Страница:
— А знаете, патрон, странный тип этот Кларк! Я пошел в бар «Мажестика» понаблюдать за ним и хорошенько запомнить его приметы… С виду он, конечно, деловой человек и не очень-то покладистый господин… Но ведь мне теперь известно, как он провел вчера ночь, и что же? Оказывается, он сущий мальчишка…
Торанс невольно покосился на белоснежную крахмальную манишку Мегрэ, на жемчужные запонки — не часто приходилось ему видеть своего начальника столь элегантным.
— Право, вы только послушайте… Прежде всего он пообедал со своей красоткой в маленьком ресторанчике на улице Лепик, где берут за обед по двенадцати франков… Представляете себе? Хозяин их заметил, так как у него не часто посетители заказывают настоящее шампанское… Затем они спросили, где можно покататься на карусели. Оба очень плохо говорят по-французски… Их в конце концов направили на ярмарку к Тронной заставе… Там я и напал на их след… Не знаю, катались они на карусели или нет, но думаю, что катались… Они также стреляли из карабинов, и Кларк потратил на это развлечение больше ста франков, что несколько удивило хозяйку тира… Представляете себе парочку? Взялись под ручку, бродят в толпе, как влюбленные… Но погодите, погодите, сейчас не то еще услышите… Вы знаете балаган Эжена Железная Рука? Сейчас у него выступает некий великан, мастер американской вольной борьбы. Эжен в конце представления бросил вызов в толпу, кто хочет помериться с ним силами. И что же вы думаете? Нашему мистеру Кларку захотелось подраться с ним… Он пошел в угол, отгороженный грязной парусиной, разделся там, а потом задал трепку великану… Воображаю, как в первом ряду его милочка хлопала в ладоши. Кажется, зрители кричали: «Валяй, англичанин! Задай силачу как следует! Ну а потом влюбленные отправились в „Мулен де ла Галет“, танцевали там… В три часа утра они подкрепились в кафе „Купол“ поджаренными сосисками, а затем, полагаю, угомонились и отправились бай-бай… В гостинице „Орленок“ швейцара не имеется, только ночной сторож, который спит в каморке и, дернув веревку, впускает клиентов, не очень-то интересуясь, кто они такие… Он помнит, что часа в четыре утра на лестнице говорили по-английски… Заявляет, что никто до утра не выходил… Вот оно как! Вам не кажется, что для постояльцев отеля „Мажестик“ вечер был проведен весьма странно?
Мегрэ не сказал ни да, ни нет, посмотрел на свои ручные часы, которые носил лишь в исключительных случаях (это был подарок к двадцатилетию его свадьбы), и спрыгнул со стола, служившего ему сиденьем.
— До свиданья, детки!
У порога он спохватился, повернул обратно и, подойдя к столу, выпил свою кружку пива. На улице ему пришлось порядком пройти пешком, пока он не нашел такси.
— На улицу Фонтен…
Был уже час ночи. В злачных заведениях Монмартра веселье было в разгаре. У входа в «Пеликан» посетителей встречал негр. Мегрэ пришлось сдать на вешалку котелок и пальто Входя в зал, где перебрасывались разноцветными ватными шариками и серпантином, он немного пошатывался, как будто нетвердо стоял на ногах.
— Столик прикажете у танцевальной площадки? Сюда, пожалуйста… Вы одни?
Мегрэ чуть было не буркнул не узнавшему его метрдотелю:
— Болван!
Но бармен издали приметил его и уже что-то шептал, наклоняясь к двум танцовщицам, облокотившимся на стойку красного дерева.
Мегрэ уселся за столик, как клиент, и, поскольку тут неудобно было пить пиво, заказал коньяку и минеральной воды. Не прошло и десяти минут, как к нему подсел встревоженный хозяин заведения.
— Надеюсь, ничего неприятного, господин комиссар?.. Вы же знаете, я всегда соблюдаю правила…
Он оглядел сидевших в зале — кто из них мог оказаться причиной неожиданного появления полиции?
— Ничего, не беспокойтесь… — ответил Мегрэ. — Просто мне захотелось поразвлечься.
Он вытащил из кармана трубку, но, поняв по взгляду хозяина, что она тут неуместна, со вздохом положил ее обратно.
— Может быть, вам нужны какие-нибудь сведения, — подмигнув, заметил хозяин. — Пожалуйста, мы к Вашим услугам. Но я хорошо знаю свой персонал. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нынешних моих служащих мог вас заинтересовать… Что касается клиентов… как видите, обычная наша публика… Иностранцы, провинциалы… Поглядите, вон тот, который сидит с Леа, — депутат…
Мегрэ встал и тяжелым шагом направился к лестнице, которая вела в туалетную… Она помещалась в подвале — в большой, ярко освещенной комнате, облицованной голубоватыми изразцами. Рядом находилась телефонная будка из полированного красного дерева. Зеркала. На длинном столе разложены разнообразные мелочи — гребенки, щетки, маникюрные принадлежности, пудра всевозможных оттенков, румяна, губная помада…
— Всегда такая чепуха получается, когда с ним танцуешь. Дай-ка мне парочку чулок, Шарлотта…
Маленькая, кругленькая женщина в вечернем платье, сидевшая на стуле, уже снимала с себя чулки. Высоко подняв юбку, она спокойно разглядывала свою ногу, пока Шарлотта рылась в ящике.
— Какие дать? Двадцать первый номер? Тонкие?
— Годятся. Давай… Раз кавалер не умеет танцевать, так должен бы…
Заметив в зеркале Мегрэ, она умолкла, но продолжала надевать новые чулки, время от времени кокетливо посматривая на него. Шарлотта обернулась и, увидев полицейского комиссара, побледнела.
— А-а! Это вы!..
И она деланно засмеялась. Шарлотта сейчас совсем не походила на ту женщину, которая грела в духовке ноги и лакомилась пирожными на кухне своего домика в Сен-Клу.
Белокурые завитые волосы были так тщательно уложены, что их волны казались недвижными. Лицо стало конфетно-розовым. Простое, но хорошо сшитое платье черного шелка ловко облегало ее пышные формы, а на платье белел крошечный кружевной передничек, какие увидишь только на сцене, у театральных субреток.
— Я тебе потом заплачу, Шарлотта. За все сразу.
— Хорошо, хорошо…
Девица поняла, что посетитель ждет, чтобы она ушла, и, надев свои туфли, побежала по лестнице, которая вела в ресторан.
Шарлотта, притворяясь, что она приводит в порядок разложенные на столе коробочки, решилась наконец спросить:
— Что вам от меня нужно?
Мегрэ не ответил. Он сел на стул, с которого вспорхнула молодая особа, надевшая новые чулки. Воспользовавшись своим пребыванием в подвале, он принялся набивать трубку, делая это не спеша и весьма старательно.
