Прошло уже почти десять лет с той поры, когда Джек оставил университет и увез Ширли в пустыню. С наступлением нового года всегда хочется подвести итоги годам ушедшим, и мы не могли не признать, что не изменились за это время. Остались такими же, как и в конце восьмидесятых годов. Хотя мне было за пятьдесят, выглядел я гораздо моложе, с черными волосами и лицом, не изборожденным морщинами. За сохранение моложавости мне, правда, пришлось заплатить немалую цену: в первую неделю 1999 года я ни на йоту не продвинулся к цели по сравнению с первой неделей года 1989. Я по-прежнему пытался экспериментально подтвердить мою теорию, суть которой состояла в следующем: время движется в двух противоположных направлениях, и по крайней мере на субатомном уровне его можно повернуть вспять. Целое десятилетие я искал все новые и новые пути, безо всякого результата, но слава моя постоянно росла и меня все чаще прочили в лауреаты Нобелевской премии. Будем считать, что я вывел закон Гарфилда: когда физик-теоретик приобретает известность, эффективность его работы падает до нуля. Для журналистов я превратился в мага, вот-вот подарящего людям машину времени. Но сам-то я знал, что уперся в стену.
Десять лет посеребрили виски Джека, во в остальном годы эти изменили его внешность в лучшую сторону. Он нарастил мышцы, загорел, походка его стала легкой и пружинистой. От прежней угловатости не осталось и воспоминаний. Он возмужал, обрел уверенность в себе.
А Ширли просто расцвела. Раньше ей недоставало женственности, узкие бедра не гармонировали с большой грудью. Время исправило эти недочеты. Теперь пропорции ее золотистого тела удовлетворили бы вкус самого изысканного ценителя. Более всего она напоминала Афродиту Фидия, шагающую под аризонским солнцем. По сравнению с калифорнийским периодом она прибавила десять фунтов, во каждая унция легла в нужное место. Как и в Джеке, в ней чувствовалась сила, уверенность в себе. Она всегда знала, что говорит, что делает. Красота ее ослепляла, и мне не хотелось думать о том времени, когда она станет старой и немощной. Не хотелось верить, что им обоим, а особенно ей, будет вынесен тот же приговор, что и всем нам.
Общение с ними дарило мне только радость. Я настолько пришел в себя, что на второй неделе пребывания в Аризоне уже мог обсуждать с Джеком некоторые проблемы, связанные с моей работой. Он слушал внимательно, но суть моих мыслей улавливал с трудом, а иногда просто не понимал, о чем речь. Неужели такое возможно, удивлялся я. Чтобы такой блестящий специалист полностью утратил контакт с когда-то любимой наукой? Но, по крайней мере, он слушал меня. Я блуждал в темноте. Мне казалось, что от желанной цели меня отделяет куда большее расстояние, чем пять или восемь лет тому назад. Мне был необходим слушатель, и Джек подошел как нельзя лучше.
Главная сложность заключалась в аннигиляции антиматерии. Попробуйте переместить электрон против времени, и заряд его изменится. Он станет позитроном и мгновенно найдет свою античастицу. Найдет, чтобы исчезнуть. Триллионная доля секунды, и крохотная вспышка с выделением фотона. И мы могли доказать, что электрон движется против времени, лишь послав его в пространство, полностью лишенное материи.
Мы попали бы в ту же ловушку, даже если бы располагали мощностями, позволяющими послать в прошлое более тяжелые частицы — протоны, нейтроны, ядра гелия. Частицы эти аннигилировали бы до того, как наши приборы успевали зафиксировать их движение против времени. И вопреки ожиданиям прессы, не могло быть и речи о путешествии в прошлое. Человек, посланный туда, превратился бы в супербомбу, при условии, что он останется в живых при переходе в антиматерию. Так как этот теоретический постулат казался незыблемым, мы старались создать свободное от материи пространство, объем абсолютной пустоты, куда мы могли направить частицу, движущуюся против времени. И вот здесь-то наши желания расходились с нашими возможностями.
— Вы можете создать абсолютную пустоту? — спросил Джек.
— Теоретически, да. На бумаге. Превысив пороговую величину неразрывности пространства-времени, мы сможем послать в разрыв движущийся в прошлое электрон.
— Но как зафиксировать его движение?
— Не знаю. На этом мы и застряли.
— Естественно, — пробормотал Джек. — Как только в вашем пространстве окажется что-либо еще, помимо электрона, оно уже не будет абсолютно пустым, и последует аннигиляция. Но тогда получается, что вы не можете следить за собственным экспериментом.
— Назовем это Принципом неопределенности Гарфилда, — вздохнул я. — Контроль за экспериментом приводит к его мгновенному завершению. Сам видишь, мы увязли по уши.
— А вы пробовали создать это пространство?
— Нет еще. Сначала мы хотим понять, что с ним делать. Эксперимент стоит больших денег. Не хотелось бы тратить их впустую.
Джек подошел ко мне, похлопал по плечу.
— Лео, Лео, Лео, а у тебя не возникало желания переквалифицироваться в брадобреи?
— Нет. Но иногда хочется, чтобы физика не была столь сложна.
— А вот у брадобрея таких вопросов не возникает никогда.
Мы рассмеялись и пошли на солярий, где читала Ширли. Небо сияло голубизной. Редкие облака застыли над горными вершинами, солнце, большое и жаркое, припекало по-летнему. На душе у меня было легко и привольно. За эти две недели я сумел дистанционироваться от своей работы, а потому возникшие проблемы казались далекими и не имеющими ко мне никакого отношения. Чувство это было мне знакомо. По всему выходило, что вернувшись в Ирвин, я смогу по-новому взглянуть на проблему и, возможно, найти оригинальный и эффективный способ ее решения.
Беда в том, что я давно уже не мог предложить ничего нового. А различные комбинации известных методов не помогали. Мне требовался человек, который смог бы свежим взглядом взглянуть на мои затруднения и, в озарении, досказать мне правильное решение. В этом мне мог бы помочь Джек. Но Джек ушел из физики. По собственной воле соорудил стену между собой и наукой.
Увидев нас, Ширли села, широко улыбнулась. Тело ее блестело от пота.
— Что выгнало вас из дома?
— Отчаяние, — ответил я. — Стены рушились на голову.
