Сименон Жорж. Мегрэ напуган

   - Вы полагаете, что сумеете распознать его, если встретите?
   - Возможно и так.
   - Считаю, что Ален может оказаться нам полезным, - тихо произнес несколько сконфуженный Шабо. - То, что он высказал здесь сегодня утром, представляется мне вполне разумным.
   Доктор встал, и в этот момент в коридоре послышался шум, в дверь постучали, и в неё просунулась голова инспектора Шабирона.
   - Ах, вы не один? - сказал он, глядя при этом не на Мегрэ, а на Алена Верну, чье присутствие здесь, видимо, представлялось ему неуместным.
   - В чем дело, инспектор?
   - Я тут привел одного, хотел, чтобы вы его поспрошали.
   Доктор заявил:
   - Я ухожу.
   Его не удерживали. Пока он покидал помещение, Шабирон не без горечи бросил Мегрэ:
   - Ну что, патрон, похоже, вы все же встряли в это дело?
   - Это газета так утверждает.
   - Вполне может статься, что расследование не займет много времени. Допускаю даже, что оно завершится через несколько минут. Так я приглашаю своего свидетеля, месье следователь?
   И повернувшись в сторону полусумрачного коридора, рявкнул:
   - Проходи! И не бойся.
   Чей-то голос откликнулся:
   - А мне ничуть и не страшно.
   В кабинет вошел низенький человечек, худой, с бледным лицом и жгучими глазами, одетый в костюм цвета морской волны.
   Шабирон представил его:
   - Эмиль Шалю, преподаватель в школе для мальчиков. Садись, Шалю.
   Шабирон был из тех полицейских, кто обращаются на "ты" равно как к обвиняемым, так и свидетелям, будучи уверенными в том, что это производит на них впечатление.
   - Этой ночью, - начал он, - я принялся опрашивать жителей улицы, на которой убили Гобийяра. Не исключаю, будут утверждать, что это, мол, рутина...
   И он покосился на Мегрэ, словно комиссар был личным врагом рутины.
   - ... Случается, однако, что она оказывается полезной. Улица эта не длинная. Нынешним утром я ранехонько продолжил прочесывать её. Эмиль Шалю живет в тридцати метрах от того места, где было совершено преступление, на третьем этаже дома, в котором первый и второй заняты под офисы. Давай, Шалю, выкладывай.
   Тот только и ждал момента, когда мог бы начать говорить, хотя явно не питал никаких симпатий к следователю. А посему повернулся в сторону Мегрэ.
   - Я услышал шум на тротуаре, похожий на топание на месте.
   - Во сколько?
   - Чуть позже десяти вечера.
   - Дальше.
   - Шаги удалились.
   - В каком направлении?
   Следователь задавал вопросы, но каждый раз посматривал на Мегрэ, как бы желая передать слово ему.
   - В сторону улицы Республики.
   - Шаги ускоренные?
   - Нет, нормальные.
   - Мужские?
   - Наверняка.
   У Шабо был вид человека, расценившего, что это не столь уж и знаменательное открытие, но инспектор вмешался:
   - Дождитесь продолжения. Скажи им, что было потом, Шалю.
   - Прошло несколько минут, и также со стороны улицы Республики в улицу втянулась группа людей. Они сгрудились на тротуаре, громко между собой переговариваясь. Я услышал, как произнесли слова - сначала "доктор", затем "комиссар полиции" - поднялся, чтобы выглянуть в окно и выяснить, что случилось.
   Шабирон ликовал.
   - Вы понимаете, месье следователь? Шалю услышал шарканье ног. Только что он мне уточнил, что при этом был и другой звук - мягкий, схожий с тем, что возникает, когда на тротуар падает тело. Ну-ка повтори, Шалю.
   - Все правильно.
