Страница:
— Можно осмотреть кухню?
— Кухня — направо по коридору.
Он открыл дверь и окинул помещение взглядом. Служанка варила кофе. Стол был завален овощами.
— Вы прежде всего вынули все из сумки?
— Кажется, нет.
— Кажется?
— Иногда мы действуем машинально. Мне трудно вспомнить все детально, я до сих пор не могу прийти в себя.
— Насколько я вас знаю, вы затем направились в кабинет, чтобы поцеловать Манюэля.
— И вы так же хорошо, как и я, знаете, что я там увидела.
— Но не знаю, как вы отреагировали.
— Кажется, я закричала. Инстинктивно бросилась к нему, но, признаюсь вам, при виде крови я трусливо отпрянула. Я даже не нашла мужества в последний раз поцеловать его. Бедный папа!
По щекам ее текли слезы, которые она и не думала вытирать.
— Вы подобрали пистолет?
— Я вам уже сказала, что нет. Вот видите! Вы заявляете, что верите мне, но, как только мы остаемся одни, вы ставите мне ловушки, шитые белыми нитками.
— Вы не дотронулись до него хотя бы для того, чтобы его вытереть?
— Я ни до чего не дотрагивалась.
— Когда пришла ваша служанка?
— Не знаю. Она ходит по черной лестнице и никогда не беспокоит нас, когда мы находимся в этой комнате.
— А вы слышали, когда она пришла?
— Из кабинета этого не слышно.
— А случается, что служанка опаздывает?
— Часто. У нее больной сын, и она, прежде чем уйти, должна ему все приготовить.
— Вы позвонили в комиссариат только в четверть одиннадцатого. Почему? И почему не вызвали тут же врача?
— Вы его видели, нет? Разве живые так выглядят?
— Что вы делали в течение двадцати минут с того момента, когда обнаружили тело, и до тех пор, пока позвонили в комиссариат? Мой вам совет, Алина, не отвечайте слишком быстро. Я знаю вас. Вы мне часто лгали. Я не уверен, что следователь будет в таком же настроении, как и я. А ведь ему предстоит решать вопрос о вашей свободе.
Она снова ухмыльнулась, как девушка с улицы, и закричала:
— Ну вот, только этого не хватало! Арестовать меня!
И есть еще люди, которые верят в правосудие! И вы в него верите? Скажите, вы в него верите?
Мегрэ предпочел не отвечать на этот вопрос.
— Видите ли, Алина, эти двадцать минут могут стать решающими. Манюэль был человек осторожный. Не думаю, чтобы он держал здесь в квартире компрометирующие бумаги или предметы, а тем более драгоценности или крупные суммы денег…
— К чему вы клоните?
— А вы не догадываетесь? Когда находят труп, первым делом вызывают врача или полицию.
— У меня иные рефлексы, не те, что у обычных смертных.
— Не стояли же вы неподвижно возле тела в течение двадцати минут?
— Во всяком случае, несколько минут простояла.
— Ничего не делая?
— Если вы уж очень хотите знать, то я молилась.
Я прекрасно понимаю, что это идиотизм, я не верю в проклятого боженьку. Однако же бывают моменты, когда о нем вспоминаешь против воли. Пригодится это или нет, но я помолилась за упокой души Манюэля.
— А потом?
— Потом я ходила.
— Где?
— От кабинета до этой комнаты и обратно. Я говорила сама с собой. Я чувствовала себя зверем в клетке, у которой отняли ее льва и львят. Он был для меня всем, и мужем, и ребенком.
Она говорила со страшным возбуждением и ходила по комнате, словно для того, чтобы восстановить в памяти все то, что делала утром.
— Это продолжалось двадцать минут?
— Не знаю…
— А вам не пришло в голову поставить в известность прислугу?
— Я даже не подумала о ней.
— Вы не выходили из квартиры?
— А куда бы я пошла? Спросите у ваших людей.
— Хорошо. Предположим, вы сказали правду.
— Я только это и делаю.
Бывали случаи, когда она вела себя как девушка из хорошей семьи. Может быть, в глубине души она и была хорошей и искренне привязанной к Манюэлю… но только ее жизненный опыт оставил в ее душе озлобленность и агрессивность.
Как верить в добро, в правосудие, как доверять людям после той жизни, которую она вела до встречи с Пальмари?
— Мы проделаем небольшой опыт, — проворчал Мегрэ, отворяя дверь. — Мере, — позвал он. — Вы можете прийти сюда с парафином?
Специалист стал готовить свои инструменты.
— Позвольте вашу руку, мадам.
— Зачем?
Комиссар объяснил:
— Чтобы установить точно, что сегодня утром вы не пользовались огнестрельным оружием.
Она подала правую руку. Потом, на всякий случай, опыт повторили с левой рукой.
— Когда вы сможете дать мне ответ, Мере?
— Минут через десять. У меня в машине есть все необходимое для анализа.
— Если вы не подозреваете меня… или так полагается?
— Я почти уверен, что это не вы убили Манюэля.
— Тогда в чем же вы подозреваете меня?
— Вы знаете это лучше меня, малютка. Я не тороплюсь. Все придет в свое время.
Он позвал Жанвье и двух инспекторов, которым было не по себе в этой бело-желтой спальне.
— Ваша очередь, ребята!
Словно готовясь к бою, Алина зажгла сигарету и с презрительной гримасой закурила.
Глава 2
— Кухня — направо по коридору.
Он открыл дверь и окинул помещение взглядом. Служанка варила кофе. Стол был завален овощами.
— Вы прежде всего вынули все из сумки?
— Кажется, нет.
— Кажется?
— Иногда мы действуем машинально. Мне трудно вспомнить все детально, я до сих пор не могу прийти в себя.
— Насколько я вас знаю, вы затем направились в кабинет, чтобы поцеловать Манюэля.
— И вы так же хорошо, как и я, знаете, что я там увидела.
— Но не знаю, как вы отреагировали.
— Кажется, я закричала. Инстинктивно бросилась к нему, но, признаюсь вам, при виде крови я трусливо отпрянула. Я даже не нашла мужества в последний раз поцеловать его. Бедный папа!
По щекам ее текли слезы, которые она и не думала вытирать.
— Вы подобрали пистолет?
— Я вам уже сказала, что нет. Вот видите! Вы заявляете, что верите мне, но, как только мы остаемся одни, вы ставите мне ловушки, шитые белыми нитками.
— Вы не дотронулись до него хотя бы для того, чтобы его вытереть?
— Я ни до чего не дотрагивалась.
— Когда пришла ваша служанка?
— Не знаю. Она ходит по черной лестнице и никогда не беспокоит нас, когда мы находимся в этой комнате.