— Тогда присядьте и погрейтесь на солнышке. — Она нажала кнопку выключения радио. Я даже не заметил, что оно работало, пока не исчез звук. — Я слушала последние новости о человеке из будущего.
— О ком? — переспросил я.
— О Ворнане Девятнадцатом. Он приезжает в Соединенные Штаты!
— Я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь…
Джек бросил на Ширли короткий взгляд. Впервые я увидел, что он недоволен женой. И не мог не заинтересоваться его мотивами. Неужели они что-то скрывали от меня?
— Чепуха все это, — вставил Джек. — И напрасно Ширли…
— Может, вы все-таки объясните мне, что к чему?
— Он — живой ответ апокалипсистам. Заявляет, что прибыл из две тысячи девятьсот девяносто девятого года, как турист. Появился в Риме, в чем мать родила, на Испанских ступенях. Когда его попытались арестовать, сшиб полицейского с ног, прикоснувшись к нему кончиком пальца. И сейчас все носятся с ним как с писаной торбой.
— Глупая мистификация, — пожал плечами Джек. — Какому-то идиоту надоели вопли о том, что в следующем январе наступит конец света, и он решил прикинуться гостем из будущего. А люди ему верят. В такие мы живем времена. Когда истерия — образ жизни, толпа готова бежать за любым лунатиком.
— А вдруг он действительно путешественник во времени! — воскликнула Ширли.
— Если это так, я хотел бы с ним встретиться, — вмешался я в перепалку супругов. — Возможно, он сможет ответить на мои вопросы насчет аннигиляции отправленной в прошлое материи. — Я было засмеялся, но смех застрял у меня в горле. И действительно, что я нашел смешного в словах Ширли? — Ты прав, Джек. Конечно, он шарлатан. Почему мы должны попусту тратить время, говоря о нем?
— Потому что очень возможно, Лео, что он тот, за кого себя выдает. — Ширли встала, золотистые волосы рассыпались по плечам. — Ты бы послушал, как звучат его интервью. Он говорит о будущем так, словно действительно прибыл оттуда. Даже если предположить, что он просто очень умен, личность эта незаурядная. И я хотела бы с ним встретиться.
— Когда он объявился?
— На Рождество.
— То есть я уже был здесь? И вы мне ничего не сказали?
Ширли пожала плечами.
— Мы думали, что ты следишь за выпусками новостей, во не считаешь эту тему достойной внимания.
— Я с самого приезда не включал телевизор.
— Тогда придется тебя просветить.
На лице Джека отражалось недовольство. Обычно между ними царило согласие, а тут явно чувствовалось, что он недоволен желанием Ширли повидаться с путешественником во времени. Странно, подумал я. Апокалипсисты его интересуют. Так с чего относиться иначе к другому виду иррационального поведения?
Я же испытывал к пришельцу двойственные чувства. Путешествия во времени манили меня к себе. Но, с другой стороны, я положил жизнь на доказательство их невозможности, а потому едва ли мог восторгаться известием о том, что можно попасть из будущего в прошлое. Не удивительно, что Джек старался оградить меня от этого известия, полагая, что мне ни к чему лишнее напоминание о проблемах, заставивших меня покинуть Ирвин. Но теперь я уже излечился от депрессии, и словосочетание «путешествие во времени» не сводило меня с ума. Наоборот, мне хотелось побольше узнать об этом шарлатане. Он очаровал Ширли с экрана телевизора, а все, что нравилось Ширли, занимало и меня.
Одна из ведущих телекомпаний показывала в тот вечер документальный фильм о Ворнане Девятнадцатом в самое лучшее время, отводимое для наиболее популярных программ, что свидетельствовало об огромном интересе широкой публики к этому событию. Фильм этот предназначался для таких же, как я, Робинзонов Крузо, пребывавших все это время в полном неведении о явлении Ворнана народу, а потому охватывал все, от начала до текущего дня.
Мы уселись в пневмокресла, и после череды рекламных роликов диктор предупредил: «Часть того, что вы сейчас увидите, смоделировано компьютером». Камера показала нам Пьяцца деи Спанья в рождественское утро, с редкими фигурками прохожих. Возникла яркая дуга, по которой и спустился с небес на каменные плиты Ворнан Девятнадцатый. С созданием подобных движущихся картинок компьютеры в наши дни справляются без труда. Так что, если где-то происходит что-либо достойное внимания, отсутствие телекамеры никого не смущает. Компьютерная графика восполнит эту оплошность. Я даже спросил себя, а сумеют ли будущие историки отличить действительные съемки от их имитации? Впрочем, вопрос этот становился актуальным при условии, что мир переживет первое января следующего года.
Дабы обойти противоречия в показаниях свидетелей относительно нимба, скрывающего половой орган Ворнана, компьютерщики показали пришельца сзади, с голыми ягодицами. Вроде бы большинство стояло на том, что Ворнан явился им, в чем мать родила. Но руководство телекомпании не хотело вызывать недовольства верующих тем, что отмахнулось от показаний трех святых сестер.
Я наблюдал, как Ворнан Девятнадцатый ходит по площади, поднимается по лестнице. Полицейский, бросившийся к нему с плащом, вызвал у меня улыбку. Она, правда, исчезла, когда бедняга покатился вниз по ступеням от невидимого разряда.
Последовала беседа с Хорстом Клейном. Блестяще смонтированная, ибо Клейна снимали «в натуре», а Ворнана — рисованным. Молодой человек говорил за себя, компьютер — за Ворнана, теми словами, что вспомнил Клейн.
Новая сцена. Большая комната с высоким лепным потолком. Флюоресцентные лампы освещают лица дюжины мужчин. Ворнан Девятнадцатый в полицейском участке, куда пришел добровольно, ибо никто не мог коснуться его, не получив удара током. Шел допрос. На лицах мужчин отражались скепсис, враждебность, удивление, злость. И здесь помогла компьютерная графика. Ибо никто не удосужился заснять на пленку реальный допрос.
Говоря по-английски, Ворнан Девятнадцатый повторил все, сказанное ранее Хорсту Клейну. Полицейские своими вопросами всячески старались запутать его, вывести на чистую воду. Не обращая внимания на их враждебность, Ворнан легко парировал все их выпады. Откуда он? Из 2999 года. Как попал сюда? Посредством временного транспорта. Почему именно к нам? Хотел лично ознакомиться с жизнью средневекового общества.