   - Почти сразу же после этого кто-то двинулся в сторону улицы Республики, где расположено кафе "У почты". У меня есть и другие свидетели, ожидающие в приемной, все они посетители заведения, находившиеся там в тот момент. Было десять минут одиннадцатого, когда туда ворвался доктор Верну и молча направился к телефонной кабине. Он с кем-то переговорил, вышел и, завидя доктора Жюсьё, игравшего в карты, что-то шепнул тому на ухо. Жюсьё, обращаясь к посетителям, громко воскликнул, что только что совершено преступление, и все выбежали на улицу.
   Мегрэ наблюдал за своим другом Шабо, его лицо окаменело.
   - Вы схватываете, что это означает? - продолжал инспектор с какой-то агрессивной радостью, как если бы он кому-то персонально мстил. - Согласно доктору Верну, тот увидел на тротуаре почти уже остывшее тело и бросился в кафе "У почты" с намерением оповестить полицию. Если бы все так и происходило, то шаги с улицы послышались бы дважды, и Шалю, не смыкавший глаз, отметил бы это.
   Шалю не состоит на криминальном учете. Он уважаемый учитель. И не имеет причин выдумывать какую-нибудь историю.
   Мегрэ по-прежнему не откликался на призыв вмешаться, о чем его взглядом умолял друг. Последовало довольно длительное молчание. Видимо, стремясь хоть чем-то его оправдать, следователь черкнул несколько слов в лежавшем перед ним досье, и когда поднял голову, то не мог скрыть охватившего его напряжения.
   - Вы женаты, месье Шалю? - тусклым голосом спросил он.
   - Да, месье.
   Было заметно, что оба настроены враждебно по отношению друг к другу. Шалю тоже был как натянутая струна, придерживался вызывающего и резкого тона. Казалось, он бросает вызов магистрату: а ну-ка попробуй, дескать, опровергнуть мои показания.
   - Дети есть?
   - Нет.
   - Ваша жена была с вами прошлой ночью?
   - В той же самой кровати.
   - Спала?
   - Да.
   - Вы легла в одно с ней время?
   - Как обычно, когда мне не нужно корпеть над домашними заданиями учеников. Вчера была пятница, и их вообще не было.
   - В котором часу вы и ваша супруга отошли ко сну?
   - В половине десятого, может, несколькими минутами позже.
   - Вы всегда так рано ложитесь?
   - Мы встаем в пять тридцать утра.
   - Зачем?
   - Потому что мы пользуемся предоставленной всем французам свободой пробуждаться тогда, когда им заблагорассудится.
   Мегрэ с интересом наблюдавший за ним, готов был поспорить, что преподаватель занимается политикой и состоит в какой-нибудь левой партии, даже, вероятно, был её активистом. Он относится к тем людям, которые принимают участие в шествиях, выступают на митингах, бросают в почтовые ящики листовки и отказываются "проходить", когда слышат это слово от полиции.
   - Значит, в девять часов тридцать минут вечера вы оба легли спать и, как я полагаю, заснули.
   - Мы ещё минут десять говорили между собой.
   - Это подводит нас к без двадцати десять. После чего оба погрузились в сон?
   - Только жена.
   - А вы?
   - Я нет. Засыпаю с трудом.
   - Получается, что когда вы услышали шум на тротуаре в тридцати метрах от вас, вы ещё бодрствовали?
   - Именно так.
   - И даже не дремали?
   - Нет.
   - То есть вовсе не смыкали глаз?
   - Я был в состоянии, достаточно активном для того, чтобы уловить шум типа топтания на месте с последующим падением тела.
   - Шел ли дождь?
   - Да.
   - Живет ли кто-нибудь над вами?
   - Нет. У нас третий этаж.
   - Тогда должны были слышать, как дождь барабанил по крыше?
   - К этому привыкаешь и в конце концов не обращаешь внимания.
   - Как и на шум воды, стекающей по водосточной трубе?
   - Конечно.
   - Получается, что те звуки, о которых вы рассказали всего лишь часть общего фонового гула?
   - Но есть существенная разница между журчанием воды, шарканьем ног или стуком ударившегося оземь тела.
