Сименон Жорж. Мегрэ в «Пикреттс»

   — Не сразу. Она возникла позже, но теперь я почти уверена: это был он.
   — Где находится кафе вашего брата?
   — На улице Коленкура.
   — А бывшего слугу мы встретили, видимо, на улице Монмартр?
   — Как раз на углу площади Клиши.
   — Опишите его поподробнее.
   — Не люблю тех, кто стучит.
   — Предпочитаете оставить убийцу на свободе?
   — Если он убил только графиню, беда невелика.
   — Если графиню убил он, значит, за ним по крайней мере еще одно убийство и нет никакой гарантии, что оно последнее.
   Розали пожала плечами.
   — Тем хуже для него, правда? Невысокий, скорее даже маленький. Его это страшно бесило, и, чтобы казаться выше, он, словно женщина, носил туфли на высоком каблуке. Я над ним подшучивала, а он смотрел на меня недобрым взглядом, но ни слова не говорил.
   — Он что, молчун?
   — Скрытный был человек, никогда не скажет, что делает или что думает. Яркий брюнет. Низко, чуть не от бровей, густые жесткие волосы. Брови черные, густые. Некоторые женщины, правда не я, считали, что у него неотразимый взгляд. Пристальный взгляд, полный самодовольства, уверенности, что он — пуп земли, а все остальные, простите, — дерьмо.
   — Ничего. Продолжайте.
   Теперь, когда Розали разошлась, все ее сомнения рассеялись. Она ни разу не присела, расхаживала по кухне, где вкусно пахло, и, казалось, жонглировала кастрюлями и прочей утварью, время от времени поглядывая на электрические часы.
   — Антуанетта, пройдя через его руки, потеряла голову. Мария тоже.
   — Вы говорите о горничной и служанке?
   — Да. И другие, работавшие до них. Прислуга в этом доме не задерживалась. Никто не знал, кто командует — старик или графиня. Понимаете, что я имею в виду? Оскар никогда ни за кем не бегал, как вы изволили выразиться. Увидев новую служанку, он просто смотрел на нее так, словно она принадлежит ему.
   А потом, в первый же вечер, поднимался к ней в комнату, как будто все решено заранее.
   Бывают — и часто — такие, кто считает, что перед ними не устоять.
   Сколько слез пролила Антуанетта!
   — Почему?
   — Она действительно влюбилась в него и надеялась, что он на ней женится. Но, получив свое, он молча ушел. На следующий день она его больше не интересовала. Ни доброго слова, ни ласки, пока кровь снова не заиграет! Вот тогда он поднимался опять.
   А женщин у него было сколько душе угодно, и не только служанок.
   — Как вы думаете, он спал с хозяйкой?
   — Не прошло и двух дней после смерти графа.
   — Откуда вы знаете?
   — Он выходил из ее комнаты в шесть утра, я видела. Это еще одна из причин моего увольнения. Когда слуги спят с хозяевами — конец всему.
   — А он вел себя как хозяин?
   — Что хотел, то и делал. Стало ясно: управы на него нет.
   — Вам никогда не приходила мысль, что графа убили?
   — Меня это не касается.
   — Но вы думали так?
   — А разве полиция думала иначе? Зачем же тогда нас допрашивали?
   — Оскар мог это сделать?
   — Не утверждаю. Могла и она.
   — Потом вы работали в Ницце?
   — В Ницце и в Монте-Карло. Мне нравится климат Юга, и в Париже я оказалась случайно, из-за хозяев.
   — С тех пор вы ничего не знаете о графине?
   — Видела ее несколько раз на улице, но мы ходим в разные места.
   — А Оскара?
   — На Юге я его никогда не встречала. Вряд ли он остался на Лазурном берегу.
   — Но вы сказали, что несколько недель назад столкнулись с ним. Какой он?
   — Сразу видно, человек из полиции. Неужели вы думаете, что, случайно встретив кого-нибудь на улице, у тебя только и забот приметы запоминать?
   — Он постарел?
   — Как и я. На пятнадцать лет.
   — Значит, теперь ему под пятьдесят?
