1
Бордман в лагере в зоне «Ф» свил себе уютное гнездышко. Но его старость как-то сама собой делала это естественным. Он никогда не был спартанцем, а уж сейчас, предприняв это тяжелое и рискованное путешествие, он прихватил с собой с Земли все, что только могло доставить ему удовольствие. Робот за роботом доставляли его имущество с корабля. В молочно-белой палатке он устроил себе жилище с центральным отоплением, световой драпоровкой, поглощателями тяготения и даже с баром, полным напитков. Коньяк и другие деликатесы были у него под руками. Он спал на мягком надувном матраце, покрываясь толстым красным ковром, сотканным из теплого материала. Он знал, что остальные люди в лагере, хотя и вынуждены пользоваться гораздо меньшими удобствами, не питают к нему зла. Они понимали, что Чарльз Бордман должен жить в уюте, где бы он ни находился.
Вошел Гринфилд.
— Мы потеряли еще одного робота, — доложил он. — Значит, во внутренних стенах их осталось всего три.
Бордман поднес ко рту самораскуривающююся сигару. Затянулся, то перекидывая ногу на ногу, то снимая ногу с ноги, потом выпустил из ноздрей дым и улыбнулся.
— Значит, Мюллер вывел из строя и этих тоже?
— Боюсь, что так. Он знает входимые трассы лучше нас. И все держит под контролем.
— Вы выслали хотя бы одного робота путем, которого у нас нет на картах?
— Даже двух. Оба пропали.
— Хм-м. Надо бы выслать большее число роботов одновременно. Тогда будет надежда, что хотя бы один не привлечет внимания Мюллера. Парнишка нервничает в клетке. Измените программу, хорошо? Мозг корабля подберет нужную диверсионную тактику, если вы его верно запрограммируете. Скажем, пусть роботов двадцать пойдут одовременно.
— У нас их осталось всего три, — напомнил Гринфилд. Бордман прикусил сигару.
— Три тут в лагере или вообще?
— Три в лагере. Снаружи лабиринта их еще пять. Они уже начинают входить.
— Кто такое допустил? Я еще поговорю с Хостином. Надо изготовить новые по шаблонам. К утру в моем распоряжении должно быть пятьдесят роботов. Нет, восемдесят. Нет, какая безнадежная глупость, Гринфилд!
— Именно так.
— Ладно, убирайтесь! Бордман с раздражением затянулся сигарным дымом. Он набрал диск, и пододвинулась бутылка коньяка — превосходный, густой, липковатый напиток, изготовленный отцами-перептикалистами на планете Денеб 12. Ситуация и в самом деле была тревожной. Он отхлебнул с полбокала коньяка, на мнговенье потерял дыхание, птом наполнил бокал заново.
Он знал, что ему грозит потеря перспективы, старейший из всех грехов. Деликатность этой миссии уже начала несколько раздражать его. Все эти крохотные шажки, мизерные успехи, утомительное приближение к цели, осмотрительность… Раулинс в клетке. Раулинс и его угрызнения совести. Мюллер со своим психопатичеким мировозрением. Крохотные зверюшки, которые огладывают человеку пятки, а сами только и думают, как бы добраться до горла. Все эти ловушки, расставленные демонами, и эта притаившаяся внегалактическая раса существ с огромными глазами, живущая в удивительном мире излучений, рядом с которыми Чарльз Бордман являеться чем-то не более чувствительным, чем растения. Угроза конца всему.
Рассерженный, он погасил сигару о пепельницу и немедленно воззрился с изумлением на длинный окурок. Столько сигары пропало! Сама она уже не раскурится. Но ведь есть же инфракрасный луч от генератора. Он снова раскурил сигару и энергично запыхтел ею, пока она не раскурилась. Потом неохотно протянул руку и вновь нажал клавишу связи с Недом Раулинсом.
Он увидел на экране вертикальный прутья в лунном отблеске и волосатые мордочки посверкивающие зубами.
— Нед! — вскричал он. — Это Чарльз. Мы выслали к тебе много роботов, парень. Мы вызволим тебя из этой идиотской клетки за пять минут. Слышишь? За пять минут!
Вошел Гринфилд.
— Мы потеряли еще одного робота, — доложил он. — Значит, во внутренних стенах их осталось всего три.
Бордман поднес ко рту самораскуривающююся сигару. Затянулся, то перекидывая ногу на ногу, то снимая ногу с ноги, потом выпустил из ноздрей дым и улыбнулся.
— Значит, Мюллер вывел из строя и этих тоже?
— Боюсь, что так. Он знает входимые трассы лучше нас. И все держит под контролем.
— Вы выслали хотя бы одного робота путем, которого у нас нет на картах?
— Даже двух. Оба пропали.
— Хм-м. Надо бы выслать большее число роботов одновременно. Тогда будет надежда, что хотя бы один не привлечет внимания Мюллера. Парнишка нервничает в клетке. Измените программу, хорошо? Мозг корабля подберет нужную диверсионную тактику, если вы его верно запрограммируете. Скажем, пусть роботов двадцать пойдут одовременно.
— У нас их осталось всего три, — напомнил Гринфилд. Бордман прикусил сигару.
— Три тут в лагере или вообще?
— Три в лагере. Снаружи лабиринта их еще пять. Они уже начинают входить.
— Кто такое допустил? Я еще поговорю с Хостином. Надо изготовить новые по шаблонам. К утру в моем распоряжении должно быть пятьдесят роботов. Нет, восемдесят. Нет, какая безнадежная глупость, Гринфилд!
— Именно так.
— Ладно, убирайтесь! Бордман с раздражением затянулся сигарным дымом. Он набрал диск, и пододвинулась бутылка коньяка — превосходный, густой, липковатый напиток, изготовленный отцами-перептикалистами на планете Денеб 12. Ситуация и в самом деле была тревожной. Он отхлебнул с полбокала коньяка, на мнговенье потерял дыхание, птом наполнил бокал заново.
Он знал, что ему грозит потеря перспективы, старейший из всех грехов. Деликатность этой миссии уже начала несколько раздражать его. Все эти крохотные шажки, мизерные успехи, утомительное приближение к цели, осмотрительность… Раулинс в клетке. Раулинс и его угрызнения совести. Мюллер со своим психопатичеким мировозрением. Крохотные зверюшки, которые огладывают человеку пятки, а сами только и думают, как бы добраться до горла. Все эти ловушки, расставленные демонами, и эта притаившаяся внегалактическая раса существ с огромными глазами, живущая в удивительном мире излучений, рядом с которыми Чарльз Бордман являеться чем-то не более чувствительным, чем растения. Угроза конца всему.