   Но следователь не собирался отказываться от дальнейших попыток запутать свидетеля.
   - И вы не поднялись с кровати любопытства ради?
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что мы недалеко от кафе "У почты".
   - Не понимаю.
   - Вечерами перебравшие в нем люди частенько проходят мимо нашего дома и порой грохаются на тротуар...
   - И остаются там лежать?
   Шалю не нашелся, чем сразу же парировать этот вопрос.
   - Раз вы говорили о "топании", то, как я полагаю, вам показалось, что на улице находилось несколько человек, во всяком случае не менее двух?
   - Сие очевидно.
   - Но только один удалился в сторону улицы Республики. Так?
   - Считаю, да.
   - Поскольку имело место преступление, то в момент шарканья ног в тридцати метрах от вашего дома стояли, как минимум, два человека. Вы следите за моей мыслью?
   - Не так уж это трудно.
   - И вы ясно слышали, что ушел оттуда только один?
   - Я уже говорил об этом.
   - А когда вы осознали, что они приближаются? Вместе ли они шли? От улицы Республики или со стороны Марсового поля?
   Шабирон пожал плечами. А Эмиль раздумывал, его взгляд ужесточился.
   - Я не слышал, как они подходили.
   - Ну не воображаете же вы, что они долгое время торчали под дождем, причем один дожидался, когда ему будет сподручнее прихлопнуть другого?
   Учитель сжал кулаки.
   - И это все, что вы нашли в ответ на мое заявление? - процедил он сквозь зубы.
   - Не понимаю, о чем вы.
   - Вас смущает, что задевают кого-то из вашего круга. Но ваш вопрос несостоятелен. Я не обязательно слышу всякого, кто шныряет по улице, точнее не обращаю на это внимания.
   - И все же...
   - Может, позволите мне сначала закончить вместо того, чтобы впутывать меня в это дело? До того как не раздалось это топтание, у меня не было оснований придавать какое-либо значение тому, что происходит снаружи. И напротив, после этого, я насторожился.
   - И вы утверждаете, что с момента, когда тело упало на тротуар и до той минуты, как несколько человек прибежали из кафе "У почты", никто больше по улице не проходил?
   - Никаких больше шагов не раздавалось.
   - Вы отдаете себе отчет в важности вашего сообщения?
   - Я не собирался инициативно делать каких-либо заявлений. Но пришел инспектор и стал задавать мне вопросы.
   - До беседы с ним вы не представляли себе значения того, что вы излагаете сейчас как свидетель?
   - Я и понятия не имел о показаниях доктора Верну.
   - А от кого вы от них узнали? Никто не вызывал доктора Верну на допрос.
   - Скажем так, я не ведал о том, что он рассказал.
   - Вас об этом проинформировал инспектор?
   - Да.
   - Вы поняли?
   - Разумеется.
   - И я предполагаю, что вы были рады возможности произвести такой фурор? Вы ненавидите семейство Верну?
   - Их и всех тех, кто похож на них.
   - А в ваших речах вы особо заостряли внимание на Верну?
   - Бывало и так.
   Следователь повернулся к инспектору и очень холодно осведомился:
   - Жена подтверждает слова супруга?
   - Частично. Я не доставил её сюда потому, что она хлопочет по хозяйству, но могу это сделать хоть сейчас. Они действительно легли спать в половине десятого. Она уверена в этом, поскольку заводила будильник, как всегда делает это по вечерам. Они немного поговорили. Потом жена заснула и очнулась только тогда, когда почувствовала, что мужа рядом не было. Она увидела, что тот стоит у окна. В этот момент часы показывали десять с четвертью, и вокруг тела стояли люди.
   - Кто-нибудь из четы Шалю спускался вниз?
   - Нет.
   - Им не было интересно выяснить, что там происходит?
   - Приоткрыв окно, они услышали, что убит Гобийяр.
   Шабо по-прежнему избегал смотреть на Мегрэ и выглядел обескураженным. Он как-то неубедительно задал ещё несколько вопросов.
