Страница:
Выяснилось, что из 63 подконвойных, этапированных в период сентября 1940 г. – 5 февраля 1941г. из Козельского лагеря, 26 человек, указанных в списке А.Мощиньского, были живы. В.Абаринов пишет: «Факт, что эти люди были живы в означенные сроки, не подлежит сомнению. Однако среди живых их не оказалось. Единственная гипотеза: они погибли позже. После Катыни. Выяснение их судьбы должно составить предмет специального исследования. Во всяком случае, эти имена необходимо выделить в особый список и заниматься ими отдельно» (Абаринов. Глава 1, раздел «Хроники Козельска». Архивные данные: РГВА, ф. 38106, оп. 1, д. 14, лл. 44, 44 об.).
Однако дальнейшие исследования выявили ошибочность выводов В.Абаринова. В так называемый «список катынских жертв» А.Мощиньский включил и поляков, попавших в советские лагеря после вхождения Прибалтики в состав СССР в августе 1940 г. Эти поляки также числились расстрелянными в Катыни. Именно их этапировали из Козельского лагеря во второй половине 1940 г., так что в марте-апреле 1940 г. они не могли быть расстреляны в Катыни. Места их гибели до сих пор не установлены.
Тем не менее, методика сверки списков, предложенная В.Абариновым, перспективна и, если ее продолжить, может дать неожиданные результаты. Но пока этим некому заниматься.
Вышесказанное показывает насколько сложно и противоречиво расследование Катынского дела. Следует добавить, что из первых 300 номеров первоначального эксгумационного списка, обнародованного в апреле 1943 г., позднее по неизвестным причинам исчезли 84 фамилии опознанных польских офицеров. Возможно, часть из них оказались живыми, а другие не «вписывались» в немецкую версию «Катынского дела».
Кто оставил улики в Катыни?
«Решающие» доказательства?
Однако дальнейшие исследования выявили ошибочность выводов В.Абаринова. В так называемый «список катынских жертв» А.Мощиньский включил и поляков, попавших в советские лагеря после вхождения Прибалтики в состав СССР в августе 1940 г. Эти поляки также числились расстрелянными в Катыни. Именно их этапировали из Козельского лагеря во второй половине 1940 г., так что в марте-апреле 1940 г. они не могли быть расстреляны в Катыни. Места их гибели до сих пор не установлены.
Тем не менее, методика сверки списков, предложенная В.Абариновым, перспективна и, если ее продолжить, может дать неожиданные результаты. Но пока этим некому заниматься.
Вышесказанное показывает насколько сложно и противоречиво расследование Катынского дела. Следует добавить, что из первых 300 номеров первоначального эксгумационного списка, обнародованного в апреле 1943 г., позднее по неизвестным причинам исчезли 84 фамилии опознанных польских офицеров. Возможно, часть из них оказались живыми, а другие не «вписывались» в немецкую версию «Катынского дела».
Кто оставил улики в Катыни?
Немецкие эксперты дату расстрела польских военнослужащих в Катыни осуществили на основании документальных свидетельств, найденных на трупах.
По немецким данным, в Козьих Горах в марте-июне 1943 г. было эксгумировано 4.143 трупа, по польским данным – 4.243 (Катынский синдром… С. 366). По немецким данным, 2.815 (67,9%) из них были опознаны с полным обоснованием. Польские данные и здесь разнятся от немецких – ПКК поначалу заявил об опознании 2.730 человек, но опубликованный поляками в 1944 г. в Женеве официальный список опознанных катынских жертв содержит только 2.636 имен (62,1%).
Расхождение немецких и польских данных относительно эксгумированных и опознанных поляков весьма симптоматично. Оно может свидетельствовать о том, что поляки были вынуждены изъять из своих списков фамилии 179 эксгумированных и опознанных в Козьих Горах польских офицеров, так как реальная их судьба противоречила немецкой версии.
Опознание проводилось по найденным на телах документам и предметам с именами владельцев. Обычно это были офицерские удостоверения или другие именные документы (паспорта, индивидуальные жетоны, финансовые аттестаты, наградные удостоверения, свидетельства о прививках и т.д.) На трупах также было найдены крупные суммы денег, множество ценных вещей и предметов военной амуниции. Необходимо заметить, что в советских лагерях польским военнопленным категорически запрещалось иметь при себе деньги на сумму свыше 100 руб. или 100 злотых, ценные вещи, воинские документы, предметы военного снаряжения и т.д.
Поразительное по своей наивности объяснение этому предлагает Ю.Мацкевич. Иностранные корреспонденты, посетившие Козьи Горы в апреле 1943 г. задали сопровождавшему их полковнику фон Герсдорфу вопрос: «Почему большевики оставили на телах убитых все документы и вообще все то, что палачи не хотели взять себе как ценность? – Потому, – ответил Герсдорф, – что в 1940 году большевикам не могло придти в голову, что убитые ими где-то в глубине России, под Смоленском, могут быть вскоре выкопаны и опознаны каким-то их врагом» (Мацкевич. Катынь. Глава 13).
Видимо, ни Мацкевич, ни полковник Герсдорф никогда не слышали о пункте 10 «временной инструкции о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД» от 28 сентября 1939 г., в соответствии с которым «Принятые лагерем военнопленные перед тем, как разместить их в бараки, проходят осмотр …. Обнаруженное оружие, ВОЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ и другие запрещенные к хранению в лагере предметы отбираются».
Надо помнить, что весной 1940 г. речь шла о сверхсекретной операции, поэтому если бы поляки были расстреляны сотрудниками НКВД, то любые документы и вещи, позволяющие идентифицировать трупы, перед расстрелом были бы у всех изъяты.
Категорическое требование о безусловном и тщательном изъятии любых вещей, позволяющих опознать личность расстрелянного, содержалось в должностной инструкции НКВД СССР по производству расстрелов, которой сотрудники наркомата неукоснительно придерживались в самых сложных ситуациях.
