Для этого прибегают к услугам специалистов, так называемых профессиональных убийц, которые по примеру официальных палачей имеют помощников и работают по определенным расценкам.
   В Европе, бывает, тоже прибегают к их помощи: профессиональными убийцами была, например, легендарная «банда поляков», руководители которой закончили жизнь на эшафоте; они не раз работали по заданию преступников более высокого ранга; у последних отнюдь не было желания пачкать в крови собственные руки.
   Обо всем этом думал Мегрэ, пока спускался по лестнице, направляясь к администраторам «Мажестика».
   – С кем соединяют постояльца, если он звонит, чтобы ему принесли еду в номер? – полюбопытствовал он.
   – Со специальным официантом, обслуживающим номера.
   – Ночью тоже?
   – Простите, после девяти вечера этим занимается ночной дежурный.
   – Где он находится?
   – В полуподвальном этаже.
   – Распорядитесь проводить меня туда.
   И вот комиссар снова очутился в нижних помещениях этого роскошного улья, выстроенного для тысячи – не больше – клиентов. Дежурного он застал сидящим перед коммутатором в помещении, которое соединялось с кухнями. Перед ним лежала книга записей. Было время затишья.
   – Звонил ли вам бригадир Торранс примерно между девятью вечера и двумя часами ночи?
   – Торранс?
   – Это полицейский агент, что занимает голубой кабинет рядом с номером три, – перевел свой вопрос Мегрэ на профессиональный язык администрации отеля.
   – Нет, не звонил.
   – И никто не поднимался наверх?
   Ход мыслей был предельно прост. На Торранса напали в самой комнате, следовательно, кто-то в нее входил. Чтобы прижать к лицу жертвы повязку, убийца должен был находиться позади. И его присутствие не вызвало у Торранса никаких подозрений.
   Таким человеком мог быть только кто-то из обслуживающего персонала отеля – его либо мог вызвать сам Торранс, либо он пришел по собственному почину убрать посуду.
   Мегрэ, не выказывая никакой заинтересованности, сформулировал свой вопрос по-другому:
   – Кто из обслуживающего персонала ушел с работы раньше времени?
   Дежурный не скрыл удивления.
   – Как вы об этом узнали? Это произошло случайно. Пепито позвонили и сказали, что брат его заболел.
   – В котором часу?
   – Приблизительно часов в десять.
   – Где он был в это время?
   – Наверху.
   – По какому аппарату ему сообщили о заболевшем брате?
   Пришлось звонить на центральный телефонный коммутатор гостиницы. Там утверждали, что никто ничего Пепито не передавал.
   События разворачивались быстро. Но Мегрэ был по-прежнему хмур и невозмутим.
   – Где его карточка? Она должна у вас быть.
   – Настоящей карточки на него нет. По крайней мере, их не заводят на тех, кто работает в зале: там люди часто меняются.
   Пришлось идти в канцелярию, где в это время никого не было. Тем не менее Мегрэ заставил поднять регистрационные книги, где и нашел, что искал: «Пепито Морето, улица Батиньоль, 3, гостиница „Босежур“. Поселился…»
   – Соедините меня с гостиницей «Босежур».
   Между тем, расспрашивая другого служащего отеля, Мегрэ выяснил, что Пепито Морето поступил в «Мажестик» по рекомендации одного из официантов, итальянца по происхождению, и произошло это за три дня до приезда четы Мортимер Ливингстон. По службе на него не было никаких нареканий. Его сначала прикрепили к залу, но потом, по его просьбе, перевели на номера.
   Наконец Мегрэ соединили с гостиницей «Босежур».
   – Алло!.. Позовите, пожалуйста, Пепито Морето… Алло?
   Что вы сказали?.. С багажом?.. В три часа ночи?.. Благодарю… Алло! Еще один вопрос. Корреспонденцию он получал на адрес гостиницы? Никаких писем не было?.. Благодарю, все.
