Поляки в декабре 2010 г. весьма благожелательно приняли российского президента. Аналогично в Варшаве принимали Генерального секретаря ЦК КПСС М.Горбачева, а в августе 1993 г. – президента России Б.Ельцина. Однако после «теплых» встреч поляки предъявили СССР, а впоследствии и России ряд претензий.
   Заметим, что в декабре 2010 г. польский президент Коморовский демонстрировал Дмитрию Медведеву президенту полное взаимопонимание. Коморовский даже заявил о конце застоя в польско-российских отношениях. Однако, распрощавшись с Медведевым, он вылетел в Вашингтон. Там, во время беседы с президентом США Бараком Абамой польский президент заявил, что Польша не готова к «перезагрузке» отношений с Россией. «Когда живешь бок о бок с кем-то на протяжении тысячи лет, невозможно перестроить все прошлые отношения одним нажатием кнопки «перезагрузка». Мы не готовы полностью перезагрузить и стереть тысячу лет неспокойных отношений с россиянами».
   По мнению Коморовского, отношения с Россией следует строить по принципу «доверяй, но проверяй». Польша не должна сразу «входить в глубокую воду, не зная, есть ли там необходимое количество воды». Свои заявления Коморовский подтвердил действиями. Известно, что в ходе переговоров президентов Польши и США были достигнуты договоренности о том, что в Польше будет развернута американо-европейская ПрО. Это явно антироссийский шаг. Однако, видимо, наших польских «друзей» мнение России по поводу размещения американских антиракет в Польше не оченьто волнует. После таких польских сюрпризов России следует серьезно подумать, а какую неожиданность Польша может преподнести в дальнейшем?
   Следует также иметь в виду, что Польша это не только сторонники Туска и Коморовского, доброжелательно принимавшие Медведева. Почти половина поляков поддерживает Ярослава Качиньского. 8 декабря 2010 г. он на пресс-конференции так заявил, что в ходе визита российского президента «польская сторона не получила ясного ответа относительно позиции российского государства, представленной в Европейский суд по правам человека».
   Качиньский имел в виду противоречие между политической оценкой катынского преступления, провозглашаемой российском руководством и правовой, изложенной в ответе российского Минюста в Страсбург. Об этом следует рассказать подробнее. Это противоречие может стать поводов для нового обострения польско-российских отношений.
   Как известно, Россия на высшем политическом уровне признала ответственность сталинского руководства за гибель 21.857 польских граждан. Однако, российский Минюст в марте и октябре 2010 г., отвечая на иски польских родственников катынских жертв, рассматриваемые Европейским судом, сообщил, что российским «следствием достоверно установлена гибель в результате исполнения решений «тройки» 1803 польских военнопленных, установлена личность 22 из них».
   Действия «конкретных высокопоставленных должностных лиц СССР», которые обусловили гибель этих польских военнопленных, были квалифицированы следствием «по п. «б» ст. 193—17 УК РСФСР (1926 г.), как превышение власти, имевшее тяжелые последствия при наличии особо отягчающих обстоятельств. 21.09.2004 г. уголовное дело в их отношении прекращено на основании п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ за смертью виновных». Помимо этого Минюст РФ в своих ответах квалифицировал катынскую трагедию не как «преступление», а как «событие», что вызвало бурю негодования в Польше.
   Выводы российского следствия по Катынскому уголовному делу № 159 позволяют утверждать, что с правовой точки зрения возлагать на сталинское руководство ответственность за гибель 21.857 польских граждан не правомерно. В итоге противоречие между правовой и политической оценками катынского преступления ставит Россию в положение известной унтер-офицерской вдовы.
   Польские журналисты моментально уловили суть противоречия и накануне визита Медведева в Польшу задали ему вопрос по этому поводу. Ответ Дмитрия Анатольевича на этот вопрос чем-то напомнил ответы Горбачева на неудобные вопросы: «Честно говоря, я даже не очень понимаю, о какой позиции Вы говорите, что это за позиция и кто ее выражал. Что касается политических оценок, то они все мною даны. И Вы знаете, о чем я говорил».
   Прежде всего, странно, что президенту неизвестна официальная российская позиция, заявленная в Европейский суд по правам человека. Напомним, что глава российского МИДа Сергей Лавров 2 сентября 2019 г., будучи в Варшаве, заявил, что «вопросом Катынского следствия занимается лично президент Дмитрий Медведев». Ответ в Страсбург Минюст давал в октябре 2010 г. Получается, что российский Минюст не поставил президента в известность о направляемой в Страсбург официальной позиции России по Катыни?!
