Сименон Жорж. Мегрэ в «Пикреттс»

   И Лоньон нерешительно добавил:
   — Вы посмотрели бы ей под платье. Удивленный, Мегрэ ждал.
   — Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.
   Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.
   — Конверта не найдется? — спросил он.
   Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.
   В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.
   В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы — значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор — яйца, масло, сельдерей и две отбивные.
   Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.
   Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.
   Много обуви, почти вся новая и на очень высоком каблуке: Арлетта или питала страсть к обуви, или не могла подобрать ничего подходящего для своих чувствительных ног.
   В сумочке — пудреница, ключи, губная помада, удостоверение личности и носовой платок без инициалов. Удостоверение личности Мегрэ положил к себе в карман. В тесных, жарко натопленных комнатах ему было не по себе. Он повернулся к Жанвье.
   — Дождись прокуратуру. Возможно, я скоро вернусь. Антропометрическая служба прибудет с минуты на минуту.
   Не найдя конверта, он сунул фотографии в карман пальто, улыбнулся Лоньону, прозванному коллегами Невезучим, и вышел на лестницу.
   Работа в доме предстоит долгая и кропотливая: опросить всех жильцов, в том числе полную женщину в бигуди, которая, видимо, проявляет интерес к происходящему на лестнице и, возможно, видела убийцу, когда он поднимался или спускался.
   Мегрэ заглянул в привратницкую и с разрешения г-жи Буэ воспользовался телефоном, стоявшим возле кровати под фотографией сержанта Буэ в форме.
   — Люкас не вернулся? — осведомился он, набрав номер уголовной полиции.
   Комиссар по удостоверению личности продиктовал дежурному установочные данные жертвы.
   — Позвони в Мулен. Постарайся выяснить, есть ли у нее родственники. Пусть разыщут людей, которые могли ее знать, сообщат родителям. Если они живы, наверняка приедут.
   Он уже шел по тротуару, направляясь к улице Пигаль, когда сзади остановилась машина. Прокуратура. Сейчас подъедут и антропометристы. Ему не хотелось быть там, где в двух маленьких комнатках толкутся двадцать человек и все еще лежит труп.
   Слева — булочная, справа — желтый фасад винной лавки. Из-за неоновой рекламы, резко выделявшейся на фоне темных зданий, «Пикреттс» ночью выглядел чем-то внушительным. Днем же пройдешь и не заметишь.
   Узенький фасад — дверь да окно; под дождем, в сине-зеленой подсветке, вывешенные фотографии казались пошлыми и сомнительными.
   Перевалило за полдень. Мегрэ удивился, увидев, что дверь открыта. Внутри горела одна лампочка, между столиками подметала пол женщина.
   — Хозяин здесь? — спросил комиссар.
   Женщина с метлой в руке спокойно взглянула на него.
   — Зачем он вам?
   — Хотелось бы переговорить.
   — Он спит. Я его жена.
   Ей было далеко за пятьдесят, скорее даже под шестьдесят. Дородная, но очень подвижная, с прекрасными каштановыми глазами на одутловатом лице.
   — Комиссар Мегрэ. Уголовная полиция. Она и глазом не моргнула.
   — Присядьте, пожалуйста.
   В полутьме зала красный цвет стен и мебельной обивки казался почти черным. Лишь у самого входа сквозь раскрытую дверь в помещение проникал дневной свет, освещал бутылки в баре.
   Зал с низким потолком был какой-то вытянутый; на узенькой эстраде — пианино и аккордеон в футляре; полутораметровые перегородки вокруг танцплощадки образовывали нечто вроде кабинетов, где посетители могли чувствовать себя более или менее изолированно.
   — Фреда будить обязательно?
   Она была в тапочках, старом платье и сером переднике, еще не умыта и не причесана.
   — Вы были здесь ночью? Она ответила просто:
   — Я слежу за туалетом и при необходимости, когда посетители хотят есть, готовлю.
   — Живете здесь же?
   — Наверху. Из кухни в квартиру ведет лестница. Но у нас дом в Буживале, мы ездим туда по выходным.
   Она не проявляла и тени беспокойства, наоборот, казалась явно заинтригованной тем, что видит перед собой столь важную шишку из полиции. Однако, привычная ко всему, терпеливо ждала.
   — Давно содержите кабаре?
   — В следующем месяце отметим одиннадцатилетие.
   — Много у вас посетителей?
   — Когда как.
   Он заметил небольшую картонку. Надпись печатными буквами гласила:
   Finish the night at «Picratt»'s, The hottest spot in Paris.
