— А если я вам доверю тайну? Если я скажу вам об одной детали, известной только вам, о которой не мог бы знать даже близкий человек, тогда вы мне поверите?
Она смерила его взглядом.
— Ладно. Я вас слушаю.
Кровь застучала в висках Рикардо. Закружилась голова от мысли, что он может потерять эту женщину навсегда.
Он сложил руки, будто в молитве.
— Смею надеяться, вы не очень рассердитесь на меня и не усмотрите в моих словах бесстыдства. Коль уж я позволяю себе такую вольность, то только потому, что хочу убедить вас в моей порядочности и, что самое главное, в значимости тайны, которую я ношу в себе. Вы меня понимаете?
Она застыла в молчаливом ожидании.
— Там, — тихо произнес он, указав на нижнюю часть ее живота, — в том месте у вас есть шрам. Небольшой, горизонтальный. Он почти незаметен, но он есть.
Дора резко подалась назад, прикрыв рот ладонями.
— Как… — заикаясь выговорила она, — откуда?.. Он сразу сообразил, что умирать еще рано.
Она настаивала, испуганная и шокированная:
— Откуда вам это известно?!
— Это не то, что вы думаете. О нет! Мое единственное желание — все вам объяснить. Рассказать, почему я вас искал повсюду, как вы неотступно следовали за мной днем и ночью, как проникли в мою кровь, как я дышал только вашим дыханием. Рассказать, почему я бросил все: родных, богатство, родину. Почему вы стали смыслом моей жизни, и теперь все, что не связано с вами, лишено смысла, сама жизнь моя стала бессмыслицей.
Она смогла лишь проговорить:
— Мой шрам… Но откуда?.. — Это был не вопрос, а скорее мысль вслух.
— Один час. Ничего более. Умоляю вас.
— Но когда? Каждая минута у меня на счету. Вы когда-нибудь работали на раскопках?
— Нет. Но полагаю, с наступлением темноты можно прерваться. — Он предложил: — Сегодня вечером.
— Вечером?
— Не важно где. — Голос Рикардо срывался. — Умоляю вас… Не заставляйте меня унижаться…
Поверила ли она? Была ли взволнована и потрясена появлением этого до крайней степени расстроенного человека? Она уступила.
— Будь по-вашему! Сегодня вечером. В двух километрах отсюда, на побережье, есть деревушка Матала. Там вы найдете таверну. Она единственная. В ней мы обычно ужинаем. В семь часов.
— В семь часов.
Жестом он попрощался и удалился.
Дора не спускала с него глаз. Она подождала, пока он скроется за стеной, и тогда бегло провела рукой по низу живота, по месту, где скрывался шрам.
26
Сумерки опускались на море. Скоро станет совсем темно.
— Который час? — спросил Влазаки. Рикардо даже не нужно было смотреть на часы.
— Пятнадцать минут седьмого.
На террасе таверны не было ни души. Внизу рыбаки собирались выйти в открытое море. Художник предложил Рикардо сигарету.
— Нет, благодарю, — отказался тот. — В последние дни я и так слишком много курил.
У аргентинца было озабоченное, серьезное лицо, но казалось, он вполне владел собой.
— Восхищаюсь я вами, — доверительно сказал Александр. — Все, что вы делаете, достойно уважения.
— Неужели?
— Все мы видим сны. Но многие ли превращают сны в явь?
— Но многие ли жили, как я? Флора — вы теперь знаете, о ком я говорю, — Флора мне сказала однажды, что я родился под счастливой звездой. Она была права. Мне здорово везло, правда. Никогда я не набрался бы сил, чтобы двигаться вперед, если бы не встретил нескольких людей. — Он перечислил: — Янпа, Горацио, Толедано, Паскуаль, Флора, Майзани и даже вы. Я не открою ничего нового, сказав, что некоторые встречи заставляют перестраиваться гораздо быстрее, чем тысяча разговоров. Повторяю: мне здорово везло.
— Очень великодушно с вашей стороны причислить к этим достойным людям и меня, но, право, не понимаю, чем я мог способствовать развитию событий.
Помолчав, Александр спросил:
— Вы верите, что она придет?
— Я хочу в это верить.
— В конце концов, эта Дора могла принять вас за безумца.
— Не исключено, но я даже думать об этом не хочу.
— Почему, черт побери?
— Понятия не имею почему. — Рикардо произнес это с оттенком отчаяния и тут же продолжил: — Может, потому, что я убедил себя: она тоже обо всем знает.
