«Никогда я так не радовался голосу Мартины Левин, как сегодня утром!»— подумал Брюс, относя трусики Натали в бак с грязным бельем.

11

   Силуэт человека с металлическим лязганьем проехал в глубине коридора. Надев шлем и защитные очки, она заняла позицию, сосредоточилась, чтобы как следует почувствовать все точки опоры для руки на прикладе, оценила собственную хватку, подумала о предстоящем движении пальца на спусковом крючке. Потом подняла руку на уровень мишени. Надо найти равновесие между ней и прицелом и выстрелить. Мобилизовать тело и ум, чтобы бить точно в центр.
   Она сделала пять выстрелов и нажала на кнопку, чтобы вернуть бумажную мишень. Пять пуль в голову, в том числе три— точно по центру. Она сняла свой трофей, скомкала в шарик, прежде чем отправить в корзину, потом укрепила на держателе новую мишень. Отправила и ее в конец коридора, вынула гильзы из барабана своего «руджера СП 101», перезарядила его и повернулась к мишени, на сей раз держа револьвер обеими руками. Выстрелила еще пять раз с перерывом в две секунды между выстрелами, и, когда мишень вернулась, Алекс Брюс увидел, что дырки от пуль образовали на «портрете» треугольник.
   Брюс уже какое-то время стоял за ее спиной и думал, что она знает об этом. Хотела ли она показать ему, что является асом гашетки, или действительно ей нужно было о чем-то с ним поговорить? Все кабинки были заняты. Он крикнул: — Капитан Левин!
   Она обернулась, поставила револьвер на предохранитель и спрятала его в кобуру на поясе. Она была одета, подобно ему, в джинсы и сапоги. Обтягивающая бежевая водолазка. Неплохо сложена для спортсменки, но по сравнению с Тессой ей не хватало округлостей. Она улыбнулась ему и сняла шлем.
   — Здравствуйте, Алекс.
   Он пожал протянутую руку. И сказал:
   — Браво, Левин. Вы отлично стреляете.
   — Я занималась спортивной стрельбой с одиннадцати лет.
   — С отцом?
   — Нет, с инструктором в средней школе. Он впервые отвел меня в десятиметровый тир. Потом я иногда участвовала в соревнованиях.
   — Это все замечательно. Вы хотели со мной увидеться?
   — Вы, в отличие от журналистов, работаете по воскресеньям. Во всяком случае, я так думаю. Если я вам нужна…
   — Я пришел тренироваться, Левин. Кто вам сказал, что я работаю?
   — Простите, майор, я думала, что поступаю правильно. Вы говорили про эти пленки с передачами, которые надо слушать…
   Он улыбнулся и снял куртку. Сделал жест, означавший, что он предпочел бы, чтобы она села на скамейку в двух метрах от кабинок. Немного покрутил головой, чтобы расслабиться, потом позволил себе расстрелять четыре мишени. Убирая «манурин» в кобуру, он улыбнулся ей, но она никак не ответила. Он отметил, что она не стремится польстить ему, сказав, что он стреляет не хуже нее. Мгновение они молча смотрели друг на друга, потом Брюс сказал:
   — Мартина, хочешь выпить кофе?
   Они отправились в угрозыск за посылкой от Женовези. Брюс открыл ящик стола, достал магнитофон и вставил кассету. Они сели на стол, положили магнитофон между собой, и Брюс нажал «пуск»:
   «В начале шестидесятых годов философы думали, что наука о мозге не может рассказать нам ничего нового о психологии. Сегодня мы знаем, что это не так…»
   «Запретные ночи», посвященные кибернетике. Женовези скомпоновал свою пленку с конца, вернувшись во времени, чтобы выстроить отобранные отрывки. Всего пять разных кусков, прерывавшихся голосом Женовези, сообщавшего тему передачи. Усыновление детей гомосексуалистами. Музыка и культура техно. Новые холостяки. Генетически модифицированные продукты: когда тарелка вызывает страх. Левин и Брюс услышали пятерых мужчин, вроде бы разных, если не считать используемого ими словаря и определенного ритма фраз, который улавливался буквально через секунду.
