Страница:
В глазах факса сверкнула искра. Веселья? Понимания? Сострадания? Кто может понять выражение глаз факса?
— Все время, — сказал Мориси, — вы ждали прихода катастрофы. Не так ли? Землетрясения, которое сметет все с лица планеты. Ну, что ж, оно уже близко. И я хочу быть здесь, рядом с вами и ждать его прихода. Это мой вклад в ту гармонию, что существует между нами, представителями разных рас. Я буду жертвой, которую принесет человечество. Я должен искупить его вину за все, что мы тут сделали. Вы понимаете меня, Динув? Вас удовлетворяют мои слова?
— Я хотел бы, — медленно сказал факс, — чтобы вы поднялись на борт одного из тех кораблей и вернулись на Землю. Ваша смерть не доставит мне радости.
Мориси кивнул.
— Я вернусь через несколько минут, — сказал он, направляясь к своему коттеджу.
Кубики Нади, Пола и Даниел лежали возле экрана. В последний раз он говорил с ними несколько лет назад, но сейчас вставил все три кубика в приемное устройство и включил его. На экране появились три человека, которых он любил больше всех на свете. Они улыбались ему, и Даниел приветствовала его со свойственной ей мягкостью, и Пол подмигнул, а Надя послала ему воздушный поцелуй.
— Осталось немного, — сказал Мориси. — Землетрясение будет сегодня. Я просто хотел попрощаться с вами, вот и все. Я просто хотел сказать, что люблю вас и скоро буду вместе с вами.
— Дан… — сказала Надя.
— Нет. Ничего не говорите. Ведь я знаю, что на самом деле вас здесь нет. Я просто хотел увидеть всех вас еще раз. И сейчас я очень счастлив.
Он отключил кубики и выбросил их из приемного устройства. Экран потемнел. Собрав кубики, он вынес их и тщательно захоронил в сырой влажной земле сада. Факс бесстрастно наблюдал за ним.
— Динув, — позвал Мориси. — Могу ли я задать вам последний вопрос?
— Я слушаю вас, мой друг.
— За все годы, что люди жили на Медее, мы так и не смогли узнать, как вы называете свой собственный мир. Мы пытались выяснить это, но все вы говорили, что это табу, и если даже нам удавалось уговорить одного факса нарушить его, другой называл нам совершенно иное имя — и мы ничего не смогли узнать. Скажите мне, как вы называете ваш мир. Пожалуйста. Мне очень нужно знать.
— Мы называем его Сануном, — сказал старый факс.
— Санун? Правда?
— Правда, — подтвердил Динув.
— Что это значит?
— Ну, это значит просто Мир, — сказал Динув. — А что еще оно должно значить?
— Санун, — сказал Мориси. — Прекрасное имя.
До землетрясения оставалось тридцать минут — плюс или минус еще немного. Масса Арго скрыла солнца. Мориси не заметил их исчезновения. Но теперь он услышал низкий отдаленный гул и почувствовал странное содрогание почвы под ногами, словно в глубинах под ним великан старался встать на ноги, пробуждаясь от забытья. Недалеко в море поднялась и обрушилась на берег чудовищная волна.
— Я думаю, что пришло время, — спокойно сказал Мориси.
Над его головой несколько сияющих шаров качались и подпрыгивали в танце, который казался Мориси пляской триумфа.
Раздался грохот, и мир задрожал в корчах. Через несколько минут на них обрушится вся мощь землетрясения, и грудь планеты дрожа поднимется в судорогах и разорвется на части, и море обрушится на берег. На глазах Мориси выступили слезы, но это не были слезы страха. Он попытался улыбнуться.
— Круг завершен, Динув. И на развалинах Медеи поднимется Санун. Теперь это снова ваш мир.
МЕЖ ДВУХ МИРОВ
В тот самый момент, когда за дальней стороной пирамиды открылся потрясающий вид на храм Кецалькоатля, Хилгард почувствовал резкий приступ головокружения и покачнулся, словно памятники Теотиуакана вдруг содрогнулись от легкого землетрясения. Прислонившись к ограждению, он ждал, пока пройдет слабость и охватившее его ощущение растерянности. Жара виновата? Высота? Или пришла расплата за вчерашний ужин с огненными приправами? Здесь, в Мексике, туристы быстро привыкают к мысли, что в любой момент можно ждать расстройства желудка.
Однако вскоре слабость прошла, причем так же неожиданно, как и накатила. Хилгард с замиранием сердца взглянул на колоссальные лестничные ступени храма. Из массивных каменных блоков, словно морды динозавров, торчали головы пернатых змей. Тут и там еще сохранились следы фресок полуторатысячелетней давности, украшавших некогда стены храма. Хилгард отснял восемь или девять кадров. Но было слишком жарко, он устал и все еще чувствовал себя немного неуверенно после недавнего приступа. Кроме того, поджимало время: в два часа он договорился с шофером встретиться на центральной стоянке и ехать в Мехико. До двух оставалось совсем немного, а стоянка располагалась по меньшей мере в миле к северу. Дорога туда пролегала по открытой солнцу улице, известной как Дорога мертвых. Припомнив все это, Хилгард пожалел, что не начал свою экскурсию здесь, у потрясающего храма Кецалькоатля, а растратил запас утренней бодрости, ползая по двум огромным пирамидам в дальнем конце археологической зоны.
Но жалеть было уже поздно, и Хилгард торопливо двинулся к стоянке. Он остановился только один раз, купил кружку пива, но оно оказалось теплым и противным. В четверть третьего он, запыхавшись и насквозь пропотев, добрался наконец до стоянки. Ни водителя, ни черного побитого такси. Видно, еще не вернулся с ленча, решил Хилгард с облегчением — ему не хотелось чувствовать себя виноватым. Но в то же время он подумал с раздражением: вот еще пример мексиканской пунктуальности. Что ж, теперь есть время сделать несколько снимков Пирамиды Солнца и, может быть…
— Сеньор? Сеньор!
Хилгард обернулся. Из маленького блестящего «Фольксвагена» выбрался водитель и замахал ему рукой.
— Ваша жена, сеньор, будет через несколько минут. Она решила сделать еще снимки с вершины большой пирамиды и просила подождать. Это недолго.
— Я думаю, вы приняли меня за кого-то другого, — сказал Хилгард.
Водитель озадаченно посмотрел на него.
— Но вы ее муж, сеньор.
— Извините, я вообще ни чей не муж.
