И все-таки он ничего такого не сделал. Он знал, что причиной его бездеятельности является по сути дела желание вырваться из этой изоляции. И как бы он не ненавидел людей, он все же позволял им прокладывать путь. Теперь встреча была неминуемой. А вот сможет ли он снова пребывать среди людей?
Он провел несколько месяцев среди гидрян, а потом, понимая, что не сможет ничего добиться, сел в капсулу и полетел туда, где его ждал корабль.
На корабле он произвел манипуляции, которые должны были вернуть его на Землю. Когда о увидел на отполированной поверхности свое отражение, оно поразило его. Он заметил на своем лице новые морщины, которые не удивили его, а вот странные чужие глаза насторожили. Мышечное напряжение, подумал он. Он окончил програмировать свое возращение и отправился в лечебное помещение, где заказал микстуру «Дп-сорок» для нервной системы, горячий душ и хороший массаж. Когда он вышел оттуда, то глаза его так и остались странными, а кроме того начался нервный тик. От тика он избавился довольно легко, а вот глаза такими и остались.
Собственно, в них нет выражения, сказал он себе. Такое впечатление производят веки. Мои веки набрякли из-за того, что мне так долго пришлось дышать замкнутым в скафандре. Это пройдет. У меня было несколько трудных месяцев, но теперь все позади.
Корабль пил энергию от ближайшей из предназначеной для этой цели звезд. Указатели шевелились в ритме работы подпространственных двигателей, и Мюллер в своем пластико-металлическом контейнере был выброшен из мира Гидры на одну из самых коротких трасс. Но несмотря на перемещение в подпространстве какое-то абсолютное время должно было пройти, пока корабль как игла пронзал континиум. Мюллер читал, спал, слушал музыку и забавлялся сексатором, когда в нем возникало такое желание. Он говорил себе, что лицо его только кажеться застывшим, но после возвращения на Землю ему, наверное, не помешает небольшое преображение. Эта экспедиция оказалась такой, что он постарел на несколько лет.
Делать ему было нечего. Корабль вышел из под подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли. Зажглись контрольные огоньки на пульте связи. Ближайшая станция космического движения требовала, чтобы он сообщил свои координаты. Он приказал мозгу корабля передать надлежащие сведения.
— Выровняйте скорость, мистер Мюллер, — попросил диспетчер движения,
— и мы пришлем к вам пилота, который доставит вас на Землю.
И этим тоже занялся мозг корабля.
Перед глазами Мюллера возник медный шар службы контроля движения. Достаточно долго он плавал перед ним, пока корабль не догнал его.
— У нас для вас сообщение, переданное с Земли, — сообщил диспетчер. — Говорит Чарльз Бордман.
— Давайте, — сказал Мюллер. Экран заполнило лицо Бордмана. Лицо розовое, свежевыбритое. Бордман улыбнулся и протянул руку.
— Дик, — сказал он. — Господи, какая радость, что я тебя вижу! Мюллер включил осязательный аппарат и сквозь экран пожал запястье руки.
— Привет, Чарльз. Один шанс из шестидесятипяти, верно? Ну, так я возвращаюсь.
— Что мне передать Марте?
— Марте? — Мюллер задумался. Ага, это та голубоволосая девушка… узенькие бедра и остренькие грудки. — Да, передай ей привет. Скажи, мне было бы приятно увидеться с ней сразу после посадки. Секссаторы не доводят до такого безумия.
Бордман фыркнул от смеха, словно услышал шикарную шутку. Потом резко изменил тон и спросил:
— Хорошо получилось?
— Безрезультатно.
— Но ты наладил контакт?
— Пожил среди гидрян, конечно же. Они меня не убили.
— Но относились враждебно?
— Меня не убили.
— Да но…
— Но я все-таки жив, Чарльз. — Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. — Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне, но не произнесли ни слова.
— Может, они телепаты?
— Я не знаю, Чарльз. Бордман какое-то время молчал.
— Что они с тобой сделали, Дик?
— Ничего.
— Не сказал бы.
— Я просто устал от полета, — заявил Мюллер. — Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать номальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.
— Это настроение отражается на твоем радио, Дик.
— Что?
— Тебя слышно слишком громко, — пояснил Бордман.
— Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чальз, что общего имеет это с настроением?
— Не спрашивай меня, — ответил Бордман. — Я только пытаюсь понять, что это ты так раскричался на меня.
— Я не кричу! — крикнул Мюллер. Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение с контрольной станции, что пилот готов и ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей.
Снимая шлем он сказал:
— Меня зовут Лес Кристиансен, мистер Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, если скажу, что мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Если вы не сочтете это за навязчивость, то я был бы счастлив, если бы вы рассказали хоть о некоторых… необычных впечатлениях… из вашего…. вашего…
— Пожалуй, я могу рассказать не очень-то много, — вежливо отозвался Мюллер. — Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее должны были демонстрировать, но…
— Вы позволите мистер Мюллер, если я присяду на минуточку?
— Милости прошу. Вы их видели… это высокие худые создания с плечами…
— Мне как-то не по себе, — сказал Кристиансен. — Не могу понять, что это со мной. — Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. — Наверное я расхворался…
Он упал в кресло и скорчился, закрыв голову руками. Мюллер беспомощно огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера.