   — Ты думаешь, это один и тот же человек, Алекс?
   — Вероятно. Или он обладает врожденным талантом, или использует какие-то фильтры. Есть цифровые телефоны, позволяющие менять голос и его высоту— всего вариантов двадцать.
   — Он мог бы выбрать женский голос, это придало бы остроту игре.
   — Женовези проверил все его звонки. Парень влезает в разные шкуры, но при этом хочет оставаться самим собой. Мужчиной.
   — Ему не хватает воображения!
   Он легонько хлопнул ее по спине и сказал:
   — Ты действительно очень быстро стреляешь, Мартина.
   — Ну надо же немножко повеселиться, шеф!
   У Брюса зазвонил мобильный. Он быстро поговорил, условился о каком-то свидании. Потом нажал кнопку отбоя и улыбнулся Левин.
   — Ладно, что теперь будем делать? — спросила она.
   — Сейчас встреча со специалистом по роботам. Последняя гостья Кастро, Валери Кассен. Мне только что удалось с ней связаться. Она обедает в «Багатель» с приятелем.
   — А почему надо с ней увидеться?
   — Потому что нам с Шеффером удалось наконец понять, на какие мысли нас наводят фразы Вокса.
   — На какие же?
   — Надеюсь, что Валери Кассен сможет тебе это сказать.
   — Шеффера не будет?
   — Сегодня воскресенье. Он со своими чадами.
   — Он забывает, что Вокс-то работает и по воскресеньям. Жюдит Макер умерла в феврале девяносто девятого года именно в воскресенье.
   Он восхищенно присвистнул. Левин проявила себя, перелопатив объемное досье Вокса. Сделав вид, что не обратил внимания на легкую критику в адрес Шеффера, он сказал:
   — Если точнее, то в воскресенье, четырнадцатого февраля. В День святого Валентина. Ее жених купил ей плюшевого медвежонка. Он шел к ней, чтобы вручить его. Такая вот деталь, мне из-за этого было жутко не по себе, когда пришлось задержать его по постановлению судьи. В камере он не выпускал медвежонка из рук.
   — В тот день ты и сказал по телевизору имя «Вокс».
   — С тех пор между ним и мной что-то завязалось.
   — Ас тех пор, как я вошла в дело, мы повязаны уже втроем.
   — Вчетвером, Мартина. Но могло быть и хуже. Нам— Воксу, Шефферу и мне— могла бы достаться какая-нибудь зануда. Ладно, Левин, пошевеливайся. Нам пора.
   «Жду вас в кафе-ресторане между входом и местом, где растут клематисы». По телефону голос Валери Кассен показался ему неприятно властным. Но, увидев профессора информатики, маленькую блондинку лет тридцати, сидящую на террасе на фоне зелени, Брюс переменил свое мнение. Она показалась ему прямой, симпатичной и, главное, готовой без лишних вопросов сотрудничать с полицией. Редкое качество для ученой дамы. С ней был бородач в очках, которому, казалось, тоже понравилось, что разговор перешел в допрос. Брюс сразу же определил его для себя как университетского профессора, а потом посмотрел на сосредоточенное лицо Кассен. Она несколько раз перечитала текст Вокса и сказала:
   — По-моему, тут нет никаких сомнений. Речь идет о теории, пользующейся успехом главным образом в США. Некоторые ученые, немного перевозбудившись от перспективы скорого вхождения в двадцать первый век, предсказывают беспрецедентную революцию в истории человечества. Они называют ее «the great breakthrough». «Большой прорыв», благодаря которому мы войдем в новую эпоху, но без обратного билета. Глобальное преобразование, знаменующее собой самый грандиозный эволюционный процесс с момента зарождения жизни. Они утверждают, что совокупность достижений кибернетики, нанотехнологий и искусственного интеллекта приведет нас к созданию машин, далеко превосходящих умом человека. Иными словами, способных не только овладеть всеми знаниями, накопленными человечеством к настоящему времени, но и пойти дальше, причем самостоятельно.