К примеру, немцы летом-осенью 1941 г. в пропагандистских целях публично вскрывали в оккупированных советских городах могилы, в которых были захоронены люди, действительно расстрелянные сотрудниками НКВД. Однако никаких документов или именных вещей в тех могилах обнаружить не удалось – жертвы опознавались только на основании показаний родственников или знакомых.
Не было найдено никаких документов, позволяющих установить личности, на трупах заключенных тюрем Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, которых в конце июня – начале июля 1941 г. при отступлении в спешке расстреляли сотрудниками НКВД и НКГБ по причине невозможности эвакуации. А в Катыни-Козьих горах на 2815 опознанных трупах было найдено (внимание!) 3184 предмета, позволявших установить личность погибших! (Катынский синдром… С. 156).
Тем не менее, представители общества «Мемориал» считают, сотрудники НКВД придерживались требований служебной инструкции о порядке производства расстрелов – обыскивали приговоренных и отбирали у них документы и вещи с индивидуальными признаками лишь при проведении судебных расстрелов в помещениях тюрем. В этом случае после расстрела тела казненных перевозились к местам захоронений и беспорядочно сбрасывались в заранее выкопанные ямы.
Но при проведении массовых расстрельных акций, непосредственно рядом с местом захоронения, требования инструкции сотрудниками НКВД якобы не выполнялись – приговоренные перед расстрелом не обыскивались, документы и именные вещи у них не изымались, а трупы укладывались ровными слоями. В качестве обоснования этой позиции представители «Мемориала» ссылаются, что при эксгумациях массовых НКВДешных захоронений в Куропатах, Томске, Сандармохе и других местах на трупах находили личные вещи, медальончики, записки и нательные крестики, «но не в таком большом количестве, как в Катыни». Однако фактов об укладке сотрудниками НКВД трупов казненных ровными рядами, представители «Мемориала» не представили.
Разгадка вышеизложенной ситуации, возможно, кроется в том, что немцы в отношении пленных польских офицеров старались придерживаться Женевской «Конвенции о содержании военнопленных» от 27 июля 1929 г., 6-я статья которой гласила: «Документы о личности, отличительные знаки чинов, ордена и ценные предметы не могут быть отняты от пленных». Поэтому выводы напрашиваются сами.
Дата расстрела и захоронения польских военнослужащих в Катыни-Козьих горах была установлена следующим образом. Руководитель эксгумационных работ доктор Герхард Бутц в своем отчете подчеркивал, что: «нельзя определенно решить априори, сколько времени трупы пролежали в земле. При оценке следственных материалов, особенно когда вопрос касается определения даты смерти жертв, крайне важно учитывать внешние обстоятельства каждого конкретного случая. Ввиду этого особое значение приобретают найденные документы и газеты, неоспоримо указывающие на весну 1940 года как на время казни» (Мацкевич. Катынь. Приложение 15).
Российский журналист, а в настоящее время корреспондент радио «Свободы» в Вашингтоне, Владимир Абаринов недавно дополнил свою книгу «Катынский лабиринт» 7—ой главой, в которой, ссылаясь на авторитетное мнение членов комиссии академика Топорнина, сообщает, что: «Даже современная судебная медицина во всеоружии современных методов исследования не в состоянии определить время расстрела с точностью до полугода. Поэтому международная комиссия, работавшая в Катыни в 1943 году по приглашению немецких оккупационных властей, этого и не сделала: дата была установлена по документам, найденным на трупах.
Метод псевдокаллуса, предложенный венгерским экспертом профессором Оршосом для датировки захоронений (твердые отложения на поверхности мозговой массы), по мнению специалистов комиссии Топорнина, судебно-медицинской практикой не подтвердился. Но выводов, основанных на вещественных доказательствах, это не отменяет».
Поэтому нельзя умолчать о главе «Мои катынские открытия» книги «Катынь» Ю.Мацкевича. Польского журналиста при посещении Катыни поразило, что лес в окрестностях могил «был усеян множеством таких газетных лоскутьев, наряду с целыми страницами и даже целыми газетами… датировка этих газет, найденных на телах убитых, указывает, если рассуждать здраво и честно, на не подлежащее никакому сомнению время массового убийства: весна 1940 года».
Ю.Мацкевич особо акцентировал значение газет, как «вещественного доказательства в разрешении загадки: когда было совершено массовое убийство?». Советские газеты, датируемые началом 1940 г., находили на катынских трупах повсюду – в карманах, в голенищах сапог, за отворотами шинелей, причем в прекрасной сохранности. Однако уже упомянутый чешский эксперт доктор Ф.Гаек отмечал, что: «Невозможно поверить, что по истечении 3-х лет их целостность и читаемость была такая, в какой их действительно обнаружили» (Гаек. Катынские доказательства. С. 191).
В политдонесении из Козельского лагеря от 4 февраля 1940 г. сообщалось, Козельский лагерь получал всего 80 экз. «Глоса Радзецкого» на польском языке, т. е. 1 экз. на 55 человек. Газет на русском языке было еще меньше. При этом газеты пленным на руки, как правило, не выдавались. В основном они имелись лишь на специальных стендах и в виде подшивок в «красных уголках». Остается только гадать, откуда в таких условиях могли попасть в карманы трупов «сотни и сотни советских газет от марта-апреля 1940 г.»?
Газеты в катынских могилах могут быть, как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством фальсификации немцами катынских вещественных доказательств.
Однако Ю.Мацкевич, пытаясь представить безупречной позицию нацистов в «Катынском деле», допустил непростительную оплошность. По горячим следам, сразу по возвращению из Катыни, когда журналист еще не успел полностью осмыслить увиденное, он написал статью в газету «Гонец Цодзенны» (Goniec Codzienny № 577, вильно, 3 июня 1943).
