всю память в поисках слова «гусары». Могли бы и спросить, между прочим.
Кончаем монтировать аппаратуру Трепеда. Все настроено на минимальную мощность. Мириту отгоняет катер на полторы сотни километров и возвращается на реактивном ранце. Мы с Корой обтягиваем каркас вокруг дубликатора мелкой сеткой. Чтоб образцы не улетели. Мириван в последний раз проверяет радиоканал управления. Монтан контролирует.
— Порядок, — докладывает Мириту.
— Полный порядок, — откликается Мириван.
— У нас — тоже. — сообщает Кора.
— Уходим, — подвожу итог я.
Девушки вскакивают на спину Монтану, и мы длинными прыжками уносимся вдаль. Бег по узлам решетки при низкой гравитации — это нечто фантастическое. Отталкиваешься и летишь. А под тобой открываются на секунду решетчатые колодцы бесконечной глубины. Останавливаемся, отбежав километров на десять. Опускаемся на несколько слоев вниз. Даже если Объект по своей привычке шарахнет по дубликатору, нас не заденет.
— Все закрепились? — спрашивает Мириван и, не дождавшись ответа, давит на кнопку.
— Ой, мамочка… — Мириту испуганно вертит головой.
— Держись! — командует Мириван и изо всех сил вцепляется в перекладину. Следую ее совету и пытаюсь покрепче прижать Кору. В напряженном ожидании проходит секунд десять.
— Кажется, пронесло, — Мириту через минуту отлипает от шарика и настороженно оглядывается.
— Сестренки, что было? — интересуюсь я.
— Они все замолчали, отец. А теперь пищат в десять раз сильнее. Но постепенно успокаиваются.
Монтан поднимается наверх и смотрит вдаль.
— Сработало! — радостно восклицает он. — В сетке образцы!
Радостной гурьбой бежим к дубликатору. В сетке — как и было задумано — три образца. Целый шарик, пол шарика и срез толщиной около двух сантиметров. Посылаю Мириту за катером, а мы тем временем демонтируем дубликатор. Бережно грузим образцы в трюм. Монтан тут же пристраивает срез под микроскоп. Сестренки прижимаются к шарику, потом бегут наружу, слушают оригинал и соседние шары.
— Что слышно? — интересуюсь я.
— Наш и оригинал очень сильно пищат. Остальные — как обычно.
— Монтан, а у тебя что?
— Жуть! — коротко и ясно отвечает он. — Мозаика. Калейдоскоп. Город. Вид сверху.
Этот шар — нечто среднее между кибермозгом и организмом. Кремнийорганика. Он сам себя вырастил. По атому. Каталитическая молекулярная сборка, а не химия. Нет, конечно, это компьютер, а не живой организм. Но какой сложности! Представить невозможно! Все компьютеры нашей цивилизации ему и в подметки не годятся. Он мощнее всех их вместе взятых! Вдобавок, в нуль-т разбирается намного лучше меня. Я пока не знаю, как организовать малошумящую узконаправленную передачу. У нас три четверти энергии на сотрясение эфира уходит. Может, их метод как-то связан со сферическим нуль-т?
Монтан и Мириамы изучают образец, представляющий собой половину шарика. Шумят как дети, отталкивают друг друга от микроскопа — это вместо того, чтоб вывести изображение на большой настенный экран. Кора изучает срез.
— Он восстанавливается, Афа.
— Да ну? Когда полностью восстановится?
— Еще нескоро. Такими темпами — через сто тысяч лет. Потом, правда, дело быстрее пойдет. Видимо, моему чего-то не хватает. Вот у молодежи уже через десять тысяч лет полностью восстановится. Плюс-минус пятьдесят процентов. Если подкармливать, конечно.
— Чем подкармливать?
— Пылью с нужными химическими элементами. Та пыль, что на нем оседает, вся в дело идет. Белые соединители — они не только элементы каркаса. По ним вещество передается туда, где его не хватает. Со скоростью до полуметра в минуту. А если по весу считать — то до грамма в час.
— Терпеливые, однако, ребята — эти братья по разуму. Текущий ремонт длительностью в десять тысяч лет их не смущает.
— Не текущий, а капитальный, — поправляет меня Кора.
