Сименон Жорж. Терпение Мегрэ

   На пятом этаже он свернул в узкий коридор и остановился у двери номера 42.
   — Вот ваш номер. Я сейчас пришлю полотенца.
   В номерах не было полотенец — это классический прием для получения чаевых сверх двадцати процентов за обслуживание.
   Потом парень сделал вид, будто проверяет, все ли необходимое на месте, и его взгляд остановился наконец на пятидесятифранковой ассигнации, которую Мегрэ держал на виду между двумя пальцами.
   — Вы хотите сказать, что это для меня?
   Он не мог скрыть недоверия, и тем не менее глаза его заблестели.
   — Вы хотите красивую девушку? На тротуаре, вижу, вам ни одна не подошла?
   — Закройте на минутку дверь.
   — Надеюсь, вы ничего худого не задумали? Странно, но мне ваше лицо кажется знакомым.
   — Может быть, кто-нибудь на меня похож? Скажите, вы всегда работаете по ночам?
   — Я? Нет. Если я работаю ночью, то только потому, что должен пройти курс лечения в диспансере.
   — Значит, вам случается работать и днем, а поэтому вы должны знать постоянных клиентов.
   — Есть такие, которых знаешь, но есть и другие, которые приходят только на одну ночь.
   Его маленькие глазки перебегали от банковского билета к лицу комиссара, а лоб пересекала складка, выдававшая мучительные усилия мысли.
   — Скажите, знакома ли вам эта женщина?
   Мегрэ вытащил из кармана фотографию Алины Бош, которую приказал сделать без ее ведома несколько месяцев назад.
   — Я хотел бы знать, приходит ли она сюда в сопровождении мужчины? — уточнил комиссар.
   Лакей только бросил взгляд на фотографию и еще больше нахмурился.
   — Вы смеетесь надо мной?
   — Почему?
   — Да это же фотография хозяйки. Во всяком случае, насколько мне известно.
   — Вы ее часто видите?
   — По крайней мере, ночью никогда. Случается, что вижу, когда работаю днем.
   — У нее есть комната в отеле?
   — Спальня и гостиная, на втором этаже.
   — Но она не занимает их постоянно?
   — Повторяю вам, что не знаю. Иногда мы ее видим, иногда нет. Это не наше дело, и нам не платят за то, чтобы мы следили за хозяйкой.
   — Вы не знаете, где она живет?
   — Откуда мне знать?
   — А ее фамилию?
   — Я слышал, как управляющая называет ее мадам Бош.
   — Она подолгу бывает в отеле?
   — Это сказать невозможно — кабинет управляющей на первом этаже соединен винтовой лестницей с комнатами на втором.
   — А можно спуститься из этих комнат по общей лестнице?
   — Конечно, можно.
   — Возьмите эту ассигнацию. Она ваша.
   — Вы из полиции?
   — Возможно.
   — Скажите, вы, случайно, не комиссар Мегрэ? Ваше лицо мне кажется знакомым. Надеюсь, вы не доставите неприятностей хозяйке, потому что это может отразиться и на мне.
   — Обещаю, что речи о вас не будет.
   В руках комиссара, как по волшебству, появился второй банковский билет.
   — А это за правильный и честный ответ еще на один вопрос.
   — Смотря что за вопрос.
   — Когда мадам Бош бывает в отеле, видится ли еще с кем-нибудь, кроме управляющей?
   — Она не занимается персоналом, если вы это имеете в виду.
   — Нет, я имею в виду другое. Не принимает ли она в своих комнатах посторонних людей, которые поднимаются по главной лестнице, а не по винтовой, внутренней?
   Ассигнация была такой же соблазнительной, как и первая. А тут еще Мегрэ сразу прервал колебания лакея, задав ему прямой вопрос:
   — Какой он из себя?
   — Я мельком видел его несколько раз. Он моложе и худее вас.
   — Волосы темные? Тоненькие черные усики? Красивый мужчина?