— Вы, вероятно, воображаете, будто я знаю, что-нибудь, но вы глубоко ошибаетесь…
Удивительное дело: женщинам миролюбивого нрава, не в пример темпераментным особам, плохо удается скрывать свое волнение. Шарлотта пыталась сохранить спокойствие, но лицо у нее пошло красными пятнами, а руки так неловко перебирали вещицы, разложенные на столе, что она уронила на пол щеточку для ногтей.
— Когда вы были у нас, я прекрасно поняла по вашим глазам, что вы вообразили, будто…
— И вы, разумеется, никогда не знали танцовщицу по имени Мими! Не знали!
— Никогда.
— А ведь вы долго выступали в Каннах танцоркой в кабаре одновременно с этой самой Мими.
— В Каннах не одно-единственное кабаре, и ведь не будешь со всеми водить знакомство…
— Вы где служили? В «Прекрасной звезде»?
— Ну и что?..
— Ничего… Я просто пришел немножко поговорить с вами…
Наступило, однако, молчание, длившееся не меньше пяти минут. В подвал спустился какой-то посетитель ресторана, мыл руки, причесывался, потом потребовал тряпку, чтобы обтереть свои блестящие лакированные штиблеты. Когда наконец он ушел, оставив на блюдечке пять франков, комиссар возобновил разговор.
— Я чувствую симпатию к Просперу Донжу… Уверен, что он прекраснейший человек…
— Еще бы! Ах, если б вы знали, какой он хороший! — с жаром воскликнула Шарлотта.
— У него было тяжелое детство, и, кажется, ему всегда приходилось бороться за…
— Подумайте, ведь он и школы не кончил, а сколько он знает, и до всего дошел самоучкой. Вот поройтесь у него в кафетерии и найдете там книги, да притом такие книги, какие бедные люди, вроде нас, не привыкли читать. Он всегда стремился к образованию… Он мечтал…
Она вдруг остановилась, видимо, смутившись, не зная, как себя держать.
— Телефон не звонил?
— Нет…
— Так что я говорила?
— Что Проспер мечтал…
— Ну ладно, какой тут секрет! Ему хотелось иметь сына и вывести его в люди… Да вот неудачно жену выбрал, бедняга, — у меня была операция, и я уже не могу иметь детей.
— Вы знаете Жана Рамюэля?
— Нет. Знаю только, что он счетовод и что он болен. Вот и все… Проспер очень мало рассказывает мне о своем «Мажестике»… Не то что я, — я ему обо всем говорю, что у нас в «Пеликане» случается…
Как видно, она немного успокоилась; и тогда Мегрэ попробовал продвинуться дальше:
— Знаете, что меня поразило?.. Мне не полагается это говорить… надо сохранять тайну следствия… Но я уверен, что это останется между нами… Представьте, револьвер, который обнаружили в сумочке миссис Кларк, был куплен накануне убийства у оружейника на улице Фобур-Сент-Оноре… Вам не кажется это удивительным, а? Богатая, замужняя женщина, мать семейства приезжает из Нью-Йорка, останавливается в роскошной гостинице на Елисейских полях, и вдруг ей зачем-то понадобилось купить револьвер… Заметьте, что купила она не хорошенький дамский револьверчик, а солидное оружие…
Избегая смотреть на Шарлотту, Мегрэ упорно глядел на кончики своих блестящих ботинок, как будто удивляясь, почему он так элегантно одет.
— И установлено, что эта самая женщина через несколько часов пробирается по черной лестнице в подвал отеля… Как же не подумать, что у нее было назначено там свидание?.. И как не сделать вывод, что в предвидении этого свидания она и купила револьвер?.. Предположите теперь, что у женщины, сделавшейся такой важной особой, было бурное прошлое и что свидетель этого прошлого пытался ее шантажировать… Вы не знаете, Рамюэль жил на Лазурном берегу? Нет? А некий танцор-профессионал, именующий себя Зебио?..
— Я с ним не знакома.
Мегрэ не смотрел на нее, он и так чувствовал, что она вот-вот расплачется.
— Ее мог убить и ночной швейцар, потому что около шести часов утра он спустился в подвал… Проспер Донж слышал его шаги на черной лестнице. Мог это сделать и кто-нибудь из коридорных… А жаль, право, жаль, что вы не были знакомы в Каннах с Мими… Вы тогда могли бы сказать нам, с кем она была близка в те времена… Жаль!.. Это избавило бы меня от поездки в Канны. Очень досадно будет, если я там не найду никого, кто знал покойную Мими…
Он встал, выбил трубку и порылся в кармане, как будто хотел положить мелочь на блюдечко.
— Ради бога, не делайте этого! — запротестовала Шарлотта.
— Спокойной ночи… В котором часу, спрашивается, отходит поезд…
Поднявшись в зал, он тотчас расплатился и, выйдя из «Пеликана», поспешил в бар, находившийся на противоположной стороне улицы, — посетителями этого кафе-табачной были служащие окрестных ночных ресторанов.
— Где у вас телефон?
Он вызвал Центральную станцию.
— Говорят из Уголовной полиции. Сейчас непременно позвонят из ресторана «Пеликан», закажут разговор с Каннами. Не спешите соединять. Дождитесь моего прибытия…
Он вскочил в такси, помчался на Центральную телефонную станцию, показал свое удостоверение начальнику ночной смены.
— Дайте мне провод прослушивания… Заказывал кто-нибудь Канны?
— Да, только сейчас. Я поискал, чей номер вызывают. Оказалось «Кафе артистов», открытое всю ночь… Можно соединять?
Мегрэ надел наушники и стал ждать. Телефонистки, тоже в наушниках, с любопытством смотрели на него.
— Соединяю вас с Каннами, номер 18-43. Говорите.
— Благодарю… Алло! «Кафе артистов»? Кто у телефона? Это ты, Жан?… Говорит Шарлотта… Ну да, Шарлотта из «Прекрасной звезды». Подожди. Сейчас закрою дверь… Кажется, кто-то…
Слышно было, как она с кем-то говорит, — вероятно, с клиентом, потом стукнула дверь.
— Слушай, милый мой Жан… Это очень важно… Я тебе напишу, все объясню… Нет, писать опасно… Я сама приеду к тебе, когда все кончится… Жижи еще у вас? Да? Все такая же? Не изменилась?.. Слушай, передай ей, обязательно передай, что если ее будут спрашивать относительно Мими… Помнишь ее? Нет?.. Ну да, тебя еще тогда не было в Каннах… Ну, едним словом, если кто-нибудь станет спрашивать про Мими, все равно что, то Жижи ровно ничего не знает… В особенности пусть ничего не говорит о Проспере…
— О каком Проспере? — спросил мужской голос на другом конце провода.