Рассерженный, он погасил сигару о пепельницу и немедленно воззрился с изумлением на длинный окурок. Столько сигары пропало! Сама она уже не раскурится. Но ведь есть же инфракрасный луч от генератора. Он снова раскурил сигару и энергично запыхтел ею, пока она не раскурилась. Потом неохотно протянул руку и вновь нажал клавишу связи с Недом Раулинсом.
Он увидел на экране вертикальный прутья в лунном отблеске и волосатые мордочки посверкивающие зубами.
— Нед! — вскричал он. — Это Чарльз. Мы выслали к тебе много роботов, парень. Мы вызволим тебя из этой идиотской клетки за пять минут. Слышишь? За пять минут!
2
Раулинс был очень занят.
Это выглядело чуть ли не смешно. Прямо бе конца набегали и набегали эти зверьки. Всовывали мордочки между прутьями — по два, по три сразу. Лисицы, норки, горностаи или дьявол их разберет, какие это зверюшки — ничего, кроме зубов и маленьких злых пастей. Но ведь кормились-то они падалью, сами не убивали. Неизвестно, что притягивало их к клетке. Они протискивались, собирались вокруг Раулинса, жестким мехом терлись о его ноги, били его лапками, драли ему кожу когтями, грызли ему лодыжки.
Он топтал их. Он довольно скоро убедился, что стукая каждую по голове тяжелым ботинком, он сразу же ломает ей позвоночник. Мгновенными ударами он отбрасывал свои очередные жертвы в угол клетки, куда сразу же кучей кидались маленькие бестии. Канибалы. Постепенно он вошел в ритм. Поворот. Удар. Толчок. Поворот. Удар. Толчок. Хруп. Хруп. Хруп.
И все же грызли и царапали они его ужасно.
Первые пять минут у него почти не было времени для отдыха. Поворот, удар, толчок. Он так расправился по крайней мере с двумя десятками за какие-то пять минут. В углу клетки скопилась гора маленьких скрючившихся телец, на которой копошились живые, пытаясь отыскать лучшие куски.
Но наконец-то пришла пора, когда он угостил их всех, находящихся в клетке, а с наружи их больше не проникало. Теперь он мог передохнуть. Он ухватился за прут, поднял левую ногу и начал рассматривать многочисленные ранки, царапины, укусы. Интерересно, дадут мне посмертно Звездный Крест, если я умру от галактического бешенства? — подумал он. Ноги у него были окровавленны от колен и ниже, и эти повреждения, хотя и не глубокие, саднили и болели.
Неожиданно он понял, почему эти зверюшки, питающиеся падалью, пришли к нему. Имея сейчас возможность передохнуть, он почувствовал сильный запах гниющего мяса. Он чуть ли не ощутил в воображении — огромное животное с распоротым брюхом с красными липкими внутренностями… крупные черные мухи над ним… черви, копошащиеся в этом куске гнили…
Здесь, в этой клетке, разлагаться было нечему. Мертвые стервятники еще не начали гнить, впрочем, немного их и останеться, если не считать обгрызанных костей.
Значит наверняка это какая-то ловушка: западня с запахом, вмонтированная в клетку. Сама клетка распостраняла такой запах. Зачем? Скорей всего, чтобы заманить стаю питающихся падалью внутрь. Изысканная форма пыток. Не исключено, что это дело рук Мюллера. Ведь мог же Мюллер дойти до ближайшего пульта управления и включить этот запах.
На этом Раулинсу пришлось закончить свои размышления. Новая армия стервятников бежала через площадь. Они были несколько крупнее, хотя и недостаточно большими, чтобы не пролезть между прутьями. Это твари скалили зубы в лунном свете почти омерзительно.
Раулинс немедленно растоптал трех урчащих, жрущих канибалов, что еще оставались живыми, и вышвырнул их за прутья как можно дальше, метров на восемь-десять. Великолепно! Батальон новых визитеров спешно остановился и начал лакомиться пожирая трупики и еще не совсем мертвые тельца. Раулинс подумал, что если их не станет больше, то с ними он может справиться.
В конце концов они перестали надоедать ему. Он убил уже семьдесят, а то и восемдесят штук. Запах свежей крови перебивал даже искуственный запах разложения. Ноги его ныли от ранений, голова кружилась. Но остаток ночи прошел спокойно.
Последние уцелевшие стервятники, пережравшись, тихонько удалились, даже не пытаясь добраться до утомленного человека. Изможденный, выдохнувшийся, близкий одновременно к смеху и плачу, Раулинс отпустил прутья и уже не смотрел больше на свои окроввленные ноги они ныли, горели. Он представил, как целые флотилии неведомых микроорганизмов кружат по его кровеносной системе. Распухший, синефиолетовый труп под утро, жетва перехитрившей самое себя хитрости Чарльза Бордмана. Идиотской идеей было забираться в эту клетку! Дурацкий способ заслужить доверие Мюллера, воистину дурацкий!
А ведь у этой клетки есть свои плюсы, неожиданно подумал он.
Три крупных зверя крались в нему с трех сторон сразу. Походкой они напоминали львов, и внешностью — кабанов. Приземисты, весящие, наверное, по сотне килограммов создания с острыми хребтами и вытянутыми пирамидальными мордами. Слюна капала с узких губ, крохотные глазки, попарно посаженные сразу под рваными обвисшими ушами с каждой стороны морды, посверкивали. Загнутые клыки выделялись среди более мелких, более острых собачьих зубов на мощных челюстях.
Подозрительно поглядывая друг на друга, эти три мерзких создания произвели ряд ритуальных перемещений, свидетельствующих о их тупости, поскольку они лишь ходили кругом и следили друг за другом, а не изучали окружающее. Какое-то время они рылись в горе мертвых стервятников, но, скорее всего, падалью они не питались — искали парное мясо. Их отвращение к этим жертвам каннибализма было очевидным.