   Помимо этого, очевидно, что в правовом государстве, которым, согласно Конституции, является Россия, при оценке преступлений не может быть верховенства политической оценки над правовой. В противном случае это возвращает Россию в сталинские времена, когда политическая оценка преступлений была довлеющей. В годы перестройки этот подход вновь реанимировал Горбачев. Тогда, без всякого расследования, исходя только из политической целесообразности, СССР признал вину за Катынь. К сожалению, ситуация апреля 1990 г. с сугубо политической оценкой Катыни повторилась в апреле и ноябре 2010 г.
   Вызывает удивление, что президент при оценке следствия по Катынскому делу не применил критерии, которые он сам же сформулировал в отношении следствия по катастрофе самолета Леха Качиньского под Смоленском. Отвечая на вопрос относительно расследования этой катастрофы, Медведев на пресс-конференции в Варшаве заявил, что «по всякому уголовному делу должно пройти полноценное следствие, базирующееся на исследовании соответствующих доказательств». К этому он добавил, что «следователи должны досконально провести все следственные действия, все необходимые процедуры. Только в этом случае мы можем рассчитывать на объективность».
   Согласно этим критериям, с правовой точки российское следствие по уголовному делу № 159 зрения никак нельзя назвать полноценным. Но, видимо, считается, что политическая оценка Катыни в таких критериях не нуждается. Однако, не следует забывать, что Польша не оставит проблему двойственной оценки катынской трагедии. И, хотя в декабре в Варшаве поляки предпочли пока не акцентировать проблему противоречивости российский оценки катынского преступления, но в будущем эта тема несомненно «всплывет».
   С учетом вышеизложенного, необходимость в объективном и непредвзятом анализе основных аспектов и событий Катынского дела становится крайне актуальной. В нашем исследовании внимание будет сосредоточено на пяти основных событиях катынской эпопеи.
   Это: геббельсовская пропагандистская кампания 1943 года по поводу обнаружения массовых захоронений польских военнопленных в Козьих Горах-Катыни; немецкая эксгумация этих захоронений в том же 1943 г., научно-историческая экспертиза Сообщения Специальной комиссии Н.Бурденко 1944 г., осуществленная в 1988 г. польскими историками; обнаружение в декабре 1991 г. и в сентябре 1992 г. документов Политбюро ЦК ВКП(б), НКВД-КГБ СССР из «особого пакета № 1» и 14-летнее расследование Главной военной прокуратурой РФ уголовного дела № 159 «О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД в апреле – мае 1940 г.». Рассмотрим их подробнее.

Дело Геббельса живет и процветает

   Особый интерес представляют обстоятельства развертывания нацистами пропагандистской кампании по поводу захоронений польских офицеров в Козьих Горах в Катынском лесу. В известных публикациях российских историков им уделено крайне мало внимания. А они вызывают не только вопросы. Реальные обстоятельства обнаружения катынских захоронений позволили бы уяснить ряд туманных аспектов Катынского дела.
   Эта тема была рассмотрена российским публицистом и писателем Владимиром Бушиным в статье «Преклоним колена, пани…», опубликованной в минской газете «Мы и время» (№ 27—28. Июль 1993 г.). В.Бушин особо акцентирует высказывания главного нацистского пропагандиста «катынского дела» Й.Геббельса. Они позволяют понять технологию рождения «катынского дела».
   18 апреля 1943 г. министр имперской пропаганды III рейха Геббельс утверждал, что Катынское дело «идет почти по программе» (ГАРФ. ф. 1363, оп. 2, 4, д. 27 29). Не означает ли это, что в деле с самого начала все было запрограммировано? На эту мысль наводят, в частности, и сами обстоятельства выявления катынских захоронений.
   В немецкой версии утверждается, что весной или летом 1942 г., местный житель Парфен Киселев, показал катынские могилы полякам из организации Тодта, привезенным на строительные работы в Смоленск. Те, выяснив, что в могилах захоронены расстрелянные польские офицеры, поставили березовые кресты и доложили немецкому командованию. Но немцы, якобы тогда не проявили к этой находке никакого интереса (Катынь. Расстрел… С. 422).
