– Это позитронный резак, – с ходу определил полковник. – Очень мощный агрегат, способный вспарывать танковую броню и банковские сейфы. Режет их как масло. У него контактный способ действия, поэтому в качестве оружия не применишь. Зачем чебурашка его притащил?
   – Может, для того чтобы вскрыть гермодверь?
   – Опять ты об этом!
   – Задолбал меня ваш эзопов язык… Я уверен, что пришельцамчто-то нужно в бункере. Вот почему этот хмырь крутился над нашими местами, пока в его тарелку не ударила молния. Мне повезло с ним справиться, но, уверен, вместо него прилетят другие. И будут прилетать до тех пор, пока не получат то, что им нужно.
   – В бункере ничего ценного нет. Все ценное мы увезли на подмосковный объект. Возможно, пришелец искал именно увезенные объекты. А здесь, я повторяю, объекты стратегической важности не хранятся. Гриф особой секретности с них снят.
   Чей-то голос из рации на поясе моего собеседника (не самая дешевая модель «Моторолы») вызвал Гордеева и сообщил, что все готово. Что именно, я не знал, да мне и не нужно. Хватает своей головной боли.
   – Я должен идти, – сказал Гордеев, убирая рацию в чехольчик на поясе.
   – Спецхранилищу требуется дополнительная охрана. Сейчас объект караулит всего один человек с карабином. На мой взгляд, этого катастрофически мало. Нужны еще люди. Даже не просто люди – спецы, которые знают, с чем мы имеем дело.
   – У меня нет лишних людей. Все силы брошены на специальную обработку зоны падения, охрану местности и эвакуацию тарелки.
   – Хотя бы отделение.
   – Нет. У меня приказ. Как я объясню начальству причину, по которой снял людей с экстренных работ? Чтобы перебросить их на охрану никому не нужного объекта? Меня за яйца повесят.
   – Значит, не ждать от вас помощи?
   – Продолжайте нести службу в прежнем режиме. Суету за речкой объясни подчиненным как устранение последствий аварии на магистральном газопроводе. Ту же самую версию пустим в местных новостях.
   Он задумчиво глянул на позитронный резак в контейнере, стоявший на полу между нами.
   – Мне сейчас некуда забрать этот сундук. Как и второго гуманоида. Поэтому до поры пусть оба полежат здесь, в бункере. Существующий перечень я расширю, копию получишь с курьером. Вопросы есть?
   – Полно.
   Он рассмеялся и направился к выходу.
   Когда его вертолет поднялся в воздух, у меня создалось ощущение, что с этим полковником мы еще встретимся. Ощущение не подвело.
* * *
   Я стоял возле ограждения на небольшом участке скошенной травы и разглядывал небо. Голубое, с легкой дымкой облаков на горизонте. Оно простиралось над холмом, за которым пряталось Коровьино, над лугом, над спецхраном посреди него, над лесом и рекой. Небо было просторным и необъятным.
   Нападения мне следовало ждать отовсюду.
   Меня не обучали войне с противником, который невидим, чья дислокация неизвестна, чьи цели покрыты мраком, а технологии превосходят на порядок. Пришельцы спустятся с небес на летающих блюдцах, вооруженные невероятными устройствами смерти, которым я не смогу что-либо противопоставить. Если бы «Семен» не потерял меня на мгновение из виду – фиг бы я с ним справился. С одним. Но теперь поодиночке их ждать не придется. Они явятся во множестве – хорошо оснащенные, подготовленные, озлобленные смертью собрата. Я уверен, что они придут снова. Потому что им нужна пирамидка. Очень нужна, как бы ни отговаривал меня от этой мысли Гордеев. Пусть он изучал внеземную жизнь продолжительное время, пусть многое о ней знает, зато он не видел, с каким вожделением вещал про объект из бункера мертвый «Семен». Как горели при этом его глаза.
   Что мне делать?
