После Калифорнии мы повернули на восток, сделав первую остановку в Нью-Мексико, в индейском поселении, превращенном в антропологический музей под открытым небом. Вот уж где Элен Макилуэйн почувствовала себя королевой. Она водила нас по грязным улочкам, бомбардируя самой разнообразной антропологической информацией. Туристский сезон не начался, а потому с жизнью индейцев мы знакомились в своей компании. Крейлик попросил местную администрацию перекрыть все дороги в резервацию, чтобы избежать встречи с почитателями Ворнана из Санта-Фе и Альбукерке[36]. Индейцы выползли из своих глинобитных хижин, чтобы поглазеть на Ворнана, но я сомневаюсь, чтобы большинство из них знали, кто он такой, да и вряд ли их интересовали путешествия во времени. Коренастые, круглолицые, с расплющенными носами, они ничем не напоминали гордых, с орлиным взором, индейцев из легенд, сложенных первопроходцами Дикого Запада. У меня вызывали жалость. Все, по существу, были государственными служащими, им платили за то, что они жили в грязи и нищете. Хотя им разрешили провести электричество, пользоваться бытовой техникой и автомобилями, они не имели права строить современные дома, сами мололи зерно, показывали туристам ритуальные танцы и продавали им глиняную посуду. Так мы сберегали наше прошлое.
Элен представила нас первым лицам деревни: старосте, вождю, главарям так называемых тайных обществ. Мне показалось, что люди они умные, хваткие и вполне могли бы руководить салонами по продаже автомобилей в Альбукерке. Нас поводили по деревне, пригласили заглянуть в несколько домов, даже показали кайве, место для молений, куда обычных туристов не допускали. Дети потанцевали для нас. В магазине на площади нам показали гончарные изделия и металлическую бижутерию, изготовленную женщинами деревни. В одном шкафу была выставлена посуда, изготовленная в начале двадцатого столетия, украшенная стилизованными изображениями птиц и оленей. Но стоимость каждого предмета измерялась сотнями долларов. По выражению лица продавщицы я понял, что посуда эта и не предназначалась на продажу. То были сокровища деревни, напоминание о более счастливых временах. Продавались же дешевые, хрупкие горшки.
— Видите, они раскрашивают их после обжига, — с пренебрежением бросила Элен. — Полная деградация. Сделать это может любой ребенок. Университет Нью-Мексико пытался возродить древние традиции, но индейцы утверждают, что туристам больше нравятся подделки. Они выглядят эффектнее, а стоят дешевле.
Тут же Ворнан удостоился сердитого взгляда Элен, ибо заявил, что и он находит подделки более привлекательными. Возможно, он хотел только подразнить Элен. Но, с другой стороны, эстетические вкусы Ворнана оставались для меня загадкой, да и с позиции человека тридцатого века и подделки, и настоящая индейская утварь представляли собой практически одинаковую ценность.
Если не считать мелкого инцидента, посещение деревни прошло спокойно. В магазин вбежала стройная девушка с длинными волосами. Чертами лица она больше походила на китаянку. Красота ее покорила нас всех, а Ворнан тут же возжелал добавить ее к своей коллекции. Не знаю, что бы произошло, если бы он потребовал от нее провести ночь в его постели. К счастью, до этого дело не дошло. И я, и Элен заметили его сладострастный взгляд. Когда мы выходили на улицу, Ворнан повернул», чтобы сказать девушке, чего он от нее хочет. Но Элен заступила ему дорогу — Ее глаза яростно сверкнули.
— Нет! — прошипела она. — Нельзя!
На том все и кончилось. Ворнан подчинился. Улыбнулся, поклонился Элен и вышел. Такого я от него не ожидал. Новый, покорный Ворнан стал для нас откровением, но публика в большинстве своем отдавала предпочтение откровениям Ворнана, которые он высказал в многочисленных январских и февральских интервью. Надо отметить, что интерес к поступкам и словам Ворнана нарастал с каждой неделей. Его пришествие, пожалуй, уже по праву могло считаться сенсацией века. Какой-то шустрый бумагомарака быстренько слепил книжку о Ворнане и назвал ее «Новое откровение». По существу в ней давался пересказ выступлений Ворнана на пресс-конференциях и различных встречах, начиная с его появления в Риме в канун Рождества. От себя автор добавил разве что общие фразы, позволяющие связать высказывания Ворнана в некое подобие единого целого. Книга увидела свет в середине марта, причем не только в виде дискет и видеокассет, как большинство книг, но и, как в не столь давние времена, была отпечатана на бумаге. Калифорнийский издатель выпустил ее в яркой красной обложке, на которой выпукло чернело название. Миллион экземпляров разошелся в течение недели. И тут же посыпались пиратские издания, несмотря на отчаянные попытки владельца авторских прав защитить свою собственность. Бессчетные миллионы «Нового откровения» заполонили Америку. Один экземпляр, как сувенир, купил и я. Как-то раз я увидел, что книгу читает Ворнан. Пиратские издания внешне ничем не отличались от первого, настоящего, с тем же красно-черным цветовым решением. В общем, той весной над Соединенными Штатами пролился красный книжный дождь.
Так что обожатели Ворнана, уже имея своего пророка, теперь получили и евангелие. Я, правда, не понимаю, какое душевное утешение могло нести в себе «Новое откровение», но, скорее всего, в книге этой видели талисман, а не священное писание. Люди чувствовали себя увереннее, имея при себе эту книгу, касаясь пальцами ее блестящей обложки. И теперь, если Ворнана встречала толпа, над головами, словно флаги, вздымались красные книжицы, с черными точками букв. Появились переводы. На немецкий, польский, шведский, португальский, французский, русский. Все страны обзавелись собственным вариантом «Нового откровения». Один из сотрудников Крейлика приобретал новые издания и знакомил нас с ними. Колфф, тот просто начал их собирать. Книга завоевала и Азию. Мы получили ее на японском, суахили и хинди, китайском, корейском. Наконец, появился перевод на иврите, истинном языке для святой книги. Колффу нравилось выкладывать эти издания перед собой, смотреть на два слова, написанные на разных языках. И мечтал он о собственном переводе, на санскрит или язык древних персов. Возможно, то были лишь слова. После той памятной беседы с Ворнаном Колфф начал угасать. Его потряс компьютерный анализ записи речи Ворнана. Неоднозначность выводов компьютера поколебала его уверенность в том, что он слышал язык будущего, ему пришлось отказаться от собственных слов. Теперь у него уже возникли сомнения. Действительно ли Ворнан прибыл из тридцатого века? Уловил ли он в чирикании пришельца пусть в видоизмененные, но дошедшие из нашего времени слова? Колфф потерял веру в себя, не доверял более собственному опыту, короче, гибнул у нас на глазах. Разумеется, по ходу нашего достаточно долгого путешествия мы поняли, что от этого Фальстаффа можно услышать всякую чушь. И при всей учености и несомненных достоинствах Колфф знал, что репутация его на протяжении десятилетий никем не ставилась под сомнение, а тут он вроде бы показал свою некомпетентность. Из жалости к Колффу я попросил Ворнана вновь записать на пленку все, что он сказал в первый раз. Ворнан отказался.
