Сименон Жорж. Мегрэ напуган

   Шабо сразу же почувствовал себя лучше.
   - Сегодня после обеда я займусь опросом тех свидетелей, которых откопал для меня Шабирон. Большинство из них ничего не видели и не слышали, но я не хочу пренебрегать даже малейшим шансом.
   - Будь полюбезнее с женой Шалю.
   - Признайся, что эта публика вызывает в тебе симпатию.
   - Безусловно!
   - Так ты пойдешь со мной?
   - Нет. Предпочитаю побродить по улицам, выпить пивка там-сям, почувствовать, чем дышит город.
   - Кстати, я ведь так не вскрыл полученное письмо. Не хотел делать это перед матушкой.
   Он вытащил из кармана светло-розовый конверт, и Мегрэ тотчас же распознал почерк. Да, все верно, обе бумаги - та, что держал сейчас в руках Шабо и утреннее ему послание - брали из одной пачки.
   "Пастарайтесь узнать, что дохтур делал у девки Сабати"
   - Ты знаешь, кто это?
   - Слыхом не слыхивал о такой фамилии.
   - Припоминаю, ты говорил, что доктор Верну не бегает за юбками.
   - Такая у него репутация. Ну, сейчас анонимки посыпятся, как из рога изобилия. Эту явно написала женщина.
   - Как и вообще большинство анонимов! Тебя не затруднит позвонить в комиссариат?
   - Насчет этой Сабати?
   - Да.
   - Сейчас же?
   Мегрэ утвердительно махнул рукой.
   - Тогда пойдем в кабинет.
   Он подошел к телефону и набрал номер комиссариата полиции.
   - Это вы, Ферон? С вами говорит следователь. Вам что-нибудь известно о некоей Сабати?
   Потянулось ожидание. Ферон осведомлялся у полицейских, возможно, проверял какие-то списки. Когда он появился на линии снова, Шабо, слушая его, стал что-то помечать на своем бюваре.
   - Нет. Вероятно, никакой связи. Как? Наверняка нет. Пока его не занимайтесь.
   Произнося эту фразу, он вопросительно взглянул на Мегрэ, и тот энергично утвердительно затряс головой.
   - Буду у себя через полчаса. Да. Благодарю.
   Он повесил трубку.
   - Да, в Фонтенэ-ле-Конт действительно обитает некая Луиза Сабати. Дочь итальянского каменщика, должно быть, работающего в Нант или его окрестностях. Какое-то время она выступала в роли горничной в "Отель де Франс", затем официантки в кафе "У почты". Но в течение последних нескольких месяцев ничем не занимается. Если недавно куда-нибудь не переехала, то проживает у поворота дороги на Ля Рошель, в квартале казарм, в большом заброшенном доме вместе с ещё шестью-семью семьями.
   Мегрэ поднадоела сигара, он ткнул её раскаленным концом в пепельницу, а сам начал набивать трубку.
   - Намерен навестить ее?
   - Не исключено.
   - Ты по-прежнему полагаешь, что доктор...?
   Он запнулся, нахмурил брови.
   - Слушай, а чем займемся сегодня вечером? Обычно в этот день недели я хожу к Верну сыграть партию - другую в бридж. Припоминаю, ты упомянул как-то, что Юбер Верну ждет нас вместе.
   - И что?
   - Думаю, а стоит ли, учитывая нынешнее состояние общественного мнения...
   - Ты привык бывать у них каждую субботу?
   - Да.
   - Следовательно, стоит тебе не прийти к ним, как сразу же сделают вывод о том, что семейство находится под подозрением.
   - Но если я разделю их компанию, то станут говорить...
   - ... что ты им составляешь протекцию, и все. Так об этом уже суесловят. Так что чуть более или меньше...
   - Ты намерен меня сопровождать?
   - Само собой разумеется.
   - Если хочешь...
   Бедняга Шабо уже настолько обмяк, что полностью отдавал инициативу Мегрэ.
   - Пора и во Дворец правосудия.
