Страница:
Но ему нечего было праздновать в этот день веселья и раскованности. От Ганимеда нельзя было убежать даже здесь. Ему было хуже, чем зазывалам, которым приходилось работать в этот день: они-то хоть получали двойное жалованье. Мардж сжала его руку.
— Тебе нехорошо, Тед?
— Да, да, конечно. Просто жара. Без шляпы я бы уже испекся.
Ему каким-то образом удавалось поддерживать видимость веселья. Они выпили, потом еще. Покрутились на самолетиках, на карусели-гусенице, поглазели на кривлявшихся комиков, еще выпили. Повстречались с Майком Камероном и его женой — и служащий третьего класса и его жена-блондинка были пьяны. Джерри Камерон вызывающе прижалась к Кеннеди, но он проигнорировал ее намек. Камероны, покачиваясь, направились к ракете. Кеннеди с Мардж еще выпили.
Спустя некоторое время они приобрели билеты в бассейн — единственное место, где нагота не считалась предосудительной, и провели около часа, прыгая в теплой хлорированной воде. Вечером посмотрели фейерверк и побрели на ракетодром поглядеть, как опускается махина возвращающейся ракеты.
У Кеннеди кружилась голова, и когда он посмотрел на Мардж, то увидел на ее лице косую усмешку. Они устало двинулись к выходу. Киоск «Пошли письмо на Ганимед» работал в полную силу. Программа действует успешно, промелькнуло в мозгу Кеннеди, раз даже Джойленд учел воздействие ганимедской колонии на умы и сердца.
На стоянке служитель раздавал всем водителям протрезвляющие таблетки, без чего нельзя было сесть за руль своей машины. Кеннеди проглотил безвкусную капсулу и ощутил, как голова прояснилась. Желудок стянуло. Он постоял немного около машины в алом и золотом сиянии фейерверка на затянутом пылью небе, слушая свист взлетающей ракеты.
Веселье будет продолжаться всю ночь. Впереди еще было целое воскресенье, чтобы оправиться и отоспаться. Но он не чувствовал ни малейшего желания развлекаться, медленно и осторожно правил домой, мрачно сжимая рулевое колесо. Мардж совсем вымоталась: она свернулась клубочком на заднем сиденье и уснула. Кеннеди подумал о Камеронах — удалось ли Джерри найти себе партнера, чего ей так хотелось.
«Со счастливым Всемирным праздником тебя, — устало поздравил он самого себя. — Счастливым, счастливым».
Глава восьмая
Глава девятая
— Тебе нехорошо, Тед?
— Да, да, конечно. Просто жара. Без шляпы я бы уже испекся.
Ему каким-то образом удавалось поддерживать видимость веселья. Они выпили, потом еще. Покрутились на самолетиках, на карусели-гусенице, поглазели на кривлявшихся комиков, еще выпили. Повстречались с Майком Камероном и его женой — и служащий третьего класса и его жена-блондинка были пьяны. Джерри Камерон вызывающе прижалась к Кеннеди, но он проигнорировал ее намек. Камероны, покачиваясь, направились к ракете. Кеннеди с Мардж еще выпили.
Спустя некоторое время они приобрели билеты в бассейн — единственное место, где нагота не считалась предосудительной, и провели около часа, прыгая в теплой хлорированной воде. Вечером посмотрели фейерверк и побрели на ракетодром поглядеть, как опускается махина возвращающейся ракеты.
У Кеннеди кружилась голова, и когда он посмотрел на Мардж, то увидел на ее лице косую усмешку. Они устало двинулись к выходу. Киоск «Пошли письмо на Ганимед» работал в полную силу. Программа действует успешно, промелькнуло в мозгу Кеннеди, раз даже Джойленд учел воздействие ганимедской колонии на умы и сердца.
На стоянке служитель раздавал всем водителям протрезвляющие таблетки, без чего нельзя было сесть за руль своей машины. Кеннеди проглотил безвкусную капсулу и ощутил, как голова прояснилась. Желудок стянуло. Он постоял немного около машины в алом и золотом сиянии фейерверка на затянутом пылью небе, слушая свист взлетающей ракеты.
Веселье будет продолжаться всю ночь. Впереди еще было целое воскресенье, чтобы оправиться и отоспаться. Но он не чувствовал ни малейшего желания развлекаться, медленно и осторожно правил домой, мрачно сжимая рулевое колесо. Мардж совсем вымоталась: она свернулась клубочком на заднем сиденье и уснула. Кеннеди подумал о Камеронах — удалось ли Джерри найти себе партнера, чего ей так хотелось.
«Со счастливым Всемирным праздником тебя, — устало поздравил он самого себя. — Счастливым, счастливым».
Глава восьмая
Воскресенье прошло уныло. Кеннеди спал допоздна, во сне видел кричащие краски парка Джойленд и проснулся с головной болью и горькими мыслями. Они с Мардж провели день дома, неловкий и безрадостный. Информационный листок теленовостей сообщал о жертвах и происшествиях за время праздника: только в районе Аппалачискйх гор погибли тысяча человек, насилие, грабежи. Хорошенькое веселье.
С понедельника 2 июля, когда 2044 год перешел в свою вторую половину, настала очередь Теда возить сослуживцев на работу. Добравшись до рабочего места, он нашел на столе записку:
«Девятый этаж. 6.57. Тед, загляните ко мне утром в 8.30. Будет важный посетитель. Лу».
Полный любопытства, он прибыл на девятый этаж немного раньше назначенного времени и сидел, остывая, в обитой дубовыми панелями приемной босса, пока белозубая секретарша не провела его через коридор в кабинет главы фирмы.
Там было уже довольно много людей. Сам Диноли с бодрым и цепким взглядом сидел во главе стола, сплетя костлявые руки и слегка сгорбившись. Кеннеди приветственно улыбнулся. Вокруг Диноли стояли четверо: Вацински со скучным видом, Мак-Дермотт — бойкий петушок, отвечавший за связь ганимедского проекта с правительственными организациями; Хаббел из Корпорации. Четвертым был человек с бычьей шеей и грубыми чертами лица, широкой добродушной улыбкой и тонкой красной сеткой капилляров на лице.
Диноли сказал:
— Мистер Буллард, хочу представить вам Теодора Кеннеди, служащего третьего класса фирмы «Стьюард и Диноли».
Буллард повернулся к нему. Он был гигантом шести с лишком футов ростом с ладонями невиданной ширины. Он протянул руку Кеннеди, на мгновение охватив тому кисть в приветствии, и пробасил:
— Очень рад, мистер Кеннеди. Я весьма наслышан о вас от мистера Диноли.
— Благодарю вас, сэр.
Кеннеди огляделся. И невольно ощутил дрожь в коленях — слишком уж ответственная была встреча. Сразу двое боссов.