Джек фыркнул.
— Мне это нравится. Мы для него — средневековье!
— Звучит убедительно, — отметила Ширли.
— Все это выдумали компьютерщики, — указал я. — Пока мы не слышали ни единого слова, произнесенного им самим.
Но мы услышали. И очень скоро. Суммируя события десяти дней, комментатор описал, как Ворнана поселили в самом роскошном номере одного из отелей на Виа Венето, где теперь он принимает всех, кто пожелает увидеться с ним, как он заказал одежду у самых знаменитых портных Рима. Осталось, правда, неясным, чем он собирался расплачиваться за нее. Более всего меня поразило, с какой доверчивостью приняли римляне его историю. Неужели они поверили, что он прибыл из будущего? Или таким образом хотели показать, что ценят удачный розыгрыш?
На экране появились апокалипсисты, пикетирующие отель, в котором поселили Ворнана Девятнадцатого, и тут я понял, почему его затея удалась. Ворнан знал что предложить нашему встревоженного миру. Принимая на веру его выдумку, люди принимали будущее. Апокалипсисты, наоборот, отрицали его. Я смотрел на них: гротескные маски, разрисованные тела, крики, плакаты. РАДУЙТЕСЬ! КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК! В ярости потрясали они кулаками, бросали в стены отеля бутылки с краской, и на сером камне вспыхивали красные и синие пятна. Человек из будущего хоронил их культ. А большая часть человечества, которой надоела вся эта болтовня о неминуемой катастрофе, приняла Ворнана с распростертыми объятиями, видя в нем свою надежду. В век апокалипсиса люди готовы поверить в любое чудо.
— Вчера вечером, в Риме, — продолжал комментатор, — Ворнан Девятнадцатый провел свою первую пресс-конференцию. Присутствовали репортеры тридцати крупнейших информационных агентств.
Экран расцвел многоцветьем цветов, и пошел репортаж с конференции. На этот раз съемка, а не компьютерная имитация. Впервые я увидел Ворнана живьем.
И был потрясен.
Другого слова подобрать не могу. Попутно отмечу, что до того момента я воспринимал его не иначе, как шарлатана. С пренебрежением относился к его высказываниям и презирал тех, кто по каким-либо мотивам решил ему подыгрывать. Тем не менее его появление на экране сразу поколебало мою уверенность в собственной правоте. Слишком уж раскованно он держался, всем своим видом показывая, что не лжет ни единым словом.
Телосложение хрупкое, рост — ниже среднего, узкие, покатые плечи, длинная женственная шея, гордая посадка головы. Выступающие скулы, волевой подбородок, крупный нос. Череп, пожалуй, великоват для его тела, высокий лоб. Лицо необычное, но из тех, что можно встретить на городских улицах.
Волосы землистого цвета, коротко подстриженные. Глаза серые. Возраст неопределенный, от тридцати до шестидесяти. Кожа без единой морщины. Светло-синяя рубашка, светло-вишневый шейный платок. Чувствовалось в нем хладнокровие, благородство, интеллигентность и… пренебрежение. Он напоминал мне сиамского кота. Источаемой сексуальностью и некоторой женственностью, свойственными всем кошкам, независимо от пола. Не вызывало сомнений, что Ворнан знает толк в сексе, умеет получить и подарить удовольствие. Подчеркиваю, что здесь я излагаю лишь свои первые впечатления, никак не связанные с моим последующим близким общением с Ворнаном.
Характер человека зачастую определяется по его губам и глазам. Именно в них сосредоточилась сила Ворнана. Тонкие губы, большой рот, безупречные зубы, ослепительная улыбка, сверкающая, как маяк в ночи, полная безмерного тепла и заботы. Исчезала она так же внезапно, как и появлялась, и тогда все внимание переключалось на его глаза, холодные, буравящие насквозь. То были две наиболее характерные черты Ворнана: его умение требовать и получать любовь, выражаемое неотразимой улыбкой, мгновение спустя сменяющееся отстраненностью от ближнего своего, проявляющейся в ледяном взгляде. Шарлатан или нет, человек он был, несомненно, незаурядный, а потому мне хотелось увидеть его в действии, хотя подобные выдумки я воспринимал неодобрительно. Рисованный фильм не давал полного представления о Ворнане. Ибо в созданном компьютерами изображении начисто терялся присущий пришельцу магнетизм.
Камера задержалась на его лице секунд на тридцать, достаточно долго, чтобы продемонстрировать его умение привлекать к себе всеобщее внимание. Затем прошлась по комнате, показывая репортеров. Я узнал по меньшей мере шестерых. То есть звезды журналистики сочли возможным потратить свое время на Ворнана. Одно это указывало, сколь сильное впечатление произвел он на наш мир за те несколько дней, что я прохлаждался в пустыне в компании Джека и Ширли. А камера тем временем двигалась дальше, демонстрируя технические достижения нашего века: звукозаписывающее оборудование, консоль компьютера, балку с динамиками и микрофонами под потолком, датчики трехмерности изображения, цезиевый лазер, используемый вместо прожектора. Обычно вся эта механика остается за кадром, сейчас же их сознательно выдвинули на авансцену, дабы показать, что и мы, пусть и дикари, кое-что да умеем.
Пресс-конференция началась вопросом, заданным с четким лондонским произношением: «Мистер Ворнан, будьте так любезны, скажите нам, чем вызвано ваше появление здесь?»
— С удовольствием. Я отправился в прошлое, чтобы своими глазами увидеть, как жили люди в начале технократической эры. Отправная точка моего путешествия, как вы уже знаете, две тысячи девятьсот девяносто девятый год. Я намерен посетить центры вашей цивилизации и вернуться назад с полным отчетом о моем путешествии, дабы ознакомить моих современников с тем, что узнаю я сам.
Говорил он легко и свободно, безо всякого акцента. На таком же абсолютно правильном английском отвечали и компьютеры с устройствами речевого вывода. Из этого следовало, что языку его обучала машина. Впрочем, и в двадцатом веке точно также говорил по-английски финн, баск или узбек, изучивший язык по магнитофонному курсу. Мелодичный голос Ворнана ласкал слух. Мне, во всяком случае, он понравился.
— Как вышло, что вы говорите по-английски? — последовал новый вопрос.
— Я изучил самый распространенный язык вашего времени.
— Разве у вас говорят не на нем?