Потом они повернулись, чтобы посмотреть на Раулинса, стоящего так, что каждое из них могло направить одну из пар глаз прямо на него. Вот теперь уже Раулинс воспринял клетку как убежище. Он не хотел бы оказаться снаружи, уставшим и беззащитным, когда три этих чудовища разыскивают здесь себе мясо на ужин.
И в ту же самую минуту прутья клетки начали бесшумно проваливаться в тротуар.
Это выглядело чуть ли не смешно. Прямо бе конца набегали и набегали эти зверьки. Всовывали мордочки между прутьями — по два, по три сразу. Лисицы, норки, горностаи или дьявол их разберет, какие это зверюшки — ничего, кроме зубов и маленьких злых пастей. Но ведь кормились-то они падалью, сами не убивали. Неизвестно, что притягивало их к клетке. Они протискивались, собирались вокруг Раулинса, жестким мехом терлись о его ноги, били его лапками, драли ему кожу когтями, грызли ему лодыжки.
Он топтал их. Он довольно скоро убедился, что стукая каждую по голове тяжелым ботинком, он сразу же ломает ей позвоночник. Мгновенными ударами он отбрасывал свои очередные жертвы в угол клетки, куда сразу же кучей кидались маленькие бестии. Канибалы. Постепенно он вошел в ритм. Поворот. Удар. Толчок. Поворот. Удар. Толчок. Хруп. Хруп. Хруп.
И все же грызли и царапали они его ужасно.
Первые пять минут у него почти не было времени для отдыха. Поворот, удар, толчок. Он так расправился по крайней мере с двумя десятками за какие-то пять минут. В углу клетки скопилась гора маленьких скрючившихся телец, на которой копошились живые, пытаясь отыскать лучшие куски.
Но наконец-то пришла пора, когда он угостил их всех, находящихся в клетке, а с наружи их больше не проникало. Теперь он мог передохнуть. Он ухватился за прут, поднял левую ногу и начал рассматривать многочисленные ранки, царапины, укусы. Интерересно, дадут мне посмертно Звездный Крест, если я умру от галактического бешенства? — подумал он. Ноги у него были окровавленны от колен и ниже, и эти повреждения, хотя и не глубокие, саднили и болели.
Неожиданно он понял, почему эти зверюшки, питающиеся падалью, пришли к нему. Имея сейчас возможность передохнуть, он почувствовал сильный запах гниющего мяса. Он чуть ли не ощутил в воображении — огромное животное с распоротым брюхом с красными липкими внутренностями… крупные черные мухи над ним… черви, копошащиеся в этом куске гнили…
Здесь, в этой клетке, разлагаться было нечему. Мертвые стервятники еще не начали гнить, впрочем, немного их и останеться, если не считать обгрызанных костей.
Значит наверняка это какая-то ловушка: западня с запахом, вмонтированная в клетку. Сама клетка распостраняла такой запах. Зачем? Скорей всего, чтобы заманить стаю питающихся падалью внутрь. Изысканная форма пыток. Не исключено, что это дело рук Мюллера. Ведь мог же Мюллер дойти до ближайшего пульта управления и включить этот запах.
На этом Раулинсу пришлось закончить свои размышления. Новая армия стервятников бежала через площадь. Они были несколько крупнее, хотя и недостаточно большими, чтобы не пролезть между прутьями. Это твари скалили зубы в лунном свете почти омерзительно.
Раулинс немедленно растоптал трех урчащих, жрущих канибалов, что еще оставались живыми, и вышвырнул их за прутья как можно дальше, метров на восемь-десять. Великолепно! Батальон новых визитеров спешно остановился и начал лакомиться пожирая трупики и еще не совсем мертвые тельца. Раулинс подумал, что если их не станет больше, то с ними он может справиться.
В конце концов они перестали надоедать ему. Он убил уже семьдесят, а то и восемдесят штук. Запах свежей крови перебивал даже искуственный запах разложения. Ноги его ныли от ранений, голова кружилась. Но остаток ночи прошел спокойно.
Последние уцелевшие стервятники, пережравшись, тихонько удалились, даже не пытаясь добраться до утомленного человека. Изможденный, выдохнувшийся, близкий одновременно к смеху и плачу, Раулинс отпустил прутья и уже не смотрел больше на свои окроввленные ноги они ныли, горели. Он представил, как целые флотилии неведомых микроорганизмов кружат по его кровеносной системе. Распухший, синефиолетовый труп под утро, жетва перехитрившей самое себя хитрости Чарльза Бордмана. Идиотской идеей было забираться в эту клетку! Дурацкий способ заслужить доверие Мюллера, воистину дурацкий!
А ведь у этой клетки есть свои плюсы, неожиданно подумал он.
Три крупных зверя крались в нему с трех сторон сразу. Походкой они напоминали львов, и внешностью — кабанов. Приземисты, весящие, наверное, по сотне килограммов создания с острыми хребтами и вытянутыми пирамидальными мордами. Слюна капала с узких губ, крохотные глазки, попарно посаженные сразу под рваными обвисшими ушами с каждой стороны морды, посверкивали. Загнутые клыки выделялись среди более мелких, более острых собачьих зубов на мощных челюстях.
Подозрительно поглядывая друг на друга, эти три мерзких создания произвели ряд ритуальных перемещений, свидетельствующих о их тупости, поскольку они лишь ходили кругом и следили друг за другом, а не изучали окружающее. Какое-то время они рылись в горе мертвых стервятников, но, скорее всего, падалью они не питались — искали парное мясо. Их отвращение к этим жертвам каннибализма было очевидным.
Потом они повернулись, чтобы посмотреть на Раулинса, стоящего так, что каждое из них могло направить одну из пар глаз прямо на него. Вот теперь уже Раулинс воспринял клетку как убежище. Он не хотел бы оказаться снаружи, уставшим и беззащитным, когда три этих чудовища разыскивают здесь себе мясо на ужин.
И в ту же самую минуту прутья клетки начали бесшумно проваливаться в тротуар.
3
Мюллер, подходя, как раз застал эту сцену. Он задержался лишь на мгновенье, чтобы поглядеть на исчезновенье прутьев — медленное, чуть ли не демостративное. Он обвел глазами трех проголодавшихся диких свиней и ошеломленного окровавленного Раулинса, неожиданно оказавшегося перед ними без всякой преграды.