— Нет смысла, — отрезал он и сменил тему разговора.
А Колфф все меньше ел говорил, и к началу апреля так похудел, что мы едва узнавали его. Одежда висела на нем, как на вешалке. Двигался он, словно во сне, не понимая, где он и почему. Крейлик, озабоченный его состоянием, хотел освободить его от всех обязанностей и отправить домой. Он поделился с нами своими соображениями, но Элен переубедила его.
— Он умрет, — твердо заявила она. — Подумает, что уволен за некомпетентность.
— Он тяжело болен, — упирался Крейлик. — Эти переезды…
— Тут он при деле.
— Но от него нет никакого прока. За последние недели я не слышал от Колффа ни одного дельного предложения. Он лишь сидит да перекладывает с места на место все эти книги. Его надо положить в больницу.
— Он должен остаться с нами.
— Даже если это его убьет?
— Да! — воскликнула Элен. — Лучше умереть в общей упряжке. Во всяком случае, он не будет мучиться мыслью, что его выставили за дурь.
Крейлик смирился, но нам покоя не прибавилось, ибо Колфф слабел с каждым днем. Просыпаясь, я всякий раз ждал сообщения о том, что во сне он отошел в мир иной, но он выходил из номера, худой, с посеревшей кожей, выступающим далеко вперед носом. Мы тем временем приехали в Мичиган, чтобы Ворнан мог познакомиться с проектом «Искусственная жизнь», которым руководила Эстер. За нами по лаборатории следовал и Колфф, представитель ходячих мертвецов, призванный засвидетельствовать возможность создания жизни в пробирке.
— Вот результат одного из наших первых успешных экспериментов, если это можно назвать успехом, — поясняла нам Эстер. — Мы так и не решили, в какой филюм[37] занести это существо, но нет сомнения в том, что оно живет и размножается, то есть нам удалось добиться желаемого.
Мы всматривались в чрево громадного аквариума. Меж подводных растений лениво плавали лазурные создания, длиной в шесть или восемь дюймов, с протянувшимся вдоль всего туловища плавником, с тонкими, извивающимися щупальцами у пасти. Мне показалось, что их не меньше сотня. Размножались они почкованием, развивались на боках родителей, а затем пускались в самостоятельное плавание, отделившись от них.
— В этом эксперименте предполагалось создание кишечнополостных существ, — продолжала Эстер. — Нам это удалось. Перед вами гигантская плавающая анемона. Но у кишечнополостных нет плавников, а у этих есть, и они знают, как им пользоваться. Манипулируя с генами, мы не закладывали этот плавник. Он развился сам. Плавник — элемент скелета, то есть атрибут более высокого филюма. Если судить по обмену веществ, это существо приспосабливается к условиям окружающей среды гораздо лучше, чем большинство беспозвоночных. Оно живет и в пресной, и в соленой воде, в температурном диапазоне порядка ста градусов, питается любой пищей. Мы получили эдакого суперчервя. Нам хочется проверить его на выживаемость в естественных условиях, бросить бы нескольких в соседний пруд, но мы боимся выпускать его на свободу, — Эстер улыбнулась. — Сейчас мы перешли к созданию позвоночных, но продвигаемся куда меньшими темпами. Сюда, пожалуйста…
Она подвела нас к стеклянному кубу. На дне лежало маленькое, коричневое существо, по телу которого изредка пробегала дрожь. С двумя передними лапками, тонкими, изогнутыми, словно бескостными, и одной задней. Второй, вероятно, никогда и не было. Существо с длинным, похожим на хлыст, хвостом. Мне оно напомнило грустную саламандру. Эстер, однако, им очень гордилась. Существо имело скелет, глаза, развитую нервную систему, полный набор внутренних органов. Однако оно не размножалось. И сейчас лаборатория занималась устранением этого недостатка. А пока этих искусственных позвоночных приходилось создавать методами генной инженерии, что ограничивало возможности эксперимента. Впрочем, и уже достигнутые результаты производили впечатление.
Эстер, попав в родную стихию, не знала устали. Она вела нас из одного ярко освещенного зала в другой, третий, четвертый, мимо гигантских, серебрящихся инеем сосудов, мрачных центрифуг, фракционных колонн, смесителей, в которые по прозрачным трубопроводам поступали разноцветные жидкости. Мы приникали к окулярам перископов, чтобы заглянуть в герметически закрытые камеры, в которых поддерживались постоянные освещенность, температура, уровень радиации, давление. Нам показывали увеличенные фотомикрографии и голограммы, иллюстрирующие строение клеток. Эстер трещала без умолку, щедро пересыпая речь специальными терминами, возможно, не имеющими хождения за пределами этой лаборатории. Мы услышали о фотометрических титраторах, платиновых тиглях, гидравлических плетисмографах, роторных микротомах, плотномерах, электрофорезных камерах, коллодионных пакетах, инфракрасных микроскопах, расходомерах, поршневых бюретках, кардиотахометрах. Удивительные, непостижимые слова. А Эстер уже рассказывала, как создавать новые клетки, как заставить их воспроизводить себе подобные. Все было просто и понятно, а кишечнополостные с плавниками и псевдосаламандры доказывали нам, что это не просто слова. Эстер действительно добилась многого. Показывая нам лабораторию, Эстер с нетерпением ожидала замечаний Ворнана. Она знала о существовании в тридцатом веке разумных существ, происходящих не от человека, ибо в малопонятной форме он говорил нам о каких-то «сервиторах», не имеющих человеческого статуса. То были некие жизненные формы, ведущие свой род от ваших «меньших братьев». Из сказанного Ворнаном следовало, что сервиторы — не искусственные существа, созданные на основе клеток, «сконструированных» методами генной инженерии, но преобразованные биотехнологией животные: люди-собаки, люди-кошки, люди-антилопы. Естественно, Эстер хотелось узнать об этом как можно больше, а потому не стоило удивляться, что любопытство ее осталось неудовлетворенным. Ворнан липа» вежливо улыбался да сам задавал вопросы. Когда, спросил он, Эстер сможет синтезировать человека. Ответ последовал после короткого раздумья: «Лет через пять, десять, пятнадцать».