Сдавленным голосом он спросил:
— Куда мне?
— Вон в те двери. Он поспешил в туалет и закрылся. Мюллер к своему удивлению услышал, как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и Кристиансен пробормотал:
— Вы не могли бы подать мне мой шлем? Мюллер протянул ему шлем.
— Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Надеюсь, я не приволок с собой какую-нибудь заразу.
— Я не болен. Я просто чувствую себя паршиво. — Кристиансен надел шлем. — Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустиите меня, мистер Мюллер! Мне так страшно…
Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции.
Потом включил радио.
— Пока что не присылайте другого пилота, — сказал он диспетчеру. — Кристиансен как только снял шлем, сразу заболел. Может я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.
Диспетчер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в медицинский кабинет, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера появилось важное темношоколадное лицо врача станции контроля движения.
— Это очень странно мистер Мюллер, — сообщил он.
— Что именно?
— Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг поверке Кристианесена и тоже ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он мне сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его схватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболичесского паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.
— И часто с ним бывают такие приступы?
— Никогда, — ответил доктор. — Я хотел бы в этом разобраться. Я могу сейчас посетить вас?
Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и когда отлетел от корабля Мюлера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема, скафандра и немедленно начал программировать корабль на приземление. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, словно Мюллера вообще не было. С окаменшим лицом и плото сжатыми губами он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное я страшно мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.
Посадка прошла нормально.
Он провел несколько месяцев среди гидрян, а потом, понимая, что не сможет ничего добиться, сел в капсулу и полетел туда, где его ждал корабль.
На корабле он произвел манипуляции, которые должны были вернуть его на Землю. Когда о увидел на отполированной поверхности свое отражение, оно поразило его. Он заметил на своем лице новые морщины, которые не удивили его, а вот странные чужие глаза насторожили. Мышечное напряжение, подумал он. Он окончил програмировать свое возращение и отправился в лечебное помещение, где заказал микстуру «Дп-сорок» для нервной системы, горячий душ и хороший массаж. Когда он вышел оттуда, то глаза его так и остались странными, а кроме того начался нервный тик. От тика он избавился довольно легко, а вот глаза такими и остались.
Собственно, в них нет выражения, сказал он себе. Такое впечатление производят веки. Мои веки набрякли из-за того, что мне так долго пришлось дышать замкнутым в скафандре. Это пройдет. У меня было несколько трудных месяцев, но теперь все позади.
Корабль пил энергию от ближайшей из предназначеной для этой цели звезд. Указатели шевелились в ритме работы подпространственных двигателей, и Мюллер в своем пластико-металлическом контейнере был выброшен из мира Гидры на одну из самых коротких трасс. Но несмотря на перемещение в подпространстве какое-то абсолютное время должно было пройти, пока корабль как игла пронзал континиум. Мюллер читал, спал, слушал музыку и забавлялся сексатором, когда в нем возникало такое желание. Он говорил себе, что лицо его только кажеться застывшим, но после возвращения на Землю ему, наверное, не помешает небольшое преображение. Эта экспедиция оказалась такой, что он постарел на несколько лет.
Делать ему было нечего. Корабль вышел из под подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли. Зажглись контрольные огоньки на пульте связи. Ближайшая станция космического движения требовала, чтобы он сообщил свои координаты. Он приказал мозгу корабля передать надлежащие сведения.
— Выровняйте скорость, мистер Мюллер, — попросил диспетчер движения,
— и мы пришлем к вам пилота, который доставит вас на Землю.
И этим тоже занялся мозг корабля.
Перед глазами Мюллера возник медный шар службы контроля движения. Достаточно долго он плавал перед ним, пока корабль не догнал его.
— У нас для вас сообщение, переданное с Земли, — сообщил диспетчер. — Говорит Чарльз Бордман.
— Давайте, — сказал Мюллер. Экран заполнило лицо Бордмана. Лицо розовое, свежевыбритое. Бордман улыбнулся и протянул руку.
— Дик, — сказал он. — Господи, какая радость, что я тебя вижу! Мюллер включил осязательный аппарат и сквозь экран пожал запястье руки.
— Привет, Чарльз. Один шанс из шестидесятипяти, верно? Ну, так я возвращаюсь.
— Что мне передать Марте?
— Марте? — Мюллер задумался. Ага, это та голубоволосая девушка… узенькие бедра и остренькие грудки. — Да, передай ей привет. Скажи, мне было бы приятно увидеться с ней сразу после посадки. Секссаторы не доводят до такого безумия.
Бордман фыркнул от смеха, словно услышал шикарную шутку. Потом резко изменил тон и спросил:
— Хорошо получилось?
— Безрезультатно.
— Но ты наладил контакт?
— Пожил среди гидрян, конечно же. Они меня не убили.
— Но относились враждебно?
— Меня не убили.
— Да но…
— Но я все-таки жив, Чарльз. — Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. — Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне, но не произнесли ни слова.
— Может, они телепаты?
— Я не знаю, Чарльз. Бордман какое-то время молчал.
— Что они с тобой сделали, Дик?
— Ничего.
— Не сказал бы.
— Я просто устал от полета, — заявил Мюллер. — Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать номальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.
— Это настроение отражается на твоем радио, Дик.
— Что?