Говоря о Катынском лесе, Мацкевич отметил: «В общем, лес в этом месте выглядит мерзко. Скажем, так, как выглядит пригородный лесок после маевок, после того, как там побывали неряшливые любители природы, которые по выходным располагаются под деревьями, а уходя, оставляют после себя объедки, окурки, бумажки, мусор. В Катыни среди этого мусора растут бессмертники. Приглядевшись, мы замираем, пригвожденные к месту необычайным зрелищем. Никакой это не мусор. Восемьдесят процентов «мусора» – деньги. Польские бумажные банкноты, преимущественно большого достоинства. Некоторые в пачках по сто, пятьдесят, двадцать злотых. Лежат кое-где и отдельные мелкие – по два злотых – купюры военного выпуска…».
Мацкевич выдал «страшную тайну», написав о том, что в Катынском лесу лежали так называемые «краковские» злотые выпуска 1 марта 1940 г. имевшие хождение на территории Польского генерал-губернаторства. Замена предвоенных двухзлотовых купюр с датой «хх.хх.1936» на краковские производилась с 8 по 20 мая 1940 года. В то же время первый этап польских офицеров из Козельского лагеря убыл в Смоленск 3 апреля 1940 г., а последний – 10 мая. Абсолютное большинство польских офицеров, более 4 тысяч, отправилось в Смоленск до 28 апреля 1940 г. включительно. В книге «Катынь» Мацкевич эту свою оплошность исключил.
Каким же образом «двухзлотовки военного выпуска» оказались в апреле – мае 1940 г. в Катынском лесу? Необходимо также учесть, что с 16 марта 1940 г. польские военнопленные не могли получать и отправлять корреспонденцию. Соответственно, единственный канал получения польских злотых (в то время только старых) был перекрыт.
Объяснять фразу о присутствии в Катынском лесу «двухзлотовок военного выпуска» ошибкой Мацкевича, несерьезно. Можно спутать цифру в дате, но считать ошибочной целую фразу «два злотых – купюры военного выпуска»? Ясно, что считающиеся расстрелянными весной 1940 г. в Катыни-Козьих Горах поляки, были живы после мая 1940 г. Известны сведения о том, что немцы после захвата лагерей «ОН» разрешили переписку пленных поляков с Польшей. Двухзлотовки могли быть присланы пленным родными, в надежде, что они понадобятся им при возвращении на Родину. Это неопровержимое свидетельство расстрела поляков осенью 1941 г.
Ю.Мацкевич также писал, что: «На телах убитых в Катыни офицеров было найдено около 3300 писем и открыток, полученных ими от своих семей из Польши, и несколько написанных ими, но не отосланных в Польшу. Ни одно из этих писем и ни одна из этих открыток не датированы позже, чем апрелем 1940 года. Это подтверждают и их семьи в Польше, у которых переписка внезапно оборвалась как раз в это время. Большевики могли бы ответить, что по тем или иным причинам они запретили военнопленным переписку. Но они этого не утверждают, потому что у них нет доказательств» (Мацкевич. Катынь. Глава 14).
Однако Ю.Мацкевич ошибался. Как уже говорилось, еще 16 марта 1940 г. «военнопленным бывшей польской армии, содержащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая переписка». Она была возобновлена только 28 сентября 1940 г. по предложению П.Сопруненко и по указанию зам. наркома НКВД В.Меркулова (Катынь. Расстрел… С. 265.). Решение о возобновлении переписки было принято под давлением польских военнопленных из Грязовецкого лагеря, которые пригрозили начать «массовую голодовку в знак протеста против запрещения им переписки с семьями и родными» (Катынь. Расстрел… С.252—254). Поэтому даты, проставленные на письмах и открытках, не аргумент для определения времени расстрела.
Польская версия в основном построена на подобных косвенных и двусмысленных доказательствах. К таким относятся показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет чуть ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.
Л.Ежевский в своем исследовании «Катынь. 1940» пишет, что после прибытия 29 апреля 1940 г. эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнездово, Свяневича перевели в другой вагон и заперли в пустом купе. «Проф. Свяневич взгромоздился на верхнюю полку, откуда через щелку мог видеть все, что происходило снаружи… Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстрела находился в 3-х км от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все, без исключения, товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах» (Ежевский. Глава «Смерть в лесу»).
С.Свяневича «оставили» в живых, доставили в Смоленск, далее в Москву на Лубянку. В 1941 г. на основании советскопольского соглашения от 30 июля 1941 г. был С.Свяневич был освобожден и в 1942 г. выехал в Иран, а впоследствии в Лондон. Российский историк Н.Лебедева считает, что С.Свяневич, как и ярый «антисоветчик» полковник С.Любодзецкий, были агентами НКВД и поэтому их оставили в живых.
Но даже в таком случае реальных свидетелей секретных акций НКВД, учитывая царившую тогда подозрительность, за границу не выпускали. Возникает вопрос – реально ли утверждение, что С.Свяневич был свидетелем того, как «людей уводили на казнь»? Можно ли поверить, что свидетелю сверхсекретной операции НКВД позволили уехать за границу?
Все дело в том, что Свяневич лишь видел, как пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Куда? Если бы к месту казни, то, учитывая сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была предрешена. Он или разделил бы позднее участь своих товарищей, или сгинул навсегда в лагерях. То, что Свяневич остался в живых и вышел на свободу – весомое свидетельство в пользу версии, что поляки увозились не на расстрел, а в лагерь «особого назначения».
Эту версию косвенно следующий факт. 27 апреля 1943 г. Германское информационное бюро сообщило из Мадрида о заметке корреспондента испанской франкистской газете «АВЦ», побывавшего в Катыни еще до сообщения «Радио Берлина». В газетной заметке говорилось о найденных при раскопках в Козьих Горах записях расстрелянного польского офицера. в которых он писал, что на расстрел его товарищей уводили «из лагеря ночью» (ГАРФ, ф.4459, опись 27, часть 1, дело 1907, лист 225).