   - Другие лица, проживающие на этой улице, подтверждают то, что поведал нам месье Шалю?
   - До настоящего времени нет.
   - А вы их всех опросили?
   - Только тех, кого застал сегодня утром дома. Некоторые уже ушли на работу. Два-три человека ходили вчера в кино и ни о чем не осведомлены.
   Шабо взглянул теперь на учителя.
   - Вы лично знакомы с доктором Верну?
   - Я никогда с ним не разговаривал, если ваш вопрос подразумевает это. Но на улицах, как и все горожане, частенько встречал его. Знаю, что он из себя представляет.
   - Вы к нему не питаете какой-либо особой враждебности?
   - Я уже ответил вам насчет этого.
   - А к суду вы, случаем, не привлекались?
   - Меня раз двадцать, не менее, задерживали в ходе политических манифестаций, но всегда, продержав ночь в кутузке и, понятно, допросив с пристрастием, выпускали.
   - Я говорю не о том.
   - Понимаю, что это вас не интересует.
   - Вы настаиваете на вашем теперешнем заявлении?
   - Да, если даже оно вам не по вкусу.
   - Речь не обо мне.
   - Но о ваших друзьях.
   - Вы настолько уверены в том, что услышали вчера вечером, что, не колеблясь, готовы послать кого-то на эшафот или на каторжные работы?
   - Убил не я. Тот, кто это сделал, не постеснялся лишить жизни вдову Жибон и беднягу Гобийяра.
   - Вы забыли упомянуть Робера де Курсона.
   - На этого мне начхать.
   - Итак, я вызываю судебного секретаря, дабы он снял с вас письменные показания.
   - Как вам будет угодно.
   - Затем мы заслушаем вашу супругу.
   - Ее слова не будут противоречить моим.
   Шабо уже протянул руку к кнопке электрического звонка под письменным столом, как неожиданно раздался голос Мегрэ, о которого все уже почти позабыли, мягко спросившего преподавателя:
   - Вы страдаете бессонницей, месье Шалю?
   Тот живо повернул голову в сторону комиссара.
   - На что это вы собираетесь намекнуть?
   - Да ни на что. Я ведь не ослышался, когда вы недавно заявили, что засыпаете с трудом, и это объясняет то обстоятельство, что улегшись в кровать в девять тридцать, вы и в десять ещё бодрствовали.
   - Меня этот недуг мучает вот уже несколько лет.
   - Советовались с врачом?
   - Я их не жалую.
   - И не пытались за это время как-то бороться с такой напастью?
   - Прибегаю к таблеткам.
   - Ежедневно?
   - А разве это преступление?
   - А вчера вы их принимали на ночь?
   - Как всегда, пару.
   Мегрэ чуть не улыбнулся при виде ожившего на глазах друга, распрямившегося как наконец-то орошенное после длительной засухи растение. Следователь не смог удержаться от соблазна вновь взять инициативу на себя.
   - Почему же вы не сказали, что пользовались снотворным?
   - А вы об этом не спрашивали, и вообще это мое личное дело. Может, я обязан держать вас в курсе и относительно того, когда моя супруга нуждается в слабительном?
   - Итак, в девять тридцать вы проглотили две таблетки?
   - Да.
   - И не могли сомкнуть глаз даже в десять минут одиннадцатого?
   - К сожалению. Если вы привыкли к ним, то со временем они почти перестают помогать. В начале достаточно было одной. А сейчас и после двух я спустя полчаса все ещё ворочаюсь.
   - Следовательно, нельзя исключить, что к тому времени, когда вы услышали шум на улице, вы уже забывались сном?
   - Я не спал. Иначе бы ничего не услышал.
   - Но вы клевали носом. О чем думали?
   - Не помню.
   - Можете ли вы поклясться, что не были в состоянии полудремы? Пожалуйста, хорошенько взвесьте мой вопрос, прежде чем отвечать. Помните: ложные показания - серьезное правонарушение.