— Тебя слышно слишком громко, — пояснил Бордман.
— Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чальз, что общего имеет это с настроением?
— Не спрашивай меня, — ответил Бордман. — Я только пытаюсь понять, что это ты так раскричался на меня.
— Я не кричу! — крикнул Мюллер. Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение с контрольной станции, что пилот готов и ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей.
Снимая шлем он сказал:
— Меня зовут Лес Кристиансен, мистер Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, если скажу, что мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Если вы не сочтете это за навязчивость, то я был бы счастлив, если бы вы рассказали хоть о некоторых… необычных впечатлениях… из вашего…. вашего…
— Пожалуй, я могу рассказать не очень-то много, — вежливо отозвался Мюллер. — Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее должны были демонстрировать, но…
— Вы позволите мистер Мюллер, если я присяду на минуточку?
— Милости прошу. Вы их видели… это высокие худые создания с плечами…
— Мне как-то не по себе, — сказал Кристиансен. — Не могу понять, что это со мной. — Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. — Наверное я расхворался…
Он упал в кресло и скорчился, закрыв голову руками. Мюллер беспомощно огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера.
Сдавленным голосом он спросил:
— Куда мне?
— Вон в те двери. Он поспешил в туалет и закрылся. Мюллер к своему удивлению услышал, как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и Кристиансен пробормотал:
— Вы не могли бы подать мне мой шлем? Мюллер протянул ему шлем.
— Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Надеюсь, я не приволок с собой какую-нибудь заразу.
— Я не болен. Я просто чувствую себя паршиво. — Кристиансен надел шлем. — Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустиите меня, мистер Мюллер! Мне так страшно…
Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции.
Потом включил радио.
— Пока что не присылайте другого пилота, — сказал он диспетчеру. — Кристиансен как только снял шлем, сразу заболел. Может я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.
Диспетчер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в медицинский кабинет, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера появилось важное темношоколадное лицо врача станции контроля движения.
— Это очень странно мистер Мюллер, — сообщил он.
— Что именно?
— Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг поверке Кристианесена и тоже ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он мне сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его схватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболичесского паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.
— И часто с ним бывают такие приступы?
— Никогда, — ответил доктор. — Я хотел бы в этом разобраться. Я могу сейчас посетить вас?
Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и когда отлетел от корабля Мюлера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема, скафандра и немедленно начал программировать корабль на приземление. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, словно Мюллера вообще не было. С окаменшим лицом и плото сжатыми губами он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное я страшно мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.
Посадка прошла нормально.
2
В межпланетном порту Мюллер быстро прошел через Имигр ационную камеру, исследованный компьютерной системой уже сотни раз. Рассеялось опасение, что диагностат обнаружит в нем какое-либо заболевание. Он прошел сквозь нутро этой машины, и когда он, наконец, вынырнул из нее, то звонки не зазвенели, табло не заполыхало. Пропущен. Он поболтал с роботом в Бюро направлений. Бумаги его были в порядке. Щель в стене разошлась до размеров двери. Он уже мог выйти и в первый раз с момента посдки встретиться с другими людми.
Бордман прилетел с Мартой, чтобы приветствовать его. В толстом сари он производил весьма солидное впечатление, пальцы его украшали множество перстней. Марта красовалась коротко остриженными волосами темно-зеленого цвета, подсеребренными глазами и была похожа на искрящуюя статуэтку. Мюллеру, который помнил ее голой и мокрой, выходящей из хрустального озера, эти перемены не понравились. Он прикинул, в его ли честь она так нарядилась — ведь это Бордман любил, чтобы у женьщины была эффективная внешность. Скорее всего эти двое были вместе, пока он отсутствовал.
Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие через пару минут ослабло.
— Как мне приятно вновь видеть тебя, Дик, — произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.
Марта вошла между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее. Ее глаза, когда он в них заглянул, были полны блеска, и его ошеломили отражающиеся в ее зрачках образы. Ее ноздри раздулись. Он почувствовал, как напряглись мышцы под кожей. Она попыталась освободиться.
— Дик, — шепнула она, — я молилась о тебе каждую ночь. Ты даже представить не можешь, как я тосковала.
Она вырывалась все решительне. Он притянул ее к себе. Ее ноздри раздулись, ноги задрожали, и он испугался, что она упадет.
Она отвернула голову.
— Дик, мне так страшно… От этой радости, что я тебя вижу, все перепуталось. Отпусти меня, мне нехорошо.
— Да, конечно же. — Он отпустил ее.
Бордман нервно стирал пот с лица и проглотил какое-то успокаивающее лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.
— Ну, а что если мне бросить вас обоих, а? — предложил Бордман. — Эта погода что-то нехорошо на меня подействовала.
И он убежал. Теперь только Мюллер почувствовал, как его охватывает паника.
— Куда нам ехать? — спросил он.
— Транспортные коконы рядом с залом. Снимем номер в портовой гостинице. Где твой багаж?
— Еще на корабле, — ответил Мюллер. — Можем подождать. Марта прикусила уголок нижней губы. Он взял ее под руку. Ну, мысленно подгонял он Марту, скажи мне, что ты плохо себя чувствуешь.
— Зачем ты остригла волосы? — спросил он.
— Разве я не нравлюсь тебе с короткими волосами?