— Если не наступит конец света, — добавил Ворнан. Мы все рассмеялись, не от веселья, а чтобы снять напряжение. Даже Эстер, которая была явно не в ладах с юмором, и та улыбнулась. А потом указала еще на один прозрачный куб.
— Это ваш последний проект. Не знаю точно, в каком он сейчас состоянии, в лаборатории меня не было с января. Мы пытаемся синтезировать зародыш млекопитающего. Здесь у нас несколько зародышей на разных стадиях развития. Если вы подойдете поближе…
Я увидел несколько похожих на рыб существ, свернувшихся калачиком в маленьких, разделенных мембранами, блоках. У меня перехватило дыхание. Эти головастики, рожденные из смеси аминокислот, развивались, чтобы превратиться… кто знает в кого. Они произвели впечатление даже на Ворнана.
Ллойд Колфф произнес какую-то фразу на незнакомом мне языке. Три или четыре слова, коротких, изобилующих гортанными звуками. Мне показалось, что в них слышалась душевная мука. Я посмотрел на него. Колфф застыл, прижав одну руку к груди, вытянув перед собой вторую. Лицо его посинело, в испуге широко раскрылись глаза. Он стоял и стоял, а затем в горле у него что-то булькнуло, и он повалился вперед, на лабораторный стол. Горелки, пробирки, реторты посыпались на пол. А Колфф схватился ад маленький аквариум, перевернул его, выплеснув на пол воду вместе с дюжиной искусственных лазурных созданий. Они затрепыхались у наших ног. Пальцы Ллойда ослабели, колени подогнулись, он начал сползать со стола. Упал на живот, перевернулся на спину. Глаза его так и остались широко открытыми. Произнес еще одно предложение, чеканя каждое слово: прощальная речь Ллойда Колффа, обращенная к человечеству. Наверное, на каком-то древнем языке. Потом никто из нас не смог повторить ни одного слога. И умер.
— Аппарат первой помощи! — крикнула Эстер. — Быстро!
Два лаборанта притащили внушительных размеров агрегат. Крейлик тем временем пытался делать Колффу искусственное дыхание. Эстер решительно отстранила его, разорвала одежду, обнажив заросшую седым волосом грудь. По ее команде один из лаборантов протянул ей пару электродов. Она установила их и пустила ток через сердце Колффа, пытаясь заставить его забиться. Другой лаборант уже поднес к руке Колффа головку ультразвукового шприца. Тело Колффа ходило ходуном от электроразрядов и впрыскиваемых в него стимуляторов и гормонов. Правая рука поднялась на несколько дюймов, пальцы сжались в кулак, затем рука вновь упала на пол.
— Спазматическая реакция, — пробормотала Эстер. — Ничего более.
Но она не сдавалась. Специальный компрессор начал вдувать воздух в легкие Колффа, она ввела в кровь антикоагулянты, чтобы не допустить ее свертывания, электроразряды вызывали сокращение сердечной мышцы. Колффа уже не было видно под нагромождением приборов и проводов.
Ворнан присел, всматриваясь в глаза Колффа. Протянул руку, осторожно коснулся его похолодевшей щеки. Оглядел электроды, компрессор. Поднялся, повернулся ко мне.
— Что они с ним делают?
— Пытаются вернуть к жизни.
— Тогда, это смерть?
— Да, смерть.
— Что с ним случилось?
— Отказало сердце. Вы знаете, Ворнан, что это такое?
— Сердце? Да, знаю.
— Сердце Колффа устало. И остановилось. Эстер старалась запустить его снова. Не получилось.
— Такое случается часто? Я про смерть.
— У каждого по меньшей мере один раз. — Прибежал врач, решил вскрыть Колффу грудную клетку. — А как приходит смерть в вашем времени?
— Только не столь внезапно. Такое просто невозможно. К сожалению, я об этом почти ничего не знаю.
Смерть, похоже, зачаровала его даже больше, чем создание жизни в этом самом зале. Врач пытался делать открытый массаж сердца. Колфф не реагировал. Мы стояли, словно статуи. Лишь Эстер ползала по полу, собирая существ из перевернутого Колффом аквариума. Некоторые погибли от избытка воздуха, других растоптали, часть выжила. Эстер бросила их в другой аквариум.
Наконец врач встал, качая головой.
Я посмотрел на Крейлика. Тот плакал.
ГЛАВА 15
Элен представила нас первым лицам деревни: старосте, вождю, главарям так называемых тайных обществ. Мне показалось, что люди они умные, хваткие и вполне могли бы руководить салонами по продаже автомобилей в Альбукерке. Нас поводили по деревне, пригласили заглянуть в несколько домов, даже показали кайве, место для молений, куда обычных туристов не допускали. Дети потанцевали для нас. В магазине на площади нам показали гончарные изделия и металлическую бижутерию, изготовленную женщинами деревни. В одном шкафу была выставлена посуда, изготовленная в начале двадцатого столетия, украшенная стилизованными изображениями птиц и оленей. Но стоимость каждого предмета измерялась сотнями долларов. По выражению лица продавщицы я понял, что посуда эта и не предназначалась на продажу. То были сокровища деревни, напоминание о более счастливых временах. Продавались же дешевые, хрупкие горшки.
— Видите, они раскрашивают их после обжига, — с пренебрежением бросила Элен. — Полная деградация. Сделать это может любой ребенок. Университет Нью-Мексико пытался возродить древние традиции, но индейцы утверждают, что туристам больше нравятся подделки. Они выглядят эффектнее, а стоят дешевле.
Тут же Ворнан удостоился сердитого взгляда Элен, ибо заявил, что и он находит подделки более привлекательными. Возможно, он хотел только подразнить Элен. Но, с другой стороны, эстетические вкусы Ворнана оставались для меня загадкой, да и с позиции человека тридцатого века и подделки, и настоящая индейская утварь представляли собой практически одинаковую ценность.