   Дом они покинули вместе; небо было все того же белого отлива, яркое, переходящее в голубизну - таким оно отражается в луже воды. По-прежнему шквалистый ветер туго обтягивал платьями фигуры женщин и на перекрестках улиц иной раз срывал шляпу с головы какого-либо мужчины, и тот бежал вслед за ней, смешно дрыгаясь.
   Они расстались, разойдясь в противоположные стороны.
   - Когда увидимся?
   - Я, может статься, загляну к тебе в кабинет. А если нет, то встретимся у тебя за ужином. В котором часу бридж у Верну?
   - В восемь тридцать.
   - Сразу же предупреждаю, что я играть в него не умею.
   - Ничего, сойдет и так.
   Мегрэ шагал по тротуару - трубка в зубах, руки в карманах пальто, голова наклонена вперед, чтобы не слетела шляпа; судя по шевелению занавесок на окнах, за ним все время наблюдали. Комиссар ни в чем не кривил душой во время последнего разговора с Шабо. Именно так он и понимал сложившуюся ситуацию. И тем не менее сегодня утром, когда он вмешался в допрос Шалю, то повиновался какому-то внутреннему импульсу, а за ним стояло желание вытащить следователя из затруднительного положения, в которое тот попал.
   Атмосфера в городе продолжала внушать тревогу. Напрасно люди делали вид, что занимаются, как обычно, своими повседневными делами - все равно во взглядах прохожих угадывался определенный страх, и они, казалось, непроизвольно ускоряли шаги, будто опасались, как бы откуда-нибудь вдруг не выскочил убийца. Мегрэ был стопроцентно убежден, что в другие дни хозяйки не группировались бы в кучки на порогах домов, тихо переговариваясь о чем-то как они это делали сегодня.
   Его провожали взглядами, и комиссару казалось, что он читает на их лицах молчаливый вопрос. Предпримет ли он что-нибудь эффективное? Или же незнакомец и впредь будет безнаказанно убивать людей?
   Некоторые робко приветствовали его, словно бы желая сказать:
   - Мы знаем, кто вы. У вас репутация человека, который успешно завершал самые трудные расследования. И вы не позволите некоторым видным горожанам дать себя охмурить.
   Он чуть было не заскочил в кафе "У почты" выпить пива. К сожалению, там уже оказалось не меньше дюжины посетителей, и все они повернулись в его сторону стоило Мегрэ приблизиться к двери, а у него не было никакого желания уже сейчас начинать отвечать на вопросы, которые ему непременно начнут задавать.
   Чтобы попасть в квартал казарм следовало пересечь Марсово поле обширный пустырь, окаймленный недавно посаженными деревьями, которые зябко вздрагивали от порывов ветра.
   Он пошел по той же улочке, что и доктор накануне вечером, той самой, на которой лишился жизни Гобийяр. Пройдя мимо одного из домов, он услышал громкие голоса, доносившиеся с третьего этажа. Здесь, вероятнее всего, и жил учитель Шалю. А сейчас к нему подтянулись дружки, дабы узнать новости, и они жарко о чем-то спорили.
   Он прошел по Марсовому полю, обогнул казарму, повернул направо и стал рыскать взглядом в поисках большого запущенного дома, описанного ему Шабо. Действительно, таковой имелся - на безлюдной улице, между двумя пустырями. Сейчас уже было трудно угадать, что в нем размещалось раньше - то ли склад, или мельница, если не маленькая фабрика? На тротуаре играла стайка ребятишек. Другие, совсем ещё малыши с голыми попками, ползали по коридору. В приоткрывшуюся дверь просунулась голова женщины-толстухи со спадавшими на спину волосами, она о комиссаре Мегрэ уж точно ничего и никогда не слышала.
   - Чего вы ищите?
   - Мадемуазель Сабати.
   - Луизу?
   - Да, кажется, так её и зовут.
   - Тогда обогните дом и заходите с черного хода. Поднимитесь по лестнице. Упретесь в дверь, она одна, других нет. Там и живет Луиза.