— Он неузнаваемо изменился.
— Расскажите нам о мире будущего.
Ворнан улыбнулся.
— Что вас интересует?
— Население.
— Точно не знаю. Наверное, несколько миллиардов.
— Вы уже достигли звезд?
— Разумеется.
— Как долго живут люди в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Пока не умрут, — с очередной улыбкой ответил Ворнан. — Точнее, пока не захотят умереть.
— А если не захотят?
— Полагаю, будут жить. Не знаю.
— Какие государства играют ведущую роль в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Государств у нас нет. Есть Централити и отдельные поселения. Более ничего.
— Что такое Централити?
— Добровольное сообщество граждан, живущих в одном месте. В некотором смысле, большой город, хотя функции у него более широкие.
— И где он расположен? Ворнан чуть нахмурился.
— На одном из основных континентов. Я забыл ваши названия.
Джек повернулся ко мне.
— А может, выключим? И так ясно, что он врет. Уходит от любого прямого вопроса.
— Оставь. — Ширли, как зачарованная, смотрела на экран.
Лицо Джека закаменело, и я пришел к ней на помощь.
— Да, да, давай немного посмотрим. Забавно, знаешь ли.
— …только один город?
— Да, — кивнул Ворнан. — И живут там те, кто предпочитает общество уединению. Экономическая необходимость не принуждает нас сбиваться в кучу. Каждый из нас независим. И меня изумляет ваша привычка залезать друг другу в карман. Взять, к примеру, деньги. Без них человек голодает, ходит голый и босый. Я прав? Вам недостает независимости от производства. Я не ошибусь, если скажу, что вы еще не открыли преобразование энергии?
— Все зависит от того, что вы подразумеваете под преобразованием энергии, — ответил ему голос с сильным американским акцентом. — Человечество умеет получать энергию с той поры, как на Земле запылал первый костер.
— Я имею в виду эффективное преобразование энергии. — В голосе Ворнана слышались назидательные нотки. — Полное использование энергии, содержащейся в одном… да, да, в одном атоме. Вам это недоступно?
Я искоса глянул на Джека. Пальцы его впились в подлокотники, лицо перекосило от напряжения. Я отвел взгляд, понимая, что этими переживаниями Джек ни с кем не хотел делиться. Однако, в словах Ворнана хотя бы частично содержался ответ на вопрос, мучивший Джека чуть ли не десять лет.
Когда я вновь посмотрел на экран, Ворнан уже не обсуждал преобразование энергии.
— …Путешествие по миру. Я хочу перепробовать все, чем славна эта эпоха. И начать я хочу с Соединенных Штатов Америки.
— Почему?
— Процесс упадка предпочтительнее наблюдать в его развитии. Изучение гибели цивилизации надо начинать с наиболее мощного компонента. Мне кажется, что хаос, надвигающийся на вас, исходит из Соединенных Штатов, а потому я хочу уловить его симптомы. — Говорил он бесстрастно, словно лектор, объясняющий студентам какую-то рутинную тему. Вроде бы развал нашего общества представлялся вопросом решенным, а потому и не стоило зря растрачивать эмоции. А затем сверкнула улыбка, дабы помочь журналистам побыстрее забыть мрачную суть слов Ворнана.
Пресс-конференция вскорости завершилась. На вопросы о мире, из которого он прибыл, и о методе перемещения во времени Ворнан отвечал общими фразами. Иногда уточнял, что подробностями поделится в другой раз. Часто прямо заявлял, что не знает. Особенно уклончивыми были его ответы на вопросы относительно нашего ближайшего будущего. Мне показалось, что он был куда худшего мнения о нашем техническом уровне и его удивило, что у нас есть электричество, не говоря уже об атомной энергии и полетах в космос. Он не пытался скрыть своего пренебрежения к нам, но, странное дело, оно не вызывало негодования. И когда редактор ведущей факс-газеты Канады спросил: «Как по-вашему, чему из сказанного вами мы можем поверить?» — Ворнан вновь улыбнулся.
— Да хоть ничему не верьте. Мне это без разницы.
Едва передача закончилась, Ширли повернулась ко мне.
— Вот ты и увидел человека из будущего, Лео. Что ты о нем скажешь?
— Забавно.
— Он тебя убедил?
— Глупость какая! Совершенно ясно, что это чей-то рекламный трюк, хотя и сделано все блестяще. А парень этот — само очарование.
— Это точно, — Ширли посмотрела на мужа. — Джек, дорогой, ты не будешь возражать, если я проведу с ним ночь, когда он приедет в Штаты? Я уверена, что за тысячу лет они открыли в сексе много нового, так что, возможно, он кое-чему меня научит.
— Как смешно.
Лицо Джека почернело от ярости. Ширли даже отпрянула. И меня удивила его реакция на достаточно невинную шутку. Они столько лет прожили душа в душу, а потому ее игривое предложение не должно было вызвать такой всплеск. И тут я понял, что причина не в ее словах, а совсем в другом: Джек все еще не отошел от короткой фразы Ворнана насчет извлечения энергии из атома, его описания децентрализованного мира, где у людей нет экономической необходимости держаться вместе.
— С вашего разрешения, я вас покину. — Джек развернулся и быстро вышел из гостиной.
Мы с Ширли недоуменно переглянулись. Она прикусила губу, намотала на палец прядь волос.
— Извини, Лео. Я знаю, что его гложет, но сказать не могу.
— Наверное, я догадаюсь и сам.
— Да, ты, скорее всего, догадаешься.
Она нажала на клавишу, и одна из стен стала прозрачной. Джек стоял на солярии, ухватившись руками за поручень, уставившись в ночь. На западе над горами сверкали молнии: приближалась зимняя гроза. И скоро хлынул ливень. Но Джек не пошевелился. Так и стоял под потоками падающей с неба воды, поглощенный своими мыслями. Под ногами у нас загудели моторы: компьютер системы жизнеобеспечения открывал заслонки подземных резервуаров, чтобы собрать в них дождевую воду. Ширли подошла, положила руку мне на лечо.
— Мне страшно, — прошептала она. — Лео, мне страшно.
ГЛАВА 4
Десять лет посеребрили виски Джека, во в остальном годы эти изменили его внешность в лучшую сторону. Он нарастил мышцы, загорел, походка его стала легкой и пружинистой. От прежней угловатости не осталось и воспоминаний. Он возмужал, обрел уверенность в себе.