   — Я старше его лет на десять. Поработаю еще годика три-четыре и заберусь к себе — я купила небольшой домик в Канне^[2]. А готовить буду самую малость: яичницу да отбивную.
   — Не припомните, как он был одет?
   — На площади Клиши?
   — Да.
   — По-моему, в чем-то темном. Не в черном, нет, а в темном. Теплое пальто, перчатки. Да, перчатки я приметила. Шикарный тип.
   — А волосы?
   — Кто же разгуливает зимой со шляпой в руках?
   — Виски поседели?
   — Пожалуй. Но меня поразило другое.
   — Что именно?
   — Он растолстел. Оскар и раньше-то не был худеньким и нарочно разгуливал полуголым, выставляя напоказ свои мускулы, — красовался перед женщинами. Глядя на него одетого, никому и в голову не приходило, что он такой сильный. Теперь же, если это, конечно, Оскар, он стал похож на быка. Шея толстая, короткая.
   — Вам ничего не известно об Антуанетте?
   — Она скоро умерла.
   — От чего?
   — Выкидыш. Во всяком случая, так мне сказали.
   — А Мария Пинако?
   — Что с ней сейчас, не знаю. Последний раз я видела ее в Ницце, на бульваре Альберта Первого. Уличная девка.
   — Давно это было?
   — Года два назад. Может, чуть больше. И только теперь она полюбопытствовала:
   — Как убили графиню?
   — Задушили.
   Она промолчала, но всем своим видом подчеркнула, что способ убийства соответствует характеру Оскара.
   — А кто второй?
   — Девушка, которую вы, вероятно, не знаете: ей всего двадцать.
   — Вот спасибо, не дали забыть, что я старуха.
   — Я хотел сказать совсем другое. Девушка из Лизьё, и нет даже намека о ее пребывании на Юге. Известно лишь одно: она ездила в Ла-Бурбуль.
   — Неподалеку от Мон-Дор?
   — Да, в Оверни.
   Кухарка посмотрела на Мегрэ — мысли ее были далеко.
   — Раз уж я разболталась… — тихо начала она. — Оскар из Оверни. Откуда точно — не знаю, но говорил он с сильным акцентом, и я, чтобы позлить, называла его угольщиком^[3]. Он в лице менялся. Ну а теперь, коли не возражаете, давайте закругляться: через полчаса подавать на стол — дел невпроворот.
   — Я, может быть, еще зайду.
   — Если только будете не менее любезны, чем сегодня. Как вас зовут?
   — Мегрэ.
   Комиссар заметил, что девчушка, которая, видимо, читала газеты, чуть не подскочила. Кухарка же явно о нем никогда не слышала.
   — Нетрудно запомнить. И потом, вы толстый. Ну а чтобы покончить с Оскаром, добавлю: сейчас он примерно вашей комплекции, ростом, правда, поменьше. Представляете?
   — Благодарю вас.
   — Не за что. Только если арестуете его, не вызывайте меня свидетелем. Хозяева этого не любят. Да и адвокаты своими вопросами лишь на смех выставляют. Я однажды столкнулась с этим и дала себе слово не повторять опыт. Так что на меня не рассчитывайте.
   Она спокойно закрыла за ним дверь. Комиссару пришлось пройти по всей авеню, прежде чем удалось поймать такси. Но вместо набережной Орфевр он отправился домой пообедать и в уголовную полицию вернулся в половине третьего. Снег уже не шел, на улице лежал лишь тонкий слой черной скользкой грязи.
   Когда Мегрэ открыл дверь комнатушки, дым в ней стоял столбом, а пепельница была полна окурков — все Торранс, потому что Филипп не курил. На подносе остатки бутербродов, пять пустых кружек.
   — Выйди на минутку. Оказавшись в соседнем кабинете, Торранс вытер пот, глубоко вздохнул:
   — Этот парень меня доконал. Сонный как муха — не расшевелить. Дважды он чуть было не заговорил, а ему, уверен, есть что сказать. Казалось, вот-вот перестанет упорствовать, запросит пощады. И вдруг, в последний момент, опять двадцать пять — клянется, что ничего не знает. Я уже на пределе. Пришлось дать ему оплеуху. И что бы вы думали?