Художник недоверчиво покосился на него. Рикардо уточнил:
— Не сознательно, не отдавая себе отчета. Ее реальное «я» должно видеть меня таким: безумец, ясновидящий. Тем не менее ее скрытая сущность, спрятанная в глубине души, — та, которой три тысячи лет, — чувствует истину. — Он сделал паузу, потом спросил: — Не думаете ли вы, что можно носить в себе отпечатки другой жизни и не дать им заявить о себе?
Художник скептически поморщился:
— Если перевоплощение и существует — а ваша история тому доказательство, — то у большинства людей, а вернее, почти у всех нет воспоминаний об их прошлой жизни. А чем Дора отличается от других? Допустим, она действительно является женщиной из ваших снов, но я не понимаю, почему она должна знать то, что недоступно простым смертным.
— Что вам ответить? Вы, вероятно, правы. Однако…
— Да?
— Возможно, мое присутствие, мои слова помогут ей что-то вспомнить. Ну а если этого не произойдет сразу, хочется верить, что подсознание сделает это за нее. — Рикардо вздохнул: — В любом случае, мой друг, вы понимаете, другого выхода у меня нет. Я могу только надеяться.
Художник одобрительно кивнул:
— От всего сердца желаю вам успеха. А сейчас я должен вас покинуть — умираю от усталости. Завтра с рассветом я уезжаю. Хорошо еще, что для нас нашлись комнаты в гостинице при таверне. Никогда я так сильно не хотел лечь в кровать.
— Возница сдержит свое слово? Вы уверены, что он не смоется?
— Смоется? Не дождется обещанных вами денег? — Он похлопал по карману своего пиджака. — Ключ от его счастья — здесь. Вы были более чем щедры. У нас говорят: «Богатый, как аргентинец». Вот уж не думал, что поговорка эта настолько правдива.
Рикардо вынул из портмоне записку.
— У меня нет конверта. Здесь — несколько слов для Майзани. Как только прибудете в Пирей, не откажите в любезности отправить это по почте. Адрес на обратной стороне, напишете его на конверте.
— Разумеется. Будьте спокойны. Все будет сделано. — Он поднялся.
— Минуточку! — Рикардо тоже встал. Взял руку художника. — Что бы ни случилось, знайте, я не забуду того, что вы для меня сделали. Только что вы, кажется, удивились, когда я упомянул вас в числе людей, оказавших влияние на мою жизнь. И тем не менее это так. Вы довели меня до самого конца моих поисков. Вы были терпеливы и великодушны. Но особенно, и это самое главное, вы ни разу не посмеялись над моей безумной затеей. За все это я вам очень признателен. Спасибо.
Глаза Влазаки увлажнились. Он помолчал, потом сказал:
— Если уж кто-то должен выражать признательность, так это скорее я. Во время наших странствий я был рядом с вами, но не один. Со мной был Ставрос. Благодаря вам я понял, что может существовать нечто другое, по ту сторону смерти, что наша жизнь не заканчивается абсурдно и безвыходно. Есть какой-то мир за зеркалом. Не знаю, куда он ведет, но теперь я уверен в его существовании. Ставрос живет, только где-то в другом измерении. Мне лишь надо научиться видеть его.
Как только Влазаки ушел, Вакаресса обхватил голову руками. Теперь он был совсем один. Один, подобно воину, оставшемуся без оружия перед решающей битвой. Пока художник был рядом, он поддерживал его. Александр ушел, а вслед за ним уходили и силы.
Рикардо достал из кармана маленький кожаный мешочек, вытащил из него изумруд.
«Будущего шамана творит природа. Он должен преодолеть огромные расстояния, забраться на горы и побывать в незнакомых землях, пока не встретит Таматзина, волшебного оленя».
Судьба распорядилась так, что Рикардо вынужден был следовать по пути, предначертанному Янпой. Ему осталось лишь взобраться на последнюю вершину, почему бы не на гору Ида? Может, там находится волшебный олень?
Углубившись в размышления, он не заметил, как она вошла. Он только услышал голос:
— Добрый вечер, месье Рикардо.
Вакаресса быстро сунул изумруд в карман и так же быстро встал.
— Добрый вечер, Дора.
Она была не одна. Ее сопровождал мужчина в очках и белой фетровой шляпе.
— Знакомьтесь. Профессор Альберто Криспи. Вы аргентинец, а он итальянец. Вы должны поладить.