   Ничего. Продолжать нести службу в прежнем режиме, как советовал Гордеев. Скосить траву вдоль колючки и добиться от подчиненных, чтобы они обходили периметр, а не оглядывали его сонным взглядом, не отрывая задницы от табурета. Только вряд ли я смогу себя заставить служить по-старому, осознавая, что сижу на бомбе с тикающим часовым механизмом.
   Внезапно проснулось мучительное желание повторить затяжной глоток, проделанный вчера на ступенях продуктового ларька… Нет. Нельзя. Ни в коем случае. Я обещал Юльке. Я должен сдержать обещание. К тому же мне всегда было стыдно перед Настенькой, когда папа являлся домой «на бровях». Я замечал, как менялся ее взгляд, как она избегала меня. Ребенок с пяти лет научился определять, в каком я состоянии. Мне было невыносимо стыдно за это.
   …Рядом хрустнула трава под тяжелой подошвой. Не поворачивая головы, я скосил глаза в ту сторону. Фигура дяди Сани была напряжена, лицо бледное, губы презрительно кривились.
   – Ну и че случилось с Кляксой, начальник?
   Судя по голосу, он едва сдерживал гнев. Сидельников питал какие-то чувства к этой собаке, неудивительно, что ее внезапная смерть его сильно огорчила. А еще, по всей видимости, он связывал с этой смертью меня.
   – Так че случилось? – повторил дядя Саня, разминая кулак.
   – Я не буду ничего объяснять.
   – Это почему?
   – По кочану! Может, наконец оглянешься вокруг и задашься вопросом: что происходит?
   – Мне плевать на вокруг. Меня интересует, кто загасил Кляксу.
   Теперь я точно понял, что он подозревает меня.
   Я повернулся к дяде Сане лицом, избегая прямого, как телеграфный столб, взгляда.
   – Полагаешь, я это сделал?
   – А кто? У тебя вчера вышел конфликт с народом. Ты решил отыграться. И выбрал в качестве жертвы безобидную собачку. Недаром в обойме карабина не хватает двух патронов. И ясно теперь, почему Тарасыч с утра ходил такой, словно нажрался отравленных грибов. Ты его запугал. Но меня тебе не запугать, начальник.
   – Правда, что ль?
   – Ага, – ответил дядя Саня. – Я головой кирпич разбиваю. И таким, как ты, типа, командирам, всегда на их место в жизни указывал.
   – Головой нужно думать, а не кирпичи разбивать.
   – Это ты намекаешь на что?
   – Не намекаю. В лицо тебе говорю, что ты тупой, дядя Саня, как валенок, раз не видишь, что у тебя под носом творится.
   Размашистый крепкий удар в скулу кинул меня наземь. Рука у дяди Сани и впрямь оказалась тяжелой. Я лежал на лопатках, в голове шумело. Контур лесочка за спиной бывшего десантника двоился, к счастью недолго.
   Твою неваляху!
   Я с кряхтеньем поднялся на ноги, разозленно потирая пухнущую скулу. Из-за этого дуралея Юлька опять вообразит обо мне незнамо что.
   – Извини, начальник, – невинно изрек дядя Саня. – Вырвалось случайно. Мне показалось, что ты меня назвал…
   – Тупым.
   В воздухе снова просвистел кулак-молот. Только в этот раз я не стал подставляться и нырнул, одновременно выполнив заднюю подсечку.
   Дядя Саня тяжело рухнул спиной на землю, с горловым звуком выпустив воздух из отшибленных легких. Глаза бывшего десантника изумленно вытаращились: не ожидал он от меня достойного ответа.
   Не бью лежачего: это эффективно, но неспортивно. Поэтому я позволил дяде Сане откатиться и принять стойку, после чего он пошел в атаку по-серьезному, обрушивая на меня град ударов типичного армейского карате. Я не дрался давненько, дыхалка уже не та, поэтому под напором дяди Сани мне пришлось туго. Отступая, я отбивал ладонями рвущиеся к голове ноги и кулаки. Дядю Саню, видимо, учили, что в первую очередь нужно нокаутировать противника в голову. Очень ограниченная точка зрения в рукопашном бою.