   И Мегрэ с тем же противоестественным спокойствием опустил трубку на рычаг.
   – Который час? – поинтересовался он.
   – Десять минут шестого…
   Мегрэ дал шоферу адрес «Пиквикс-бара».
   – Вы в курсе, что они закрываются в четыре?
   – Неважно.
   Машина остановилась напротив бара-кабаре, на окнах которого были уже опущены металлические жалюзи. Из-под двери пробивалась тоненькая полоска света. Мегрэ знал, что обычно в таких ночных заведениях обслуживающий персонал, насчитывающий до сорока и более человек, имеет привычку ужинать перед уходом.
   Ужинают в зале, откуда только что ушли последние посетители, причем уборщицы уже берутся за работу.
   Тем не менее в «Пиквикс-бар» Мегрэ не пошел. Повернувшись спиной к кабаре, он направился к табачной лавчонке-бару на углу улицы Фонтен. В такие лавочки служащие ночных заведений обычно заглядывают в перерыве между танцами или после них.
   Бистро было еще открыто. Когда Мегрэ вошел, трое мужчин, облокотившись о стойку, разговаривали о своих делах за чашкой кофе, сдобренного спиртным.
   – Пепито нет?
   – Давно ушел, – ответил хозяин.
   Комиссар заметил, что один из посетителей, который, по всей видимости, узнал его, сделал хозяину знак молчать.
   – Мы с ним условились встретиться в два, – пояснил Мегрэ.
   – Он был здесь.
   – Знаю… Я попросил танцора из заведения напротив передать ему пару слов.
   – Жозе?
   – Да. Он должен был предупредить Пепито, что я занят.
   – Жозе действительно заходил. По-моему, они разговаривали.
   Посетитель, который делал знаки хозяину, забарабанил кончиками пальцев по стойке. Он побледнел от бешенства: этих нескольких фраз, оброненных в бистро, вполне могло хватить, чтобы восстановить ход событий.
   В десять вечера или чуть раньше Пепито убивает Торранса в отеле «Мажестик».
   Судя по всему, у него были подробные инструкции, потому что он тотчас уходит с работы, заявив, что его вызвали к брату, отправляется в бар на углу улицы Фонтен и тут ждет.
   Несколько позже танцор, которого, как только что узнал Мегрэ, зовут Жозе, переходит улицу и передает ему задание; смысл его прост, как детская загадка: убить Мегрэ, как только он выйдет из «Пиквикс-бара».
   Иными словами, за считанные часы – два убийства. И те двое, что одни представляют опасность для банды Латыша, устранены!
   Пепито стреляет, скрывается. Роль его закончена. Никто его не видел. Следовательно, он может отправляться за своим чемоданом в гостиницу «Босежур».
   Мегрэ расплатился и направился к выходу, но, обернувшись на ходу, увидел, как трое посетителей осыпают упреками хозяина бистро.
   Комиссар постучался в дверь «Пиквикс-бара», и уборщица открыла ему.
   Как он и предполагал, служащие кабаре ужинали, расположившись за сдвинутыми вместе столами. Перед ними было все, что не сумели съесть посетители, – цыплята, куропатки, закуски. Тридцать голов повернулись к комиссару.
   – Жозе давно ушел?
   – Давно. Сразу же после того, как…
   Но тут официант узнал комиссара, которого сам обслуживал вечером, и толкнул локтем говорившего.
   Мегрэ не стал ломать комедию.
   – Его адрес! И точный, слышите? Иначе вам не поздоровится.
   – Я не знаю. Только хозяин…
   – Где он?
   – У себя в имении, в Ла Варенн.
   – Дайте регистрационную книгу.
   – Но…
   – Молчать!
   Служащие сделали вид, что ищут в ящиках маленького бюро, стоявшего на возвышении для оркестра. Мегрэ растолкал тех, кто возился около бюро, тут же обнаружил, что искал, и прочел: «Жозе Латури, улица Лепик, 71».
