Страница:
Олигархи не желали выпускать меня из своих лап. Возможно, они искренне хотели бы спасти министра внутренних дел и, конечно, опасались нападения моей армии, но все перекрывало дикое, необузданное вожделение: завладеть наконец-то аппаратом бессмертия, схватив для начала его владельца — то есть меня, — находящегося сейчас так близко, что даже препровождать его никуда не надо — уже, почитай, заперт в подвале УВД! Когда еще предоставится такой случай! Но видит око, да зуб — увы, увы — пока неймет! Будем надеяться, что в ближайшем будущем и не «поимеет»: я еще не терял надежды ускользнуть отсюда, причем малой кровью.
С этой целью я вывел на экран план Управления, надеясь найти на этом плане какой-нибудь запасный выход из подвалов, предусмотренный на случай пожара, наводнения, осады и прочих стихийных бедствий. Увы, никакого секретного хода на плане конторы отмечено не было. Впрочем, на случай эвакуации здесь имелся межпланетный портал, возле которого мы как раз в данную минуту сидели. Однако у Наплекова, поднаторевшего в конспиративных шашнях, мог иметься эксклюзивный тайный ход, не зарегистрированный в общей базе. Опять приходилось рассчитывать на содействие министра, припертого к стенке так нелюбимым им майором Токаревым и иже с ним.
Обернувшись к хмурому, аки грозовая туча, Наплекову, я сказал:
— Не хотят ведь вас выручать, Аркадий Степанович. Никак не хотят. Насколько я понимаю, вы для них теперь все равно что труп, пока еще, правда, живой.
— Вы же обещали мне бессмертие, — напомнил Наплеков, серея измятым лицом.
— Я не отказываюсь от своего обещания. Но до бессмертия еще надо добраться. Чтобы его получить, у вас остался один путь — дальнейшее сотрудничество с преступниками, то есть, как вы понимаете, с нами. — Я выдержал небольшую паузу, наблюдая за процессом внутренней борьбы, в подробностях отразившимся на лице министра: желание жить, да не просто жить, а жить вечно, боролось в нем с ненавистью ко всем париям вообще, а ко мне — в особенности. Я не сомневался, что победит древний инстинкт выживания, одинаково властный как над париями, так и над министрами. — Итак, — продолжил я, — какие у вас будут предложения?
— Какого рода предложений вы от меня ждете? — глухо спросил Наплеков, уперев взгляд в приборную панель. Я нисколько не сочувствовал его душевным мукам, хотя понимал их очень хорошо.
— Давайте поговорим начистоту, Аркадий Степанович: вас уже заочно похоронили, кроме того, они там, наверху, считают, что моя угроза нападения на Купол — это блеф. Но мы-то с вами прекрасно знаем, что нападение вполне реально: я давно уже собирался раздраконить ваше чертово логовище. Однако думаю, что сейчас подобная акция была бы несвоевременна. Уверен, что и вы хотели бы предотвратить военный конфликт, мало того — это ваш профессиональный долг. А для его исполнения вам требуется всего-навсего помочь мне выбраться отсюда и вернуться в город целым и невредимым к назначенному сроку. Заметьте, я даже не упоминаю, что это единственная для вас возможность сохранить собственную жизнь плюс к тому обрести бессмертие. Так что давайте вместе подумаем, каким еще безопасным способом мы могли бы покинуть ваше Управление.
Он поиграл скулами, громко сглотнул и, наконец, выдавил, не поднимая глаз:
— Только через Третий мир.
Третьим миром здесь называли систему древних подземных тоннелей и коммуникаций, по которым раньше ходили поезда. Теперь в Московский метрополитен без особой нужды не рисковали спускаться даже парии — о здешних подземельях и их обитателях ходили леденящие кровь легенды, приводить которые я даже не берусь по причине их явной фантастической преувеличенности. Главное — из подвалов Управления существовал выход! Я кивнул:
— Вот и отлично. Значит, сейчас вы нас туда и поведете.
Наплеков опешил:
— Вы что, хотите… затащить меня туда?.. В Третий мир?.. — Его покрасневшие по-кроличьи глаза налились неподдельным ужасом.
—Я уже сказал, что это единственная, для вас возможность получить бессмертие. Но если вы предпочитаете остаться и быть обвиненным в пособничестве террористам и в государственной измене…
Наплеков тихо застонал, опуская голову на руки. Считай, этого я дожал, вряд ли он и дальше будет ломаться.
В то же время из угла донесся тонкий девичий голос, вопрошающий испуганно у дедушки — где это, мол, я нахожусь, зачем ты меня сюда притащил и что это, черт возьми, за люди. Внучка очнулась.
Я совсем забыл сказать старику, что его Катя после воздействия аминоморфа, скорее всего, забудет события предыдущих двух часов своей жизни. Помогать пирату я не собирался — родственницу я ему доставил, дальше его проблемы, пусть возится. Однако он должен был понимать, что в случае истерики я вынужден буду принять меры. Истерики пока вроде бы не намечалось, только испуг, но и его отчасти гасило присутствие рядом родного дедушки, тут же пустившегося в сбивчивые утешительные объяснения.
Ловя краем уха их бессвязный разговор, я тем временем снял себе на коминс схему подземных коммуникаций. Ну, вот вроде и все здесь… подумал я и напоследок вытащил из гнезда в пульте кубик галлопроектора — пригодится в полевых условиях, когда в роли монитора останется только окошечко ручного коминса.
— Ну что ж, пошли! — сказал я Наплекову и остальным, бросая последний взгляд на сомкнутые двери портала — такие близкие, манящие. Странно все-таки было от них уходить, выбирая какие-то иные, неудобные и опасные способы бегства. Но это был как раз тот случай, когда длинный путь мог оказаться более коротким. По крайней мере он давал нам шанс.
Итак, мы вновь отправились плутать по коридорам вслед за нашим Сусаниным. Позади старый пират тащил свою драгоценную внучку, на ходу впаривая ей что-то о новой виртуальности с экстремальными условиями, о доблести предков и о какой-то медали «За отвагу» — по-моему, полный бред, но девица шла, значит, на нее это действовало.