   Лакей утвердительно кивал.
   — Он носил с собой чемодан?
   — В большинстве случаев — да. Он снимает комнату на втором этаже, всегда одну и ту же, номер семь, — она ближе всего к апартаментам хозяйки. Но он там никогда не ночует.
   Банковский билет перешел в руку лакея. Лакей быстро сунул его в карман, но вышел не сразу, быть может решая, не будет ли третьего вопроса, ответ на который принесет ему еще пятьдесят франков.
   — Спасибо. Обещаю не впутывать вас в это дело.
   Я уезжаю через несколько минут.
   Раздался звонок, и лакей быстро вышел из комнаты, крикнув:
   — Кто-то пришел!
   — Тебе не было слишком жарко? — беспокоилась мадам Мегрэ. — Надеюсь, у тебя хватило времени пообедать и поужинать, а не довольствоваться бутербродами?
   — Я ел отличную паэллу в «Золотом бутоне», а вот что на обед — позабыл. Помню только, что обедал с забавным маленьким судебным следователем в бистро «У овернца».
   Заснул он с трудом, потому что лица, населявшие этот день, появлялись по очереди перед ним, и на переднем плане — почти гротескная туша, как-то странно скрюченная, — тело Пальмари у колес инвалидного кресла.
   Для следователя Анселена это была просто жертва, начало следствия, которым он будет заниматься в течение нескольких недель. Мегрэ же знал Манюэля в различные периоды его карьеры, и хотя они находились по разные стороны барьера, между ними протянулись нити хрупкой связи, которые трудно было определить.
   Можно ли сказать, что комиссар уважал бывшего владельца «Золотого бутона»? Слово «уважение» в данном случае звучало слишком сильно. Но когда многоопытный полицейский без предрассудков думал об этом человеке, он невольно испытывал к нему некоторую симпатию.
   Точно так же с самого начала он заинтересовался Алиной, которая как бы зачаровывала его. Он старался понять ее, порой казалось, что ему это удается, но он тут же начинал сомневаться в своем мнении.
   Наконец он окунулся в тот зыбкий мир, который отделяет бодрствование от сна, людские силуэты начали расплываться, мысли стали текучими, неточными.
   В основе всего лежал страх. Он часто спорил об этом наяву с доктором Пардоном, который тоже обладал большим опытом, хорошо знал людей и недалек был от того, чтобы разделить взгляды Мегрэ.
   Все чего-то боятся. У самых маленьких детей стараются рассеять страх волшебными сказками, и почти сразу же, как только ребенок идет в школу, он боится показать родителям дневник, в котором учитель поставил плохую отметку.
   Страх перед водой. Страх перед огнем. Страх перед животными. Страх перед темнотой. Страх, в пятнадцать или шестнадцать лет, неверно выбрать свою судьбу, испортить себе жизнь.
   В его полусознании все эти страхи становились нотками глухо звучащей трагической симфонии. Явные страхи, которые тащат за собой до конца, — острый страх, вызывающий крик, страхи, которые потом заставляют смеяться, боязнь несчастного случая, болезни, страх перед полицейскими, перед людьми, перед тем, что они говорят, что думают, перед взглядами, которые они бросают на вас, проходя мимо.
   Глядя на банковский билет между пальцами комиссара, болезненный лакей в отеле разрывался между страхом быть уволенным и соблазном. Потом, при появлении следующего билета, действовал тот же механизм.
   А разве теперь он не боялся, что Мегрэ выдаст его, запутает в дело, которое, как он понимал, было серьезным и могло повлечь за собой Бог знает какие осложнения?
   А разве не из страха Пернель, совсем недавний владелец «Золотого бутона», шепнул на ухо комиссару адрес отеля на улице Этуаль? Из страха, что теперь ему не будет давать покоя полиция, из страха, что закроют его заведение, сославшись на какое-то никому не известное правило.