   - Я не спал.
   В сущности Шалю был вполне порядочным человеком. Он, несомненно, радовался тому, что может свалить члена клана Верну и сделал это с ликованием. А теперь, чувствуя, что победа ускользает из рук, изо всех сил пытался цепляться за свою версию, не осмеливаясь, однако, лгать.
   Он бросил на Мегрэ опечаленный взгляд, в котором читался упрек, но гнева не было. Похоже, он хотел сказать:
   - Ну зачем ты меня предал, ведь ты не на них стороне?
   А Шабо между тем даром время не терял.
   - Предположим, что таблетки начали уже оказывать свое действие, хотя до погружения в сон дело ещё не дошло, и что вы были способны различать доносившиеся извне звуки, но в то же время в этом пограничном состоянии могли и не расслышать шаги, предшествовавшие убийству. Потребовалось достаточно громкое шарканье ног и падение тела, чтобы привлечь ваше внимание. Разве нельзя опять же допустить, что затем, когда шаги удалились, вы опять впали в ваше сумеречное восприятие действительности? Вы же не поднялись с постели, не разбудили жену. Вы не забеспокоились, сами же сказали, все для вас происходило в каком-то рыхлом и зыбком мире. И лишь когда на тротуаре появилась целая группа громко разговаривающих людей, вы опять очнулись, на этот раз окончательно.
   Шалю пожал плечами, устало поник.
   - Такого оборота и следовало ожидать, - горько бросил он.
   И добавил нечто вроде:
   - Вы и вам подобные...
   Но Шабо его больше не замечал, а обратился к инспектору Шабирону:
   - Тем не менее запротоколируйте его показания. А супругу я заслушаю после обеда.
   Когда Мегрэ и следователь остались одни, последний сделал вид, что делает какие-то записи. Прошло добрых пять минут, прежде чем он тихо буркнул, не глядя на комиссара:
   - Благодарю тебя.
   Мегрэ, делая затяжку, проворчал в ответ:
   - Не за что.
   Глава четвертая
   Итальянка с синяками
   Весь обед, в ходе которого в качестве основного блюда подали фаршированную баранью лопатку - Мегрэ не помнил, чтобы ему доводилось раньше пробовать такую вкуснятину, - Жюльен Шабо просидел с видом человека, которого мучат угрызения совести.
   Переступая порог своего дома, следователь счел нужным шепнуть другу:
   - Давай не будем говорить об этом в присутствии мамаши.
   Мегрэ и не собирался этого делать. Он заметил, как следователь склонился над почтовым ящиком и, раздвинув ворох проспектов, вытянул оттуда конверт, схожий с тем, что комиссару вручили сегодня в отеле с той лишь разницей, что тот был зеленоватый, а этот светло-розовый. Не из одной ли пачки их доставали? Но удостовериться в этом тотчас же он не смог, так как Шабо небрежно сунул послание в карман.
   По пути сюда от Дворца правосудия они не обмолвились ни единым словом. Перед уходом из учреждения оба накоротке переговорили с прокурором, и Мегрэ был в достаточной степени удивлен тем, что тот оказался совсем ещё молодым, едва достигшим тридцатилетия, человеком, только-только закончившим учебу, красавцем, отнюдь не трагично воспринимавшим свои функции государственного обвинителя.
   - Прошу извинить меня за вчерашнее отсутствие, Шабо. Есть веская причина, по которой меня не смогли разыскать. Я был в Ля Рошели, увы, утаив это от моей женушки.
   И, подмигнув, добавил:
   - К счастью!..
   Затем, ни о чем не догадываясь, ляпнул:
   - Ну, а теперь, когда вам на помощь прибыл сам Мегрэ, вы вот-вот наложите лапу на убийцу. Вы также считаете, комиссар, что здесь замешан кто-то, у кого с головой не все в порядке?
   Зачем было с ним спорить? Было заметно, что отношения между следователем и прокурором не слишком уж дружественные.