— Не особенно. — Они сели к кокон. — Они были длинными и очень голубыми, как море в ветренный день.
— Я старалась выглядеть красивой для тебя.
— Зачем ты закусываешь губу?
— Что?
— Ничего. Мы приехали. Номер уже зарегестрирован?
— Да, на твое имя. Они вышли. Они спустились этажей на пятьдесят, чуть ли не на самый последний. Трудно было выбрать лучше, подумал Мюллер. Они вступили в отведенную им спальню. Свет был притушен. Мюллер вспомнил, как вынужден был довольствоваться секссаторами, и почувствовал тяжесть в низу живота. Марта обогнула его и скрылась в соседней комнате. Он разделся.
Она вернулась обнаженной. Нарочитой косметики уже не было, а волосы вновь стали голубыми.
— Так ты выглядшь намного лучше. У гидрян то ли пять полов, то ли ни одного. Я так точно и не понял. Однако мне кажеться, что как бы они не этим не занимались, люди находят больше удовольствия. Что ты остановилась там, Марта?
Она молча приблизилась. Одной рукой он обнял ее за плечи, в другую поместил округлую грудь. Раньше, когда он это делал, то ощущал, как твердеет от желания ее сосок под ладонью. Сейчас же она чуть подрагивала как испуганный жеребенок. Губы ее тоже оказались сухими, напряженными, враждебными. Он усадил ее на кровати. Она вопреки своему желанию пыталась ласкать его.
В ее глазах он увидел страдание.
Она отодвинулась от него и упала на подушки. Он видел ее лицо, перекосившееся от с трудом сдерживаемой муки.
— Возьми меня, Дик, — произнесла она. — Ну скорей же!
— Тебе так не терпится? Правда? Она хотела взвалить его на себя. Он высвободился и сел. Красные пятна заливали ее лицо и спускались на плечи, по щекам текли слезы.
— Скажи мне, что с тобой, Марта?
— Не знаю.
— Ты ведешь себя так, словно заболела.
— Наверно.
— Когда тебе стало не хорошо?
— Зачем эти вопроы? Милый, иди же ко мне!
— Но ведь тебе не хочеться. Ты делаешь это от доброты сердечной.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Дик. Дик, я же тебя предупреждала насчет экспедиции. Говорила, что я могу предвидеть будущее. Что тебя может ждать что-то плохое, но не обязательно смерть.
— Скажи мне, где болит?
— Не могу… не знаю…
— Ложь. Когда это началось?
— Сегодня утром. Едва я встала.
— Еще одна ложь. Я должен знать всю правду.
— Возьми меня, Дик, не заставляй меня дольше ждать. Я …
— Что?
— Уже не могу это вынести.
— Ничего… Она вскочила с постели и принялась тереться об него, как кошка. Он схватил ее за кисти рук.
— Скажи, чего ты больше не можешь вынести, Марта? Она сжала зубы. Он сжимал ее руки все сильнее. Она откинулась назад, так что голова ее свисала, а груди целились в потолок. Теперь она вся была мокрая от пота. Растревоженный, жаждущий, он настаивал:
— Скажи, чего ты не можешь вынести?..
— Твоей близости, — призналась она.
Бордман прилетел с Мартой, чтобы приветствовать его. В толстом сари он производил весьма солидное впечатление, пальцы его украшали множество перстней. Марта красовалась коротко остриженными волосами темно-зеленого цвета, подсеребренными глазами и была похожа на искрящуюя статуэтку. Мюллеру, который помнил ее голой и мокрой, выходящей из хрустального озера, эти перемены не понравились. Он прикинул, в его ли честь она так нарядилась — ведь это Бордман любил, чтобы у женьщины была эффективная внешность. Скорее всего эти двое были вместе, пока он отсутствовал.
Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие через пару минут ослабло.
— Как мне приятно вновь видеть тебя, Дик, — произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.
Марта вошла между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее. Ее глаза, когда он в них заглянул, были полны блеска, и его ошеломили отражающиеся в ее зрачках образы. Ее ноздри раздулись. Он почувствовал, как напряглись мышцы под кожей. Она попыталась освободиться.
— Дик, — шепнула она, — я молилась о тебе каждую ночь. Ты даже представить не можешь, как я тосковала.
Она вырывалась все решительне. Он притянул ее к себе. Ее ноздри раздулись, ноги задрожали, и он испугался, что она упадет.
Она отвернула голову.
— Дик, мне так страшно… От этой радости, что я тебя вижу, все перепуталось. Отпусти меня, мне нехорошо.
— Да, конечно же. — Он отпустил ее.
Бордман нервно стирал пот с лица и проглотил какое-то успокаивающее лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.
— Ну, а что если мне бросить вас обоих, а? — предложил Бордман. — Эта погода что-то нехорошо на меня подействовала.
И он убежал. Теперь только Мюллер почувствовал, как его охватывает паника.
— Куда нам ехать? — спросил он.
— Транспортные коконы рядом с залом. Снимем номер в портовой гостинице. Где твой багаж?
— Еще на корабле, — ответил Мюллер. — Можем подождать. Марта прикусила уголок нижней губы. Он взял ее под руку. Ну, мысленно подгонял он Марту, скажи мне, что ты плохо себя чувствуешь.