   — Самостоятельно?
   — Да. Потому что они будут наделены способностью самостоятельно приобретать новые знания.
   — Самообучающиеся машины?
   — Именно так. А для человечества это станет началом великого переустройства. Динозавры царили на планете, а потом исчезли, уступив место млекопитающим. Может случиться, что самое умное из млекопитающих, человек, скоро будет побежден обстоятельствами. Новый организм, не биологический, более совершенный и более эффективный, сделает его ненужным.
   — Это объясняет слова: «Мы проживаем последние часы человечества./ Мы строим то, что будет управлять нами./ Это затишье перед бурей./ Мы можем создавать своих богов». Но как разобраться с «Мы можем стать богами»?
   — Ну, что же, вот тут-то и начинается самое интересное, майор. Или же это значит, что адепты «большого прорыва» перестраиваются на полном ходу. Одно из двух.
   — Ну и?..
   — Нам предсказывают нечто иное, нежели простое вымирание. Речь идет скорее о слиянии. Вот в чем идея: человечество как биологический вид не исчезнет. Все, что есть в нем лучшего, останется, — пояснила Валери Кассен, постукивая пальцем в такт своим словам.
   Брюс нахмурился. Левин терпеливо ждала продолжения. Бородач, казалось, посмеивался про себя; безусловно, это было не первое его воскресенье в «Багатель», но ни одно из них не повторяло другие. Валери Кассен выдержала паузу и закончила с лукавым видом:
   — Просто появится возможность перекачать нашу память в чудесные машины, которые мы создадим.
   Все замолчали. Можно было услышать шаги официантов по гравию, позвякивание приборов, пение птиц, шум ветерка в ветвях деревьев. И солнце озаряло все это беззаботным светом.
   — Для чего? — спросила Мартина Левин, опередив Брюса, который вжался в свое кресло и, казалось, погрузился в бесконечные раздумья.
   — Да чтобы стать бессмертными, черт побери! — ответил бородач, сразу же обратив на себя внимание.
   Он прочистил горло, с невинным видом пожал плечами и заказал всем кофе.
   — А в ожидании этого, чтобы не слишком скучать, мы наконец-то всерьез занялись освоением пространства, — добавила Валери Кассен.
   — Вообще-то, — снова подал голос бородач, — все это— новое с примесью старого.
   — Ну почему же, Бенуа? — спросила Валери Кассен.
   — Да потому что, если вглядеться повнимательнее, отбросив весь этот технологический и апокалипсический бред, видно, что под всем этим скрывается легенда о Фаусте.
   — Да, но мы не продаем душу дьяволу в обмен на вечную молодость и власть, Бенуа. Дьявола больше нет!
   — Да почему же нет, Валери! Дьявол — это машина.
   — В легенде не было речи о том, чтобы создавать дьявола собственными руками.
   — О, ну это зависит от того, как прочитать! Дьявола нет лишь потому, что мы стали уже достаточно взрослыми, чтобы разнести все в клочья без него. Вот и все.
   — А остальное: «Животное— это машина./ Звезды — это машины», что вы об этом скажете? —) спросил Брюс, вынырнув наконец из своих размышлений.
   — Это вопрос определения, — ответила Кассен. — Вообще все, что использует энергию для производства работы или распоряжается информацией в соответствии с собственным набором логических правил, является машиной. Даже если это не создано человеком. Можно определить звезды как естественные машины, использующие собственную энергию для производства света. Немного утрируя, я могу сказать, что мозг, посылающий информацию от нейронов к нейронам, это такая же работающая машина, как компьютер.