   А разве месье Луи тоже не боялся? До сих пор он держался в тени, без всякой видимой связи с Манюэлем и Алиной. Но вот и за ним ходит по пятам полиция, а ведь невозможно дожить на Монмартре до его возраста, не понимая, что это значит.
   Кто сейчас больше боялся, Алина или Фернан Барийар?
   Еще сегодня утром никто не подозревал, что между двумя квартирами на пятом этаже существует связь. Мадам Барийар весело наслаждалась жизнью, не ставя себе никаких вопросов, и, как подобает представительнице мелкой буржуазии, вела как можно лучше свое хозяйство.
   Решилась ли Алина лечь спать? Люка словно врос в ее квартиру, спокойный и непреклонный. Ничто не заставит его уйти. Она не сможет ни выйти, ни позвонить по телефону. Она вдруг оказалась предоставленной самой себе, отрезанной от остального мира.
   Официально полиция находилась в квартире, чтобы ее защищать.
   Две двери, лестничная площадка отделяли ее от человека, которого она много раз принимала в своих тайных апартаментах в отеле «Бюсьер».
   Знал ли об этом Пальмари? Он тоже долгие месяцы жил так: против его дома беспрерывно дежурил полицейский, его телефон был взят на прослушивание, да вдобавок ко всему он еще был инвалидом.
   И все-таки он не прерывал свою деятельность, руководя людьми через посредство Алины.
   Это была последняя мысль Мегрэ перед тем, как он заснул по-настоящему: Алина… Манюэль… Алина называла его папой… Она, со всеми такая ироничная и агрессивная, становилась нежной, когда дело доходило до старого вожака шайки, и защищала его, как тигрица.
   Алина… Манюэль…
   Не хватало одного. Сознание Мегрэ было сейчас недостаточно ясным, чтобы он мог вспомнить, кто не ответил на перекличке. Не хватало одной из шестеренок сложного механизма. Он говорил об этом с кем-то, может быть, со следователем? Важной шестеренки, имеющей отношение к бриллиантам.
   Алина… Манюэль… Фернан… Вычеркнуть Манюэля, поскольку он мертв. Алина… Фернан…
   Каждый из них в своей клетке ходил взад и вперед, ожидая, пока Мегрэ проявит какую-нибудь инициативу.
   Когда он проснулся, мадам Мегрэ широко открыла окно, потом подала чашку кофе.
   — Ты хорошо спал?
   — Не знаю. Все время что-то снилось, но не помню что.
   Такое же солнце, как накануне, такая же легкость в воздухе, в небе, в щебетании птиц, в звуках и запахах улицы.
   Но Мегрэ уже был другим, он не участвовал в этой радостной песне начинающегося дня.
   — У тебя усталый вид.
   — У меня впереди трудный день, придется брать на себя ответственность.
   Это она угадала уже накануне, когда он вернулся домой, но старалась не задавать ему вопросов.
   — Ты наденешь серый костюм? Он легче других.
   Слышал ли он ее слова? Машинально проглотив первый завтрак, он выпил, не замечая вкуса, две чашки черного кофе. Под душем он не напевал и одевался с рассеянным видом, забыв осведомиться о том, что будет на обед.
   — Вызови мне, пожалуйста, такси.
   Никаких пейзажей сегодня утром, цветных картинок, которые сладостно бы мелькали перед глазами.
   — Набережная Орфевр.
   Сначала в свой кабинет.
   — Вызовите мне Фернана Барийара… Площадь Звезды, сорок два — тридцать восемь… Алло! Мадам Барийар? Говорит комиссар Мегрэ. Будьте любезны, позовите вашего мужа… Да, я подожду…
   Его рука машинально перебирала рапорты, сложенные в стопку на письменном столе.
   — Алло! Барийар? Это опять я… Вчера я забыл попросить вас оставаться все утро дома и, конечно, весь день тоже… Я знаю… Знаю… Что же поделаешь, ваши клиенты подождут. Нет, понятия не имею, в котором часу вас увижу…
   Отчет Люка был просто запиской, адресованной лично комиссару; официальный отчет он должен был представить позже.
