Сименон Жорж. Вор комиссара Мегрэ

   В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые, коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена.
   – Садитесь, мосье Рикен.
   – Он здесь?
   – Был утром. Потом ушел.
   У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.
   – Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж – Винтимиль.
   – Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? Он удивленно переспросил:
   – Фрэнсиса?
   – Так называют его друзья.
   – У нас дома говорили – Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.
   – У вас сохранились хорошие отношения?
   – Я так его редко видел!
   – А его жену?
   – Он представил ее за несколько дней до свадьбы.
   – Сколько ему было лет, когда умерла мать?
   – Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.
   – Зачем он приходил к вам перед Рождеством?
   – Известное дело – чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться. Я сделал все, что мог. Ну не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня – возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?
   – Не знаю.
   Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.
   – Вы не считаете его виновным?
   – До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.
   – Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.
   Последовало долгое молчание, мосье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.
   – Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката, – помолчав, спросил: – У вас есть дети, господин комиссар?
   – К сожалению, нет.
   – Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, далее если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.
   Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями.
   – Значит, – сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, – если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать.
   Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен.
   – Так я могу надеяться?
   – Отчаиваться никогда не следует.
   Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был ни психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю.
   Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.
   Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон – все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных.
   Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи.
   С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделан в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает.
   И вот на расстоянии какого-то метра преступник целился в голову.
   Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан «У старого виноградаря», заглянул в дверь: не пришел ли продюсер?
   А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоявщей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании.
   Нора же оставалась в Париже. Но не в номере «Рафаэля», как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта?
   Зазвонил телефон.
   – Алло. Вас просит доктор Делапланк.
   – Соедините.
   – Извините, что беспокою, но меня с утра мучает одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но…
   – Продолжайте.
   – Хотя я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост…
   – Понятно… Следы на запястьях очень слабые, говорите?
   – Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…
   – В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.
   Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренель. Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашел в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате.
   Показав ей медаль, он спросил:
   – Это вы собираете с жильцов квартплату?
   – Да, господин комиссар.
   – Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?
   – Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень-то приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля – новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.
   – Они заплатили?
   – Так пятнадцатое марта ведь было позавчера… в среду.
   – А вы не удивились, что они не пришли?
   – Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном, рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты.
   – А что вы думаете о Рикене?
   – Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста…
   – А она?
   – Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами… Не так уж сладко им жилось…
   Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины.
   В семь часов Мегрэ пошел в ресторан «У старого виноградаря» и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды.
   Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию – ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой.
   – Кого я вижу!
   Боб встал, пожал руку Мегрэ.
   – Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации.
   – Просто нам нечего им рассказать.
   – Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса?
   – Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал?
   – Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел Фрэнсиса во дворе, когда тот возвращался. Странно, что он ко мне не зашел. Скажите, у него есть деньги?
   – Я дал ему двадцать франков, чтобы он смог перекусить и доехать на автобусе.
   – Значит, он вот-вот появится.
   – Вы не видели Нору в среду вечером?
   – Нет, сюда она не заглядывала. Впрочем, я не помню, чтобы она появлялась одна, без Карю. А его не было в Париже.
   – Но она куда-то ходила одна. Интересно, куда?
   – Она вам не сказала?
   – Утверждает, что вернулась в «Рафаэль» около девяти вечера.
   – Это неправда?
   – По записям в книге портье можно заключить, что было около двенадцати, когда она вернулась.
   – Странно… – на губах у Боба промелькнула ироническая улыбка.
   – Вы удивлены?
   – Согласитесь, что Карю было бы поделом. Ведь он без смущения пользуется любой возможностью. Вот забавно, если бы Нора в свою очередь… Нет, я все же думаю…
   – Потому что она его любит?
   – Нет, потому что она слишком умна и рассудочна. Она не стала бы рисковать ради какой-то интрижки, когда цель совсем близка.
   – А может быть, она не так близка, как вам кажется?
   – Что вы имеете в виду?
   – Карю регулярно встречался с Софи в квартире на улице Франциска Первого, снятой специально с этой целью.
   – Это было так серьезно?