Рикардо вздрогнул от мысли, что этот человек мог быть мужем Доры. Возможно ли такое? Криспи лет на двадцать старше ее. Трудно было представить, что она могла выйти замуж за эти окуляры и округлый живот.
Рикардо протянул профессору руку.
— Интересно, что делает аргентинец в этом захолустье? — спросил тот.
— Удовлетворяет свою страсть к открытиям.
— В таком случае, — заверила Дора, — лучшего места вам не найти. Профессор Криспи — один из самых авторитетных археологов. Он с удовольствием ознакомит вас с нашими раскопками. — Она с игривым видом повернулась к итальянцу: — Не так ли, профессор?
— С радостью. Вы прибыли как нельзя более кстати. Завтра мы приступаем к работе над старым дворцом. Вы убедитесь, насколько чудесен Фест.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы уже нашли себе приют?
— В этой таверне.
— Вам повезло. Сами мы ночуем в палатках, признаюсь, это не лишено некоторой приятности.
Это уж слишком… Уйдет он наконец или останется с ними?
Археолог, должно быть, уловил нетерпение Рикардо.
— Ну что ж, я вас оставлю. Скоро придут мои коллеги. — Он нежно обнял Дору за плечи и хитрым тоном произнес: — Вверяю ее вам. Позаботьтесь о Доре, она мне очень дорога. Кстати, не знаю вашего имени.
— Рикардо Вакаресса.
— Очень рад, сеньор Вакаресса. До завтра!
— Как видите, — сказала она, сев на один из плетеных стульев, — я сдержала свое слово.
Он не ответил. Его внимание привлек журнал, уголок которого торчал из ее сумки.
— Это греческий журнал?
— Конечно же, нет, — шаловливо возразила она. — Вы что, думаете, в Фесте все читают только «Харперс базар»? — Она сразу продолжила: — Умираю от жажды. Я бы выпила стакан узо. А вы?
— Признаться, я предпочитаю вино. Я вырос среди виноградников. Этим все и объясняется.
Рикардо окликнул хозяина, Дора сделала заказ.
Под ними в море мерцали фосфорные лампы, подвешенные на мачты рыбацких лодок.
— У вас усталый вид, месье Рикардо.
Он привстал, поразившись этому проявлению внимания.
— Да, в самом деле. Я на последнем издыхании. Вернулся хозяин. Он поставил на стол стакан с узо и графин с белым вином.
— Лучшего, увы, нет, — прокомментировала Дора. — Но вино все же неплохое. Называется «Рестина». Однако поосторожнее. Оно коварно — быстро проверит вас на выносливость. — И, изменив тон, добавила: — Раз уж речь зашла о выносливости, не скажете ли, почему вы на последнем издыхании? И почему вам так хочется со мной поговорить?
Он наполнил свой бокал, но молчал. Она не унималась:
— Свое слово я сдержала. Очередь за вами.
— Согласен. Только обещайте не прерывать меня и дать договорить, несмотря на ваш скептицизм или неверие.
— Вы слишком требовательны, — заметила Дора, поднося к губам стакан. — Ладно. Я обещаю.
— Для начала скажу, что не обольщаюсь — я знаю, вы не поверите ни одному слову из этой истории. Впрочем, это не история, а летопись, судовой журнал. Мы вели его вместе. — Он сделал паузу. — Три тысячи лет назад…
Она чуть не поперхнулась.
— Повторите, пожалуйста…
— Три тысячи лет назад… — Рикардо глубоко вздохнул, отпил глоток вина и доверительным тоном начал: — Жили-были…
Слова потекли, скатываясь в море. Сначала неуверенно, потом более решительно. Они становились нотами, ноты складывались, создавая песню, и песнь эта сливалась с темнотой позднего вечера. В ней рассказывалось об истории, древней как мир. Это было повествование об очень далеком прошлом, о непроницаемой тайне, зародившейся на первой заре первого утра. Песнь оглушала Дору, лицо ее становилось серьезным. Она вызывала у нее улыбку, потом недоверие, которое все нарастало, сменяясь удивлением, и, наконец, перешло в волнение. Волнение переросло в потрясение, когда Рикардо заметил в ее сумке газету, вынул ее и пробормотал: «Элефтерон Вима», а затем вручил ей изумруд Янпы.
Но вот песнь смолкла, мелкая дрожь пробегала по телу Доры. В зрачках разгоралось пламя. По обнаженным рукам и внутри растекалась раскаленная лава древнего вулкана.
Губы их были крепко сжаты. Казалось, они останутся неподвижными навечно.