— Это шутка? Я не понимаю, — на всякий случай водитель неуверенно улыбнулся. — Блондинка. Темные очки. Я вас посадил у отеля «Сенчури», в Зона-Роса, сегодня в десять утра, вы помните? А десять минут назад она сказала мне: «Пусть мой муж немного подождет, я совсем ненадолго. Хочу еще раз снять пирамиды». И…
— Я остановился в отеле «Президент», — сказал Хилгард. И я не женат. Сегодня утром я приехал на черном такси марки «Форд», а моего водителя зовут Чучо.
Честная, располагающая улыбка не сошла с лица мексиканца, но рот немного перекосился, и во взгляде появилось что-то враждебное, словно он решил, будто гринго хочет вовлечь его в какой-то непонятный и недобрый розыгрыш.
— Я знаю Чучо, — медленно произнес водитель. — Сегодня утром Чучо повез в Хочимилько каких-то американцев. Может быть, он возил вас вчера?
— Мы еще с вечера обо всем договорились и встретились с ним сегодня у отеля «Президент». Мне это обошлось в тысячу семьсот песо. — Хилгард огляделся по сторонам, опасаясь, что разговор станет еще более запутанным, если Чучо не появится в ближайшее время. — Вы, должно быть, принимаете меня за какого-то другого американца. Я путешествую один и, в общем-то, не имею ничего против знакомства с интересной блондинкой, но я холост и совершенно уверен, что приехал сюда не с вами, а с другим водителем. Извините, если…
— Вон ваша жена, сеньор, — холодно произнес мексиканец.
Хилгард повернулся. Стройная, привлекательная женщина лет за тридцать с короткими волнистыми волосами и внимательным открытым лицом пробиралась в их сторону мимо беспорядочно расставленных сувенирных киосков у входа на стоянку.
— Тед! — крикнула она. — Я здесь!
Хилгард смотрел на нее в полном недоумении: никогда раньше он не встречал эту женщину. Когда она подошла, он все же заставил себя улыбнуться. Что можно сказать в такой ситуации, если он даже не знает, как ее зовут? Извините, мадам, но я вовсе не ваш муж? Может быть, подумалось ему, это какая-нибудь телевизионная программа, из тех, чьи создатели разрабатывают сложные сценарии, чтобы разыграть ничего не подозревающую жертву, и он оказался в центре подобного розыгрыша? Видимо, когда им надоест эта игра, его завалят призовыми образцами домашней утвари и билетами бюро путешествий… Извините, мадам, но я на самом деле не тот, кто вам нужен, хотя зовут меня точно так же и мы невероятно похожи… Так и сказать?
Она подошла ближе и заговорила:
— Жалко, что ты не полез со мной на пирамиду. Знаешь, что там происходило последние полчаса? Празднование весеннего равноденствия. Это какой-то ацтекский обряд. Благовония, ритуальное пение, зеленые ветви, две белые голубки, которых только что отпустили… Захватывающее зрелище, и я засняла на пленку практически все. Подержи, пожалуйста, — без перехода добавила она, снимая с плеча тяжелую сумку с аппаратурой и вручая ее Хилгарду. — Боже, какая жара! Тебе понравился тот храм? Мне очень не хотелось тащиться туда по жаре пешком, и я надеюсь, что не пропустила ничего…
— Уже поздно, миссис. Мы едем в город? — вмешался в разговор водитель, стоявший неподалеку.
— Да, конечно. — Она заправила в брюки выбившиеся полы рубашки, взяла из рук Хилгарда сумку с камерой и двинулась вслед за водителем к «фольксвагену». Хилгард продолжал в растерянности стоять на месте, тщетно высматривая на стоянке Чучо с его старым черным «фордом» и лихорадочно пытаясь сообразить, как ему поступать дальше. Сделав несколько шагов, блондинка обернулась, нахмурилась и спросила:
— Тед? В чем дело?
Хилгард издал какой-то невразумительный звук и в замешательстве махнул рукой. Может быть, сказал он себе, на него нашло затмение? Или же приступ головокружения у храма Кецалькоатля случился из-за солнечного удара, и теперь у него отшибло память? Может быть, она действительно его жена? Хилгард был совершенно уверен, что прожил холостяком всю свою жизнь, за исключением тех восьми месяцев с Беверли двенадцать лет назад. Он вполне отчетливо представлял себе свою холостяцкую квартиру на Третьей авеню: три симпатичные комнаты, картины, небольшой шкаф со статуэтками доколумбовой эпохи. С такой же легкостью в памяти всплывали любимые рестораны, которые он посещал со знакомыми женщинами — Джудит, Джейн, Дениз. Эта живая, бойкая блондинка совсем не вписывалась в его воспоминания, и все же…
Он совершенно не представлял, что делать дальше. Пальцы рук дрожали, ноги превратились в застывшие глиняные глыбы. Словно в полусне, Хилгард двинулся к «фольксвагену». Открывая дверцу машины, водитель бросил на него презрительно-ядовитый взгляд, предназначенный, видимо, для тех гринго, которые так набираются в середине дня, что даже не могут вспомнить, есть у них жена или нет.
Всю дорогу до Мехико женщина оживленно говорила об их планах. Как понял Хилгард, во второй половине дня они собирались посетить музей антропологии в парке Чапультепек, а на следующее утро должны были отправиться или в Куэрнаваку, или в Гвадалахару — в зависимости от того, кто из них возьмет верх в полусерьезном споре, завязавшемся несколько дней назад. Хилгард, как мог, поддерживал разговор, но в конце концов замолчал, сославшись на то, что устал и перегрелся на солнце. Вскоре навстречу им поползли серые языки смога, и они въехали в пригороды Мехико. Машин в это воскресенье было на дорогах немного, поэтому шофер лихо промчался по широкой Пасео де па Реформа, резко свернул к району Зона-Роса и высадил их напротив изящной черно-белой башни отеля «Сенчури».
— Оставь ему на чай побольше, дорогой, — сказала женщина Хилгарду. — Мы задержали его дольше, чем следовало.
Хилгард вручил хмурому водителю две бумажки по тысяче песо, махнул рукой, чтобы тот оставил себе сдачу, и они прошли в отель.
— Возьми ключ, хорошо? — сказала она, входя в холл. — Я пока вызову лифт.
Хилгард подошел к стойке и с просительным выражением лица посмотрел на дежурную.
— Добрый день, мистер Хилгард. Надеюсь, вам понравились пирамиды, — произнесла она на беглом английском и вручила ему ключ от номера 177.