   Тот же П.Киселев на допросе в немецкой секретной полевой полиции 28 февраля 1943 г. утверждал, что весной 1942 г. он пошел в катынский лес, где обнаружил несколько холмов, под которыми, по его мнению, были захоронены польские офицеры (Amtliches Material zum Мassenmord von Katyn. С. 26).
   В отчете секретаря немецкой полевой полиции Людвига Фосса (Voss), врученного судье доктору Конраду говорилось, что «Первое известие о массовых могилах в Катыни мы получили в феврале 1943 г. В катынском лесу были обнаружены холмики, которые при внимательном обследовании оказались делом рук человеческих».
   Однако Юзеф Мацкевич, польский журналист из Вильнюса, в своей книге «Катынь» утверждал, что в 1943 г. в Козьих горах (Косогорах) холмов на месте захоронений не было: «Показания свидетелей о том, что Косогоры давно служили местом расстрелов, было легко проверить. Поэтому немцы распорядились раскопать указанные места. Было обнаружено 11 могил, вернее рвов, поверхность которых давно слилась с поверхностью леса» (Мацкевич. Катынь. Глава 13).
   Это подтвердил и Фердинанд Гетль, председатель польского Общества писателей и журналистов, находившийся в составе первой польской делегации, вылетевшей из Варшавы в Смоленск 11 апреля 1943 года и побывший в Козьих Горах 12 апреля. В своем отчете он пишет, что: «мы… быстро научились распознавать еще не вскрытые могилы. Края их были несколько запавшими, поверхность неровной, к тому же повсюду на них были высажены маленькие сосенки, несомненно специально здесь помещенные» (Цитируется по книге В.Абаринова «Катынский лабиринт»).
   Налицо явное противоречие. Киселев и Фосс утверждают, что на месте захоронений были холмики, а Мацкевич и Гетль – что практически ровное место. Если учесть, что буквально через год, земля на месте захоронений оседает, то, согласно Киселеву и Фоссу получается, что могилы в Козьих Горах были относительно свежие. Мацкевич и Гетль настаивали на другом. В этой связи приведем еще одно свидетельство, несколько проясняющего ситуацию.
   Особого внимания заслуживает свидетельство Теофила Рубасиньского (Teofil Rubasiński). Он считается в Польше первооткрывателем катынских могил (http://www.polskatimes. pl/stronaglowna/242209,to-ja-odkrylem-groby-w-katyniu,id,t. html). Его свидетельство расценивается, как важнейшее подтверждение расстрела польских военнопленных сотрудниками НКВД в Катынском лесу.
   В 1941—42 гг. Рубасиньский служил кузнецом в немецком ремонтно-восстановительном поезде № 2005 («Bauzyg 2005»), дислоцировавшемся в Смоленской области недалеко от станции Гнездово. По рассказу Рубасиньского в конце марта 1942 г. к работавшим в поезде полякам подошла местная полька и сообщила, что в Козьих Горах захоронены три с половиной тысячи расстрелянных польских офицеров. В качестве доказательства своей правоты женщина принесла полякам офицерскую фуражку подпоручика пехоты по фамилии Качмарек (Kaczmarek) из города Владимира-Волынского.
   Якобы тот с криком «Jeszcze Polska nie zginęła!» выбросил ее в момент пересадки из поезда в машину. НКВД искало фуражку, но местные жители ее спрятали и отдали польке.
   Фуражку поляки отдали начальнику поезда немцу Заунеру, который вскоре сообщил им, что Советы возили из Гнездово поляков на расстрел в Козьи Горы. Однако не все поляки поверили этой информации. В ближайший выходной день Рубасиньский с Зигфридом Муселяком (Zygfryd Musielak) и Яном Ваховяком (Jan Wachowiak) отправились искать трупы расстрелянных польских офицеров. Указанная женщиной территория была огорожена, но они сумели проникнуть внутрь и сразу же обнаружили хорошо заметную четырехугольную насыпь, оказавшуюся братской могилой. В ней на небольшой глубине лежали трупы, но не в польских, а в румынских, эстонских и литовских мундирах.
   На обратном пути Рубасиньский с друзьями встретили местного жителя Парфена Киселева, который за сигарету показал им «польскую» могилу, находившуюся на той же огороженной территории примерно в 800 метрах от первой братской могилы. Она была больше первой по площади и также заметно возвышалась над окружающей местностью. Земля была еще мерзлой и буквально после пары ударов киркой показались тела польского майора и капитана. Вид у них был страшный, но мундиры и знаки различия на трупах польских офицеров были «в очень хорошем состоянии». (To był straszny widok. Mundury i dystynkcje zachowały się jednak w bardzo dobrym stanie).