   – Он так утверждает. Он даже заявил, что разглядел в ней данные кинозвезды, и очень скоро она бы ею стала.
   – Вы не шутите? Карю, который… Но она же была обыкновенной девчонкой, каких тринадцать на дюжину. Достаточно пройтись по Елисейским полям, и можно набрать их столько, что хватит на все экраны мира.
   – Нора знала об их связи.
   – Тогда я ничего не понимаю. Правда, если бы я вникал во все сердечные дела своих клиентов, то уже наверняка заработал бы язву желудка. Расскажите-ка все это моей жене. Она обиделась, что вы не зашли к ней на кухню поздороваться. Она к вам неравнодушна. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
   – Попозже.
   Кухня оказалась более просторной и современной, чем он предполагал. Перед тем как с ним поздороваться, Роза вытерла руки о фартук.
   – Значит, вы решили его отпустить?
   – Вас это удивляет?
   – Даже не знаю. У каждого, кто сюда приходит, есть свое мнение на этот счет. Одни говорят, что Фрэнсис убил ее из ревности. Другие – что убил ее любовник, которого она собиралась бросить. Третьи – что это месть женщины.
   – Норы?
   – Кто вам это сказал?
   – У Карю была прочная связь с Софи… Нора знала…
   – Это правда, или вы нарочно так говорите, чтобы что-то у меня выпытать?
   – Нет, это правда. Вас это поразило?
   – Меня?! Меня уже давно ничто не может поразить. Ей даже не приходило в голову, что в уголовной полиции тоже неплохо разбираются в людях.
   – Только, дорогой мой комиссар, если это дело рук Норы, вам придется порядком помучиться, чтобы все доказать. Ведь Нора – хитрая бестия, она всех обведет вокруг пальца. Поужинаете у нас? Сегодня утка с апельсинами. Но прежде могу вам предложить две-три дюжины моллюсков – прямо из Ла-Рошели. Моя мать присылает их оттуда. Ей уже стукнуло семьдесят пять, а она каждое утро ходит на рынок.
   Фотограф Юге пришел со своей спутницей. Это был розовощекий малый, с простодушным веселым лицом, и можно было поклясться, что ему лестно показываться в обществе женщины, которая на восьмом месяце беременности.
   – Вы знакомы?.. Комиссар Мегрэ… Жак Юге… Его приятельница.
   – Жослин, – уточнил фотограф, словно это было так важно. Видно, ему нравилось произносить это поэтичное имя.
   Он спросил преувеличенно внимательно:
   – Что ты будешь пить, дорогая?
   Он окружал ее вниманием, бросал на нее неясные, влюбленные взгляды, словно хотел сказать: «Видите, я влюблен и не стыжусь этого… Мы занимались любовью… Мы ждем ребенка… Мы счастливы… И нам наплевать, что вы находите нас смешными…»
   – Что будете пить, детки? – спросил Боб.
   – Сок – для Жослин. Мне – портвейн.
   – А вам, мосье Мегрэ?
   – Стакан пива.
   – Фрэнсис не приходил? – поинтересовался Юге.
   – Вы с ним договорились встретиться здесь?
   – Нет, но мне кажется, он захочет встретиться с приятелями. Пусть далее для того, чтобы показать, что он на свободе. Он такой…
   – А вы думали, мы его не отпустим?
   – Трудно предсказать, как будет действовать полиция.
   – По вашему мнению, он убил жену?
   – Не все ли равно, он или кто-то другой. Ее-то уже нет! Если ее убил Фрэнсис, значит, на то были причины.
   – Какие же, по-вашему?
   – Не знаю. Может быть, она ему надоела – устраивала скандалы или изменяла? Люди должны жить, как им хочется, правда, дорогая?
   Вошли клиенты, вероятно, новички, и в нерешительности остановились, не зная, за какой столик сесть.
   Это была немолодая пара и с ними – девушка.
   – Проходите сюда.
   Наступил бенефис Боба: меню, советы шепотом, восхваление сухого шарантского вина, ухи в горшочках. Иногда он подмигивал приятелям, сидевшим у стойки бара.
   Появился Рикен и остановился как вкопанный, увидев комиссара в компании Юге и его беременной спутницы.