Из предъявленных испанскому корреспонденту записей было неясно, когда (в 1940 или 1941 гг.) производился расстрел. Логично предположить, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нем указаний на события осени 1941 г. Заметка в газете «АВЦ» лишний раз свидетельствует о том, что обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца не выяснены.
Завершая тему немецкой эксгумации и идентификации в Катыни, осуществленной в 1943 г. «с немецкой дотошностью и методичностью», отметим, что она, к сожалению, пока не получила должной оценки, как образец фальсификации мирового значения.
По немецким данным, в Козьих Горах в марте-июне 1943 г. было эксгумировано 4.143 трупа, по польским данным – 4.243 (Катынский синдром… С. 366). По немецким данным, 2.815 (67,9%) из них были опознаны с полным обоснованием. Польские данные и здесь разнятся от немецких – ПКК поначалу заявил об опознании 2.730 человек, но опубликованный поляками в 1944 г. в Женеве официальный список опознанных катынских жертв содержит только 2.636 имен (62,1%).
Расхождение немецких и польских данных относительно эксгумированных и опознанных поляков весьма симптоматично. Оно может свидетельствовать о том, что поляки были вынуждены изъять из своих списков фамилии 179 эксгумированных и опознанных в Козьих Горах польских офицеров, так как реальная их судьба противоречила немецкой версии.
Опознание проводилось по найденным на телах документам и предметам с именами владельцев. Обычно это были офицерские удостоверения или другие именные документы (паспорта, индивидуальные жетоны, финансовые аттестаты, наградные удостоверения, свидетельства о прививках и т.д.) На трупах также было найдены крупные суммы денег, множество ценных вещей и предметов военной амуниции. Необходимо заметить, что в советских лагерях польским военнопленным категорически запрещалось иметь при себе деньги на сумму свыше 100 руб. или 100 злотых, ценные вещи, воинские документы, предметы военного снаряжения и т.д.
Поразительное по своей наивности объяснение этому предлагает Ю.Мацкевич. Иностранные корреспонденты, посетившие Козьи Горы в апреле 1943 г. задали сопровождавшему их полковнику фон Герсдорфу вопрос: «Почему большевики оставили на телах убитых все документы и вообще все то, что палачи не хотели взять себе как ценность? – Потому, – ответил Герсдорф, – что в 1940 году большевикам не могло придти в голову, что убитые ими где-то в глубине России, под Смоленском, могут быть вскоре выкопаны и опознаны каким-то их врагом» (Мацкевич. Катынь. Глава 13).
Видимо, ни Мацкевич, ни полковник Герсдорф никогда не слышали о пункте 10 «временной инструкции о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД» от 28 сентября 1939 г., в соответствии с которым «Принятые лагерем военнопленные перед тем, как разместить их в бараки, проходят осмотр …. Обнаруженное оружие, ВОЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ и другие запрещенные к хранению в лагере предметы отбираются».
Надо помнить, что весной 1940 г. речь шла о сверхсекретной операции, поэтому если бы поляки были расстреляны сотрудниками НКВД, то любые документы и вещи, позволяющие идентифицировать трупы, перед расстрелом были бы у всех изъяты.
Категорическое требование о безусловном и тщательном изъятии любых вещей, позволяющих опознать личность расстрелянного, содержалось в должностной инструкции НКВД СССР по производству расстрелов, которой сотрудники наркомата неукоснительно придерживались в самых сложных ситуациях.
К примеру, немцы летом-осенью 1941 г. в пропагандистских целях публично вскрывали в оккупированных советских городах могилы, в которых были захоронены люди, действительно расстрелянные сотрудниками НКВД. Однако никаких документов или именных вещей в тех могилах обнаружить не удалось – жертвы опознавались только на основании показаний родственников или знакомых.
Не было найдено никаких документов, позволяющих установить личности, на трупах заключенных тюрем Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, которых в конце июня – начале июля 1941 г. при отступлении в спешке расстреляли сотрудниками НКВД и НКГБ по причине невозможности эвакуации. А в Катыни-Козьих горах на 2815 опознанных трупах было найдено (внимание!) 3184 предмета, позволявших установить личность погибших! (Катынский синдром… С. 156).
Тем не менее, представители общества «Мемориал» считают, сотрудники НКВД придерживались требований служебной инструкции о порядке производства расстрелов – обыскивали приговоренных и отбирали у них документы и вещи с индивидуальными признаками лишь при проведении судебных расстрелов в помещениях тюрем. В этом случае после расстрела тела казненных перевозились к местам захоронений и беспорядочно сбрасывались в заранее выкопанные ямы.
Но при проведении массовых расстрельных акций, непосредственно рядом с местом захоронения, требования инструкции сотрудниками НКВД якобы не выполнялись – приговоренные перед расстрелом не обыскивались, документы и именные вещи у них не изымались, а трупы укладывались ровными слоями. В качестве обоснования этой позиции представители «Мемориала» ссылаются, что при эксгумациях массовых НКВДешных захоронений в Куропатах, Томске, Сандармохе и других местах на трупах находили личные вещи, медальончики, записки и нательные крестики, «но не в таком большом количестве, как в Катыни». Однако фактов об укладке сотрудниками НКВД трупов казненных ровными рядами, представители «Мемориала» не представили.
Разгадка вышеизложенной ситуации, возможно, кроется в том, что немцы в отношении пленных польских офицеров старались придерживаться Женевской «Конвенции о содержании военнопленных» от 27 июля 1929 г., 6-я статья которой гласила: «Документы о личности, отличительные знаки чинов, ордена и ценные предметы не могут быть отняты от пленных». Поэтому выводы напрашиваются сами.
Дата расстрела и захоронения польских военнослужащих в Катыни-Козьих горах была установлена следующим образом. Руководитель эксгумационных работ доктор Герхард Бутц в своем отчете подчеркивал, что: «нельзя определенно решить априори, сколько времени трупы пролежали в земле. При оценке следственных материалов, особенно когда вопрос касается определения даты смерти жертв, крайне важно учитывать внешние обстоятельства каждого конкретного случая. Ввиду этого особое значение приобретают найденные документы и газеты, неоспоримо указывающие на весну 1940 года как на время казни» (Мацкевич. Катынь. Приложение 15).