— А вы слышали, когда она пришла?
— Из кабинета этого не слышно.
— А случается, что служанка опаздывает?
— Часто. У нее больной сын, и она, прежде чем уйти, должна ему все приготовить.
— Вы позвонили в комиссариат только в четверть одиннадцатого. Почему? И почему не вызвали тут же врача?
— Вы его видели, нет? Разве живые так выглядят?
— Что вы делали в течение двадцати минут с того момента, когда обнаружили тело, и до тех пор, пока позвонили в комиссариат? Мой вам совет, Алина, не отвечайте слишком быстро. Я знаю вас. Вы мне часто лгали. Я не уверен, что следователь будет в таком же настроении, как и я. А ведь ему предстоит решать вопрос о вашей свободе.
Она снова ухмыльнулась, как девушка с улицы, и закричала:
— Ну вот, только этого не хватало! Арестовать меня!
И есть еще люди, которые верят в правосудие! И вы в него верите? Скажите, вы в него верите?
Мегрэ предпочел не отвечать на этот вопрос.
— Видите ли, Алина, эти двадцать минут могут стать решающими. Манюэль был человек осторожный. Не думаю, чтобы он держал здесь в квартире компрометирующие бумаги или предметы, а тем более драгоценности или крупные суммы денег…
— К чему вы клоните?
— А вы не догадываетесь? Когда находят труп, первым делом вызывают врача или полицию.
— У меня иные рефлексы, не те, что у обычных смертных.
— Не стояли же вы неподвижно возле тела в течение двадцати минут?
— Во всяком случае, несколько минут простояла.
— Ничего не делая?
— Если вы уж очень хотите знать, то я молилась.
Я прекрасно понимаю, что это идиотизм, я не верю в проклятого боженьку. Однако же бывают моменты, когда о нем вспоминаешь против воли. Пригодится это или нет, но я помолилась за упокой души Манюэля.
— А потом?
— Потом я ходила.
— Где?
— От кабинета до этой комнаты и обратно. Я говорила сама с собой. Я чувствовала себя зверем в клетке, у которой отняли ее льва и львят. Он был для меня всем, и мужем, и ребенком.
Она говорила со страшным возбуждением и ходила по комнате, словно для того, чтобы восстановить в памяти все то, что делала утром.
— Это продолжалось двадцать минут?
— Не знаю…
— А вам не пришло в голову поставить в известность прислугу?
— Я даже не подумала о ней.
— Вы не выходили из квартиры?
— А куда бы я пошла? Спросите у ваших людей.
— Хорошо. Предположим, вы сказали правду.
— Я только это и делаю.
Бывали случаи, когда она вела себя как девушка из хорошей семьи. Может быть, в глубине души она и была хорошей и искренне привязанной к Манюэлю… но только ее жизненный опыт оставил в ее душе озлобленность и агрессивность.
Как верить в добро, в правосудие, как доверять людям после той жизни, которую она вела до встречи с Пальмари?
— Мы проделаем небольшой опыт, — проворчал Мегрэ, отворяя дверь. — Мере, — позвал он. — Вы можете прийти сюда с парафином?
Специалист стал готовить свои инструменты.
— Позвольте вашу руку, мадам.
— Зачем?
Комиссар объяснил:
— Чтобы установить точно, что сегодня утром вы не пользовались огнестрельным оружием.
Она подала правую руку. Потом, на всякий случай, опыт повторили с левой рукой.
— Когда вы сможете дать мне ответ, Мере?
— Минут через десять. У меня в машине есть все необходимое для анализа.
— Если вы не подозреваете меня… или так полагается?
— Я почти уверен, что это не вы убили Манюэля.
— Тогда в чем же вы подозреваете меня?
— Вы знаете это лучше меня, малютка. Я не тороплюсь. Все придет в свое время.
Он позвал Жанвье и двух инспекторов, которым было не по себе в этой бело-желтой спальне.
— Ваша очередь, ребята!
Словно готовясь к бою, Алина зажгла сигарету и с презрительной гримасой закурила.
Глава 2
Конечно, утром, выходя из дома, Мегрэ не ожидал, что снова очутится на улице Акаций, где неделю назад провел столько тревожных часов. Для него просто начинался сияющий день, как и для нескольких миллионов парижан. Еще меньше он ожидал, что около часа дня будет сидеть за столом, в компании со следователем Анселеном, в бистро под вывеской «У овернца».
Это был бар напротив квартиры Пальмари, бар прежних времен, с оцинкованным прилавком, с аперитивами, которые почти никто, кроме стариков, теперь уже не пил, с хозяином в синем переднике, лицо которого было перечеркнуто красивыми черными усиками.
Сосиски, колбаски, сыры в форме тыквы, ветчина с сероватой кожей, словно она сохранялась под золой, свешивались с потолка, а на витрине виднелись огромные плоские хлебы.
За застекленной дверью кухни сухопарая хозяйка суетилась у плиты.
— Будете обедать? Вам столик на двоих?
Столы покрывали не скатерти, а клеенки, а поверх была застлана гофрированная бумага — на ней хозяин писал свои счета. На грифельной доске мелом было означено меню:
Тарталетки со свиным фаршем из Морвана
Телячьи кружки с чечевицей
Сыр
Домашний пирог с фруктами и ягодами
Толстенький следователь расцветал в этой среде, со смаком вдыхая густой пар, поднимающийся от еды.
В зале сидело только два или три молчаливых клиента, завсегдатаи, которых хозяин называл по имени.
Вот уже месяц, как здесь образовался главный штаб инспекторов, которые сменялись, наблюдая за Манюэлем Пальмари и Алиной. Один из них всегда готов был следовать за молодой женщиной, как только она выходила из дома.
— Что вы об этом думаете, Мегрэ? Вы разрешите называть вас так? Я мечтал о встрече с вами давно. Знаете, ведь вы завораживаете меня.
Мегрэ удовольствовался тем, что проворчал:
— Вы любите телячьи кружки?
— Я люблю все деревенские блюда. Я тоже сын крестьянина, и мой младший брат управляет нашей семейной фермой.
За полчаса до этого, когда Мегрэ вышел из комнаты Алины, он с удивлением увидел, что следователь ожидает его в кабинете.
К тому времени Мере уже сдал комиссару свой первый отчет. Проверка с парафином оказалась отрицательной. Это не Алина дважды выстрелила в Манюэля.
— Никаких отпечатков пальцев на пистолете — его тщательно вытерли, равно как и дверные ручки, в том числе и ручку входной двери.
Мегрэ нахмурился.