Наконец Наплеков привел нас к зарешеченному лифту. И предложил в него грузиться. Но ехать в лифте я не хотел — обесточат ведь, только сядь, и возьмут всех тепленькими. Пришлось спускаться по аварийной лестнице — узкой и едва освещенной, с облупленными стенами в грязных потеках и слоями пыли повсюду, куда ни глянь. Ступеньки под ногами порой крошились: похоже, что этой лестницей не пользовались лет этак сто.
Наплеков впереди спускался очень осторожно, ежесекундно рискуя подвернуть ногу, тем не менее брезгливо избегая прикасаться к перилам или дотрагиваться до стен. Грабер, спотыкавшийся следом за мной, то и дело норовил за меня уцепиться — видимо, срабатывал его старый рефлекс цепляться за меня в прямом и переносном смысле в любой ситуации, когда припекает и требуется уносить ноги. Старый пират, успевший уже разок посчитать пятой точкой ступеньки, тем не менее еще пытался поддерживать свою внучку, кстати, уже изрядно перепачкавшуюся, и даже находил в себе силы бормотать ей слова утешения. Мои парии спускались в сосредоточенном молчании: если Купол был для них Раем, то Третий мир — чем-то вроде здешней преисподней. Так что, побывав со мной на Небе, им предстояло сразу же низвергнуться оттуда в Ад — тоже, естественно, в компании со мной, что должно было служить им основательной моральной поддержкой. Поскольку Рай оказался не больно-то сладким, можно было надеяться, что Ад будет не так страшен, как его малюют здешние мифотворцы.
Наконец мы вышли на площадку с большой бронированной дверью. Эта дверь, в отличие от прочих здесь, не имела никакой электроники, а была закрыта примитивной механическо-штурвальной системой. Рядом размещался стенной шкаф, закрытый на обыкновенную щеколдочку. Наплеков направился прямиком к этому шкафу, и не зря: там обнаружились три комплекта вполне приличного аварийного снаряжения: каски с фонарями, носовые фильтры, комбинезоны, добротные ботинки на толстой подошве — мечта каждого парии, «гады», так их называли наверху. Одну пару Наплеков сразу сцапал и тут же принялся переобуваться. Оставшиеся две пары я отдал пирату с внучкой — ей, конечно, ботиночки будут велики, как пить дать натрут ноги, да все лучше, чем эти ее розовые тапочки, — промокнут ведь и разлетятся в лоскуты на шпалах да колдобинах — считай, сразу разута. У нас с Ежом обувка была более или менее подходящая — омоновская, еще та, снятая с копов перед акцией. Зато Хирург мог похвастаться настоящими трущобными «вездеходами» — штучным изделием нашего Гиви-сапожника — ценящимися в руинах вообще заоблачно, чуть не с полкило «порошка». Так что в хлипких ботиночках щеголял теперь один Грабер, ну да не беда — останется в крайнем случае босым, так ведь он бессмертный, перетерпит. Зато Грабер отхватил себе телогрейку — подсуетился, пока Наплеков возился со шнурками своих «гадов». Я тем временем позаботился, чтобы дед с внучкой получили по комбезу; даже предположить не мог, идя на акцию, что возвращаться придется с таким изнеженным балластом. Каски, естественно, достались ударной группе — то есть мне и ребятам, а также армейские ножи-пластуны и упаковки с запасными батареями. Фляги с водой и поясные сумки с пайкой и фильтрами я раздал нашим троим «смертным» — им нужнее, а мы в случае чего в пути можем и позаимствовать.
Словом, всем чего-то перепало из шкафа, никого не обидели, хотя Наплеков с Грабером поглядывали теперь друг на друга с этаким нехорошим оценивающим интересом. Не хватало мне только, чтобы они перегрызлись из-за снаряжения! А ведь в тоннелях вопрос встанет ребром. Надо будет за ними присматривать.
Убедившись, что экипировка закончена, я подошел к двери, глубоко, как перед погружением, вздохнул и взялся за штурвал.
10.
С этой целью я вывел на экран план Управления, надеясь найти на этом плане какой-нибудь запасный выход из подвалов, предусмотренный на случай пожара, наводнения, осады и прочих стихийных бедствий. Увы, никакого секретного хода на плане конторы отмечено не было. Впрочем, на случай эвакуации здесь имелся межпланетный портал, возле которого мы как раз в данную минуту сидели. Однако у Наплекова, поднаторевшего в конспиративных шашнях, мог иметься эксклюзивный тайный ход, не зарегистрированный в общей базе. Опять приходилось рассчитывать на содействие министра, припертого к стенке так нелюбимым им майором Токаревым и иже с ним.
Обернувшись к хмурому, аки грозовая туча, Наплекову, я сказал:
— Не хотят ведь вас выручать, Аркадий Степанович. Никак не хотят. Насколько я понимаю, вы для них теперь все равно что труп, пока еще, правда, живой.
— Вы же обещали мне бессмертие, — напомнил Наплеков, серея измятым лицом.
— Я не отказываюсь от своего обещания. Но до бессмертия еще надо добраться. Чтобы его получить, у вас остался один путь — дальнейшее сотрудничество с преступниками, то есть, как вы понимаете, с нами. — Я выдержал небольшую паузу, наблюдая за процессом внутренней борьбы, в подробностях отразившимся на лице министра: желание жить, да не просто жить, а жить вечно, боролось в нем с ненавистью ко всем париям вообще, а ко мне — в особенности. Я не сомневался, что победит древний инстинкт выживания, одинаково властный как над париями, так и над министрами. — Итак, — продолжил я, — какие у вас будут предложения?
— Какого рода предложений вы от меня ждете? — глухо спросил Наплеков, уперев взгляд в приборную панель. Я нисколько не сочувствовал его душевным мукам, хотя понимал их очень хорошо.
— Давайте поговорим начистоту, Аркадий Степанович: вас уже заочно похоронили, кроме того, они там, наверху, считают, что моя угроза нападения на Купол — это блеф. Но мы-то с вами прекрасно знаем, что нападение вполне реально: я давно уже собирался раздраконить ваше чертово логовище. Однако думаю, что сейчас подобная акция была бы несвоевременна. Уверен, что и вы хотели бы предотвратить военный конфликт, мало того — это ваш профессиональный долг. А для его исполнения вам требуется всего-навсего помочь мне выбраться отсюда и вернуться в город целым и невредимым к назначенному сроку. Заметьте, я даже не упоминаю, что это единственная для вас возможность сохранить собственную жизнь плюс к тому обрести бессмертие. Так что давайте вместе подумаем, каким еще безопасным способом мы могли бы покинуть ваше Управление.