— Удачно отпраздновали? — осведомился Диноли своим глубоким резонирующим голосом.
— Да, сэр. Очень хорошо, сдр.
— Рад слышать. Вам известно, конечно, что мистер Буллард — глава Корпораций?
Кеннеди кивнул. Буллард взгромоздился на край длинного стола, положил ногу на ногу, вынул пачку самозажигающихся сигарет и предложил одну Кеннеди. Тед взял. Отказаться значило бы смертельно обидеть собеседника на встрече такого ранга.
— Как я понимаю, — улыбаясь, проговорил Буллард, — именно благодаря вам возникла и развивается колония на Ганимеде. Хочу сказать вам, что это была блестящая идея. Блестящая.
Кеннеди молчал. Он устал повторять: «Благодарю вас, сэр».
Буллард продолжал:
— Вся нация, весь мир с замиранием сердца следят за борьбой бедняг, изобретенных вами. И, как я понимаю, вы и только вы отвечаете за этот проект.
— У меня есть помощник, сэр. По фамилии Сполдинг. Очень толковый помощник.
Он заметил, что Вацински побледнел, а Диноли, похоже, выругался. Немного обескураженный, Буллард сказал:
— Д-да, конечно. Но ответственность все же лежит на вас. Вот почему я пришел сюда сегодня утром с предложением к вам.
— Предложением?
— Очень лестным предложением. Вам удивительно точно удалось передать ощущения, возникающие от вида ганимедского пейзажа, я делаю скидку на вторичность вашей информации. Но мы с мистером Диноли считаем, что вы бы работали еще удачнее, если бы сами ощутили хотя бы немного те условия в натуре. Это бы придало то дополнительное качество достоверности, которое должно обеспечить успех всей кампании.
Кеннеди мигнул. Диноли сиял улыбкой.
— Вскоре на Ганимед с припасами для станции отправляется корабль, — сказал Буллард. — На борту есть место для одного пассажира. Я поговорил с мистером Диноли, и мы решили предложить вам возможность стать этим пассажиром. Вы сможете провести на Ганимеде три недели за счет Корпорации. Что вы на это скажете?
Кеннеди чувствовал себя, как если бы по нему прокатился дорожный каток. Он шагнул вперед и, качнувшись, ухватился за спинку стула.
— Сэр, я…
— Вы хотите еще подумать. Я понимаю. Вы заняты выполнением сложной программы, у вас есть определенные личные планы. Так или иначе корабль отправляется в четверг. Если вы пожелаете быть на борту, достаточно сказать одно слово.
Кеннеди посмотрел на Диноли, Вацински, Мак-Дермотта. На их лицах ничего нельзя было прочесть. Им бы хотелось, чтобы он полетел. Чтобы бросил все, ринулся на этот лунный шарик в космосе и прожил там три недели жестоких лишений, дабы кампания обрела большую достоверность.
Прямо отказаться было совершенно невозможно. Придется выждать.
— Мне, конечно, надо будет обсудить все с женой. Все так неожиданно. Эта уникальная возможность…
— Несомненно, — сказал Буллард. — Хорошо, доложите о своем решении мистеру Диноли в среду. Он свяжется со мной, и мы обговорим окончательно все условия вашей поездки.
«Подписано, запечатано и доставлено», — подумал Кеннеди.
— Да, сэр, — хрипло сказал он вслух. — Благодарю вас, сэр.
И обратился к Диноли:
— Что-нибудь еще, мистер Диноли?
— Нет, Тед. Это все. Просто хотел сообщить тебе хорошую новость, сынок.
— Благодарю вас, сэр, — неуверенно выговорил Кеннеди.
Секретарша проводила его из кабинета.
Он вернулся в свой кабинет на одиннадцатом этаже, где они теперь размещались с Дейвом Сполдингом, оглушенный. Полет на Ганимед, думал он. Я скажу, что Мардж меня не отпускает. Что мы ждем ребенка. Назову любую причину.
Его отказ будет выглядеть не очень хорошо. Но он, черт побери, не собирался торчать там три недели, живя в тех условиях, о которых писал.
— У тебя такой вид, будто тебя гильотинировали, — сказал Сполдинг, когда Кеннеди вошел. — Они тебя не выгнали?
— Нет, мне не настолько повезло. Я получил уникальное предложение. Корпорация предлагает мне совершить трехнедельное путешествие на Ганимед, чтобы почувствовать на своей шкуре, каково там.
На худом лице Спеллинга мелькнуло жадное выражение. Отвратительное, как если бы Сполдинг вдруг понял, что он станет главным на время отсутствия Кеннеди и будет выполнять работу ранга второго класса.
— Ты, конечно, согласишься?
Кеннеди скорчил гримасу.
— Если меня к этому принудят, но я уверен, что Мардж поднимет крик. Она терпеть не может оставаться одна даже на ночь. А тут три недели…
— Она не может поехать с тобой?
— Место только для одного пассажира. Отлет в четверг, если я соглашусь. Но тогда ведь тебе придется самому отвечать за проект, верно?
— Я сумею справиться.
— Знаю. Но, предположим, во время моего отъезда у тебя неожиданно начнется новый приступ морализаторства? Вдруг ты выйдешь из дела, пока я витаю в космических далях, и посадишь весь проект на мель? Что тогда делать Вацински, объявить, что связь с Ганимедом неожиданно прервалась и ждать моего возвращения, чтобы возместить нанесенный ущерб?
Сполдинг сжал губы.
— Я уже говорил тебе, что совсем не планирую уходить. Еще не могу себе этого позволить. Ни малейшего повода думать о моем уходе я тебе не давал за последние пять недель, разве не так? Я трудился над проектом как верный пес.
— Прости, Дейв. Я паршиво провел уикэнд. Совсем не хотел обрушиваться на тебя. Давай займемся работой.
Он вытащил одно из тысячи досье, сочиненных им. Тут расписаны подробные биографии для каждого из 313 колонистов, поселенных ими на Ганимеде, и каждое утро выбиралась новая папка для сводки новостей.
— Думаю, пора объявить, что Мэри Уоллз забеременела, — сказал Кеннеди. — У нас на Ганимеде еще не было беременных. Где у тебя специальная медицинская папка, приготовленная Роллинзом?
Сполдинг вытащил тонкую папку черной кожи — врач перечислил возможные медицинские осложнения в колонии. Роды при пониженной гравитации, болезни, связанные с перепадами давления, и т. п.
Сполдинг отпечатал информацию для прессы о первой беременности на Ганимеде с высказываниями счастливой будущей матери, ошеломленного будущего отца. /"Боже, вот это новость! Да моя мать у себя в Техасе подпрыгнет от радости, когда узнает о Мэри»./ Ну и, конечно, комментарии записного болтуна директора Брукмана.