   Он вышел, так же тяжело ступая, как и вошел, а успокоившиеся наконец официанты принялись за прерванную трапезу.
   Улица Лепик находилась в двух шагах. Но чтобы добраться до дома помер 71, надо было довольно долго идти в гору. Мегрэ пришлось дважды останавливаться, чтобы перевести дух.
   Наконец комиссар оказался возле меблированных комнат в стиле гостиницы «Босежур», только еще грязнее, и позвонил. Дверь открылась автоматически. Мегрэ постучал в круглое окошко над дверью привратницкой и в конце концов вытащил ночного портье из постели.
   – Жозе Латури?
   Портье взглянул на щит, висевший в изголовье его раскладушки.
   – Еще не возвращался. Ключ на месте.
   – Давайте ключ. Полиция.
   – Но…
   – Быстрее!
   В эту ночь с Мегрэ никто не спорил. А ведь обычная его суровость и решительность куда-то подевались. Наверное, люди смутно чувствовали, что сейчас комиссаром движут мотивы посерьезнее.
   – Какой этаж?
   – Пятый.
   В длинной узкой комнате пахло затхлостью. Постель была не убрана. Жозе, как и большинство ему подобных, спал, наверное, до четырех дня, а позже комнаты в гостиницах уже не убирают.
   На постели валялась старая пижама с вытертым воротником и выношенными локтями. На полу-пара прохудившихся туфель со смятыми задниками, они служили их хозяину шлепанцами.
   В дорожной сумке из искусственной кожи только старые газеты да залатанные черные брюки.
   На полке над умывальником кусок мыла, банка какой-то мази, аспирин и тюбик веронала.
   На полу клочок бумаги, скатанный в шарик. Мегрэ поднял его, осторожно развернул. Даже на расстоянии комиссар почувствовал запах героина.
   Еще через четверть часа комиссар, обыскавший к этому времени весь номер, обнаружил небольшую дыру в обшивке единственного кресла, засунул в нее палец и начал вытаскивать оттуда пакетики с тем же зельем, по грамму каждый. Таких пакетиков оказалось одиннадцать.
   Мегрэ сложил их в свой бумажник, спустился вниз. На площади Бланш подошел к полицейскому, отдал ему инструкции, и тот отправился вести наблюдение к дому номер 71.
   Мегрэ вспомнил черноволосого молодого человека, болезненного вида жиголо[8] с бегающим взглядом, который после разговора с Морето от волнения стукнулся о столик комиссара, когда проходил мимо.
   После того что произошло, он не рискнул возвращаться к себе, предпочтя бросить на произвол судьбы свое нехитрое барахло и одиннадцать маленьких пакетиков, хотя за них можно было выручить в розницу добрую тысячу франков.
   Рано или поздно он попадется – умом он не блещет и, видимо, потерял голову от страха.
   Другое дело Пепито. Хладнокровия ему не занимать, и он, наверное, ждет сейчас на вокзале отправления ближайшего поезда. А может быть, затаился где-нибудь в пригороде или, что еще проще, поменял район и гостиницу.
   Мегрэ остановил такси и решил было отправиться в «Мажестик», но передумал, сообразив, что там, по-видимому, еще не все закончено. Иначе говоря, Торранса, наверное, до сих пор не увезли.
   – Набережная Орфевр.
   Проходя мимо Жана, Мегрэ понял: тот уже в курсе дела.
   И комиссар виновато отвернулся.
   Он даже не взглянул на свою печку. Не расстегнул пристежной воротничок, не снял пиджак.
   В течение двух часов он сидел не двигаясь, положив локти на стол, и лишь когда забрезжил рассвет, вспомнил, что надо прочесть бумагу, которую ему ночью положили на стол.
   «Комиссару Мегрэ. Срочно. Около половины двенадцатого в гостиницу „У Сицилийского короля“ вошел мужчина во фраке и пробыл там десять минут. Уехал в лимузине. Русский из гостиницы не выходил».