Если не считать мелкого инцидента, посещение деревни прошло спокойно. В магазин вбежала стройная девушка с длинными волосами. Чертами лица она больше походила на китаянку. Красота ее покорила нас всех, а Ворнан тут же возжелал добавить ее к своей коллекции. Не знаю, что бы произошло, если бы он потребовал от нее провести ночь в его постели. К счастью, до этого дело не дошло. И я, и Элен заметили его сладострастный взгляд. Когда мы выходили на улицу, Ворнан повернул», чтобы сказать девушке, чего он от нее хочет. Но Элен заступила ему дорогу — Ее глаза яростно сверкнули.
— Нет! — прошипела она. — Нельзя!
На том все и кончилось. Ворнан подчинился. Улыбнулся, поклонился Элен и вышел. Такого я от него не ожидал. Новый, покорный Ворнан стал для нас откровением, но публика в большинстве своем отдавала предпочтение откровениям Ворнана, которые он высказал в многочисленных январских и февральских интервью. Надо отметить, что интерес к поступкам и словам Ворнана нарастал с каждой неделей. Его пришествие, пожалуй, уже по праву могло считаться сенсацией века. Какой-то шустрый бумагомарака быстренько слепил книжку о Ворнане и назвал ее «Новое откровение». По существу в ней давался пересказ выступлений Ворнана на пресс-конференциях и различных встречах, начиная с его появления в Риме в канун Рождества. От себя автор добавил разве что общие фразы, позволяющие связать высказывания Ворнана в некое подобие единого целого. Книга увидела свет в середине марта, причем не только в виде дискет и видеокассет, как большинство книг, но и, как в не столь давние времена, была отпечатана на бумаге. Калифорнийский издатель выпустил ее в яркой красной обложке, на которой выпукло чернело название. Миллион экземпляров разошелся в течение недели. И тут же посыпались пиратские издания, несмотря на отчаянные попытки владельца авторских прав защитить свою собственность. Бессчетные миллионы «Нового откровения» заполонили Америку. Один экземпляр, как сувенир, купил и я. Как-то раз я увидел, что книгу читает Ворнан. Пиратские издания внешне ничем не отличались от первого, настоящего, с тем же красно-черным цветовым решением. В общем, той весной над Соединенными Штатами пролился красный книжный дождь.
Так что обожатели Ворнана, уже имея своего пророка, теперь получили и евангелие. Я, правда, не понимаю, какое душевное утешение могло нести в себе «Новое откровение», но, скорее всего, в книге этой видели талисман, а не священное писание. Люди чувствовали себя увереннее, имея при себе эту книгу, касаясь пальцами ее блестящей обложки. И теперь, если Ворнана встречала толпа, над головами, словно флаги, вздымались красные книжицы, с черными точками букв. Появились переводы. На немецкий, польский, шведский, португальский, французский, русский. Все страны обзавелись собственным вариантом «Нового откровения». Один из сотрудников Крейлика приобретал новые издания и знакомил нас с ними. Колфф, тот просто начал их собирать. Книга завоевала и Азию. Мы получили ее на японском, суахили и хинди, китайском, корейском. Наконец, появился перевод на иврите, истинном языке для святой книги. Колффу нравилось выкладывать эти издания перед собой, смотреть на два слова, написанные на разных языках. И мечтал он о собственном переводе, на санскрит или язык древних персов. Возможно, то были лишь слова. После той памятной беседы с Ворнаном Колфф начал угасать. Его потряс компьютерный анализ записи речи Ворнана. Неоднозначность выводов компьютера поколебала его уверенность в том, что он слышал язык будущего, ему пришлось отказаться от собственных слов. Теперь у него уже возникли сомнения. Действительно ли Ворнан прибыл из тридцатого века? Уловил ли он в чирикании пришельца пусть в видоизмененные, но дошедшие из нашего времени слова? Колфф потерял веру в себя, не доверял более собственному опыту, короче, гибнул у нас на глазах. Разумеется, по ходу нашего достаточно долгого путешествия мы поняли, что от этого Фальстаффа можно услышать всякую чушь. И при всей учености и несомненных достоинствах Колфф знал, что репутация его на протяжении десятилетий никем не ставилась под сомнение, а тут он вроде бы показал свою некомпетентность. Из жалости к Колффу я попросил Ворнана вновь записать на пленку все, что он сказал в первый раз. Ворнан отказался.
— Нет смысла, — отрезал он и сменил тему разговора.
А Колфф все меньше ел говорил, и к началу апреля так похудел, что мы едва узнавали его. Одежда висела на нем, как на вешалке. Двигался он, словно во сне, не понимая, где он и почему. Крейлик, озабоченный его состоянием, хотел освободить его от всех обязанностей и отправить домой. Он поделился с нами своими соображениями, но Элен переубедила его.
— Он умрет, — твердо заявила она. — Подумает, что уволен за некомпетентность.
— Он тяжело болен, — упирался Крейлик. — Эти переезды…
— Тут он при деле.
— Но от него нет никакого прока. За последние недели я не слышал от Колффа ни одного дельного предложения. Он лишь сидит да перекладывает с места на место все эти книги. Его надо положить в больницу.
— Он должен остаться с нами.
— Даже если это его убьет?
— Да! — воскликнула Элен. — Лучше умереть в общей упряжке. Во всяком случае, он не будет мучиться мыслью, что его выставили за дурь.
Крейлик смирился, но нам покоя не прибавилось, ибо Колфф слабел с каждым днем. Просыпаясь, я всякий раз ждал сообщения о том, что во сне он отошел в мир иной, но он выходил из номера, худой, с посеревшей кожей, выступающим далеко вперед носом. Мы тем временем приехали в Мичиган, чтобы Ворнан мог познакомиться с проектом «Искусственная жизнь», которым руководила Эстер. За нами по лаборатории следовал и Колфф, представитель ходячих мертвецов, призванный засвидетельствовать возможность создания жизни в пробирке.
— Вот результат одного из наших первых успешных экспериментов, если это можно назвать успехом, — поясняла нам Эстер. — Мы так и не решили, в какой филюм[37] занести это существо, но нет сомнения в том, что оно живет и размножается, то есть нам удалось добиться желаемого.