И только вмешательство трактирщика отвлекло их от размышлений. Графин давно опустел, хозяин предложил наполнить его, а заодно подать Доре еще один стакан узо.
— Не знаю, что и сказать, — медленно произнесла она, поглаживая изумруд. — Я взволнована до бесконечности, как вы догадываетесь. Более того, потрясена — никогда со мной такого не было. Когда утром вы подошли ко мне, я подумала о тысяче вещей, о чем угодно, попыталась вообразить невесть что. Все, но только не это. Да и кто бы мог догадаться, в чем дело? Разве что нечистый дух. — Произнеся это, она тут же поправилась: — Нет! Поймите меня правильно. Я ничуть не сомневаюсь в вашей искренности, в правдивости всего рассказанного вами. Я вам поверила. Может, я слишком наивна — мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент. Я наблюдала за вами. Вы не могли лгать. И с каждой секундой я все больше осознавала, сколько же вы выстрадали.
Дора на мгновение умолкла.
— Мне бы так хотелось… — Ее фраза повисла в воздухе. Казалось, она не может подобрать слова.
Рикардо коснулся ее руки, не решаясь на большее.
— Не останавливайтесь… Знаю, что это нелегко. Мне необходимо слушать вас. Какой бы вывод вы ни сделали, продолжайте без опаски.
Она отвела повлажневшие глаза.
— Мне так хотелось бы сказать вам, что я — Сарра. Что я вспоминаю: она — часть моей плоти, моей сущности. Но не могу. Зачем играть? Лгать, чтобы поддержать вас, было бы чудовищно. — Она повторила: — Я не могу.
— Вы заблуждаетесь. Я не прошу вас быть Саррой. Мне достаточно, что есть вы. Я любил не существо, отличное от вас, а именно вас, женщину с вашим лицом, вашими губами, вашей родинкой… — Его голос задрожал: — Которую я люблю…
Она схватила Вакарессу за руку.
— Нет! Только не это! Заклинаю вас. Вы не можете меня любить. Вы ничего не знаете обо мне. Все ваши слова обращены к Сарре. — Она упрямо повторила: — Я не Сарра.
Он дотронулся до ее щеки, осторожно вытер прозрачную слезинку.
— И однако, я все знаю о вас.
— А если я замужем? Если у меня есть дети? Мне тридцать шесть лет, вам это известно? Девушками у нас в Греции не умирают.
Он мягко, но решительно возразил:
— Вы не замужем. Детей у вас нет.
— Откуда такая уверенность? Может, вы и способны читать мое прошлое, но уж никак не настоящее!
— Будь вы замужем, это ничего бы не изменило.
— Что? Вы думаете, что говорите?
Он помолчал, прежде чем решился спросить:
— Вы замужем? Повисла пауза.
— Да, я замужем.
— Правда?
— Правда. — Она с веселым удивлением посмотрела на него, потом поправилась, словно послушная школьница: — Нет, месье Рикардо. Я не замужем. У меня никогда не было ни малейшего желания выйти замуж. Я слишком ценю свою свободу и слишком страстно увлечена профессией, чтобы положить все это на алтарь супружеского рабства.
— Не считаете ли вы, что все это игра моего воображения?
— А вы? Не считаете ли вы, что ваше стремление читать мои мысли просто отвратительно?
— Разве я ошибся?
— Не имеет значения.
Из таверны ушли последние клиенты. Рикардо с признательностью подумал об Альберто Криспи. Против всякого ожидания, тот не помешал им. Следовало ли приписать это его галантности, или же Криспи почувствовал, что ни Дора, ни Рикардо не желали, чтобы кто-то прервал их беседу? Вероятно, и то и другое.
— А теперь, — спросила Дора, — что вы собираетесь делать?
— Остаться рядом с вами.
— Вы хорошо подумали?
— А как же!
Она в замешательстве проговорила:
— Но… ведь я вам все объяснила. И довольно ясно. Он наклонился к ней:
— Вы мне объяснили, что не были Саррой. Очень хорошо. Вы Дора. Я безумно люблю Дору.
— Будьте благоразумны. Не воображайте, что я вас гоню, я просто стараюсь защитить вас от себя самого. Будь я ужасной эгоисткой, удержала бы вас при себе. Да. Я сохранила бы вас, потому что нет на свете женщины, которая осталась бы равнодушной после того, что услышала. Ни один мужчина ни разу в жизни не говорил со мной так, как вы. Ваши слова проникли в мое сердце. Они взволновали, вызвали дрожь. Если верить вам, мы превратились в пепел там, на Тире. Нас сожгла раскаленная лава. Я ощущала это, слушая вас. Да, я удержала бы вас рядом хотя бы для того, чтобы вновь и вновь слушать вас… «Заря моей жизни»… Но это было бы несправедливо. Несправедливо и эгоистично с моей стороны. Я…
— Дора, повторяю: я ничего не прошу, ничего не требую. Лишь несколько дней быть рядом с вами. Несколько дней. Я вас умоляю. Скажите «да».