Он поиграл скулами, громко сглотнул и, наконец, выдавил, не поднимая глаз:
— Только через Третий мир.
Третьим миром здесь называли систему древних подземных тоннелей и коммуникаций, по которым раньше ходили поезда. Теперь в Московский метрополитен без особой нужды не рисковали спускаться даже парии — о здешних подземельях и их обитателях ходили леденящие кровь легенды, приводить которые я даже не берусь по причине их явной фантастической преувеличенности. Главное — из подвалов Управления существовал выход! Я кивнул:
— Вот и отлично. Значит, сейчас вы нас туда и поведете.
Наплеков опешил:
— Вы что, хотите… затащить меня туда?.. В Третий мир?.. — Его покрасневшие по-кроличьи глаза налились неподдельным ужасом.
—Я уже сказал, что это единственная, для вас возможность получить бессмертие. Но если вы предпочитаете остаться и быть обвиненным в пособничестве террористам и в государственной измене…
Наплеков тихо застонал, опуская голову на руки. Считай, этого я дожал, вряд ли он и дальше будет ломаться.
В то же время из угла донесся тонкий девичий голос, вопрошающий испуганно у дедушки — где это, мол, я нахожусь, зачем ты меня сюда притащил и что это, черт возьми, за люди. Внучка очнулась.
Я совсем забыл сказать старику, что его Катя после воздействия аминоморфа, скорее всего, забудет события предыдущих двух часов своей жизни. Помогать пирату я не собирался — родственницу я ему доставил, дальше его проблемы, пусть возится. Однако он должен был понимать, что в случае истерики я вынужден буду принять меры. Истерики пока вроде бы не намечалось, только испуг, но и его отчасти гасило присутствие рядом родного дедушки, тут же пустившегося в сбивчивые утешительные объяснения.
Ловя краем уха их бессвязный разговор, я тем временем снял себе на коминс схему подземных коммуникаций. Ну, вот вроде и все здесь… подумал я и напоследок вытащил из гнезда в пульте кубик галлопроектора — пригодится в полевых условиях, когда в роли монитора останется только окошечко ручного коминса.
— Ну что ж, пошли! — сказал я Наплекову и остальным, бросая последний взгляд на сомкнутые двери портала — такие близкие, манящие. Странно все-таки было от них уходить, выбирая какие-то иные, неудобные и опасные способы бегства. Но это был как раз тот случай, когда длинный путь мог оказаться более коротким. По крайней мере он давал нам шанс.
Итак, мы вновь отправились плутать по коридорам вслед за нашим Сусаниным. Позади старый пират тащил свою драгоценную внучку, на ходу впаривая ей что-то о новой виртуальности с экстремальными условиями, о доблести предков и о какой-то медали «За отвагу» — по-моему, полный бред, но девица шла, значит, на нее это действовало.
Наконец Наплеков привел нас к зарешеченному лифту. И предложил в него грузиться. Но ехать в лифте я не хотел — обесточат ведь, только сядь, и возьмут всех тепленькими. Пришлось спускаться по аварийной лестнице — узкой и едва освещенной, с облупленными стенами в грязных потеках и слоями пыли повсюду, куда ни глянь. Ступеньки под ногами порой крошились: похоже, что этой лестницей не пользовались лет этак сто.
Наплеков впереди спускался очень осторожно, ежесекундно рискуя подвернуть ногу, тем не менее брезгливо избегая прикасаться к перилам или дотрагиваться до стен. Грабер, спотыкавшийся следом за мной, то и дело норовил за меня уцепиться — видимо, срабатывал его старый рефлекс цепляться за меня в прямом и переносном смысле в любой ситуации, когда припекает и требуется уносить ноги. Старый пират, успевший уже разок посчитать пятой точкой ступеньки, тем не менее еще пытался поддерживать свою внучку, кстати, уже изрядно перепачкавшуюся, и даже находил в себе силы бормотать ей слова утешения. Мои парии спускались в сосредоточенном молчании: если Купол был для них Раем, то Третий мир — чем-то вроде здешней преисподней. Так что, побывав со мной на Небе, им предстояло сразу же низвергнуться оттуда в Ад — тоже, естественно, в компании со мной, что должно было служить им основательной моральной поддержкой. Поскольку Рай оказался не больно-то сладким, можно было надеяться, что Ад будет не так страшен, как его малюют здешние мифотворцы.
Наконец мы вышли на площадку с большой бронированной дверью. Эта дверь, в отличие от прочих здесь, не имела никакой электроники, а была закрыта примитивной механическо-штурвальной системой. Рядом размещался стенной шкаф, закрытый на обыкновенную щеколдочку. Наплеков направился прямиком к этому шкафу, и не зря: там обнаружились три комплекта вполне приличного аварийного снаряжения: каски с фонарями, носовые фильтры, комбинезоны, добротные ботинки на толстой подошве — мечта каждого парии, «гады», так их называли наверху. Одну пару Наплеков сразу сцапал и тут же принялся переобуваться. Оставшиеся две пары я отдал пирату с внучкой — ей, конечно, ботиночки будут велики, как пить дать натрут ноги, да все лучше, чем эти ее розовые тапочки, — промокнут ведь и разлетятся в лоскуты на шпалах да колдобинах — считай, сразу разута. У нас с Ежом обувка была более или менее подходящая — омоновская, еще та, снятая с копов перед акцией. Зато Хирург мог похвастаться настоящими трущобными «вездеходами» — штучным изделием нашего Гиви-сапожника — ценящимися в руинах вообще заоблачно, чуть не с полкило «порошка». Так что в хлипких ботиночках щеголял теперь один Грабер, ну да не беда — останется в крайнем случае босым, так ведь он бессмертный, перетерпит. Зато Грабер отхватил себе телогрейку — подсуетился, пока Наплеков возился со шнурками своих «гадов». Я тем временем позаботился, чтобы дед с внучкой получили по комбезу; даже предположить не мог, идя на акцию, что возвращаться придется с таким изнеженным балластом. Каски, естественно, достались ударной группе — то есть мне и ребятам, а также армейские ножи-пластуны и упаковки с запасными батареями. Фляги с водой и поясные сумки с пайкой и фильтрами я раздал нашим троим «смертным» — им нужнее, а мы в случае чего в пути можем и позаимствовать.