   Комиссар сделал все в точности так, как ему посоветовали, задел походя баки для мусора, перешагнул через отбросы, в этот момент во дворе казармы пропела труба. Дверь, о которой ему говорили, была распахнута. Крутая, без перил лестница привела его на этаж, на другом, чем остальные квартиры, уровне, и он постучался в окрашенную голубым филенку.
   Сначала никто не ответил. Стукнул вновь, посильнее, услышал женские шаги, передвигались в старых туфлях со стоптанными задниками; он был вынужден ещё раз двинуть кулаком пока изнутри не послышался голос:
   - В чем дело?
   - Мадемуазель Сабати?
   - Что вам надо?
   - Поговорить с вами.
   И добавил на всякий случай:
   - Я от доктора.
   Она опять куда-то удалилась, наверное, накинуть на себя что-то более подходящее случаю. Когда наконец дверь открылась, выяснилось, что женщина была одета в домашний с цветастыми узорами халат из плохо выделанного хлопка, под которым, кроме ночной рубашки, по-видимому, ничего больше не было. На голых ногах болтались шлепанцы, черные волосы взлохмачены.
   - Вы спали?
   - Нет.
   Она недоверчиво осмотрела его с ног до головы. Позади нее, с крохотной лестничной площадки, просматривалась комната, пребывавшая в полнейшем беспорядке, хозяйка так и не приглашала его зайти.
   - Что он велел мне передать?
   При этом она повернула голову чуть в сторону, и стали виден синяк вокруг левого глаза. Отнюдь не первой свежести. Уже начавший желтеть.
   - Не бойтесь. Я ваш друг. Всего лишь хотел бы немного поговорить с вами.
   Она все же решилась пропустить незнакомого ей мужчину, но надо полагать, только потому, что внизу на ступенях лестницы появились двое-трое мальчишек, наблюдавших за происходившим.
   Квартира состояла из спальной с неудобной кроватью - это он углядел ещё на пороге, - и кухни. Там, на столе лежал раскрытый томик какого-то романа, рядом стояла чашка с остатками кофе с молока, на тарелке лежал кусочек масла.
   Луизу Сабати нельзя было назвать красавицей. В черном платье с белым передником она, должно быть, выглядела всегда утомленной, как это типично для большинства горничных в провинциальных гостиницах. И все же в ней проглядывало что-то привлекательное, нечто почти патетическое таилось в её лице с темными, полными внутренней напряженности глазами.
   Она освободила для него стул.
   - Вас послал действительно Ален?
   - Нет.
   - Ему неизвестно, что вы тут?
   Произнося эти слова, он бросила испуганный взгляд на дверь, сам и не собиралась садиться, держалась сторожко, в полной готовности оказать сопротивление.
   - Не надо меня бояться.
   - Вы из полиции?
   - И да, и нет.
   - Что случилось? Где Ален?
   - Вероятно, у себя дома.
   - Вы уверены в этом?
   - А почему должно было бы быть иначе?
   Она прикусила губу так сильно, что выступила кровь. Было заметно, что она очень нервничает, причем болезненно. На какое-то мгновение у Мегрэ промелькнула даже мысль, уже не принимает ли Луиза наркотики.
   - Кто вас навел на меня?
   - Вы давно любовница доктора?
   - Кто-то смолотил языком, да?
   Он напустил на себя самый благодушный, какой только смог вид, впрочем, принуждать себя выказать ей симпатию надобности у Мегрэ вовсе не было.
   - Вы только что встали? - спросил он вместо ответа.
   - А вам-то какое дело?
   Они говорили с легким итальянским акцентом, почти незаметным. На вид чуть более двадцати лет, под плохо скроенным. Халатом угадывалось гибкое тело, лишь грудь, надо полагать, весьма вызывающая, несколько потяжелела.
   - Вы не против сесть рядом?
   Женщина не могла найти себе места. Лихорадочно дергаясь из стороны в сторону, она выхватила из пачки сигарету, закурила:
   - Вы уверена, что чего доброго не нагрянет Ален?