   Скромные познания в английском тем не менее помогли Мегрэ понять написанное:
   Проводите ночи в «Пикреттс», Самом волнующем уголке Парижа.
   Перевод «волнующем» был не совсем точен. Английский вариант звучал выразительнее. Скорее, самый «тепленький» уголок Парижа, если слово «тепленький» употребить в определенном смысле.
   Хозяйка смотрела на комиссара все так же спокойно.
   — Чего-нибудь выпьете?
   Она не сомневалась, что он откажется.
   — Где вы распространяете свои проспекты?
   — Раздаем портье в крупных отелях, а уж они, незаметно, — клиентам, в основном американцам. Ночью, поздно ночью, когда иностранцам начинают надоедать шумные заведения, но они не знают, куда пойти. Кузнечик — он обычно бродит поблизости — сует карточку в руки или подбрасывает в автобус, в такси. Таким образом, когда другие уже закрываются, мы только приступаем к работе. Понимаете?
   Он, разумеется, понимал. Здесь оказывались те, кто, побродив по Монмартру, но не получив желаемого, надеялся на последний шанс.
   — Большинство ваших посетителей приходят, должно быть, уже нетрезвыми?
   — Конечно.
   — А вчера ночью много было народу?
   — В понедельник-то? Почти никого.
   — Оттуда, где вы сидите, можно видеть зал?
   Она указала ему в глубине, слева от эстрады, дверь с надписью «Туалеты». На другой двери, справа, в пандан первой, надписи не было.
   — Я почти все время там. Мы, в общем-то, не готовим, но случается, посетители заказывают иногда луковый суп, гусиный паштет или холодного лангуста. Вот я и иду на кухню.
   — А в остальное время находитесь в зале?
   — Чаще всего. Наблюдаю за девочками и в подходящий момент подхожу с коробкой конфет, цветами или атласной куколкой. Да вы и сами знаете, как это делается.
   Она не собиралась лукавить. Сняв тапочку с распухшей бесформенной ноги, женщина сидела с явным облегчением на лице.
   — Что еще вы хотите узнать? Нет, я вас не тороплю, но скоро будить Фреда. Он мужчина и должен спать больше меня.
   — В котором часу вы легли?
   — Около пяти. Иногда задерживаемся и до семи.
   — А когда встали?
   — Час назад. Как раз успела подмести.
   — Ваш муж лег вместе с вами?
   — На пять минут раньше.
   — Утром он никуда не выходил?
   — Не вылезал из постели.
   Почувствовав, с какой настойчивостью комиссар расспрашивает ее о муже, она заволновалась.
   — Надеюсь, вы пришли не из-за него?
   — Нет. Меня интересуют двое мужчин, которые были здесь ночью, около двух часов, и сидели в одном из кабинетов. Не заметили?
   — Двое мужчин?
   Она окинула взглядом столики, словно пытаясь вспомнить.
   — Не скажете, где находилась Арлетта перед вторым своим выходом?
   — Сидела с молодым человеком. Я даже шепнула ей, что она напрасно теряет время.
   — Он часто приходит?
   — За последнее время я видела его раза три-четыре. Да, бывает: зайдет человек сюда и влюбится в какую-нибудь из наших девочек. А я им постоянно твержу: если подфартит, уходите, но чтобы ваши кавалеры здесь снова не появлялись. Они сидели спиной к улице в третьем от нас кабинете, в шестерке. Я наблюдала за ними со своего места. Он держал ее за руки и что-то рассказывал, млея от восторга, как, впрочем, все в таких случаях.
   — А кто был в соседнем кабинете?
   — Никого.
   — За весь вечер?
   — Это легко проверить: столы еще не протерты. Если там кто-то был, в пепельнице должны остаться окурки, а на столе — следы бокалов.
   Проверять пошел сам Мегрэ — она не шелохнулась.
   — Чисто.
   — В другие дни я не была бы столь категорична, но по понедельникам так мало народу, что мы даже подумываем вообще не открываться. Посетителей вчера набралось едва ли с дюжину, представляете? Муж вам подтвердит.
   — Вы знаете Оскара? — неожиданно спросил Мегрэ.
   Лицо ее осталось непроницаемым, но у комиссара сложилось впечатление, что откровенности в ней поубавилось.
   — Какого Оскара?
   — Пожилого, маленького, коренастого, седого.
   — Мне это ничего не говорит. Мясника зовут Оскаром, но он — высоченный брюнет с усами. Может, муж знает?