Российский журналист, а в настоящее время корреспондент радио «Свободы» в Вашингтоне, Владимир Абаринов недавно дополнил свою книгу «Катынский лабиринт» 7—ой главой, в которой, ссылаясь на авторитетное мнение членов комиссии академика Топорнина, сообщает, что: «Даже современная судебная медицина во всеоружии современных методов исследования не в состоянии определить время расстрела с точностью до полугода. Поэтому международная комиссия, работавшая в Катыни в 1943 году по приглашению немецких оккупационных властей, этого и не сделала: дата была установлена по документам, найденным на трупах.
Метод псевдокаллуса, предложенный венгерским экспертом профессором Оршосом для датировки захоронений (твердые отложения на поверхности мозговой массы), по мнению специалистов комиссии Топорнина, судебно-медицинской практикой не подтвердился. Но выводов, основанных на вещественных доказательствах, это не отменяет».
Поэтому нельзя умолчать о главе «Мои катынские открытия» книги «Катынь» Ю.Мацкевича. Польского журналиста при посещении Катыни поразило, что лес в окрестностях могил «был усеян множеством таких газетных лоскутьев, наряду с целыми страницами и даже целыми газетами… датировка этих газет, найденных на телах убитых, указывает, если рассуждать здраво и честно, на не подлежащее никакому сомнению время массового убийства: весна 1940 года».
Ю.Мацкевич особо акцентировал значение газет, как «вещественного доказательства в разрешении загадки: когда было совершено массовое убийство?». Советские газеты, датируемые началом 1940 г., находили на катынских трупах повсюду – в карманах, в голенищах сапог, за отворотами шинелей, причем в прекрасной сохранности. Однако уже упомянутый чешский эксперт доктор Ф.Гаек отмечал, что: «Невозможно поверить, что по истечении 3-х лет их целостность и читаемость была такая, в какой их действительно обнаружили» (Гаек. Катынские доказательства. С. 191).
В политдонесении из Козельского лагеря от 4 февраля 1940 г. сообщалось, Козельский лагерь получал всего 80 экз. «Глоса Радзецкого» на польском языке, т. е. 1 экз. на 55 человек. Газет на русском языке было еще меньше. При этом газеты пленным на руки, как правило, не выдавались. В основном они имелись лишь на специальных стендах и в виде подшивок в «красных уголках». Остается только гадать, откуда в таких условиях могли попасть в карманы трупов «сотни и сотни советских газет от марта-апреля 1940 г.»?
Газеты в катынских могилах могут быть, как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством фальсификации немцами катынских вещественных доказательств.
Однако Ю.Мацкевич, пытаясь представить безупречной позицию нацистов в «Катынском деле», допустил непростительную оплошность. По горячим следам, сразу по возвращению из Катыни, когда журналист еще не успел полностью осмыслить увиденное, он написал статью в газету «Гонец Цодзенны» (Goniec Codzienny № 577, вильно, 3 июня 1943).
Говоря о Катынском лесе, Мацкевич отметил: «В общем, лес в этом месте выглядит мерзко. Скажем, так, как выглядит пригородный лесок после маевок, после того, как там побывали неряшливые любители природы, которые по выходным располагаются под деревьями, а уходя, оставляют после себя объедки, окурки, бумажки, мусор. В Катыни среди этого мусора растут бессмертники. Приглядевшись, мы замираем, пригвожденные к месту необычайным зрелищем. Никакой это не мусор. Восемьдесят процентов «мусора» – деньги. Польские бумажные банкноты, преимущественно большого достоинства. Некоторые в пачках по сто, пятьдесят, двадцать злотых. Лежат кое-где и отдельные мелкие – по два злотых – купюры военного выпуска…».
Мацкевич выдал «страшную тайну», написав о том, что в Катынском лесу лежали так называемые «краковские» злотые выпуска 1 марта 1940 г. имевшие хождение на территории Польского генерал-губернаторства. Замена предвоенных двухзлотовых купюр с датой «хх.хх.1936» на краковские производилась с 8 по 20 мая 1940 года. В то же время первый этап польских офицеров из Козельского лагеря убыл в Смоленск 3 апреля 1940 г., а последний – 10 мая. Абсолютное большинство польских офицеров, более 4 тысяч, отправилось в Смоленск до 28 апреля 1940 г. включительно. В книге «Катынь» Мацкевич эту свою оплошность исключил.
Каким же образом «двухзлотовки военного выпуска» оказались в апреле – мае 1940 г. в Катынском лесу? Необходимо также учесть, что с 16 марта 1940 г. польские военнопленные не могли получать и отправлять корреспонденцию. Соответственно, единственный канал получения польских злотых (в то время только старых) был перекрыт.
Объяснять фразу о присутствии в Катынском лесу «двухзлотовок военного выпуска» ошибкой Мацкевича, несерьезно. Можно спутать цифру в дате, но считать ошибочной целую фразу «два злотых – купюры военного выпуска»? Ясно, что считающиеся расстрелянными весной 1940 г. в Катыни-Козьих Горах поляки, были живы после мая 1940 г. Известны сведения о том, что немцы после захвата лагерей «ОН» разрешили переписку пленных поляков с Польшей. Двухзлотовки могли быть присланы пленным родными, в надежде, что они понадобятся им при возвращении на Родину. Это неопровержимое свидетельство расстрела поляков осенью 1941 г.