   - Вы страшитесь этого? Почему?
   - Он ревнив.
   - Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.
   - Он видит соперника в каждом мужчине.
   И добавила странновато прозвучавшим голосом:
   - И поделом.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что это его право.
   - Он любит вас?
   - Думаю, да. Знаю, что не стою этого, но...
   - Вы действительно не желаете присесть?
   - Кто вы такой?
   - Комиссар Мегрэ из парижской Уголовной полиции.
   - Слышала о вас. А чего вы тут забыли?
   Почему бы не потолковать с ней откровенно?
   - Приехал в ваш город совершенно случайно навестить друга, с которым не виделся много лет.
   - Это он вам рассказал обо мне?
   - Нет. Я познакомился также и с вашим другом Аленом. Кстати, сегодня вечером приглашен к нему в гости.
   Она чувствовала, что Мегрэ не лгал, но все ещё не могла успокоиться. Тем не менее пододвинула к себе стул, хотя села на него не сразу.
   - Если он пока ещё и не попал в затруднительной положение, то рискует оказаться в нем с часу на час.
   - С чего бы это?
   По тону, каким она произнесла эту фразу, комиссар понял, что Сабати уже знала обо всем.
   - Некоторые считают, что он, возможно, и есть тот человек, которого сейчас разыскивают.
   - Из-за этих злодеяний? Вранье все это. Это не он. У него нет никаких причин...
   Комиссар перебил её, протянув анонимное письмо, которое передал ему следователь. Она ознакомилась с ним, лицо напряглось, брови нахмурились.
   - Интересно, кто это такое сморозил?
   - Какая-то женщина.
   - Это уж точно. И явно из тех, кто проживает в этом бараке.
   - Это почему же?
   - Никто о нас и знать не знает. Но даже и здесь, ручаюсь, никому было невдомек, что он за птица. Кто-то сводит счеты, гнусь такая. Ален никогда...
   - Да вы присаживайтесь.
   Она в конечном счете все же уступила ему, при этом тщательно прикрыв полами халата оголившиеся ноги.
   - Так давно ли вы его любовница?
   Она выпалили, не задумываясь:
   - Восемь месяцев и одну неделю.
   Комиссар едва не улыбнулся такой точности.
   - И как все началось?
   - Я работала тогда официанткой в кафе "У почты". Он нет-нет да и забегал туда, сядет, как всегда на одно и то же место, у окна, и глазеет на прохожих. Его все знали, здоровались, но сам он на разговор не шел. А потом я приметила, что он стал вдруг пялиться на меня.
   Она с вызовом взглянула на комиссара.
   - Вам и в самом деле охота узнать, как все у нас началось? Ладно! Расскажу, сами потом докумекаете, что он не такой человек, каким вы его себе представляете. Дальше - больше, Ален стал захаживать и вечерами пропустить рюмочку. Как-то раз задержался до закрытия. Поначалу я все подтрунивала над его громадными из-за очков глазищами, которыми он так и высматривал меня, где бы я не находилась в зале. А тут ещё свидание у меня было оговорено с одним виноторговцем, с ним вы ещё столкнетесь, уверена мы повернули направо в улочку и...
   - Что потом?
   - Как что? Улеглись на лавочку на Марсовом поле! Смекаете для чего? Обычно раз-два и готово. Разделались с этим, и я потрусила одна через площадь домой, вдруг слышу - шаги позади. Это был доктор. Немного струхнула. Обернулась, и говорю: чего, мол, надо. А тот сконфузился, затрудняется, что ответить. А потом знаете, что он тихо так пробормотал:
   "- Ну зачем вы это сделали?"
   Я чуть со смеху не упала.
   - А вам что, завидно?
   - Меня это опечалило.
   - Это отчего же?
   "А потом уже все кончилось объяснением в любви, в которой он, дескать, никак не решался до этого мне признаться, заверениями, что он человек глубоко несчастный. Вам смешно, да?
   - Нет.