Вот такие пироги. С котятами. Искали братьев по разуму, а нашли их карманный калькулятор. Что всегда ограничивало мощность компьютера? Скорость света. Чем мощней комп, тем он больше. А чем он больше, тем дольше сигнал идет от одного узла до другого. Наши терпеливые братья по разуму сначала добрались до технологического предела. Создали вот этот метровый шарик. Компьютер на молекулярном уровне. Показалось мало. Тогда связали несколько миллиардов шариков нуль-т каналами связи. Быстрее скорости света. Сделали быстрый компьютер, для которого скорость света — не предел. Дешево и сердито! Быстрый компьютер размером с маленькую планету. Сколько же лет ушло на сборку? И что за проблема их беспокоила? Может, для нас это тоже актуально?
— Закрепляйте образцы в трюме, летим домой, — командую я. Мириван неохотно отрывается от микроскопа.
Распределяем образцы по углам трюма. Три угла — три образца. Очень удобные каморки, которые больше ни на что не годятся. Покрываем пол и стены метровым слоем мягкого пеногерметика, чтоб не повредить образцы даже, если придется уходить на двадцати G, под обстрелом Объекта. Сажусь в командирское кресло и даю малый вперед — 0,05 G на антигравы. Если уходить на полной тяге, это может повредить Объекту. А торопиться нам некуда. Через минуту набираем приблизительно сто километров в час. Через час — шесть тысяч. Удалились на расстояние диаметра Объекта. Красив он с такого расстояния! Структура еще не видна, но уже понятно, что не простой это шарик. Смотришь на него как на дифракционную решетку.
— Отец, наш шарик забеспокоился! — сообщает Мириту.
— Это не он забеспокоился, это остальные, — поправляет Мириван. — У них же направленные передачи, нашего мы не слышим.
Закончить мысль не успевает, так как нас бросает на стену. Из-за собственной беспечности никто не подумал привязаться к креслам. Катер заваливается на бок. Вызываю на очки меню управления катером и отключаю антигравы. Вторую космическую скорость для Объекта мы уже превысили, лучше всего притвориться мертвыми и улететь на безопасное расстояние. Переворачиваюсь, осторожно разворачиваю и сворачиваю крыло. Кости целы. Ощупываю челюсть. Тоже в порядке. Почти.
— Все целы? — и тут замечаю, что по переборке размазался только я. Мириамы удержались за подлокотники, а Кора с Монтаном были пристегнуты, как и положено по инструкции при старте. — Доложить обстановку, — командую я, вынимая изо рта выбитый зуб.
— В трюме разгерметизация, — докладывает Кора. — Радиации нет.
— Шарик замолчал, — сообщает Мириту.
— Восстановить герметичность, — подаю команду я, изучая зуб. Если воткнуть его сейчас обратно, может и приживется. Даже наверняка приживется.
— Есть восстановить герметичность, — Монтан вскидывает ладонь к виску и оживляет пульт технического обслуживания.
— К пустой голове руку не прикладывают, — комментирует Мириван.
— Вредина! — отзывается Монтан.
Слышу через переборку, как где-то цокают магнитные подковы киберов. В вакууме звуки становятся резкими. Уже по этому цокоту ясно, что за стенкой пустота. Ко мне подлетает Мириту, отбирает зуб, оттягивает губу, осматривает место, где он недавно рос.
— Даришь? — убирает зуб в карман.
Осматриваем место, где совсем недавно хранился шарик. Шарика нет. И угла катера, в котором хранился шарик, тоже нет. Есть что-то, напоминающее раскрывающийся цветок. Из стальных листов пятисантиметровой толщины. Объект долбанул по шарику. Не понравилось ему, что мы увозим шарик на исследование, вот он по нему и долбанул. К счастью для нас, не очень сильно. Ровно с такой силой, чтоб разнести шарик на молекулы. По рейдеру он бил намного сильнее. Хотел разнести на молекулы рейдер. Можно ли считать, что по отношению к нам он проявил дружеские чувства? Не прихлопнул. Жест доброй воли, так сказать.
— Сестренки, напомните мне, если два других образца начнут пищать, их нужно срочно выбрасывать за борт.
— Они пока молчат.
— Вот и ладушки. Неделю идем по баллистической, притворяемся метеором, потом включаем двигатель. А пока — чинимся.
Прикидываю в уме, на сколько мы удалимся от Объекта за неделю. Чуть меньше миллиона километров. Маловато по космическим понятиям.