   Мегрэ не шелохнулся. А новости все прибывали. Первым делом позвонили из комиссариата квартала Курсель.
   Некто Жозе Латури, профессиональный танцор, найден мертвым у ограды парка Монсо. На теле следы трех ножевых ранений. Бумажник не взяли. Когда и при каких обстоятельствах совершено преступление, неизвестно.
   Но Мегрэ знал, как это произошло. Он тут же представил себе, как Пепито Морето крадется за молодым человеком, выходящим из «Пиквикс-бара». Жозе был слишком взволнован, мог выдать себя, и его убили, даже не потрудившись забрать документы и бумажник, словно бросали кому-то вызов. Убийца, казалось, говорил:
   – Думаете, через Жозе вам удастся выйти на нас? Вот и забирайте его себе.
   Половина девятого. На другом конце провода голос управляющего отелем «Мажестик».
   – Алло!.. Комиссар Мегрэ?.. Невероятно, неслыханно!..
   Только что позвонили из семнадцатого… Из семнадцатого, помните?.. Того, где…
   – Да, Освальд Оппенхайм… И что вы сделали?
   – Послал официанта…
   Оппенхайм, лежа в постели, как ни в чем не бывало потребовал подать ему завтрак.

Глава 10
Возвращение Освальда Оппенхайма

   Мегрэ два часа не двигался с места. Когда он захотел встать, то еле мог пошевелить рукой. Пришлось звать Жана, чтобы тот помог надеть пальто.
   – Вызови мне такси.
   Через несколько минут Мегрэ был уже у доктора Лекурба на улице Месье ле Пренс. В приемной ждали шестеро пациентов, но Мегрэ провели в обход, через квартиру, и как только кабинет освободился, врач его принял.
   Вышел комиссар только через час. Верхняя половина его тела потеряла всякую подвижность. У Мегрэ изменился даже взгляд: черные круги под глазами выглядели неестественно, казалось, что на лицо нанесен слой грима.
   – На улицу Сицилийского короля. Где остановиться – скажу.
   Еще издали Мегрэ увидел двух своих инспекторов, которые прохаживались перед гостиницей. Выбравшись из машины, он подошел к ним.
   – Юрович не выходил?
   – Нет. Один из нас все время оставался на месте.
   – Кто выходил из гостиницы?
   – Какой-то невысокий старик, совсем дряхлый, потом два молодых человека, потом женщина лет тридцати.
   Мегрэ вздохнул, пожал плечами.
   – Старик был с бородой?
   – Да.
   Ни слова не говоря, комиссар повернулся, поднялся по узкой лестнице, прошел мимо привратницкой. Еще через несколько минут он стоял перед номером 32 и дергал дверь.
   Женский голос что-то ему ответил на непонятном языке.
   Дверь отворилась, и перед комиссаром предстала полуголая Анна Горскина, которую разбудил его стук.
   – Где твой любовник? – спросил комиссар.
   Он не разжимал губ, не утруждал себя осмотром комнаты; создалось впечатление, что комиссар торопится.
   Анна Горскина зашлась криком.
   – Вон! Вы не имеете права!
   Но Мегрэ невозмутимо поднял с пола знакомый макинтош. Искал же он, по-видимому, что-то другое. У ножки кровати валялись серые брюки, принадлежавшие Федору Юровичу.
   А вот никакой мужской обуви в номере не было.
   Анна Горскина, глядя на пришельца злыми глазами, влезла в пеньюар.
   – Думаете, раз мы иностранцы…
   Он не дал ей договорить и спокойно вышел, прикрыв за собой дверь, которую она снова распахнула, когда комиссар был уже этажом ниже. Анна Горскина стояла на лестничной площадке и тяжело дышала, не произнося ни слова. Перегнувшись через перила, она не сводила с комиссара глаз, и вдруг, не в силах более сдерживаться, испытывая настоятельную потребность предпринять хоть что-нибудь, плюнула ему вслед.