   Все верно. Мегрэ не улыбался. Он прекрасно представлял себе Алена Верну в подобной ситуации.
   - Так мы и колобродили до часу, а то и двух ночи. Я не выдержала и к концу разревелась.
   - Он вас довел до сюда?
   - Не в тот вечер. Это длилось ещё целую неделю. И почти все эти дни Ален просиживал в кафе, так и зыркая мне вслед. Ревновал даже тогда, когда я благодарила какого-нибудь мужчину за чаевые. Таим остался и до сих пор. Требует, чтобы я сидела дома и не высовывалась.
   - Бьет?
   Женщина инстинктивно подняла руку к синяку на щеке, рукав халата сполз, обнажив другие следы насилия, видимо, оставшиеся после сжатия запястий крепкими пальцами.
   - Это его право, - повторила она не без гордости.
   - И часто так бывает?
   - Почти каждый раз.
   - Но почему?
   - Если вы не догадываетесь, чего же тогда объяснять. Любит и все. А вынужден жить с женой и детьми. Он не выносит не только её, но и малолеток.
   - Так и сказал?
   - Сама знаю.
   - А вы ему рога наставляете?
   Она замкнулась, одарив его лютым взглядом. Затем:
   - Что, сболтнул кто-то?
   И добавила более сухо:
   - Первое время случалось, когда я ещё не поняла ничего. Думала, с ним, как и с остальными, без разницы. Когда занимаешься этим с четырнадцати лет, становится, как раз плюнуть. А он, узнав, аж взревел, думала, прикончит на месте. Я не попусту это говорю. Настолько разъяренного мужика ещё и не видела. Битый час лежал на кровати, глаза - в потолок, руки сжаты в кулак, онемел весь, чувствовала, жутко маялся.
   - А вы продолжили, да?
   - Раза два, три. Дура была, вот что скажу вам.
   - А с тех пор?
   - Нет!
   - Он приходит сюда каждый вечер?
   - Почти.
   - Вчера ждали его?
   Она замешкалась с ответом, гадая, как скажутся её ответы на Алене и желая любой ценой выгородить его.
   - Какая разница?
   - Но вам ведь нужно время от времени сходить на рынок.
   - А я в город ни ногой, тут на уголочке у нас есть бакалейная лавка.
   - А все остальное время проводите здесь, этакой затворницей?
   - Никто меня не запирал. Дверь-то я открыла, вот вам и доказательство.
   - А он никогда так не ставил вопрос: посадить вас под замок.
   - Кто это вы догадались?
   - Он уже проделывал это с вами?
   - Было, целую неделю продержал.
   - Соседи заметили?
   - Конечно.
   - Потому-то он и вернул вам ключ, да?
   - Откуда мне знать почему. Никак не возьму в толк, к чему вы клоните.
   - Вы его любите?
   - Уж не воображаете ли вы, что я вела бы такую жизнь, не будь этого?
   - Он дает вам денег?
   - Когда может.
   - Я-то считал его человеком состоятельным.
   - Все так думают, а на деле он как тот юноша, что вынужден каждую неделю клянчить у отца хоть несколько франков. Все они живут там кучей, в одном доме.
   - Причина?
   - А я знаю?
   - Он мог бы работать.
   - Это его дело, не ясно что ли? Иногда папаша неделями не дает ему ни гроша.
   - Как сейчас, правда?
   Она передернула плечами.
   - Ну и что? Когда-то и я воображала себе невесть что насчет тех, кто слывет богатеньким. А на поверку - одна показуха, да-да! Домина, что надо, а внутри - пусто. Они то и дело цапаются друг с другом - лишь бы выдоить немного деньжат у старика, а поставщикам порой приходится ждать месяцами, пока им заплатят.
   - Я полагал, что у Алена супруга с достатком.
   - Если бы так было, она бы ни за что не выскочила за него замуж. Жена-то как раз с рассчитывала потрясти его мошну. А когда обнаружила, что он гол, как сокол, то ужас как возненавидела его.