— Падай! — крикнул он. Раулинс, перебежав четыре шага налево, упал на скользкую от крови мостовую лицом в груду маленьких трупиков на углу улицы. Мюллер выстрелил. Он не стал ломать голову над установлением прицела вручную, потому что это не были сьедобные животные. Тремя быстрыми молниями он сразил свиней. Они даже не дернулись. Он бросился к Раулинсу, когда внезапно появился один из роботов, высланных из лагеря в зон «Ф», весело направлявшийся в их сторону. Черт побери! Мюллер извлек из кармана смертоносный шар и навел окошко на робота. Робот повернул к нему бездушное пустое лицо. Выстрел.
Механизм развалился. Раулинс пытался подняться с тротуара.
— Жаль, что ты его уничтожил, — пробормотал он. — Он пришел сюда затем, чтобы помочь мне.
— В помощи не было необходимости, — сказал Мюллер. — Ты можешь идти?
— Вроде бы.
— Тебя здорово попортили?
— Поглодали немножко, и ничего больше. Не так это страшно, как выглядит.
— Иди за мной. Снова стервятники сбегались на площадь, притянутые таинственным телеграфом крови. Маленькие, поразительно зубастые, они серьезно взялись за дело с тремя огромными кабанами. Раулинс смотрел как-то рассеяно, что-то бормоча себе под нос. Забыв о своей эманации, Мюллер подхваил его под руку. Парнишка содрогнулся и вырвался, и тотчас же пожалел о своей невежливости и протянул Мюллеру руку. Через площадь они прошли вместе. Мюллер чувствовал, как того всего трясет. И все же он не мог понять, реакция ли это на недавние переживиния, или же следствие редкой близости ничем не изолированного сознания.
— Сюда! — резко сказал он. Они вошли в шестиугольное помещение, в котором он держал свой диагност. Мюллер плотно закрыл дверь, вновь ставшую неразличимой, и Раулинс повалился на голый пол. Светле волосы, мокрые от пота, приклеились к его лбу. Глаза метались, зрачки расширились.
— Долго продолжалось это нападние на тебя? — спросил Мюллер.
— Наверное, минут пятнадцать-двадцать. Я не знаю. Должно быть, их было штук пятьдесят, а то и все сто. Они трескались, знаешь, словно ломались ветки. А потом клетка исчезла. — Раулинс разразился безвучным смехом. — Это было наилучшее из всего! Едва я покончил с этим дрянями и попробовал передохнуть, явились три зверюги покрупнее, и, разумеется, клетка испарилась и…
— Помедленнее, — попросил Мюллер. — Ты тараторил так быстро, что я не все понимаю. Ты можешь снять эти ботинки?
— То, что от них осталось?
— Вот именно. Скидай их, мы сейчас обработаем ноги. На Лемносе полным полно микробов. И вирусов, насколько мне известно. И бацилл, и бактерий и черт там знает чего еще…
— Раулинс потянулся руками к ботинкам.
— Поможешь мне? Я, к сожалению, не…
— Тебе станет плохо, если я подойду чуть поближе, — предостерег Мюллер.
— К дьяволу это! Мюллер пожал плечами. Он подошел к Раулинсу и принялся возиться со сломанной и изогнутой молнией его ботинок. Металл искорежили крохотные зубки, так же, кстати, как повредили кожу самих ботинок и подметок. Минуту спустя Раулинс с голыми ногами лежал на полу, вытянувшись, и кривился, хотя и пытался строить из себя героя. Он мучился, хотя ни одно из повреждений не было, вроде бы, серьезным, но вот болели они здорово. Мюллер наладил диагностат. Лампы аппарата засветились, блеснул сигнал на выходе рецептора.
— Это какая-то старая модель, — сказал Раулинс. — Я не знаю как с ней обращаться.
— Вытяни ноги под анализатором. Раулинс пошевелился. Голубой свет теперь падал на его ранкы. Все в диагносте урчало и клокотало. Вытянулось гибкое щупальце с тампоном, которое бережно протерло его левую ногу почти что до паха. Диагностат втянул окровавленный тампон и принялся разлагать его на составные элементы, тем временен как другое щупальце водило тампоном по правой ноге Раулинса. Парнишка прикусил губу. Тампоны сделали свое дело: коагулятор прекратил кровотечение. Кровь была смыта так, что стали четко видны все небольшие ранки и царапины. И сейчас это выглядело не очень-то хорошо. Подумал Мюллер, хотя и не так печально, как раньше.
Из диагностата высунулся сверхзвуковой шприц и вогнал какой-то желтоватый раствор в ягодицу Раулинса. Обезболивающее средство, догадался Мюллер. Вторая иньекция, темно-янтарная, скорее всего была каким-то универсальным антибиотиком, противостоящим заражению. Раулинс явно успокаивался. Следом за этим из диагностата выскочило множество крохотных ручек, чтобы исследовать повреждения в подробностях и проверить, не требуется ли их где-нибуди зашить. Раздалось бренчание, и что-то трижды громко треснуло. Диагностат принялся залечивать поврежденя.
— Лежи спокойно, — сказал Мюллер. — Через пару минут все будет позади.
— Тебе не следовало этого делать, — перепугался Раулинс. — В нашем лагере есть медицинская аппаратура. Тебе наверняка уже не хватает разных важных химикалий. Если бы ты позволил тому роботу отнести меня в лагерь…
— Я не хочу, чтобы автоматы крутились здесь. А мой диагностат заправлен всем необходимым по-крайней мере на полстолетия. Болею я не часто. Вдобавок ко всему этот аппарат спосебен сам синтезировать необходимое количество наиболее употребительных лекарств. Лишь бы я время от времени поставлял ему протоплазму, а остальное он делает сам.
— Тогда позволь хотя бы, чтобы мы снабдили тебя запасом наиболее редких медикаментов.
— Обойдусь. Я ненуждаюсь ни в каком милосердии. Ну вот и все! Диагностат завершил свою работу над тобой. Скорее всего, у тебя даже шрамов не останется.
Аппаратура оставила Раулинса в покое. Он сел и поглядел на Мюлллера. Глаза его сделались совершенно здравыми. Мюллер стоял в одном из углов этой шестиугольной комнаты, оперевшись спиной о стену.
— Если бы я мог предположить, — сказал он, — что они нападут на тебя, я бы не оставил тебя одного так долго. У тебя не было оружия?
— Не было.
— Хищники, которые питаются только подалью, обычно не нападаю на живых. Что могло привлечь их к тебе?