— Вы хотите сказать, Мере, что и на ручках дверей не было отпечатков пальцев Алины?
— Так точно.
Алина вмешалась в разговор:
— Выходя, я всегда надеваю перчатки, даже летом, потому что ненавижу, когда у меня потные руки.
— Какие перчатки взяли вы сегодня, когда пошли на рынок?
— Белые хлопчатобумажные. Смотрите! Вот они.
Она вынула их из сумки. Зеленые следы на них свидетельствовали, что она перебирала овощи.
— Барон!
— Да, шеф.
— Сегодня утром вы следовали за Алиной?
— Да. Она вышла около девяти часов и несла, кроме сумки, которую я вижу на столе, еще сетку для провизии красного цвета.
— На ней были перчатки?
— Белые перчатки, как обычно.
— Вы не спускали с нее глаз?
— Я не заходил вместе с ней в лавки, но ни на секунду не упускал ее из виду.
— Она не звонила по телефону?
— Нет. У мясника она довольно долго ждала своей очереди и не разговаривала с женщинами, которые стояли в хвосте вместе с ней.
— Вы заметили, в котором часу она вернулась?
— С точностью до минуты. Без шести минут десять.
— Она торопилась?
— Напротив, у меня сложилось впечатление, что она гуляет, наслаждаясь прекрасной погодой.
— Позовите мне Ваше. Хорошо. Скажите, Ваше, пока ваш товарищ следовал за Алиной Бош, вы дежурили перед домой? Где вы стояли?
— Возле дома зубного врача, как раз напротив, правда, на пять минут я зашел в бистро выпить белого вина.
Но там от прилавка очень хорошо виден дом, где жил Пальмари.
— Кто же входил туда и кто выходил?
— Сначала на порог вышла консьержка, чтобы вытряхнуть соломенный коврик. Она узнала меня и что-то проворчала. Ей не нравится наша команда, она считает нашу слежку личным оскорблением.
— Ну а потом?
— Около десяти минут десятого из дома вышла девушка с папкой для рисунков под мышкой. Это мадемуазель Лаваншер. Ее семья живет на втором этаже, направо. Отец — контролер в метро. Каждое утро она ходит в художественную школу на бульваре Батиньоль.
— Дальше…
— Разносчик от мясника приносил кому-то мясо. Я его знаю, он всегда стоит за прилавком в мясной лавке Модюи, тут же по улице, немного подальше.
— А еще кто?
— Итальянка с четвертого этажа выбивала свои половики у окна. Потом вернулась Алина, нагруженная провизией, и Барон присоединился ко мне. Мы очень удивились, когда затем сюда приехал полицейский комиссар, за ним следователь и, наконец, вы сами. Мы не знали, что делать, и решили, что, поскольку у нас нет инструкций, лучше переждать на улице.
— Я хотел бы, чтобы после полудня вы составили список всех квартирантов этого дома, этаж за этажом, указав состав семьи, профессию, их привычки и прочее.
— Мы должны их расспрашивать?
— Это я сделаю сам.
Манюэля увезли, и, вероятно, судебный медик уже приступил к вскрытию.
— Попрошу вас, Алина, не выходить из квартиры.
Инспектор Жанвье останется здесь. Ваши люди ушли, Мере?
— Здесь они закончили свою работу. К трем часам мы получим снимки и увеличенные отпечатки пальцев.
— Значит, все-таки есть отпечатки пальцев?
— Понемногу везде, как обычно, на пепельницах, например, на радио, на телевизоре, на пластинках, на многих предметах, которых убийца, по-видимому, не касался, а значит, и не считал нужным вытирать.
И вот теперь они сидели за столом, покрытым бумажной скатертью, и комиссар то и дело вытаскивал из кармана платок, чтобы вытереть пот с лица.
— Я полагаю, Мегрэ, вы считаете пробу на парафин решающей? Я изучал прежде научные методы исследования, но, признаться, много из них не вынес.
— Если только убийца не действовал в резиновых перчатках, на руках его непременно остаются слабые следы пороха в течение двух-или трех дней, а проба с парафином сразу их выявляет.
— А вы не думаете, что Алина, к которой служанка приходит только на несколько часов в день, надевает резиновые перчатки хотя бы затем, чтобы помыть посуду?
— Возможно. Мы сейчас в этом убедимся.
Мегрэ нахмурился и тут же заметил, что следователь Анселен с жадностью следит за малейшими изменениями выражения его лица.
— Ребята, может быть, хотите, чтобы вам принесли бутерброды из пивной «У дофины»?
— Нет, не надо, мы пойдем обедать после вас.
На лестничной площадке следователь спросил:
— Вы будете обедать дома?
— Увы, несмотря на то, что дома меня ждет омар.
— Могу я пригласить вас?
— Вы не так хорошо знаете этот квартал, как я. Это я вас приглашаю, если вы не боитесь отведать овернской кухни.
Он стал с любопытством смотреть на маленького следователя, восторгавшегося обедом.
— Эти свиные тарталетки бесподобны. Они напоминают мне те, что мы делали на ферме, когда кололи свинью. Я думаю, Мегрэ, вы привыкли самостоятельно вести следствие, я имею в виду — вместе с вашими сотрудниками, и дожидаетесь более или менее определенных результатов, прежде чем направляете ваш отчет в прокуратуру и следователю.
— Это теперь стало невозможным. Подозреваемые имеют право, начиная с первого допроса, приглашать своего адвоката, а адвокаты, которые мало ценят атмосферу на набережной Орфевр, чувствуют себя свободнее перед судебным следователем.
— Если я остался сегодня утром и если мне захотелось пообедать вместе с вами, то, поверьте, не для того, чтобы контролировать вашу инициативу, и еще меньше, чтобы вас связывать. Мне просто любопытны ваши методы, и, видя вас за делом, я получаю превосходный урок.
Мегрэ ответил на этот комплимент неопределенным жестом.
— Это правда, что у вас шестеро детей? — в свою очередь спросил комиссар.
— Через три месяца будет семеро.
Глаза у следователя смеялись, как будто этим он сыграл хорошую шутку с обществом.
— Вы знаете, — продолжал следователь, — это очень познавательно. У детей раннего возраста проявляются достоинства и недостатки взрослых, так что учишься узнавать людей, видя, как растут дети.
— Ваша жена…
Он хотел сказать — ваша жена того же мнения?
Но следователь его перебил:
— Мечта моей жены — быть матерью-крольчихой в своем крольчатнике. Никогда не видишь ее такой веселой и беззаботной, как в период беременности. Она становится огромной, прибавляет в весе на тридцать кило, но носит их с легкостью.