— Зачем ты остригла волосы? — спросил он.
— Разве я не нравлюсь тебе с короткими волосами?
— Не особенно. — Они сели к кокон. — Они были длинными и очень голубыми, как море в ветренный день.
— Я старалась выглядеть красивой для тебя.
— Зачем ты закусываешь губу?
— Что?
— Ничего. Мы приехали. Номер уже зарегестрирован?
— Да, на твое имя. Они вышли. Они спустились этажей на пятьдесят, чуть ли не на самый последний. Трудно было выбрать лучше, подумал Мюллер. Они вступили в отведенную им спальню. Свет был притушен. Мюллер вспомнил, как вынужден был довольствоваться секссаторами, и почувствовал тяжесть в низу живота. Марта обогнула его и скрылась в соседней комнате. Он разделся.
Она вернулась обнаженной. Нарочитой косметики уже не было, а волосы вновь стали голубыми.
— Так ты выглядшь намного лучше. У гидрян то ли пять полов, то ли ни одного. Я так точно и не понял. Однако мне кажеться, что как бы они не этим не занимались, люди находят больше удовольствия. Что ты остановилась там, Марта?
Она молча приблизилась. Одной рукой он обнял ее за плечи, в другую поместил округлую грудь. Раньше, когда он это делал, то ощущал, как твердеет от желания ее сосок под ладонью. Сейчас же она чуть подрагивала как испуганный жеребенок. Губы ее тоже оказались сухими, напряженными, враждебными. Он усадил ее на кровати. Она вопреки своему желанию пыталась ласкать его.
В ее глазах он увидел страдание.
Она отодвинулась от него и упала на подушки. Он видел ее лицо, перекосившееся от с трудом сдерживаемой муки.
— Возьми меня, Дик, — произнесла она. — Ну скорей же!
— Тебе так не терпится? Правда? Она хотела взвалить его на себя. Он высвободился и сел. Красные пятна заливали ее лицо и спускались на плечи, по щекам текли слезы.
— Скажи мне, что с тобой, Марта?
— Не знаю.
— Ты ведешь себя так, словно заболела.
— Наверно.
— Когда тебе стало не хорошо?
— Зачем эти вопроы? Милый, иди же ко мне!
— Но ведь тебе не хочеться. Ты делаешь это от доброты сердечной.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Дик. Дик, я же тебя предупреждала насчет экспедиции. Говорила, что я могу предвидеть будущее. Что тебя может ждать что-то плохое, но не обязательно смерть.
— Скажи мне, где болит?
— Не могу… не знаю…
— Ложь. Когда это началось?
— Сегодня утром. Едва я встала.
— Еще одна ложь. Я должен знать всю правду.
— Возьми меня, Дик, не заставляй меня дольше ждать. Я …
— Что?
— Уже не могу это вынести.
— Ничего… Она вскочила с постели и принялась тереться об него, как кошка. Он схватил ее за кисти рук.
— Скажи, чего ты больше не можешь вынести, Марта? Она сжала зубы. Он сжимал ее руки все сильнее. Она откинулась назад, так что голова ее свисала, а груди целились в потолок. Теперь она вся была мокрая от пота. Растревоженный, жаждущий, он настаивал:
— Скажи, чего ты не можешь вынести?..
— Твоей близости, — призналась она.
Глава шестая
1
В лабиринте был намного теплее, дышалось более теплым воздухом, чем на равнине. Наверное стены не пропускают ветра, подумал Раулинс.
Сверни влево… три шага… поставь правую ногу у той черной полосы на тротуаре… полный поворот на девяносто градусов вправо… еще раз…
Это несколько напоминало детскую игру в «классы». Только что здесь игра шла на более высокие ставки. Следи за каждым твоим шагом, чуствуя, как смерть идет по пятам. Что за люди выстроили этот город? Он увидел луч энергии, пересекающий ступени перед ним. Компьютер приказал ему задержаться. Раз, два, три, четыре, пять… Иди!
По другую сторону этой преграды он остановился и повернулся. Бордман, хотя и старше его, догонял его, помахал ему рукой и подмигнул. Сейчас ему предстояла та же ловушка. Он уже миновал место, в котором вспыхивал энергетический луч.
— Передохнем минутку? — спросил Раулинс.
— Не относись с такой снисходительностью к старому человеку, Нед не задерживайся, я еще не устал.
— У нас трудный участок впереди.
— Вот и нечего рассиживаться. Раулинс просто не мог смотреть на эти кости . Существа разных видов встретились тут со смертью.
Яркий свет вспыхивал здесь множество раз в секунду. Бордман, идущий на расстоянии пяти метров за Раулинсом, превратился в зловещий призрак, дергающийся в конвульсиях. Оглянувшись, Раулинс был вынужден был махнуть перед глазами рукой, чтобы увидеть эти сдержанные движения.
Он слышал голос компьютера:
«Пойди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Пройди десять шагов и остановись. Быстрее пройди до конца платформы».
Здесь, в зоне «Д» кошмары подстерегали почти везде, и у него путалась лишь их очередость. Может быть, это здесь блок, весящий тонну, падает на неосторожных? А стены, что сжимаются? А где мост, который ведет в озеро огня?