Заделали пробоину. Ядерный двигатель, к счастью, не пострадал. Некоторое опасение вызывают пластины антигравов, но здесь нет сильного внешнего гравитационного поля, чтоб их испытать. В слабом — работают.
Когда все починили, включили на четыре часа 10 G, чтоб поскорей убраться от Объекта. Но, вроде, мы его больше не интересуем.
Есть маленькая проблема с рабочим телом для ядерного двигателя. Не то, чтоб его вообще не хватало. Его нехватает, чтоб идти всю дорогу с оптимальным ускорением. А так — полет затягивается. Сестренки предлагают использовать как рабочее тело все ненужные вещи. Теперь ходим по катеру, выясняем, какая вещь нужная, а какая — нет. Ненужные стаскиваем в грузовой трюм. Как капитан, приказываю считать гермопереборки, запасы еды, воды и воздуха нужными вещами. Когда закончим, зададим программу автопилоту, распределим дежурства и по-очереди заляжем в анабиоз. Сестренки замедлят тактовую частоту своих процессоров раз в двадцать. Не анабиоз, но что-то похожее.
Первое дежурство выпало Монтану. Беру с сестренок слово, что будут вести себя хорошо, и ложусь в анабиоз.
Просыпаюсь, смотрю на календарь. Четыре дня до посадки. То есть, проспал все свои дежурства. Укоризненно гляжу на Мириамочек. Потом — на соседние саркофаги. Спят и Кора и Монтан. Кто же тогда дежурит?
— Отец, не ругайся, мы отлично со всем справились. Зачем вам время на дежурствах терять, когда мы все равно не спим. Ты только заступись за нас перед Монтанчиком.
— Что вы с ним сделали?
— Ничего! — смеются. — Отдежурил первый день, лег спать… Вот и спит до сих пор.
Монтан весит пять тонн. Две Мириамы, да четыре ремонтных кибера… Как же они его до саркофага дотащили? Лебедкой за хвост? Лучше не спрашивать. Плакали мои планы заняться теорией сферического нуль-т в спокойной обстановке. И шестое чувство в анабиозе не восстановилось. Нуль-т по-прежнему не слышу.
— На губу посажу! Гальюн драить будете! В Сибирь сошлю. Снег убирать! Брысь!
Сестренки выскакивают в коридор. Навожу уши на дверной проем.
— Гадский папа! — слышу фразу, произнесенную вполголоса, но с чувством. — Даже «спасибо» не сказал…
Дети, совсем еще дети.
— В угол поставлю! — кричу я в коридор и переключаю саркофаг Коры на пробуждение. Монтана разбужу последним. Иначе сестренкам и на самом деле не поздоровится. Детский сад!
Высота 100, удаление 120. Если идти по баллистической, попадем точно в лагерь. В общем-то, так и пойдем, лишь антигравами притормозим. Анна обещает торжественную встречу. Молодежь — сестренки и Монтан — сияют как медные пуговицы. Кора сдержанно улыбается. А я и не пытаюсь скрывать эмоции. Не тот случай!
Плавно наращиваю перегрузку до пяти G. Высота 90, удаление 103. Скажем честно, аэродинамика у нашего катера оставляет желать лучшего. Высота 80, удаление 86. Увеличиваю перегрузку до шести с половиной. И тут в трюме раздается скрежет и грохот. Катер заваливается на бок, начинает вращаться. Отрицательное ускорение вырывает из кресла, ремни впиваются в тело. Пол и потолок меняются местами. Отключаю антигравы. Боковым зрением вижу, что Мириван вылетела из кресла, но успела вцепиться в подлокотник. Висит на одной руке, извивается, дрыгает ногами. Того и гляди упадет на потолок. Одновременно с Монтаном обхватываем ее хвостами, прижимаем к креслу.
— Мириту, доклад!
— Сорвалась с крепежа секция антигравов. Там, где взрыв был.
— Отключи ее от питания!
— Сама отключилась.
Вот откуда вращение. Асимметрия тяги. Ядерный двигатель расположен по центру, а три секции антигравов — вокруг него. Осталось две…
Высота меньше семидесяти. Пытаюсь гироскопами системы ориентации остановить вращение. Не получается. На помощь гироскопам подключаю двигатели ориентации. Гашу вращение. Высота 52. Ядерный двигатель использовать нельзя. Лагерь внизу. Массаракш!