Мне это снится, говорил себе Хилгард, вспоминая комфортабельный номер на седьмом этаже отеля «Президент». Сон, галлюцинация. Он вошел в лифт вместе с блондинкой, она нажала кнопку с цифрой 17, и они медленно доехали к себе всего с одной пугающей остановкой между десятым и одиннадцатым этажом, когда вдруг упало напряжение. Номер 177 оказался компактно, без излишеств обставленной комнатой с полукруглой двуспальной кроватью и небольшим баром, заполненным миниатюрными бутылочками и всем необходимым для коктейлей. Женщина достала из бара бренди и спросила:
— Тебе налить рома, Тед?
— Нет, спасибо.
Он принялся бродить по номеру, присматриваясь к деталям. Женская косметика, занимающая почти всю полочку над раковиной: тени, румяна, лосьоны и бог знает что еще. Одинаковые чемоданы в шкафу. Аккуратно развешанные мужские рубашки и пиджак — не его, но такого же типа, что привык носить он. Книга на ночном столике — новый роман Апдайка. Он прочел его несколько месяцев назад, но, очевидно, в каком-то другом издании, поскольку у этого обложка была красной, а он хорошо помнил, что читал книгу в синей.
— Я пойду приму душ, — сказала она. — А потом мы поедим и отправимся в музей, хорошо?
Хилгард поднял глаза. Уже раздевшись, она проследовала в ванную, и, прежде чем закрылась дверь, он с удивлением успел заметить маленькие груди и ягодицы с ямочками. Выждав, когда зашумит вода, Хилгард достал из открытой сумочки ее бумажник с обычным набором кредитных карточек, несколькими туристическими чеками и толстой пачкой мексиканских банкнотов. Там же лежали и водительские права: Сесилия Хилгард, тридцать шесть лет, рост — пять футов пять дюймов, волосы светлые, глаза — голубые, вес — 124 фунта, замужем. Замужем! Домашний адрес — 85-я Ист-стрит. На карточке в правом кармашке бумажника значилось: «Если с владельцем бумажника произойдет несчастный случай, сообщить Теодору Хилгарду по адресу 85-я Ист-стрит либо в контору «Хилгард и Хилгард» на 57-й Вест-стрит». Хилгард разглядывал карточку так пристально, словно текст был написан на санскрите… Он всегда жил на углу 62-й Ист-стрит и Третьей авеню, в двух кварталах к северу от своего выставочного зала. В этом Хилгард мог просто поклясться, и ему предельно отчетливо представлялось, как он идет по Третьей авеню, поглядывая на здание «Блумингдейлс», сворачивает на 60-ю Ист…
Два Теда Хилгарда? С совершенно одинаковой внешностью?..
— Что ты ищешь? — спросила Силия, выходя из ванной и вытираясь полотенцем.
Щеки Хилгарда налились краской, и он пристыжено сунул бумажник на место.
— Э-э-э… просто хотел проверить, сколько песо у тебя еще осталось. Я подумал, что завтра утром, когда откроется банк, нам, может быть, придется обменять несколько чеков.
— Я уже обменяла в пятницу. Забыл?
— М-м-м, да, видимо, вылетело из головы.
— Тебе нужны песо?
— Нет, у меня пока достаточно, — ответил он.
Поесть они решили в ресторане отеля, и во время ленча Хилгарду постоянно казалось, что он сидит через стол от ящика с динамитом. Он еще не созрел, чтобы признаться в собственном помешательстве, но очень немногое из того, что Хилгард мог ей сказать, содержало какой-то смысл, и рано или поздно она должна была это заметить. У него возникло такое чувство, словно он вошел в кинозал посреди фильма и теперь пытается понять, что происходит на экране, но здесь ситуация выглядела сложнее, гораздо сложнее, потому что на самом деле он не просто смотрел кино, а исполнял в нем главную роль. С середины фильма Хилгард оказался за столом с совершенно незнакомой ему женщиной, на которой он, оказывается, женат и, судя по всему, не первый год. Впрочем, людям, прожившим вместе несколько лет, обычно мало что есть сказать друг другу за ленчем, и Хилгард, горячо благодарил судьбу за продолжительные паузы в разговоре. Когда Силия все же спрашивала что-нибудь, он отвечал осторожно и кратко. Всего один раз он позволил себе назвать ее по имени, но обращение «Силия» вызвало у нее мимолетный недоумевающий взгляд, и это еще больше озадачило Хилгарда. Может быть, он должен звать ее каким-то ласкательным именем? Или она привыкла, что все зовут ее не Силией, а как-нибудь еще? Может быть, Си? Силли? Или, например, Чарли? Неразрешимая загадка. Медленно допивая кофе, Хилгард снова вспомнил тот краткий приступ головокружения у храма Кецалькоатля, когда все закачалось и завертелось у него в голове. Бывает ли так, чтобы с человеком случился удар, но при этом его не парализовало, а только отшибло память? Возможно, и бывает. Но у него не просто амнезия, поскольку он располагает исчерпывающим набором ясных воспоминаний о другой жизни, без Силии. Жизни, в которой он был вполне устроенным холостяком и преуспевающим владельцем выставочного зала. Настоящей полной жизни с друзьями, любовницами, путешествиями. В той жизни он прилетел в Мексику три дня назад, рассчитывая насладиться неделей благостного одиночества, теплой погоды, острой пищи и, может быть, кое-каких интересных находок для своей коллекции. Каким образом все это может возникнуть в памяти после удара: дружелюбный шофер Чучо, черное такси марки «Форд», номер на седьмом этаже в отеле «Президент»?..
— Я забыл в комнате одну вещь, — сказал он Силии. — Сейчас быстро сбегаю, и пойдем.
Поднявшись в номер, он позвонил в «Президент».
— Мистера Хилгарда, пожалуйста.
— Минутку. — Долгая пауза. — Повторите, пожалуйста, фамилию.
— Хилгард. Теодор Хилгард. Если я не ошибаюсь, он в номере 770.
Еще более долгая пауза.
— Извините, сэр. Мистер Хилгард у нас не останавливался.
— Понятно, — произнес Хилгард, ничего не понимая, и повесил трубку. Потом взглянул на себя в зеркало, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки удара — отекшие веки или провисающие щеки… Ничего. Абсолютно ничего. Но лицо у него приобрело странный серый оттенок, и Хилгарду подумалось, что выглядит он на тысячу лет.