Словом, всем чего-то перепало из шкафа, никого не обидели, хотя Наплеков с Грабером поглядывали теперь друг на друга с этаким нехорошим оценивающим интересом. Не хватало мне только, чтобы они перегрызлись из-за снаряжения! А ведь в тоннелях вопрос встанет ребром. Надо будет за ними присматривать.
Убедившись, что экипировка закончена, я подошел к двери, глубоко, как перед погружением, вздохнул и взялся за штурвал.
10.
Гор как раз собирался вызвать к себе оперов, когда в кабинет ворвался Каменский — бледный, словно кровь у него превратилась в молоко. Корчагин вскочил было, но молодой опер не обратил на него ни малейшего внимания, и цербер опять опустился на стул.
Недоброе предчувствие всколыхнулось в душе инспектора.
— Александр Васильевич! Нас не выпускают. Говорят, что приказ отменен. И акции не будет!!!
— Спокойно, Игорек. Сядь, глотни кофейку. — Каменский безропотно подчинился. — А теперь расскажи по порядку, кто и куда тебя не выпускает. — Очевидно, что бастард отменил какое-то из мероприятий, насчет которого Гор уже отдал распоряжения. Но все оказалось значительно хуже, что и выяснилось, как только Каменский раскрыл рот:
— Акция на Аламуте отменяется! Мы случайно узнали об этом от офицера на входе. Я связался с Моховым, и он подтвердил, что да — они тоже получили отбой. Что же это получается, Александр Васильевич, а? Нас даже не поставили в известность! — Глаза Каменского блестели сухим лихорадочным блеском, выдающим высшую степень возмущения, грозящего перерасти в ненависть к тем, кто так легко отставил в сторону оперов Администрации. И это неплохо — в нужный момент такая кровная обида может сыграть роль катализатора, и кодирование, проведенное второпях, возможно, даст трещину. Клевреты Левински делают одну ошибку за другой.
Гор быстро глянул на Корчагина — невозмутим, как обычно, но инспектору показалось, что в самом уголке его глаза притаилась легкая насмешка. Этот явно что-то знает, но не скажет. Хоть режь… Кхм, ну это пока рановато.
— Та-ак. — Гор прихлопнул по столу ладонью. Сейчас ему даже не надо было играть для цербера возмущение. — Значит, акция отменена, а меня в известность не поставили. И как это понимать?!! А? — Он еще раз с силой хлопнул по столу, на что пластиковая крышка отдалась несогласным гулом. Она, крышка эта, тоже не знала, как это понимать, и шлепками, даже такими тяжелыми, ответа из нее не вышибешь.
Гор набрал на коминсе номер Иванова. Никто не отозвался.
— Где твой шеф? — спросил он у Корчагина.
Тот лишь пожал плечами:
— Откуда мне знать. Господин Иванов мне не докладывает. — Теперь инспектор был уверен, что церберу известно нечто, что не дошло до него. Возможно, ему перестали доверять? Может, пси-аналитики бастарда что-нибудь накопали в его психо-карте? Или все же расшифровали ментограмму? Возможно, бастард уже отдал приказ на его ликвидацию.
Гор набрал номер секретаря Левински. Равнодушный механический баритон сообщил, что господин Наследник чрезвычайно занят госделами.
— Ладно. Игорь, иди к себе. А я, пожалуй, навещу нашего руководителя. — Гор встал и оправил комбинезон. Бросил Корчагину: — А ты жди меня здесь…
— Слушаюсь, инспектор! — подчеркнуто подобострастно откликнулся тот.
И Гор, уже миновавший стол, направляясь к двери, мигом передумал. Корчагин не успел не только среагировать, но даже понять, что произошло: стремительный бросок, и его шея угодила в мощный захват. Одновременно правой рукой инспектор блокировал руку Корчагина, лапавшую кобуру лучевика. Гор посмотрел на Каменского — опер удивленно замер в кресле, сжимая в руке чашку с уже остывшим кофе. Он ничего не понимал.
Гор мгновенно просчитал варианты — если его приказано «отправить», то стоит подороже отдать свою жизнь. В соседней комнате двое наймитов наверняка наблюдают за происходящим. А Корчагин — это не заложник. Им пожертвуют не задумываясь.
До бастарда не добраться никак. Жаль. И еще жаль Каменского, который тоже окажется втянутым в эту заваруху. Но может выясниться, что все не так уж плохо. Для начала сделаем вот что.
Чувствуя локтевым сгибом беззащитный кадык Корчагина, Гор выдохнул:
— Только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель, и ты — покойник. Понял? — Кадык в ответ дернулся вверх-вниз. Значит, понял. — А теперь вызывай своего шефа. У тебя же есть экстренный канал. Давай, выводи на общий монитор. Быстрее! — и молниеносно отпустил его руку, переложив ладонь на затылок. Даже если Корчагин потянется не к коминсу, а к лучевику, то мигом окажется на полу со свернутой шеей. — Ну?! Не делай резких движений.
Корчагин медленно набрал код, который Гор успел запомнить, и пространственный монитор засветился, а поскольку канал был не только голосовой, но и визио, то высветился еще и участок окружающего пространства — кабинет бастарда. Гор не мог ошибиться — именно здесь Левински принимал его при первой беседе.
Иванов выглядел встревоженным:
— Что случилось, Сережа? С инспектором все в порядке?.. — быстро спросил он и одновременно осознал картину, которую рисовал ему его пространственный монитор — то есть Корчагина в стальном зажиме и Гора со сжатыми губами у него за спиной. — Что это такое?!
— Со мной все в порядке. Это я вас побеспокоил, господин Иванов, — проговорил инспектор. Монитор, обладающий эффектом присутствия, создавал полное впечатление, что их разделяет всего несколько метров. — У меня возникли некоторые вопросы, а ваш коминс не отвечал. Пришлось воспользоваться услугами нашего друга.
— Что вы себе позволяете, Гор?!
И тут в разговор вмешался еще один персонаж:
— Ба! Да это же наш железный Алекс! Ну-ка, Андрей, дай-ка изображение на меня. — Фокус сместился, и теперь стал виден развалившийся в кресле с бокалом в руке Наследник господина Президента Белобородько собственной персоной. Он был в изрядном подпитии.
«Бурбон». Эта сволочь любит «Бурбон». Выдержка не менее сорока лет", — пронеслось в голове инспектора. Захвата он не ослабил.