   — В таком случае, собака также является «биомашиной»! — пояснил бородач. — Доказательство: японцы скопировали естественную модель и с прошлого года продают роботы собак, обладающие бесспорным достоинством: они не гадят на тротуарах. Чудо современности и цивилизации!
   — От этого лишь один шаг до утверждения о том, что вселенная— это гигантская машина, — сказал Брюс.
   — Вижу, вы все отлично поняли, майор, — добавила Валери Кассен.
   — Да, но остается проблема осознания, — возразил бородач. — Я знаю, что существую, но осознает ли свое существование робот?
   — Судя по всему, как только мы проникнем в тайну функционирования мозга и сможем воспроизвести его, машина естественным образом обретет эту способность.
   — Как это, Валери?
   — Ведь в конечном итоге сознание— это, может быть, всего лишь очень совершенная форма функционирования мозга. Если это так, то ее можно расшифровать. Нужно лишь время. И деньги. А в сфере наук о мозге долларов хватает.
   Они молча допили кофе. Бородач предложил выпить чего-то покрепче, аргументировав это тем, что следует торопиться, пока не вымер род человеческий. Валери Кассен и Мартина Левин выбрали коньяк, и Брюс счел своим долгом последовать их примеру. Посмотрев через бокал на деревья, он сравнил золотистый цвет напитка с цветом листьев, потом сказал себе, что настало время перейти к пленке Женовези.
   — А что, если я дам вам послушать отрывки голосов? По-моему, вы оба настроены поработать.
   — Что до меня, я— за, дружок! — ответил бородач.
   Брюс включил магнитофон, и профессорская чета, не переставая потягивать коньячок, сосредоточилась на записи. Брюс обратил внимание, что Левин не притронулась к бокалу. Она заметила его взгляд и выпила коньяк. В три глотка. Брюс представил себе, что лежит вместе с Левин в окопе, оба вооружены лазерными ружьями. На фоне пейзажа цвета крови и коньяка. Небо озаряется голубыми молниями, розовыми вспышками огня, издали доносится тревожный звук трубы. Земля содрогается. Они с Левин стреляют по роботам, стремящимся расправиться с человечеством. Он отпил глоток и признался себе, что просто слегка изменил сцену из «Терминатора-2».
   — Да, я помню этого слушателя, — сказала Валери Кассен, — Он производил впечатление человека, разбирающегося в материале. Но кроме этого…
   — Что «кроме этого»? — спросил Брюс.
   — Не знаю, что я могла бы вам сказать. Один из многих слушателей. Ночная атмосфера. Люди предаются фантазиям перед тем, как выпить ромашкового чая и лечь. А назавтра все идут на работу.
   — А мне хотелось бы послушать еще разок, — сказал бородач.
   Брюс перемотал пленку, нажал на «пуск». Посмотрел на Левин — ее лицо оставалось бесстрастным. Как у Арнольда Шварценеггера в фильме. Я стану будущим лидером восстания людей. Она станет Терминатором, пришедшим из будущего, чтобы спасти меня.
   — Я уже слышал этот голос, — сказал бородач, когда зазвучал отрывок из передачи «Генетически модифицированные продукты: когда тарелка вызывает страх».
   — Где именно?
   — Вот в этом-то и загвоздка.
   — По телевизору? — попыталась помочь Левин.
   — В кино, в театре, в метро, в университете? — вмешалась Валери Кассен.
   — На улице, в супермаркете, по радио? — спросил Брюс.
   — Но ведь это запись с радио, так? — спросил бородач.
   — Да, но я имею в виду другое радио, не «Франс-интер», — уточнил Брюс.
   — Это крутится у меня в голове. Звучит в ушах. Ах ты, боже мой, ну конечно! По телевизору, вот где. Да, да, по телевизору.
   — Ты что, смотришь телевизор, Бенуа? «Арт»?