   Плевок глухо шлепнулся в нескольких сантиметрах от Мегрэ.
   Инспектор Дюфур осведомился:
   – Ну что?
   – Будешь вести наблюдение за женщиной. Уж ей-то не удастся переодеться стариком.
   – Вы хотите сказать, что.
   Ну нет! Он ничего не собирался говорить. Не собирался пускаться в объяснения. Он снова сел в такси.
   – Отель «Мажестик».
   Расстроенный, униженный Дюфур смотрел, как он уезжает.
   – Сделайте все, что в ваших силах! – крикнул ему Мегрэ.
   Комиссару не хотелось огорчать коллегу. Не его вина, что он позволил себя провести. Разве сам Мегрэ не позволил убить Торранса?
   Управляющий ждал Мегрэ в дверях отеля – это было что-то новенькое.
   – Наконец-то!.. Понимаете, я уже не знаю, что и делать.
   Вашего… вашего друга увезли. Меня заверили, что в газетах не будет ни слова… Но ведь другой-то здесь! Здесь!
   – Никто не видел, как он вернулся?
   – Никто! Именно это меня и… Послушайте, как я вам уже говорил по телефону, он позвонил. Когда официант вошел, заказал кофе. Он был в постели.
   – А Мортимер?
   – Вы считаете, здесь есть какая-то связь? Не может быть!.. Это известный человек. К нему даже сюда приезжали министры, банкиры…
   – Что делает Оппенхайм?
   – Только что принял ванну. Думаю, теперь одевается.
   – А Мортимер?
   – Мортимер еще не звонил. Они спят.
   – Опишите, как выглядит Пепито Морето.
   – Да. Мне сказали… Сам я его никогда не видел. Я хочу сказать – не обращал внимания: у нас столько служащих Но я навел справки. Это смуглый черноволосый человек маленького роста, коренастый, за целый день от него можно было не услышать ни слова.
   Вырвав листок из блокнота, Мегрэ записал приметы Морето, сунул листок в конверт и надписал адрес шефа. Если прибавить отпечатки пальцев, которые были наверняка обнаружены в комнате, где убили Торранса, этого вполне достаточно.
   – Отошлите это в префектуру.
   – Хорошо, господин комиссар.
   В тоне управляющего появились слащавые нотки: он чувствовал, что события могут принять катастрофический для отеля оборот.
   – Что вы собираетесь предпринять?
   Но комиссара рядом уже не было: его неуклюжая, неловкая фигура виднелась в центре холла – так стоят туристы посреди старинной церкви, стараясь самостоятельно, без помощи ризничего, понять, что здесь заслуживает внимания.
   Показалось солнце, и лучи его окрасили холл отеля в золотистые тона.
   В девять утра здесь почти никого не было. Несколько человек завтракали за отдельными столиками, углубившись в чтение газет.
   В конце концов Мегрэ опустился в плетеное кресло, стоявшее около фонтана, который по каким-то причинам в этот день не работал. Вуалехвостые рыбки неподвижно застыли в керамическом бассейне, то и дело хватая ртом воздух.
   Мегрэ вспомнил, что у Торранса был такой же полуоткрытый рот. Это воспоминание привело комиссара в такое волнение, что он долго пробовал поудобнее устроиться в кресле.
   Иногда мимо проходили служащие. Мегрэ провожал каждого взглядом, понимая, что в любой момент может раздаться выстрел.
   Игра зашла слишком далеко.
   То, что Мегрэ установил личность Оппенхайма, то есть Петерса Латыша, еще ничего не значило, и с этой стороны комиссар ничем особенно не рисковал. Латыш действовал почти открыто и полиции не боялся в уверенности, что улик против него нет.