Пока Сполдинг трудился над этим, Кеннеди достал из фотоальбома снимок Мэри Уоллз /техники агентства сфабриковали портреты всех членов колонии/ и подготовил его для выпуска вместе с информацией Сполдинга. Затем поработал над колонкой новостей для Хроники колонии, которую вел постоянно и отрывки откуда шли в распечатку на информационных листках; пометил себе, что необходимо заказать для миссис Уоллз платье до четверга, чтобы отправить его с ближайшим транспортным кораблем.
Мысль о транспортном корабле напомнила о его собственной судьбе. «Дьявол, — подумал он, — я не хочу на Ганимед».
Он уже дошел до той стадии, что сам верил в существование колонии там, наверху. Он мог воочию представить себе директора Брукмана с его квадратной челюстью, внешне сурового, но скрывающего чувствительную душу, мог вообразить розовощекую Мэри Уоллз, которой усатый доктор Хорнсфолл сообщает о предстоящем счастье, рождении ребенка.
И все это было выдумкой. Персонал станции на Ганимеде состоял из дюжины бородатых дурно пахнущих космонавтов, и точка. Он не хотел туда лететь.
Кеннеди понимал, что Сполдинг вполне справится с делами и без него. Теперь все шло по накатанной дороге: каналы новостей открыты и хорошо смазаны, население заинтриговано, а каждый из 313 колонистов на Ганимеде обрел ощутимость не только в его сознании, но и в мыслях Сполдинга, так же как в представлении всего мира. Теперь колония жила своей жизнью. Сполдингу надо будет только поддерживать ее существование, выступая хронистом в его отсутствие.
Они запустили историю с беременностью до обеда и принялись набрасывать план на завтра. Сполдинг сочинял «автобиографию директора Брукмана» для большого еженедельника, который должен был печатать ее в нескольких номерах с продолжениями /ставки гонорара еще не были утрясены/, а Кеннеди описывал развитие беременности Мэри Уоллз. Он было подумал сообщить через два месяца о выкидыше, но отказался от этой идеи — такой поворот событий мог пробудить в публике лишь кратковременную жалость. Оставить ее в ожидании было более эффективно. К концу рабочего дня, как всегда, накатила усталость. Он откинулся в кресле и сидел, глядя на дрожащие руки. »…Боже, — думал он, — это величайший обман в истории человечества. И породил его я».
По его оценке теперь проектом занимались около 50 человек. Слишком много. Что, если кто-нибудь из них вдруг проболтается? Не линчуют ли их тогда всех?
Скорее всего нет, ответил он себе. Их выдумка уже слишком прочно вошла в жизнь. Они выполнили свою работу более чем убедительно. Теперь, если кто-нибудь вдруг встал бы и во всеуслышание объявил, что все обман, а колонии на Ганимеде не существует, проще простого было бы отмахнуться от такого заявления, как от явной чепухи и спокойно приняться за подготовку следующей подборки материала для прессы.
Но все же размеры, до которых разрослось дело, вызывали неприятный холодок внутри. Он поглядел на спину Сполдинга, тюкающего на машинке, и внутренне содрогнулся. Полуденные выпуски новостей вовсю уже кричали о радостной вести, что Мэри Уоллз — крошка Мэри Уоллз, двадцати пяти лет, рыжеволосая врач-диетолог колонии, которая два года замужем за долговязым Майком Уоллзом, двадцати девяти лет из Хьюстона, штат Техас, собирается родить.
Он сжал кулаки. Когда это кончится? Сохранилось ли что-нибудь настоящее?
Может быть, и он сам — лишь персонаж из сообщения для печати какого-то бойкого писаки из иного измерения? Знает ли Мэри Уоллз там, на Ганимеде, что она — картонная фигурка, движениями которой управляет один задерганный тип из Нью-Йорка, и что повинны в ее беременности не ласки мужа, а некое божественное мановение Теодора Кеннеди?
Он стер пот со лба. В прозрачную стену их кабинета загрохотал массивный кулак, и Кеннеди, поднявши голову, встретился взглядом с ухмыляющимся Альфом Хогеном.
— Все творите? Рабочее время истекло, и я хочу отсюда выбраться!
Папки были заперты, и теперь все участники совместного автоперевоза собрались.
Кеннеди высадил их поодиночке и наконец поставил машину в гараж.
У Мардж для него был готов вечерний коктейль. Он рассказал ей о визите Булларда, о предложении Диноли.
— Таким образом они хотят отправить меня на Ганимед на три недели, да еще дата отправления — этот четверг! Как тебе это нравится?
Она улыбнулась.
— Я думаю, это чудесно. Конечно, я буду скучать о тебе, но…
Он раскрыл рот от удивления.
— Ты считаешь, я собираюсь согласиться на это сумасшедшее предприятие?
— Разве нет?
— Но я думал…— Он на мгновение прикрыл глаза. — Ты хочешь, чтобы я уехал, Мардж?
— Для тебя это великолепная возможность. Может, тебе никогда больше не удастся побывать в космосе. И ведь это безопасно, не так ли? Говорят, что в космических полетах меньше риска, чем при езде на автомобиле.
Она засмеялась. Смех был неуверенный и сказал Кеннеди о многом, даже о том, чего бы ему не хотелось знать.
«Она хочет, чтобы я улетел, — думал он. — Хочет избавиться от меня на три недели». Он медленно отпил из бокала.
— Вообще-то мне было дано время на раздумья до среды, — сказал он. — Я им сказал, что должен обсудить все с тобой, прежде чем соглашаться. Но, как я понимаю, ты не возражаешь.
Голос ее немного дрогнул, когда она ответила:
— Конечно, я не стану возражать. Разве я когда-нибудь мешала твоему продвижению по службе, Тед?
С понедельника 2 июля, когда 2044 год перешел в свою вторую половину, настала очередь Теда возить сослуживцев на работу. Добравшись до рабочего места, он нашел на столе записку:
«Девятый этаж. 6.57. Тед, загляните ко мне утром в 8.30. Будет важный посетитель. Лу».
Полный любопытства, он прибыл на девятый этаж немного раньше назначенного времени и сидел, остывая, в обитой дубовыми панелями приемной босса, пока белозубая секретарша не провела его через коридор в кабинет главы фирмы.
Там было уже довольно много людей. Сам Диноли с бодрым и цепким взглядом сидел во главе стола, сплетя костлявые руки и слегка сгорбившись. Кеннеди приветственно улыбнулся. Вокруг Диноли стояли четверо: Вацински со скучным видом, Мак-Дермотт — бойкий петушок, отвечавший за связь ганимедского проекта с правительственными организациями; Хаббел из Корпорации. Четвертым был человек с бычьей шеей и грубыми чертами лица, широкой добродушной улыбкой и тонкой красной сеткой капилляров на лице.