— Ну что там у вас, Гор?
— Господин Левински, — официально и совершенно спокойно произнес Гор, — только что старший опер Каменский доложил мне, что ваши люди отменили планировавшуюся акцию на Аламуте. Меня же в известность никто не поставил. Считаю недопустимым вмешательство в мои приказы кого бы то ни было, тем более что план работ был утвержден лично вами. Подобные действия не способствуют укреплению функциональной готовности моей бригады. В таких условиях считаю невозможным продолжать выполнение своих обязанностей.
Левински лениво хлебнул из бокала:
— Отпустите несчастного Корчагина, инспектор. Ему же больно. — Он провел ладонью по седому ежику волос. Гор отлично знал, что у Грязного Гарри это является признаком высокой степени концентрации или раздражения. Поза Наследника оставалась тем не менее благодушной.
Гор медленно ослабил хватку, на прощание прижав Корчагину сонную артерию, и убрал руки только тогда, когда его тело ощутимо обмякло. Наймит повалился лицом в стол. Однако Гор позиции рядом с ним не покинул, памятуя, что в любой момент в кабинет могут ворваться охранники. А Корчагин хоть какая, но все же баррикада. Тот пока оставался неподвижен.
— Он жив, инспектор? — поинтересовался бастард.
— Да. Через несколько минут придет в себя.
— Отлично, — как ни в чем не бывало заявил Левински, прихлебывая драгоценную влагу. — Значит, вы собрались в отставку, инспектор? — поинтересовался он, безошибочно попав пальцем в незажившую душевную рану.
— Господин Наследник. Акция на Аламуте несла в себе не только сиюминутную выгоду. Она была бы полезна и всему нашему государству.
— Да, я знаю, знаю, что вы, инспектор, — большой государственник. За что вас всегда и ценили в Администрации. Но сейчас вы — мой наймит, и вашу отставку я не приму. Вы нужны мне, Гор. То, что вас не поставили в известность об отмене приказа, — это моя личная ошибка, и я приношу вам свои искренние извинения.
«Ого! Бастард извиняется перед госпреступником! Вот это да!» Кажется, Гор неожиданно сумел добиться своего. Левински продолжал объяснения:
— Дело в том, что нашим дипломатам удалось договориться с правительством Купола Москва-Ч33. Они согласны впустить в Купол ограниченный контингент метрополии. Нашу следственную группу в том числе. Кроме того, они подтвердили свою верность законам Восточно-Европейского Союза, а значит, мы сможем провести на планете все необходимые действия по выявлению и задержанию особо опасного преступника, именуемого Ричард Край. Как вам эта новость, инспектор?
Гор молчал, обдумывая новый расклад, но следующие слова Наследника развеяли вспыхнувшую было надежду:
— Возглавить группу я с самого начала планировал поручить вам, но, принимая во внимание ваши несколько неуравновешенные действия, придется эту задачу поручить господину Иванову.
«Твою мать! Он перехитрил тебя, как мальчишку!»
— Желаю всего хорошего, инспектор. Продолжайте выполнять свои обязанности. — Экран погас. Последнее, что смог увидеть Гор, это победная улыбка молокососа Иванова, и адресовалась она именно ему.
— Что вы сделали, Александр Васильевич? — тихо и изумленно подал голос молодой опер, со страхом глядя на начальника. — Это же госизмена!
— Ничего страшного, Игорек. Ты по-прежнему можешь мне верить. Мы, госнаймиты, не способны к предательству. Просто для нас государство, которому служим, — это гораздо больше, чем отдельные люди. И его мы не предадим. Никогда.
Инспектор озвучил то, что еще недавно составляло его систему ценностей, его кодекс чести. Недавно, но не сейчас.
Теперь многие карты раскрыты, и игра становится сильно похожей на проигранную партию. С А4 его теперь никто так просто не выпустит, а в лице Корчагина и Иванова он имеет смертельных врагов. Осторожность придется утроить.
Корчагин зашевелился, откинулся на спинку кресла. Он еще не до конца очухался, но усмешка больше не таилась в уголках его глаз. Она открыто и свободно расползлась по физиономии. Однако во взгляде плещет неприкрытая ненависть. Гору захотелось свернуть шею цербера немедленно. Но лучше пусть он думает, что инспектор сломлен и подавлен.
— Игорь, иди к себе, — спокойно, словно ничего не произошло, произнес Гор, и только он сам знал, чего стоило ему это спокойствие.
Отказаться Гор не мог — подобные внезапные проверки составляют часть контракта наймита. Быстро натянул комбинезон и высокие десантные ботинки и вышел из своего жилого отсека. Пси-техник его уже ждал.
Скоро они уже входили в стерильное и абсолютно пустое нутро камеры стерилизации. Гор, следуя примеру своего проводника, взошел на чуть заметно выступающий из пола круг и замер. Раздалось чуть слышное жужжание, и круг совершил полный оборот, предоставив возможность дезизлучателю обработать посетителей со всех сторон.
Потом они подошли к очередной двери, и она гостеприимно раскрылась навстречу.
— Так-с, — бодренько произнес пухлячок в зеленом костюме. — Господин Гор, если я не ошибаюсь. Вы, конечно, меня не помните, а ведь это именно я проводил вам кодирование. Ведь не помните, правда?
— Да, не помню.
— Оно и понятно. Нам пришлось применить медикаментозный метод для усиления восприимчивости вашего сознания к нашим установкам. Сегодня мы постараемся обойтись лишь легким гипнозом. Господин Левински самолично просил меня не усугублять процедуру…
— Понимаю.
Психологи всегда вызывали у Гора отчетливую неприязнь. В их отношении сквозило нечто от отношения бога к своим неразумным творениям. Инспектора это раздражало. Но любая негативная реакция во время ментоскопирования отслеживается. Поэтому Гор давно уже выработал у себя погранично-отрешенное состояние во время проверок и старался отвечать по возможности коротко.
— Ну вот-с и отлично. Меня зовут Юрий Дмитрич. Прошу. — Говорил психолог несколько неразборчиво, присюсюкивая, словно налитые жирком щеки мешали правильной артикуляции. — Проходите, раздевайтесь. Сейчас мои помощники установят датчики, и приступим-с…
Пухлячок потер ручки и широким жестом указал инспектору на узкую кушетку у стены. Груша гипноизлучателя висела над тем местом, где будет располагаться темечко. Гор вздохнул и принялся расстегивать комбинезон.