   Мегрэ молчал.
   — Он схватился за щеку и начал скулить, словно имел дело с таким же недоноском:
   «Вы злой!»
   Вряд ли стоит применять силу, его это только возбуждает, могу поспорить.
   Мегрэ не удержался от улыбки.
   — Продолжать?
   — Давай. Испробуем нечто другое. Он ел?
   — Умял бутерброд — пальчик отставил в сторону. Парню явно не хватает отравы. Может, пообещать ему, вдруг расколется? В отделе по борьбе с наркотиками ничего нет?
   — Я поговорю с шефом. А пока никакой самодеятельности. Продолжай его потрошить.
   Торранс обвел взглядом знакомую обстановку, глубоко вздохнул и снова нырнул в угнетающую атмосферу комнатушки.
   — Что нового, Лапуэнт?
   Лапуэнт с самого утра не отходил от телефона, довольствуясь, как и Торранс, бутербродами с пивом.
   — Дюжина Бонвуазенов, но ни одного Оскара.
   — Свяжись-ка с Ла-Бурбулем. Может, тебе больше повезет.
   — Вы нащупали след?
   — Надеюсь.
   — Кухарка?
   — Кажется, она недавно столкнулась с ним в Париже, и что самое интересное — на Монмартре.
   — При чем же здесь Ла-Бурбуль?
   — Во-первых, Оскар из Оверни. Во-вторых, пять лет назад там, по всей вероятности, у Арлетты произошла важная встреча.
   Сам Мегрэ не особенно этому верил.
   — От Лоньона ничего?
   Он позвонил в комиссариат на улице Ларошфуко, но инспектор Лоньон забегал туда лишь на минутку.
   — Он сказал, что работает с вами и сегодня не придет.
   С четверть часа Мегрэ, покуривая трубку, ходил по кабинету из угла в угол, затем, приняв решение, отправился к начальнику уголовной полиции.
   — Что случилось, Мегрэ? Утром вас не было на докладе.
   — Проспал, — откровенно признался комиссар.
   — Вы видели последние газеты? Мегрэ отмахнулся — мол, это его нисколько не интересует.
   — Они спрашивают, будут ли новые жертвы.
   — Не думаю.
   — Почему?
   — Потому что графиню и Арлетту убил вовсе не маньяк, а человек, который прекрасно знает что делает.
   — Личность установили?
   — Пожалуй, да.
   — Вы намерены арестовать его сегодня?
   — Сначала надо выяснить, где он обитает, а у меня ни малейшего представления. Скорее всего, на Монмартре. Следующая жертва возможна только в одном случае.
   — В каком же?
   — Если Арлетта слишком откровенничала, например с кем-то из подружек в «Пикреттс», с Бетти или Таней.
   — Вы их допрашивали?
   — Обе молчат. Фред, хозяин, молчит. Кузнечик молчит. И этот грязный педераст Филипп тоже молчит, хотя с ним бьются с самого утра. А он что-то знает, руку дам на отсечение. Филипп часто встречался с графиней. Она давала ему морфий.
   — А сама где брала?
   — У врача.
   — Его арестовали?
   — Пока нет. Пусть этим занимается отдел по борьбе с наркотиками. Меня же волнует другое — рискнуть или нет.
   — В каком смысле?
   — В смысле нового преступления. И здесь я хотел бы посоветоваться с вами. Не сомневаюсь, что, продолжая следствие обычными методами, мы в конце концов выйдем на так называемого Бонвуазена, который почти наверняка является убийцей обеих женщин. Но на это могут уйти дни, даже недели. Более того, здесь дело случая. Оскар же, если я не ошибаюсь, человек хитрый. И прежде чем мы наденем на него наручники, он уберет еще одного, а то и несколько человек, которые много знают.
   — На какой же риск вы хотите пойти?
   — Я не сказал, что хочу. Шеф улыбнулся.
   — Поясните.
   — Поскольку — а я в этом убежден — Филипп что-то знает, Оскар сейчас весьма встревожен. Хорошо бы сообщить в газетах, что после длительного безрезультатного допроса Филиппа отпустили.