Диноли сказал:
— Мистер Буллард, хочу представить вам Теодора Кеннеди, служащего третьего класса фирмы «Стьюард и Диноли».
Буллард повернулся к нему. Он был гигантом шести с лишком футов ростом с ладонями невиданной ширины. Он протянул руку Кеннеди, на мгновение охватив тому кисть в приветствии, и пробасил:
— Очень рад, мистер Кеннеди. Я весьма наслышан о вас от мистера Диноли.
— Благодарю вас, сэр.
Кеннеди огляделся. И невольно ощутил дрожь в коленях — слишком уж ответственная была встреча. Сразу двое боссов.
— Удачно отпраздновали? — осведомился Диноли своим глубоким резонирующим голосом.
— Да, сэр. Очень хорошо, сдр.
— Рад слышать. Вам известно, конечно, что мистер Буллард — глава Корпораций?
Кеннеди кивнул. Буллард взгромоздился на край длинного стола, положил ногу на ногу, вынул пачку самозажигающихся сигарет и предложил одну Кеннеди. Тед взял. Отказаться значило бы смертельно обидеть собеседника на встрече такого ранга.
— Как я понимаю, — улыбаясь, проговорил Буллард, — именно благодаря вам возникла и развивается колония на Ганимеде. Хочу сказать вам, что это была блестящая идея. Блестящая.
Кеннеди молчал. Он устал повторять: «Благодарю вас, сэр».
Буллард продолжал:
— Вся нация, весь мир с замиранием сердца следят за борьбой бедняг, изобретенных вами. И, как я понимаю, вы и только вы отвечаете за этот проект.
— У меня есть помощник, сэр. По фамилии Сполдинг. Очень толковый помощник.
Он заметил, что Вацински побледнел, а Диноли, похоже, выругался. Немного обескураженный, Буллард сказал:
— Д-да, конечно. Но ответственность все же лежит на вас. Вот почему я пришел сюда сегодня утром с предложением к вам.
— Предложением?
— Очень лестным предложением. Вам удивительно точно удалось передать ощущения, возникающие от вида ганимедского пейзажа, я делаю скидку на вторичность вашей информации. Но мы с мистером Диноли считаем, что вы бы работали еще удачнее, если бы сами ощутили хотя бы немного те условия в натуре. Это бы придало то дополнительное качество достоверности, которое должно обеспечить успех всей кампании.
Кеннеди мигнул. Диноли сиял улыбкой.
— Вскоре на Ганимед с припасами для станции отправляется корабль, — сказал Буллард. — На борту есть место для одного пассажира. Я поговорил с мистером Диноли, и мы решили предложить вам возможность стать этим пассажиром. Вы сможете провести на Ганимеде три недели за счет Корпорации. Что вы на это скажете?
Кеннеди чувствовал себя, как если бы по нему прокатился дорожный каток. Он шагнул вперед и, качнувшись, ухватился за спинку стула.
— Сэр, я…
— Вы хотите еще подумать. Я понимаю. Вы заняты выполнением сложной программы, у вас есть определенные личные планы. Так или иначе корабль отправляется в четверг. Если вы пожелаете быть на борту, достаточно сказать одно слово.
Кеннеди посмотрел на Диноли, Вацински, Мак-Дермотта. На их лицах ничего нельзя было прочесть. Им бы хотелось, чтобы он полетел. Чтобы бросил все, ринулся на этот лунный шарик в космосе и прожил там три недели жестоких лишений, дабы кампания обрела большую достоверность.
Прямо отказаться было совершенно невозможно. Придется выждать.
— Мне, конечно, надо будет обсудить все с женой. Все так неожиданно. Эта уникальная возможность…
— Несомненно, — сказал Буллард. — Хорошо, доложите о своем решении мистеру Диноли в среду. Он свяжется со мной, и мы обговорим окончательно все условия вашей поездки.
«Подписано, запечатано и доставлено», — подумал Кеннеди.
— Да, сэр, — хрипло сказал он вслух. — Благодарю вас, сэр.
И обратился к Диноли:
— Что-нибудь еще, мистер Диноли?
— Нет, Тед. Это все. Просто хотел сообщить тебе хорошую новость, сынок.
— Благодарю вас, сэр, — неуверенно выговорил Кеннеди.
Секретарша проводила его из кабинета.
Он вернулся в свой кабинет на одиннадцатом этаже, где они теперь размещались с Дейвом Сполдингом, оглушенный. Полет на Ганимед, думал он. Я скажу, что Мардж меня не отпускает. Что мы ждем ребенка. Назову любую причину.
Его отказ будет выглядеть не очень хорошо. Но он, черт побери, не собирался торчать там три недели, живя в тех условиях, о которых писал.
— У тебя такой вид, будто тебя гильотинировали, — сказал Сполдинг, когда Кеннеди вошел. — Они тебя не выгнали?
— Нет, мне не настолько повезло. Я получил уникальное предложение. Корпорация предлагает мне совершить трехнедельное путешествие на Ганимед, чтобы почувствовать на своей шкуре, каково там.
На худом лице Спеллинга мелькнуло жадное выражение. Отвратительное, как если бы Сполдинг вдруг понял, что он станет главным на время отсутствия Кеннеди и будет выполнять работу ранга второго класса.
— Ты, конечно, согласишься?
Кеннеди скорчил гримасу.
— Если меня к этому принудят, но я уверен, что Мардж поднимет крик. Она терпеть не может оставаться одна даже на ночь. А тут три недели…
— Она не может поехать с тобой?
— Место только для одного пассажира. Отлет в четверг, если я соглашусь. Но тогда ведь тебе придется самому отвечать за проект, верно?
— Я сумею справиться.
— Знаю. Но, предположим, во время моего отъезда у тебя неожиданно начнется новый приступ морализаторства? Вдруг ты выйдешь из дела, пока я витаю в космических далях, и посадишь весь проект на мель? Что тогда делать Вацински, объявить, что связь с Ганимедом неожиданно прервалась и ждать моего возвращения, чтобы возместить нанесенный ущерб?
Сполдинг сжал губы.
— Я уже говорил тебе, что совсем не планирую уходить. Еще не могу себе этого позволить. Ни малейшего повода думать о моем уходе я тебе не давал за последние пять недель, разве не так? Я трудился над проектом как верный пес.
— Прости, Дейв. Я паршиво провел уикэнд. Совсем не хотел обрушиваться на тебя. Давай займемся работой.