Веселый, оптимистичный следователь лакомился телячьими кружками с чечевицей в овернском бистро, как будто был здесь завсегдатаем.
— Вы хорошо знаете Манюэля, правда?
— Уже более двадцати лет, — кивнул Мегрэ.
— Он был жесткий человек?
— И жесткий, и нежный, это в нем странно сочеталось. Когда он приехал в Париж в своих парусиновых туфлях на веревочной подошве, которые таскал в Марселе и на Лазурном берегу, — это был дикий зверь с длинными клыками. Большинство ему подобных незамедлительно знакомятся с полицией. Что касается Пальмари, то он, живя в их среде, умудрился устроиться так, что его не замечали, и когда он откупил «Золотой бутон», — а тогда это было простое бистро, — то не слишком упрямился, передавая нам сведения о своих клиентах.
— Он был одним из ваших осведомителей?
— И да, и нет. Он держался на таком расстоянии, чтобы оставаться в хороших отношениях с нами.
— Они с Алиной ладили?
— Он смотрел на все только ее глазами. Не ошибитесь, господин следователь. Эта девица, несмотря на свое происхождение и сомнительное начало, все-таки что-то из себя представляет. Она гораздо умнее, чем был Пальмари, и если бы ею как следует управлять, она могла бы создать себе имя в театре, в кино, участвовать в любом предприятии.
— Вы думаете, она его любила, несмотря на разницу в возрасте?
— Для женщин часто возраст мужчины никакой роли не играет.
— Значит, вы ее не подозреваете в убийстве?
— Я не подозреваю никого и подозреваю всех.
В ресторане оставался только один клиент за столиком и два у бара — рабочие с ближайшего предприятия.
Телячьи кружки оказались очень сочными, а вдобавок Мегрэ просто не помнил, когда он ел такую маслянистую чечевицу. Он решил, что когда-нибудь заглянет сюда с женой.
— Насколько я знаю Пальмари, пистолет сегодня утром лежал на своем месте, за радиоприемником. Если его убила не Алина, то, значит, кто-то, кому он полностью доверял, кто-то, у кого, вероятно, был ключ от квартиры. Однако вот уже несколько месяцев как за домом ведется наблюдение, а к Пальмари никто не приходил.
Нужно было пересечь гостиную, дверь которой всегда открыта, проникнуть в кабинет, обойти вокруг кресла на колесах, чтобы схватить оружие. Если речь идет о профессиональном убийце, то он знает о методах проверки парафином. Но я не представляю, чтобы Пальмари принимал у себя гостя в резиновых перчатках. Наконец мои инспекторы не видели, чтобы входил кто-то подозрительный. Спрашивали консьержку, она никого не заметила. Посыльный от мясника в счет не идет, он приносит мясо каждое утро в один и тот же час.
— А не мог кто-нибудь проникнуть в дом вчера вечером или сегодня ночью и остаться там, спрятавшись на лестнице?
— Это одна из версий, которую я рассчитываю проверить сегодня днем.
— Только что вы утверждали, что еще не напали на след. Стали бы вы сердиться, если бы я заподозрил, что у вас в голове все-таки есть какая-то идея?
— Есть. Только, возможно, она меня ни к чему не приведет. В доме шесть этажей, не считая мансарды. На каждом этаже по две квартиры. И следовательно, какое-то число жильцов. В течение месяцев телефонные разговоры Пальмари прослушивались и были совершенно невинны. Я никогда не верил, что Манюэль окончательно порвал с миром. За Алиной следили при каждом ее выходе. Мне также сообщали, что она иногда звонила по телефону из лавки одного коммерсанта, у которого делала покупки. Случалось, что она убегала от следовавшего за ней инспектора то при помощи классического трюка — дома с двумя выходами, то ускользала незаметно из большого магазина или метро и на несколько часов выходила из-под нашего наблюдения. У меня записаны даты ее телефонных звонков и побегов. Я сравнил их с датами краж в ювелирных магазинах.
— Они совпадают?
— Не все. Часто телефонные звонки на пять или шесть дней предшествовали краже драгоценностей. Напротив, таинственные побеги иногда имели место через несколько часов после этих краж. Сделайте из этого собственные выводы и учтите, что все эти кражи со взломом были совершены молодыми людьми, не имевшими судимости и, как нарочно, приехавшими с юга или из провинции.
Положить вам еще пирога?
Сочный пирог со сливами имел легкий запах корицы.
— Если вы тоже возьмете кусочек.
Они закончили трапезу крепким вином, от которого у них раскраснелись щеки.
Следователь, в свою очередь, принялся отирать пот с лица.
— Жаль, что работа задерживает меня во Дворце правосудия и я не могу наблюдать шаг за шагом за вашим следствием. Вы уже знаете, как возьметесь за него?
— Понятия не имею. Если бы у меня был план, мне пришлось бы изменить его через несколько часов. Прежде всего займусь жильцами этого дома. Буду ходить от двери к двери, как продавец пылесосов. Потом снова поговорю с Алиной, которая еще не все сказала и у которой было время подумать. Это, правда, не значит, что она окажется более разговорчивой, чем сегодня утром.
Они вступили в короткую перепалку по поводу оплаты счета.
— Это я напросился к вам, — протестовал следователь.
— Но я здесь вроде как дома, — возражал Мегрэ. — В следующий раз будет ваша очередь.
Хозяин спросил из-за прилавка:
— Хорошо пообедали, господа?
— Очень хорошо.
Так хорошо, что оба немного отяжелели, и оба почувствовали это, когда вышли на солнышко.
— Спасибо за обед, Мегрэ. Не оставляйте меня слишком долго в неведении.
— Обещаю.
И пока раскрасневшийся следователь пролезал за руль своей расхлябанной машины, комиссар снова прошел в дом, где совершилось убийство.
Он хорошо пообедал. Жара хотя и вызывала желание поспать, была приятной, солнце сияло.
Манюэль тоже любил хорошую еду, вино и эту полудрему в прекрасные летние дни…
Барон, посвистывая, ходил по гостиной. Он снял пиджак, открыл окно, и Мегрэ догадался, что инспектору не терпится пойти поесть.
— Можете идти. Оставьте отчет на моем письменном столе.
Комиссар увидел Жанвье, тоже без пиджака, в кабинете, где он опустил венецианские шторы. Когда вошел Мегрэ, инспектор встал, поставил обратно на полку бульварный роман, который читал, и взял свой пиджак.
— Служанка ушла?
— Я ее допросил — она не слишком разговорчива.
Оказывается, она новенькая, ее наняли в начале этой недели. Прежняя, кажется, вернулась к себе в провинцию, в Бретань, чтобы ухаживать за больной матерью.