   Последовала достаточно продолжительная пауза. Мегрэ неспешно, задумавшись, набивал трубку.
   - Чем это вы озаботились? - не выдержала она.
   - Думаю, вы действительно любите его.
   - Дошло наконец!
   Его ирония прозвучала горько.
   - Я вот все голову ломаю, - продолжала Луиза, - и никак не могу понять, ну чего к нему вдруг люди привязались. Читала тут газету. Прямо не говорят, но чувствую, что его подозревают. А давеча слышала, как бабы под окном во дворе сплетничали, нарочно ведь орали погромче, чтобы я ни словечка не упустила.
   - И о чем же шла речь?
   - О том, что уж если начали искать психа, то не надо, мол, далеко ходить.
   - Догадываюсь, они слышали, какие вы тут устраивали сцены!
   - Ну и что?
   Она вдруг взъярилась и вскочила со стула:
   - Так вам тоже вздумалось объявить его чокнутым лишь потому, что он влюбился в такую девку, как я и ревнует, её ко всякому встречному-поперечному?
   Мегрэ тоже встал и, пытаясь её успокоить, положил на плечо Сабати руку, но она гневным движением сбросила её.
   - Признайтесь, что носитесь с этой мыслью.
   - Не я это придумал.
   - Так считаете ил нет, что он сбрендил?
   - Ясное дело нет, раз он вас любит.
   - И все же он чуть того, тронулся, да?
   - Пока не появятся доказательства, у меня нет ни малейших оснований делать такие выводы.
   - Что, собственно говоря, это означает?
   - То, что вы славная девушка и что...
   - Никакая я не "славная девушка", всего лишь сволочь и потаскуха, и не заслуживаю того, чтобы...
   - Нет, вы именно такая, как я сказал, и обещаю сделать все, что в моих силах чтобы выявить настоящего убийцу.
   - Вы убеждены, что это не он?
   Мегрэ вздохнул и, явно поставленный в затруднительное положение, принялся разжигать трубку, дабы сохранить самообладание.
   - Видите, вы не осмеливаетесь заявить это прямо!
   - Луиза, повторяю, вы неплохая девушка. И я, наверное, ещё навещу вас...
   Но она уже потеряла в него веру и, захлопывая за комиссаром дверь, проворчала:
   - А пошли вы все с вашими обещаниями!..
   С лестницы, у подножья которой его по-прежнему поджидали ребятишки, но, как ему почудилось, услышал и окончание фразы, сказанное ею для себя самой:
   - Вообще вы всего лишь грязный флик*.
   ___
   * Флик: полицейский (разг.), типа "легавый".
   Глава пятая
   Партия в бридж
   Выходя в четверть девятого из дома на улице Клемансо, они инстинктивно чуть не отступили назад - настолько поразительными показались охватившие их внезапно спокойствие и тишина.
   Дело в том, что к пяти часам пополудни на город опустилась настоящая "тьма египетская", и пришлось даже всюду зажечь фонари. Пара хлестких оглушительных раскатов грома - и облака разрешились наконец-то от своего тяжкого бремени, но не дождем, а градом, шквалистый ветер вмиг смел с улиц прохожих, а по мостовым вприпрыжку, мячиками пинг-понга, поскакали былые катышки.
   Мегрэ, находившийся в тот момент в кафе "У почты", поднялся и вместе с остальными посетителями, дружно ринувшимися к окнам, зачарованно уставился на это причудливое зрелище как на своеобразный природный фейерверк.
   А сейчас буйство стихии осталось в прошлом, и было даже немного не по себе не слышать более ни дробного стука дождя, ни взрывных всхлипываний вихря, а вместо этого спокойно рассекать присмиревшую массу воздуха и, подняв голову, различать в просветах между крышами блеск звезд в ночном небе.
   И возможно, именно из-за этой тишины, которую нарушал лишь шум их шагов, оба они помалкивали, поднимаясь по улочке к площади Вьет. И как раз на выходе к ней едва не столкнулись с застывшим в темноте мужчиной, носившим на рукаве пальто белую повязку и державшим в руках дубинку; тот, не обронив ни слова, проводил их глазами.