   – А вот и Фрэнсис! – воскликнул фотограф. – Что случилось, дорогой? А мы-то думали, ты за решеткой. Фрэнсис попытался улыбнуться.
   – Как видишь, я здесь… Здравствуй, Жослин… Вы пришли ради меня, комиссар?
   – Если быть точным – ради утки с апельсинами.
   – Что будешь пить? – спросил у Фрэнсиса Боб.
   – Это портвейн? – он поколебался. – Лучше виски. Правда, если ты не сочтешь список моих долгов слишком длинным.
   – Сегодня я еще отпускаю тебе в кредит.
   – А завтра?
   – Это зависит от комиссара, – недобро пошутил Боб.
   Мегрэ был несколько обескуражен тоном разговора, но решил, что в этой компании такова обычная манера держаться.
   – Вы заходили в редакцию газеты? – спросил он Рикена.
   – Откуда вы знаете?
   – Ведь вам нужны деньги.
   – Да, я как раз получил там аванс, они мне должны сто франков.
   – А Карю?
   – Я у него не был.
   – Однако в среду вечером вы его разыскивали всю ночь.
   – Сегодня не среда.
   – Я видел Карю, – вмешался фотограф. – Я был на студии, а он устраивал пробы какой-то незнакомой девчонке. Он даже попросил пофотографировать.
   – Девушку?
   – Мегрэ подумал: а не фотографировал ли он Софи по просьбе Карю?
   – Сегодня он ужинает здесь. Во всяком случае, так он сказал в три часа дня, но с ним ни в чем нельзя быть уверенным. А тем более – с Норой. Кстати, Нору я тоже встретил.
   – Сегодня?
   – Два-три дня назад. В таком месте, где вовсе не ожидал ее увидеть. Небольшой бар близ Сен-Жермен-де-Пре, где собираются только юнцы.
   – Когда это было? – спросил Мегрэ, вдруг насторожившись.
   – Подождите… Сегодня суббота… Пятница… Четверг… Нет, в четверг я был на премьере балета. Значит, это было в среду. Я собирался делать фотографии для статьи о подростках, мне посоветовали зайти в этот бар.
   – В котором часу это было?
   – Около десяти вечера. Наверное, я туда пришел к десяти. Жослин была со мной. Как ты думаешь, дорогая, было десять часов, не так ли? Сомнительное заведение, но весьма колоритное. У всех парней гривы до плеч.
   – Она вас видела?
   – Не думаю, она сидела в углу с каким-то здоровенным типом, отнюдь не с подростком.
   – Она пробыла там долго?
   – Я крутился в двух-трех залах, где почти все кругом танцевали… Все сбились в кучу, и каждый выделывал, что ему заблагорассудится. Я видел их несколько раз через головы танцующих. Они спокойно беседовали. Этот тип достал карандаш и писал на клочке бумаги какие-то цифры. Забавно, если вдуматься. Она и в обычной-то жизни выглядит какой-то потусторонней, а там, в этой сумасшедшей обстановке… Да, стоило бы сделать фото!
   – Ты сделал?
   – Не такой уж я дурак… Зачем мне иметь неприятности с Карю? От него зависит добрая половина моего бифштекса. Мегрэ попросил:
   – Еще пива, Боб.
   Его голос, манера держаться были неестественны.
   – Можно мне устроиться в том же углу, что и вчера?
   – Вы не поужинаете с нами? – удивился фотограф.
   – В другой раз.
   Ему нужно было остаться одному, подумать. Снова, в который раз, случайный разговор перепутал все его логически выстроенные рассуждения, и нужно было все начинать заново.
   Фрэнсис в смятении бросал на него взгляды украдкой. Боб тоже чувствовал что-то неладное.
   – Можно подумать, вас удивляет, что Нора отправилась в подобное заведение!
   Но комиссар повернулся к Юге:
   – Как называется этот бар?
   – Вы тоже хотите изучать жизнь битников? Постойте… Название не блещет оригинальностью. Наверное, его придумали еще в то время, когда это было всего-навсего бистро, где собирались бродяги. Да, «Пиковый туз», точно. Вывеска слева от входа, вертикально.