   — Будьте добры, позовите его.
   Мегрэ остался один в этом красном тоннеле, в конце которого светло-серым экраном вырисовывался прямоугольник двери, где возникали расплывчатые персонажи старого видового фильма.
   Прямо перед ним, на стене, висела фотография Арлетты в неизменном черном платье, таком облегающем, что она казалась более обнаженной, чем на непристойных снимках у него в кармане.
   Сегодня утром, в кабинете Люкаса, он едва обратил на нее внимание. Обыкновенная ночная пташка, каких множество. Но Мегрэ поразила молодость женщины, и что-то в ней насторожило его. Он все еще слышал усталый голос — такой бывает у них поутру, после вина и сигарет, — видел беспокойные глаза, вспомнил, как машинально взглянул на ее грудь, и, главное, вновь почувствовал запах женщины, запах постели, исходивший от нее.
   Ему редко приходилось встречать столь сексуальную женщину, и это контрастировало с ее встревоженным девчоночьим взглядом, а еще больше с квартиркой, где он только что побывал: навощеный паркет, шкаф со швабрами, ящик для продуктов за окном.
   — Фред сейчас спустится.
   — Вы спросили у него?
   — Только одно: видел ли он двоих мужчин. Не помнит. И даже почти уверен: за этим столиком двоих мужчин не было. Это четвертый. Мы обозначаем столики номерами. За пятым сидел американец — он выпил почти целую бутылку виски, за одиннадцатым — веселилась компания с женщинами. Дезире, официант, может вам вечером подтвердить.
   — Где он живет?
   — Где-то в пригороде. Точно не скажу. Утром уезжает домой с вокзала Сен-Лазар.
   — Кто еще у вас работает?
   — Кузнечик. Он и зазывала, и рассыльный, и проспекты при случае раздает. Еще музыканты, девочки.
   — Сколько девочек?
   — Кроме Арлетты — Бетти Брюс — акробатический танец, ее фотография слева — и Таня. До и после своего номера она играет на пианино. Больше никого. Заходят, конечно, девочки с улицы выпить стаканчик или подцепить кого-нибудь, но они чужие. Мы же — одна семья. У нас с Фредом нет амбиций — поднакопим деньжат и уедем на покой к себе, в Буживаль. А вот и он!
   Из кухни, надевая пиджак на рубашку без воротничка, вышел мужчина лет пятидесяти, невысокий, коренастый, моложавый, темноволосый, с серебристыми висками. Вероятно, он схватил первое, что попалось, поскольку к брюкам от смокинга надел шлепанцы на босу ногу. На вид спокоен, даже, пожалуй, больше, чем его жена. Разумеется, он слышал о Мегрэ, но видел его впервые и поэтому шел медленно, желая доставить себе удовольствие рассмотреть комиссара.
   — Фред Альфонси, — представился он, протягивая руку. — Моя жена вам ничего не предложила?
   Как бы для очистки совести он подошел к столику номер четыре, провел по нему рукой.
   — Вы правда ничего не хотите? Не возражаете, если Роза приготовит мне чашечку кофе?
   Отправив супругу на кухню, он сел напротив комиссара и, локти на стол, выжидательно молчал.
   — Вы уверены, что сегодня ночью за тем столиком не было посетителей?
   — Послушайте, господин Мегрэ. Я вас знаю, а вы меня — нет. Возможно, прежде чем прийти сюда, вы навели справки у своих коллег из отдела светской жизни. Вот уже несколько лет эти господа изредка заходят ко мне по долгу службы. Если они вам еще не сказали, то наверняка скажут: никогда и ничего незаконного здесь не было, а я — человек безобидный.
   Забавно было смотреть, как он — расплющенный нос и уши старого боксера — произносит эти слова.
   — Если я говорю, что за тем столиком никого не было, значит, там никого не было. Заведение у меня скромное. Нас в кабаре всего несколько человек, я же здесь постоянно — за всем глаз да глаз нужен. Могу вам точно сказать, сколько посетителей побывало у нас прошлой ночью: достаточно проверить в кассе жетоны с номерами столиков.
   — Арлетта с молодым человеком сидели за пятым столиком?
   — За шестым. Справа четные номера: второй, четвертый, шестой, восьмой, десятый, двенадцатый. Слева — нечетные.
   — А за следующим?
   — За восьмым? Около четырех утра было две пары, парижане, раньше они к нам не заходили. Видно, не знали, куда деться, но быстро поняли, что ошиблись адресом. Взяв бутылку шампанского, они ушли, а мы почти сразу закрылись.