Бери среднюю продолжительность жизни человека, он мог бы прожить еще двести пять лет. Он хочет жить как можно дольше.
Сверни влево… три шага… поставь правую ногу у той черной полосы на тротуаре… полный поворот на девяносто градусов вправо… еще раз…
Это несколько напоминало детскую игру в «классы». Только что здесь игра шла на более высокие ставки. Следи за каждым твоим шагом, чуствуя, как смерть идет по пятам. Что за люди выстроили этот город? Он увидел луч энергии, пересекающий ступени перед ним. Компьютер приказал ему задержаться. Раз, два, три, четыре, пять… Иди!
По другую сторону этой преграды он остановился и повернулся. Бордман, хотя и старше его, догонял его, помахал ему рукой и подмигнул. Сейчас ему предстояла та же ловушка. Он уже миновал место, в котором вспыхивал энергетический луч.
— Передохнем минутку? — спросил Раулинс.
— Не относись с такой снисходительностью к старому человеку, Нед не задерживайся, я еще не устал.
— У нас трудный участок впереди.
— Вот и нечего рассиживаться. Раулинс просто не мог смотреть на эти кости . Существа разных видов встретились тут со смертью.
Яркий свет вспыхивал здесь множество раз в секунду. Бордман, идущий на расстоянии пяти метров за Раулинсом, превратился в зловещий призрак, дергающийся в конвульсиях. Оглянувшись, Раулинс был вынужден был махнуть перед глазами рукой, чтобы увидеть эти сдержанные движения.
Он слышал голос компьютера:
«Пойди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Пройди десять шагов и остановись. Быстрее пройди до конца платформы».
Здесь, в зоне «Д» кошмары подстерегали почти везде, и у него путалась лишь их очередость. Может быть, это здесь блок, весящий тонну, падает на неосторожных? А стены, что сжимаются? А где мост, который ведет в озеро огня?
Бери среднюю продолжительность жизни человека, он мог бы прожить еще двести пять лет. Он хочет жить как можно дольше.
2
Зверь с длинными зубами сидел на пороге дома напротив них. Бордман осторожно отцепил от своего пояса оружие и включил автоматический прицел, установив его на тридцать килограммов массы в радиусе пятидесяти метров.
— Не промахнусь, — сказал Бордман и выстрелил. Хищник, спрыгнув с порога, вытянул лапы в агонии и упал. Откуда-то прибежали три маленькие зверушки, питающиеся падалью, и начали рвать его в клочья.
Бордман захохотал. Чтобы попасть из оружия с автоматическим прицелом, не надо быть хорошим стрелком. Но он давно не охотился. когда ему было тридцать лет, он провел томительную неделю на охоте в Сахарском заповеднике вместе с группой из восьми значительно старших, чем он, заправил. Он охотился с этими людьми, так как заботился о своей карьере, но вообще-то ему там не понравилось — душный воздух, яркий блеск солнца, мертвые грязные звери на песке, бессмысленные убийства. когда тебе тридцать лет, то не слишком понимаешь мудренные развлечения людей среднего возраста. И все же он выдержал до конца, в надежде, что в делах карьеры ему помогут хорошие отношения с ними. И они помогли в самом деле. Но теперь это уже было что-то другое. Не развлечение, не спорт.
— Не промахнусь, — сказал Бордман и выстрелил. Хищник, спрыгнув с порога, вытянул лапы в агонии и упал. Откуда-то прибежали три маленькие зверушки, питающиеся падалью, и начали рвать его в клочья.
Бордман захохотал. Чтобы попасть из оружия с автоматическим прицелом, не надо быть хорошим стрелком. Но он давно не охотился. когда ему было тридцать лет, он провел томительную неделю на охоте в Сахарском заповеднике вместе с группой из восьми значительно старших, чем он, заправил. Он охотился с этими людьми, так как заботился о своей карьере, но вообще-то ему там не понравилось — душный воздух, яркий блеск солнца, мертвые грязные звери на песке, бессмысленные убийства. когда тебе тридцать лет, то не слишком понимаешь мудренные развлечения людей среднего возраста. И все же он выдержал до конца, в надежде, что в делах карьеры ему помогут хорошие отношения с ними. И они помогли в самом деле. Но теперь это уже было что-то другое. Не развлечение, не спорт.
3
Изображения менялись на экране. Раулинс увидел, как лицо его отца, четкое поначалу, понемногу сливается с фоном, проекцию каким-то образом представлял глаз смотрящего. Робот, проходя тут, видели экран пустым. Теперь же Раулинс увидел шестнадцатилетнюю Марибель Чембере, ученицу второго класса лицея Мадонны Милосердия в Рокфорде, штат Иллинойс. Мерибель с несмелой улыбкой принялась раздеваться. Волосы ее были мягкими, губы припухшие и влажные. Она расстегнула лифчик и обнажила два крепких полушария с сосками словно огоньки. Марибель смущенно разрумянилась и обнажила теперь нижнюю часть тела. Во впадинах над ее пухлыми розовыми ягодицами поблескивали аметисты. Бедра обвивала цепочка с крестиком из слоновой кости. Раулинс пытался не смотреть на экран. Он вслушивался в голос компьютера, управляющий каждым его шагом.
— Я восстала из мертвых и жива теперь, — хрипло и многозначительно произнесла она.