   Мегрэ допил пиво.
   – Сохраните за мной это место, – попросил он.
   Через несколько минут он уже ехал в такси по направлению к Контрэскарп.
   Днем заведение «Пиковый туз» выглядело довольно жалким. В зале сидели три парня с пышными шевелюрами и девица в мужском костюме, курившая небольшую сигару. Из второго зала вышел мужчина в свитере и встал за стойкой, недоверчиво поглядывая на Мегрэ.
   – Что будете пить?
   – Пиво, – машинально ответил комиссар.
   – А потом?
   – Ничего.
   – Какие будут вопросы?
   – Что вы имеете в виду?
   – Я не вчера родился, и если комиссар Мегрэ приходит сюда, то, наверное, не потому, что его мучит жажда. Вот я и хочу, чтобы вы открыли карты.
   Довольный своим остроумием, он налил себе рюмку.
   – Один человек приходил к вам в среду вечером.
   – Сто человек, позвольте вас поправить.
   – Я говорю о женщине, с которой у вас был долгий разговор.
   – Половина из них – женщины, и, как вы выразились, с некоторыми у меня состоялся разговор.
   – Нора – имя ее.
   – Вот это другое дело. Ну и что?
   – Что она здесь делала?
   – То, что обычно делает раз в месяц.
   – Что это значит?
   – Требует отчета.
   Ошеломленный Мегрэ сам уже догадался, в чем дело, прежде чем услышал:
   – Так ведь она здесь хозяйка. Да-да, именно так, господин комиссар. Она, разумеется, не афиширует этого. Не думаю, что папаша Карю в курсе. Каждый имеет право вкладывать свои деньги во что заблагорассудится. Не так ли? Но я вам ничего не говорил. Вы мне рассказали историю, а я не сказал ничего. Даже если бы вы спросили, есть ли у нее еще подобные заведения.
   Мегрэ вопросительно посмотрел на него, а мужчина утвердительно кивнул головой.
   – Есть люди, у которых нос по ветру, – заключил он весело. – Но не всегда те, кто считает себя хитрее других, помещают свой капитал выгодно. Если бы у меня было хотя бы три таких заведения, как это, уже через год я мог бы жить припеваючи на Лазурном берегу. Ну, а если бы их было десять, да еще некоторые на площади Пигаль, а одно на Елисейских полях…

Глава 7

   Когда Мегрэ вернулся к ресторану «У старого виноградаря», три стола уже были сдвинуты вместе, и все ужинали. Увидев комиссара, Карю поднялся и направился к нему с салфеткой в руке.
   – Надеюсь, вы окажете честь и присоединитесь к нам?
   – Не сочтите за невежливость, но я все-таки поем здесь.
   – Вы боитесь оказаться за одним столом с человеком, которого рано или поздно придется арестовать? – он смотрел ему прямо в глаза. – А что, ведь вполне вероятно, что убийца в этот вечер сидит среди нас, не так ли, комиссар? Ну, как хотите… Тем не менее, мы приглашаем вас выпить арманьяк в нашей компании.
   Боб проводил Мегрэ к столику в углу, рядом с вращающейся дверью, и тот заказал устриц и утку с апельсинами, как советовала Роза.
   Оли сидели перед комиссаром в два ряда – лицом друг к другу. С первого взгляда было видно, что Карю – важная персона. Его поведение, манера держаться, жесты, голос, взгляд свидетельствовали о том, что он знает себе цену.
   Рикен сидел напротив и в разговор вступал неохотно. Драмен сидел рядом с девушкой, довольно бесцветной, почти не накрашенной, скромно одетой, которую Мегрэ видел впервые. Позже Боб сказал ему, что она работает монтажером на студии.
   Маки много ел, пил залпом, поочередно поглядывая на приятелей, и в ответ на все вопросы бурчал что-то себе под нос.
   Чаще всего на реплики продюсера отзывался фотограф Юге. Он пребывал в отличном настроении и кидал взгляды довольного собеседника на благодушную Жослин.
   На расстоянии невозможно было слышать весь разговор. Но по каким-то обрывочным фразам, восклицаниям, по выражению лиц Мегрэ мог догадаться, о чем шла речь.