А Ширли просто расцвела. Раньше ей недоставало женственности, узкие бедра не гармонировали с большой грудью. Время исправило эти недочеты. Теперь пропорции ее золотистого тела удовлетворили бы вкус самого изысканного ценителя. Более всего она напоминала Афродиту Фидия, шагающую под аризонским солнцем. По сравнению с калифорнийским периодом она прибавила десять фунтов, во каждая унция легла в нужное место. Как и в Джеке, в ней чувствовалась сила, уверенность в себе. Она всегда знала, что говорит, что делает. Красота ее ослепляла, и мне не хотелось думать о том времени, когда она станет старой и немощной. Не хотелось верить, что им обоим, а особенно ей, будет вынесен тот же приговор, что и всем нам.
Общение с ними дарило мне только радость. Я настолько пришел в себя, что на второй неделе пребывания в Аризоне уже мог обсуждать с Джеком некоторые проблемы, связанные с моей работой. Он слушал внимательно, но суть моих мыслей улавливал с трудом, а иногда просто не понимал, о чем речь. Неужели такое возможно, удивлялся я. Чтобы такой блестящий специалист полностью утратил контакт с когда-то любимой наукой? Но, по крайней мере, он слушал меня. Я блуждал в темноте. Мне казалось, что от желанной цели меня отделяет куда большее расстояние, чем пять или восемь лет тому назад. Мне был необходим слушатель, и Джек подошел как нельзя лучше.
Главная сложность заключалась в аннигиляции антиматерии. Попробуйте переместить электрон против времени, и заряд его изменится. Он станет позитроном и мгновенно найдет свою античастицу. Найдет, чтобы исчезнуть. Триллионная доля секунды, и крохотная вспышка с выделением фотона. И мы могли доказать, что электрон движется против времени, лишь послав его в пространство, полностью лишенное материи.
Мы попали бы в ту же ловушку, даже если бы располагали мощностями, позволяющими послать в прошлое более тяжелые частицы — протоны, нейтроны, ядра гелия. Частицы эти аннигилировали бы до того, как наши приборы успевали зафиксировать их движение против времени. И вопреки ожиданиям прессы, не могло быть и речи о путешествии в прошлое. Человек, посланный туда, превратился бы в супербомбу, при условии, что он останется в живых при переходе в антиматерию. Так как этот теоретический постулат казался незыблемым, мы старались создать свободное от материи пространство, объем абсолютной пустоты, куда мы могли направить частицу, движущуюся против времени. И вот здесь-то наши желания расходились с нашими возможностями.
— Вы можете создать абсолютную пустоту? — спросил Джек.
— Теоретически, да. На бумаге. Превысив пороговую величину неразрывности пространства-времени, мы сможем послать в разрыв движущийся в прошлое электрон.
— Но как зафиксировать его движение?
— Не знаю. На этом мы и застряли.
— Естественно, — пробормотал Джек. — Как только в вашем пространстве окажется что-либо еще, помимо электрона, оно уже не будет абсолютно пустым, и последует аннигиляция. Но тогда получается, что вы не можете следить за собственным экспериментом.
— Назовем это Принципом неопределенности Гарфилда, — вздохнул я. — Контроль за экспериментом приводит к его мгновенному завершению. Сам видишь, мы увязли по уши.
— А вы пробовали создать это пространство?
— Нет еще. Сначала мы хотим понять, что с ним делать. Эксперимент стоит больших денег. Не хотелось бы тратить их впустую.
Джек подошел ко мне, похлопал по плечу.
— Лео, Лео, Лео, а у тебя не возникало желания переквалифицироваться в брадобреи?
— Нет. Но иногда хочется, чтобы физика не была столь сложна.
— А вот у брадобрея таких вопросов не возникает никогда.
Мы рассмеялись и пошли на солярий, где читала Ширли. Небо сияло голубизной. Редкие облака застыли над горными вершинами, солнце, большое и жаркое, припекало по-летнему. На душе у меня было легко и привольно. За эти две недели я сумел дистанционироваться от своей работы, а потому возникшие проблемы казались далекими и не имеющими ко мне никакого отношения. Чувство это было мне знакомо. По всему выходило, что вернувшись в Ирвин, я смогу по-новому взглянуть на проблему и, возможно, найти оригинальный и эффективный способ ее решения.
Беда в том, что я давно уже не мог предложить ничего нового. А различные комбинации известных методов не помогали. Мне требовался человек, который смог бы свежим взглядом взглянуть на мои затруднения и, в озарении, досказать мне правильное решение. В этом мне мог бы помочь Джек. Но Джек ушел из физики. По собственной воле соорудил стену между собой и наукой.
Увидев нас, Ширли села, широко улыбнулась. Тело ее блестело от пота.
— Что выгнало вас из дома?
— Отчаяние, — ответил я. — Стены рушились на голову.
— Тогда присядьте и погрейтесь на солнышке. — Она нажала кнопку выключения радио. Я даже не заметил, что оно работало, пока не исчез звук. — Я слушала последние новости о человеке из будущего.
— О ком? — переспросил я.
— О Ворнане Девятнадцатом. Он приезжает в Соединенные Штаты!
— Я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь…
Джек бросил на Ширли короткий взгляд. Впервые я увидел, что он недоволен женой. И не мог не заинтересоваться его мотивами. Неужели они что-то скрывали от меня?
— Чепуха все это, — вставил Джек. — И напрасно Ширли…
— Может, вы все-таки объясните мне, что к чему?
— Он — живой ответ апокалипсистам. Заявляет, что прибыл из две тысячи девятьсот девяносто девятого года, как турист. Появился в Риме, в чем мать родила, на Испанских ступенях. Когда его попытались арестовать, сшиб полицейского с ног, прикоснувшись к нему кончиком пальца. И сейчас все носятся с ним как с писаной торбой.
— Глупая мистификация, — пожал плечами Джек. — Какому-то идиоту надоели вопли о том, что в следующем январе наступит конец света, и он решил прикинуться гостем из будущего. А люди ему верят. В такие мы живем времена. Когда истерия — образ жизни, толпа готова бежать за любым лунатиком.
— А вдруг он действительно путешественник во времени! — воскликнула Ширли.