— Не любопытствуй… Так пусть она говорит, что не знает Проспера… И Мими не знает… Алло! Не прерывайте!… Кто это там на линии?..
Мегрэ догадался, что она встревожилась; возможно, ей пришла мысль, что разговор подслушивают.
— Понял, Жан? Голубчик, я рассчитываю на тебя… Разговор кончаю, потому что кто-то…
Мегрэ снял наушники и разжег угасшую трубку.
— Вы узнали то, что хотели? — спросил начальник смены.
— Узнал… Дайте мне Лионский вокзал… Хочу спросить, в котором часу отходит поезд на Канны. Лишь бы успеть…
Он с досадой посмотрел на свой смокинг. Лишь бы успеть переодеться.
— Алло?.. Как вы говорите?.. В четыре часа семнадцать минут?.. А прибывает в два часа дня?.. Благодарю.
Мегрэ едва успел заехать на бульвар Ришар-Ленуар, смеясь, успокоить раздраженную супругу.
— Достань скорее костюм… Рубашку… Носки.
В четыре часа семнадцать минут он уже был в вагоне поезда, отправлявшегося к Лазурному берегу, и сидел напротив дамы, которая держала на коленях уродливую болонку и косо поглядывала на Мегрэ, очевидно подозревая, что он не любит собак.
В это самое время Шарлотта, как и каждую ночь, села в такси; шофер, обслуживавший главным образом посетителей «Пеликана», бесплатно довозил ее до дому.
В пять часов утра Проспер Донж услышал, как стукнула дверца машины, как загудел мотор, потом раздались шаги на лестнице, щелкнул ключ в дверях. Но не услышал привычного шипенья в конфорке газовой плиты: Не заглянув в кухню, Шарлотта побежала по лестнице и, открыв дверь, крикнула:
— Проспер!.. Слушай… Не притворяйся, что ты спишь… Комиссар…
Прежде чем изложить суть дела, ей пришлось расстегнуться, оторвав второпях пуговицу лифчика, спустить пояс, и тогда чулки завернулись на ногах штопором.
— Нам надо поговорить серьезно. Встань, Проспер… Да встань же!.. Разве можно серьезно разговаривать с человеком, когда он валяется в постели…
Глава 4
Торанс невольно покосился на белоснежную крахмальную манишку Мегрэ, на жемчужные запонки — не часто приходилось ему видеть своего начальника столь элегантным.
— Право, вы только послушайте… Прежде всего он пообедал со своей красоткой в маленьком ресторанчике на улице Лепик, где берут за обед по двенадцати франков… Представляете себе? Хозяин их заметил, так как у него не часто посетители заказывают настоящее шампанское… Затем они спросили, где можно покататься на карусели. Оба очень плохо говорят по-французски… Их в конце концов направили на ярмарку к Тронной заставе… Там я и напал на их след… Не знаю, катались они на карусели или нет, но думаю, что катались… Они также стреляли из карабинов, и Кларк потратил на это развлечение больше ста франков, что несколько удивило хозяйку тира… Представляете себе парочку? Взялись под ручку, бродят в толпе, как влюбленные… Но погодите, погодите, сейчас не то еще услышите… Вы знаете балаган Эжена Железная Рука? Сейчас у него выступает некий великан, мастер американской вольной борьбы. Эжен в конце представления бросил вызов в толпу, кто хочет помериться с ним силами. И что же вы думаете? Нашему мистеру Кларку захотелось подраться с ним… Он пошел в угол, отгороженный грязной парусиной, разделся там, а потом задал трепку великану… Воображаю, как в первом ряду его милочка хлопала в ладоши. Кажется, зрители кричали: «Валяй, англичанин! Задай силачу как следует! Ну а потом влюбленные отправились в „Мулен де ла Галет“, танцевали там… В три часа утра они подкрепились в кафе „Купол“ поджаренными сосисками, а затем, полагаю, угомонились и отправились бай-бай… В гостинице „Орленок“ швейцара не имеется, только ночной сторож, который спит в каморке и, дернув веревку, впускает клиентов, не очень-то интересуясь, кто они такие… Он помнит, что часа в четыре утра на лестнице говорили по-английски… Заявляет, что никто до утра не выходил… Вот оно как! Вам не кажется, что для постояльцев отеля „Мажестик“ вечер был проведен весьма странно?
Мегрэ не сказал ни да, ни нет, посмотрел на свои ручные часы, которые носил лишь в исключительных случаях (это был подарок к двадцатилетию его свадьбы), и спрыгнул со стола, служившего ему сиденьем.
— До свиданья, детки!
У порога он спохватился, повернул обратно и, подойдя к столу, выпил свою кружку пива. На улице ему пришлось порядком пройти пешком, пока он не нашел такси.
— На улицу Фонтен…
Был уже час ночи. В злачных заведениях Монмартра веселье было в разгаре. У входа в «Пеликан» посетителей встречал негр. Мегрэ пришлось сдать на вешалку котелок и пальто Входя в зал, где перебрасывались разноцветными ватными шариками и серпантином, он немного пошатывался, как будто нетвердо стоял на ногах.
— Столик прикажете у танцевальной площадки? Сюда, пожалуйста… Вы одни?
Мегрэ чуть было не буркнул не узнавшему его метрдотелю:
— Болван!
Но бармен издали приметил его и уже что-то шептал, наклоняясь к двум танцовщицам, облокотившимся на стойку красного дерева.
Мегрэ уселся за столик, как клиент, и, поскольку тут неудобно было пить пиво, заказал коньяку и минеральной воды. Не прошло и десяти минут, как к нему подсел встревоженный хозяин заведения.
— Надеюсь, ничего неприятного, господин комиссар?.. Вы же знаете, я всегда соблюдаю правила…
Он оглядел сидевших в зале — кто из них мог оказаться причиной неожиданного появления полиции?
— Ничего, не беспокойтесь… — ответил Мегрэ. — Просто мне захотелось поразвлечься.
Он вытащил из кармана трубку, но, поняв по взгляду хозяина, что она тут неуместна, со вздохом положил ее обратно.
— Может быть, вам нужны какие-нибудь сведения, — подмигнув, заметил хозяин. — Пожалуйста, мы к Вашим услугам. Но я хорошо знаю свой персонал. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нынешних моих служащих мог вас заинтересовать… Что касается клиентов… как видите, обычная наша публика… Иностранцы, провинциалы… Поглядите, вон тот, который сидит с Леа, — депутат…
Мегрэ встал и тяжелым шагом направился к лестнице, которая вела в туалетную… Она помещалась в подвале — в большой, ярко освещенной комнате, облицованной голубоватыми изразцами. Рядом находилась телефонная будка из полированного красного дерева. Зеркала. На длинном столе разложены разнообразные мелочи — гребенки, щетки, маникюрные принадлежности, пудра всевозможных оттенков, румяна, губная помада…
— Всегда такая чепуха получается, когда с ним танцуешь. Дай-ка мне парочку чулок, Шарлотта…
Маленькая, кругленькая женщина в вечернем платье, сидевшая на стуле, уже снимала с себя чулки. Высоко подняв юбку, она спокойно разглядывала свою ногу, пока Шарлотта рылась в ящике.