Он вытащил одно из тысячи досье, сочиненных им. Тут расписаны подробные биографии для каждого из 313 колонистов, поселенных ими на Ганимеде, и каждое утро выбиралась новая папка для сводки новостей.
— Думаю, пора объявить, что Мэри Уоллз забеременела, — сказал Кеннеди. — У нас на Ганимеде еще не было беременных. Где у тебя специальная медицинская папка, приготовленная Роллинзом?
Сполдинг вытащил тонкую папку черной кожи — врач перечислил возможные медицинские осложнения в колонии. Роды при пониженной гравитации, болезни, связанные с перепадами давления, и т. п.
Сполдинг отпечатал информацию для прессы о первой беременности на Ганимеде с высказываниями счастливой будущей матери, ошеломленного будущего отца. /"Боже, вот это новость! Да моя мать у себя в Техасе подпрыгнет от радости, когда узнает о Мэри»./ Ну и, конечно, комментарии записного болтуна директора Брукмана.
Пока Сполдинг трудился над этим, Кеннеди достал из фотоальбома снимок Мэри Уоллз /техники агентства сфабриковали портреты всех членов колонии/ и подготовил его для выпуска вместе с информацией Сполдинга. Затем поработал над колонкой новостей для Хроники колонии, которую вел постоянно и отрывки откуда шли в распечатку на информационных листках; пометил себе, что необходимо заказать для миссис Уоллз платье до четверга, чтобы отправить его с ближайшим транспортным кораблем.
Мысль о транспортном корабле напомнила о его собственной судьбе. «Дьявол, — подумал он, — я не хочу на Ганимед».
Он уже дошел до той стадии, что сам верил в существование колонии там, наверху. Он мог воочию представить себе директора Брукмана с его квадратной челюстью, внешне сурового, но скрывающего чувствительную душу, мог вообразить розовощекую Мэри Уоллз, которой усатый доктор Хорнсфолл сообщает о предстоящем счастье, рождении ребенка.
И все это было выдумкой. Персонал станции на Ганимеде состоял из дюжины бородатых дурно пахнущих космонавтов, и точка. Он не хотел туда лететь.
Кеннеди понимал, что Сполдинг вполне справится с делами и без него. Теперь все шло по накатанной дороге: каналы новостей открыты и хорошо смазаны, население заинтриговано, а каждый из 313 колонистов на Ганимеде обрел ощутимость не только в его сознании, но и в мыслях Сполдинга, так же как в представлении всего мира. Теперь колония жила своей жизнью. Сполдингу надо будет только поддерживать ее существование, выступая хронистом в его отсутствие.
Они запустили историю с беременностью до обеда и принялись набрасывать план на завтра. Сполдинг сочинял «автобиографию директора Брукмана» для большого еженедельника, который должен был печатать ее в нескольких номерах с продолжениями /ставки гонорара еще не были утрясены/, а Кеннеди описывал развитие беременности Мэри Уоллз. Он было подумал сообщить через два месяца о выкидыше, но отказался от этой идеи — такой поворот событий мог пробудить в публике лишь кратковременную жалость. Оставить ее в ожидании было более эффективно. К концу рабочего дня, как всегда, накатила усталость. Он откинулся в кресле и сидел, глядя на дрожащие руки. »…Боже, — думал он, — это величайший обман в истории человечества. И породил его я».
По его оценке теперь проектом занимались около 50 человек. Слишком много. Что, если кто-нибудь из них вдруг проболтается? Не линчуют ли их тогда всех?
Скорее всего нет, ответил он себе. Их выдумка уже слишком прочно вошла в жизнь. Они выполнили свою работу более чем убедительно. Теперь, если кто-нибудь вдруг встал бы и во всеуслышание объявил, что все обман, а колонии на Ганимеде не существует, проще простого было бы отмахнуться от такого заявления, как от явной чепухи и спокойно приняться за подготовку следующей подборки материала для прессы.
Но все же размеры, до которых разрослось дело, вызывали неприятный холодок внутри. Он поглядел на спину Сполдинга, тюкающего на машинке, и внутренне содрогнулся. Полуденные выпуски новостей вовсю уже кричали о радостной вести, что Мэри Уоллз — крошка Мэри Уоллз, двадцати пяти лет, рыжеволосая врач-диетолог колонии, которая два года замужем за долговязым Майком Уоллзом, двадцати девяти лет из Хьюстона, штат Техас, собирается родить.
Он сжал кулаки. Когда это кончится? Сохранилось ли что-нибудь настоящее?
Может быть, и он сам — лишь персонаж из сообщения для печати какого-то бойкого писаки из иного измерения? Знает ли Мэри Уоллз там, на Ганимеде, что она — картонная фигурка, движениями которой управляет один задерганный тип из Нью-Йорка, и что повинны в ее беременности не ласки мужа, а некое божественное мановение Теодора Кеннеди?
Он стер пот со лба. В прозрачную стену их кабинета загрохотал массивный кулак, и Кеннеди, поднявши голову, встретился взглядом с ухмыляющимся Альфом Хогеном.
— Все творите? Рабочее время истекло, и я хочу отсюда выбраться!
Папки были заперты, и теперь все участники совместного автоперевоза собрались.
Кеннеди высадил их поодиночке и наконец поставил машину в гараж.
У Мардж для него был готов вечерний коктейль. Он рассказал ей о визите Булларда, о предложении Диноли.
— Таким образом они хотят отправить меня на Ганимед на три недели, да еще дата отправления — этот четверг! Как тебе это нравится?
Она улыбнулась.
— Я думаю, это чудесно. Конечно, я буду скучать о тебе, но…
Он раскрыл рот от удивления.
— Ты считаешь, я собираюсь согласиться на это сумасшедшее предприятие?
— Разве нет?
— Но я думал…— Он на мгновение прикрыл глаза. — Ты хочешь, чтобы я уехал, Мардж?
— Для тебя это великолепная возможность. Может, тебе никогда больше не удастся побывать в космосе. И ведь это безопасно, не так ли? Говорят, что в космических полетах меньше риска, чем при езде на автомобиле.
Она засмеялась. Смех был неуверенный и сказал Кеннеди о многом, даже о том, чего бы ему не хотелось знать.
«Она хочет, чтобы я улетел, — думал он. — Хочет избавиться от меня на три недели». Он медленно отпил из бокала.
— Вообще-то мне было дано время на раздумья до среды, — сказал он. — Я им сказал, что должен обсудить все с тобой, прежде чем соглашаться. Но, как я понимаю, ты не возражаешь.
Голос ее немного дрогнул, когда она ответила:
— Конечно, я не стану возражать. Разве я когда-нибудь мешала твоему продвижению по службе, Тед?
Глава девятая
Корабль взлетел ровно в 11.00, в четверг, 5 июля 2044 года, с Кеннеди на борту.