Мы всматривались в чрево громадного аквариума. Меж подводных растений лениво плавали лазурные создания, длиной в шесть или восемь дюймов, с протянувшимся вдоль всего туловища плавником, с тонкими, извивающимися щупальцами у пасти. Мне показалось, что их не меньше сотня. Размножались они почкованием, развивались на боках родителей, а затем пускались в самостоятельное плавание, отделившись от них.
— В этом эксперименте предполагалось создание кишечнополостных существ, — продолжала Эстер. — Нам это удалось. Перед вами гигантская плавающая анемона. Но у кишечнополостных нет плавников, а у этих есть, и они знают, как им пользоваться. Манипулируя с генами, мы не закладывали этот плавник. Он развился сам. Плавник — элемент скелета, то есть атрибут более высокого филюма. Если судить по обмену веществ, это существо приспосабливается к условиям окружающей среды гораздо лучше, чем большинство беспозвоночных. Оно живет и в пресной, и в соленой воде, в температурном диапазоне порядка ста градусов, питается любой пищей. Мы получили эдакого суперчервя. Нам хочется проверить его на выживаемость в естественных условиях, бросить бы нескольких в соседний пруд, но мы боимся выпускать его на свободу, — Эстер улыбнулась. — Сейчас мы перешли к созданию позвоночных, но продвигаемся куда меньшими темпами. Сюда, пожалуйста…
Она подвела нас к стеклянному кубу. На дне лежало маленькое, коричневое существо, по телу которого изредка пробегала дрожь. С двумя передними лапками, тонкими, изогнутыми, словно бескостными, и одной задней. Второй, вероятно, никогда и не было. Существо с длинным, похожим на хлыст, хвостом. Мне оно напомнило грустную саламандру. Эстер, однако, им очень гордилась. Существо имело скелет, глаза, развитую нервную систему, полный набор внутренних органов. Однако оно не размножалось. И сейчас лаборатория занималась устранением этого недостатка. А пока этих искусственных позвоночных приходилось создавать методами генной инженерии, что ограничивало возможности эксперимента. Впрочем, и уже достигнутые результаты производили впечатление.
Эстер, попав в родную стихию, не знала устали. Она вела нас из одного ярко освещенного зала в другой, третий, четвертый, мимо гигантских, серебрящихся инеем сосудов, мрачных центрифуг, фракционных колонн, смесителей, в которые по прозрачным трубопроводам поступали разноцветные жидкости. Мы приникали к окулярам перископов, чтобы заглянуть в герметически закрытые камеры, в которых поддерживались постоянные освещенность, температура, уровень радиации, давление. Нам показывали увеличенные фотомикрографии и голограммы, иллюстрирующие строение клеток. Эстер трещала без умолку, щедро пересыпая речь специальными терминами, возможно, не имеющими хождения за пределами этой лаборатории. Мы услышали о фотометрических титраторах, платиновых тиглях, гидравлических плетисмографах, роторных микротомах, плотномерах, электрофорезных камерах, коллодионных пакетах, инфракрасных микроскопах, расходомерах, поршневых бюретках, кардиотахометрах. Удивительные, непостижимые слова. А Эстер уже рассказывала, как создавать новые клетки, как заставить их воспроизводить себе подобные. Все было просто и понятно, а кишечнополостные с плавниками и псевдосаламандры доказывали нам, что это не просто слова. Эстер действительно добилась многого. Показывая нам лабораторию, Эстер с нетерпением ожидала замечаний Ворнана. Она знала о существовании в тридцатом веке разумных существ, происходящих не от человека, ибо в малопонятной форме он говорил нам о каких-то «сервиторах», не имеющих человеческого статуса. То были некие жизненные формы, ведущие свой род от ваших «меньших братьев». Из сказанного Ворнаном следовало, что сервиторы — не искусственные существа, созданные на основе клеток, «сконструированных» методами генной инженерии, но преобразованные биотехнологией животные: люди-собаки, люди-кошки, люди-антилопы. Естественно, Эстер хотелось узнать об этом как можно больше, а потому не стоило удивляться, что любопытство ее осталось неудовлетворенным. Ворнан липа» вежливо улыбался да сам задавал вопросы. Когда, спросил он, Эстер сможет синтезировать человека. Ответ последовал после короткого раздумья: «Лет через пять, десять, пятнадцать».
— Если не наступит конец света, — добавил Ворнан. Мы все рассмеялись, не от веселья, а чтобы снять напряжение. Даже Эстер, которая была явно не в ладах с юмором, и та улыбнулась. А потом указала еще на один прозрачный куб.
— Это ваш последний проект. Не знаю точно, в каком он сейчас состоянии, в лаборатории меня не было с января. Мы пытаемся синтезировать зародыш млекопитающего. Здесь у нас несколько зародышей на разных стадиях развития. Если вы подойдете поближе…
Я увидел несколько похожих на рыб существ, свернувшихся калачиком в маленьких, разделенных мембранами, блоках. У меня перехватило дыхание. Эти головастики, рожденные из смеси аминокислот, развивались, чтобы превратиться… кто знает в кого. Они произвели впечатление даже на Ворнана.
Ллойд Колфф произнес какую-то фразу на незнакомом мне языке. Три или четыре слова, коротких, изобилующих гортанными звуками. Мне показалось, что в них слышалась душевная мука. Я посмотрел на него. Колфф застыл, прижав одну руку к груди, вытянув перед собой вторую. Лицо его посинело, в испуге широко раскрылись глаза. Он стоял и стоял, а затем в горле у него что-то булькнуло, и он повалился вперед, на лабораторный стол. Горелки, пробирки, реторты посыпались на пол. А Колфф схватился ад маленький аквариум, перевернул его, выплеснув на пол воду вместе с дюжиной искусственных лазурных созданий. Они затрепыхались у наших ног. Пальцы Ллойда ослабели, колени подогнулись, он начал сползать со стола. Упал на живот, перевернулся на спину. Глаза его так и остались широко открытыми. Произнес еще одно предложение, чеканя каждое слово: прощальная речь Ллойда Колффа, обращенная к человечеству. Наверное, на каком-то древнем языке. Потом никто из нас не смог повторить ни одного слога. И умер.
— Аппарат первой помощи! — крикнула Эстер. — Быстро!