— Какие дать? Двадцать первый номер? Тонкие?
— Годятся. Давай… Раз кавалер не умеет танцевать, так должен бы…
Заметив в зеркале Мегрэ, она умолкла, но продолжала надевать новые чулки, время от времени кокетливо посматривая на него. Шарлотта обернулась и, увидев полицейского комиссара, побледнела.
— А-а! Это вы!..
И она деланно засмеялась. Шарлотта сейчас совсем не походила на ту женщину, которая грела в духовке ноги и лакомилась пирожными на кухне своего домика в Сен-Клу.
Белокурые завитые волосы были так тщательно уложены, что их волны казались недвижными. Лицо стало конфетно-розовым. Простое, но хорошо сшитое платье черного шелка ловко облегало ее пышные формы, а на платье белел крошечный кружевной передничек, какие увидишь только на сцене, у театральных субреток.
— Я тебе потом заплачу, Шарлотта. За все сразу.
— Хорошо, хорошо…
Девица поняла, что посетитель ждет, чтобы она ушла, и, надев свои туфли, побежала по лестнице, которая вела в ресторан.
Шарлотта, притворяясь, что она приводит в порядок разложенные на столе коробочки, решилась наконец спросить:
— Что вам от меня нужно?
Мегрэ не ответил. Он сел на стул, с которого вспорхнула молодая особа, надевшая новые чулки. Воспользовавшись своим пребыванием в подвале, он принялся набивать трубку, делая это не спеша и весьма старательно.
— Вы, вероятно, воображаете, будто я знаю, что-нибудь, но вы глубоко ошибаетесь…
Удивительное дело: женщинам миролюбивого нрава, не в пример темпераментным особам, плохо удается скрывать свое волнение. Шарлотта пыталась сохранить спокойствие, но лицо у нее пошло красными пятнами, а руки так неловко перебирали вещицы, разложенные на столе, что она уронила на пол щеточку для ногтей.
— Когда вы были у нас, я прекрасно поняла по вашим глазам, что вы вообразили, будто…
— И вы, разумеется, никогда не знали танцовщицу по имени Мими! Не знали!
— Никогда.
— А ведь вы долго выступали в Каннах танцоркой в кабаре одновременно с этой самой Мими.
— В Каннах не одно-единственное кабаре, и ведь не будешь со всеми водить знакомство…
— Вы где служили? В «Прекрасной звезде»?
— Ну и что?..
— Ничего… Я просто пришел немножко поговорить с вами…
Наступило, однако, молчание, длившееся не меньше пяти минут. В подвал спустился какой-то посетитель ресторана, мыл руки, причесывался, потом потребовал тряпку, чтобы обтереть свои блестящие лакированные штиблеты. Когда наконец он ушел, оставив на блюдечке пять франков, комиссар возобновил разговор.
— Я чувствую симпатию к Просперу Донжу… Уверен, что он прекраснейший человек…
— Еще бы! Ах, если б вы знали, какой он хороший! — с жаром воскликнула Шарлотта.
— У него было тяжелое детство, и, кажется, ему всегда приходилось бороться за…
— Подумайте, ведь он и школы не кончил, а сколько он знает, и до всего дошел самоучкой. Вот поройтесь у него в кафетерии и найдете там книги, да притом такие книги, какие бедные люди, вроде нас, не привыкли читать. Он всегда стремился к образованию… Он мечтал…
Она вдруг остановилась, видимо, смутившись, не зная, как себя держать.
— Телефон не звонил?
— Нет…
— Так что я говорила?
— Что Проспер мечтал…
— Ну ладно, какой тут секрет! Ему хотелось иметь сына и вывести его в люди… Да вот неудачно жену выбрал, бедняга, — у меня была операция, и я уже не могу иметь детей.
— Вы знаете Жана Рамюэля?
— Нет. Знаю только, что он счетовод и что он болен. Вот и все… Проспер очень мало рассказывает мне о своем «Мажестике»… Не то что я, — я ему обо всем говорю, что у нас в «Пеликане» случается…
Как видно, она немного успокоилась; и тогда Мегрэ попробовал продвинуться дальше:
— Знаете, что меня поразило?.. Мне не полагается это говорить… надо сохранять тайну следствия… Но я уверен, что это останется между нами… Представьте, револьвер, который обнаружили в сумочке миссис Кларк, был куплен накануне убийства у оружейника на улице Фобур-Сент-Оноре… Вам не кажется это удивительным, а? Богатая, замужняя женщина, мать семейства приезжает из Нью-Йорка, останавливается в роскошной гостинице на Елисейских полях, и вдруг ей зачем-то понадобилось купить револьвер… Заметьте, что купила она не хорошенький дамский револьверчик, а солидное оружие…
Избегая смотреть на Шарлотту, Мегрэ упорно глядел на кончики своих блестящих ботинок, как будто удивляясь, почему он так элегантно одет.
— И установлено, что эта самая женщина через несколько часов пробирается по черной лестнице в подвал отеля… Как же не подумать, что у нее было назначено там свидание?.. И как не сделать вывод, что в предвидении этого свидания она и купила револьвер?.. Предположите теперь, что у женщины, сделавшейся такой важной особой, было бурное прошлое и что свидетель этого прошлого пытался ее шантажировать… Вы не знаете, Рамюэль жил на Лазурном берегу? Нет? А некий танцор-профессионал, именующий себя Зебио?..
— Я с ним не знакома.
Мегрэ не смотрел на нее, он и так чувствовал, что она вот-вот расплачется.
— Ее мог убить и ночной швейцар, потому что около шести часов утра он спустился в подвал… Проспер Донж слышал его шаги на черной лестнице. Мог это сделать и кто-нибудь из коридорных… А жаль, право, жаль, что вы не были знакомы в Каннах с Мими… Вы тогда могли бы сказать нам, с кем она была близка в те времена… Жаль!.. Это избавило бы меня от поездки в Канны. Очень досадно будет, если я там не найду никого, кто знал покойную Мими…
Он встал, выбил трубку и порылся в кармане, как будто хотел положить мелочь на блюдечко.
— Ради бога, не делайте этого! — запротестовала Шарлотта.
— Спокойной ночи… В котором часу, спрашивается, отходит поезд…
Поднявшись в зал, он тотчас расплатился и, выйдя из «Пеликана», поспешил в бар, находившийся на противоположной стороне улицы, — посетителями этого кафе-табачной были служащие окрестных ночных ресторанов.