— Если это так, я хотел бы с ним встретиться, — вмешался я в перепалку супругов. — Возможно, он сможет ответить на мои вопросы насчет аннигиляции отправленной в прошлое материи. — Я было засмеялся, но смех застрял у меня в горле. И действительно, что я нашел смешного в словах Ширли? — Ты прав, Джек. Конечно, он шарлатан. Почему мы должны попусту тратить время, говоря о нем?
— Потому что очень возможно, Лео, что он тот, за кого себя выдает. — Ширли встала, золотистые волосы рассыпались по плечам. — Ты бы послушал, как звучат его интервью. Он говорит о будущем так, словно действительно прибыл оттуда. Даже если предположить, что он просто очень умен, личность эта незаурядная. И я хотела бы с ним встретиться.
— Когда он объявился?
— На Рождество.
— То есть я уже был здесь? И вы мне ничего не сказали?
Ширли пожала плечами.
— Мы думали, что ты следишь за выпусками новостей, во не считаешь эту тему достойной внимания.
— Я с самого приезда не включал телевизор.
— Тогда придется тебя просветить.
На лице Джека отражалось недовольство. Обычно между ними царило согласие, а тут явно чувствовалось, что он недоволен желанием Ширли повидаться с путешественником во времени. Странно, подумал я. Апокалипсисты его интересуют. Так с чего относиться иначе к другому виду иррационального поведения?
Я же испытывал к пришельцу двойственные чувства. Путешествия во времени манили меня к себе. Но, с другой стороны, я положил жизнь на доказательство их невозможности, а потому едва ли мог восторгаться известием о том, что можно попасть из будущего в прошлое. Не удивительно, что Джек старался оградить меня от этого известия, полагая, что мне ни к чему лишнее напоминание о проблемах, заставивших меня покинуть Ирвин. Но теперь я уже излечился от депрессии, и словосочетание «путешествие во времени» не сводило меня с ума. Наоборот, мне хотелось побольше узнать об этом шарлатане. Он очаровал Ширли с экрана телевизора, а все, что нравилось Ширли, занимало и меня.
Одна из ведущих телекомпаний показывала в тот вечер документальный фильм о Ворнане Девятнадцатом в самое лучшее время, отводимое для наиболее популярных программ, что свидетельствовало об огромном интересе широкой публики к этому событию. Фильм этот предназначался для таких же, как я, Робинзонов Крузо, пребывавших все это время в полном неведении о явлении Ворнана народу, а потому охватывал все, от начала до текущего дня.
Мы уселись в пневмокресла, и после череды рекламных роликов диктор предупредил: «Часть того, что вы сейчас увидите, смоделировано компьютером». Камера показала нам Пьяцца деи Спанья в рождественское утро, с редкими фигурками прохожих. Возникла яркая дуга, по которой и спустился с небес на каменные плиты Ворнан Девятнадцатый. С созданием подобных движущихся картинок компьютеры в наши дни справляются без труда. Так что, если где-то происходит что-либо достойное внимания, отсутствие телекамеры никого не смущает. Компьютерная графика восполнит эту оплошность. Я даже спросил себя, а сумеют ли будущие историки отличить действительные съемки от их имитации? Впрочем, вопрос этот становился актуальным при условии, что мир переживет первое января следующего года.
Дабы обойти противоречия в показаниях свидетелей относительно нимба, скрывающего половой орган Ворнана, компьютерщики показали пришельца сзади, с голыми ягодицами. Вроде бы большинство стояло на том, что Ворнан явился им, в чем мать родила. Но руководство телекомпании не хотело вызывать недовольства верующих тем, что отмахнулось от показаний трех святых сестер.
Я наблюдал, как Ворнан Девятнадцатый ходит по площади, поднимается по лестнице. Полицейский, бросившийся к нему с плащом, вызвал у меня улыбку. Она, правда, исчезла, когда бедняга покатился вниз по ступеням от невидимого разряда.
Последовала беседа с Хорстом Клейном. Блестяще смонтированная, ибо Клейна снимали «в натуре», а Ворнана — рисованным. Молодой человек говорил за себя, компьютер — за Ворнана, теми словами, что вспомнил Клейн.
Новая сцена. Большая комната с высоким лепным потолком. Флюоресцентные лампы освещают лица дюжины мужчин. Ворнан Девятнадцатый в полицейском участке, куда пришел добровольно, ибо никто не мог коснуться его, не получив удара током. Шел допрос. На лицах мужчин отражались скепсис, враждебность, удивление, злость. И здесь помогла компьютерная графика. Ибо никто не удосужился заснять на пленку реальный допрос.
Говоря по-английски, Ворнан Девятнадцатый повторил все, сказанное ранее Хорсту Клейну. Полицейские своими вопросами всячески старались запутать его, вывести на чистую воду. Не обращая внимания на их враждебность, Ворнан легко парировал все их выпады. Откуда он? Из 2999 года. Как попал сюда? Посредством временного транспорта. Почему именно к нам? Хотел лично ознакомиться с жизнью средневекового общества.
Джек фыркнул.
— Мне это нравится. Мы для него — средневековье!
— Звучит убедительно, — отметила Ширли.
— Все это выдумали компьютерщики, — указал я. — Пока мы не слышали ни единого слова, произнесенного им самим.
Но мы услышали. И очень скоро. Суммируя события десяти дней, комментатор описал, как Ворнана поселили в самом роскошном номере одного из отелей на Виа Венето, где теперь он принимает всех, кто пожелает увидеться с ним, как он заказал одежду у самых знаменитых портных Рима. Осталось, правда, неясным, чем он собирался расплачиваться за нее. Более всего меня поразило, с какой доверчивостью приняли римляне его историю. Неужели они поверили, что он прибыл из будущего? Или таким образом хотели показать, что ценят удачный розыгрыш?
На экране появились апокалипсисты, пикетирующие отель, в котором поселили Ворнана Девятнадцатого, и тут я понял, почему его затея удалась. Ворнан знал что предложить нашему встревоженного миру. Принимая на веру его выдумку, люди принимали будущее. Апокалипсисты, наоборот, отрицали его. Я смотрел на них: гротескные маски, разрисованные тела, крики, плакаты. РАДУЙТЕСЬ! КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК! В ярости потрясали они кулаками, бросали в стены отеля бутылки с краской, и на сером камне вспыхивали красные и синие пятна. Человек из будущего хоронил их культ. А большая часть человечества, которой надоела вся эта болтовня о неминуемой катастрофе, приняла Ворнана с распростертыми объятиями, видя в нем свою надежду. В век апокалипсиса люди готовы поверить в любое чудо.