   — Кажется, начинаю понимать.
   — Первая версия: Филипп сразу же мчится к Оскару — маловероятно. Если, конечно, у него нет другой возможности раздобыть наркотики, которые ему крайне необходимы.
   — А другая версия? Шеф уже догадался.
   — Вы и сами поняли. Нельзя доверяться наркоману. Филипп пока еще ничего не сказал, но где гарантия, что он и дальше будет молчать? Оскар это знает.
   — И постарается его убрать.
   — Вот именно! Я не хотел рисковать, не поговорив с вами.
   — Вы сможете предотвратить преступление?
   — Приму все меры предосторожности. У Бонвуазена нет револьвера: много шуму, его он, по-моему, не любит.
   — Когда вы собираетесь отпустить свидетеля?
   — Вечером, как стемнеет. Легче установить скрытое наблюдение. Я пошлю за ним столько людей, сколько потребуется. В конце концов, если случится несчастье, — невелика потеря.
   — Хотелось бы обойтись без этого.
   — Мне тоже. Они помолчали.
   — Решайте сами, Мегрэ, — вздохнул начальник уголовной полиции. — Желаю удачи.
   — Вы оказались правы, шеф.
   — Докладывай.
   Лапуэнту так нравилось играть значительную роль в расследовании, что он почти забыл о смерти Арлетты.
   — Ответ пришел моментально. Оскар Бонвуазен — уроженец Мон-Дора. Его отец — портье гостиницы, мать — горничная. Карьеру начал рассыльным. Потом уехал и вернулся лет десять назад, купив шале, но не в самом Мои-Доре, а рядышком, в Ла-Бурбуле.
   — Он там живет постоянно?
   — Нет. Только летом, иногда несколько дней зимой.
   — Женат?
   — Холостяк. У него еще мать жива.
   — Она живет с сыном в шале?
   — Нет. У нее своя квартирка в городе, но он, кажется, ей помогает. И вообще, Оскар создает впечатление человека состоятельного, у которого солидное дело в Париже.
   — Приметы?
   — Совпадают.
   — Не возьмешься за одно серьезное поручение?
   — О чем вы говорите, шеф!
   — Даже если задание опасное и чрезвычайно ответственное?
   Охваченный, видимо, порывом горячей любви к Арлетте, Лапуэнт с пафосом произнес:
   — Мне безразлично, убьют меня или нет.
   — Не об этом речь. Важно не допустить убийства кое-кого другого. Поэтому крайне необходимо не выдать, что ты — полицейский.
   — Думаете, я сумею?
   — Сходи в гардеробную. Подбери что-нибудь из одежды профессионального безработного, который ищет работу в надежде ее не найти. Надень кепи, а не шляпу. Пивное, ничего лишнего.
   Вернулся Жанвье, и комиссар проинструктировал его примерно так же.
   — Оденься под служащего, возвращающегося домой.
   Он отобрал еще двоих инспекторов, которых Филипп раньше не видел, а потом, собрав всех четверых в своем кабинете перед планом Монмартра, объяснил им задачу.
   День быстро подходил к концу. На Набережной и на бульваре Сен-Мишель зажглись огни.
   Мегрэ хотел дождаться темноты, но на пустынных улицах преследование Филиппа усложнилось бы, рискуя вызвать у парня подозрения и — главное — вспугнуть Бонвуазена.
   — Торранс, на минутку.
   Тот взорвался:
   — Все, хватит! Меня тошнит от него. Пусть им занимается кто-нибудь другой, кому нравится, но я…
   — Минут через пять заканчивай.
   — Что, отпускаем?
   — Как только выйдут вечерние газеты.
   — А какая связь между ним и газетами?
   — Они сообщат, что его безрезультатно допрашивали несколько часов подряд.
   — Понял.
   — Потряси его еще немного, а потом верни манатки и гони в три шеи да накажи вести себя хорошо.
   — Иглу тоже отдать?
   — И иглу, и деньги.
   Торранс взглянул на присутствующих.