Стоило ему лечь, психолог поднес к его лицу черную гибкую ленту, держа ее самыми кончиками толстых пальцев. От ленты к изголовью тянулась целая вереница проводов. Гор невольно напрягся — все же он имел в мозгу некоторые планы, которые, мягко говоря, отдавали неблагонадежностью по отношению к Наследнику. А вдруг этот липкий толстяк все же прочитает его пси-карту в верном ракурсе? И что тогда? Конец?
Но усилием воли Гор подавил легкое смятение, и лента плотно легла ему на глаза, полностью закрыв видимость.
Плотная темнота и чуть заметный запах антисептика. Чернильная мгла тут же была прорезана четкими вспышками стробоскопа. Гору даже показалось, что он слышит легкий треск, какой издают под напряжением плохо зачищенные контакты. Но это — лишь фикция, никаких разрядов на самом деле нет, просто сознание услужливо рисует некоторые неконтролируемые образы…
Он полностью расслабился, постаравшись по возможности очистить мысли от малейших предательских намеков. Хотя понимал, что это тоже естественная защитная реакция сознания.
Вспышки участились, потихоньку переползая на внутреннюю сторону век, как бы оттесняя сущность инспектора в глубь черепной коробки. Неприятные щупальца начали потихоньку заполнять мозг, ухватывая не успевшие укрыться мысли, словно охотничья актиния мальков на рифах. Сопротивляться этому инспектор был не в состоянии — он мог только бессильно видеть, словно со стороны, как это инородное нечто бесцеремонно хозяйничает в его черепе, просеивая его память.
Он мог только наблюдать.
Перспектива исказилась, и незаметно ему стало казаться, что он лежит на дне хрустального аквариума, заполненного очень холодной водой, где мысли и вправду напоминают разноцветных рыбок. А за стенками этого аквариума идет отдельная от него жизнь: перемещаются некие смутные силуэты, слышны глухие голоса.
Гор подумал, что аквариум — это его собственный череп, обретший полную и удивительную прозрачность. Он стал прислушиваться к тому, что слышит снаружи:
— …Так-так-так… — Он узнал голос Юрия Дмитрича, но теперь сюсюканья не было и в помине. Полная собранность и уверенность в себе. — Очень интересные все же реакции у данного экземпляра. Посмотрите на эту схему. Видите, его сфера сознательного очень нечетка и неглубока. Зато чувственная сфера необычайно развита и богата. А по внешним признакам даже и не подумаешь. Типичный сухарь. И образы, которые мы пытаемся привнести в сознание, сразу же теряют свою конкретность, что совсем нехарактерно для парии…
Послышался другой голос, который Гор просто не мог не опознать:
— И чем ты это можешь объяснить, Юрик?
— Ну, мы в прошлый раз провели максимально глубокий анализ его пси-карты. И, естественно, внесли стандартный набор блоков, сейчас я вижу, что от них практически не осталось и следа. По крайней мере ни одной характерной реакции. Странно, но предыдущие его ментограммы не дают ни малейшего намека на подобную непрозрачность… Даже полгода назад, после того громкого дела на Г12…
Недоброе предчувствие всколыхнулось в душе инспектора.
— Александр Васильевич! Нас не выпускают. Говорят, что приказ отменен. И акции не будет!!!
— Спокойно, Игорек. Сядь, глотни кофейку. — Каменский безропотно подчинился. — А теперь расскажи по порядку, кто и куда тебя не выпускает. — Очевидно, что бастард отменил какое-то из мероприятий, насчет которого Гор уже отдал распоряжения. Но все оказалось значительно хуже, что и выяснилось, как только Каменский раскрыл рот:
— Акция на Аламуте отменяется! Мы случайно узнали об этом от офицера на входе. Я связался с Моховым, и он подтвердил, что да — они тоже получили отбой. Что же это получается, Александр Васильевич, а? Нас даже не поставили в известность! — Глаза Каменского блестели сухим лихорадочным блеском, выдающим высшую степень возмущения, грозящего перерасти в ненависть к тем, кто так легко отставил в сторону оперов Администрации. И это неплохо — в нужный момент такая кровная обида может сыграть роль катализатора, и кодирование, проведенное второпях, возможно, даст трещину. Клевреты Левински делают одну ошибку за другой.
Гор быстро глянул на Корчагина — невозмутим, как обычно, но инспектору показалось, что в самом уголке его глаза притаилась легкая насмешка. Этот явно что-то знает, но не скажет. Хоть режь… Кхм, ну это пока рановато.
— Та-ак. — Гор прихлопнул по столу ладонью. Сейчас ему даже не надо было играть для цербера возмущение. — Значит, акция отменена, а меня в известность не поставили. И как это понимать?!! А? — Он еще раз с силой хлопнул по столу, на что пластиковая крышка отдалась несогласным гулом. Она, крышка эта, тоже не знала, как это понимать, и шлепками, даже такими тяжелыми, ответа из нее не вышибешь.
Гор набрал на коминсе номер Иванова. Никто не отозвался.
— Где твой шеф? — спросил он у Корчагина.
Тот лишь пожал плечами:
— Откуда мне знать. Господин Иванов мне не докладывает. — Теперь инспектор был уверен, что церберу известно нечто, что не дошло до него. Возможно, ему перестали доверять? Может, пси-аналитики бастарда что-нибудь накопали в его психо-карте? Или все же расшифровали ментограмму? Возможно, бастард уже отдал приказ на его ликвидацию.
Гор набрал номер секретаря Левински. Равнодушный механический баритон сообщил, что господин Наследник чрезвычайно занят госделами.
— Ладно. Игорь, иди к себе. А я, пожалуй, навещу нашего руководителя. — Гор встал и оправил комбинезон. Бросил Корчагину: — А ты жди меня здесь…
— Слушаюсь, инспектор! — подчеркнуто подобострастно откликнулся тот.
И Гор, уже миновавший стол, направляясь к двери, мигом передумал. Корчагин не успел не только среагировать, но даже понять, что произошло: стремительный бросок, и его шея угодила в мощный захват. Одновременно правой рукой инспектор блокировал руку Корчагина, лапавшую кобуру лучевика. Гор посмотрел на Каменского — опер удивленно замер в кресле, сжимая в руке чашку с уже остывшим кофе. Он ничего не понимал.