27
— Величию Феста, — пояснил Альберто Криспи, — способствует его удачное расположение. С одной стороны — море, с другой — эта плодородная равнина.
Он показал на гору Ида, которая вырисовывалась на фоне утренней дымки.
— Посмотрите на вершину. Вы ничего не замечаете?
Рикардо вгляделся в указанное место и был вынужден признать, что не увидел ничего особенного. Возможно, он не выспался. Он как раз выходил из новой бессонной ночи без кошмаров, без сновидений, сталкиваясь только с реальностью. И это столкновение оказывалось гораздо мучительнее, чем контакт с нереальным.
— Ничего удивительного. В первый раз эта деталь тоже ускользнула от меня. Посмотрите внимательнее.
Вакаресса сделал усилие, сосредоточился.
— Я, вероятно, ошибаюсь, но не похоже ли это на пару рогов?
— Браво! Рога быка, священного животного, высшего символа минойской цивилизации.
— Можно ли предположить, что минойцы возвели город из-за близости этого естественного образования?
— Вполне вероятно.
Учтивость заставляла Рикардо поддерживать разговор, но мысленно он был за тысячу миль отсюда.
— Насколько я понимаю, они были очень могущественны, самый значительный в этом регионе народ после египтян. Как же они могли исчезнуть?
— Убедительных объяснений у нас нет, есть только гипотезы. Археологические факты неопровержимо доказывают, что все найденное в большинстве критских городов — в том числе и Феста — подверглось сильному разрушению. Некоторые ученые склонны полагать, что это результат…
— … извержения вулкана на Тире…
Криспи прервал разговор, чтобы поздороваться с подошедшей Дорой:
— Buon giorno, cara10. Хорошо спали?
— Глаз не сомкнула, — покосилась она на Рикардо, — из-за кошмаров.
— Очень вам сочувствую, — заметил Вакаресса. Виновато улыбнувшись, он добавил: — Все по очереди…
Дора уклонилась от комментариев и извинилась перед Альберто:
— Простите, я помешала вам. Вы говорили о падении минойцев…
— Да, наш друг интересуется причиной их заката. Разве мог итальянец вообразить, что интерес его собеседника был притворным и что тот думал только об одном: как выиграть время. Ему была дорога каждая секунда, проведенная рядом с Дорой. Она благосклонно отнеслась к его просьбе. Ее «да» оживило его. Поставив некоторые условия, она согласилась на его пребывание в Фесте в течение нескольких дней; а ему нужно было лишь ее согласие.
Он смотрел на нее украдкой. Она была в льняном платье, на плече висела дорожная сумка. Волосы уложены узлом. Дора показалась ему красивее, чем накануне.
Археолог продолжил объяснения:
— Я вам говорил, что кое-кто связывает закат крито-микенской цивилизации с извержением вулкана. Гипотеза эта малоправдоподобна. Было доказано, что, какими бы мощными ни были взрыв и подъем воды в море, трудно представить, будто эта катастрофа могла разрушить города, построенные в центральной части острова, расположенные иногда выше уровня моря, как, например, Фест.
— В любом случае, — вмешалась Дора, — конец цивилизации никогда не связан с каким-то одним событием. Он является следствием ряда обстоятельств, вступающих в действие в определенный момент истории.
— Похоже на нашу судьбу, — заметил Рикардо. Она опять увильнула от разговора, предоставив
Криспи вернуться к любимой теме.
— В заключение можно было бы сказать, что сильные подземные толчки сотрясали остров на протяжении нескольких эпох, нанося ему непоправимый ущерб. Ну а к естественным катаклизмам, вероятно, примешивался и человеческий фактор. Простолюдины, возможно, во время землетрясений свергали правителей, грабя и поджигая дворцы. К этому можно прибавить и рейды пиратов на прибрежные города. В конце концов минойская война закончилась захватом и разрушением критских городов и дворцов. Это гипотеза Эванса, и она пока «работает».
— Если верить слухам, — сказал Вакаресса, поворачиваясь к Доре, — вы и Эванс не были лучшими в мире друзьями.