Взлет произошел нормально и вовремя. У корабля не было названия, только номер С-1073, а капитана, мрачного человека по фамилии Хиллз, совсем не радовала перспектива переброски на Ганимед вместе с грузом кого-то лишнего. Они отправлялись с седьмого космодрома, широкого, выжженного стартами, в равнинном штате Нью-Джерси, и теперь функционирующего как единственный космопорт в восточной части Соединенных Штатов.
Провожать его поехало в ракетном кэбе несколько друзей и знакомых. Мардж, Дейв Сполдинг, Майк Камерон и Эрни Вацински. Кеннеди сидел в уголке, глядел в окно на небо промышленного Нью-Джерси, запятнанное дымом, и молча думал свои невеселые думы.
Путешествие ни в коей мере не вызывало хороших предвосхищений.
Космические полеты казались ему еще слишком новым и рискованным делом. Самих полетов состоялось уже множество, прошло более 40 лет со времени начала регулярных космических сообщений. Летали на Марс и на Венеру, а на Луне под куполом существовала большая процветающая колония инженеров. Капитан Хиллз в прошлом году совершил с дюжину полетов туда и обратно. И все же Кеннеди нервничал.
Его выпихивали. Все сговорились, думал он, все как один, эти улыбающиеся люди обступившие его, которые притворяются друзьями. Хотят отослать его на ледяной шарик в безвоздушном пространстве на краю света.
Корабль высился вертикальной иглой, довольно одинокий посреди огромного поля, без единой травинки. Возле кружили маленькие грузовички: один закачивал топливо в баки, другой был загружен припасами для персонала станции, еще один привез почту — настоящую, для тех, кто станцию населял, а не порожденную карнавальной ерундой, которую Кеннеди видел во время Всемирного праздника.
Корабль понесет шесть человек экипажа и груз. Кеннеди включили в багаж.
Он стоял, нервничая, на краю поля, наблюдая за тем, как загружали корабль, и вполуха слушал болтовню своих «сопровождающих лиц». Высокий худой человек в мешковатой серой форме подошел к ним и, не дожидаясь, пока все смолкнут, спросил:
— Кто из вас Кеннеди?
— Я, — едва выдавил он.
— Рад встрече. Я — Чарли Сайзер, судовой врач. Пройдемте со мной.
Кеннеди посмотрел на часы.
— Но ведь до отлета еще целый час.
Сайзер усмехнулся.
— Действительно, я хочу накачать вас граванолом, чтобы не страдали от перегрузок. Когда ускорение начнет вдавливать вас на полную мощность, вам это не понравится. А теперь, пойдемте, вы задерживаете нас.
Кеннеди окинул взглядом неожиданно смолкших провожающих и сказал:
— Ну, вот пора. Увидимся через три недели. Эрни, позаботься, чтобы жалованье поступало домой регулярно, каждую неделю.
Он задержался еще на несколько секунд.
— Мардж, — наконец вымолвил он, — могу я получить поцелуй на прощанье?
— Прости меня, Тед.
Она неловко ткнулась ему в губы и отошла в сторону. Он криво усмехнулся и позволил Сайзеру увести себя.
По трапу поднялись в корабль. Вид внутри оказался не очень приветливый. Корабль был плохо освещен и тесен. Дорожки выполняли сугубо служебную роль. Ничуть не похоже на блестящие пассажирские лайнеры. С одной стороны висели скафандры, далеко впереди справа он заметил двух человек, вглядывавшихся в очень сложный пульт управления.
— Вы останетесь тут, — сказал Сайзер, показав на подобие гамака между двумя балками. — Предлагаю лечь, а я вам тогда дам таблетку граванола.
Кеннеди залез в гамак. Слева на уровне головы был иллюминатор, через который можно было различить Мардж, Вацински и остальных на краю поля, глядящих на ракету. Сайзер деловито возился около него, застегивал предохранительные ремни. Затем исчез ненадолго и вернулся через несколько минут со стаканом воды и маленькой голубоватой таблеткой.
— Эта штука поможет вам избавиться от всех неприятных ощущений при взлете, — объяснил Сайзер. — Можно развивать ускорение хоть десять-пятнадцать g, а вы даже не почувствуете. Будете спать, как дитя.
Он протянул таблетку Кеннеди, тот проглотил ее, найдя безвкусной, и запил водой. Он не ощутил заметных внутренних изменений, говорящих о возникновении устойчивости к гравитации. Кеннеди повел глазами направо.
— Скажите, что делать, если произойдет катастрофа. Я хочу сказать, где мой скафандр? Мне бы надо знать на случай, если…
Сайзер хохотнул.
— На то, братец, чтобы научиться пользоваться скафандром, уходит месяц. Нет поэтому смысла и давать тебе его. Но никаких катастроф не предвидится. Разве тебе не говорили, что космические полеты безопаснее езды на автомобиле?
— Да, но…
— Никаких «но». Корабль в прекрасном состоянии. Ничего не может с нами произойти. На нашей стороне ньютоновы законы механики, всю дорогу на Ганимед и обратно, и ни единого психаводителя, которые норовят сбить вас в воскресный день на лужайке у вашего собственного дома. Просто ляг и расслабься. И скоро уснешь. А когда проснешься, мы уже минуем орбиту Луны и будем на пути к Ганимеду.
Кеннеди было начал возражать, говорить, что сна у него ни в одном глазу, что он слишком взвинчен, чтобы спать. Но, уже протестуя, он вдруг ощутил, как накатила волна усталости. Он зевнул.
Ухмыльнувшись, Сайзер сказал:
— А теперь не волнуйся. До скорой встречи, дружище.
И бочком двинулся к выходу.
Кеннеди откинулся назад. Он надежно был пристегнут к противоперегрузочному гамаку, так что едва мог пошевелиться. Сонливость одолевала. Он поглядел на часы и различил, как в тумане, цифры 10-45. 15 минут до взлета. В иллюминаторе было видно, как крошки-грузовички покатились прочь от ракеты.
Время ползло медленно, и сон смежил ему глаза, прежде, чем загорелись цифры 11-00. Он хотел бодрствовать в момент отрыва от Земли, почувствовать сам мощный рывок, увидеть, как Земля станет стремительно удаляться. Но он очень устал. «Я только чуть-чуть прикрою глаза, — подумал он. — На одну минутку перед стартом».
И он позволил векам опуститься.
Несколько минут спустя он услышал смех возле себя. Кто-то тронул его за руку. Кеннеди открыл глаза и увидел рядом со своим гамаком доктора Сайзера и капитана Хиллза, которые пристально глядели на него.
— Что-нибудь не так? — встревожено спросил он.
— Мы просто захотели проведать вас, — ответил Хиллз. — Все в порядке?