Гор мгновенно просчитал варианты — если его приказано «отправить», то стоит подороже отдать свою жизнь. В соседней комнате двое наймитов наверняка наблюдают за происходящим. А Корчагин — это не заложник. Им пожертвуют не задумываясь.
До бастарда не добраться никак. Жаль. И еще жаль Каменского, который тоже окажется втянутым в эту заваруху. Но может выясниться, что все не так уж плохо. Для начала сделаем вот что.
Чувствуя локтевым сгибом беззащитный кадык Корчагина, Гор выдохнул:
— Только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель, и ты — покойник. Понял? — Кадык в ответ дернулся вверх-вниз. Значит, понял. — А теперь вызывай своего шефа. У тебя же есть экстренный канал. Давай, выводи на общий монитор. Быстрее! — и молниеносно отпустил его руку, переложив ладонь на затылок. Даже если Корчагин потянется не к коминсу, а к лучевику, то мигом окажется на полу со свернутой шеей. — Ну?! Не делай резких движений.
Корчагин медленно набрал код, который Гор успел запомнить, и пространственный монитор засветился, а поскольку канал был не только голосовой, но и визио, то высветился еще и участок окружающего пространства — кабинет бастарда. Гор не мог ошибиться — именно здесь Левински принимал его при первой беседе.
Иванов выглядел встревоженным:
— Что случилось, Сережа? С инспектором все в порядке?.. — быстро спросил он и одновременно осознал картину, которую рисовал ему его пространственный монитор — то есть Корчагина в стальном зажиме и Гора со сжатыми губами у него за спиной. — Что это такое?!
— Со мной все в порядке. Это я вас побеспокоил, господин Иванов, — проговорил инспектор. Монитор, обладающий эффектом присутствия, создавал полное впечатление, что их разделяет всего несколько метров. — У меня возникли некоторые вопросы, а ваш коминс не отвечал. Пришлось воспользоваться услугами нашего друга.
— Что вы себе позволяете, Гор?!
И тут в разговор вмешался еще один персонаж:
— Ба! Да это же наш железный Алекс! Ну-ка, Андрей, дай-ка изображение на меня. — Фокус сместился, и теперь стал виден развалившийся в кресле с бокалом в руке Наследник господина Президента Белобородько собственной персоной. Он был в изрядном подпитии.
«Бурбон». Эта сволочь любит «Бурбон». Выдержка не менее сорока лет", — пронеслось в голове инспектора. Захвата он не ослабил.
— Ну что там у вас, Гор?
— Господин Левински, — официально и совершенно спокойно произнес Гор, — только что старший опер Каменский доложил мне, что ваши люди отменили планировавшуюся акцию на Аламуте. Меня же в известность никто не поставил. Считаю недопустимым вмешательство в мои приказы кого бы то ни было, тем более что план работ был утвержден лично вами. Подобные действия не способствуют укреплению функциональной готовности моей бригады. В таких условиях считаю невозможным продолжать выполнение своих обязанностей.
Левински лениво хлебнул из бокала:
— Отпустите несчастного Корчагина, инспектор. Ему же больно. — Он провел ладонью по седому ежику волос. Гор отлично знал, что у Грязного Гарри это является признаком высокой степени концентрации или раздражения. Поза Наследника оставалась тем не менее благодушной.
Гор медленно ослабил хватку, на прощание прижав Корчагину сонную артерию, и убрал руки только тогда, когда его тело ощутимо обмякло. Наймит повалился лицом в стол. Однако Гор позиции рядом с ним не покинул, памятуя, что в любой момент в кабинет могут ворваться охранники. А Корчагин хоть какая, но все же баррикада. Тот пока оставался неподвижен.
— Он жив, инспектор? — поинтересовался бастард.
— Да. Через несколько минут придет в себя.
— Отлично, — как ни в чем не бывало заявил Левински, прихлебывая драгоценную влагу. — Значит, вы собрались в отставку, инспектор? — поинтересовался он, безошибочно попав пальцем в незажившую душевную рану.
— Господин Наследник. Акция на Аламуте несла в себе не только сиюминутную выгоду. Она была бы полезна и всему нашему государству.
— Да, я знаю, знаю, что вы, инспектор, — большой государственник. За что вас всегда и ценили в Администрации. Но сейчас вы — мой наймит, и вашу отставку я не приму. Вы нужны мне, Гор. То, что вас не поставили в известность об отмене приказа, — это моя личная ошибка, и я приношу вам свои искренние извинения.
«Ого! Бастард извиняется перед госпреступником! Вот это да!» Кажется, Гор неожиданно сумел добиться своего. Левински продолжал объяснения:
— Дело в том, что нашим дипломатам удалось договориться с правительством Купола Москва-Ч33. Они согласны впустить в Купол ограниченный контингент метрополии. Нашу следственную группу в том числе. Кроме того, они подтвердили свою верность законам Восточно-Европейского Союза, а значит, мы сможем провести на планете все необходимые действия по выявлению и задержанию особо опасного преступника, именуемого Ричард Край. Как вам эта новость, инспектор?
Гор молчал, обдумывая новый расклад, но следующие слова Наследника развеяли вспыхнувшую было надежду:
— Возглавить группу я с самого начала планировал поручить вам, но, принимая во внимание ваши несколько неуравновешенные действия, придется эту задачу поручить господину Иванову.
«Твою мать! Он перехитрил тебя, как мальчишку!»
— Желаю всего хорошего, инспектор. Продолжайте выполнять свои обязанности. — Экран погас. Последнее, что смог увидеть Гор, это победная улыбка молокососа Иванова, и адресовалась она именно ему.
— Что вы сделали, Александр Васильевич? — тихо и изумленно подал голос молодой опер, со страхом глядя на начальника. — Это же госизмена!
— Ничего страшного, Игорек. Ты по-прежнему можешь мне верить. Мы, госнаймиты, не способны к предательству. Просто для нас государство, которому служим, — это гораздо больше, чем отдельные люди. И его мы не предадим. Никогда.
Инспектор озвучил то, что еще недавно составляло его систему ценностей, его кодекс чести. Недавно, но не сейчас.
Теперь многие карты раскрыты, и игра становится сильно похожей на проигранную партию. С А4 его теперь никто так просто не выпустит, а в лице Корчагина и Иванова он имеет смертельных врагов. Осторожность придется утроить.