   — Уж не потому ли они вырядились как на карнавал?
   Один из инспекторов взял такси и устроился в нем неподалеку от входа в уголовную полицию. Другие заняли свои места в стратегических пунктах.
   Мегрэ в это время успел связаться с отделом по борьбе с наркотиками и с комиссариатом на улице Ларошфуко.
   Из комнатушки, дверь которой оставалась приоткрытой, доносился громовой голос Торранса — тот с наслаждением бросал в лицо Филиппу все, что о нем думал.
   — Я тебя даже пальцем не трону, чтобы не доводить до экстаза, понял? После тебя кабинет придется дезинфицировать. Давай одевайся.
   — Вы меня отпускаете?
   — Ты нам всем глаза намозолил. Надоел до ужаса. Собирай причиндалы и катись отсюда, дерьмо!
   — А зачем толкаться-то?
   — Я тебя не толкаю.
   — И что толку кричать?
   — Пошел вон!
   — Ухожу, ухожу… Благодарю вас.
   Дверь распахнулась и с грохотом закрылась снова. Коридор уголовной полиции был пуст. Только в плохо освещенной приемной ожидали два-три человека.
   Фигура Филиппа, словно насекомое в поисках выхода, вырисовывалась в длинном пыльном коридоре.
   Сквозь узенькую щель в дверях Мегрэ наблюдал за парнем до тех пор, пока тот не вышел на лестничную площадку.
   И все-таки душа у комиссара была не на месте. Он закрыл дверь, повернулся к Торрансу, который расслаблялся, словно актер после спектакля. Торранс заметил, что комиссар озабочен, взволнован.
   — Думаете, клюнет?
   — Надеюсь, хотя кто его знает.
   — Первым делом он бросится доставать морфий.
   — Разумеется.
   — Вы знаете куда?
   — К доктору Блоку.
   — И тот даст?
   — Я запретил доктору давать Филиппу наркотики, вряд ли он посмеет не подчиниться.
   — А потом?
   — Увидим. Я буду на Монмартре. Наши в курсе, где меня искать. Ты останешься здесь. В случае чего звони в «Пикреттс».
   — Иначе говоря, мне снова жевать бутерброды. Ну да ладно. По крайней мере не в компании с гомиком.
   Мегрэ надел пальто и шляпу, выбрал на письменном столе две трубки, сунул в карман.
   Прежде чем взять такси и отправиться на Пигаль, он зашел в «Дофину» пропустить рюмочку коньяка. Головная боль утихла, но он уже знал, что завтра утром все повторится снова.
 
 
   С фасада наконец-то сняли фотографии Арлетты. Вместо нее взяли другую девушку, которая должна была исполнять тот же номер, и, вероятно, в том же самом платье, что ее предшественница. Однако Бетти не ошиблась: роль оказалась трудной; девица была совсем юная, в теле и, в общем-то, миленькая, но даже на фотографии, где она раздевалась, выглядела вызывающе вульгарно, напоминая непристойные открытки или же плохо выполненные обнаженные натуры на палатках ярмарочных балаганов.
   Мегрэ толкнул дверь. Одна лампа горела в баре, вторая — в другом конце длинного темного зала. И там, в глубине, Фред, в белом свитере с подвернутым воротником, в больших черепаховых очках, читал вечернюю газету.
   Их квартирка была настолько тесной, что днем. Альфонси использовали кабаре и как столовую, и как гостиную. Вечером же, во время аперитива, сюда на стаканчик изредка заглядывали и посетители, ставшие уже друзьями.
   Поверх очков Фред смотрел на Мегрэ, однако не встал при его приближении, а лишь протянул свою огромную лапу и знаком предложил сесть.
   — Я вас ждал, — сказал он.
   Он не объяснил почему, а Мегрэ не настаивал. Фред дочитал сообщение о расследовании, снял очки, спросил:
   — Что-нибудь выпьете? Коньяк?
   Он ушел и вернулся с двумя рюмками коньяка. Глубоко вздохнув, сел с довольным видом человека, находящегося у себя дома. Наверху раздавались чьи-то шаги.