   Через несколько шагов Мегрэ уже приоткрывал рот, чтобы задать своему другу вопрос; но тот, угадав его реакцию, поспешил разъяснить деланным голосом:
   - Незадолго до конца рабочего дня мне позвонил комиссар. Это исподволь готовилось уже со вчерашнего дня. А нынешним утром мальчишки разбросали по почтовым ящикам приглашения. Само собрание состоялось в шесть часов и они сформировали комитет бдительности.
   И это они, естественно, не относилось к мальчишкам, а обозначало все враждебные кастовой группе элементы в городе.
   Шабо добавил:
   - Мы не можем помешать им поступать таким образом.
   Перед самым домом Верну на улице Рабле, на тротуаре, также стояли трое мужчин с повязками, наблюдая, как они подходят. Они не представляли собой патруль в точном смысле этого слова, просто стояли там, как на посту, и вполне можно было предположить, что они поджидали их, сейчас остановят и, возможно, даже помешают войти в особняк. В самом низкорослом из троих стражей Мегрэ, как ему показалось, узнал тщедушный силуэт преподавателя Шалю.
   В общем-то это впечатляло. Шабо даже заколебался, а стоит ли идти ко входу, не исключено, что он подумывал, не лучше ли пройти мимо, продолжая движение. Бунтом тут пока ещё не пахло, ни даже нарушением общественного порядка, и все же впервые они столкнулись со столь очевидным проявлением народного недовольства.
   Внешне невозмутимый, держась с большим достоинством и даже не без некоторой торжественности, следователь, все же решившись, подошел к крыльцу, поднялся по ступенькам и дернул за рукоятку молотка, возвещавшего о приходе посетителей.
   Позади них никто не перешептывался, не отпускал шуточек. Трое наблюдателей по-прежнему, не говоря ни слова, смотрели на них.
   Стук молотка отозвался где-то в глубине дома, словно эхо в церкви. И тотчас же, будто специально поджидавший их по ту сторону двери дворецкий загремел цепочками и засовами и с молчаливым полупоклоном пропустил их внутрь.
   *
   В обычных условиях такого просто не должно было быть, и Жюльен Шабо даже запнулся на пороге, возможно, уже сожалея, что пришел сюда.
   В огромном, с танцевальный зал, салоне сияла великолепный хрустальная люстра, на отдельных столиках уютно светились другие лампы, по углам и вокруг камина группировались кресла не менее, чем на сорок персон.
   Но лишь с одного из них - необъятных размеров, работы мастеров стиля Людовика XIII, - откуда-то из самой дальней глубины помещения поднялся и двинулся им навстречу с протянутой рукой Юбер Вену в венчике белокурой шелковистой шевелюры.
   - Вчера в поезде я обещал принять вас сегодня у себя дома в качестве друга. Нынешним утром я специально звонил нашему другу Шабо, дабы подстраховаться, что вы непременно придете.
   Он был одет во все черное, чем-то походившее на смокинг, на груди болтался подвешенный на ленточке монокль.
   - Моя семья спустится с минуты на минуту. Не понимаю, чего они медлят.
   При скупом освещении дорожного купе Мегрэ плохо рассмотрел своего спутника. Сейчас же Юбер Вену выглядел куда старше. Механическая, как на рессорах, жесткость походки, проявившаяся когда он пересекал салон, выдали в нем давнего артритика. Лицо оказалось одутловатым, его розовый цвет чуть ли не искусственным.
   Почему при этом комиссара осенила мысль об актере, сильно постаревшем, но все ещё силившемся играть свою роль, живущем в постоянном страхе перед перспективой того, что в один прекрасный день публика заметит, что перед ней выступает уже полутруп?
   - Надо сообщить им, что вы уже пришли.
   Он позвонил, вызвав дворецкого.
   - Ступайте узнайте готова ли мадам. Предупредите также мадемуазель Люсиль, доктора и мадам...