   Выбрав паузу в его атаке, я выбросил вперед левую руку, вроде как отмахиваясь, но незаметно мазнув кончиками пальцев по глазам. Незнакомый с подобной подлянкой дядя Саня схватился за лицо и на миг потерял меня из виду. А мне того было и надо. Я ушел с линии атаки и выполнил тройку, которую наш батальонный инструктор по единоборствам Николай Попов заставлял зубрить до автоматизма.
   На встречном движении правое предплечье всаживается противнику между ног, заставляя его испытать глубокое сожаление по поводу своего мужественного пола. Тут же без паузы ребро левой ладони рубит по горлу. Затем основание правой втыкается в подбородок. Связка жесткая и выполняется на счет «двадцать один». У меня получилось чуть медленнее, но эффективность при этом не утратилась.
   Дядя Саня рухнул на землю, съежившись, зажав ладони между ног и тихо поскуливая. В такой позе он некоторое время катался по траве, потом сполз в лужу. Я испугался, как бы он не захлебнулся, потому что лицо бывшего десантника провалилось в мутную воду, пуская к поверхности пузыри.
   Ухватив противника за грудки, я вытащил его из воды. Как оказалось, напрасно. Дядя Саня проявил хитрость.
   Не успел я опомниться, как он двинул меня ладонями по ушам. Защититься было невозможно, поскольку обе мои руки держали его куртку.
   – Это чтобы ты знал, что нам тоже известны грязные приемчики! – прохрипел он.
   Он подпрыгнул и врезал мне двумя пятками в грудь. Я тоже свалился в лужу, задыхаясь и глотая воздух. Дядя Саня уселся на меня верхом, схватил за волосы и принялся макать головой в воду. Однако мне удалось дернуть его за ухо и свалить с себя…
   Не знаю, сколько времени продолжалась эта бессмысленная потасовка, но вымотался я изрядно. Под конец я валялся на земле, без зуба, с оплывшей правой стороной лица, не в состоянии дышать. Дядя Саня валялся рядом: с разбитыми в кровь губами, дыша с таким трудом, словно оказался на Марсе без скафандра. Поединок завершился ввиду полного физического истощения обоих бойцов.
   Мы расползлись в разные стороны. Дядя Саня к караулке, я к стоящему на солнышке табурету, взобравшись на который, как на насест, принялся приводить себя в порядок.

Глава 7
Тайник в березовой роще

   Копошение за рекой продолжалось весь остаток дня. Над местом падения беспрерывно кружили вертолеты, из палаточного городка, разбитого на холме, в лес через реку периодически уходили отделения химзащиты. Я наблюдал за ними, прижимая к лицу пластиковый пакет со льдом. Обычно на мне все заживает как на собаке. Вот и сейчас опухоль на скуле заметно спала, завтра от нее останется лишь разбойничий синяк под глазом. Нужно подумать, как замаскировать его, чтобы не заметила Юлька.
   Именно тогда, когда я прижимал к щеке кубики льда, упакованные в пластиковый пакет, родилась идея перепрятать пирамидку. Признаюсь, нелегко было на это решиться, ведь я шел на должностное преступление. Если оно вскроется, с работы я вылечу со сверхзвуковой скоростью. Но я не мог спокойно оставить пирамидку на ночь в бункере, отлично зная, какой к ней проявляют интерес малоприятные существа из другого мира. Потому что если они ее получат, произойдет нечто нехорошее. Возможно, ужасное. Я чувствовал это так же отчетливо, как мой язык находил дыру на месте выбитого дядей Саней зуба.