Два лаборанта притащили внушительных размеров агрегат. Крейлик тем временем пытался делать Колффу искусственное дыхание. Эстер решительно отстранила его, разорвала одежду, обнажив заросшую седым волосом грудь. По ее команде один из лаборантов протянул ей пару электродов. Она установила их и пустила ток через сердце Колффа, пытаясь заставить его забиться. Другой лаборант уже поднес к руке Колффа головку ультразвукового шприца. Тело Колффа ходило ходуном от электроразрядов и впрыскиваемых в него стимуляторов и гормонов. Правая рука поднялась на несколько дюймов, пальцы сжались в кулак, затем рука вновь упала на пол.
— Спазматическая реакция, — пробормотала Эстер. — Ничего более.
Но она не сдавалась. Специальный компрессор начал вдувать воздух в легкие Колффа, она ввела в кровь антикоагулянты, чтобы не допустить ее свертывания, электроразряды вызывали сокращение сердечной мышцы. Колффа уже не было видно под нагромождением приборов и проводов.
Ворнан присел, всматриваясь в глаза Колффа. Протянул руку, осторожно коснулся его похолодевшей щеки. Оглядел электроды, компрессор. Поднялся, повернулся ко мне.
— Что они с ним делают?
— Пытаются вернуть к жизни.
— Тогда, это смерть?
— Да, смерть.
— Что с ним случилось?
— Отказало сердце. Вы знаете, Ворнан, что это такое?
— Сердце? Да, знаю.
— Сердце Колффа устало. И остановилось. Эстер старалась запустить его снова. Не получилось.
— Такое случается часто? Я про смерть.
— У каждого по меньшей мере один раз. — Прибежал врач, решил вскрыть Колффу грудную клетку. — А как приходит смерть в вашем времени?
— Только не столь внезапно. Такое просто невозможно. К сожалению, я об этом почти ничего не знаю.
Смерть, похоже, зачаровала его даже больше, чем создание жизни в этом самом зале. Врач пытался делать открытый массаж сердца. Колфф не реагировал. Мы стояли, словно статуи. Лишь Эстер ползала по полу, собирая существ из перевернутого Колффом аквариума. Некоторые погибли от избытка воздуха, других растоптали, часть выжила. Эстер бросила их в другой аквариум.
Наконец врач встал, качая головой.
Я посмотрел на Крейлика. Тот плакал.
ГЛАВА 15
Колффа похоронили в Нью-Йорке, со всеми полагающимися почестями. Из уважения к нему мы на несколько дней прервали поездку по стране. Присутствовал на похоронах и Ворнан. Его живо интересовало, как мы прощаемся с усопшим. Появление Ворнана едва не спровоцировало кризис, ибо убеленные сединами академики двинулись к нему, чтобы получше разглядеть пришельца из будущего, и в возникшей давке едва не перевернули гроб. Три книги отправились в могилу вместе с Колффом. Две — его собственные, третья — «Новое откровение» на иврите. Меня это привело в ярость, но Крейлик сказал мне, что такова воля Колффа. За три или четыре дня он дал Элен Макилуэйн запечатанную кассету, на которой, как оказалось, изложил все свои пожелания относительно похорон.
Попрощавшись с Колффом, мы вновь отправились на запад, чтобы продолжить прерванный его смертью тур. И на удивление быстро забыли о смерти нашего коллеги по комитету. Число наше сократилось с шести до пяти, но потрясение от потери испарилось, как дым, едва мы вновь окунулись в дорожную стихию. И по мере того, как дни сменялись днями, приближая лето, мы начали замечать изменения в общественном сознании. Распространение «Нового откровения» по существу закончилось, ибо практически все обзавелись собственными экземплярами. И толпы, собирающиеся повсюду при появлении Ворнана, становились все гуще. Появились пророки, толкователи послания Ворнана человечеству. Эпицентр этой активности приходился на Калифорнию, и Крейлик старался держать Ворнана подальше от этого штата. Зарождение нового культа тревожило Крейлика не меньше, чем нас. Лишь Ворнан радовался присутствию своей паствы. Но и у него иной раз возникало дурное предчувствие, особенно в аэропортах, когда, сходя с трапа, он видел перед собой море сверкающего на солнце красного глянца. У меня, во всяком случае, создалось ощущение, что ему было не по себе средь бурлящей толпы. Одна из калифорнийских газет на полном серьезе предложила избрать Ворнана в Сенат. Когда Крейлик увидел эту заметку, глаза у него едва не вылезли из орбит.
— Если она попадется Ворнану, быть беде, — изрек он.
Но, при здравом размышлении, мы пришли к выводу, что появление сенатора Ворнана нам не грозит, ибо кандидат в сенаторы должен был прожить в соответствующем штате не менее десяти лет. И едва ли суд признал бы жителя Централиги гражданином Соединенных Штатов. Я сомневаюсь, чтобы Ворнан смог доказать, что Централити — конституционный преемник государственности США.
В конце мая Ворнана ждал полет на Луну, где ему предстояло осмотреть недавно открытый там курорт. Я попросил освободить меня от этого путешествия: у меня не было ни малейшего желания отдыхать в дворцах удовольствий, построенных в кратере Коперника. И мне требовалось время, чтобы привести в порядок свои дела в Ирвине, тем более, что семестр подходил к концу. Крейлик поначалу заупрямился: я уже брал один отпуск. Но, с другой стороны, он не мог заставить меня лететь на Луну, а потому я добился желаемого. Он же решил, что, оставшись вчетвером, члены комитета справятся со своими обязанностями ничуть не хуже.
Но к моменту старта число членов комитета, сопровождающих Ворнана, сократилось до трех.
Филдз подал в отставку буквально накануне отлета. Крейлик не мог этого не предчувствовать, ибо последние недели Филдз постоянно дулся и зудел, всем своим видом показывая, что обязанности члена комитета ему в тягость. Как психиатр, Филдз изучал реакцию Ворнана на окружающую среду, и на основе своих наблюдений делал выводы, то и дело меняющиеся и исключающие друг друга. В зависимости от собственного настроения Филдз объявлял Ворнана то шарлатаном, то пришельцем из будущего, причем и первое, и второе утверждение подкреплялось убедительными доводами. С моей .точки зрения, заключения Филдза не стоили и ломаного гроша. Поступки Ворнана он истолковывал субъективно и недостаточно глубоко, и не реже, чем раз в две недели Филдз менял свое мнение на противоположное.