— Где у вас телефон?
Он вызвал Центральную станцию.
— Говорят из Уголовной полиции. Сейчас непременно позвонят из ресторана «Пеликан», закажут разговор с Каннами. Не спешите соединять. Дождитесь моего прибытия…
Он вскочил в такси, помчался на Центральную телефонную станцию, показал свое удостоверение начальнику ночной смены.
— Дайте мне провод прослушивания… Заказывал кто-нибудь Канны?
— Да, только сейчас. Я поискал, чей номер вызывают. Оказалось «Кафе артистов», открытое всю ночь… Можно соединять?
Мегрэ надел наушники и стал ждать. Телефонистки, тоже в наушниках, с любопытством смотрели на него.
— Соединяю вас с Каннами, номер 18-43. Говорите.
— Благодарю… Алло! «Кафе артистов»? Кто у телефона? Это ты, Жан?… Говорит Шарлотта… Ну да, Шарлотта из «Прекрасной звезды». Подожди. Сейчас закрою дверь… Кажется, кто-то…
Слышно было, как она с кем-то говорит, — вероятно, с клиентом, потом стукнула дверь.
— Слушай, милый мой Жан… Это очень важно… Я тебе напишу, все объясню… Нет, писать опасно… Я сама приеду к тебе, когда все кончится… Жижи еще у вас? Да? Все такая же? Не изменилась?.. Слушай, передай ей, обязательно передай, что если ее будут спрашивать относительно Мими… Помнишь ее? Нет?.. Ну да, тебя еще тогда не было в Каннах… Ну, едним словом, если кто-нибудь станет спрашивать про Мими, все равно что, то Жижи ровно ничего не знает… В особенности пусть ничего не говорит о Проспере…
— О каком Проспере? — спросил мужской голос на другом конце провода.
— Не любопытствуй… Так пусть она говорит, что не знает Проспера… И Мими не знает… Алло! Не прерывайте!… Кто это там на линии?..
Мегрэ догадался, что она встревожилась; возможно, ей пришла мысль, что разговор подслушивают.
— Понял, Жан? Голубчик, я рассчитываю на тебя… Разговор кончаю, потому что кто-то…
Мегрэ снял наушники и разжег угасшую трубку.
— Вы узнали то, что хотели? — спросил начальник смены.
— Узнал… Дайте мне Лионский вокзал… Хочу спросить, в котором часу отходит поезд на Канны. Лишь бы успеть…
Он с досадой посмотрел на свой смокинг. Лишь бы успеть переодеться.
— Алло?.. Как вы говорите?.. В четыре часа семнадцать минут?.. А прибывает в два часа дня?.. Благодарю.
Мегрэ едва успел заехать на бульвар Ришар-Ленуар, смеясь, успокоить раздраженную супругу.
— Достань скорее костюм… Рубашку… Носки.
В четыре часа семнадцать минут он уже был в вагоне поезда, отправлявшегося к Лазурному берегу, и сидел напротив дамы, которая держала на коленях уродливую болонку и косо поглядывала на Мегрэ, очевидно подозревая, что он не любит собак.
В это самое время Шарлотта, как и каждую ночь, села в такси; шофер, обслуживавший главным образом посетителей «Пеликана», бесплатно довозил ее до дому.
В пять часов утра Проспер Донж услышал, как стукнула дверца машины, как загудел мотор, потом раздались шаги на лестнице, щелкнул ключ в дверях. Но не услышал привычного шипенья в конфорке газовой плиты: Не заглянув в кухню, Шарлотта побежала по лестнице и, открыв дверь, крикнула:
— Проспер!.. Слушай… Не притворяйся, что ты спишь… Комиссар…
Прежде чем изложить суть дела, ей пришлось расстегнуться, оторвав второпях пуговицу лифчика, спустить пояс, и тогда чулки завернулись на ногах штопором.
— Нам надо поговорить серьезно. Встань, Проспер… Да встань же!.. Разве можно серьезно разговаривать с человеком, когда он валяется в постели…
Глава 4
Жижи и карнавал
Три часа подряд Мегрэ испытывал неприятное ощущение, как будто он блуждает по своего рода «ничейной земле», между сном и явью. Может быть, просто нервы у него были взвинчены. До Лиона и даже дальше, пожалуй до Монтелимара, поезд катил сквозь завесы тумана. Женщина с лохматой собачонкой, сидевшая напротив Мегрэ, не сходила с места, и не было ни одного свободного купе.
Мегрэ никак не мог найти удобное положение. Да и в вагоне было ужасно жарко. А стоило опустить окно, врывался холод. Наконец Мегрэ направился в вагон-ресторан и для подкрепления сил перепробовал все напитки, какие имелись в буфете: пил сначала кофе, потом коньяк, потом пиво.
Около одиннадцати часов утра, совсем раскиснув, Мегрэ решил, что, может быть, ему станет лучше, если он поест, и заказал себе яичницу с ветчиной, но и еда не шла ему в горло.
Словом, сказывалась бессонная ночь, проведенная к тому же в душном вагоне. Он измучился. Когда проехали Марсель, он задремал в своем углу, и, услышав наконец возглас проводника: «Канны!» — вскочил, озираясь с тупым удивлением.
Повсюду мимозы, солнце сверкает, как в день Четырнадцатого июля. Мимозы на паровозах, на вагонах, на чугунных столбах, поддерживающих навес над перроном! Кишит толпа пассажиров, одетых в светлые костюмы, мужчины в белых брюках…
Из подошедшей автомотрисы повыскакивали десятки таких белобрючников в форменных фуражках и с медными духовыми инструментами под мышкой. Выйдя из вокзала, Мегрэ натолкнулся на другой оркестр, уже оглашавший воздух вибрирующими нотами.
Оргия света, звуков, красок. Повсюду знамена, флаги, вымпелы, а главное, повсюду золотистые мимозы, разливавшие сладкий запах, которым пропитан был весь город.
— Простите, сержант, — спросил Мегрэ у полицейского, тоже имевшего праздничный вид, — что тут происходит, скажите, пожалуйста?
На него глядели с таким удивлением, будто он упал с луны.
— Да как же! Нынче у нас праздник. Карнавальное шествие.
Колесницы, убранные цветами. По мостовой проходили все новые оркестры, направляясь к морю, иногда мелькавшему в просвете улицы, манившему к себе нежной голубизной.
Мегрэ долго вспоминалась потом девчушка, одетая в костюм Пьеретты. Мать тащила ее за ручонку, торопясь, вероятно, занять хорошее место на набережной, чтобы всласть полюбоваться карнавальным шествием. В этом не было бы ничего особенного, не будь на девочке ужасающей маски с длинным носом, красными скулами и длинными, свисавшими, как у китайцев, усами. Ее маленькие пухлые ножонки семенили быстро-быстро.