   Рубасиньский с товарищами над обнаруженным польском захоронением установили березовый крест, потом другой. Рубасиньский убежден, что поляков расстреляли Советы. Однако, по свидетельству немецкого полковника Аренса, которое приводится ниже, березовый крест в Козьих горах находился не на небольшом возвышении, как утверждает Рубасиньский, а на «кургане». Этот крест Аренс видел не в марте 1942 года, а в конце 1941 года, когда земля покрылась снегом. В этом случае возникает вопрос, кем, когда и где был установлен крест, который видел Аренс? И можно ли утверждать, что захоронения, выявленные Рубачиньским, были вскрыты немцами в 1943 г.?
   Отметим также, что согласно немецким «Amtliches Material…» захоронения в Козьих Горах были тщательно замаскированы сотрудниками НКВД, для чего их поверхность сровнена с окружающей местностью, а на самих могилах посажены молодые хвойные деревца. Возникает вопрос: если захоронения не возвышались над поверхностью и были замаскированы, то какие захоронения открыл Рубасиньский весной 1942 г., если он говорит о хорошо заметных возвышениях?
   Весной 1942 г. мундиры на трупах, обнаруженных Рубасиньским, были в отличном состоянии. Что же касается их страшного вида, то специалисты говорят, что даже месяца с небольшим достаточно для того, чтобы покойник, захороненный без гроба, внушал ужас. Эти признаки в большей степени свидетельствуют о том, что захоронения, найденные Рубасиньским были достаточно свежими. Но, оставим оценки экспертам.
   Как видим свидетельство Рубасиньского неоднозначно. Тем не менее, оно, казалось бы, безоговорочно обвиняет НКВД. Особенно ситуация с фуражкой подпоручика Качмарека, которую искали НКВДдисты. Но эта фуражка в 1942 году почему-то убедила не всех поляков, работавших в немецком поезде. видимо, кто-то из поляков знал, что Рубасиньский одно время носил фамилию Кочмарек. Весьма странное совпадение в ситуации, которую описывает Рубачиньский. Одним словом, со свидетельством Рубачиньского, не все так просто, как кажется.
   Достаточно странной представляется и реакция немца, непосредственного начальника поляков из «Bauzyg 2005», заинтересовавшегося беседой своих подчиненных с неизвестной местной жительницей. Услышав про расстрелянных вблизи Гнездово польских офицеров, он не стал вдаваться в подробности, а сразу же поспешил успокоить своих коллег-поляков: «Ваши офицеры сидят в немецких офлагах и вернутся домой, когда кончится война».
   Отметим также, что по утверждению Рубасиньского трупы польских офицеров были присыпаны лишь небольшим слоем земли. Напомним, что рядом с захоронениями поляков находилась госдача НКВД, в которой по утверждению бывшего сотрудника Калининского УНКВД Петра Климова «в то время, когда был расстрел поляков, и после этого здесь, в Смоленске, в Козьих горах, бывали Каганович Л.М., Шверник, еще помню, глушили на Днепре рыбу. Отдыхал в Козьих горах еще Ворошилов К.Е.» (Жаворонков. О чем молчал Катынский лес… С. 111).
   Можно представлять советских руководителей «монстрами», что постоянно делают защитники немецко-польской версии, но одно очевидно. Многотысячное захоронение без гробов в 500 м. от правительственной дачи представляло собой своеобразную бактериологическую бомбу, не говоря уже о тяжелом трупном запахе в первые летние месяцы после расстрела.
   Известно, что в СССР весьма внимательно следили за экологической обстановкой, в которой отдыхали члены Политбюро и ЦК ВКП(б). Медперсоналу, давшему согласие на отдых в подобном антисанитарном месте членов Политбюро, такая ситуация грозила уголовным делом по статье 58—8 УК РСФСР «Террористический акт» с соответствующими последствиями. Да, и сами руководители не пошли бы на это. Разве в Советском Союзе было мало заповедных дач?