   Наверняка вы скажете, что пришельцы понятия не имеют, где сейчас пирамидка. «Семен» выудил эту информацию из моей головы, но вряд ли успел передать по инстанциям: огромной антенны, пуляющей информацию прямо в космос, я у него не заметил. Однако даже если они не знают, где артефакт, догадаться несложно. Двадцать лет назад в окрестных лесах упала тарелка с ценным грузом. Чуть позже неподалеку появился секретный объект. Будь я на месте пришельцев, я бы первым делом проверил его. Хотя бы ради того, чтобы исключить этот вариант. Что спрятано за колючкой? Зачем нужна вооруженная охрана на бесполезном клочке земли?
   Руководствуясь этими соображениями, я решил изъять пирамидку из бункера, чтобы закопать ее возле нашего дома в Коровьине. Есть там одна уютная березовая роща. Это единственное, что можно сделать, оставшись без поддержки Гордеева. Хотя я не был до конца уверен, что чебурашкам – они же гости из космоса – требуется именно пирамидка. Ну а что тогда еще? Что?
   Когда я вернулся в Коровьино, уже смеркалось.
   Перед тем как направиться к дому, я все-таки заскочил в продуктовый ларек, похожий на фортификационное сооружение. Пробыл я там недолго.
   Юлька с Настей лежали на диване и смотрели телевизор. Когда я неслышно возник в дверях, Настя радостно взвизгнула, вскочила, перепрыгнула через вытянутые ноги матери и бросилась мне на шею. Щеке, онемевшей после ледяных компрессов, достался поцелуй.
   – Папочка, папочка пришел!
   – Я тоже по тебе соскучился, кнопка.
   Я поцеловал ее в упругую щечку.
   – Я изготовила для тебя подарок!
   – Правда?
   Она вернулась в гостиную, чтобы взять со стола и показать мне еще влажный акварельный рисунок. На рисунке был изображен дом с тремя окнами, стоящий на зеленой траве. Над ним голубело небо. Из каждого окна выглядывало по человечку.
   – Это я, – объяснила Настя, указывая на самого маленького человечка. – Это мама. Это ты. Мы живем в одном доме вместе!
   – Это замечательно, – произнес я, поднял глаза и наткнулся на изучающий взгляд Юльки. – У меня тоже для тебя подарок.
   Я достал из правого кармана купленную в ларьке шоколадную плитку. В левом кармане лежала пирамидка. Обработанный кусок гематита, за которым охотятся пришельцы.
   При виде шоколадки Настюха радостно запрыгала, потом из благодарности вновь чмокнула меня в щеку.
   – Как у вас дела? – поинтересовался я, проходя в гостиную.
   – Настя нашла себе подружку, – ответила Юлька. – Они весь день играли в «Зачарованных».
   Настя отдала плитку маме, и та, не снимая фольги, разломила ее на несколько частей.
   – А ты чем занималась?
   – Порядок наводила в твоей берлоге. Не заметил разницы?
   – Естественно, заметил. Сразу как вошел.
   Юлька вновь пристально на меня глянула. Она могла глядеть сколько угодно, могла даже заставить дыхнуть на нее. Я был трезв.
   – Папа, когда у тебя будет выходной? – спросила Настя.
   – В субботу. Зачем тебе?
   – Пойдем на рыбалку. Я хочу поймать рыбку.
   – Хорошо, пойдем. Только нужно удочку раздобыть.
   Юлька наконец расслабилась. Поднялась с дивана, сдержанно улыбнулась, когда я вытащил из хлебницы буханку ржаного хлеба и откусил от нее угол.
   – Не наедайся хлебом, я приготовила ужин. Подождешь десять минут, пока разогреется?
   – Что на ужин?
   – Котлеты. Свежие, я купила мяса на рынке и приготовила фарш.
   – А я на ужин ела клубнику! – с энтузиазмом сообщила Настя.