— В котором часу она сегодня пришла?
— Говорит — в десять.
В Париже, как и в других местах, существует несколько типов домашних работниц. Эта, которую звали мадам Мартен, принадлежала к самой неприятной категории, к категории женщин, несчастных в личной жизни, женщин, которые притягивают к себе всяческие бедствия и потому злы на весь мир.
На ней было черное бесформенное платье, растоптанные туфли, и она смотрела на всех исподлобья свирепым взглядом, словно ждала, что на нее вот-вот нападут.
— Я ничего не знаю, — заявила она Жанвье, прежде чем он успел открыть рот. — Вы не имеете права надоедать мне. Я работаю в этом доме только четыре дня.
Угадывалась ее привычка во время работы цедить сквозь зубы что-нибудь ехидное.
— Я ухожу отсюда, и никто не может меня задерживать. Ноги моей здесь больше не будет. Я все время подозревала, что они не женаты и что это когда-нибудь закончится драмой.
— Вы полагаете, что смерть месье Пальмари связана с тем, что он не был женат?
— Так всегда бывает, разве нет?
— По какой лестнице вы поднимались?
— По той, что для слуг, — кисло ответила она. — В молодости бывали времена, когда люди с радостью вели меня по главной лестнице.
— Когда вы пришли, вы видели мадемуазель Бош?
— Нет…
— Вы сразу прошли на кухню?
— Я всегда начинаю с кухни.
— Сколько часов в день вы проводите здесь?
— Два часа, с десяти до двенадцати, и все утро по понедельникам и субботам, но теперь, слава Богу, я в субботу не приду.
— Что вы слышали?
— Ничего.
— Где была ваша хозяйка?
— Не знаю.
— А вы не должны были ее спросить, что вам делать?
— Я достаточно опытна, чтобы знать, что мне делать.
— А что именно вы должны были сделать сегодня?
— Убрать покупки, которые она принесла, — они лежали на столе, почистить овощи, пропылесосить гостиную.
— А что вы убирали в другие дни?
— Спальню и ванную.
— А кабинет?
— Кабинет месье? Этим занималась сама мадемуазель.
— Вы не слышали выстрелов?
— Я ничего не слышала.
— Ваша хозяйка не говорила по телефону?
— Дверь была закрыта.
— В котором часу вы видели мадемуазель Бош сегодня утром?
— Точно не знаю. Через десять или пятнадцать минут после того, как пришла.
— Какой у нее был вид?
— Она до этого плакала.
— А потом?
— Она мне сказала: «Не оставляй меня одну. Я боюсь, что потеряю сознание. Кто-то убил папу».
— Дальше…
— Она направилась в спальню, я за ней. Она бросилась на кровать и стала рыдать.
— А вы не пошли взглянуть на месье Пальмари?
— Зачем?
— Что вы о нем думали?
— Ничего.
— А о вашей хозяйке?
— Тоже ничего.
— Вы здесь с понедельника? Приходил сюда кто-нибудь с тех пор?
— Нет. Это все? Мне можно идти?
— С условием, что вы оставите свой адрес.
— Я живу недалеко. В мансарде самого разваленного дома на улице Этуаль, номер двадцать семь «а». Застать меня можно только вечером, весь день я работаю в разных домах. И запомните, полицию я не люблю.
Жанвье протянул комиссару протокол допроса.
— Давно ушел Мере?
— Минут сорок назад. Он все осмотрел в этой комнате, перелистал книги, заглянул в конверты с пластинками. Он ничего не нашел. Никакого тайника в стенах, ни одного ящика с двойным дном. На всякий случай он прошелся по комнате с пылесосом и унес пыль, чтобы сдать на анализ.
— Иди обедать. Рекомендую тебе телячьи кружки «У овернца». А потом зайди за мной. Ты посоветовал полицейскому комиссару ничего не сообщать прессе?
— Да. До скорого свидания. Кстати, следователь не очень вам надоел?
— Напротив. Этот человек начинает мне нравиться.
Оставшись один, Мегрэ снял пиджак, медленно набил трубку и стал осматриваться вокруг.
Кресло на колесах, принадлежавшее Пальмари, которое Мегрэ впервые видел пустым, вдруг приобрело особое значение, в особенности потому, что на коже сиденья и на спинке сохранились отпечатки тела, а в мягкой обивке сбоку виднелась дырка от одной из пуль.
Он машинально перелистал несколько книг, посмотрел пластинки и повернул ручку радиоприемника, потом поднял шторы на окнах, одно из которых выходило на улицу Акаций, а другое — на улицу Триумфальной арки.
Вот уже три года, как Пальмари проводил все время в этой каморке, покидая ее, только чтобы лечь спать после того, как Алина разденет его, как ребенка.
Если верить тому, что он говорил десять дней назад и что подтверждали инспекторы, Пальмари никто не посещал и, кроме радио и телевизора, Алина была для него единственной связью с внешним миром.
В конце концов Мегрэ пересек гостиную и постучал в спальню. Не получив ответа, он открыл дверь и увидел, что Алина лежит на спине в своей огромной кровати, устремив глаза в потолок.
— Надеюсь, я вас не разбудил?
— Я не спала.
— Вы поели?
— Я не хочу есть.
— Служанка заявила, что больше сюда не вернется.
— Мне это безразлично. Если бы и вы могли не возвращаться…
— Что бы вы стали делать?
— Ничего. Если бы вас убили, неужели вашей жене было бы приятно, что ее квартиру заполонили какие-то люди, которые беспрестанно задают вопросы?
— К несчастью, это неизбежно.
Это был бар напротив квартиры Пальмари, бар прежних времен, с оцинкованным прилавком, с аперитивами, которые почти никто, кроме стариков, теперь уже не пил, с хозяином в синем переднике, лицо которого было перечеркнуто красивыми черными усиками.
Сосиски, колбаски, сыры в форме тыквы, ветчина с сероватой кожей, словно она сохранялась под золой, свешивались с потолка, а на витрине виднелись огромные плоские хлебы.
За застекленной дверью кухни сухопарая хозяйка суетилась у плиты.
— Будете обедать? Вам столик на двоих?
Столы покрывали не скатерти, а клеенки, а поверх была застлана гофрированная бумага — на ней хозяин писал свои счета. На грифельной доске мелом было означено меню:
Тарталетки со свиным фаршем из Морвана
Телячьи кружки с чечевицей
Сыр
Домашний пирог с фруктами и ягодами
Толстенький следователь расцветал в этой среде, со смаком вдыхая густой пар, поднимающийся от еды.
В зале сидело только два или три молчаливых клиента, завсегдатаи, которых хозяин называл по имени.