Ю.Мацкевич также писал, что: «На телах убитых в Катыни офицеров было найдено около 3300 писем и открыток, полученных ими от своих семей из Польши, и несколько написанных ими, но не отосланных в Польшу. Ни одно из этих писем и ни одна из этих открыток не датированы позже, чем апрелем 1940 года. Это подтверждают и их семьи в Польше, у которых переписка внезапно оборвалась как раз в это время. Большевики могли бы ответить, что по тем или иным причинам они запретили военнопленным переписку. Но они этого не утверждают, потому что у них нет доказательств» (Мацкевич. Катынь. Глава 14).
Однако Ю.Мацкевич ошибался. Как уже говорилось, еще 16 марта 1940 г. «военнопленным бывшей польской армии, содержащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая переписка». Она была возобновлена только 28 сентября 1940 г. по предложению П.Сопруненко и по указанию зам. наркома НКВД В.Меркулова (Катынь. Расстрел… С. 265.). Решение о возобновлении переписки было принято под давлением польских военнопленных из Грязовецкого лагеря, которые пригрозили начать «массовую голодовку в знак протеста против запрещения им переписки с семьями и родными» (Катынь. Расстрел… С.252—254). Поэтому даты, проставленные на письмах и открытках, не аргумент для определения времени расстрела.
Польская версия в основном построена на подобных косвенных и двусмысленных доказательствах. К таким относятся показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет чуть ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.
Л.Ежевский в своем исследовании «Катынь. 1940» пишет, что после прибытия 29 апреля 1940 г. эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнездово, Свяневича перевели в другой вагон и заперли в пустом купе. «Проф. Свяневич взгромоздился на верхнюю полку, откуда через щелку мог видеть все, что происходило снаружи… Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстрела находился в 3-х км от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все, без исключения, товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах» (Ежевский. Глава «Смерть в лесу»).
С.Свяневича «оставили» в живых, доставили в Смоленск, далее в Москву на Лубянку. В 1941 г. на основании советскопольского соглашения от 30 июля 1941 г. был С.Свяневич был освобожден и в 1942 г. выехал в Иран, а впоследствии в Лондон. Российский историк Н.Лебедева считает, что С.Свяневич, как и ярый «антисоветчик» полковник С.Любодзецкий, были агентами НКВД и поэтому их оставили в живых.
Но даже в таком случае реальных свидетелей секретных акций НКВД, учитывая царившую тогда подозрительность, за границу не выпускали. Возникает вопрос – реально ли утверждение, что С.Свяневич был свидетелем того, как «людей уводили на казнь»? Можно ли поверить, что свидетелю сверхсекретной операции НКВД позволили уехать за границу?
Все дело в том, что Свяневич лишь видел, как пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Куда? Если бы к месту казни, то, учитывая сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была предрешена. Он или разделил бы позднее участь своих товарищей, или сгинул навсегда в лагерях. То, что Свяневич остался в живых и вышел на свободу – весомое свидетельство в пользу версии, что поляки увозились не на расстрел, а в лагерь «особого назначения».
Эту версию косвенно следующий факт. 27 апреля 1943 г. Германское информационное бюро сообщило из Мадрида о заметке корреспондента испанской франкистской газете «АВЦ», побывавшего в Катыни еще до сообщения «Радио Берлина». В газетной заметке говорилось о найденных при раскопках в Козьих Горах записях расстрелянного польского офицера. в которых он писал, что на расстрел его товарищей уводили «из лагеря ночью» (ГАРФ, ф.4459, опись 27, часть 1, дело 1907, лист 225).
Из предъявленных испанскому корреспонденту записей было неясно, когда (в 1940 или 1941 гг.) производился расстрел. Логично предположить, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нем указаний на события осени 1941 г. Заметка в газете «АВЦ» лишний раз свидетельствует о том, что обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца не выяснены.
Завершая тему немецкой эксгумации и идентификации в Катыни, осуществленной в 1943 г. «с немецкой дотошностью и методичностью», отметим, что она, к сожалению, пока не получила должной оценки, как образец фальсификации мирового значения.
«Решающие» доказательства?
После того, как фальсификационный характер немецкой эксгумации, осуществленной в 1943 г., стал очевидным, появляется возможность проверить обоснованность утверждений историков Ю.Зори и Н.Лебедевой о безусловной вине органов НКВД за гибель польских военнопленных весной 1940 г. Как говорилось, выводы этих историков явились решающими для Президента СССР М.Горбачева при принятии в апреле 1990 г. решения о признания советской вины за катынское преступление.
В ноябре 1989 г. на стол к Горбачеву легли основные выводы из исследования военного историка Юрия Зори «Документальная хроника Катыни», в которых утверждалось, что польских офицеров в Катынском лесу весной 1940 г. расстреляли сотрудники НКВД. Напомним, что Зоря при сравнении списков-предписаний Управления по делам военнопленных (УПВ) НКВД на конвоировании польских офицеров из Козельского лагеря весной 1940 г. в распоряжение Смоленского УНКВД с немецким эксгумационным списком обнаружил совпадение фамилий катынских жертв. Это было расценено, как «весомое доказательство роли НКВД в уничтожении поляков в 1940 г.».
Зоря осуществил сравнение всех 45 списков-предписаний на отправку пленных офицеров из Козельского лагеря. Но мы ограничимся сравнением списка-предписания УПВ НКВД СССР от 2 апреля 1940 г. на отправку 78 польских офицеров из Козельска в Смоленск. Данный список размещен в сборнике документов «Катынь. расстрел…» и любой читатель может легко проверить изложенные рассуждения (С. 75—78).
Строго говоря, проведенное Зорей исследование нельзя считать научно-обоснованным, поскольку за основу он взял не реальные этапные «повагонные» списки конвойных войск НКВД, по которым весной 1940 г. перевозились польские военнопленные, а предварительные списки-предписания Управления НКВД по делам военнопленных, находившегося в то время в Москве. Как известно, немецкий эксгумационный список, на основании которого зоря делал свои выводы, был составлен при полном игнорировании порядка извлечения останков катынских жертв из могил.