Она призывала его, подманивая тремя пальчиками. Строила ему глазки. Слала воздушные поцелуи.
— Иди ко мне, за этот экран, глупенький! Я тебе покажу, как приятно это может быть…
Она хохотала, изгибалась, шевелила плечиками. Кожа ее приобретала темно-зеленый цвет. Глаза меняли место, перемещаясь по лицу. И неожиданно экран скрылся за полыхающим огнем. Подчиняясь шепоту мозга, который вел его, он успешно миновал и ту ловушку.
— Я восстала из мертвых и жива теперь, — хрипло и многозначительно произнесла она.
Она призывала его, подманивая тремя пальчиками. Строила ему глазки. Слала воздушные поцелуи.
— Иди ко мне, за этот экран, глупенький! Я тебе покажу, как приятно это может быть…
Она хохотала, изгибалась, шевелила плечиками. Кожа ее приобретала темно-зеленый цвет. Глаза меняли место, перемещаясь по лицу. И неожиданно экран скрылся за полыхающим огнем. Подчиняясь шепоту мозга, который вел его, он успешно миновал и ту ловушку.
4
Экран показывал какие-то абстрактные узоры: геометрическкие власти, прямые линии на марше, неподвижны фигуры. Бордман задержался, чтобы полюбоваться этим. А потом двинулся дальше.
5
Лес колеблющихся ножей у внутренней границы зоны «Х».
6
Жара усиливалась. Пришлось идти по раскаленной мостовой на цыпочках. Это вызывало тревогу, так как никто из тех, кто испытывал трассу, этого не испытывали. Может, на трассе происходят перемены? Может, город скрывал в себе новые дьявольские загадки? Сколько еще будет мучать жара, где ее территория кончается? Выживет ли он, добереться ли до зоны «Е»? Может быть, это Мюллер хочет не пропустить его в сердце лабиринта?
7
Может быть, Мюллер увидел Бордмана и хочет убить его? Не исключено. Он имеет все причины для ненависти. Может быть, надо пойти быстрее, чтобы удалиться от Бордмана. Да жара все сильнее. С другой стороны, тогда Бордман может заподозрить меня в трусости.
8
В глубине зоны «Г» Бордман оказался перед дезориентационным экраном. Он не боялся этих опасностей лабиринта. Но он боялся идти туда, где свидетельства разума ложны. он доверял своему разуму. Ему уже трижды пришлось менять сетчатку. Трудно правильно анализировать мир, если нет уверенности, что ты все четко различаешь.
Теперь он был в стране фонтомов.
Паралельныне линии сливались. Треугольные фигуры все как одна были сложены из тупых углов. Река, пересекавшая долину, текла в гору. Звезды повисли, спутники кружили вокруг друг друга.
Закрыть глаза и не позволять сбить себя с толку.
«Левая нога, правая. Левая. Правая. Чуть — чуть влево… Передвинуть ногу. Еще немного. И вновь вправо. И снова вперед».
Запретные плоды искушали его, всю жизнь он старался увидеть все. Единственная надежда выбраться отсюда, сказал он себе, это держать глаза закрытыми. Если я открою глаза, они обманут меня, и я пойду на гибель. Я не имею права умереть так глупо, когда так много людей испытало это, чтобы продемонстрировать мне, как надо себя вести.
Он стоял неподвижно. Слышал, как голос компьютера пытался поторопить его.
— Подожди, — буркнул он. — Могу же я поглядеть немного, если стою на месте? «А гейзер огня? — напомнил ему компьютер. — Достаточно было страха, чтобы довести Маршалла до смерти».
Повсюду он видел бред геометрии. Тебе восемдесят лет, и ты знаешь, как должен выглядеть мир. А теперь закрой глаза, Чарльз, ты слишком рискуешь.
Но в первую очередь он отыскал глаза Неда Раулинса. Парнишка опережал его на двадцать метров и, осторожно передвигал ноги как раз преодолевал экран. Глаза у него были закрыты. Нед — послушный мальчик. Он хочет выбраться отсюда живым и предпочитает не видеть мира, искаженного экраном.
Уже подняв ногу, Бордман опомнился и вновь замер. Прямо перед ним распустился в воздухе подрагивающий желтый цвет, принимая то форму лебедя, то дерева. Вдали Нед поднял левое плечо невозможно высоко. Сквозь золотистое мерцание Бордман заметил труп Маршалла. Глаза его были широко раскрыты. Глядя в огромные глаза трупа, он увидел свое кривое отражение. Он закрыл глаза.
Компьютер, словно испытав облегчение, повел его дальше.
Теперь он был в стране фонтомов.
Паралельныне линии сливались. Треугольные фигуры все как одна были сложены из тупых углов. Река, пересекавшая долину, текла в гору. Звезды повисли, спутники кружили вокруг друг друга.
Закрыть глаза и не позволять сбить себя с толку.
«Левая нога, правая. Левая. Правая. Чуть — чуть влево… Передвинуть ногу. Еще немного. И вновь вправо. И снова вперед».
Запретные плоды искушали его, всю жизнь он старался увидеть все. Единственная надежда выбраться отсюда, сказал он себе, это держать глаза закрытыми. Если я открою глаза, они обманут меня, и я пойду на гибель. Я не имею права умереть так глупо, когда так много людей испытало это, чтобы продемонстрировать мне, как надо себя вести.