Вот уже месяц, как здесь образовался главный штаб инспекторов, которые сменялись, наблюдая за Манюэлем Пальмари и Алиной. Один из них всегда готов был следовать за молодой женщиной, как только она выходила из дома.
— Что вы об этом думаете, Мегрэ? Вы разрешите называть вас так? Я мечтал о встрече с вами давно. Знаете, ведь вы завораживаете меня.
Мегрэ удовольствовался тем, что проворчал:
— Вы любите телячьи кружки?
— Я люблю все деревенские блюда. Я тоже сын крестьянина, и мой младший брат управляет нашей семейной фермой.
За полчаса до этого, когда Мегрэ вышел из комнаты Алины, он с удивлением увидел, что следователь ожидает его в кабинете.
К тому времени Мере уже сдал комиссару свой первый отчет. Проверка с парафином оказалась отрицательной. Это не Алина дважды выстрелила в Манюэля.
— Никаких отпечатков пальцев на пистолете — его тщательно вытерли, равно как и дверные ручки, в том числе и ручку входной двери.
Мегрэ нахмурился.
— Вы хотите сказать, Мере, что и на ручках дверей не было отпечатков пальцев Алины?
— Так точно.
Алина вмешалась в разговор:
— Выходя, я всегда надеваю перчатки, даже летом, потому что ненавижу, когда у меня потные руки.
— Какие перчатки взяли вы сегодня, когда пошли на рынок?
— Белые хлопчатобумажные. Смотрите! Вот они.
Она вынула их из сумки. Зеленые следы на них свидетельствовали, что она перебирала овощи.
— Барон!
— Да, шеф.
— Сегодня утром вы следовали за Алиной?
— Да. Она вышла около девяти часов и несла, кроме сумки, которую я вижу на столе, еще сетку для провизии красного цвета.
— На ней были перчатки?
— Белые перчатки, как обычно.
— Вы не спускали с нее глаз?
— Я не заходил вместе с ней в лавки, но ни на секунду не упускал ее из виду.
— Она не звонила по телефону?
— Нет. У мясника она довольно долго ждала своей очереди и не разговаривала с женщинами, которые стояли в хвосте вместе с ней.
— Вы заметили, в котором часу она вернулась?
— С точностью до минуты. Без шести минут десять.
— Она торопилась?
— Напротив, у меня сложилось впечатление, что она гуляет, наслаждаясь прекрасной погодой.
— Позовите мне Ваше. Хорошо. Скажите, Ваше, пока ваш товарищ следовал за Алиной Бош, вы дежурили перед домой? Где вы стояли?
— Возле дома зубного врача, как раз напротив, правда, на пять минут я зашел в бистро выпить белого вина.
Но там от прилавка очень хорошо виден дом, где жил Пальмари.
— Кто же входил туда и кто выходил?
— Сначала на порог вышла консьержка, чтобы вытряхнуть соломенный коврик. Она узнала меня и что-то проворчала. Ей не нравится наша команда, она считает нашу слежку личным оскорблением.
— Ну а потом?
— Около десяти минут десятого из дома вышла девушка с папкой для рисунков под мышкой. Это мадемуазель Лаваншер. Ее семья живет на втором этаже, направо. Отец — контролер в метро. Каждое утро она ходит в художественную школу на бульваре Батиньоль.
— Дальше…
— Разносчик от мясника приносил кому-то мясо. Я его знаю, он всегда стоит за прилавком в мясной лавке Модюи, тут же по улице, немного подальше.
— А еще кто?
— Итальянка с четвертого этажа выбивала свои половики у окна. Потом вернулась Алина, нагруженная провизией, и Барон присоединился ко мне. Мы очень удивились, когда затем сюда приехал полицейский комиссар, за ним следователь и, наконец, вы сами. Мы не знали, что делать, и решили, что, поскольку у нас нет инструкций, лучше переждать на улице.
— Я хотел бы, чтобы после полудня вы составили список всех квартирантов этого дома, этаж за этажом, указав состав семьи, профессию, их привычки и прочее.
— Мы должны их расспрашивать?
— Это я сделаю сам.
Манюэля увезли, и, вероятно, судебный медик уже приступил к вскрытию.
— Попрошу вас, Алина, не выходить из квартиры.
Инспектор Жанвье останется здесь. Ваши люди ушли, Мере?
— Здесь они закончили свою работу. К трем часам мы получим снимки и увеличенные отпечатки пальцев.
— Значит, все-таки есть отпечатки пальцев?
— Понемногу везде, как обычно, на пепельницах, например, на радио, на телевизоре, на пластинках, на многих предметах, которых убийца, по-видимому, не касался, а значит, и не считал нужным вытирать.
И вот теперь они сидели за столом, покрытым бумажной скатертью, и комиссар то и дело вытаскивал из кармана платок, чтобы вытереть пот с лица.
— Я полагаю, Мегрэ, вы считаете пробу на парафин решающей? Я изучал прежде научные методы исследования, но, признаться, много из них не вынес.
— Если только убийца не действовал в резиновых перчатках, на руках его непременно остаются слабые следы пороха в течение двух-или трех дней, а проба с парафином сразу их выявляет.
— А вы не думаете, что Алина, к которой служанка приходит только на несколько часов в день, надевает резиновые перчатки хотя бы затем, чтобы помыть посуду?
— Возможно. Мы сейчас в этом убедимся.
Мегрэ нахмурился и тут же заметил, что следователь Анселен с жадностью следит за малейшими изменениями выражения его лица.
— Ребята, может быть, хотите, чтобы вам принесли бутерброды из пивной «У дофины»?
— Нет, не надо, мы пойдем обедать после вас.
На лестничной площадке следователь спросил:
— Вы будете обедать дома?
— Увы, несмотря на то, что дома меня ждет омар.
— Могу я пригласить вас?
— Вы не так хорошо знаете этот квартал, как я. Это я вас приглашаю, если вы не боитесь отведать овернской кухни.
Он стал с любопытством смотреть на маленького следователя, восторгавшегося обедом.
— Эти свиные тарталетки бесподобны. Они напоминают мне те, что мы делали на ферме, когда кололи свинью. Я думаю, Мегрэ, вы привыкли самостоятельно вести следствие, я имею в виду — вместе с вашими сотрудниками, и дожидаетесь более или менее определенных результатов, прежде чем направляете ваш отчет в прокуратуру и следователю.
— Это теперь стало невозможным. Подозреваемые имеют право, начиная с первого допроса, приглашать своего адвоката, а адвокаты, которые мало ценят атмосферу на набережной Орфевр, чувствуют себя свободнее перед судебным следователем.