   – Посмотрим, чья теперь очередь! – сказал это или что-то похожее весельчак-фотограф. И в этот момент он смотрел на комиссара.
   – Он наблюдает за нами… Просто глаз не спускает… Теперь, когда он выжал все, что мог, из Фрэнсиса, он примется за кого-то из нас. Если ты, Драмен, будешь сидеть с таким кислым видом, это будешь ты.
   Клиентам, ужинавшим в одиночку и с завистью наблюдавшим за компанией издали, казалось, что они веселятся. Карю заказал шампанское, две бутылки охлаждались на льду в серебряных ведерках. Боб иногда подходил к столу и собственноручно наполнял бокалы.
   Рикен пил много. Больше всех. Он ни разу не улыбнулся на остроты фотографа, правда, не все они отличались хорошим вкусом.
   – Держись естественно, Фрэнсис. Не забудь, на тебя обращено Божественное око.
   Он намекал на Мегрэ. Интересно. Было ли им веселее, когда они собирались здесь раньше?
   Карю, как мог, вторил Юге, чтобы разрядить атмосферу. Нора же окидывала всех ледяным взглядом. По правде говоря, ужин был довольно тягостным, все держались как-то неестественно, ощущая присутствие комиссара.
   Хуже всего было, когда за столом воцарялась тишина. Ведь, по сути, между ними не существовало никаких дружеских уз. Впрочем, они к этому и не стремились. У каждого был свой эгоистический расчет, из-за которого он и бывал в этой компании.
   Может быть, все они зависели от Карю? В том числе и Нора, качавшая из него деньги, на которые покупала ночные бары? Видно, не была уверена, что он на ней женится, и решила обеспечить свое будущее.
   Подозревал ли он об этом? Верил ли, что она любит его только ради его прекрасных глаз? Маловероятно. Он здраво смотрел на жизнь. Ему нужна была спутница, и пока она прекрасно справлялась с этой ролью. Ему льстило, что ее броская внешность привлекала всеобщее внимание.
   И все же он стал любовником Софи, из которой собирался сделать кинозвезду.
   Драмен вынашивал сценарии, которым Карю мог дать жизнь… Если, конечно, захочет.
   В том же положении был и Фрэнсис. Правда, держался он не так подобострастно, был не так терпелив, легко становился агрессивным, особенно после нескольких рюмок.
   Что же касается Маки, он никому не поверял свои мысли. Его работы пока не продавались. И в ожидании, когда ими заинтересуются покупатели, он изготовлял декорации для Карю, был доволен, если обедал за чужой счет, ел тогда за двоих и заказывал самые дорогие блюда.
   Ну, а фотограф? Мегрэ не совсем ясно понимал, что это за птица. На первый взгляд, он не имел здесь веса. Почти во всех компаниях, которые регулярно собираются, есть такой тип – простодушный, с большими светлыми глазами, взявший на себя роль балагура. Его очевидная наивность позволяет ему ничего не стесняться, говорить правду в глаза – в общем, ему сходит с рук то, что не сошло бы другому. Даже его профессия отодвигала его в тень. Над ним и его всегда беременными женами потешались.
   Вытирая руки о фартук, подошла Роза, чтобы проверить, все ли довольны, и согласилась выпить бокал шампанского.
   Боб время от времени останавливался возле столика Мегрэ.
   – Они стараются как могут, – шептал он ему достаточно громко.
   Не хватало Софи. Каждый чувствовал это. Интересно, как держалась Софи в этой компании? Наверное, дулась или стеснялась, но не забывала, что именно ею интересуется богатый человек – продюсер Карю.
   Не была ли она у него в тот день в холостяцкой квартирке на улице Франциска Первого?
   «Потерпи, зайчик… Я тобой займусь».
   «А Нора?»
   «Это скоро кончится… Я ее подготавливаю… Пусть мне это будет стоить бешеных денег».
   «А Фрэнсис?»
   «Сначала он будет раздосадован, что ты добьешься успеха раньше, чем он, и заработаешь много денег. Потом привыкнет. Я дам ему поставить фильм. А когда все образуется, ты сможешь попросить развод».