Выйдя из отеля, они остановили такси и отправились в археологический музей. Хилгард неоднократно бывал там, причем последний раз за день до того. Но из реплик Силии ему стало ясно, что она тут впервые, и это только прибавило хлопот: приходилось делать вид, будто он совершенно не знаком с музеем. Перемещаясь по залам, он, как мог, изображал удивление и свежий восторг по поводу экспонатов, знакомых ему уже многие годы, — огромные ольмекские головы из камня, устрашающая статуя богини Коатликуэ, инкрустированные нефритом маски… Впрочем, иногда необходимость в фальшивых чувствах отпадала. В ацтекском зале, слева от Камня Солнца, Хилгард обнаружил высокую мраморную стелу, которой еще день назад не было. Совершенно новым для него оказался стеклянный шкаф, заполненный удивительными ольмекскими статуэтками. Зал майя тоже выглядел совсем не таким, каким он его помнил. Хилгард никак не мог понять, в чем дело. Даже огромный фонтан в форме зонтика, расположенный во внутреннем дворике музея, отличался от того, который запечатлелся в его памяти: из сегодняшнего торчали в разные стороны золоченые спицы. От всех этих маленьких странностей, накопившихся за день, Хилгарда буквально лихорадило, и Силия несколько раз спросила, не заболел ли он.
В тот вечер они пообедали в уличном кафе за несколько кварталов от отеля, потом гуляли пешком и вернулись в свой номер незадолго до полуночи. Когда пришло время раздеваться и ложиться спать, Хилгарду снова стало не по себе. Может быть, она ждет от него внимания? Эта мысль просто сразила его. Не то чтобы Силия была непривлекательна, отнюдь. Но ведь совершенно чужой человек… Он всегда предпочитал длительное ухаживание, ощущение непринужденности в общении со своими избранницами, духовную близость, любовь. Но даже если отмахнуться от собственных наклонностей, как мог он рассчитывать на успех, притворяясь мужем этой женщины? Все мужчины ведут себя в таких ситуациях по-разному, и она в два счета поймет, что он кто-то другой, или заподозрит неладное, ведь ему совершенно не знакомы все эти ритуалы и привычки, которые семейные пары вырабатывают и сохраняют годами. Неизвестно еще, как она поведет себя, если он обнаружит полное незнание их семейной жизни…
Хилгард панически боялся признаться, что чувствует себя каким-то перемещением из того мира, который по-прежнему считал своей настоящей жизнью. По крайней мере до тех пор, пока сам не разберется, что с ним произошло. К счастью, Силия была не в настроении. Она просто чмокнула его в щеку и кратко, почти по-дружески, обняла, затем повернулась на бок и прижалась к нему спиной. Хилгард прислушивался к ее ровному дыханию и долго не мог заснуть, размышляя о той неестественной ситуации, в которую попал, оказавшись в постели с женой другого человека. Даже при том, что Силия действительно была женой Теда Хилгарда, ситуация почему-то ассоциировалась у него с понятием супружеской неверности…
От гипотезы, в которой фигурировал удар, пришлось отказаться. Слишком многое она оставила без объяснений. Но что тогда? Внезапное помешательство? Он совсем не чувствовал себя сумасшедшим. Вот окружающий мир действительно свихнулся, а сам он казался себе по-прежнему спокойным, уравновешенным и педантичным. Настоящее безумие наверняка должно выглядеть более дико и хаотично. Но если это не потеря памяти и не приступ всепоглощающего самообмана, то что происходит? Может быть, там, в Теотиуакане, открылись вдруг ворота между двумя мирами, и в тот момент, когда на него накатило это странное головокружение, он перешагнул в мир другого Теда Хилгарда, а тот соответственно очутился в его собственном мире? Бред, конечно. Но происходящее с ним тоже походило на бред.
Утром Силия сказала:
— Я придумала, как разрешить наш спор насчет Куэрнаваки и Гвадалахары. Мы просто, отправимся в Оахаку.
— Блестяще! — воскликнул Хилгард. — Мне так нравится Оахака! Нужно будет только позвонить в «Президенте Конвенто» и заказать номер. Это прекрасный отель со старинными двориками…
— Когда это ты был в Оахаке, Тед? — спросила она удивленно.
— Э-э-э… довольно давно, — смущенно ответил Хилгард. — Еще до того, как мы поженились…
— А мне казалось, что ты в Мексике первый раз.
— Разве я так говорил? — Хилгард густо покраснел. — Не знаю, о чем я тогда думал. Должно быть, имел в виду, что мы в первый раз едем сюда вместе. Я едва помню Оахаку, поскольку это было давно, но я действительно летал туда как-то на уик-энд…
Все это звучало крайне неубедительно. Силия, конечно, заметила несоответствие, но предпочла не вдаваться в подробности, за что Хилгард был ей очень признателен. Однако он понимал, что эти маленькие противоречия и фальшивые ноты в его высказываниях откладываются у нее в памяти, и рано или поздно она потребует объяснений.
Меньше чем через час они закончили приготовления к поездке и в полдень вылетели в Оахаку. Прибыв в отель, Хилгард вдруг испугался, что клерк, запомнив его по визиту двухлетней давности, может сразу обратиться к нему по имени, но все обошлось. Сидя перед обедом в отеле у бассейна, Силия и Хилгард листали путеводители и планировали экскурсии по Оахаке — поездка к руинам Монте-Альбан, вылазка в Митлу, утреннее посещение знаменитого Субботнего рынка, — и снова ему пришлось разыгрывать неосведомленность обо всех этих местах, которые на самом деле он прекрасно знал. В тот вечер они пообедали на балконе великолепного баскского ресторана, откуда открывался вид на центральную площадь города, и отправились к отелю пешком. Свежий аромат ночного воздуха окутывал улицы, с площади доносились звуки оркестра. На полпути к отелю Силия взяла его за руку. Хилгард едва ее не отдернул, но все же удержался: даже этот совершенно невинный жест заставил его почувствовать себя бессовестным мошенником. Когда они добрались до отеля, Хилгард предложил зайти в бар и выпить перед сном.
— Уже поздно, — сказала она мягко. — Пойдем к себе.
За обедом они выпили графинчик сангрии и бутылку красного мексиканского вина, отчего у Хилгарда возникло ощущение раскованности и спокойствия. Но это ощущение не заслоняло страха перед ожидающим его испытанием. Он остановился на лестничной площадке и взглянул на сверкающий отражениями бассейн. Тяжелые пурпурные кисти бугенвиллей у древней каменной стены внутреннего дворика казались в лунном свете почти черными. Картину дополняли огромные соцветия гибискуса, беспорядочно разбросанные по лужайке, и странные шипастые цветы, поднимавшиеся из пышной листвы. Силия тронула его за локоть.