Корчагин зашевелился, откинулся на спинку кресла. Он еще не до конца очухался, но усмешка больше не таилась в уголках его глаз. Она открыто и свободно расползлась по физиономии. Однако во взгляде плещет неприкрытая ненависть. Гору захотелось свернуть шею цербера немедленно. Но лучше пусть он думает, что инспектор сломлен и подавлен.
— Игорь, иди к себе, — спокойно, словно ничего не произошло, произнес Гор, и только он сам знал, чего стоило ему это спокойствие.
* * *
Отношения с Корчагиным превратились в смертельную игру. Но не кошки с мышью, а двух голодных котов, каждый из которых считает мышью другого. Гор обратил внимание на то, что Корчагин старается не подставлять ему спину. Инспектор, заметив такую предусмотрительность, только ухмылялся, впрочем, и себе расслабляться не позволял ни под каким видом. Хоть и на положении живой отмычки, но Корчагин стал свидетелем унижения инспектора. И, наконец, не замедлило проявиться самое главное унижение: механический секретарь вызвал Гора и сообщил, что господина инспектора ждут в аналитическом отделе резиденции с целью провести поверхностное ментоскопирование.Отказаться Гор не мог — подобные внезапные проверки составляют часть контракта наймита. Быстро натянул комбинезон и высокие десантные ботинки и вышел из своего жилого отсека. Пси-техник его уже ждал.
Скоро они уже входили в стерильное и абсолютно пустое нутро камеры стерилизации. Гор, следуя примеру своего проводника, взошел на чуть заметно выступающий из пола круг и замер. Раздалось чуть слышное жужжание, и круг совершил полный оборот, предоставив возможность дезизлучателю обработать посетителей со всех сторон.
Потом они подошли к очередной двери, и она гостеприимно раскрылась навстречу.
— Так-с, — бодренько произнес пухлячок в зеленом костюме. — Господин Гор, если я не ошибаюсь. Вы, конечно, меня не помните, а ведь это именно я проводил вам кодирование. Ведь не помните, правда?
— Да, не помню.
— Оно и понятно. Нам пришлось применить медикаментозный метод для усиления восприимчивости вашего сознания к нашим установкам. Сегодня мы постараемся обойтись лишь легким гипнозом. Господин Левински самолично просил меня не усугублять процедуру…
— Понимаю.
Психологи всегда вызывали у Гора отчетливую неприязнь. В их отношении сквозило нечто от отношения бога к своим неразумным творениям. Инспектора это раздражало. Но любая негативная реакция во время ментоскопирования отслеживается. Поэтому Гор давно уже выработал у себя погранично-отрешенное состояние во время проверок и старался отвечать по возможности коротко.
— Ну вот-с и отлично. Меня зовут Юрий Дмитрич. Прошу. — Говорил психолог несколько неразборчиво, присюсюкивая, словно налитые жирком щеки мешали правильной артикуляции. — Проходите, раздевайтесь. Сейчас мои помощники установят датчики, и приступим-с…
Пухлячок потер ручки и широким жестом указал инспектору на узкую кушетку у стены. Груша гипноизлучателя висела над тем местом, где будет располагаться темечко. Гор вздохнул и принялся расстегивать комбинезон.
Стоило ему лечь, психолог поднес к его лицу черную гибкую ленту, держа ее самыми кончиками толстых пальцев. От ленты к изголовью тянулась целая вереница проводов. Гор невольно напрягся — все же он имел в мозгу некоторые планы, которые, мягко говоря, отдавали неблагонадежностью по отношению к Наследнику. А вдруг этот липкий толстяк все же прочитает его пси-карту в верном ракурсе? И что тогда? Конец?
Но усилием воли Гор подавил легкое смятение, и лента плотно легла ему на глаза, полностью закрыв видимость.
Плотная темнота и чуть заметный запах антисептика. Чернильная мгла тут же была прорезана четкими вспышками стробоскопа. Гору даже показалось, что он слышит легкий треск, какой издают под напряжением плохо зачищенные контакты. Но это — лишь фикция, никаких разрядов на самом деле нет, просто сознание услужливо рисует некоторые неконтролируемые образы…
Он полностью расслабился, постаравшись по возможности очистить мысли от малейших предательских намеков. Хотя понимал, что это тоже естественная защитная реакция сознания.
Вспышки участились, потихоньку переползая на внутреннюю сторону век, как бы оттесняя сущность инспектора в глубь черепной коробки. Неприятные щупальца начали потихоньку заполнять мозг, ухватывая не успевшие укрыться мысли, словно охотничья актиния мальков на рифах. Сопротивляться этому инспектор был не в состоянии — он мог только бессильно видеть, словно со стороны, как это инородное нечто бесцеремонно хозяйничает в его черепе, просеивая его память.
Он мог только наблюдать.
Перспектива исказилась, и незаметно ему стало казаться, что он лежит на дне хрустального аквариума, заполненного очень холодной водой, где мысли и вправду напоминают разноцветных рыбок. А за стенками этого аквариума идет отдельная от него жизнь: перемещаются некие смутные силуэты, слышны глухие голоса.
Гор подумал, что аквариум — это его собственный череп, обретший полную и удивительную прозрачность. Он стал прислушиваться к тому, что слышит снаружи:
— …Так-так-так… — Он узнал голос Юрия Дмитрича, но теперь сюсюканья не было и в помине. Полная собранность и уверенность в себе. — Очень интересные все же реакции у данного экземпляра. Посмотрите на эту схему. Видите, его сфера сознательного очень нечетка и неглубока. Зато чувственная сфера необычайно развита и богата. А по внешним признакам даже и не подумаешь. Типичный сухарь. И образы, которые мы пытаемся привнести в сознание, сразу же теряют свою конкретность, что совсем нехарактерно для парии…
Послышался другой голос, который Гор просто не мог не опознать:
— И чем ты это можешь объяснить, Юрик?
— Ну, мы в прошлый раз провели максимально глубокий анализ его пси-карты. И, естественно, внесли стандартный набор блоков, сейчас я вижу, что от них практически не осталось и следа. По крайней мере ни одной характерной реакции. Странно, но предыдущие его ментограммы не дают ни малейшего намека на подобную непрозрачность… Даже полгода назад, после того громкого дела на Г12…