— Клетка, — сказал Раулинс. — Она выделяла запах гниющего мяса. Приманивала их. И, ни с того, ни с сего, множество их начало вкарабкиваться внутрь. Я думал, они живьем меня сьедят.
Мюллер улыбнулся.
— Интересно, — сказал он. — Значит, и клетки эти тоже запрограммированы как ловушки. Благодаря твоему неприятному приключению, мы получили любопытную информацию. Я даже не могу сказать тебе, насколько меня интересует эта клетка. Как весьма интересует меня любая деталька этого невероятного окружения. Акведук. Пилоны-календари, устройство, которые чистят улицы. Я тебе благодарен, что ты помог мне несколько углубить мое знание лабиринта,
— Я заню еще одного человека, у которого точно такой же подход. Для него неважно, насколько он рискует или какой ценой должен заплатить, чтобы извлечь для своего опыта необходимые данные. Борд…
Энергичным движение руки Мюллер остановил Раулинса7
— Кто?
— Бордени, — сказал Раулинс . Эмилио Бордени. Мой профессор эпистологиии в университете. Преподавал он поразительно. Но на самом деле только герменетику… как учиться…
— Эвристику, — поправил его Мюллер.
— Ты уверен? Я бы поклялся, что…
— Ты ошибаешься, — сказал Мюллер. — Ты же говоришь со специалистом. Герменетика это филологическая дисциплина, занимающаяся толкованием Священного Писания, но в последнее время нашедшая широкое применение в связи. Твой отец знал бы это превосходно. Собствено, и моя миссия у гидрян была экспериментом в области прикладной герменетики. Только он не удался.
— Эвристика, герменетика! — Раулинс фыркнул от смеха. — Но в любом случае я рад, что помог тебе в изучении этих клеток. Мой достойный вклад в эвристику. Но на будущее я предпочел бы обходиться без таких переживаний.
— Само собой, — согласился Мюлллер. Он ощущал странное добродушие. Он уже почто забыл, как это приятно — помогать людям. И, кроме того, как это приятно иметь возможность вести свободную беседу. Он спросил:
— Ты пьешь, Нед?
— Спиртное?
— Именно это я имел в виду.
— Умеренно.
— Я тебя угощу нашим местным напитком, — сказал Мюллер. — Он изготавливается какими-то гномиками в недрах этой планеты. — Он извлек изящную плоскую бутылку и два фужера. — Аккуратно налил в фужеры не больше, чем по двадцать миллилитров. — Я его получаю в зоне «Д», — разьяснил он, протягивая один из бокалов Раулинсу. — Этот напиток там бьет из фонтана. Он в самом деле заслуживает носить этикетку: «Пей меня!»
Раулинс осторожно продегустировал.
— Крепковато!
— Примерно шестьдесят процентов алкоголя. Именно так. Понятия не имею, что составляет остальное, как оно изготавливается и для чего. Попросту эта штука пришлась мне по вкусу. Она как-то сразу, и сладковатая и изысканная. В голову бьет, само собой. Я полагаю, это еще одна из ловушек. Можно преприятнейше налакаться… а остальное выполнит лабиринт.
— Он поднял фужер в руке. — Твое здоровье!
— Твое здоровье! Они оба улыбнулись от этого архаического тоста и выпили.
— Будь бдителен, Дик, — напомнил себе Мюллер. — Ты уже начал брататься с этим парнишкой. Не забывай, где ты. И почему. Ведь ты же — чудовище!
— Можно, я возьму немножко этой отравы в лагерь? — спросил Раулинс.
— Будь добр. А для кого?
— Для одного человека, кто бы смог в полной мере оценить его достоинства. Он — гурман. Он путешествует с колекцией самых разнообразных напитков. Их там примерно с сотню сортов и, могу допустить с сотни разных планет. Мне даже трудно вспомнить все названия.
— Там есть что-нибудь с Мадрука? — спросил Мюллер. — С планет Денеба? С Ригеля?
— Честно говоря, я не знаю. Понимаешь, я непрочь выпить, но не разбираюсь в марках.
— Может этот твой прятель захотел бы как-нибудь из своих деликатесов обменять… — Мюллер замолчал. — Нет, нет, — сказал он чуть погодя, — забудь о том, что я сказал. Не хочу никаких обменов.
— Ты бы мог просто пойти со мной в лагерь, — сказал Раулинс. — Он бы побаловал тебя всем, что есть в его запасах. Это уж вне сомнения.
— До чего ты хитрый, Нед! — теперь Мюллер печально глядел на свой фужер. — Меня не удастся уговорить, Нед. Я не хочу иметь ничего общего с теми людьми.
— Мне неприятно, что ты так к этому подходишь.
— Еще выпьешь?
— Нет. Мне пора возвращаться. Я ведь пришел сюда не на весь день. В лагере меня такой ад поджидает за то, что я ничего не сделал из того, что мне было поручено.
— Большую часть этого времени ты провел в клетке. За это они не могут быть на тебя в претензии.
— Могут, все-таки. Я уже за вчерашнее получил немного. Им, вроде бы, не особенно нравиться, что я прихожу к тебе.
Мюллер неожиданно почувствовал, как что-то защипало у него в сердце.
Раулинс продолжал:
— Я и так растранжирил здесь сегодня весь день, так что нисколько бы не удивился, если бы они совсем запретили мне приходить сюда. Они будут на меня злы. Понимаешь, раз уж они знают, что ты не горишь желанием сотрудничать с ними, они расценивают эти мои визиты к тебе как простую трату времени, которое я мог бы потратить на помощь нашим группам в зонах «Б» или «Ф».
Он допил фужер до конца и поднялся, слегка пошатываясь. Посмотрел на свои голые ноги. Какая-то распыленнная диагностатом лечебная субстанция цвета кожи покрыла ранки так, что трудно было догадаться, что недавно ноги были искалечены. Он с трудом натянул свои изодранные брюки.
— Ботинок и не буду надевать, — заявил он. — Они в жутком состоянии. Наверное, я могу добраться до лагеря и босиком.
— Мостовая очень гладкая, — сказал Мюллер.
— Ты мне дашь немного этого напитка для моего приятеля? Ни слова не говоря, Мюллер вручил Раулинсу наполовину еще полную фляжку. Раулинс прикрепил ее к поясу.