Установлено, что списки конвойных этапов 1940 года на перевозку пленных поляков были изъяты из рассекреченных архивных материалов Козельского лагеря и 136-го отдельного батальона конвойных войск НКВД. Они до сих пор не обнаружены. Но в «первом приближении» сравнение можно проводить и по спискам-предписаниям УПВ НКВД, так как реальные этапные списки составлялись на основании этих списковпредписаний и во многом должны были с ними совпадать.
Зоря сверил 78 фамилий из московского списка-предписания от 2 апреля 1940 г. за подписью начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных П.Сопруненко с немецким эксгумационным списком и выяснил, что 56 фамилий встречаются в обоих списках. Совпадение более 70%. Казалось бы, найдено очевидное доказательство, что поляков расстрелял НКВД!
Необходимо заметить, что при сопоставлении списков Зоря не учел простейшего обстоятельства. Любое, даже 100-процентное совпадение фамилий из списков-предписаний НКВД и немецкого эксгумационного списка не противоречит выводам комиссии Бурденко! Ведь кто бы ни расстреливал польских офицеров из Козельского лагеря – сотрудники НКВД весной 1940 г. или нацисты осенью 1941 г., фамилии жертв, указанные в предписаниях на отправку из Козельска, неизбежно должны были присутствовать и в эксгумационном списке катынских жертв. Это очевидно.
Для лучшего осознания показной убедительности аргументов Зори предлагаем ознакомиться с фамилиями пленных польских офицеров из Козельского лагеря, присутствующими, как в списке-предписании НКВД от 2 апреля 1940 г., так и в эксгумационном списке 1943 г.
Слева в нижерасположенной таблице находятся фамилии из предписания УПВ НКВД, справа – из немецкого эксгумационного списка. В первой графе проставлен номер по списку-предписанию, в пятой – по эксгумационному списку в порядке возрастания.
В первую очередь следует обратить внимание на невероятный разброс фамилий польских офицеров из этого предписания УПВ НКВД по немецкому эксгумационному списку. Сформированный на основании данного предписания этап из 74 человек прибыл в Смоленск 3 или 4 апреля 1940 г. В случае расстрела сотрудниками НКВД все трупы офицеров из этого этапа должны были бы располагаться рядом друг с другом в самом нижнем слое могилы № 1 и иметь номера эксгумационного списка примерно от 2320 до 2400. На деле же 56 выявленных Зорей фамилий из списка-предписания НКВД от 2 апреля 1940 г. распределены по всему эксгумационному списку, начиная с номера № 0037 и заканчивая номером № 4110!
«Катыноведы» утверждают, что весной 1940 г. эшелоны с пленными польскими офицерами прибывали на станцию Гнездово, там их загружали в машины, отвозили в Катынский лес и без промедления расстреливали. Но в этом случае каждый этап польских офицеров из Козельского лагеря должен был бы целиком, единой компактной группой находиться в одной могиле!
Однако согласно спискам-предписаниям НКВД и немецкому эксгумационному списку ситуация вырисовывается совершенно иная. Так, если верить немцам, останки четырнадцати офицеров из первого этапа с № 0037 (Гимпель) до № 0245 (Мазур) по эксгумационному списку, были извлечены из верхнего слоя могилы № 1. В таком случае сотрудники НКВД должны были расстрелять их после 14 апреля 1940 г., то есть после того, когда в Козьи Горы прибыли этапы с не менее чем 2.250 офицерами из Козельского лагеря. Возникает вопрос, где же НКВД с 4 по 14 апреля содержал 14 польских офицеров?!
Следующая группа, с № 1937 (Тарновский) по № 2132 (Маевский) из того же этапа, если верить данным немецкой эксгумации, была расстреляна уже в районе 4 апреля. К этому времени в Козьих Горах сотрудники НКВД должны были расстрелять 4 польских этапа общим количеством примерно в 400 человек. Останки Генриха Анджеевского (№ 4110) были обнаружены, если верить эксгумационному списку, вообще не в могиле № 1, где покоились его товарищи по этапу, а в могиле № 7!
Подобная ситуация в случае расстрела польских офицеров сотрудниками НКВД было просто исключена. Только немцы имели реальную возможность расстреливать в Козьих Горах польских офицеров, доставленных из Козельска одним этапом с интервалами в несколько дней и даже недель! Однако это не помешало Зоре утверждать, что польские офицеры в Катынском лесу были расстреляны сотрудниками НКВД.
Заметим, что даже последовательное и поэтапное совпадение фамилий в списках не может быть весомым аргументом в вопросе однозначного установления виновника расстрела в Катынском лесу. Постараемся доказать это утверждение. Примем за истину версию комиссии Бурденко. В этом случае расселение польских офицеров весной 1940 г. по жилым баракам лагерей «особого назначения» НКВД и формирование рабочих бригад шло по мере поступления в эти лагеря конвойных этапов с военнопленными поляками. Не вызывает сомнений, что весь этот процесс осуществлялся по спискам—предписаниям НКВД. Это гарантировало сохранение компактных групп польских офицеров в рамках этапов, в составе которых они были отправлены из Козельского лагеря.
Немцы, большие любители порядка, захватив в июле 1941 г. лагеря «особого назначения», вряд ли бы стали ломать четко налаженную систему жизнедеятельности этих лагерей, сформированную НКВД. Это подтверждает хотя бы такой факт. В некоторых оккупированных областях СССР нацисты оставляли функционировать колхозы, как наиболее эффективные хозяйства по снабжению продовольствием вермахта.
В ноябре 1989 г. на стол к Горбачеву легли основные выводы из исследования военного историка Юрия Зори «Документальная хроника Катыни», в которых утверждалось, что польских офицеров в Катынском лесу весной 1940 г. расстреляли сотрудники НКВД. Напомним, что Зоря при сравнении списков-предписаний Управления по делам военнопленных (УПВ) НКВД на конвоировании польских офицеров из Козельского лагеря весной 1940 г. в распоряжение Смоленского УНКВД с немецким эксгумационным списком обнаружил совпадение фамилий катынских жертв. Это было расценено, как «весомое доказательство роли НКВД в уничтожении поляков в 1940 г.».