Причиной отставки Филдза стали, однако, не идейные соображения. К столь решительному шагу подтолкнула его мелочная ревность. И, при всей моей нелюбви к Филдзу, я искренне пожалел его, узнав все обстоятельства дела.
Ушел он из-за Эстер. Филдз все еще домогался ее, хотя видел бесполезность своих усилий. У нас его потуги вызывали отвращение, его самого вгоняли в депрессию. Эстер не хотела его. Это было ясно всем, даже Филдзу. Но близость запретного плода весьма странно воздействует на мужское тщеславие, а потому Филдз не оставлял попыток добиться желаемого. Он подкупал портье в отелях, чтобы его и Эстер селили в соседних номерах, изыскивал возможности проникнуть ночью в ее спальню. Эстер все это раздражало, но адекватной реакции, какой можно было бы ждать от настоящей женщины, мы не видели. Во многом Эстер была такой же искусственной, как и сотворенные ею кишечнополостные, а потому не придавала значения чувствам и вздохам своего страстного поклонника.
Как рассказывала мне Элен Макилуэйн, подобное отношение все более выводило Филдза из себя. И наконец одним вечером, когда все собрались вместе, он прямо предложил Эстер провести эту ночь с ним. Она отказалась. И тогда Филдз выложил все, что он думает о либидо[38] Эстер. Во весь голос, со злобой, вещал он о ее фригидности, извращенности, зловредности, короче, охарактеризовал ее, как настоящую суку. Скорее всего, говорил он правду, но забыл ввести одно ограничение: проявлялось все это с ее стороны без всякого умысла. Не думаю, что она дразнила или провоцировала Филдза. Эстер просто не представляла себе, чего, собственно, он ждет от нее.
На этот раз Эстер, однако, вспомнила, что она женщина, и разделалась с Филдзом чисто по-женски. На его глазах, при всех, она пригласила Ворнана разделить с ней ее постель. Ясно дала понять, что предлагает ему себя всю, без остатка. Жаль, конечно, что я этого не видел. Элен сказала, что впервые Эстер и выглядела, как женщина: глаза сверкали, щеки пылали, губы чуть разошлись. Ворнан, естественно, не отказался. Когда они уходили, Эстер сияла, как невеста перед первой брачной ночью. Скорее всего, таковой она себя и ощущала.
Такого Филдз стерпеть не мог. Я не виню его. Эстер сожгла все мосты, не оставив ни малейшей надежды на примирение. Он сказал Крейлику, что подает в отставку. Крейлик, конечно, начал уговаривать его остаться, взывал к чувству патриотизма, научному долгу, другим абстракциям, которые мы, впрочем, и он сам, ни во что не ставили. Ритуальная речь Крейлика не произвела впечатления на Филдза. В тот же вечер он собрал чемоданы и ретировался, ибо, по мнению Элен, не хотел лицезреть Ворнана и Эстер, выходящих из брачных покоев с радостными воспоминаниями о блаженстве прошедшей ночи.
Я в это время находился в Ирвине. Как и все остальные, следил за поездкой Ворнана по телеэкрану, если не забывал включить его по вечерам. Реальность нескольких, проведенных с ним месяцев, утрачивалась с каждым днем. Мне уже приходилось убеждать себя, что все это произошло наяву, а не привиделось мне. Но то был не сон. Ворнан действительно ходил по Луне, сопровождаемый Крейликом, Элен, Хейманом и Эстер. Колфф умер. Филдз вернулся в Чикаго. В середине июня он позвонил мне. Сказал, что пишет книгу, в которой пытается обобщить свои впечатления от встреч с Ворнаном, и хочет кое-что уточнить. О мотивах, побудивших его к отставке, он не упомянул.
Я забыл о Филдзе и его книге, едва мы закончили разговор. Мне бы очень хотелось забыть и о Ворнане. Я вернулся к работе, не получая от нее ни малейшего удовольствия. Она навевала скуку и уж во всяком случае не сулила творческой удовлетворенности. Бесцельно слоняясь по лаборатории, я просматривал результаты проделанных экспериментов, включая компьютер, намечал новые, зевал, обсуждая дипломные работы выпускников. Наверное, я являл собой жалкое зрелище: король Лир среди элементарных частиц, слишком старый, слишком тупоумный, уже не способный сложить два и два. В тот месяц я то и дело ловил сочувственные взгляды моих молодых сотрудников. Казался себе глубоким, лет под восемьдесят, стариком. Но никто из них не вышел с предложением, воспользовавшись которым мы смогли бы прорубить стену, блокирующую наше продвижение вперед. Они тоже зашли в тупик. Правда, в отличие от меня, они пребывали в уверенности, что надо думать и думать, и хорошая идея обязательно да проклюнется. Я же потерял интерес не только к проводимым исследованиям, но и к их цели.
Попрощавшись с Колффом, мы вновь отправились на запад, чтобы продолжить прерванный его смертью тур. И на удивление быстро забыли о смерти нашего коллеги по комитету. Число наше сократилось с шести до пяти, но потрясение от потери испарилось, как дым, едва мы вновь окунулись в дорожную стихию. И по мере того, как дни сменялись днями, приближая лето, мы начали замечать изменения в общественном сознании. Распространение «Нового откровения» по существу закончилось, ибо практически все обзавелись собственными экземплярами. И толпы, собирающиеся повсюду при появлении Ворнана, становились все гуще. Появились пророки, толкователи послания Ворнана человечеству. Эпицентр этой активности приходился на Калифорнию, и Крейлик старался держать Ворнана подальше от этого штата. Зарождение нового культа тревожило Крейлика не меньше, чем нас. Лишь Ворнан радовался присутствию своей паствы. Но и у него иной раз возникало дурное предчувствие, особенно в аэропортах, когда, сходя с трапа, он видел перед собой море сверкающего на солнце красного глянца. У меня, во всяком случае, создалось ощущение, что ему было не по себе средь бурлящей толпы. Одна из калифорнийских газет на полном серьезе предложила избрать Ворнана в Сенат. Когда Крейлик увидел эту заметку, глаза у него едва не вылезли из орбит.
— Если она попадется Ворнану, быть беде, — изрек он.
Но, при здравом размышлении, мы пришли к выводу, что появление сенатора Ворнана нам не грозит, ибо кандидат в сенаторы должен был прожить в соответствующем штате не менее десяти лет. И едва ли суд признал бы жителя Централиги гражданином Соединенных Штатов. Я сомневаюсь, чтобы Ворнан смог доказать, что Централити — конституционный преемник государственности США.