   В коридорах Дворца пришлось выдержать натиск журналистов, которые проведали о показаниях Шалю. Видимо, тот с ними уже пообщался. Мегрэ готов был держать пари, что и в городе знали об этом. Было затруднительно объяснить царившую в Фонтенэ атмосферу. От Дворца правосудия до дома следователя им повстречалось от силы человек пятьдесят, но этого оказалось достаточным, чтобы почувствовать насколько она накалена. На обоих служивых поглядывали с недоверием. Простой народ, в особенности возвращавшиеся с рынка женщины, не скрывали своего почти враждебного отношения. В верхней части площади Вьет имелась кафеюшка, в которой собралось на аперитив довольно много посетителей и когда они проходили мимо, то оттуда донесся не внушавший успокоения ропот, слышались и насмешливые замечания.
   Некоторые жители стали потихоньку впадать в панику, и объезжавших город на велосипедах жандармов было недостаточно, чтобы ободрить население, скорее наоборот: их появление на улицах добавило тем некий драматический аспект, напоминая, что где-то здесь бродит на свободе убийца.
   Мадам Шабо со своей стороны не пыталась донимать их расспросами. Она была очень предупредительна с сыном, как и с Мегрэ, умоляя, как представлялось, комиссара взглядом уберечь её чадо, изо всех сил старалась удерживать разговор за столом в русле самых невинных тем.
   - А вы помните ту слегка косившую девушку, вместе с которой вы как-то здесь в воскресенье ужинали?
   Память у неё была просто изумительной, и она то и дело упоминала о людях, с которыми Мегрэ встречался более тридцати лет назад во время своих краткосрочных визитов в Фонтенэ.
   - Она сделала блестящую партию, выйдя замуж за молодого человека из Марана, построившего крупную сыроварню. У них родилось трое детей, один другого краше, но затем нежданно-нагадано, как если бы судьба сочла, что на их долю выпало слишком много счастья, вдруг слегла с туберкулезом.
   И она принялась рассказывать о других людях, умерших, страдавших от болезней или столкнувшихся с другого рода горем.
   На десерт Роза принесла огромный поднос с профитролями*, при этом в глазах пожилой женщины, наблюдавшей за комиссаром, появилось лукавое выражение. Он сначала не понял причину этого, хотя и чувствовал, что от него чего-то ждут. Он совсем не любил это кушанье и положил на тарелку всего один шарик.
   ___
   * Профитроль: маленькое пирожное, начиненное взбитыми сливками с добавлением ванилина, и политое сверху шоколадным кремом.
   - Полноте! Берите. Не стесняйтесь!..
   Видя, что она разочарована, он добавил ещё два.
   - Не хватало еще, чтобы вы заявили, что лишились аппетита! Помнится мне, что как-то вечером вы их съели аж двенадцать. И каждый раз к вашему приезду я готовила профитроли, а вы клялись, что ничего подобного больше нигде не вкушали.
   (Что, вынося это замечание за скобки, соответствовало действительности: он их никогда и нигде больше и в рот не брал).
   Этот эпизод совсем не сохранился у него в памяти. Он вообще был удивлен, что когда-то проявил склонность к кондитерским изделиям. Должно быть, тогда давно он сказал это из вежливости.
   Мегрэ пришлось сделать то, что от него ожидали, он выдавил из себя радостное восклицание, съел то, что у него было на тарелке, и положил еще.
   - А куропатки с кремом! Помните? Жаль, что сейчас не сезон, а то бы...
   После того как подали кофе, она деликатно удалилась, а Шабо по привычке поставил на стол коробку сигар и бутылку коньяка. Столовая изменилась ничуть не более, чем кабинет, и было что-то тревожно-томительное в том, что все всегда с годами остались настолько тождественным самим себе, да в известной степени и в самом Шабо не было заметно столь уж значительных перемен.