   — Значит, ни за этим столиком, ни за другим вы не заметили двух мужчин — один пожилой, чем-то похож на вас.
   С улыбкой понимающего человека Фред Альфонси ответил:
   — Будь вы со мной откровенны, может, и я был бы вам полезен. Вам не кажется, что игра в кошки-мышки затянулась?
   — Арлетта убита.
   — Ну да?
   Он подскочил. Взволнованно крикнул в глубину зала:
   — Роза! Роза!
   — Сейчас иду.
   — Арлетта убита!
   — Да ты что!
   Она вернулась с удивительной для ее полноты быстротой.
   — Арлетта? — повторила она.
   — Задушена сегодня утром у себя на квартире, — продолжал комиссар, глядя на обоих.
   — Вот-те на! Что же за негодяй?..
   — Именно это я и хочу узнать.
   Роза высморкалась. Казалось, еще чуть-чуть — и она заплачет. Взгляд ее был прикован к фотографии на стене.
   — Как это произошло? — спросил Фред, направляясь к бару.
   Он долго выбирал бутылку, наполнил три рюмки, подал сначала жене. Старый коньяк. Ненавязчиво поставил рюмку и перед Мегрэ, тот пригубил.
   — Сегодня ночью здесь она случайно подслушала разговор двоих мужчин о какой-то графине.
   — Что за графиня?
   — Я ничего не знаю. Одного из мужчин зовут Оскаром.
   Фред ухом не повел.
   — Выйдя отсюда, Арлетта пошла в комиссариат квартала, чтобы сообщить об услышанном, а оттуда ее доставили на набережную Орфевр.
   — Поэтому ее и убили?
   — Возможно.
   — Ты видела двоих мужчин, Роза? Нет, не видела. Оба и впрямь были ошарашены и удручены.
   — Клянусь, господин комиссар, если бы двое мужчин были в «Пикреттс», я знал бы и непременно сказал вам. Нам-то чего хитрить между собой? Вы же в курсе, что представляют собой заведения вроде нашего. Сюда не ходят посмотреть необыкновенные номера или потанцевать под звуки великолепного джаза. И до изысканного салона нам далеко — вы видели рекламный проспект.
   В поисках чего-нибудь возбуждающего идут сначала в другие заведения. Тех, кому удается подцепить девицу, здесь вы не увидите. А уж те, кто не нашел что хотел, в конце концов оказываются у нас и всегда здорово навеселе.
   Я сумел столковаться со многими водителями ночных такси и неплохо им приплачиваю. Да и портье крупных гостиниц подсказывают своим клиентам, куда пойти.
   Большинство наших посетителей — иностранцы, которые надеются на что-то сногсшибательное.
   А сногсшибательное — всего лишь раздевающаяся Арлетта. На какой-то миг, пока падало платье, она оставалась голой. Чтобы избежать неприятностей, я наказал ей сбрить волосы — так вроде поприличнее. После этого мало кто не приглашал ее за свой столик.
   — У нее были мужчины? — медленно спросил Мегрэ.
   — Во всяком случае, не здесь. И не в рабочее время. Я не позволяю девочкам выходить, пока заведение открыто. Они лезут из кожи вон, чтобы подольше задержать посетителей, предлагают им выпивку и, видимо, обещают встретиться после закрытия.
   — И встречаются?
   — А как вы думали!
   — Арлетта тоже встречалась?
   — Вероятно.
   — И с молодым человеком, который был сегодня ночью?
   — Ни в коем случае. Этот молодой человек, скорее, для души. Однажды вечером он случайно зашел к нам с приятелем и влюбился в Арлетту. Потом приходил еще несколько раз, но никогда не оставался до закрытия — наверно, рано вставал на работу.
   — У нее были постоянные клиенты?
   — Постоянных у нас почти не бывает, уж вы-то должны понимать. Здесь же проходной двор. Все, конечно, одинаковые, но лица всегда другие.
   — А друзья у нее были?
   — Чего не знаю, того не знаю, — ответил он довольно холодно.
   Мегрэ неуверенно посмотрел на жену Фреда.
   — Не приходилось ли вам?..
   — Можете продолжать. Роза не ревнива, ее это уже давно не волнует. Да, приходилось, если вам так интересно.
   — У нее?
   — Я никогда не был у нее. Здесь. В кухне.
   — Он такой, — вмешалась Роза. — Зайдет на кухню — и тут же возвращается. А за ним — девица, отряхивается, словно курица.