   — Нет, «Арт» я не смотрю. Я смотрю каналы, где показывают американские сериалы.
   — Это что-то новенькое, Бенуа.
   — Ничего нового. Меня всегда привлекала поп-культура. Это помогает расслабиться.
   — Она не так уж плоха!
   — Все, вспомнил! Сериал называется… «Тротуары Лос-Анджелеса». И я почти уверен, что этот голос принадлежал главному герою. Дэну Роджерсу, лейтенанту полиции Лос-Анджелеса. Красивый парень, забавный, умный, но, по мнению его девушек, чересчур зацикленный на своей работе.
   — Бенуа! В жизни бы не подумала, что ты смотришь такую бредятину!

12

   Клуб, где играют японскую музыку техно. Лейтенант Дэн Роджерс, немного похожий на Брэда Питта, танцует с роскошно сложенной рыжеволосой девушкой. Пучки лазерного света скользят по морю людских голов. Камера снимает вид сверху, затем резко ныряет вниз. Роджерс обнимает девушку, что-то шепчет ей на ухо. Она откидывается назад и дает ему пощечину. Роджерс потирает щеку, издает восхищенный свист, потом расплывается в улыбке. Девушка нервно танцует, резко останавливается. Неподвижно стоит среди погруженной в транс толпы. Крупный план— ее глаза, полные слез. Камера отъезжает, мы видим спину Роджерса, который приветствует охранника клуба и выходит. На часах — половина шестого.
   Дэн Роджерс садится в машину. Достает из бардачка пистолет, закрепляет его на поясе, надевает куртку, трогается. Голос с азиатским акцентом, звучащий из динамика, дает понять, что ему предстоит встреча с коллегой в чайном домике в китайском квартале.
   Роджерс паркуется, поднимается по лестнице, над которой мигает неоновая вывеска «Птичий рай».
   Роджерс входит в просторное помещение, где за столиками сидят одни китайцы. Все выглядит мирно: игроки в маджонг пьют чай. Камера скользит по птицам в клетках, висящих под потолком. Посетители приходят со своими клетками, ставят их на столики. Роджерс подходит к невозмутимому метису:
   — Держу пари, что ты никогда еще не вставал так рано, Роджерс.
   — Не твое дело! Так что у нас?
   — Спроси у канарейки.
   Роджерс корчит гримасу. Метис улыбается, незаметно показывает на клетку. Роджерс берет маленькое зеркальце, укрепленное на дне клетки. Пользуясь им, как зеркалом заднего вида, он наблюдает за группой мужчин за одним из столиков. Один из них протягивает какой-то конверт другому, лет сорока, в очках, тот прячет его в карман куртки, поднимается и берет клетку.
   Роджерс в упор смотрит на метиса и говорит:
   — Держу пари, ты никогда еще не вставал так быстро, Ли.
   Рука Роджерса на кобуре. Широко раскрытые глаза Ли. Роджерс встает, поворачивается, в руке у него револьвер.
   —Полиция Лос-Анджелеса! Не двигаться!
   Сорокалетний мужчина выкрикивает приказ по-китайски. Два его сообщника вытаскивают пистолеты, Роджерс убивает одного из них наповал выстрелом в лоб, бросается на пол. Обменивается взглядами с Ли, лежа под столом. Крики, толкотня. Крупным планом— перепуганные птицы. Роджерс перекатывается под столом, стреляет еще раз, убивает второго.
   По лицу Роджерса катится пот, рубашка забрызгана кровью китайца. Он кричит:
   — Ложись! Все на пол!
   Выстрелы. Еще одна группа клиентов с воплями разбегается.
   Сорокалетний мужчина открывает свою клетку. Достает из двойного дна пакетик с белым порошком, который прячет под курткой, и пистолет. Третий китаец вытаскивает из-за скамейки пистолет-пулемет. Перестрелка, трое посетителей убиты. Ли и Роджерс стреляют, лежа на полу. Убит третий китаец.