   Чтобы доставить другу удовольствие, Мегрэ взял одну сигару и вытянул ноги к камину. Он знал, что Шабо не терпелось поговорить на одну вполне определенную тему, что он не переставал размышлять над ней с тех пор, как они вышли из Дворца правосудия. Однако следователь долго созревал для этой беседы. Все же в конце концов и не очень уверенным голосом, он спросил:
   - Ты считаешь, что я должен был распорядиться взять его под стражу?
   - Кого?
   - Алена.
   - Не вижу для этого никакой причины.
   - Тем не менее, Шалю, делая свое заявление, выглядел вполне искренним.
   - Несомненно.
   - Так ты тоже думаешь, что он не лгал?
   По существу Шабо терзался вопросом, с какой стати Мегрэ вмешался в его разговор с преподавателем, ибо без комиссара, без его вопроса о снотворном, показания Шалю против сына Верну были бы намного более весомыми. Это интриговало следователя, ему было не по себе.
   - Во-первых, - начал Мегрэ, неумело справляясь с сигарой, - вполне вероятно, что он и в самом деле заснул. Я всегда отношусь с недоверием к свидетельствам лиц, которые что-то слышали, лежа в кровати, и, возможно, причиной тому моя собственная супруга.
   "Сколько раз она жаловалась, что не могла сомкнуть глаз до двух ночи. Но мне неоднократно случалось просыпаться во время этих так называемых часов бессонницы, и я лично убеждался в обратном.
   Но Шабо не был убежден приведенным Мегрэ примером. Не вообразил ли он, чего доброго, что его друг просто хотел вытащить его из этой передряги?
   - Во-вторых, - продолжал, ничуть не смущаясь, комиссар, - даже если убийцей окажется доктор, предпочтительней его пока не арестовывать. Это не тот человек, из кого можно выбить показания путем изнурительных допросов, тем более с применением силы.
   Следователь возмущенным жестом руки уже спешил отвергнуть последнее утверждение комиссара.
   - На нынешнем этапе дознания против него нет даже намека на доказательства вины. Задержав его, ты удовлетворишь часть населения города, которая будет стекаться под окна тюрьмы с криками: "Смерть ему!". А породив такого рода возбуждение, справиться с ним будет трудно.
   - Ты действительно так думаешь?
   - Да.
   - Ты не утверждаешь это ради моего успокоения?
   - Говорю так, ибо это истина. В делах такого рода общественное мнение всегда более или менее открыто само вдруг кого-то называет в качестве подозреваемого, и я часто ломал голову над тем, каким образом оно приходит к таким заключениям. Это какой-то таинственный феномен, он в чем-то даже пугает. Если я правильно разбираюсь в сложившейся ситуации, то уже с первого дня люди указывают на клан Верну, не очень даже и беспокоясь, идет ли речь об отце или сыне.
   - Это верно.
   - Сейчас гнев направлен в сторону сына.
   - А если он и впрямь убийца?
   - Перед уходом из Дворца правосудия я слышал, как ты распорядился проследить за ним.
   - Он может уйти от наблюдения.
   - Это был бы не очень осторожный шаг с его стороны, поскольку начни Ален слишком часто мелькать в городе, он рискует, что его просто растерзают. Если он виноват, то рано или поздно все равно сделает что-то такое, что явится уликой против него.
   - Допускаю, что ты прав. В сущности я доволен, что ты рядом. Не скрою, вчера меня это несколько раздражало. Я твердил себе, что ты примешься наблюдать, сочтешь меня неумехой, а мои действия старомодными, несуразными и уж не знаю какими еще. Мы тут, в провинции, почти все страдаем комплексом неполноценности по отношению к тем, кто прибывает из Парижа. Тем более, когда речь идет о таком человеке, как ты! Сердишься на меня?
   - За что?
   - За все те глупости, что я тебе тут наплел.
   - ты мне говорил о вещах, исполненных глубокого смысла. Мы ведь тоже в столице должны принимать в расчет конкретные ситуации и, работая с высокопоставленными лицами, надеваем перчатки.