   «Ничего важного сообщить не могу. Она ходила по квартире до двух часов ночи, и несколько раз мне казалось, что она готова вцепиться мне в лицо. В конце концов она заперлась в своей спальне и затихла. Позвоню на Набережную около одиннадцати, чтобы узнать, не нужен ли я вам».
   Отчет Лапуэнта был не более интересным. Он позвонил на Набережную в три часа ночи.
   «Передать комиссару Мегрэ. Месье Луи и его девушка оставались в „Золотом бутоне“ до половины двенадцатого. Девушку зовут Луиза Пегас. Под именем Люлю-Торпеда она выступает в конце программы в кафе-стриптиз „Зеленый шар“ на улице Пигаль.
   Месье Луи пошел вместе с ней. Я отправился за ним и сел за столик поблизости. Проскользнув через артистический вход, Люлю появилась на сцене, а закончив свой номер, устроилась вместе с подругами в баре, где им надлежит стараться, чтобы клиенты побольше пили.
   Месье Луи продолжал сидеть за столиком, не звонил по телефону, ни на минуту не выходил из зала.
   Около трех часов Люлю подошла к нему и шепнула несколько слов на ухо. Он спросил свою шляпу, и мы, один за другим, вышли на тротуар. Люлю тоже скоро вышла, и они направились пешком к меблированному отелю «Сквер» на площади Сен-Жорж. Я расспросил швейцара. Луиза Пегас живет в этом отеле уже несколько месяцев. Часто возвращается в сопровождении мужчины, редко с одним и тем же. Месье Луи появился в ее комнате во второй или третий раз. Я звоню из бистро, которое сейчас закроется. Продолжаю следить».
   — Жанвье! Где Жанвье? Он еще не пришел?
   В кабинет вошел Жанвье.
   — Пошли человека дежурить напротив отеля «Сквер» на площади Сен-Жорж. Надо сменить Лапуэнта, который, наверное, уже изнемогает. Если у него нет ничего нового, пусть идет спать, а вечером позвонит. Возможно, он мне будет нужен.
   Мегрэ едва поспел на доклад к начальнику, вошел в его кабинет последним. Коллеги бросили на комиссара понимающие взгляды, Мегрэ выглядел так, как в особые дни, предшествующие раскрытию преступления, — на лице выражение упрямства, а трубка так крепко зажата в зубах, что того и гляди лопнет кончик эбонитового мундштука.
   Мегрэ не слушал, что говорилось в кабинете. Когда дошла очередь до него, он ограничился тем, что пробормотал:
   — Я продолжаю вести следствие по убийству Манюэля Пальмари. Если все пойдет хорошо, возможно, я заодно раскрою и организацию, совершавшую кражи драгоценностей.
   — Ваша старая идея! Сколько уже лет вы подозреваете Пальмари?
   — Много лет, это правда!
   В кабинете его ожидали и другие рапорты: от Гастинн-Ренетта, а главное, от судебного медика. Три пули, попавшие в Манюэля, одна из которых застряла в спинке кресла, были действительно выпущены из «смит-и-вессона», принадлежавшего Пальмари.
   — Жанвье, зайди на минутку!
   Он дал ему инструкции насчет дежурства на улице Акаций.
   Немного погодя комиссар прошел в застекленную дверь, через которую по галерее можно было прямо попасть из уголовной полиции во Дворец правосудия. Ему пришлось подняться на два этажа, прежде чем он отыскал кабинет следователя Анселена, находившийся почти на чердаке.
   Это был старомодно обставленный кабинет, из тех, которые обычно предоставляли новичкам, и следователю приходилось складывать бумаги прямо на полу и весь день сидеть при электрическом свете.
   При виде Мегрэ толстенький Анселен потер руки.
   — Вы можете быть свободны, — сказал он своему секретарю. — Садитесь, дорогой комиссар. Я горю желанием узнать, как ваши дела.