— Все время, — сказал Мориси, — вы ждали прихода катастрофы. Не так ли? Землетрясения, которое сметет все с лица планеты. Ну, что ж, оно уже близко. И я хочу быть здесь, рядом с вами и ждать его прихода. Это мой вклад в ту гармонию, что существует между нами, представителями разных рас. Я буду жертвой, которую принесет человечество. Я должен искупить его вину за все, что мы тут сделали. Вы понимаете меня, Динув? Вас удовлетворяют мои слова?
— Я хотел бы, — медленно сказал факс, — чтобы вы поднялись на борт одного из тех кораблей и вернулись на Землю. Ваша смерть не доставит мне радости.
Мориси кивнул.
— Я вернусь через несколько минут, — сказал он, направляясь к своему коттеджу.
Кубики Нади, Пола и Даниел лежали возле экрана. В последний раз он говорил с ними несколько лет назад, но сейчас вставил все три кубика в приемное устройство и включил его. На экране появились три человека, которых он любил больше всех на свете. Они улыбались ему, и Даниел приветствовала его со свойственной ей мягкостью, и Пол подмигнул, а Надя послала ему воздушный поцелуй.
— Осталось немного, — сказал Мориси. — Землетрясение будет сегодня. Я просто хотел попрощаться с вами, вот и все. Я просто хотел сказать, что люблю вас и скоро буду вместе с вами.
— Дан… — сказала Надя.
— Нет. Ничего не говорите. Ведь я знаю, что на самом деле вас здесь нет. Я просто хотел увидеть всех вас еще раз. И сейчас я очень счастлив.
Он отключил кубики и выбросил их из приемного устройства. Экран потемнел. Собрав кубики, он вынес их и тщательно захоронил в сырой влажной земле сада. Факс бесстрастно наблюдал за ним.
— Динув, — позвал Мориси. — Могу ли я задать вам последний вопрос?
— Я слушаю вас, мой друг.
— За все годы, что люди жили на Медее, мы так и не смогли узнать, как вы называете свой собственный мир. Мы пытались выяснить это, но все вы говорили, что это табу, и если даже нам удавалось уговорить одного факса нарушить его, другой называл нам совершенно иное имя — и мы ничего не смогли узнать. Скажите мне, как вы называете ваш мир. Пожалуйста. Мне очень нужно знать.
— Мы называем его Сануном, — сказал старый факс.
— Санун? Правда?
— Правда, — подтвердил Динув.
— Что это значит?
— Ну, это значит просто Мир, — сказал Динув. — А что еще оно должно значить?
— Санун, — сказал Мориси. — Прекрасное имя.
До землетрясения оставалось тридцать минут — плюс или минус еще немного. Масса Арго скрыла солнца. Мориси не заметил их исчезновения. Но теперь он услышал низкий отдаленный гул и почувствовал странное содрогание почвы под ногами, словно в глубинах под ним великан старался встать на ноги, пробуждаясь от забытья. Недалеко в море поднялась и обрушилась на берег чудовищная волна.
— Я думаю, что пришло время, — спокойно сказал Мориси.
Над его головой несколько сияющих шаров качались и подпрыгивали в танце, который казался Мориси пляской триумфа.
Раздался грохот, и мир задрожал в корчах. Через несколько минут на них обрушится вся мощь землетрясения, и грудь планеты дрожа поднимется в судорогах и разорвется на части, и море обрушится на берег. На глазах Мориси выступили слезы, но это не были слезы страха. Он попытался улыбнуться.
— Круг завершен, Динув. И на развалинах Медеи поднимется Санун. Теперь это снова ваш мир.
МЕЖ ДВУХ МИРОВ
Памяти Ф.К.Д.
В тот самый момент, когда за дальней стороной пирамиды открылся потрясающий вид на храм Кецалькоатля, Хилгард почувствовал резкий приступ головокружения и покачнулся, словно памятники Теотиуакана вдруг содрогнулись от легкого землетрясения. Прислонившись к ограждению, он ждал, пока пройдет слабость и охватившее его ощущение растерянности. Жара виновата? Высота? Или пришла расплата за вчерашний ужин с огненными приправами? Здесь, в Мексике, туристы быстро привыкают к мысли, что в любой момент можно ждать расстройства желудка.
Однако вскоре слабость прошла, причем так же неожиданно, как и накатила. Хилгард с замиранием сердца взглянул на колоссальные лестничные ступени храма. Из массивных каменных блоков, словно морды динозавров, торчали головы пернатых змей. Тут и там еще сохранились следы фресок полуторатысячелетней давности, украшавших некогда стены храма. Хилгард отснял восемь или девять кадров. Но было слишком жарко, он устал и все еще чувствовал себя немного неуверенно после недавнего приступа. Кроме того, поджимало время: в два часа он договорился с шофером встретиться на центральной стоянке и ехать в Мехико. До двух оставалось совсем немного, а стоянка располагалась по меньшей мере в миле к северу. Дорога туда пролегала по открытой солнцу улице, известной как Дорога мертвых. Припомнив все это, Хилгард пожалел, что не начал свою экскурсию здесь, у потрясающего храма Кецалькоатля, а растратил запас утренней бодрости, ползая по двум огромным пирамидам в дальнем конце археологической зоны.
Но жалеть было уже поздно, и Хилгард торопливо двинулся к стоянке. Он остановился только один раз, купил кружку пива, но оно оказалось теплым и противным. В четверть третьего он, запыхавшись и насквозь пропотев, добрался наконец до стоянки. Ни водителя, ни черного побитого такси. Видно, еще не вернулся с ленча, решил Хилгард с облегчением — ему не хотелось чувствовать себя виноватым. Но в то же время он подумал с раздражением: вот еще пример мексиканской пунктуальности. Что ж, теперь есть время сделать несколько снимков Пирамиды Солнца и, может быть…
— Сеньор? Сеньор!
Хилгард обернулся. Из маленького блестящего «Фольксвагена» выбрался водитель и замахал ему рукой.
— Ваша жена, сеньор, будет через несколько минут. Она решила сделать еще снимки с вершины большой пирамиды и просила подождать. Это недолго.
— Я думаю, вы приняли меня за кого-то другого, — сказал Хилгард.
Водитель озадаченно посмотрел на него.
— Но вы ее муж, сеньор.
— Извините, я вообще ни чей не муж.