Мегрэ не пришлось спрашивать дорогу. Как только он вышел по тихой улице на набережную Круазет, ему бросилась в глаза вывеска «Кафе артистов», а дальше над дверью — «Отель». Мегрэ сразу понял, что это за отель.
Он вошел. Четверо посетителей в черных строгих костюмах, в белых крахмальных манишках и в жестких, словно железных, галстуках играли в белот, дожидаясь часа, когда им полагалось приступить к обязанностям крупье в казино.
У окна раскрашенная девица ела сосиски с тушеной капустой. Официант вытирал столы. За стойкой какой-то молодой человек, должно быть, хозяин кафе, читал газету. А снаружи — и вблизи и вдали — ветер разносил звуки медных труб и казалось, отдававшую запахом мимозы пыль, поднятую ногами толпившихся на улицах людей, перекличку голосов и гудки автомобилей…
— Кружку пива! — буркнул Мегрэ, освобождаясь наконец от своего тяжелого пальто.
Ему было почти неловко, что он одет во все черное, как крупье. Как только Мегрэ вошел, он обменялся с хозяином пристальным взглядом.
— Скажите, пожалуйста, мсье Жан…
Сразу видно было, что мсье Жан подумал: «Наверняка шпик».
— Вы давно держите это кафе?
— Скоро уже три года… Почему вы спрашиваете?
— А до этого где были?
— Если вас это интересует, могу сказать: служил барменом в «Кафе мира» в Монте-Карло.
В каких-нибудь ста метрах отсюда начиналась Круазет, и на ней высились большие отели «Карлтон», «Мирамар», «Мартине» и другие…
Ясно было, что «Кафе артистов» представляло собой задворки этой элегантной жизни. Впрочем, вся улица была задворками — на ней разместились красильни, химическая чистка, парикмахерские, бистро для шоферов, всевозможные мелкие мастерские, ютившиеся в тени роскошных отелей.
— Ваше кафе, вероятно, открыто всю ночь?..
— Да, всю ночь.
Конечно, его клиентуру составляли не курортники, а служащие казино и гостиниц, герлс из мюзик-холла, платные партнерши из дансингов, рассыльные, зазывалы, всякого рода посредники, сутенеры, жучки, торговавшие сведениями о фаворитах ипподромов или рекламировавшие ночные кабаки…
— Я вам еще нужен? — довольно сухо спросил хозяин.
— Не можете ли вы сказать, где мне найти некую Жижи…
— Жижи? Не знаю такой…
Женщина, поглощавшая сосиски с тушеной капустой, наблюдала за Мегрэ и хозяином, глядя на них усталыми глазами. Крупье встали из-за столика, так как было уже около трех часов дня.
— Скажите-ка, мсье Жан… У вас никогда не было неприятностей из-за лотерейных автоматов или чего-нибудь в этом роде?
— А вам какое дело?
— Я спрашиваю это потому, что если за вами уже имеются грешки, то дело может обернуться для вас плохо… Шарлотта — славная женщина… Она телефонирует своим приятелям, просит оказать ей услугу, но забывает уточнить, в чем тут суть… А когда человек держит коммерческое заведение, как вы, например, и у него уже были в прошлом небольшие неприятности, он обычно не стремится влипнуть в мокрое дело… Ну, хорошо. Я могу сейчас позвонить по телефону в полицию нравов, и, думаю, там мне без особого труда укажут, где найти Жижи… У вас есть жетончики для телефона-автомата?
Он встал и направился к телефонной кабинке.
— Простите! Что вы сказали? Мокрое дело? Это верно?
— Даю слово. Речь идет об убийстве. Если уж комиссар особого отдела специально приезжает из Парижа, надо полагать, что…
— Минуточку, господин комиссар… Вам обязательно нужно видеть Жижи?
— Я проехал для этого больше тысячи километров…
— Ну пойдемте. Только предупреждаю вас, толку вы от нее не добьетесь… Вы ее знаете? Два дня из трех она в бесчувствии. Я хочу сказать, что когда она раздобудет свое зелье… Ну, понимаете? А как раз вчера…
— Ну да, вчера, совершенно случайно, после телефонного звонка Шарлотты, она добыла это зелье, верно? Где она?
— Пожалуйте сюда… Она снимает где-то в городе комнату, но нынче ночью не в силах была стоять на ногах…
Одна из дверей «Кафе артистов» вела на лестницу «Отеля». Хозяин провел Мегрэ на антресоли. Постучался.
— К тебе пришли, Жижи! — крикнул он. Подождал, пока Мегрэ уже закрыл за собой дверь, а тогда, пожав плечами, вернулся к себе за стойку и, несколько встревоженный, взялся опять за газету.
Сквозь задернутые оконные занавеси просвечивало только радужное пятно. В комнате был беспорядок. На железной кровати лежала в одежде растрепанная женщина, уткнувшись лицом в подушку. Спросила сонным голосом: — Кто там?
Потом выглянул один глаз, очень мрачный.
— …ты уже пришел?..
Запавшие ноздри. Желтое лицо. Женщина была худа, угловата, черна как галка.
— Который час? Что не раздеваешься?
Она приподнялась на локте, выпила глоток воды, посмотрела на Мегрэ, стараясь прийти в себя, и, видя, что он чинно сидит на стуле у ее изголовья, спросила:
— Ты доктор?
— Что вам нынче ночью сказал мсье Жан?
— Жан?.. Замечательный парень… Он мне дал… Но вам-то что до этого?
— Он тебе дал кокаину, я знаю… Лежи, не вставай… И он говорил с тобой о Мими и о Проспере.
По-прежнему на улице гремели медные трубы, то ближе, то дальше, по-прежнему воздух пропитан был приторным благоуханием мимоз, словно никаких других запахов не существовало на свете.
— Проспер хороший…
Она говорила как во сне, с какими-то детскими интонациями. Потом вдруг жмурилась, морщила лоб, словно от внезапной острой боли. Язык у нее заплетался.
— А у тебя есть немножко? Дай!..
Ей вновь хотелось наркотика. У Мегрэ было неприятное чувство, что он вырывает секрет у больной, лежащей в бреду.
— Ты очень любила Проспера, верно?
— Он не такой, как другие… Очень уж добрый… А что за женушка ему попалась? Мими!.. Да так всегда бывает… Ты его знал?
Ну, еще одно усилие! В конце концов ведь это его обязанность.
— Когда он служил в «Мирамаре», верно?.. А вы трое танцевали в «Прекрасной звезде» — Мими, Шарлотта и ты…
Она строго произнесла:
— Не говори плохо про Шарлотту. Она славная… Влюбилась по уши в Проспера… Если б он меня послушался…
— Я думаю, вы встречались в «Кафе артистов», когда бывали свободны… Проспер был любовником Мими.