   Мегрэ вкратце рассказал ему о своей деятельности накануне, об отчетах, полученных утром.
   — Вы надеетесь, что все эти разрозненные элементы в конце концов соединятся в единое целое?
   — Каждое лицо, имеющее отношение к этому делу, боится. Каждый из них изолирован, без всяких средств связи.
   — Понимаю! Понимаю! Очень ловко! Но зато — не очень правильно. Я не мог бы действовать таким образом, но я начинаю понимать вашу тактику. Что вы будете делать теперь?
   — Сначала схожу на улицу Лафайет, где в какой-нибудь пивной или на тротуаре каждое утро возникает «рынок» бриллиантов. Я знаю несколько бриллиантщиков.
   Мне часто приходилось бывать там. Потом отправлюсь на картонажную фабрику «Жело и сын», чтобы проверить — вы догадываетесь — что.
   — В итоге, если я хорошо понял, дело представляется таким образом…
   И следователь, лукаво поглядывая на Мегрэ, стал разбирать механизм дела, тем самым доказывая, что провел часть ночи, изучая имеющиеся данные.
   — Я полагаю, вы считаете Пальмари главой этого предприятия. В своем ресторане на Монмартре он годами водил знакомство с жуликами разных возрастов, которые собирались там. Старое поколение постепенно рассеялось по всей Франции, но тем не менее контакты сохранились. Другими словами, Пальмари, позвонив куда следует, мог вызвать двух или трех людей, которые были ему нужны для того или иного дела. Согласны?
   Мегрэ соглашался, забавляясь возбужденным состоянием представителя суда.
   — Хотя он оказался далеким от мира из-за потери ноги, ничто не мешало ему руководить своей организацией благодаря посредничеству Алины Бош. Он сразу купил дом, где поселился с ней, и я теперь думаю, не было ли у него определенной цели, когда он поступил таким образом.
   — Это позволяло, между прочим, отказать кому-нибудь из жильцов в том случае, если срочно требовалась свободная квартира, — вставил Мегрэ.
   — Например, для Барийара. Ведь очень удобно, когда находишься под наблюдением полиции, иметь сообщника на той же лестничной площадке. Вы считаете Барийара способным перегранить драгоценные камни и пустить их в продажу?
   — Пустить в продажу, да. Гранить — нет, потому что это одно из самых тонких ремесел на свете. Барийар был наводчиком, он указывал ювелирные витрины, которые стоили того, чтобы организовать налет. Учитывая его профессию, это ему было нетрудно. Сведения он давал Алине, которая, периодически ускользая от нашей слежки, бегала в отель «Бюсьер»…
   — Вот почему и был куплен этот отель, который вдобавок представлял собой и хорошее помещение денег.
   — Сообщники приезжали из провинции на день или два. Алина, а может быть Барийар, ждали их в определенном месте, чтобы затем завладеть драгоценностями.
   Чаще всего исполнители налета спокойно уезжали, не зная даже, на кого они работали, чем и объясняется, что те немногие жулики, которых мы арестовали, ничего не могли нам сказать.
   — В общем, вам кого-то не хватает? — заключил следователь.
   — Это точно. Гранильщиков бриллиантов.
   — Удачи вам, Мегрэ. Вы ведь позволили мне вас так называть? Зовите меня Анселен.
   И комиссар ответил с улыбкой:
   — Попробую. Зная мои отношения с судейскими, в частности с одним судебным следователем по фамилии Комельо, боюсь, что это мне не сразу удастся. А пока счастливо оставаться, господин следователь. Я буду держать вас в курсе дела.
   Когда он позвонил на картонажную фабрику на авеню Гобелен, к телефону подошел Жело-сын.