— Это был очень интересный день. Я надеюсь, что мне еще удасться навестить тебя.
— Падай! — крикнул он. Раулинс, перебежав четыре шага налево, упал на скользкую от крови мостовую лицом в груду маленьких трупиков на углу улицы. Мюллер выстрелил. Он не стал ломать голову над установлением прицела вручную, потому что это не были сьедобные животные. Тремя быстрыми молниями он сразил свиней. Они даже не дернулись. Он бросился к Раулинсу, когда внезапно появился один из роботов, высланных из лагеря в зон «Ф», весело направлявшийся в их сторону. Черт побери! Мюллер извлек из кармана смертоносный шар и навел окошко на робота. Робот повернул к нему бездушное пустое лицо. Выстрел.
Механизм развалился. Раулинс пытался подняться с тротуара.
— Жаль, что ты его уничтожил, — пробормотал он. — Он пришел сюда затем, чтобы помочь мне.
— В помощи не было необходимости, — сказал Мюллер. — Ты можешь идти?
— Вроде бы.
— Тебя здорово попортили?
— Поглодали немножко, и ничего больше. Не так это страшно, как выглядит.
— Иди за мной. Снова стервятники сбегались на площадь, притянутые таинственным телеграфом крови. Маленькие, поразительно зубастые, они серьезно взялись за дело с тремя огромными кабанами. Раулинс смотрел как-то рассеяно, что-то бормоча себе под нос. Забыв о своей эманации, Мюллер подхваил его под руку. Парнишка содрогнулся и вырвался, и тотчас же пожалел о своей невежливости и протянул Мюллеру руку. Через площадь они прошли вместе. Мюллер чувствовал, как того всего трясет. И все же он не мог понять, реакция ли это на недавние переживиния, или же следствие редкой близости ничем не изолированного сознания.
— Сюда! — резко сказал он. Они вошли в шестиугольное помещение, в котором он держал свой диагност. Мюллер плотно закрыл дверь, вновь ставшую неразличимой, и Раулинс повалился на голый пол. Светле волосы, мокрые от пота, приклеились к его лбу. Глаза метались, зрачки расширились.
— Долго продолжалось это нападние на тебя? — спросил Мюллер.
— Наверное, минут пятнадцать-двадцать. Я не знаю. Должно быть, их было штук пятьдесят, а то и все сто. Они трескались, знаешь, словно ломались ветки. А потом клетка исчезла. — Раулинс разразился безвучным смехом. — Это было наилучшее из всего! Едва я покончил с этим дрянями и попробовал передохнуть, явились три зверюги покрупнее, и, разумеется, клетка испарилась и…
— Помедленнее, — попросил Мюллер. — Ты тараторил так быстро, что я не все понимаю. Ты можешь снять эти ботинки?
— То, что от них осталось?
— Вот именно. Скидай их, мы сейчас обработаем ноги. На Лемносе полным полно микробов. И вирусов, насколько мне известно. И бацилл, и бактерий и черт там знает чего еще…
— Раулинс потянулся руками к ботинкам.
— Поможешь мне? Я, к сожалению, не…
— Тебе станет плохо, если я подойду чуть поближе, — предостерег Мюллер.
— К дьяволу это! Мюллер пожал плечами. Он подошел к Раулинсу и принялся возиться со сломанной и изогнутой молнией его ботинок. Металл искорежили крохотные зубки, так же, кстати, как повредили кожу самих ботинок и подметок. Минуту спустя Раулинс с голыми ногами лежал на полу, вытянувшись, и кривился, хотя и пытался строить из себя героя. Он мучился, хотя ни одно из повреждений не было, вроде бы, серьезным, но вот болели они здорово. Мюллер наладил диагностат. Лампы аппарата засветились, блеснул сигнал на выходе рецептора.
— Это какая-то старая модель, — сказал Раулинс. — Я не знаю как с ней обращаться.
— Вытяни ноги под анализатором. Раулинс пошевелился. Голубой свет теперь падал на его ранкы. Все в диагносте урчало и клокотало. Вытянулось гибкое щупальце с тампоном, которое бережно протерло его левую ногу почти что до паха. Диагностат втянул окровавленный тампон и принялся разлагать его на составные элементы, тем временен как другое щупальце водило тампоном по правой ноге Раулинса. Парнишка прикусил губу. Тампоны сделали свое дело: коагулятор прекратил кровотечение. Кровь была смыта так, что стали четко видны все небольшие ранки и царапины. И сейчас это выглядело не очень-то хорошо. Подумал Мюллер, хотя и не так печально, как раньше.
Из диагностата высунулся сверхзвуковой шприц и вогнал какой-то желтоватый раствор в ягодицу Раулинса. Обезболивающее средство, догадался Мюллер. Вторая иньекция, темно-янтарная, скорее всего была каким-то универсальным антибиотиком, противостоящим заражению. Раулинс явно успокаивался. Следом за этим из диагностата выскочило множество крохотных ручек, чтобы исследовать повреждения в подробностях и проверить, не требуется ли их где-нибуди зашить. Раздалось бренчание, и что-то трижды громко треснуло. Диагностат принялся залечивать поврежденя.
— Лежи спокойно, — сказал Мюллер. — Через пару минут все будет позади.
— Тебе не следовало этого делать, — перепугался Раулинс. — В нашем лагере есть медицинская аппаратура. Тебе наверняка уже не хватает разных важных химикалий. Если бы ты позволил тому роботу отнести меня в лагерь…
— Я не хочу, чтобы автоматы крутились здесь. А мой диагностат заправлен всем необходимым по-крайней мере на полстолетия. Болею я не часто. Вдобавок ко всему этот аппарат спосебен сам синтезировать необходимое количество наиболее употребительных лекарств. Лишь бы я время от времени поставлял ему протоплазму, а остальное он делает сам.
— Тогда позволь хотя бы, чтобы мы снабдили тебя запасом наиболее редких медикаментов.
— Обойдусь. Я ненуждаюсь ни в каком милосердии. Ну вот и все! Диагностат завершил свою работу над тобой. Скорее всего, у тебя даже шрамов не останется.
Аппаратура оставила Раулинса в покое. Он сел и поглядел на Мюлллера. Глаза его сделались совершенно здравыми. Мюллер стоял в одном из углов этой шестиугольной комнаты, оперевшись спиной о стену.