— Уж как он влюблен был!.. Даже поглупел… Бедняга Проспер… А потом, когда она…
И вдруг Жижи приподнялась на постели и спросила недоверчиво:
— А вы вправду ему друг? Просперу?
— Когда у нее родился ребенок, да?
— Кто вам про это сказал? Она только мне одной написала. Да и не так все началось…
Она прислушалась к музыке, опять приблизившейся к дому.
— Что это такое?
— Ничего…
На Круазет выехали разукрашенные цветами колесницы, пушечный выстрел возвестил о начале карнавального шествия. Сверкающее солнце, гладкое море, моторные лодки, чертившие круги на воде, и маленькие грациозно наклонявшиеся яхточки…
— А у тебя, может, все-таки есть немножко?.. Поди попроси у Жана.
— Значит, Мими сперва уехала с американцем?
— Это тебе Проспер рассказал?.. Дай мне еще стаканчик воды, будь такой добренький… Этот самый янки встретил ее в «Прекрасной звезде» и влюбился в нее… Увез ее в Довиль, а потом в Биариц… Надо правду сказать, Мими умела за дело взяться… Не то что мы, дурочки… Шарлотта где теперь? Все еще в «Пеликане»?.. А вот я совсем развалина…
И она презрительно засмеялась, обнажив испорченные зубы.
— Как-то раз Мими написала мне, что у нее будет ребенок и она, мол, уверила своего американца, будто младенец от него… Как его звали-то, американца? Освальд. А потом еще одно письмо прислала, что едва не погорела: родился мальчишка, рыжий-рыжий… Понимаешь?.. Я не хотела, чтобы Просперу сказали…
Может быть, подействовали два стакана воды, которые она выпила. Она спустила с постели ноги, длинные тощие ноги, вряд ли привлекавшие взгляды мужчин. Когда она поднялась, стало видно, что она высокая и худая, как скелет. Сколько часов приходилось ей вышагивать в темноте по тротуару или сидеть в пивной за столиком, чтобы залучить клиента…
Взгляд ее прояснился. Она пристально посмотрела на Мегрэ.
— Ты из полиции, а?
И лицо ее исказилось от злобы. Однако в голове все еще стоял туман, и она делала усилия, чтобы рассеять его.
Мегрэ никак не мог найти удобное положение. Да и в вагоне было ужасно жарко. А стоило опустить окно, врывался холод. Наконец Мегрэ направился в вагон-ресторан и для подкрепления сил перепробовал все напитки, какие имелись в буфете: пил сначала кофе, потом коньяк, потом пиво.
Около одиннадцати часов утра, совсем раскиснув, Мегрэ решил, что, может быть, ему станет лучше, если он поест, и заказал себе яичницу с ветчиной, но и еда не шла ему в горло.
Словом, сказывалась бессонная ночь, проведенная к тому же в душном вагоне. Он измучился. Когда проехали Марсель, он задремал в своем углу, и, услышав наконец возглас проводника: «Канны!» — вскочил, озираясь с тупым удивлением.
Повсюду мимозы, солнце сверкает, как в день Четырнадцатого июля. Мимозы на паровозах, на вагонах, на чугунных столбах, поддерживающих навес над перроном! Кишит толпа пассажиров, одетых в светлые костюмы, мужчины в белых брюках…
Из подошедшей автомотрисы повыскакивали десятки таких белобрючников в форменных фуражках и с медными духовыми инструментами под мышкой. Выйдя из вокзала, Мегрэ натолкнулся на другой оркестр, уже оглашавший воздух вибрирующими нотами.
Оргия света, звуков, красок. Повсюду знамена, флаги, вымпелы, а главное, повсюду золотистые мимозы, разливавшие сладкий запах, которым пропитан был весь город.
— Простите, сержант, — спросил Мегрэ у полицейского, тоже имевшего праздничный вид, — что тут происходит, скажите, пожалуйста?
На него глядели с таким удивлением, будто он упал с луны.
— Да как же! Нынче у нас праздник. Карнавальное шествие.
Колесницы, убранные цветами. По мостовой проходили все новые оркестры, направляясь к морю, иногда мелькавшему в просвете улицы, манившему к себе нежной голубизной.
Мегрэ долго вспоминалась потом девчушка, одетая в костюм Пьеретты. Мать тащила ее за ручонку, торопясь, вероятно, занять хорошее место на набережной, чтобы всласть полюбоваться карнавальным шествием. В этом не было бы ничего особенного, не будь на девочке ужасающей маски с длинным носом, красными скулами и длинными, свисавшими, как у китайцев, усами. Ее маленькие пухлые ножонки семенили быстро-быстро.
Мегрэ не пришлось спрашивать дорогу. Как только он вышел по тихой улице на набережную Круазет, ему бросилась в глаза вывеска «Кафе артистов», а дальше над дверью — «Отель». Мегрэ сразу понял, что это за отель.
Он вошел. Четверо посетителей в черных строгих костюмах, в белых крахмальных манишках и в жестких, словно железных, галстуках играли в белот, дожидаясь часа, когда им полагалось приступить к обязанностям крупье в казино.
У окна раскрашенная девица ела сосиски с тушеной капустой. Официант вытирал столы. За стойкой какой-то молодой человек, должно быть, хозяин кафе, читал газету. А снаружи — и вблизи и вдали — ветер разносил звуки медных труб и казалось, отдававшую запахом мимозы пыль, поднятую ногами толпившихся на улицах людей, перекличку голосов и гудки автомобилей…
— Кружку пива! — буркнул Мегрэ, освобождаясь наконец от своего тяжелого пальто.
Ему было почти неловко, что он одет во все черное, как крупье. Как только Мегрэ вошел, он обменялся с хозяином пристальным взглядом.
— Скажите, пожалуйста, мсье Жан…
Сразу видно было, что мсье Жан подумал: «Наверняка шпик».
— Вы давно держите это кафе?
— Скоро уже три года… Почему вы спрашиваете?
— А до этого где были?
— Если вас это интересует, могу сказать: служил барменом в «Кафе мира» в Монте-Карло.
В каких-нибудь ста метрах отсюда начиналась Круазет, и на ней высились большие отели «Карлтон», «Мирамар», «Мартине» и другие…
Ясно было, что «Кафе артистов» представляло собой задворки этой элегантной жизни. Впрочем, вся улица была задворками — на ней разместились красильни, химическая чистка, парикмахерские, бистро для шоферов, всевозможные мелкие мастерские, ютившиеся в тени роскошных отелей.
— Ваше кафе, вероятно, открыто всю ночь?..
— Да, всю ночь.
Конечно, его клиентуру составляли не курортники, а служащие казино и гостиниц, герлс из мюзик-холла, платные партнерши из дансингов, рассыльные, зазывалы, всякого рода посредники, сутенеры, жучки, торговавшие сведениями о фаворитах ипподромов или рекламировавшие ночные кабаки…
— Я вам еще нужен? — довольно сухо спросил хозяин.