— Вчера вечером, в Риме, — продолжал комментатор, — Ворнан Девятнадцатый провел свою первую пресс-конференцию. Присутствовали репортеры тридцати крупнейших информационных агентств.
Экран расцвел многоцветьем цветов, и пошел репортаж с конференции. На этот раз съемка, а не компьютерная имитация. Впервые я увидел Ворнана живьем.
И был потрясен.
Другого слова подобрать не могу. Попутно отмечу, что до того момента я воспринимал его не иначе, как шарлатана. С пренебрежением относился к его высказываниям и презирал тех, кто по каким-либо мотивам решил ему подыгрывать. Тем не менее его появление на экране сразу поколебало мою уверенность в собственной правоте. Слишком уж раскованно он держался, всем своим видом показывая, что не лжет ни единым словом.
Телосложение хрупкое, рост — ниже среднего, узкие, покатые плечи, длинная женственная шея, гордая посадка головы. Выступающие скулы, волевой подбородок, крупный нос. Череп, пожалуй, великоват для его тела, высокий лоб. Лицо необычное, но из тех, что можно встретить на городских улицах.
Волосы землистого цвета, коротко подстриженные. Глаза серые. Возраст неопределенный, от тридцати до шестидесяти. Кожа без единой морщины. Светло-синяя рубашка, светло-вишневый шейный платок. Чувствовалось в нем хладнокровие, благородство, интеллигентность и… пренебрежение. Он напоминал мне сиамского кота. Источаемой сексуальностью и некоторой женственностью, свойственными всем кошкам, независимо от пола. Не вызывало сомнений, что Ворнан знает толк в сексе, умеет получить и подарить удовольствие. Подчеркиваю, что здесь я излагаю лишь свои первые впечатления, никак не связанные с моим последующим близким общением с Ворнаном.
Характер человека зачастую определяется по его губам и глазам. Именно в них сосредоточилась сила Ворнана. Тонкие губы, большой рот, безупречные зубы, ослепительная улыбка, сверкающая, как маяк в ночи, полная безмерного тепла и заботы. Исчезала она так же внезапно, как и появлялась, и тогда все внимание переключалось на его глаза, холодные, буравящие насквозь. То были две наиболее характерные черты Ворнана: его умение требовать и получать любовь, выражаемое неотразимой улыбкой, мгновение спустя сменяющееся отстраненностью от ближнего своего, проявляющейся в ледяном взгляде. Шарлатан или нет, человек он был, несомненно, незаурядный, а потому мне хотелось увидеть его в действии, хотя подобные выдумки я воспринимал неодобрительно. Рисованный фильм не давал полного представления о Ворнане. Ибо в созданном компьютерами изображении начисто терялся присущий пришельцу магнетизм.
Камера задержалась на его лице секунд на тридцать, достаточно долго, чтобы продемонстрировать его умение привлекать к себе всеобщее внимание. Затем прошлась по комнате, показывая репортеров. Я узнал по меньшей мере шестерых. То есть звезды журналистики сочли возможным потратить свое время на Ворнана. Одно это указывало, сколь сильное впечатление произвел он на наш мир за те несколько дней, что я прохлаждался в пустыне в компании Джека и Ширли. А камера тем временем двигалась дальше, демонстрируя технические достижения нашего века: звукозаписывающее оборудование, консоль компьютера, балку с динамиками и микрофонами под потолком, датчики трехмерности изображения, цезиевый лазер, используемый вместо прожектора. Обычно вся эта механика остается за кадром, сейчас же их сознательно выдвинули на авансцену, дабы показать, что и мы, пусть и дикари, кое-что да умеем.
Пресс-конференция началась вопросом, заданным с четким лондонским произношением: «Мистер Ворнан, будьте так любезны, скажите нам, чем вызвано ваше появление здесь?»
— С удовольствием. Я отправился в прошлое, чтобы своими глазами увидеть, как жили люди в начале технократической эры. Отправная точка моего путешествия, как вы уже знаете, две тысячи девятьсот девяносто девятый год. Я намерен посетить центры вашей цивилизации и вернуться назад с полным отчетом о моем путешествии, дабы ознакомить моих современников с тем, что узнаю я сам.
Говорил он легко и свободно, безо всякого акцента. На таком же абсолютно правильном английском отвечали и компьютеры с устройствами речевого вывода. Из этого следовало, что языку его обучала машина. Впрочем, и в двадцатом веке точно также говорил по-английски финн, баск или узбек, изучивший язык по магнитофонному курсу. Мелодичный голос Ворнана ласкал слух. Мне, во всяком случае, он понравился.
— Как вышло, что вы говорите по-английски? — последовал новый вопрос.
— Я изучил самый распространенный язык вашего времени.
— Разве у вас говорят не на нем?
— Он неузнаваемо изменился.
— Расскажите нам о мире будущего.
Ворнан улыбнулся.
— Что вас интересует?
— Население.
— Точно не знаю. Наверное, несколько миллиардов.
— Вы уже достигли звезд?
— Разумеется.
— Как долго живут люди в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Пока не умрут, — с очередной улыбкой ответил Ворнан. — Точнее, пока не захотят умереть.
— А если не захотят?
— Полагаю, будут жить. Не знаю.
— Какие государства играют ведущую роль в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Государств у нас нет. Есть Централити и отдельные поселения. Более ничего.
— Что такое Централити?
— Добровольное сообщество граждан, живущих в одном месте. В некотором смысле, большой город, хотя функции у него более широкие.
— И где он расположен? Ворнан чуть нахмурился.
— На одном из основных континентов. Я забыл ваши названия.
Джек повернулся ко мне.
— А может, выключим? И так ясно, что он врет. Уходит от любого прямого вопроса.
— Оставь. — Ширли, как зачарованная, смотрела на экран.
Лицо Джека закаменело, и я пришел к ней на помощь.
— Да, да, давай немного посмотрим. Забавно, знаешь ли.
— …только один город?