— Если бы я мог предположить, — сказал он, — что они нападут на тебя, я бы не оставил тебя одного так долго. У тебя не было оружия?
— Не было.
— Хищники, которые питаются только подалью, обычно не нападаю на живых. Что могло привлечь их к тебе?
— Клетка, — сказал Раулинс. — Она выделяла запах гниющего мяса. Приманивала их. И, ни с того, ни с сего, множество их начало вкарабкиваться внутрь. Я думал, они живьем меня сьедят.
Мюллер улыбнулся.
— Интересно, — сказал он. — Значит, и клетки эти тоже запрограммированы как ловушки. Благодаря твоему неприятному приключению, мы получили любопытную информацию. Я даже не могу сказать тебе, насколько меня интересует эта клетка. Как весьма интересует меня любая деталька этого невероятного окружения. Акведук. Пилоны-календари, устройство, которые чистят улицы. Я тебе благодарен, что ты помог мне несколько углубить мое знание лабиринта,
— Я заню еще одного человека, у которого точно такой же подход. Для него неважно, насколько он рискует или какой ценой должен заплатить, чтобы извлечь для своего опыта необходимые данные. Борд…
Энергичным движение руки Мюллер остановил Раулинса7
— Кто?
— Бордени, — сказал Раулинс . Эмилио Бордени. Мой профессор эпистологиии в университете. Преподавал он поразительно. Но на самом деле только герменетику… как учиться…
— Эвристику, — поправил его Мюллер.
— Ты уверен? Я бы поклялся, что…
— Ты ошибаешься, — сказал Мюллер. — Ты же говоришь со специалистом. Герменетика это филологическая дисциплина, занимающаяся толкованием Священного Писания, но в последнее время нашедшая широкое применение в связи. Твой отец знал бы это превосходно. Собствено, и моя миссия у гидрян была экспериментом в области прикладной герменетики. Только он не удался.
— Эвристика, герменетика! — Раулинс фыркнул от смеха. — Но в любом случае я рад, что помог тебе в изучении этих клеток. Мой достойный вклад в эвристику. Но на будущее я предпочел бы обходиться без таких переживаний.
— Само собой, — согласился Мюлллер. Он ощущал странное добродушие. Он уже почто забыл, как это приятно — помогать людям. И, кроме того, как это приятно иметь возможность вести свободную беседу. Он спросил:
— Ты пьешь, Нед?
— Спиртное?
— Именно это я имел в виду.
— Умеренно.
— Я тебя угощу нашим местным напитком, — сказал Мюллер. — Он изготавливается какими-то гномиками в недрах этой планеты. — Он извлек изящную плоскую бутылку и два фужера. — Аккуратно налил в фужеры не больше, чем по двадцать миллилитров. — Я его получаю в зоне «Д», — разьяснил он, протягивая один из бокалов Раулинсу. — Этот напиток там бьет из фонтана. Он в самом деле заслуживает носить этикетку: «Пей меня!»
Раулинс осторожно продегустировал.
— Крепковато!
— Примерно шестьдесят процентов алкоголя. Именно так. Понятия не имею, что составляет остальное, как оно изготавливается и для чего. Попросту эта штука пришлась мне по вкусу. Она как-то сразу, и сладковатая и изысканная. В голову бьет, само собой. Я полагаю, это еще одна из ловушек. Можно преприятнейше налакаться… а остальное выполнит лабиринт.
— Он поднял фужер в руке. — Твое здоровье!
— Твое здоровье! Они оба улыбнулись от этого архаического тоста и выпили.
— Будь бдителен, Дик, — напомнил себе Мюллер. — Ты уже начал брататься с этим парнишкой. Не забывай, где ты. И почему. Ведь ты же — чудовище!
— Можно, я возьму немножко этой отравы в лагерь? — спросил Раулинс.
— Будь добр. А для кого?
— Для одного человека, кто бы смог в полной мере оценить его достоинства. Он — гурман. Он путешествует с колекцией самых разнообразных напитков. Их там примерно с сотню сортов и, могу допустить с сотни разных планет. Мне даже трудно вспомнить все названия.
— Там есть что-нибудь с Мадрука? — спросил Мюллер. — С планет Денеба? С Ригеля?
— Честно говоря, я не знаю. Понимаешь, я непрочь выпить, но не разбираюсь в марках.
— Может этот твой прятель захотел бы как-нибудь из своих деликатесов обменять… — Мюллер замолчал. — Нет, нет, — сказал он чуть погодя, — забудь о том, что я сказал. Не хочу никаких обменов.
— Ты бы мог просто пойти со мной в лагерь, — сказал Раулинс. — Он бы побаловал тебя всем, что есть в его запасах. Это уж вне сомнения.
— До чего ты хитрый, Нед! — теперь Мюллер печально глядел на свой фужер. — Меня не удастся уговорить, Нед. Я не хочу иметь ничего общего с теми людьми.
— Мне неприятно, что ты так к этому подходишь.
— Еще выпьешь?
— Нет. Мне пора возвращаться. Я ведь пришел сюда не на весь день. В лагере меня такой ад поджидает за то, что я ничего не сделал из того, что мне было поручено.
— Большую часть этого времени ты провел в клетке. За это они не могут быть на тебя в претензии.
— Могут, все-таки. Я уже за вчерашнее получил немного. Им, вроде бы, не особенно нравиться, что я прихожу к тебе.
Мюллер неожиданно почувствовал, как что-то защипало у него в сердце.
Раулинс продолжал:
— Я и так растранжирил здесь сегодня весь день, так что нисколько бы не удивился, если бы они совсем запретили мне приходить сюда. Они будут на меня злы. Понимаешь, раз уж они знают, что ты не горишь желанием сотрудничать с ними, они расценивают эти мои визиты к тебе как простую трату времени, которое я мог бы потратить на помощь нашим группам в зонах «Б» или «Ф».
Он допил фужер до конца и поднялся, слегка пошатываясь. Посмотрел на свои голые ноги. Какая-то распыленнная диагностатом лечебная субстанция цвета кожи покрыла ранки так, что трудно было догадаться, что недавно ноги были искалечены. Он с трудом натянул свои изодранные брюки.
— Ботинок и не буду надевать, — заявил он. — Они в жутком состоянии. Наверное, я могу добраться до лагеря и босиком.
— Мостовая очень гладкая, — сказал Мюллер.