   — Ваша жена? — поинтересовался комиссар.
   — Да, обучает новенькую.
   Мегрэ представил себе, как толстая Роза дает уроки танца с эротическим раздеванием, но остался серьезен.
   — Вас это не занимает? — спросил он Фреда.
   Тот пожал плечами.
   — Малышка хороша. Груди у нее получше, чем у Арлетты, да и кожа посвежее. Но не то.
   — Зачем вы пытались уверить меня, что ваши отношения с Арлеттой ограничивались только встречами на кухне?
   Фред ничуть не смутился.
   — Ходили по меблирашкам? Вынужден был, из-за жены. Не хотелось ее огорчать. Она все время боится, что когда-нибудь я променяю ее на молоденькую и брошу.
   — А вы бросили бы ее ради Арлетты?
   Фред посмотрел Мегрэ прямо в глаза.
   — Если бы Арлетта согласилась, да.
   — Вы влюбились в нее?
   — Называйте как хотите. У меня были сотни женщин, возможно, тысячи — никогда не считал, но другой такой я не встречал.
   — Вы не предлагали ей сойтись с вами?
   — Намекнул, что ничего не имею против и что она от этого только выиграет.
   — Она отказалась?
   Фред вздохнул, посмотрел коньяк на свет, пригубил.
   — Не откажись она, наверно, осталась бы жива. Вы ведь знаете не хуже меня, что у нее кто-то был. Но вот чем он ее держал, я еще не выяснил.
   — А пытались?
   — Иногда я следил за ней.
   — Ну и как?
   — Она оказалась хитрее меня. Что за игру вы затеяли с гомиком?
   — Вы знаете Филиппа?
   — Филиппа — нет, но вообще-то знаком с этой публикой. Время от времени они заглядывают в «Пикреттс», только я предпочитаю не иметь с ними дела. Думаете, получится?
   Теперь молчанием ответил Мегрэ. Фред, без сомнения, понял: оба они в какой-то степени принадлежали к одному кругу и по большому счету занимались одним и тем же, правда по-разному и с разными целями.
   — Кое-что об Арлетте вы мне так и не сказали, — мягко упрекнул комиссар.
   Легкая улыбка тронула губы Фреда.
   — Догадались?
   — В определенном смысле.
   — Что ж, воспользуемся отсутствием моей жены. Жаль, конечно, малышку, но я не хотел много говорить о ней при Розе. Я, между нами, вряд ли бы бросил ее. Мы настолько привыкли друг к другу, что мне без нее не обойтись. Уйди я даже с Арлеттой, все равно рано или поздно вернулся бы.
   В туалетной комнате, где перед кабинками стоял телефон, раздался звонок, Мегрэ поднялся:
   — Это меня.
   Он не ошибся. Звонил Лапуэнт.
   — Вы были правы, шеф. Он сразу же на автобусе отправился к доктору Блоку. Вышел от него через несколько минут еще бледнее, чем раньше. Сейчас идет к площади Бланш.
   — Все в порядке?
   — В порядке. Не волнуйтесь.
   Мегрэ снова сел за столик. Фред ни о чем не спрашивал.
   — Вы рассказывали об Арлетте.
   — Я догадывался, что она из хорошей семьи, а из дома сбежала по дурости. Правда, Роза первой подметила кое-какие детали, на которые я не обращал внимания. Подозревал я и то, что она моложе, чем утверждает. Наверняка поменялась документами с одной из подружек.
   Фред говорил медленно, словно получал удовольствие от приятных воспоминаний. Перед ними тоннелем вытягивалось погруженное во тьму кабаре, где в самом конце, возле двери, блестело под лампой красное дерево бара.
   — Постарайтесь понять то, что я скажу. Есть девушки, у которых в крови страсть к разным любовным штучкам. Мне попадались такие девственницы — ни одной профессионалке не угнаться. Арлетта совсем другое.
   Не знаю, кто был у нее первым, но перед ним я снимаю шляпу. У меня в этом деле богатый опыт, и уж если я говорю, что никогда не встречал подобной женщины, можете не сомневаться.