— Это шутка? Я не понимаю, — на всякий случай водитель неуверенно улыбнулся. — Блондинка. Темные очки. Я вас посадил у отеля «Сенчури», в Зона-Роса, сегодня в десять утра, вы помните? А десять минут назад она сказала мне: «Пусть мой муж немного подождет, я совсем ненадолго. Хочу еще раз снять пирамиды». И…
— Я остановился в отеле «Президент», — сказал Хилгард. И я не женат. Сегодня утром я приехал на черном такси марки «Форд», а моего водителя зовут Чучо.
Честная, располагающая улыбка не сошла с лица мексиканца, но рот немного перекосился, и во взгляде появилось что-то враждебное, словно он решил, будто гринго хочет вовлечь его в какой-то непонятный и недобрый розыгрыш.
— Я знаю Чучо, — медленно произнес водитель. — Сегодня утром Чучо повез в Хочимилько каких-то американцев. Может быть, он возил вас вчера?
— Мы еще с вечера обо всем договорились и встретились с ним сегодня у отеля «Президент». Мне это обошлось в тысячу семьсот песо. — Хилгард огляделся по сторонам, опасаясь, что разговор станет еще более запутанным, если Чучо не появится в ближайшее время. — Вы, должно быть, принимаете меня за какого-то другого американца. Я путешествую один и, в общем-то, не имею ничего против знакомства с интересной блондинкой, но я холост и совершенно уверен, что приехал сюда не с вами, а с другим водителем. Извините, если…
— Вон ваша жена, сеньор, — холодно произнес мексиканец.
Хилгард повернулся. Стройная, привлекательная женщина лет за тридцать с короткими волнистыми волосами и внимательным открытым лицом пробиралась в их сторону мимо беспорядочно расставленных сувенирных киосков у входа на стоянку.
— Тед! — крикнула она. — Я здесь!
Хилгард смотрел на нее в полном недоумении: никогда раньше он не встречал эту женщину. Когда она подошла, он все же заставил себя улыбнуться. Что можно сказать в такой ситуации, если он даже не знает, как ее зовут? Извините, мадам, но я вовсе не ваш муж? Может быть, подумалось ему, это какая-нибудь телевизионная программа, из тех, чьи создатели разрабатывают сложные сценарии, чтобы разыграть ничего не подозревающую жертву, и он оказался в центре подобного розыгрыша? Видимо, когда им надоест эта игра, его завалят призовыми образцами домашней утвари и билетами бюро путешествий… Извините, мадам, но я на самом деле не тот, кто вам нужен, хотя зовут меня точно так же и мы невероятно похожи… Так и сказать?
Она подошла ближе и заговорила:
— Жалко, что ты не полез со мной на пирамиду. Знаешь, что там происходило последние полчаса? Празднование весеннего равноденствия. Это какой-то ацтекский обряд. Благовония, ритуальное пение, зеленые ветви, две белые голубки, которых только что отпустили… Захватывающее зрелище, и я засняла на пленку практически все. Подержи, пожалуйста, — без перехода добавила она, снимая с плеча тяжелую сумку с аппаратурой и вручая ее Хилгарду. — Боже, какая жара! Тебе понравился тот храм? Мне очень не хотелось тащиться туда по жаре пешком, и я надеюсь, что не пропустила ничего…
— Уже поздно, миссис. Мы едем в город? — вмешался в разговор водитель, стоявший неподалеку.
— Да, конечно. — Она заправила в брюки выбившиеся полы рубашки, взяла из рук Хилгарда сумку с камерой и двинулась вслед за водителем к «фольксвагену». Хилгард продолжал в растерянности стоять на месте, тщетно высматривая на стоянке Чучо с его старым черным «фордом» и лихорадочно пытаясь сообразить, как ему поступать дальше. Сделав несколько шагов, блондинка обернулась, нахмурилась и спросила:
— Тед? В чем дело?
Хилгард издал какой-то невразумительный звук и в замешательстве махнул рукой. Может быть, сказал он себе, на него нашло затмение? Или же приступ головокружения у храма Кецалькоатля случился из-за солнечного удара, и теперь у него отшибло память? Может быть, она действительно его жена? Хилгард был совершенно уверен, что прожил холостяком всю свою жизнь, за исключением тех восьми месяцев с Беверли двенадцать лет назад. Он вполне отчетливо представлял себе свою холостяцкую квартиру на Третьей авеню: три симпатичные комнаты, картины, небольшой шкаф со статуэтками доколумбовой эпохи. С такой же легкостью в памяти всплывали любимые рестораны, которые он посещал со знакомыми женщинами — Джудит, Джейн, Дениз. Эта живая, бойкая блондинка совсем не вписывалась в его воспоминания, и все же…
Он совершенно не представлял, что делать дальше. Пальцы рук дрожали, ноги превратились в застывшие глиняные глыбы. Словно в полусне, Хилгард двинулся к «фольксвагену». Открывая дверцу машины, водитель бросил на него презрительно-ядовитый взгляд, предназначенный, видимо, для тех гринго, которые так набираются в середине дня, что даже не могут вспомнить, есть у них жена или нет.
Всю дорогу до Мехико женщина оживленно говорила об их планах. Как понял Хилгард, во второй половине дня они собирались посетить музей антропологии в парке Чапультепек, а на следующее утро должны были отправиться или в Куэрнаваку, или в Гвадалахару — в зависимости от того, кто из них возьмет верх в полусерьезном споре, завязавшемся несколько дней назад. Хилгард, как мог, поддерживал разговор, но в конце концов замолчал, сославшись на то, что устал и перегрелся на солнце. Вскоре навстречу им поползли серые языки смога, и они въехали в пригороды Мехико. Машин в это воскресенье было на дорогах немного, поэтому шофер лихо промчался по широкой Пасео де па Реформа, резко свернул к району Зона-Роса и высадил их напротив изящной черно-белой башни отеля «Сенчури».
— Оставь ему на чай побольше, дорогой, — сказала женщина Хилгарду. — Мы задержали его дольше, чем следовало.
Хилгард вручил хмурому водителю две бумажки по тысяче песо, махнул рукой, чтобы тот оставил себе сдачу, и они прошли в отель.
— Возьми ключ, хорошо? — сказала она, входя в холл. — Я пока вызову лифт.
Хилгард подошел к стойке и с просительным выражением лица посмотрел на дежурную.
— Добрый день, мистер Хилгард. Надеюсь, вам понравились пирамиды, — произнесла она на беглом английском и вручила ему ключ от номера 177.