— Мириту, дай вертикаль на мои очки!
Перед глазами возникает красная стрелка.
— Черт! Добавь траекторию.
Возникает синяя линия и поверхность в виде бесконечного шахматного поля.
— Дай вертикаль катера!
На траектории возникает пирамидка катера, из которой торчит тоненькая красная стрелка. Умница! Все понятно. Теперь можно жить. Раскручиваю катер вокруг вертикальной оси. Когда скорость вращения достигает двух оборотов в секунду, включаю антигравы. Плавно наращиваю перегрузку до восьми G. Мало! Высота уже 25!
Мириту, умница, сажает на синюю линию траектории метки высоты. Теперь видны масштабы. Пирамидка вращается с виду не очень даже быстро. Зато внутри — как на чертовом колесе. Вертикальная ось катера прецессирует. Идем на грани устойчивости.
Плотность атмосферы нарастает, начинается тряска. Если еще больше увеличу перегрузку, катер опять начнет кувыркаться. Разгоняю Z-гироскоп системы ориентации до предела. Прецессия вертикальной оси чуть уменьшается. Высота десять. Перегрузка сама собой возрастает до двенадцати. Почему? Атмосфера! Это хорошо! В нашу пользу. Хорошо, что я головой крутил, когда глохнул. Натренировался. Иначе в этом волчке ничего не смог бы сделать.
— Мириту, прогноз!
— Успеем.
Хо-ороший прогноз! Даже расслабиться можно. У медиков есть фраза: «Прогноз тяжелый». Это перед тем, как в историю болезни пишут: «Исход летальный». Как у больного с высотой? Высота — три. Три тысячи метров. Две с половиной… Две… Одна восемьсот… Вертикальная скорость — ноль! Уменьшаю перегрузку до единицы, выравниваю вертикаль и снижаю скорость вращения до одного оборота в секунду. Прецессия вертикальной оси катера заметно уменьшается, хотя действует на нервы. Ничего, живем.
— Кора, Монтан, Мириван, покидаете катер и добираетесь своим ходом.
— Я не смогу своим ходом, — возражает Кора. — Голова кружится. Разобьюсь.
— Я вместе с Мириту! — заявляет Мириван.
Рычу, но ничего не говорю. Пытаюсь сообразить, с какой стороны лагерь. В голову лезет ария Фигаро.
— Мириту, вектор на лагерь!
Перед глазами рядом с катером появляется зеленая стрелка.
— Раскрась катер.
Один угол пирамидки окрашивается красным. Тот, в котором взрыв был, в котором секция антигравов отвалилась. Умница девочка! Ну до чего Мириту умница! Сразу все понятно. Красный угол — это там, за плечом.
Снижаюсь до восьмидесяти метров и ударами маневровых двигателей направляю катер к лагерю. Во все горло ору арию Фигаро. Чтоб отвязалась. Привык, понимаете ли, что-то петь, пока головой вращал. Мириту сообщает, что до лагеря две тысячи метров. Пора садиться. Гашу горизонтальную скорость, снижаюсь до десяти метров и задумываюсь. Катер вращается вокруг вертикальной оси. Пока вращается, вертикаль держит. Если остановить вращение, на бок завалится. Если не останавливать, по земле покатится. Здорово!
Резко торможу горизонтальный гироскоп системы ориентации, отключаю антигравы и выжимаю все, что можно из двигателей ориентации. Кто-то выпускает стойки шасси. Я забыл. Слышен треск, догадываюсь, что одной стойкой стало меньше. Катер наклоняется на бок, балансирует на вершине угла, падает днищем вниз. Пол застывает под углом градусов двадцать. Сели. Отстегиваем ремни, но никто не торопится встать. Смотрим друг на друга с некоторым изумлением. Сели. Честное слово, сели!
Пока катер вращался, все было нормально. А теперь горизонт плывет и покачивается.
— Вопрос на засыпку. Всем. Как нужно было садиться, чтоб не поломать шасси? — это я специально тяну время, чтоб голова перестала кружиться.
— На воду, — предлагает Кора.
— Принято. Еще?
Других идей нет.
— Надо было удалиться километров на триста от лагеря и садиться на главной тяге. На ядерном двигателе. — говорю я.