   Сорокалетний мужчина бежит по лестнице. Роджерс гонится за ним. Китайские фонарики, подвешенные к столбам на улице, отбрасывают красные тени. Человек бежит в ту сторону, откуда восходит солнце. Дэн Роджерс стреляет. Китаец спотыкается, прижимает к правому бедру руку с пистолетом, падает на столик, за которым группа людей ест лапшу. Направляет оружие на Роджерса, тот стреляет первым и убивает его.
   Лейтенант встает на колени, распахивает куртку на убитом. Пакет с порошком залит кровью. Крупным планом: на плечо Роджерса опускается рука.
   — Ты так и останешься ковбоем, бедный мой Роджерс, — говорит Ли, похожий на раздраженного философа.
   Он от души смеется. Странно, рот его при этом остается закрытым.
   — Стоп! — крикнул директор студии. — Что с тобой происходит, Нгуен?
   — Это совершенно идиотская реплика, — ответил артист-азиат, продолжая смеяться.
   — Может быть, но актер, играющий Ли, произносит именно это.
   — «Ты так и останешься ковбоем, бедный мой Роджерс», — кривляется Нгуен. — Нельзя это как-то переделать?
   — Да, правда, это как-то глупо, — подал голос Жюльен Кассиди.
   — И ты туда же, Кассиди!
   — Слушай, не так-то легко влезть в шкуру Дэна Роджерса в таких условиях!
   — Ребята, мы дублируем телесериал. Это вам не последний фильм с Робертом Де Ниро.
   — О! Это полностью содрано с фильмов Джона Ву, — сказал Нгуен.
   — Содрано это или нет, но оживлять такие диалоги чертовски трудно, — настаивал Кассиди.
   — Ну что ж, попроси технического совета у полицейских, которые пришли тебя допрашивать, дорогуша, — сказал директор студии, снял наушники и включил освещение.
   Алекс Брюс и Виктор Шеффер, неподвижно стоявшие в разных углах маленькой студии, смотрели на Жюльена Кассиди. На заднем плане по-прежнему шел фильм, но без звука, текст появлялся на суфлере в виде субтитров; Дэн Роджерс стоял перед чрезмерно упитанным и чрезмерно возбужденным мужчиной. Вероятно, это был его шеф; с его губ слетали неслышные реплики.
   Они устроили ему «вызов на ковер». Кассиди ввели в просторный кабинет патрона, действительно затянутый ковром, усадили его в старинное кожаное кресло. Он выглядел куда менее спокойным, чем судебный психолог. То так, то этак скрещивал ноги, руки, переводил глаза с окна, за которым виднелась Сена, на лицо Дельмона, задерживал взгляд на цоколе лампы в виде черепа и на магнитофоне. Парочка Брюс — Шеффер расхаживала взад и вперед на почтительном расстоянии, образуя основание треугольника, вершиной которого служило бесстрастное лицо шефа уголовной полиции, а актер сидел как бы внутри него.
   — Ты слишком часто путаешься у нас под ногами, Кассиди, чтобы считать это простым совпадением, — начал Шеффер.
   — Объясните мне, что происходит, и тогда, может быть, я смогу вам ответить.
   Дельмон нажал кнопку «пуск», включив пленку Женовези. Когда запись закончилась, он нажал на «стоп», закурил. Крышечка его зажигалки сухо щелкнула в тишине кабинета.
   Наконец Кассиди вздохнул, провел рукой по затылку и сказал:
   — Я оставил все это себе, потому что от этого зависела репутация «Запретных ночей».
   — Что «все это»? — вмешался Брюс.
   — По просьбе Майте Жуаньи я с некоторых пор «разогревал» передачу. Я звонил и менял голос. Иногда, если дело не раскочегаривалось, я изображал разных слушателей. .. .
   — Чем докажешь, что она просила тебя об этом?