— Если я остался сегодня утром и если мне захотелось пообедать вместе с вами, то, поверьте, не для того, чтобы контролировать вашу инициативу, и еще меньше, чтобы вас связывать. Мне просто любопытны ваши методы, и, видя вас за делом, я получаю превосходный урок.
Мегрэ ответил на этот комплимент неопределенным жестом.
— Это правда, что у вас шестеро детей? — в свою очередь спросил комиссар.
— Через три месяца будет семеро.
Глаза у следователя смеялись, как будто этим он сыграл хорошую шутку с обществом.
— Вы знаете, — продолжал следователь, — это очень познавательно. У детей раннего возраста проявляются достоинства и недостатки взрослых, так что учишься узнавать людей, видя, как растут дети.
— Ваша жена…
Он хотел сказать — ваша жена того же мнения?
Но следователь его перебил:
— Мечта моей жены — быть матерью-крольчихой в своем крольчатнике. Никогда не видишь ее такой веселой и беззаботной, как в период беременности. Она становится огромной, прибавляет в весе на тридцать кило, но носит их с легкостью.
Веселый, оптимистичный следователь лакомился телячьими кружками с чечевицей в овернском бистро, как будто был здесь завсегдатаем.
— Вы хорошо знаете Манюэля, правда?
— Уже более двадцати лет, — кивнул Мегрэ.
— Он был жесткий человек?
— И жесткий, и нежный, это в нем странно сочеталось. Когда он приехал в Париж в своих парусиновых туфлях на веревочной подошве, которые таскал в Марселе и на Лазурном берегу, — это был дикий зверь с длинными клыками. Большинство ему подобных незамедлительно знакомятся с полицией. Что касается Пальмари, то он, живя в их среде, умудрился устроиться так, что его не замечали, и когда он откупил «Золотой бутон», — а тогда это было простое бистро, — то не слишком упрямился, передавая нам сведения о своих клиентах.
— Он был одним из ваших осведомителей?
— И да, и нет. Он держался на таком расстоянии, чтобы оставаться в хороших отношениях с нами.
— Они с Алиной ладили?
— Он смотрел на все только ее глазами. Не ошибитесь, господин следователь. Эта девица, несмотря на свое происхождение и сомнительное начало, все-таки что-то из себя представляет. Она гораздо умнее, чем был Пальмари, и если бы ею как следует управлять, она могла бы создать себе имя в театре, в кино, участвовать в любом предприятии.
— Вы думаете, она его любила, несмотря на разницу в возрасте?
— Для женщин часто возраст мужчины никакой роли не играет.
— Значит, вы ее не подозреваете в убийстве?
— Я не подозреваю никого и подозреваю всех.
В ресторане оставался только один клиент за столиком и два у бара — рабочие с ближайшего предприятия.
Телячьи кружки оказались очень сочными, а вдобавок Мегрэ просто не помнил, когда он ел такую маслянистую чечевицу. Он решил, что когда-нибудь заглянет сюда с женой.
— Насколько я знаю Пальмари, пистолет сегодня утром лежал на своем месте, за радиоприемником. Если его убила не Алина, то, значит, кто-то, кому он полностью доверял, кто-то, у кого, вероятно, был ключ от квартиры. Однако вот уже несколько месяцев как за домом ведется наблюдение, а к Пальмари никто не приходил.
Нужно было пересечь гостиную, дверь которой всегда открыта, проникнуть в кабинет, обойти вокруг кресла на колесах, чтобы схватить оружие. Если речь идет о профессиональном убийце, то он знает о методах проверки парафином. Но я не представляю, чтобы Пальмари принимал у себя гостя в резиновых перчатках. Наконец мои инспекторы не видели, чтобы входил кто-то подозрительный. Спрашивали консьержку, она никого не заметила. Посыльный от мясника в счет не идет, он приносит мясо каждое утро в один и тот же час.
— А не мог кто-нибудь проникнуть в дом вчера вечером или сегодня ночью и остаться там, спрятавшись на лестнице?
— Это одна из версий, которую я рассчитываю проверить сегодня днем.
— Только что вы утверждали, что еще не напали на след. Стали бы вы сердиться, если бы я заподозрил, что у вас в голове все-таки есть какая-то идея?
— Есть. Только, возможно, она меня ни к чему не приведет. В доме шесть этажей, не считая мансарды. На каждом этаже по две квартиры. И следовательно, какое-то число жильцов. В течение месяцев телефонные разговоры Пальмари прослушивались и были совершенно невинны. Я никогда не верил, что Манюэль окончательно порвал с миром. За Алиной следили при каждом ее выходе. Мне также сообщали, что она иногда звонила по телефону из лавки одного коммерсанта, у которого делала покупки. Случалось, что она убегала от следовавшего за ней инспектора то при помощи классического трюка — дома с двумя выходами, то ускользала незаметно из большого магазина или метро и на несколько часов выходила из-под нашего наблюдения. У меня записаны даты ее телефонных звонков и побегов. Я сравнил их с датами краж в ювелирных магазинах.
— Они совпадают?
— Не все. Часто телефонные звонки на пять или шесть дней предшествовали краже драгоценностей. Напротив, таинственные побеги иногда имели место через несколько часов после этих краж. Сделайте из этого собственные выводы и учтите, что все эти кражи со взломом были совершены молодыми людьми, не имевшими судимости и, как нарочно, приехавшими с юга или из провинции.
Положить вам еще пирога?
Сочный пирог со сливами имел легкий запах корицы.
— Если вы тоже возьмете кусочек.
Они закончили трапезу крепким вином, от которого у них раскраснелись щеки.
Следователь, в свою очередь, принялся отирать пот с лица.
— Жаль, что работа задерживает меня во Дворце правосудия и я не могу наблюдать шаг за шагом за вашим следствием. Вы уже знаете, как возьметесь за него?
— Понятия не имею. Если бы у меня был план, мне пришлось бы изменить его через несколько часов. Прежде всего займусь жильцами этого дома. Буду ходить от двери к двери, как продавец пылесосов. Потом снова поговорю с Алиной, которая еще не все сказала и у которой было время подумать. Это, правда, не значит, что она окажется более разговорчивой, чем сегодня утром.
Они вступили в короткую перепалку по поводу оплаты счета.
— Это я напросился к вам, — протестовал следователь.
— Но я здесь вроде как дома, — возражал Мегрэ. — В следующий раз будет ваша очередь.
Хозяин спросил из-за прилавка:
— Хорошо пообедали, господа?
— Очень хорошо.
Так хорошо, что оба немного отяжелели, и оба почувствовали это, когда вышли на солнышко.
— Спасибо за обед, Мегрэ. Не оставляйте меня слишком долго в неведении.