Зоря осуществил сравнение всех 45 списков-предписаний на отправку пленных офицеров из Козельского лагеря. Но мы ограничимся сравнением списка-предписания УПВ НКВД СССР от 2 апреля 1940 г. на отправку 78 польских офицеров из Козельска в Смоленск. Данный список размещен в сборнике документов «Катынь. расстрел…» и любой читатель может легко проверить изложенные рассуждения (С. 75—78).
Строго говоря, проведенное Зорей исследование нельзя считать научно-обоснованным, поскольку за основу он взял не реальные этапные «повагонные» списки конвойных войск НКВД, по которым весной 1940 г. перевозились польские военнопленные, а предварительные списки-предписания Управления НКВД по делам военнопленных, находившегося в то время в Москве. Как известно, немецкий эксгумационный список, на основании которого зоря делал свои выводы, был составлен при полном игнорировании порядка извлечения останков катынских жертв из могил.
Установлено, что списки конвойных этапов 1940 года на перевозку пленных поляков были изъяты из рассекреченных архивных материалов Козельского лагеря и 136-го отдельного батальона конвойных войск НКВД. Они до сих пор не обнаружены. Но в «первом приближении» сравнение можно проводить и по спискам-предписаниям УПВ НКВД, так как реальные этапные списки составлялись на основании этих списковпредписаний и во многом должны были с ними совпадать.
Зоря сверил 78 фамилий из московского списка-предписания от 2 апреля 1940 г. за подписью начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных П.Сопруненко с немецким эксгумационным списком и выяснил, что 56 фамилий встречаются в обоих списках. Совпадение более 70%. Казалось бы, найдено очевидное доказательство, что поляков расстрелял НКВД!
Необходимо заметить, что при сопоставлении списков Зоря не учел простейшего обстоятельства. Любое, даже 100-процентное совпадение фамилий из списков-предписаний НКВД и немецкого эксгумационного списка не противоречит выводам комиссии Бурденко! Ведь кто бы ни расстреливал польских офицеров из Козельского лагеря – сотрудники НКВД весной 1940 г. или нацисты осенью 1941 г., фамилии жертв, указанные в предписаниях на отправку из Козельска, неизбежно должны были присутствовать и в эксгумационном списке катынских жертв. Это очевидно.
Для лучшего осознания показной убедительности аргументов Зори предлагаем ознакомиться с фамилиями пленных польских офицеров из Козельского лагеря, присутствующими, как в списке-предписании НКВД от 2 апреля 1940 г., так и в эксгумационном списке 1943 г.
Слева в нижерасположенной таблице находятся фамилии из предписания УПВ НКВД, справа – из немецкого эксгумационного списка. В первой графе проставлен номер по списку-предписанию, в пятой – по эксгумационному списку в порядке возрастания.
«Катыноведы» утверждают, что весной 1940 г. эшелоны с пленными польскими офицерами прибывали на станцию Гнездово, там их загружали в машины, отвозили в Катынский лес и без промедления расстреливали. Но в этом случае каждый этап польских офицеров из Козельского лагеря должен был бы целиком, единой компактной группой находиться в одной могиле!
Однако согласно спискам-предписаниям НКВД и немецкому эксгумационному списку ситуация вырисовывается совершенно иная. Так, если верить немцам, останки четырнадцати офицеров из первого этапа с № 0037 (Гимпель) до № 0245 (Мазур) по эксгумационному списку, были извлечены из верхнего слоя могилы № 1. В таком случае сотрудники НКВД должны были расстрелять их после 14 апреля 1940 г., то есть после того, когда в Козьи Горы прибыли этапы с не менее чем 2.250 офицерами из Козельского лагеря. Возникает вопрос, где же НКВД с 4 по 14 апреля содержал 14 польских офицеров?!
Следующая группа, с № 1937 (Тарновский) по № 2132 (Маевский) из того же этапа, если верить данным немецкой эксгумации, была расстреляна уже в районе 4 апреля. К этому времени в Козьих Горах сотрудники НКВД должны были расстрелять 4 польских этапа общим количеством примерно в 400 человек. Останки Генриха Анджеевского (№ 4110) были обнаружены, если верить эксгумационному списку, вообще не в могиле № 1, где покоились его товарищи по этапу, а в могиле № 7!
Подобная ситуация в случае расстрела польских офицеров сотрудниками НКВД было просто исключена. Только немцы имели реальную возможность расстреливать в Козьих Горах польских офицеров, доставленных из Козельска одним этапом с интервалами в несколько дней и даже недель! Однако это не помешало Зоре утверждать, что польские офицеры в Катынском лесу были расстреляны сотрудниками НКВД.
Заметим, что даже последовательное и поэтапное совпадение фамилий в списках не может быть весомым аргументом в вопросе однозначного установления виновника расстрела в Катынском лесу. Постараемся доказать это утверждение. Примем за истину версию комиссии Бурденко. В этом случае расселение польских офицеров весной 1940 г. по жилым баракам лагерей «особого назначения» НКВД и формирование рабочих бригад шло по мере поступления в эти лагеря конвойных этапов с военнопленными поляками. Не вызывает сомнений, что весь этот процесс осуществлялся по спискам—предписаниям НКВД. Это гарантировало сохранение компактных групп польских офицеров в рамках этапов, в составе которых они были отправлены из Козельского лагеря.
Немцы, большие любители порядка, захватив в июле 1941 г. лагеря «особого назначения», вряд ли бы стали ломать четко налаженную систему жизнедеятельности этих лагерей, сформированную НКВД. Это подтверждает хотя бы такой факт. В некоторых оккупированных областях СССР нацисты оставляли функционировать колхозы, как наиболее эффективные хозяйства по снабжению продовольствием вермахта.