   Она рассмеялась.
   — Вы ничего не слышали о графине?
   — О какой графине?
   — Ладно, оставим. Не дадите ли адрес Кузнечика? Как его настоящее имя?
   — Тома… Фамилии нет: он из приютских. Где ночует, не могу сказать, но днем пропадает на скачках. Скачки — его единственная страсть. Еще рюмочку?
   — Спасибо.
   — Как вы думаете, газетчики придут?
   — Возможно. Когда узнают.
   Трудно было понять, радуется Фред предстоящей рекламе или недоволен этим.
   — В любом случае я в вашем распоряжении. Пожалуй, мы все-таки откроемся сегодня вечером. Если зайдете, можете переговорить со всеми.
   Когда Мегрэ добрался до улицы Нотр-Дам-де-Лоретт, машина прокуратуры уже уехала, отъезжала и «Скорая» с телом девушки. У дома стояла кучка зевак, не столь значительная, однако, как ожидалось.
   Жанвье в привратницкой звонил по телефону. Повесив трубку, он доложил:
   — Пришло сообщение из Мулена. Леле, отец и мать, живут с сыном, банковским служащим. Их дочь, Жанна Леле, маленькая курносая брюнетка, ушла из дому три года назад и с тех пор не подает признаков жизни. Родители даже слышать о ней не хотят.
   — Приметы совпадают?
   — Ничуть. Она на пять сантиметров ниже Арлетты и вряд ли удлинила нос.
   — Что нового насчет графини?»
   — Ничего. Я опросил жильцов корпуса Б. Их довольно много. Толстая блондинка, которая видела нас на лестнице, содержит гардероб в театре. Утверждает, что совсем не интересуется происходящим в доме, но слышала, как кто-то прошел за несколько минут до девушки.
   — Значит, она слышала и как девушка поднималась? Как же она ее узнала?
   — Говорит, по шагам. На самом-то деле она все время торчит возле дверей.
   — Она видела мужчину?
   — Нет, не видела, но поднимался он медленно — или очень грузен, или сердце больное.
   — А как он спускался?
   — Нет.
   — Она уверена, что это не мог быть кто-то из жильцов с верхних этажей?
   — Она знает шаги всех жильцов. Я встретился и с соседкой Арлетты. Девушка служит в пивной, и я, должно быть, ее разбудил. Она тоже ничего не слышала.
   — Все?
   — Звонил Люкас, он на месте, ждет указаний.
   — Отпечатки есть?
   — Только наши и Арлетты. Вечером вы получите донесение.
   — Нет ли в доме мужчины по имени Оскар? — на всякий случай спросил Мегрэ у привратницы.
   — Нет, господин комиссар. Но однажды, очень давно, кто-то звонил Арлетте. Говорил мужчина, с провинциальным акцентом. Он сказал: «Будьте добры, передайте, что ее ждет Оскар, она знает где».
   — Когда это было?
   — Через месяц или два после ее переезда. Я еще удивилась, потому что за все это время ей никто не звонил.
   — Она получала письма?
   — Иногда из Брюсселя.
   — Почерк мужской?
   — Женский. И писал человек не слишком грамотный.
   Полчаса спустя Мегрэ и Жанвье, выпив по дороге по кружке в пивной «У дофины», поднимались по лестнице дома на набережной Орфевр.
   Не успел Мегрэ открыть дверь своего кабинета, как появился малыш Лапуэнт с красными глазами, лихорадочным взглядом.
   — Мне надо срочно поговорить с вами, шеф.
   Когда комиссар, повесив в шкаф шляпу и пальто, повернулся и увидел перед собой инспектора, тот, кусая губы и сжимая кулаки, готов был разрыдаться.
 
 
   Спиной к Мегрэ, почти касаясь лицом стекла, он говорил сквозь зубы:
   — Увидев Арлетту сегодня утром, я понятия не имел, зачем она здесь. По дороге на набережную Жавель бригадир Люкас ввел меня в курс дела. А вернувшись, я узнал, что она убита.
   Мегрэ, сидя за столом, медленно произнес:
   — Я забыл, что тебя зовут Альбер.
   — После всего, что она рассказала, господин Люкас не должен был отпускать ее одну, без сопровождающего.
   Он говорил как обиженный ребенок, и комиссар улыбнулся.
   — Иди-ка сюда, сядь.