   Тот парень обучил ее всему. Он показал ей такие трюки — я диву давался. Это в моем-то возрасте да при моей жизни, представляете! Дух захватывало.
   И она все проделывала с удовольствием, даю голову на отсечение! Как в постели с первым встречным, так и здесь, в своем номере, который вы, к сожалению, не видели.
   Я знавал чудачек лет под сорок — их забавляло возбуждать мужчин. Знавал девчонок, играющих с огнем. Но такой, как она, — никогда. Никогда такой азартной.
   Я плохо объяснил, понимаю, хотя это вряд ли можно объяснить.
   Вы расспрашивали меня о каком-то Оскаре. Не знаю, кто он, да и существует ли вообще. Но, уверен, Арлетта была в чьих-то руках, и держали ее крепко.
   Видимо, ей просто все надоело — вот она и предала.
   — Когда в четыре утра Арлетта появилась в комиссариате на улице Ларошфуко, она уже знала, что преступление будет совершено и жертвой станет графиня.
   — Но почему она заявила, что услышала об этом в «Пикреттс», из разговора двух мужчин?
   — Пьяна была, потому, может, и решилась на этот шаг.
   — Или набралась для храбрости.
   — Я все думаю, — задумчиво сказал Мегрэ, — об их отношениях с Альбером…
   — Кстати, это же один из ваших инспекторов.
   — Понятия не имел. Он ведь действительно влюбился.
   — Да я уж заметил.
   — В каждой женщине есть что-то романтическое. Он уговаривал ее изменить жизнь, и Арлетта, если бы захотела, могла выйти за него замуж.
   — Вам не кажется, что потому она и охладела к Оскару?
   — Во всяком случае, взбунтовалась и отправилась в комиссариат. Но рассказала не все — оставила ему шанс выкрутиться, сообщила только имя да кое-какие приметы.
   — В общем-то, подло, не находите?
   — Уже в полиции она, видимо, пожалела о своем поступке. Ее задержали, чего она никак не ожидала, доставили на набережную Орфевр. Пока суд да дело, она успела протрезветь, стала путаться в показаниях и в конце концов заявила, что все выдумала.
   — Чисто по-женски, — согласился Фред. — Меня удивляет другое: кто предупредил этого типа? Ведь он оказался в квартире на Нотр-Дам-де-Лоретт раньше нее.
   Мегрэ, разглядывая трубку, молчал.
   — Могу поспорить, — продолжал Фред, — что вы вообразили, будто я все знал, но ничего не хотел говорить.
   — Пожалуй.
   — И даже одно время подозревали меня. Мегрэ улыбнулся.
   — Я тут подумал, — добавил хозяин «Пикреттс», — а не нарочно ли малышка сообщила приметы, схожие с моими, а человек-то совсем другой?
   — Нет, все совпадает.
   — Вы знаете кто?
   — Его зовут Оскар Бонвуазен.
   Фред и ухом не повел — это имя ничего ему не говорило.
   — Силен! — обронил он наконец. — Кто бы он ни был, снимаю перед ним шляпу. Мне казалось, уж я-то знаю Монмартр. Толковали мы тут с Кузнечиком, который шныряет по всем закоулкам. Арлетта работала у нас два года. Жила она неподалеку. Из любопытства, не скрываю, я иногда следил за ней. Вы не находите странным, что об этом типе ничего не известно?
   Фред щелкнул по лежавшей на столе газете.
   — Он бывал у сумасшедшей старухи графини, а женщины вроде нее не остаются незамеченными. Они — часть другого мира, где все, в общем-то, знакомы. Однако ваши люди, по-моему, знают не больше меня. Был тут недавно Лоньон, выспрашивал, да ушел ни с чем.
   Опять зазвонил телефон.
   — Это вы, шеф? Я на бульваре Клиши. Филипп только что заходил в пивную на углу улицы Лепик, осмотрел зал, словно искал кого-то. С виду разочарован. Рядом еще одна забегаловка, и он стал туда заглядывать через стекло. Затем вошел — и прямиком в туалет. Жанвье потом переговорил с хозяйкой. Парень интересовался, нет ли ему чего от Бернара.