Мне это снится, говорил себе Хилгард, вспоминая комфортабельный номер на седьмом этаже отеля «Президент». Сон, галлюцинация. Он вошел в лифт вместе с блондинкой, она нажала кнопку с цифрой 17, и они медленно доехали к себе всего с одной пугающей остановкой между десятым и одиннадцатым этажом, когда вдруг упало напряжение. Номер 177 оказался компактно, без излишеств обставленной комнатой с полукруглой двуспальной кроватью и небольшим баром, заполненным миниатюрными бутылочками и всем необходимым для коктейлей. Женщина достала из бара бренди и спросила:
— Тебе налить рома, Тед?
— Нет, спасибо.
Он принялся бродить по номеру, присматриваясь к деталям. Женская косметика, занимающая почти всю полочку над раковиной: тени, румяна, лосьоны и бог знает что еще. Одинаковые чемоданы в шкафу. Аккуратно развешанные мужские рубашки и пиджак — не его, но такого же типа, что привык носить он. Книга на ночном столике — новый роман Апдайка. Он прочел его несколько месяцев назад, но, очевидно, в каком-то другом издании, поскольку у этого обложка была красной, а он хорошо помнил, что читал книгу в синей.
— Я пойду приму душ, — сказала она. — А потом мы поедим и отправимся в музей, хорошо?
Хилгард поднял глаза. Уже раздевшись, она проследовала в ванную, и, прежде чем закрылась дверь, он с удивлением успел заметить маленькие груди и ягодицы с ямочками. Выждав, когда зашумит вода, Хилгард достал из открытой сумочки ее бумажник с обычным набором кредитных карточек, несколькими туристическими чеками и толстой пачкой мексиканских банкнотов. Там же лежали и водительские права: Сесилия Хилгард, тридцать шесть лет, рост — пять футов пять дюймов, волосы светлые, глаза — голубые, вес — 124 фунта, замужем. Замужем! Домашний адрес — 85-я Ист-стрит. На карточке в правом кармашке бумажника значилось: «Если с владельцем бумажника произойдет несчастный случай, сообщить Теодору Хилгарду по адресу 85-я Ист-стрит либо в контору «Хилгард и Хилгард» на 57-й Вест-стрит». Хилгард разглядывал карточку так пристально, словно текст был написан на санскрите… Он всегда жил на углу 62-й Ист-стрит и Третьей авеню, в двух кварталах к северу от своего выставочного зала. В этом Хилгард мог просто поклясться, и ему предельно отчетливо представлялось, как он идет по Третьей авеню, поглядывая на здание «Блумингдейлс», сворачивает на 60-ю Ист…
Два Теда Хилгарда? С совершенно одинаковой внешностью?..
— Что ты ищешь? — спросила Силия, выходя из ванной и вытираясь полотенцем.
Щеки Хилгарда налились краской, и он пристыжено сунул бумажник на место.
— Э-э-э… просто хотел проверить, сколько песо у тебя еще осталось. Я подумал, что завтра утром, когда откроется банк, нам, может быть, придется обменять несколько чеков.
— Я уже обменяла в пятницу. Забыл?
— М-м-м, да, видимо, вылетело из головы.
— Тебе нужны песо?
— Нет, у меня пока достаточно, — ответил он.
Поесть они решили в ресторане отеля, и во время ленча Хилгарду постоянно казалось, что он сидит через стол от ящика с динамитом. Он еще не созрел, чтобы признаться в собственном помешательстве, но очень немногое из того, что Хилгард мог ей сказать, содержало какой-то смысл, и рано или поздно она должна была это заметить. У него возникло такое чувство, словно он вошел в кинозал посреди фильма и теперь пытается понять, что происходит на экране, но здесь ситуация выглядела сложнее, гораздо сложнее, потому что на самом деле он не просто смотрел кино, а исполнял в нем главную роль. С середины фильма Хилгард оказался за столом с совершенно незнакомой ему женщиной, на которой он, оказывается, женат и, судя по всему, не первый год. Впрочем, людям, прожившим вместе несколько лет, обычно мало что есть сказать друг другу за ленчем, и Хилгард, горячо благодарил судьбу за продолжительные паузы в разговоре. Когда Силия все же спрашивала что-нибудь, он отвечал осторожно и кратко. Всего один раз он позволил себе назвать ее по имени, но обращение «Силия» вызвало у нее мимолетный недоумевающий взгляд, и это еще больше озадачило Хилгарда. Может быть, он должен звать ее каким-то ласкательным именем? Или она привыкла, что все зовут ее не Силией, а как-нибудь еще? Может быть, Си? Силли? Или, например, Чарли? Неразрешимая загадка. Медленно допивая кофе, Хилгард снова вспомнил тот краткий приступ головокружения у храма Кецалькоатля, когда все закачалось и завертелось у него в голове. Бывает ли так, чтобы с человеком случился удар, но при этом его не парализовало, а только отшибло память? Возможно, и бывает. Но у него не просто амнезия, поскольку он располагает исчерпывающим набором ясных воспоминаний о другой жизни, без Силии. Жизни, в которой он был вполне устроенным холостяком и преуспевающим владельцем выставочного зала. Настоящей полной жизни с друзьями, любовницами, путешествиями. В той жизни он прилетел в Мексику три дня назад, рассчитывая насладиться неделей благостного одиночества, теплой погоды, острой пищи и, может быть, кое-каких интересных находок для своей коллекции. Каким образом все это может возникнуть в памяти после удара: дружелюбный шофер Чучо, черное такси марки «Форд», номер на седьмом этаже в отеле «Президент»?..
— Я забыл в комнате одну вещь, — сказал он Силии. — Сейчас быстро сбегаю, и пойдем.
Поднявшись в номер, он позвонил в «Президент».
— Мистера Хилгарда, пожалуйста.
— Минутку. — Долгая пауза. — Повторите, пожалуйста, фамилию.
— Хилгард. Теодор Хилгард. Если я не ошибаюсь, он в номере 770.
Еще более долгая пауза.
— Извините, сэр. Мистер Хилгард у нас не останавливался.
— Понятно, — произнес Хилгард, ничего не понимая, и повесил трубку. Потом взглянул на себя в зеркало, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки удара — отекшие веки или провисающие щеки… Ничего. Абсолютно ничего. Но лицо у него приобрело странный серый оттенок, и Хилгарду подумалось, что выглядит он на тысячу лет.