   Ткнувшись спиной в платяной шкаф, она кушала ломтик шоколада; от уголка рта через щеку тянулся коричневый след. Юлька достала из холодильника накрытую крышкой сковороду и разожгла огонь на плите. Я стоял в прихожей. Карман оттягивала пирамидка, таившая в себе угрозу для всей нашей цивилизации.
   – Значит, ты тут разогревай пока, а я вынесу мусор. – Я взял стоявший у двери пакет и вышел из квартиры. Проходя через подъезд, прихватил чью-то лопату, лезвие которой было перепачкано в черноземе.
   В небольшой березовой роще за домом было сумрачно, негромко шуршали листья от легкого ветерка. Я выбрал приметный ствол, который смог бы потом легко найти, и, тараща глаза от недостатка света, у корней сделал в дерне П-образный надрез. Отогнув его, изъял две горсти земли, чтобы получилась полость, после чего вложил в нее пирамидку.
   В земляную могилу пирамидка легла, словно это было ее исконное место. Я опустил дерн, притоптал его каблуком, раскидал ногой выбранную наверх землю. К завтрашнему вечеру вырезанный кусок прирастет к основной части почвы, и тайник будет не найти.
   Я еще раз оглядел березу, запоминая ее. Листья тихо шуршали над головой. И в какой-то миг в их шелесте я различил новый звук.
   Повторяющиеся безголосые слова.
   Шепот.
   Я врос в землю, ни жив ни мертв, вслушиваясь в каждый звук настолько пристально, что барабанные перепонки звенели от напряжения.
   Тихий, словно его не было вовсе, шепот накатывался волнами, с каждым разом становясь более отчетливым и страстным. Кто-то неведомый, прятавшийся среди березовых ветвей, без устали обращался ко мне.
   У меня пересохло в горле.
    «Иди за мной!..– шелестели листья. – Иди за мной!.. Иди за мной!.. Иди за мной…»
* * *
   С Димкой Самсоновым мы учились в одном классе. Потом он уехал в Москву, где с красным дипломом окончил МГУ по специальности «Новая и новейшая история стран Европы и Америки», после чего получил приглашение поработать в престижном университете Гамбурга. Перебравшись в Германию, он купил дом, завел немецкую жену, немецкий автомобиль и немецкого лабрадора. Но во всем остальном остался русским человеком. Именно по причине приезда его светлости на историческую родину я загулял накануне моего памятного вылета из войсковой части.
   Звонок в Германию стоил два с чем-то доллара в минуту. Я загрузил мобильник деньгами и набрал Димкин номер. Это происходило на следующее утро после того, как я похоронил пирамидку в березовых посадках за домом.
   Димка куда-то ехал с утра пораньше.
   – Привет, вояка! – удивился он. В трубке шумел автомобильный поток. – Вот кого не ожидал услышать. А я как раз вчера показывал жене школьный альбом. Вот, говорю, это мой друг, боевой офицер российской армии. Его дед воевал с твоим дедом и надрал ему задницу под Сталинградом. Представь, она обиделась и с утра со мной не разговаривала, корова саксонская…
   – Ты это, трепаться будешь перед своими студентами, профессор. А у меня каждая минута разговора с тобой – десятая часть месячной зарплаты.
   – Давай я тебе перезвоню.
   – Не на-адо! – с обиженной гордостью ответил я. – У меня к тебе есть разговор.
   – Насчет квартала Красных фонарей, о котором ты спрашивал в последний раз? Хочешь приехать? – И профессор Самсонов мерзко захихикал.
   – Нет, не по этому поводу. Ты у нас вроде историк?
   – Ну, вроде.
   – Слышал о шумерском тексте «Книга Набар»?
   – О чем?
   – Ты что, глухой? Я говорю: о шумерском тексте. Называется «Книга Набар».
   – Может, и слышал, – неуверенно ответил Димка. – Только Шумер не мой профиль. Вот если бы ты спросил о наполеоновских войнах…
   – Ты можешь найти эту легенду и разобрать ее по косточкам? Ну, типа, о чем там говорится, что ученые понимают под тем или иным словом. Особенно меня интересует Шепот и все, что с ним связано. И не фигурирует ли в тексте пирамидка.