— Не можете ли вы сказать, где мне найти некую Жижи…
— Жижи? Не знаю такой…
Женщина, поглощавшая сосиски с тушеной капустой, наблюдала за Мегрэ и хозяином, глядя на них усталыми глазами. Крупье встали из-за столика, так как было уже около трех часов дня.
— Скажите-ка, мсье Жан… У вас никогда не было неприятностей из-за лотерейных автоматов или чего-нибудь в этом роде?
— А вам какое дело?
— Я спрашиваю это потому, что если за вами уже имеются грешки, то дело может обернуться для вас плохо… Шарлотта — славная женщина… Она телефонирует своим приятелям, просит оказать ей услугу, но забывает уточнить, в чем тут суть… А когда человек держит коммерческое заведение, как вы, например, и у него уже были в прошлом небольшие неприятности, он обычно не стремится влипнуть в мокрое дело… Ну, хорошо. Я могу сейчас позвонить по телефону в полицию нравов, и, думаю, там мне без особого труда укажут, где найти Жижи… У вас есть жетончики для телефона-автомата?
Он встал и направился к телефонной кабинке.
— Простите! Что вы сказали? Мокрое дело? Это верно?
— Даю слово. Речь идет об убийстве. Если уж комиссар особого отдела специально приезжает из Парижа, надо полагать, что…
— Минуточку, господин комиссар… Вам обязательно нужно видеть Жижи?
— Я проехал для этого больше тысячи километров…
— Ну пойдемте. Только предупреждаю вас, толку вы от нее не добьетесь… Вы ее знаете? Два дня из трех она в бесчувствии. Я хочу сказать, что когда она раздобудет свое зелье… Ну, понимаете? А как раз вчера…
— Ну да, вчера, совершенно случайно, после телефонного звонка Шарлотты, она добыла это зелье, верно? Где она?
— Пожалуйте сюда… Она снимает где-то в городе комнату, но нынче ночью не в силах была стоять на ногах…
Одна из дверей «Кафе артистов» вела на лестницу «Отеля». Хозяин провел Мегрэ на антресоли. Постучался.
— К тебе пришли, Жижи! — крикнул он. Подождал, пока Мегрэ уже закрыл за собой дверь, а тогда, пожав плечами, вернулся к себе за стойку и, несколько встревоженный, взялся опять за газету.
Сквозь задернутые оконные занавеси просвечивало только радужное пятно. В комнате был беспорядок. На железной кровати лежала в одежде растрепанная женщина, уткнувшись лицом в подушку. Спросила сонным голосом: — Кто там?
Потом выглянул один глаз, очень мрачный.
— …ты уже пришел?..
Запавшие ноздри. Желтое лицо. Женщина была худа, угловата, черна как галка.
— Который час? Что не раздеваешься?
Она приподнялась на локте, выпила глоток воды, посмотрела на Мегрэ, стараясь прийти в себя, и, видя, что он чинно сидит на стуле у ее изголовья, спросила:
— Ты доктор?
— Что вам нынче ночью сказал мсье Жан?
— Жан?.. Замечательный парень… Он мне дал… Но вам-то что до этого?
— Он тебе дал кокаину, я знаю… Лежи, не вставай… И он говорил с тобой о Мими и о Проспере.
По-прежнему на улице гремели медные трубы, то ближе, то дальше, по-прежнему воздух пропитан был приторным благоуханием мимоз, словно никаких других запахов не существовало на свете.
— Проспер хороший…
Она говорила как во сне, с какими-то детскими интонациями. Потом вдруг жмурилась, морщила лоб, словно от внезапной острой боли. Язык у нее заплетался.
— А у тебя есть немножко? Дай!..
Ей вновь хотелось наркотика. У Мегрэ было неприятное чувство, что он вырывает секрет у больной, лежащей в бреду.
— Ты очень любила Проспера, верно?
— Он не такой, как другие… Очень уж добрый… А что за женушка ему попалась? Мими!.. Да так всегда бывает… Ты его знал?
Ну, еще одно усилие! В конце концов ведь это его обязанность.
— Когда он служил в «Мирамаре», верно?.. А вы трое танцевали в «Прекрасной звезде» — Мими, Шарлотта и ты…
Она строго произнесла:
— Не говори плохо про Шарлотту. Она славная… Влюбилась по уши в Проспера… Если б он меня послушался…
— Я думаю, вы встречались в «Кафе артистов», когда бывали свободны… Проспер был любовником Мими.
— Уж как он влюблен был!.. Даже поглупел… Бедняга Проспер… А потом, когда она…
И вдруг Жижи приподнялась на постели и спросила недоверчиво:
— А вы вправду ему друг? Просперу?
— Когда у нее родился ребенок, да?
— Кто вам про это сказал? Она только мне одной написала. Да и не так все началось…
Она прислушалась к музыке, опять приблизившейся к дому.
— Что это такое?
— Ничего…
На Круазет выехали разукрашенные цветами колесницы, пушечный выстрел возвестил о начале карнавального шествия. Сверкающее солнце, гладкое море, моторные лодки, чертившие круги на воде, и маленькие грациозно наклонявшиеся яхточки…
— А у тебя, может, все-таки есть немножко?.. Поди попроси у Жана.
— Значит, Мими сперва уехала с американцем?
— Это тебе Проспер рассказал?.. Дай мне еще стаканчик воды, будь такой добренький… Этот самый янки встретил ее в «Прекрасной звезде» и влюбился в нее… Увез ее в Довиль, а потом в Биариц… Надо правду сказать, Мими умела за дело взяться… Не то что мы, дурочки… Шарлотта где теперь? Все еще в «Пеликане»?.. А вот я совсем развалина…
И она презрительно засмеялась, обнажив испорченные зубы.
— Как-то раз Мими написала мне, что у нее будет ребенок и она, мол, уверила своего американца, будто младенец от него… Как его звали-то, американца? Освальд. А потом еще одно письмо прислала, что едва не погорела: родился мальчишка, рыжий-рыжий… Понимаешь?.. Я не хотела, чтобы Просперу сказали…
Может быть, подействовали два стакана воды, которые она выпила. Она спустила с постели ноги, длинные тощие ноги, вряд ли привлекавшие взгляды мужчин. Когда она поднялась, стало видно, что она высокая и худая, как скелет. Сколько часов приходилось ей вышагивать в темноте по тротуару или сидеть в пивной за столиком, чтобы залучить клиента…
Взгляд ее прояснился. Она пристально посмотрела на Мегрэ.
— Ты из полиции, а?
И лицо ее исказилось от злобы. Однако в голове все еще стоял туман, и она делала усилия, чтобы рассеять его.