— Лучше не бывает. Я полностью расслабился. Но нам разве не пора стартовать?
Хиллз коротко засмеялся.
— Да. Вот это здорово. Посмотрите в иллюминатор, мистер Кеннеди.
Кеннеди неловко повернулся влево и глянул. Он увидел тьму, кое-где прорванную ослепительно яркими точками света. В самом низу иллюминатора, почти на пределе видимости, он различил зеленый шарик с очертаниями Европы и Азии. Он напоминал крошечный глобус. Возле него висел шарик поменьше, истыканный ямками.
Все выглядело застывшим, висящим в абсолютной тишине, как буд-то было нарисовано на рождественской открытке. Приглушенным голосом Кеннеди спросил:
— Мы в космосе?
— Конечно. Похоже, вы все проспали. И момент старта, и невесомость, и все остальное. Мы уже в половине суток пути от Земли. Теперь так до Ганимеда и покатимся, без особых приключений, мистер Кеннеди.
— Я могу покинуть эту люльку? — спросил тот.
— Почему бы нет? — Хиллз пожал плечами.
— А я не поплыву в воздухе или как там бывает?
— Три часа назад мы установили вращение вдоль продольной оси корабля, мистер Кеннеди. Сила тяжести теперь точно такая же, как на Земле. Если вы голодны, то можете поесть на камбузе, в носу корабля.
Он поел. Корабельная пища представляла из себя синтезированную массу, питательную и исключительно сбалансированную и вкусом спорящую с брикетами из соломы. Он ел молча и в одиночестве — команда уже пообедала.
Четверо членов экипажа играли в карты на смотровой площадке, откуда открывался вид на звездную бездну. Их занятие показалось Кеннеди неуместным и смешным одновременно, когда, шагнув через порог незапертой двери, он увидел, как они вчетвером, заросшие и одетые в давно не стиранные рабочие комбинезоны, расселись на корточках вокруг пустой бочки из-под горючего и мрачно дуются в покер, тогда как в пяти футах от них расстилается все великолепие звездного неба.
Он не испытывал никакого желания нарушать их игру, они же напрочь игнорировали его присутствие, поэтому ясно было, что он тут лишний. Улыбнувшись, он отвернулся от них. Конечно, думал он, когда проделаешь много космических полетов, то чувство великолепия космоса притупится, а покер так и останется захватывающим. Вид бесконечности, наполненной сияющими солнцами, притягателен до определенных пределов, решил про себя Кеннеди. Но сам не мог оторваться от распростершейся снаружи абсолютной тьмы, откуда прорывались звезды и где можно было также различить красноватое тело, которое он принял за Марс.
Марс удалился, оставшись позади. Кеннеди думал, что ему также удалось заметить по дороге обрамленный кольцами Сатурн. Проходили часы. Он снова поел. Затем поспал, почитал.
Так прошли два или, может, три дня. Для шестерых членов экипажа он был просто частью груза — пусть ходячий, но тем не менее. Он успел прочитать несколько книг. Было начал отпускать бороду, но кожа под щетиной начала нестерпимо чесаться, и он все начисто сбрил. Принялся писать письмо Мардж, но так и не дописал; он страстно желал бы захватить с собой Вацински, или Диноли, или Булларда, дабы делить с ними все неудобства жизни на этом тесном грузовике, чтобы они тоже получили «непосредственное впечатление» о Ганимеде.
Взлет произошел нормально и вовремя. У корабля не было названия, только номер С-1073, а капитана, мрачного человека по фамилии Хиллз, совсем не радовала перспектива переброски на Ганимед вместе с грузом кого-то лишнего. Они отправлялись с седьмого космодрома, широкого, выжженного стартами, в равнинном штате Нью-Джерси, и теперь функционирующего как единственный космопорт в восточной части Соединенных Штатов.
Провожать его поехало в ракетном кэбе несколько друзей и знакомых. Мардж, Дейв Сполдинг, Майк Камерон и Эрни Вацински. Кеннеди сидел в уголке, глядел в окно на небо промышленного Нью-Джерси, запятнанное дымом, и молча думал свои невеселые думы.
Путешествие ни в коей мере не вызывало хороших предвосхищений.
Космические полеты казались ему еще слишком новым и рискованным делом. Самих полетов состоялось уже множество, прошло более 40 лет со времени начала регулярных космических сообщений. Летали на Марс и на Венеру, а на Луне под куполом существовала большая процветающая колония инженеров. Капитан Хиллз в прошлом году совершил с дюжину полетов туда и обратно. И все же Кеннеди нервничал.
Его выпихивали. Все сговорились, думал он, все как один, эти улыбающиеся люди обступившие его, которые притворяются друзьями. Хотят отослать его на ледяной шарик в безвоздушном пространстве на краю света.
Корабль высился вертикальной иглой, довольно одинокий посреди огромного поля, без единой травинки. Возле кружили маленькие грузовички: один закачивал топливо в баки, другой был загружен припасами для персонала станции, еще один привез почту — настоящую, для тех, кто станцию населял, а не порожденную карнавальной ерундой, которую Кеннеди видел во время Всемирного праздника.
Корабль понесет шесть человек экипажа и груз. Кеннеди включили в багаж.
Он стоял, нервничая, на краю поля, наблюдая за тем, как загружали корабль, и вполуха слушал болтовню своих «сопровождающих лиц». Высокий худой человек в мешковатой серой форме подошел к ним и, не дожидаясь, пока все смолкнут, спросил:
— Кто из вас Кеннеди?
— Я, — едва выдавил он.
— Рад встрече. Я — Чарли Сайзер, судовой врач. Пройдемте со мной.
Кеннеди посмотрел на часы.
— Но ведь до отлета еще целый час.
Сайзер усмехнулся.
— Действительно, я хочу накачать вас граванолом, чтобы не страдали от перегрузок. Когда ускорение начнет вдавливать вас на полную мощность, вам это не понравится. А теперь, пойдемте, вы задерживаете нас.
Кеннеди окинул взглядом неожиданно смолкших провожающих и сказал:
— Ну, вот пора. Увидимся через три недели. Эрни, позаботься, чтобы жалованье поступало домой регулярно, каждую неделю.
Он задержался еще на несколько секунд.
— Мардж, — наконец вымолвил он, — могу я получить поцелуй на прощанье?
— Прости меня, Тед.
Она неловко ткнулась ему в губы и отошла в сторону. Он криво усмехнулся и позволил Сайзеру увести себя.
По трапу поднялись в корабль. Вид внутри оказался не очень приветливый. Корабль был плохо освещен и тесен. Дорожки выполняли сугубо служебную роль. Ничуть не похоже на блестящие пассажирские лайнеры. С одной стороны висели скафандры, далеко впереди справа он заметил двух человек, вглядывавшихся в очень сложный пульт управления.