   Кстати, в официальном немецком отчете утверждается, что трупы польских офицеров были захоронены на глубине не менее 1,5 метра. Но и это не могло быть препятствием для трупного запаха жарким летом 1940 г. Помимо этого вновь возникает вопрос, какие же могилы открыли Рубасиньский с товарищами, если в обеих найденных ими могилах трупы находились практически на поверхности?
   Профессор судебной медицины Ф.Гаек из Праги акцентировал внимание на зловонном трупном запахе из катынских захоронений. В «Катынских доказательствах» он писал о невозможности нахождения «оздоровительного учреждения» рядом с массовыми захоронениями. «Такое большое количество трупов было покрыто слоем песка толщиной всего около 1,5 метров, зловоние тысячи разлагающихся тел должно было обязательно распространяться в лесу» (Гаек. С.15).
   Ужасный трупный запах в Козьих горах отмечали многие из очевидцев, побывавшие там в 1943 г. Трупный запах в местах массовых захоронений может присутствовать десятки лет. Военный прокурор Анатолий Яблоков, участник эксгумации захоронений в Медном под Калининым в 1991 году, рассказывал корреспонденту газеты «Сов. секретно» Владимиру Воронову о том, что: «Когда вскрыли, там был жуткий трупный запах, словно лежали тела совсем «свежие», только начавшие разлагаться… Мы так пропитались трупным запахом, что в течение нескольких месяцев, когда ехали в электричке, люди в ужасе от нас шарахались и выбегали из вагонов». Это через 50 лет, а что было в Козьих Горах летом 1940 г.?
   Установлено, что немецким властям о польских захоронениях в Катыни было известно еще в конце 1941 г. или начале 1942 г. Сошлемся на протокол допроса Нюрнбергским трибуналом полкоавника Фридриха Аренса (Friedrich АRENS), командира 537 полка связи вермахта, дислоцировавшегося в 1941—1943 гг. в районе Козьих Гор.
   На допросе Ф.Аренс показал, что: «Вскоре после того, как я прибыл (Аренс прибыл в Козьи Горы 30 ноября 1941 г. Уточнение – В.Ш.), земля покрылась снегом, один из моих солдат показал мне, что вот место что-то типа кургана, на котором был березовый крест. Я видел этот березовый крест. В течение 1942 года мои солдаты твердили мне, что предполагается, в наших лесах имели место бои. Но сначала я не придал этому никакого значения. Однако, летом 1942 года эта тема упоминалась в приказе генерала фон Герсдорфа (Rudolf-Christoph von Gersdorff). Он сказал мне, что также слышал про это» (http//katyn.codis.ru/ nurkatyn.htm).
   Ситуация несколько прояснилась после вопросов помощника прокурора со стороны СССР Л.Н.Смирнова. Он спросил Аренса: «Скажите, пожалуйста, почему Вы начали эксгумацию этих массовых захоронений только в марте 1943-го, хотя обнаружили крест и узнали о массовых могилах уже в 1941-ом?».
   АРЕНС: «Это была не моя забота, а дело армейской группировки. Я уже Вам говорил, что в течение 1942 эти рассказы стали более реальными. Я часто слышал про это и обсуждал это дело с полковником фон Герсдорфом, начальником разведки группы армии «Центр», который уведомил меня, что знает все про это дело, и что на этом мои обязанности заканчиваются. Я доложил о том, что слышал и видел…».
   СМИРНОВ: «Я понял. А теперь скажите мне, при каких обстоятельствах или хотя бы когда Вы впервые нашли этот крест в роще?».
   АРЕНС: «Я не могу назвать точную дату. Мои солдаты мне рассказывали про него, и, случайно проходя в том месте где-то около начала января 1942-го, хотя это могло быть и в конце декабря 1941-го, я увидел крест, возвышающийся из снега».
   СМИРНОВ: Это означает, что Вы его видели уже в 1941 или, по крайней мере, в начале 1942?»
   АРЕНС: «Я только что дал такие показания». (http// katyn.codis.ru/nurkatyn.htm).
   К сожалению, представитель советского обвинения Смирнов не заинтересовался ролью начальника разведки группы армии «Центр» фон Герсдорфа в Катынском деле. Без реакции Смирнова осталось упоминание Аренса о приказе фон Герсдорфа по поводу катынских захоронений. В итоге ряд важных вопросов Катынского дела остался невыясненным.