   – Пирамиды? – переспросил Димка без особого энтузиазма.
   – Пирамидка! Маленькое изделие из камня, умещается на ладони.
   – У меня в голове не укладывается, какой фигней сейчас занимаются в российской армии!
   – Это не для армии, это нужно мне лично. Кстати, я демобилизовался. Сейчас офицер запаса.
   – Да ты что! – вскричал мой одноклассник. – Ты же с детства мечтал стать генералом, управлять армией и быть повелителем солдатских душ. Как маршал Жуков.
   – Да, хотел. Но об этом как-нибудь потом. Сейчас мне позарез нужно узнать об этой легенде. Сделаешь?
   – Куда я денусь. Все равно не отстанешь, ты упертый как баран… – Он подумал несколько секунд. – Есть у меня один знакомый профессор. Махровый такой немчура, всю жизнь изучает этот Шумер. Узнаю у него и тебе позвоню, лады?
   – Лады.
   – Номер у тебя старый?
   – Да.
   – Позвоню. Жди.
* * *
   Тарелку увезли через день после моего застолья с Гордеевым возле ворот спецхранилища. Увезли ночью. Когда я утром пришел на объект, солдаты на холме уже сворачивали палатки и грузили оборудование на «Уралы». Заступивший на смену Морозов (опять я застал его со сборником вопросов по физике!) сообщил, что Орех около трех часов утра видел, как за рекой огромный вертолет подцепил и поднял в небо на тросах что-то большое, укутанное в брезент или толстую пленку. Больше ничего не знал.
   Гордеев не оставил мне своих координат. При необходимости я мог узнать их через Гаджиева, но не стал этого делать. Похоже, полковник был прав и мои опасения не имеют под собой почвы. Следующие полторы недели без происшествий это наглядно подтвердили. Потихоньку я начал забывать о странностях. Хотя вспомнить о них было достаточно просто – спуститься в морозильную камеру бункера.
   И все-таки каждое утро я расспрашивал своих подчиненных о необычных событиях в окрестностях спецхранилища. Не видел ли кто свечений в небе? Странных облаков или молний? Подозрительных шумов? Но нет, мои подчиненные ничего такого не видели, только пожимали плечами да крутили пальцем у виска, когда я поворачивался к ним спиной. Журнал наблюдений пестрел обычными отписками «без происшествий».
   Правда, один человек с некоторых пор перестал считать меня ненормальным. В тот день, когда войсковые «Уралы» снялись с холма и двинулись колонной в сторону Коровьина, он пришел на объект не в свою смену, неся на плече косу. Оставив запись в журнале, Тарасыч принялся освобождать от зарослей пространство вдоль ограждения. Он косил молча, угрюмо, не отвечая на вопросы до крайности изумленного Морозова, просто выполняя просьбу, о которой я попросил однажды подчиненных.
   С дядей Саней за эти полторы недели я больше не виделся. Так получилось, что в дни его дежурств меня не было на объекте. Один раз я ездил по делам в город, второй пришелся на мой выходной. Я не избегал его специально, просто до поры судьба развела нас по разным углам ринга.
   На следующее утро после потасовки с ним, аккурат перед тем, как я звонил Самсонову в Германию, Юлька заметила на моем лице припухлость и поинтересовалась ее происхождением. Я ответил, что меня укусила оса. Юлька не поверила, но перегаром от меня не тянуло, поэтому обошлось без претензий. Слава богу, она не видела синяков на ребрах и выбитого зуба – я специально не открывал рот широко. Недели через две заявлю, что у зуба сгнил корень и я вырвал его в местной стоматологии. Пусть попробует проверить.