— Ты мне дашь немного этого напитка для моего приятеля? Ни слова не говоря, Мюллер вручил Раулинсу наполовину еще полную фляжку. Раулинс прикрепил ее к поясу.
— Это был очень интересный день. Я надеюсь, что мне еще удасться навестить тебя.
4
Пока Раулинс, прихрамывая, добирался до зоны «Е», Бордман спросил:
— Как твои ноги?
— Устали. Но раны быстро подживают. Ничего со мной не случится.
— Смотри, чтобы у тебя бутылка не выпала.
— Не бойся, Чарльз. Я ее надежно привязал. Я не хотел бы лишить тебя такого удовольствия.
— Нед, послушай. Мы в самом деле выслали к тебе множество роботов. Я все время смотрел на твое ужасное сражение с этими зверями. Но мы ничего не могли поделать. Каждого робота Мюллер останавливал и уничтожал.
— Все в порядке, — сказал Раулинс.
— Он на самом деле неуравновешен. Он не захотел пропустить во внутренние зоны ни одного нашего робота.
— Все в порядке, Чарльз. Ведь я же выбрался из этого живым. Однако Бордман не мог прекратить говорить о своем:
— Мне пришло голову, что если бы я совсем не выслал туда роботов, Нед, то было бы значительно лучше. Ведь они слишком надолго задержали Мюллера. За это время он вполне мог вернуться к тебе. Освободить тебя, или же поубивать этих животных. Он…
Бордман замолчал, скривился и мысленно обругал себя за эти бредни. Признак старости. Он почувствовал складки жира на своем животе. Необходимо вновь придать себе вид шестидесятилетнеого мужчины и одновременно вернуть хорошее физическое самочувствие тех времен, когда ему было пятьдесят. Таким способом хитрый человек скрывает свою хитрость.
После длительного молчания он сказал:
— Я полагаю, что Мюллер уже подружился с тобой. Я рад. Пришло время, чтобы его соблазнить и заставить покинуть лабиринт.
— И как я это сделаю?
— Пообещай ему исцеление, — сказалл Бордман.
— Как твои ноги?
— Устали. Но раны быстро подживают. Ничего со мной не случится.
— Смотри, чтобы у тебя бутылка не выпала.
— Не бойся, Чарльз. Я ее надежно привязал. Я не хотел бы лишить тебя такого удовольствия.
— Нед, послушай. Мы в самом деле выслали к тебе множество роботов. Я все время смотрел на твое ужасное сражение с этими зверями. Но мы ничего не могли поделать. Каждого робота Мюллер останавливал и уничтожал.
— Все в порядке, — сказал Раулинс.
— Он на самом деле неуравновешен. Он не захотел пропустить во внутренние зоны ни одного нашего робота.
— Все в порядке, Чарльз. Ведь я же выбрался из этого живым. Однако Бордман не мог прекратить говорить о своем:
— Мне пришло голову, что если бы я совсем не выслал туда роботов, Нед, то было бы значительно лучше. Ведь они слишком надолго задержали Мюллера. За это время он вполне мог вернуться к тебе. Освободить тебя, или же поубивать этих животных. Он…
Бордман замолчал, скривился и мысленно обругал себя за эти бредни. Признак старости. Он почувствовал складки жира на своем животе. Необходимо вновь придать себе вид шестидесятилетнеого мужчины и одновременно вернуть хорошее физическое самочувствие тех времен, когда ему было пятьдесят. Таким способом хитрый человек скрывает свою хитрость.
После длительного молчания он сказал:
— Я полагаю, что Мюллер уже подружился с тобой. Я рад. Пришло время, чтобы его соблазнить и заставить покинуть лабиринт.
— И как я это сделаю?
— Пообещай ему исцеление, — сказалл Бордман.
Глава десятая
1
Они встретились через два дня около полудня зоне «Б». Мюллер приветствовал Раулинса с явной радостью и облегчением. Раулинс подошел, наискосок пересекая овальный — может быть, танцевальный — зал, расположенный между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул:
— Как ноги?
— Превосходно.
— А твой приятель? Понравился ему мой напиток?
— Безумно. — Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана. — Он шлет тебе какой-то особеный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.
Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.
— К чертям это, — холодно произнес он. — Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бытылку, я ее разобью.
— Но почему?
— Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну давай. Он обеими руками взял красивую плоскую бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес к своим губам.
— Вы — дьяволята! — ласково сказал он. — Что это? Из монастыря на Денебе 13?
— Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.
— Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком… или каким-нибудь другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?
— Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя. И все же он меня ждал, подумал Раулинс. Чарльз был прав: я уже добрался да него. Почему он такой упрямый?
— Где они сейчас копают? — спросил Мюллер.
— Нигде не копают. Мы сейчас исследуем акустическими зондами границу зоны «Е» и"Ф», чтобы установить хронологию… был ли этот лабиринт построен сразу, или же его районы постепеннонарастали? А как ты думаешь, Дик?
— Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! — Мюлллер сделал еще один глоток коньяка. — Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, — заметил он.
— Метра четыре-пять. Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Ты не ощущаешь последствий?
— Ощущаю.
— Но скрываешь их, как положено стоику, верно? Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:
— Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?
— Как ноги?
— Превосходно.
— А твой приятель? Понравился ему мой напиток?
— Безумно. — Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана. — Он шлет тебе какой-то особеный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.
Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.
— К чертям это, — холодно произнес он. — Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бытылку, я ее разобью.
— Но почему?
— Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну давай. Он обеими руками взял красивую плоскую бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес к своим губам.
— Вы — дьяволята! — ласково сказал он. — Что это? Из монастыря на Денебе 13?
— Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.
— Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком… или каким-нибудь другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?
— Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя. И все же он меня ждал, подумал Раулинс. Чарльз был прав: я уже добрался да него. Почему он такой упрямый?
— Где они сейчас копают? — спросил Мюллер.
— Нигде не копают. Мы сейчас исследуем акустическими зондами границу зоны «Е» и"Ф», чтобы установить хронологию… был ли этот лабиринт построен сразу, или же его районы постепеннонарастали? А как ты думаешь, Дик?
— Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! — Мюлллер сделал еще один глоток коньяка. — Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, — заметил он.
— Метра четыре-пять. Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Ты не ощущаешь последствий?
— Ощущаю.
— Но скрываешь их, как положено стоику, верно? Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:
— Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?