— Да, — кивнул Ворнан. — И живут там те, кто предпочитает общество уединению. Экономическая необходимость не принуждает нас сбиваться в кучу. Каждый из нас независим. И меня изумляет ваша привычка залезать друг другу в карман. Взять, к примеру, деньги. Без них человек голодает, ходит голый и босый. Я прав? Вам недостает независимости от производства. Я не ошибусь, если скажу, что вы еще не открыли преобразование энергии?
— Все зависит от того, что вы подразумеваете под преобразованием энергии, — ответил ему голос с сильным американским акцентом. — Человечество умеет получать энергию с той поры, как на Земле запылал первый костер.
— Я имею в виду эффективное преобразование энергии. — В голосе Ворнана слышались назидательные нотки. — Полное использование энергии, содержащейся в одном… да, да, в одном атоме. Вам это недоступно?
Я искоса глянул на Джека. Пальцы его впились в подлокотники, лицо перекосило от напряжения. Я отвел взгляд, понимая, что этими переживаниями Джек ни с кем не хотел делиться. Однако, в словах Ворнана хотя бы частично содержался ответ на вопрос, мучивший Джека чуть ли не десять лет.
Когда я вновь посмотрел на экран, Ворнан уже не обсуждал преобразование энергии.
— …Путешествие по миру. Я хочу перепробовать все, чем славна эта эпоха. И начать я хочу с Соединенных Штатов Америки.
— Почему?
— Процесс упадка предпочтительнее наблюдать в его развитии. Изучение гибели цивилизации надо начинать с наиболее мощного компонента. Мне кажется, что хаос, надвигающийся на вас, исходит из Соединенных Штатов, а потому я хочу уловить его симптомы. — Говорил он бесстрастно, словно лектор, объясняющий студентам какую-то рутинную тему. Вроде бы развал нашего общества представлялся вопросом решенным, а потому и не стоило зря растрачивать эмоции. А затем сверкнула улыбка, дабы помочь журналистам побыстрее забыть мрачную суть слов Ворнана.
Пресс-конференция вскорости завершилась. На вопросы о мире, из которого он прибыл, и о методе перемещения во времени Ворнан отвечал общими фразами. Иногда уточнял, что подробностями поделится в другой раз. Часто прямо заявлял, что не знает. Особенно уклончивыми были его ответы на вопросы относительно нашего ближайшего будущего. Мне показалось, что он был куда худшего мнения о нашем техническом уровне и его удивило, что у нас есть электричество, не говоря уже об атомной энергии и полетах в космос. Он не пытался скрыть своего пренебрежения к нам, но, странное дело, оно не вызывало негодования. И когда редактор ведущей факс-газеты Канады спросил: «Как по-вашему, чему из сказанного вами мы можем поверить?» — Ворнан вновь улыбнулся.
— Да хоть ничему не верьте. Мне это без разницы.
Едва передача закончилась, Ширли повернулась ко мне.
— Вот ты и увидел человека из будущего, Лео. Что ты о нем скажешь?
— Забавно.
— Он тебя убедил?
— Глупость какая! Совершенно ясно, что это чей-то рекламный трюк, хотя и сделано все блестяще. А парень этот — само очарование.
— Это точно, — Ширли посмотрела на мужа. — Джек, дорогой, ты не будешь возражать, если я проведу с ним ночь, когда он приедет в Штаты? Я уверена, что за тысячу лет они открыли в сексе много нового, так что, возможно, он кое-чему меня научит.
— Как смешно.
Лицо Джека почернело от ярости. Ширли даже отпрянула. И меня удивила его реакция на достаточно невинную шутку. Они столько лет прожили душа в душу, а потому ее игривое предложение не должно было вызвать такой всплеск. И тут я понял, что причина не в ее словах, а совсем в другом: Джек все еще не отошел от короткой фразы Ворнана насчет извлечения энергии из атома, его описания децентрализованного мира, где у людей нет экономической необходимости держаться вместе.
— С вашего разрешения, я вас покину. — Джек развернулся и быстро вышел из гостиной.
Мы с Ширли недоуменно переглянулись. Она прикусила губу, намотала на палец прядь волос.
— Извини, Лео. Я знаю, что его гложет, но сказать не могу.
— Наверное, я догадаюсь и сам.
— Да, ты, скорее всего, догадаешься.
Она нажала на клавишу, и одна из стен стала прозрачной. Джек стоял на солярии, ухватившись руками за поручень, уставившись в ночь. На западе над горами сверкали молнии: приближалась зимняя гроза. И скоро хлынул ливень. Но Джек не пошевелился. Так и стоял под потоками падающей с неба воды, поглощенный своими мыслями. Под ногами у нас загудели моторы: компьютер системы жизнеобеспечения открывал заслонки подземных резервуаров, чтобы собрать в них дождевую воду. Ширли подошла, положила руку мне на лечо.
— Мне страшно, — прошептала она. — Лео, мне страшно.
ГЛАВА 4
— Пойдем в пустыню, — предложил Джек. — Я хочу поговорить с тобой, старина.
С показа пресс-конференции Ворнана Девятнадцатого прошло два дня. Более мы не включали экран, и возникшая было напряженность исчезла. Назавтра я собирался вернуться в Ирвин. Меня ждала работа, а кроме того, я чувствовал, что Джеку и Ширли надо побыть вдвоем, дабы сгладить обозначившиеся разногласия. Эти два дня Джек практически все время молчал. Из головы не выходили слова Ворнана. Так что его приглашение удивило и обрадовало меня.
— А Ширли пойдет?
— Нужды в этом нет. Прогуляемся вдвоем.
Мы оставили ее загорать на солярии, а сами зашагали по едва видимой тропе. Песок еще не успел высохнуть после недавнего ливня, тут и там сквозь него пробивалась зеленая травка.
С показа пресс-конференции Ворнана Девятнадцатого прошло два дня. Более мы не включали экран, и возникшая было напряженность исчезла. Назавтра я собирался вернуться в Ирвин. Меня ждала работа, а кроме того, я чувствовал, что Джеку и Ширли надо побыть вдвоем, дабы сгладить обозначившиеся разногласия. Эти два дня Джек практически все время молчал. Из головы не выходили слова Ворнана. Так что его приглашение удивило и обрадовало меня.
— А Ширли пойдет?
— Нужды в этом нет. Прогуляемся вдвоем.
Мы оставили ее загорать на солярии, а сами зашагали по едва видимой тропе. Песок еще не успел высохнуть после недавнего ливня, тут и там сквозь него пробивалась зеленая травка.