Он стоял неподвижно. Слышал, как голос компьютера пытался поторопить его.
— Подожди, — буркнул он. — Могу же я поглядеть немного, если стою на месте? «А гейзер огня? — напомнил ему компьютер. — Достаточно было страха, чтобы довести Маршалла до смерти».
Повсюду он видел бред геометрии. Тебе восемдесят лет, и ты знаешь, как должен выглядеть мир. А теперь закрой глаза, Чарльз, ты слишком рискуешь.
Но в первую очередь он отыскал глаза Неда Раулинса. Парнишка опережал его на двадцать метров и, осторожно передвигал ноги как раз преодолевал экран. Глаза у него были закрыты. Нед — послушный мальчик. Он хочет выбраться отсюда живым и предпочитает не видеть мира, искаженного экраном.
Уже подняв ногу, Бордман опомнился и вновь замер. Прямо перед ним распустился в воздухе подрагивающий желтый цвет, принимая то форму лебедя, то дерева. Вдали Нед поднял левое плечо невозможно высоко. Сквозь золотистое мерцание Бордман заметил труп Маршалла. Глаза его были широко раскрыты. Глядя в огромные глаза трупа, он увидел свое кривое отражение. Он закрыл глаза.
Компьютер, словно испытав облегчение, повел его дальше.
9
Море крови. Фонтаны лимфы.
10
Я должен умереть прежде, чем успел полюбить..
11
Вот вход в зону «Ф». Я покидаю это царство смерти. Где мой паспорт? Нужна ли мне виза?
12
Холодный ветер, веющий из завтрашнего утра.
13
Ребята, которые разбили лагерь в зоне «Ф» должны выйти нам навстречу, проводить нас в зону «Е». Мы можем пройти и без них. Лишь бы только миновать этот последний экран, и мы чудненько доберемся.
14
Как часто я мечтал об этой трассе. Но теперь я ее ненавижу, хотя она и прекрасна. И наиболее прекрасной она нам покажеться наверно тогда, когда нас подкараулит на ней смерть.
15
Кожа на бедрах Марибель слегка морщиться. Прежде, чем ей исполнится тридцать лет, она располнеет.
16
В своей карьере мне пришлось делать кучу разных вещей. У меня никогда не хватало времени, чтобы прочитать Руссо. Я ничего не знаю о Канте. Если выберусь отсюда, то начну всех из читать. Я Нед Раулинс… Я Ричард Мюллер… буду читать…
17
……………………………………….
18
Раулинс вошел в зону «Ф» спросил компьютер, можно ли здесь отдохнуть. Мозг корабля ответил, что можно. Очень осторожно Нед присел. Каменные блоки поднимались на высоту пятьдесят метров с обеих сторон узкой расщелины, в которой показалась массивная фигура Чарльза Бордмана. Бордман был потный и нервный. Прямо невероятно.
Сам Раулинс не был спокоен. Пот тек ручьем по скафандру, пришлось работать с перегрузкой, чтобы избавиться от дополнительной влажности. Радость была бы преждевременой.
— Отдыхаешь? — спросил Бордман.
— А почему бы и нет? Притомился, Чарльз. И ты тоже. Компьютер говорит, что нам ничего не угрожает.
Бордман подошел и присел.
— Мюллер, — сказал Раулинс, — прошел эту трассу в одиночку без всякой подготовки.
— Мюллер всегда был необыкновенным человеком.
— Как ты думаешь он это сделал?
— Спроси у него.
— И спрошу, — согласился Раулинс. — Может быть завтра в это же время я буду говорить с ним.
— Возможно. Но нам надо идти. Скоро к нам выйдут ребята. Скорее всего нас засекли их детекторы массы.
Они поднялись.
В зоне «Ф» было просторней, но неуютно. Доминирующий архитектурный стиль нес в себе какую-то исскуственность и тревогу. Раулинс хотя и знал, что ловушек тут меньше, все же шел с ощущением, что плиты мостовой разойдуться у него под ногами.
Сам Раулинс не был спокоен. Пот тек ручьем по скафандру, пришлось работать с перегрузкой, чтобы избавиться от дополнительной влажности. Радость была бы преждевременой.
— Отдыхаешь? — спросил Бордман.
— А почему бы и нет? Притомился, Чарльз. И ты тоже. Компьютер говорит, что нам ничего не угрожает.
Бордман подошел и присел.
— Мюллер, — сказал Раулинс, — прошел эту трассу в одиночку без всякой подготовки.
— Мюллер всегда был необыкновенным человеком.
— Как ты думаешь он это сделал?
— Спроси у него.
— И спрошу, — согласился Раулинс. — Может быть завтра в это же время я буду говорить с ним.
— Возможно. Но нам надо идти. Скоро к нам выйдут ребята. Скорее всего нас засекли их детекторы массы.
Они поднялись.
В зоне «Ф» было просторней, но неуютно. Доминирующий архитектурный стиль нес в себе какую-то исскуственность и тревогу. Раулинс хотя и знал, что ловушек тут меньше, все же шел с ощущением, что плиты мостовой разойдуться у него под ногами.