   — Двумя квитками об оплате, суммы там больше, чем за чтение романа. И она вам подтвердит, если захочет.
   — Что значит: «если захочет»?
   — Вряд ли ей будет приятно сознаться, что она организовывала звонки слушателей.
   — Чем она это мотивировала?
   — Изабель начинала задумываться к переходу на телевидение. Жуаньи боялась, что она уйдет с радио и бросит ее. Она хотела, чтобы каждая передача была удачнее предыдущей. Это был бег против времени, ей не хотелось ничего оставлять на волю случая.
   — Как ты готовился к передачам? Читал книги? — спросил Брюс.
   — Майте давала мне материалы, мы обсуждали то, что она хотела услышать.
   — Тебе что-то говорит слово «Айдору»?
   — Это название английского романа. Мне его дала Изабель.
   — Зачем?
   — Он ей понравился. Она любила обсуждать со мной книги.
   — Об этой книге вы тоже разговаривали?
   — Нет, я не стал, потому что она показалась мне скучной.
   — Почему?
   — Я вообще не люблю научную фантастику.
   — Вернемся к передачам. У Майте Жуаньи были конкретные идеи?
   — Да, всегда.
   — Тебе не хотелось самому предложить ей какие-то темы?
   — Нет. Хозяйкой была она.
   — А передача о кибернетике?
   — Последняя. Так что?
   — Она вдохновила тебя больше, чем остальные.
   — Не совсем так. Я позвонил от лица потенциального слушателя, как делал обычно.
   —Нет, на этот раз все было серьезнее.
   — Может быть. Люди, которые надеются, что будущее будет интереснее, чем то время, в котором мы живем, вообще более масштабны.
   — Объяснись, Кассиди, — сказал Шеффер. Что это значит по— простому?
   — Это мечтатели. По-моему, они трогательные.
   — А ты тоже мечтаешь? — продолжал Шеффер.
   — У меня нет времени, инспектор. В моей профессии восемьдесят процентов безработных.
   — Ну так вот, Кассиди, у меня есть подходящая роль для тебя, — сказал Шеффер, протягивая ему лист бумаги. — Продекламируй-ка это с выражением, а?
   Кассиди взял бумагу и прочел про себя текст, не выказав никаких эмоций. Брюсу пришла в голову одна мысль. Он подошел к столу и нажал на клавишу «пуск».
   — Зачем вы меня записываете?
   — Да так, есть идея, — ответил Брюс. Кассиди открыто взглянул в лицо Дельмону и начал читать, обращаясь к нему как к партнеру. Брюсу показалось, что голос актера заполняет все пространство кабинета. Он уже не был ни Дэном Роджерсом, ни Жюльеном Кассиди:
   — «Вспомни о „Дип Блю“./ Все взаимосвязано./ Мы можем создавать своих богов./ Мы можем стать богами./ Мы строим то, что будет управлять нами./ Это затишье перед бурей./ Ум должен лишь обрести совесть./ Мы проживаем последние часы человечества./ Животное— это машина./ Звезды— это машины./ Вселенная — это машина».
   — Еще раз, — приказал Дельмон.
   Кассиди бросил на него удивленный взгляд, но послушно начал сначала. Закончив, он помешкал, словно ожидая, что его попросят повторить в третий раз, но, поскольку все молчали, положил листок на стол. Прошла целая минута, потом Кассиди спросил:
   — А что это за текст?
   — А по-твоему? — ответил вопросом Шеффер.
   — Какое-то стихотворение, переведенное с английского?
   — Почему с английского?
   — Звучит, как стихи, но не рифмуется. Я и подумал, что это, наверное, перевод.
   — По-английски это тоже не рифмуется, — сказал Брюс. — Я пробовал. Ты любишь стихи?
   — Конечно. И вообще все хорошие тексты. И, честно говоря, даже маленькие диалоги в сериалах. Главное — это работать. Нельзя плевать в колодец.