   — Нет, нет, месье Жело. Не волнуйтесь, ничего особенного. Просто проверка, которая никак не повлияет на репутацию вашего дома. Вы говорите, что Фернан Барийар отличный представитель вашей фирмы, и я вам охотно верю. Просто хотелось бы знать, какие ювелиры, например, в течение двух последних лет, делали ему заказы. Я полагаю, по вашей бухгалтерии легко составить такой список, за которым я зайду попозже, но до обеда. Не беспокойтесь, мы об этом никуда сообщать не будем.
   В кабинете инспекторов он долго переводил взгляд с одного на другого и, как всегда, остановил свой выбор на Жанвье.
   — У тебя ничего важного нет?
   — Нет, шеф. Я заканчиваю отчет: совсем не срочный.
   Все еще только бумажонки.
   — Возьми свою шляпу, пойдешь со мной.
   Мегрэ не умел водить машину, он не доверял себе из-за рассеянности, из-за неясных мечтаний, в которые легко погружался во время ведения следствия.
   — Улица Лафайет, на углу улицы Каде, — сообщил он Жанвье.
   В полиции существует принцип: когда расследуется важное дело, нужно всегда действовать вдвоем. Если бы накануне, в «Золотом бутоне», с ним не было Лапуэнта, он не смог бы проследить за месье Луи и, конечно, понадобилось бы несколько дней, прежде чем он заинтересовался бы Барийаром.
   — Я только найду место для машины и присоединюсь к вам.
   Как и Мегрэ, Жанвье знал об этом рынке драгоценных камней. А вот большинство парижан, даже те, что каждое утро проходили по улице Лафайет, и не подозревали, что у этих скромных с виду людей, одетых, как мелкие служащие, которые болтают, стоя группами на тротуаре или сидя вокруг столиков в пивной, карманы набиты редкими камнями, составляющими целое состояние.
   Эти камни в маленьких мешочках переходят из рук в руки, причем такие передачи в данный момент не приносят никакого дохода.
   В этом закрытом мирке, где все знают друг друга, царит доверие.
   — Привет, Бернстайн!
   Мегрэ пожал руку высокому худому человеку, который только что отошел от двух своих компаньонов, сунув в карман, как обычное письмо, пакет с бриллиантами.
   — Привет, комиссар! Снова нападение на ювелирный магазин?
   — С прошлой недели больше не было.
   — Вы все еще не нашли вашего типа? Я уже раз двадцать говорил о нем с коллегами. Они знают всех гранильщиков на Парижской площади. Их немного, и я могу поручиться почти за каждого. Ни один из них не стал бы переделывать не только краденые, но даже и просто подозрительные. У этих людей есть нюх, поверьте. Вы не выпьете со мной кружку пива?
   — Охотно, как только мой инспектор перейдет на эту сторону улицы.
   — Глядите! Жанвье! Значит, вы приехали с подкреплением.
   Они сели за столик; вокруг, стоя, спорили перекупщики. Порой один из них вытаскивал из кармана лупу часовщика, чтобы рассмотреть камни.
   — До войны двумя главными центрами гранения были Антверпен и Амстердам, — говорил Бернстайн. — Любопытно, что большинство гранильщиков по причинам, которые я так и не смог узнать, были выходцами из Прибалтики. В Антверпене у них были удостоверения личности иностранцев, и когда наступали немцы, их отправили группой сначала в Руан, потом в Соединенные Штаты.
   Когда война закончилась, американцы всячески пытались их задержать. Но им с трудом удалось уговорить десятую часть: этих людей мучила тоска по родине. Однако некоторых на обратном пути соблазнил Париж. Вы их найдете в районе Маре и районе Сент-Антуан. Каждого из них знают, каждый имеет нечто вроде родословной, потому что это ремесло передается от отца к сыну и имеет свои тайны.
   Мегрэ вдруг стал смотреть на него затуманенным взглядом, словно уже не слыша.
   — Постойте-ка! Вы сказали…
   Одно слово из сказанного Бернстайном его поразило, хотя и не сразу.
   — Что вас смущает из того, что я сказал?