 
   Юлька нашла себе занятие. Она решила организовать под окнами нашей квартиры цветник. Натаскала откуда-то плодородной земли и булыжников, которыми выложила контур (он опять напоминал мне летающее блюдце), посадила герань, астры, хризантемы и бережно за ними ухаживала. В доме появились лейки, тяпки, удобрения, книги о садовых цветах, на вешалке в прихожей обосновался перепачканный землей фартук.
   Настя наслаждалась всеми прелестями деревенской жизни: купалась в речке, играла с подружкой из дома по соседству, один раз гоняла в футбол с мальчишками. Мама заставляла ее читать книжки, заданные по школьной программе, но Настя ленилась это делать. А в субботу ранним утром, когда от реки поднимался пар, мы с ней отправились на рыбалку. Поймали несколько окуньков и подлещика, после чего я зацепил крючком корягу и порвал лесу.
   На чердаке нашего дома я наткнулся на велосипед «Аист» без колесной звездочки. Допрос соседей на предмет наличия хозяина выявил, что ископаемое принадлежало Ивановым, переселившимся в город лет пятнадцать назад. Дед Павел из первой квартиры страшным шепотом посоветовал забрать велосипед себе, что я и сделал, переместив его с чердака в маленький коридорчик возле общего туалета. Звездочку я купил за пятнадцать рублей у какого-то бомжа на блошином рынке. Поставил ее на колесо, натянул цепь и стал ездить на работу. Иногда катал на раме Настю. Особенно ей нравилось, когда она держала руль, а я крутил педали. Правда, однажды таким образом мы съехали в канаву.
   Трижды я ходил в березовую рощу, чтобы проверить, не вскрыта ли почва у корней одного из деревьев. И все три раза мои опасения были напрасны. Схрон никто не обнаружил. Только однажды в сторонке была примята трава, валялся пустой пузырь из-под водки, крошки пшеничного хлеба и два пластиковых стаканчика. Я подобрал бутылку и стаканчики, чтобы выбросить в мусорный контейнер.
   Слов из листвы я не услышал.
   По вечерам я вернулся к вырезанию ложек. После двух месяцев непрерывной практики в руках появилась сноровка, отчего производство получалось интенсивным. Бывало, из-под моего резца выходило по две ложки за вечер: сядешь на крылечке с папироской и сам не заметишь, как время пролетит. Готовые изделия я раздаривал соседям. Если в обеденное время проходить мимо нашего дома, то в распахнутых окнах первого этажа хорошо видно, чем бабушки и их внучата хлебают суп или кашу. Приятно, доложу вам.
   Однако даже самым острым резцом я не мог вырезать гадкого червяка, поселившегося во мне после встречи с «Семеном». Эта тварь каждый день, каждую минуту подавала голос, требуя огненной воды. Хотя бы каплю. Где бы я ни был, что бы ни делал – он все время подтачивал меня изнутри. Оттого я и резал ложки как автомат, чтобы заставить его заткнуться. Получалось далеко не всегда.
   В остальном же все было нормально в эти полторы недели. Моя душа обрела шаткий покой. Только иногда, когда Настя показывала на летящий самолет или туча вдруг закрывала солнце, я излишне резко вскидывал голову. Но в остальном все было нормально.
   А потом случилось событие, которое вновь перетряхнуло устоявшийся бытовой уклад. После него в мою жизнь пришел мрак.
* * *
   Был вечер, еще не темно, но уже не светло. Мы с Настей сидели на лавочке возле дома и играли в шашки. Я выиграл у нее три раза, она у меня два. Сквозь распахнутое окно, в которое я вставил самодельную раму с сеткой от комаров, виднелся профиль Юльки, ушивавшей Настино платье. Из окна на втором этаже, принадлежавшего бабушке Нюре, распространялся запах свежего печева.
   Очередная партия подходила к концу. Моя черная «дамка» хозяйничала в тылу Настиной группировки «белых», когда зазвонил рабочий мобильник. Я глянул на дисплей, но на нем не высветилось ни имени, ни номера вызывающего абонента.