   Доказательством тому служила серия телеграмм, с точностью фиксировавших его перемещение от Кракова к Бремену, от Бремена к Амстердаму, от Амстердама к Брюсселю, от Брюсселя к Парижу.
   Но ведь в «Северной звезде» произошло убийство! И что самое важное, Мегрэ сделал открытие: между Латышом и Мортимером Ливингстоном существует неожиданная связь.
   В этом-то открытии и заключалось самое главное! Петерс был преступником, который не скрывал того, что он преступник, и спокойно предоставлял международной полиции разрешать предлагаемую им задачу: «Попробуйте взять меня с поличным».
   Мортимер же, по всеобщему мнению, был порядочным человеком.
   Только двое были способны догадаться о существовании неких отношений между Петерсом и Мортимером.
   И в тот же вечер Торранс был убит. А в Мегрэ стреляли на улице Фонтен. Был устранен и третий – профессиональный танцор Жозе Латури: он, по всей вероятности, почти ничего не знал, но растерялся и мог навести полицию на след.
   Таким образом, Мортимер и Латыш, причастные, без сомнения, к этому тройному преступлению, могли спокойно спать. И теперь они были тут, в роскошных апартаментах, принимали ванну, завтракали, одевались и отдавали распоряжения по телефону всему обслуживающему персоналу отеля.
   Мегрэ готовился встретиться с ними в одиночку: в неудобной позе он сидел в плетеном кресле, ощущая неприятное покалывание в туго забинтованной груди и тупую боль в правой руке, которая почти не двигалась.
   Он мог их арестовать. Но он знал, что это ничего не даст. На худой конец он получит свидетельские показания против Петерса Латыша, называющего себя Федором Юровичем или Освальдом Оппенхаймом: имен ему, по всей видимости, не занимать – будет среди них, наверное, и имя Улафа Сванна.
   Но какие показания получит Мегрэ против Мортимера Ливингстона, американского миллиардера? Не пройдет и часа после его задержания, как поступит нота протеста из американского посольства. Французские банки и промышленные компании, контрольный пакет акций которых находится у него, приведут в движение всю политическую машину.
   Где доказательства? Где улики? То, что он, вслед за Латышом, на несколько часов исчез?
   Что он ужинал в «Пиквике-баре», а его жена танцевала с Жозе Латури?
   Что какой-то полицейский инспектор видел, как он входил в грязную гостиницу под вывеской «У Сицилийского короля»?
   Все это разлетится в пух и прах. Придется приносить извинения и даже принимать какие-то меры, дабы удовлетворить Соединенные Штаты, например отстранить от должности Мегрэ, ну хотя бы для видимости.
   А Торранс мертв.
   Едва забрезжил рассвет, его, вероятно, вынесли на носилках через этот холл, если только управляющий, озабоченный, как бы не удручить печальным зрелищем какого-нибудь раннего посетителя, не добился, чтобы тело было вынесено через служебный выход.
   Наверное, так оно и было. Узкие коридоры, винтовые лестницы, где носилки задевали за перила.
   За барьером из красного дерева зазвенел телефон.
   Все пришло в движение. Раздавались поспешные распоряжения.
   Подошел управляющий.
   – Миссис Мортимер Ливингстон уезжает. Из номера только что позвонили, чтобы пришли за чемоданами. Машина уже у подъезда.
   Мегрэ чуть заметно усмехнулся.
   – Каким поездом? – осведомился он.
   – Она летит в Берлин самолетом из Бурже…
   Не успел управляющий закончить фразу, как появилась миссис Мортимер в сером дорожном манто, с сумочкой из крокодиловой кожи в руке. Она торопилась. Однако, подойдя к вращающейся двери, не удержалась и обернулась.
   Чтобы она смогла его увидеть, комиссар с трудом поднялся с кресла. Он был уверен, что, поспешно покидая отель, она кусает губы и жестикулирует, отдавая распоряжения шоферу.