— Вы останетесь тут, — сказал Сайзер, показав на подобие гамака между двумя балками. — Предлагаю лечь, а я вам тогда дам таблетку граванола.
Кеннеди залез в гамак. Слева на уровне головы был иллюминатор, через который можно было различить Мардж, Вацински и остальных на краю поля, глядящих на ракету. Сайзер деловито возился около него, застегивал предохранительные ремни. Затем исчез ненадолго и вернулся через несколько минут со стаканом воды и маленькой голубоватой таблеткой.
— Эта штука поможет вам избавиться от всех неприятных ощущений при взлете, — объяснил Сайзер. — Можно развивать ускорение хоть десять-пятнадцать g, а вы даже не почувствуете. Будете спать, как дитя.
Он протянул таблетку Кеннеди, тот проглотил ее, найдя безвкусной, и запил водой. Он не ощутил заметных внутренних изменений, говорящих о возникновении устойчивости к гравитации. Кеннеди повел глазами направо.
— Скажите, что делать, если произойдет катастрофа. Я хочу сказать, где мой скафандр? Мне бы надо знать на случай, если…
Сайзер хохотнул.
— На то, братец, чтобы научиться пользоваться скафандром, уходит месяц. Нет поэтому смысла и давать тебе его. Но никаких катастроф не предвидится. Разве тебе не говорили, что космические полеты безопаснее езды на автомобиле?
— Да, но…
— Никаких «но». Корабль в прекрасном состоянии. Ничего не может с нами произойти. На нашей стороне ньютоновы законы механики, всю дорогу на Ганимед и обратно, и ни единого психаводителя, которые норовят сбить вас в воскресный день на лужайке у вашего собственного дома. Просто ляг и расслабься. И скоро уснешь. А когда проснешься, мы уже минуем орбиту Луны и будем на пути к Ганимеду.
Кеннеди было начал возражать, говорить, что сна у него ни в одном глазу, что он слишком взвинчен, чтобы спать. Но, уже протестуя, он вдруг ощутил, как накатила волна усталости. Он зевнул.
Ухмыльнувшись, Сайзер сказал:
— А теперь не волнуйся. До скорой встречи, дружище.
И бочком двинулся к выходу.
Кеннеди откинулся назад. Он надежно был пристегнут к противоперегрузочному гамаку, так что едва мог пошевелиться. Сонливость одолевала. Он поглядел на часы и различил, как в тумане, цифры 10-45. 15 минут до взлета. В иллюминаторе было видно, как крошки-грузовички покатились прочь от ракеты.
Время ползло медленно, и сон смежил ему глаза, прежде, чем загорелись цифры 11-00. Он хотел бодрствовать в момент отрыва от Земли, почувствовать сам мощный рывок, увидеть, как Земля станет стремительно удаляться. Но он очень устал. «Я только чуть-чуть прикрою глаза, — подумал он. — На одну минутку перед стартом».
И он позволил векам опуститься.
Несколько минут спустя он услышал смех возле себя. Кто-то тронул его за руку. Кеннеди открыл глаза и увидел рядом со своим гамаком доктора Сайзера и капитана Хиллза, которые пристально глядели на него.
— Что-нибудь не так? — встревожено спросил он.
— Мы просто захотели проведать вас, — ответил Хиллз. — Все в порядке?
— Лучше не бывает. Я полностью расслабился. Но нам разве не пора стартовать?
Хиллз коротко засмеялся.
— Да. Вот это здорово. Посмотрите в иллюминатор, мистер Кеннеди.
Кеннеди неловко повернулся влево и глянул. Он увидел тьму, кое-где прорванную ослепительно яркими точками света. В самом низу иллюминатора, почти на пределе видимости, он различил зеленый шарик с очертаниями Европы и Азии. Он напоминал крошечный глобус. Возле него висел шарик поменьше, истыканный ямками.
Все выглядело застывшим, висящим в абсолютной тишине, как буд-то было нарисовано на рождественской открытке. Приглушенным голосом Кеннеди спросил:
— Мы в космосе?
— Конечно. Похоже, вы все проспали. И момент старта, и невесомость, и все остальное. Мы уже в половине суток пути от Земли. Теперь так до Ганимеда и покатимся, без особых приключений, мистер Кеннеди.
— Я могу покинуть эту люльку? — спросил тот.
— Почему бы нет? — Хиллз пожал плечами.
— А я не поплыву в воздухе или как там бывает?
— Три часа назад мы установили вращение вдоль продольной оси корабля, мистер Кеннеди. Сила тяжести теперь точно такая же, как на Земле. Если вы голодны, то можете поесть на камбузе, в носу корабля.
Он поел. Корабельная пища представляла из себя синтезированную массу, питательную и исключительно сбалансированную и вкусом спорящую с брикетами из соломы. Он ел молча и в одиночестве — команда уже пообедала.
Четверо членов экипажа играли в карты на смотровой площадке, откуда открывался вид на звездную бездну. Их занятие показалось Кеннеди неуместным и смешным одновременно, когда, шагнув через порог незапертой двери, он увидел, как они вчетвером, заросшие и одетые в давно не стиранные рабочие комбинезоны, расселись на корточках вокруг пустой бочки из-под горючего и мрачно дуются в покер, тогда как в пяти футах от них расстилается все великолепие звездного неба.
Он не испытывал никакого желания нарушать их игру, они же напрочь игнорировали его присутствие, поэтому ясно было, что он тут лишний. Улыбнувшись, он отвернулся от них. Конечно, думал он, когда проделаешь много космических полетов, то чувство великолепия космоса притупится, а покер так и останется захватывающим. Вид бесконечности, наполненной сияющими солнцами, притягателен до определенных пределов, решил про себя Кеннеди. Но сам не мог оторваться от распростершейся снаружи абсолютной тьмы, откуда прорывались звезды и где можно было также различить красноватое тело, которое он принял за Марс.
Марс удалился, оставшись позади. Кеннеди думал, что ему также удалось заметить по дороге обрамленный кольцами Сатурн. Проходили часы. Он снова поел. Затем поспал, почитал.
Так прошли два или, может, три дня. Для шестерых членов экипажа он был просто частью груза — пусть ходячий, но тем не менее. Он успел прочитать несколько книг. Было начал отпускать бороду, но кожа под щетиной начала нестерпимо чесаться, и он все начисто сбрил. Принялся писать письмо Мардж, но так и не дописал; он страстно желал бы захватить с собой Вацински, или Диноли, или Булларда, дабы делить с ними все неудобства жизни на этом тесном грузовике, чтобы они тоже получили «непосредственное впечатление» о Ганимеде.