   Лапуэнт медлил, словно сердился на Мегрэ. Затем скрепя сердце сел на стул у стола. Опустив голову, уставился в пол, и оба, он сам и Мегрэ, который с важным видом посасывал трубку, выглядели, как отец с сыном во время важного разговора.
   — Ты у нас недавно, но пора бы уже понять, что, если брать под надзор всех, кто приходит с заявлением, вам некогда будет ни есть, ни спать, согласен?
   — Да, шеф, но…
   — Что — но?
   — Здесь совсем другое.
   — Почему?
   — Вы хорошо знаете, что ее показания не выдумка.
   — Успокоился? Теперь рассказывай.
   — Что рассказывать?
   — Все.
   — Как я с ней познакомился?
   — Хотя бы и так. Давай с самого начала.
   — Ко мне заглянул приятель из Мелена, школьный товарищ, он изредка наезжает в Париж. Мы вышли прогуляться, сначала? с моей сестрой, а потом, проводив ее, уже вдвоем отправились на Монмартр. Вы знаете, как это бывает. Выпили по стаканчику в нескольких барах, и у последнего какой-то карлик сунул нам адресок.
   — Почему карлик?
   — Да ростом он с четырнадцатилетнего, а лицо все в морщинах, потасканное. Посмотришь — мальчишка мальчишкой. Поэтому, наверно, его и прозвали Кузнечиком. Кабаре, где мы побывали, разочаровали моего приятеля, и я решил, что «Пикреттс» как раз то, что надо.
   — Когда это было?
   Лапуэнт подумал и, не скрывая своего удивления и даже огорчения, ответил:
   — Три недели назад.
   — И в «Пикреттс» ты познакомился с Арлеттой?
   — Она сама подсела к нам. Приятель — у него нет большого опыта — принял ее за потаскушку. Потом, уже на улице, мы с ним поссорились.
   — Из-за нее?
   — Да. Я понял, что она не такая, как другие.
   Мегрэ, старательно прочищая трубку, слушал с серьезным видом.
   — И на следующую ночь ты пришел снова?
   — Я хотел извиниться за приятеля.
   — Что же такого он сделал?
   — Предложил ей переспать за деньги.
   — Она отказалась?
   — Конечно. Я пришел довольно рано, уверенный, что еще никого нет, и она согласилась выпить со мной стаканчик.
   — Стаканчик или бутылку?
   — Бутылку. Хозяин не разрешает им сидеть с посетителями, если те не заказывают бутылку. И только шампанского.
   — Понятно.
   — Я знаю, что вы думаете. Она о чем-то умолчала и была убита.
   — Она не говорила, что ей грозит опасность?
   — Прямо не говорила, но я догадывался, что у нее в жизни не все гладко.
   — Например?
   — Трудно объяснить, да мне и не поверят — ведь я любил ее.
   Последние слова он произнес тихо, подняв голову и глядя комиссару в глаза, полный решимости дать отпор, если тот станет иронизировать.
   — Я хотел, чтобы она изменила образ жизни.
   — Жениться на ней? Смущенный, Лапуэнт молчал.
   — Я не думал об этом, но, конечно, не женился бы сразу.
   — Тебе не нравилось, что она выставляется голой?
   — Уверен, она и сама страдала.
   — Это она сказала?
   — Все не так просто, шеф. Конечно, вы многое видите иначе. Но я тоже знаю женщин из подобных заведений. Сразу трудно понять, что у них на уме, поскольку они пьют. На самом-то деле они не пьют, не так ли? Они только притворяются, раззадоривая посетителей. Им же вместо ликера подают какой-нибудь сироп. Верно?
   — Почти всегда.
   — А вот Арлетта пила по потребности, и чуть ли не каждый вечер. Да так, что хозяин, мсье Фред, проверял перед ее выступлением, держится ли она на ногах.
   Лапуэнт настолько проникся духом «Пикреттс», что называл хозяина «мсье Фред», как, без сомнения, все в кабаре.
   — Ты никогда не оставался до утра?
   — Она не хотела.
   — Почему?
   — Я признался, что мне рано вставать на работу.
   — А где работаешь, сказал? Он снова покраснел.
   — Нет. Сказал только, что живу с сестрой, и Арлетта заставляла меня уходить. Денег я ей никогда не давал, да она и не взяла бы. Она даже не разрешала брать больше одной бутылки, а шампанское выбирала самое дешевое.
   — Думаешь, влюбилась?
   — Прошлой ночью я был в этом уверен.
   — Почему? О чем вы говорили?
   — Все об одном и том же — о нас двоих.
   — Она рассказывала о себе, о своей семье?