   Тем не менее, вышесказанное свидетельствует о том, что нацисты в начале 1942 г. а, вероятнее всего, уже в конце 1941 г. знали о захоронениях в Козьих Горах, как высказался полковник фон Герсдорф – «все». Кстати, упомянутый Ф.Гетль в отчете о посещении Катыни писал, что согласно информации, сообщенной ему «д-ром Грундманом из отдела пропаганды управления Генеральной Губернией… в местности, называющейся Козьи Горы, немецкая армейская разведка открыла огромные братские могилы, в которых лежат убитые польские офицеры» (Цитируется по книге В.Абаринова «Катынский лабиринт»). Так кто же обнаружил захоронения в Козьих горах: немецкая полевая тайная полиция или армейская разведка во главе с фон Герсдорфом?
   Ясно одно, что ссылка нацистов на «местных жителей» в 1943 г. служила им лишь прикрытием. Это свидетельствует о том, что немцы имели непосредственное отношение к катынскому преступлению и планировали использовать его в своих интересах. Весной 1943 г. время «катынской операции» настало. После Сталинграда, когда ситуация на Восточном фронте для немцев стала ухудшаться, у «нацистского руководства» возникла идея, используя «катынскую карту», не только нанести «мощный» пропагандистский удар не только по Советам, но и по антигитлеровской коалиции в целом.
   Вероятно, «добро» на «катынскую операцию» давал лично Гитлер. 13 марта 1943 г. он прилетал в Смоленск и встречался с начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем, офицеры которого уже работали на раскопках в Козьих Горах и готовили первичные пропагандистские материалы по Катынскому делу. 6 апреля 1943 г. на совещании по катынскому вопросу в Министерстве имперской пропаганды акцентировалась роль полковника Веделя (ГАРФ. ф. 1363, оп. 2, 4, д. 27 29). Спустя полгода Гитлер присвоил Х.фон Веделю звание генерала (http://militera.lib.ru/ memo/german/below/04.html).
   Ровно через месяц после визита Гитлера, 13 апреля 1943 года «радио Берлина» передало: «По сообщению из Смоленска, местные жители известили немецкие власти о существовании там места массовых казней, где ГПУ было убито 10 тысяч польских офицеров…» (В.Бушин. «Преклоним колена, пани…»). В то же время в официальном сборнике документов «Катынь. расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни. Документы» приводится следующий текст сообщения Берлинского радио: «Из Смоленска сообщают, что местное население указало немецким властям место тайных массовых экзекуций, проведенных большевиками, где ГПУ уничтожило 10 000 польских офицеров…»..
   Надо учитывать, что текст сообщения в сборнике «Катынь. расстрел…» переведен с польского языка (из сборника документов «Zbrodnia katynska w swietle dokumentow». London, 1980. S. 85), т. е. немецкий текст переводился дважды: на польский, а затем на русский. Известно, что при двойном переводе неизбежны неточности. Наши попытки найти в российских архивах оригинальный немецкий текст сообщения «радио Берлина» от 13 апреля 1943 г. не увенчались успехом.
   Возникает вопрос, к чему такая скрупулезность? Смысл в текстах сообщения фактически один и тот же. Различия в текстах несущественные, за исключением одного. В варианте В.Бушина жители «известили», а в сборнике «указали» немецким властям места массовых казней. Это имеет не только разный смысл, но и предполагает разную историю разворачивания первоначальных событий в Катынском деле. Соответственно, анализируя немецкую версию обнаружения захоронений в Катыни, это различие приобретает особое значение.
   Начнем с того, что сообщение «радио Берлина» не было началом Катынского дела. Напомним, что еще в феврале 1943 г. были осуществлены частичные раскопки захоронений в Катыни-Козьих горах и немецкая тайная полевая полиция начала официальные следственные действия. 6 апреля 1943 г., как отмечалось, в Министерстве имперской пропаганды по вопросу катынских захоронений состоялось совещание, на котором о ситуации доложил майор Бальцер.
   Майор сообщил о том, как были обнаружены могилы в Катынском лесу. «Случайно(!) обер-лейтенант полевой полиции группы армий «Центр» догадался (!) о том, что там, по-видимому (!), лежат горы трупов, а именно в том месте, где находятся два березовых креста, которые были поставлены там год тому назад двумя поляками, которые нашли трупы при проведении раскопок. На этом месте, которое заметно благодаря молодым посадкам сосен, теперь проведены раскопки и установлено, что там лежат слоями в 9—12 человек один над другим великое множество преимущественно или почти исключительно польских офицеров».