Выйдя из отеля, они остановили такси и отправились в археологический музей. Хилгард неоднократно бывал там, причем последний раз за день до того. Но из реплик Силии ему стало ясно, что она тут впервые, и это только прибавило хлопот: приходилось делать вид, будто он совершенно не знаком с музеем. Перемещаясь по залам, он, как мог, изображал удивление и свежий восторг по поводу экспонатов, знакомых ему уже многие годы, — огромные ольмекские головы из камня, устрашающая статуя богини Коатликуэ, инкрустированные нефритом маски… Впрочем, иногда необходимость в фальшивых чувствах отпадала. В ацтекском зале, слева от Камня Солнца, Хилгард обнаружил высокую мраморную стелу, которой еще день назад не было. Совершенно новым для него оказался стеклянный шкаф, заполненный удивительными ольмекскими статуэтками. Зал майя тоже выглядел совсем не таким, каким он его помнил. Хилгард никак не мог понять, в чем дело. Даже огромный фонтан в форме зонтика, расположенный во внутреннем дворике музея, отличался от того, который запечатлелся в его памяти: из сегодняшнего торчали в разные стороны золоченые спицы. От всех этих маленьких странностей, накопившихся за день, Хилгарда буквально лихорадило, и Силия несколько раз спросила, не заболел ли он.
В тот вечер они пообедали в уличном кафе за несколько кварталов от отеля, потом гуляли пешком и вернулись в свой номер незадолго до полуночи. Когда пришло время раздеваться и ложиться спать, Хилгарду снова стало не по себе. Может быть, она ждет от него внимания? Эта мысль просто сразила его. Не то чтобы Силия была непривлекательна, отнюдь. Но ведь совершенно чужой человек… Он всегда предпочитал длительное ухаживание, ощущение непринужденности в общении со своими избранницами, духовную близость, любовь. Но даже если отмахнуться от собственных наклонностей, как мог он рассчитывать на успех, притворяясь мужем этой женщины? Все мужчины ведут себя в таких ситуациях по-разному, и она в два счета поймет, что он кто-то другой, или заподозрит неладное, ведь ему совершенно не знакомы все эти ритуалы и привычки, которые семейные пары вырабатывают и сохраняют годами. Неизвестно еще, как она поведет себя, если он обнаружит полное незнание их семейной жизни…
Хилгард панически боялся признаться, что чувствует себя каким-то перемещением из того мира, который по-прежнему считал своей настоящей жизнью. По крайней мере до тех пор, пока сам не разберется, что с ним произошло. К счастью, Силия была не в настроении. Она просто чмокнула его в щеку и кратко, почти по-дружески, обняла, затем повернулась на бок и прижалась к нему спиной. Хилгард прислушивался к ее ровному дыханию и долго не мог заснуть, размышляя о той неестественной ситуации, в которую попал, оказавшись в постели с женой другого человека. Даже при том, что Силия действительно была женой Теда Хилгарда, ситуация почему-то ассоциировалась у него с понятием супружеской неверности…
От гипотезы, в которой фигурировал удар, пришлось отказаться. Слишком многое она оставила без объяснений. Но что тогда? Внезапное помешательство? Он совсем не чувствовал себя сумасшедшим. Вот окружающий мир действительно свихнулся, а сам он казался себе по-прежнему спокойным, уравновешенным и педантичным. Настоящее безумие наверняка должно выглядеть более дико и хаотично. Но если это не потеря памяти и не приступ всепоглощающего самообмана, то что происходит? Может быть, там, в Теотиуакане, открылись вдруг ворота между двумя мирами, и в тот момент, когда на него накатило это странное головокружение, он перешагнул в мир другого Теда Хилгарда, а тот соответственно очутился в его собственном мире? Бред, конечно. Но происходящее с ним тоже походило на бред.
Утром Силия сказала:
— Я придумала, как разрешить наш спор насчет Куэрнаваки и Гвадалахары. Мы просто, отправимся в Оахаку.
— Блестяще! — воскликнул Хилгард. — Мне так нравится Оахака! Нужно будет только позвонить в «Президенте Конвенто» и заказать номер. Это прекрасный отель со старинными двориками…
— Когда это ты был в Оахаке, Тед? — спросила она удивленно.
— Э-э-э… довольно давно, — смущенно ответил Хилгард. — Еще до того, как мы поженились…
— А мне казалось, что ты в Мексике первый раз.
— Разве я так говорил? — Хилгард густо покраснел. — Не знаю, о чем я тогда думал. Должно быть, имел в виду, что мы в первый раз едем сюда вместе. Я едва помню Оахаку, поскольку это было давно, но я действительно летал туда как-то на уик-энд…
Все это звучало крайне неубедительно. Силия, конечно, заметила несоответствие, но предпочла не вдаваться в подробности, за что Хилгард был ей очень признателен. Однако он понимал, что эти маленькие противоречия и фальшивые ноты в его высказываниях откладываются у нее в памяти, и рано или поздно она потребует объяснений.
Меньше чем через час они закончили приготовления к поездке и в полдень вылетели в Оахаку. Прибыв в отель, Хилгард вдруг испугался, что клерк, запомнив его по визиту двухлетней давности, может сразу обратиться к нему по имени, но все обошлось. Сидя перед обедом в отеле у бассейна, Силия и Хилгард листали путеводители и планировали экскурсии по Оахаке — поездка к руинам Монте-Альбан, вылазка в Митлу, утреннее посещение знаменитого Субботнего рынка, — и снова ему пришлось разыгрывать неосведомленность обо всех этих местах, которые на самом деле он прекрасно знал. В тот вечер они пообедали на балконе великолепного баскского ресторана, откуда открывался вид на центральную площадь города, и отправились к отелю пешком. Свежий аромат ночного воздуха окутывал улицы, с площади доносились звуки оркестра. На полпути к отелю Силия взяла его за руку. Хилгард едва ее не отдернул, но все же удержался: даже этот совершенно невинный жест заставил его почувствовать себя бессовестным мошенником. Когда они добрались до отеля, Хилгард предложил зайти в бар и выпить перед сном.
— Уже поздно, — сказала она мягко. — Пойдем к себе.
За обедом они выпили графинчик сангрии и бутылку красного мексиканского вина, отчего у Хилгарда возникло ощущение раскованности и спокойствия. Но это ощущение не заслоняло страха перед ожидающим его испытанием. Он остановился на лестничной площадке и взглянул на сверкающий отражениями бассейн. Тяжелые пурпурные кисти бугенвиллей у древней каменной стены внутреннего дворика казались в лунном свете почти черными. Картину дополняли огромные соцветия гибискуса, беспорядочно разбросанные по лужайке, и странные шипастые цветы, поднимавшиеся из пышной листвы. Силия тронула его за локоть.