   — Минутку! Наступление немцев… Антверпенские гранильщики… Соединенные Штаты… А почему они бежали и из Франции?
   — Большинство из них были евреями, и им грозила гибель.
   — Если только…
   Комиссар резко поднялся.
   — Поехали, Жанвье! Где твоя машина? Привет, Бернстайн! Я должен был догадаться об этом раньше…
   И Мегрэ стал быстро пробираться сквозь толпу, запрудившую тротуар.

Глава 6

   Жанвье смотрел прямо перед собой, сжимая немного сильнее, чем обычно, руль маленькой черной машины.
   Он то и дело бросал искоса взгляды на Мегрэ, сидевшего рядом с ним. В какой-то момент Жанвье открыл было рот, чтобы задать вопрос, который жег ему губы, но сдержался и смолчал. Его всегда поражала метаморфоза, происходившая в поведении Мегрэ.
   Накануне комиссар взялся за дело весело, с охотой вытаскивал из темноты персонажей, поворачивая их во все стороны в своих больших лапах, как кошка мышь, а потом ставил на место. Он посылал инспекторов направо и налево, казалось, без всякого плана, надеясь, видно, что из этого в конце концов все-таки что-нибудь получится.
   Но внезапно он переменился. Рядом с Жанвье сидел другой человек — массивный, апатичный, почти устрашающий монолит.
   Утром в июльской жаре проспекты и улицы Парижа походили на настоящий фейерверк: брызги света заливали черепичные крыши из розовых плиток, отражались от оконных стекол, за которыми пел красный цвет герани, свет этот гроздьями стекал с разноцветных кузовов автомобилей — голубых, зеленых, желтых. Слышались автомобильные гудки, голоса, скрежет тормозов, звонки, пронзительный свисток полицейского.
   Среди этой световой утренней симфонии черная полицейская машина и восседавший в ней бесстрастной массой Мегрэ выглядели странно.
   — Приехали, шеф!
   Комиссар тяжело вышел из машины, которая давно стала для него слишком тесной, посмотрел пустым взглядом на улицу, хотя она была ему уже хорошо знакома, поднял голову, будто хотел оглядеть весь дом, со всеми этажами, со всеми обитателями.
   Он неспешно выбил трубку, постучав ею по каблуку, снова набил и зажег.
   Жанвье не спросил комиссара, должен ли его сопровождать, не заговорил с Жаненом, дежурившим около дома, и удивился тому, что и Мегрэ молча миновал инспектора.
   Мегрэ направился прямо к лифту, и Жанвье последовал за ним. Вместо того чтобы нажать кнопку пятого этажа, комиссар ткнул пальцем в кнопку шестого, а оттуда направился к мансардам.
   Повернув налево, он остановился против двери глухонемого и, зная, что на звонок никто не ответит, повернул ручку. Дверь открылась. Мансарда фламандца была пуста.
   Комиссар почти сорвал занавеску, за которой висела одежда, и осмотрел вещи, оказавшиеся в довольно ветхом состоянии.
   Его взгляд фотографировал каждый угол комнаты. Осмотрев ее, он спустился на один этаж, подумал, опять вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа.
   Консьержку он застал на месте. На правой ноге у нее был надет башмак, а на левой — комнатная туфля.
   — Вы не знаете, мадам, Клаас выходил сегодня утром?
   Видя его таким возбужденным, она испугалась.
   — Нет. Он еще не спускался.
   — А вы не выходили из своей комнаты?
   — Даже лестницу не убирала. Меня заменила соседка — у меня опять боли в пояснице.
   — А Клаас не выходил сегодня ночью?
   — Никто не выходил. Я открывала только нашим жильцам, возвращавшимся домой. У вас ведь есть дежурный у дома, он может сказать то же самое.
   Мегрэ думал крепко, думал твердо, если употреблять выражения, которые он сам создал для своего собственного пользования.
   — Скажите… Если я правильно понял, каждый жилец у вас располагает уголком чердака…