   Управляющего куда-то вызвали. Комиссар остался в одиночестве, он стоял у фонтана, который неожиданно ожил. Воду здесь, наверное, включали в определенное время.
   Было десять утра.
   Он снова усмехнулся про себя и со всеми предосторожностями опустился в кресло – при малейшем движении рана, которая становилась все более болезненной, причиняла ему страдания.
   – Избавляются от слабых!
   Да, именно так! После Жозе Латури, которого сочли не очень надежным и вывели из игры тремя ударами ножа в грудь, настала очередь миссис Мортимер – она тоже впечатлительная особа. Ее отсылают в Берлин. Излюбленный прием!
   Оставались только сильные: Петерс Латыш, который все еще занимался своим туалетом, Мортимер Ливингстон, не потерявший своего аристократического лоска, и Пепито Морето – его держали в банде как профессионального убийцу.
   Они были связаны между собой невидимыми нитями, они готовились.
   Враг был рядом с ними, среди них, в центре начинающего оживать гостиничного холла; враг сидел в плетеном кресле, вытянув ноги и подставив лицо водяной пыли мелодично журчащего фонтана.
   Стукнула дверь лифта.
   Первым из него с сигарой «Генри Клей» во рту вышел Петерс Латыш в великолепном светло-коричневом костюме.
   Он чувствовал себя как дома. За это было заплачено.
   Уверенной и непринужденной походкой он пересек холл, то и дело задерживаясь у витрин, которые устанавливают в роскошных отелях крупные торговые фирмы: рассыльный поднес ему спичку, и Петерс Латыш, пробежав последний валютный бюллетень, остановился метрах в трех от Мегрэ, около фонтана, и принялся разглядывать вуалехвосток, которые выглядели совершенно ненатурально; потом стряхнул ногтем пепел со своей сигары прямо в бассейн и удалился в направлении читального салона.

Глава 11
День хождений

   Проглядев несколько газет, Петерс Латыш наткнулся взглядом на единственный номер «Ревалер боте» – эту эстонскую газетенку, по всей видимости, уже давно забыл в «Мажестике» какой-нибудь постоялец.
   Около одиннадцати Латыш раскурил новую сигару и, выйдя в холл, отправил рассыльного к себе в номер за шляпой.
   Одна сторона Енисейских полей просто купалась в лучах солнца, и на улице было не холодно.
   Латыш вышел без пальто, только в костюме и серой фетровой шляпе, медленно дошел до площади Звезды; казалось, ни о чем кроме прогулки на свежем воздухе он и не помышляет.
   Мегрэ, не думая прятаться, шел за ним на небольшом расстоянии. Прогулка эта доставляла ему совсем немного радости: при каждом движении повязка напоминала о себе.
   На углу улицы Берри в нескольких шагах от Мегрэ раздался негромкий свист, но комиссар не обратил на него внимания. Свист повторился. Тогда Мегрэ обернулся и увидел инспектора Дюфура, который, самозабвенно жестикулируя, пытался с помощью таинственных знаков дать понять своему шефу, что ему надо кое-что сообщить.
   Инспектор стоял на улице Берри, делая вид, что увлеченно разглядывает витрину аптеки: при этом казалось, что все эти жесты обращены к восковой голове женщины, одна щека которой была основательно поражена экземой.
   – Подойди! Пошли. Живо.
   Дюфур был и возмущен и огорчен одновременно. Битый час он бродит вокруг отеля, прибегая для маскировки к самым изощренным хитростям, а тут комиссар сразу предлагает ему себя обнаружить!
   – Что случилось?
   – Эта женщина…
   – Вышла из гостиницы?
   – Она здесь. А так как вы заставили меня к вам подойти, она сейчас нас видит…
   – Где она?
   – В «Селекте». Она сидит там. Да вот же! Занавеска шевелится.
   – Продолжай наблюдение.
   – В открытую?
   – Поди выпей аперитив за соседним с ней столиком, если это доставит тебе развлечение.