В конце мая Ворнана ждал полет на Луну, где ему предстояло осмотреть недавно открытый там курорт. Я попросил освободить меня от этого путешествия: у меня не было ни малейшего желания отдыхать в дворцах удовольствий, построенных в кратере Коперника. И мне требовалось время, чтобы привести в порядок свои дела в Ирвине, тем более, что семестр подходил к концу. Крейлик поначалу заупрямился: я уже брал один отпуск. Но, с другой стороны, он не мог заставить меня лететь на Луну, а потому я добился желаемого. Он же решил, что, оставшись вчетвером, члены комитета справятся со своими обязанностями ничуть не хуже.
Но к моменту старта число членов комитета, сопровождающих Ворнана, сократилось до трех.
Филдз подал в отставку буквально накануне отлета. Крейлик не мог этого не предчувствовать, ибо последние недели Филдз постоянно дулся и зудел, всем своим видом показывая, что обязанности члена комитета ему в тягость. Как психиатр, Филдз изучал реакцию Ворнана на окружающую среду, и на основе своих наблюдений делал выводы, то и дело меняющиеся и исключающие друг друга. В зависимости от собственного настроения Филдз объявлял Ворнана то шарлатаном, то пришельцем из будущего, причем и первое, и второе утверждение подкреплялось убедительными доводами. С моей .точки зрения, заключения Филдза не стоили и ломаного гроша. Поступки Ворнана он истолковывал субъективно и недостаточно глубоко, и не реже, чем раз в две недели Филдз менял свое мнение на противоположное.
Причиной отставки Филдза стали, однако, не идейные соображения. К столь решительному шагу подтолкнула его мелочная ревность. И, при всей моей нелюбви к Филдзу, я искренне пожалел его, узнав все обстоятельства дела.
Ушел он из-за Эстер. Филдз все еще домогался ее, хотя видел бесполезность своих усилий. У нас его потуги вызывали отвращение, его самого вгоняли в депрессию. Эстер не хотела его. Это было ясно всем, даже Филдзу. Но близость запретного плода весьма странно воздействует на мужское тщеславие, а потому Филдз не оставлял попыток добиться желаемого. Он подкупал портье в отелях, чтобы его и Эстер селили в соседних номерах, изыскивал возможности проникнуть ночью в ее спальню. Эстер все это раздражало, но адекватной реакции, какой можно было бы ждать от настоящей женщины, мы не видели. Во многом Эстер была такой же искусственной, как и сотворенные ею кишечнополостные, а потому не придавала значения чувствам и вздохам своего страстного поклонника.
Как рассказывала мне Элен Макилуэйн, подобное отношение все более выводило Филдза из себя. И наконец одним вечером, когда все собрались вместе, он прямо предложил Эстер провести эту ночь с ним. Она отказалась. И тогда Филдз выложил все, что он думает о либидо[38] Эстер. Во весь голос, со злобой, вещал он о ее фригидности, извращенности, зловредности, короче, охарактеризовал ее, как настоящую суку. Скорее всего, говорил он правду, но забыл ввести одно ограничение: проявлялось все это с ее стороны без всякого умысла. Не думаю, что она дразнила или провоцировала Филдза. Эстер просто не представляла себе, чего, собственно, он ждет от нее.
На этот раз Эстер, однако, вспомнила, что она женщина, и разделалась с Филдзом чисто по-женски. На его глазах, при всех, она пригласила Ворнана разделить с ней ее постель. Ясно дала понять, что предлагает ему себя всю, без остатка. Жаль, конечно, что я этого не видел. Элен сказала, что впервые Эстер и выглядела, как женщина: глаза сверкали, щеки пылали, губы чуть разошлись. Ворнан, естественно, не отказался. Когда они уходили, Эстер сияла, как невеста перед первой брачной ночью. Скорее всего, таковой она себя и ощущала.
Такого Филдз стерпеть не мог. Я не виню его. Эстер сожгла все мосты, не оставив ни малейшей надежды на примирение. Он сказал Крейлику, что подает в отставку. Крейлик, конечно, начал уговаривать его остаться, взывал к чувству патриотизма, научному долгу, другим абстракциям, которые мы, впрочем, и он сам, ни во что не ставили. Ритуальная речь Крейлика не произвела впечатления на Филдза. В тот же вечер он собрал чемоданы и ретировался, ибо, по мнению Элен, не хотел лицезреть Ворнана и Эстер, выходящих из брачных покоев с радостными воспоминаниями о блаженстве прошедшей ночи.
Я в это время находился в Ирвине. Как и все остальные, следил за поездкой Ворнана по телеэкрану, если не забывал включить его по вечерам. Реальность нескольких, проведенных с ним месяцев, утрачивалась с каждым днем. Мне уже приходилось убеждать себя, что все это произошло наяву, а не привиделось мне. Но то был не сон. Ворнан действительно ходил по Луне, сопровождаемый Крейликом, Элен, Хейманом и Эстер. Колфф умер. Филдз вернулся в Чикаго. В середине июня он позвонил мне. Сказал, что пишет книгу, в которой пытается обобщить свои впечатления от встреч с Ворнаном, и хочет кое-что уточнить. О мотивах, побудивших его к отставке, он не упомянул.
Я забыл о Филдзе и его книге, едва мы закончили разговор. Мне бы очень хотелось забыть и о Ворнане. Я вернулся к работе, не получая от нее ни малейшего удовольствия. Она навевала скуку и уж во всяком случае не сулила творческой удовлетворенности. Бесцельно слоняясь по лаборатории, я просматривал результаты проделанных экспериментов, включая компьютер, намечал новые, зевал, обсуждая дипломные работы выпускников. Наверное, я являл собой жалкое зрелище: король Лир среди элементарных частиц, слишком старый, слишком тупоумный, уже не способный сложить два и два. В тот месяц я то и дело ловил сочувственные взгляды моих молодых сотрудников. Казался себе глубоким, лет под восемьдесят, стариком. Но никто из них не вышел с предложением, воспользовавшись которым мы смогли бы прорубить стену, блокирующую наше продвижение вперед. Они тоже зашли в тупик. Правда, в отличие от меня, они пребывали в уверенности, что надо думать и думать, и хорошая идея обязательно да проклюнется. Я же потерял интерес не только к проводимым исследованиям, но и к их цели.