— Обещаю.
И пока раскрасневшийся следователь пролезал за руль своей расхлябанной машины, комиссар снова прошел в дом, где совершилось убийство.
Он хорошо пообедал. Жара хотя и вызывала желание поспать, была приятной, солнце сияло.
Манюэль тоже любил хорошую еду, вино и эту полудрему в прекрасные летние дни…
Барон, посвистывая, ходил по гостиной. Он снял пиджак, открыл окно, и Мегрэ догадался, что инспектору не терпится пойти поесть.
— Можете идти. Оставьте отчет на моем письменном столе.
Комиссар увидел Жанвье, тоже без пиджака, в кабинете, где он опустил венецианские шторы. Когда вошел Мегрэ, инспектор встал, поставил обратно на полку бульварный роман, который читал, и взял свой пиджак.
— Служанка ушла?
— Я ее допросил — она не слишком разговорчива.
Оказывается, она новенькая, ее наняли в начале этой недели. Прежняя, кажется, вернулась к себе в провинцию, в Бретань, чтобы ухаживать за больной матерью.
— В котором часу она сегодня пришла?
— Говорит — в десять.
В Париже, как и в других местах, существует несколько типов домашних работниц. Эта, которую звали мадам Мартен, принадлежала к самой неприятной категории, к категории женщин, несчастных в личной жизни, женщин, которые притягивают к себе всяческие бедствия и потому злы на весь мир.
На ней было черное бесформенное платье, растоптанные туфли, и она смотрела на всех исподлобья свирепым взглядом, словно ждала, что на нее вот-вот нападут.
— Я ничего не знаю, — заявила она Жанвье, прежде чем он успел открыть рот. — Вы не имеете права надоедать мне. Я работаю в этом доме только четыре дня.
Угадывалась ее привычка во время работы цедить сквозь зубы что-нибудь ехидное.
— Я ухожу отсюда, и никто не может меня задерживать. Ноги моей здесь больше не будет. Я все время подозревала, что они не женаты и что это когда-нибудь закончится драмой.
— Вы полагаете, что смерть месье Пальмари связана с тем, что он не был женат?
— Так всегда бывает, разве нет?
— По какой лестнице вы поднимались?
— По той, что для слуг, — кисло ответила она. — В молодости бывали времена, когда люди с радостью вели меня по главной лестнице.
— Когда вы пришли, вы видели мадемуазель Бош?
— Нет…
— Вы сразу прошли на кухню?
— Я всегда начинаю с кухни.
— Сколько часов в день вы проводите здесь?
— Два часа, с десяти до двенадцати, и все утро по понедельникам и субботам, но теперь, слава Богу, я в субботу не приду.
— Что вы слышали?
— Ничего.
— Где была ваша хозяйка?
— Не знаю.
— А вы не должны были ее спросить, что вам делать?
— Я достаточно опытна, чтобы знать, что мне делать.
— А что именно вы должны были сделать сегодня?
— Убрать покупки, которые она принесла, — они лежали на столе, почистить овощи, пропылесосить гостиную.
— А что вы убирали в другие дни?
— Спальню и ванную.
— А кабинет?
— Кабинет месье? Этим занималась сама мадемуазель.
— Вы не слышали выстрелов?
— Я ничего не слышала.
— Ваша хозяйка не говорила по телефону?
— Дверь была закрыта.
— В котором часу вы видели мадемуазель Бош сегодня утром?
— Точно не знаю. Через десять или пятнадцать минут после того, как пришла.
— Какой у нее был вид?
— Она до этого плакала.
— А потом?
— Она мне сказала: «Не оставляй меня одну. Я боюсь, что потеряю сознание. Кто-то убил папу».
— Дальше…
— Она направилась в спальню, я за ней. Она бросилась на кровать и стала рыдать.
— А вы не пошли взглянуть на месье Пальмари?
— Зачем?
— Что вы о нем думали?
— Ничего.
— А о вашей хозяйке?
— Тоже ничего.
— Вы здесь с понедельника? Приходил сюда кто-нибудь с тех пор?
— Нет. Это все? Мне можно идти?
— С условием, что вы оставите свой адрес.
— Я живу недалеко. В мансарде самого разваленного дома на улице Этуаль, номер двадцать семь «а». Застать меня можно только вечером, весь день я работаю в разных домах. И запомните, полицию я не люблю.
Жанвье протянул комиссару протокол допроса.
— Давно ушел Мере?
— Минут сорок назад. Он все осмотрел в этой комнате, перелистал книги, заглянул в конверты с пластинками. Он ничего не нашел. Никакого тайника в стенах, ни одного ящика с двойным дном. На всякий случай он прошелся по комнате с пылесосом и унес пыль, чтобы сдать на анализ.
— Иди обедать. Рекомендую тебе телячьи кружки «У овернца». А потом зайди за мной. Ты посоветовал полицейскому комиссару ничего не сообщать прессе?
— Да. До скорого свидания. Кстати, следователь не очень вам надоел?
— Напротив. Этот человек начинает мне нравиться.
Оставшись один, Мегрэ снял пиджак, медленно набил трубку и стал осматриваться вокруг.
Кресло на колесах, принадлежавшее Пальмари, которое Мегрэ впервые видел пустым, вдруг приобрело особое значение, в особенности потому, что на коже сиденья и на спинке сохранились отпечатки тела, а в мягкой обивке сбоку виднелась дырка от одной из пуль.
Он машинально перелистал несколько книг, посмотрел пластинки и повернул ручку радиоприемника, потом поднял шторы на окнах, одно из которых выходило на улицу Акаций, а другое — на улицу Триумфальной арки.
Вот уже три года, как Пальмари проводил все время в этой каморке, покидая ее, только чтобы лечь спать после того, как Алина разденет его, как ребенка.
Если верить тому, что он говорил десять дней назад и что подтверждали инспекторы, Пальмари никто не посещал и, кроме радио и телевизора, Алина была для него единственной связью с внешним миром.
В конце концов Мегрэ пересек гостиную и постучал в спальню. Не получив ответа, он открыл дверь и увидел, что Алина лежит на спине в своей огромной кровати, устремив глаза в потолок.
— Надеюсь, я вас не разбудил?
— Я не спала.
— Вы поели?
— Я не хочу есть.
— Служанка заявила, что больше сюда не вернется.
— Мне это безразлично. Если бы и вы могли не возвращаться…
— Что бы вы стали делать?
— Ничего. Если бы вас убили, неужели вашей жене было бы приятно, что ее квартиру заполонили какие-то люди, которые беспрестанно задают вопросы?
— К несчастью, это неизбежно.