— Это эвфемизм, приятель, — вставил Криспи. — Они ладили между собой, как волк с ягненком.
— Тем не менее он выдающийся археолог, — прокомментировала Дора, — но не выносит, когда его теории ставятся под сомнение, к тому же женщиной.
Она многозначительно взглянула на Рикардо, добавив:
— Все мужчины таковы. Коль вбили себе что-то в голову, их не переубедишь.
— Надо признать, что и вы вели себя вызывающе, — бросил итальянец.
— Не могли бы вы подробнее объяснить, в чем дело, — попросил Вакаресса. — Я никак не ухвачу нить.
— Вам это и вправду интересно?
Он чуть было не ответил «меня интересует все, касающееся вас», но ограничился кивком.
— В двух словах: я убеждена, что его интерпретация Кносса ошибочна. Кносский комплекс — не дворец, а религиозный центр, образованный из храмов и погребальных строений, подобных тем, что можно видеть в Верхнем Египте. Дворец существовал только в разыгравшемся воображении Эванса. То же можно сказать и о помещениях, которым он дал названия «тронный зал», «уборная царицы» или строениях, как «караван-сарай». Этот так называемый караван-сарай был назван так потому, что Эванс убежден в существовании в нем бассейнов с проточной водой. По-моему, он еще раз ошибается: там было нечто вроде таверны. Но он, конечно же, с этим не согласен. Мне трудно об этом говорить, но с его стороны была и мистификация. К примеру, знаменитая фреска «Принц с лилиями»… Знаете, она полностью сфабрикована. Эванс собрал ее из фрагментов, найденных в разных местах. «Царь-жрец» — чистейшая продукция «сделано в Англии». Она устало махнула рукой:
— Я могла бы часами рассказывать, но даже думать об этом не хочется.
— Кто знает, может, когда-нибудь археологи признают вашу правоту? — предположил Рикардо. — Я верю в справедливость.
Она рассмеялась:
— До чего же вы наивны! Никакой справедливости не существует.
— Я наивен, это так. Как и многие другие, я по-детски доверчив. — И он повторил слова Доры, сказанные накануне: — «Мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент».
Дора покраснела и поспешно заявила Альберто:
— Я оставляю вас. Мне надо составить краткий обзор участка Б-пять.
— Участок Б-пять? — переспросил Рикардо.
— Мы обозначили каждую точку раскопок специальным кодом. На самом деле Б-пять — всего-навсего дом гончара.
— Могу я пойти с вами? Я буду тихо себя вести, можете не беспокоиться.
Она мгновение колебалась, потом решилась:
— Если это вас развлечет, почему бы и нет? Но предупреждаю: смотреть, как археолог составляет обзор, не очень-то интересно.
— Как только мне станет скучно, я исчезну. Альберто Криспи попросил:
— Дора, не забудьте проверить, хорошо ли упакован диск. Я не высокого мнения о некоторых рабочих.
— Конечно, я займусь этим.
— Диск? — удивился Вакаресса.
— Уникальная вещь! Это — глиняный круг, найденный одним из моих предшественников. Обе его стороны покрыты иероглифическими значками, которые еще никому не удалось расшифровать. Этот предмет — настоящий ребус, с которым мы не в состоянии справиться. Обычно он находится в музее Ираклиона. Но музей залило неделю назад, и главный хранитель решил, что лучше доверить его нам на время ремонтных работ в залах. Сегодня за ним должны приехать представители музея.
— Я пошла. До скорого. — Она сделала знак Рикардо: — Вы идете?
Потные и пыльные рабочие, вооружившись лопатами и ивовыми корзинами, суетились у выкопанных ям. В широких штанах, с тюрбанами — вероятно, наследством турецкой оккупации, — они больше походили на шайку бандитов.
Проходя мимо, Дора тепло поздоровалась с ними. Казалось, она каждого знала по имени. Она, такая женственная, вписывалась в эту суровую обстановку гораздо органичнее, чем могла бы вписаться в атмосферу чайного салона.
— Сразу видно, вы любите свое дело, — заметил Вакаресса.
— Люблю!.. Да археология — моя страсть. Я бы сказала даже, она смысл моей жизни.
— Представляю, как нелегко утвердиться в чисто мужской профессии!
— О да! Годы ушли, чтобы добиться этого. Я всем пожертвовала — личной жизнью, семьей. Всем.
— Ваши родители противились?
— Иначе и быть не могло. Вы знаете, что у девушки нет выбора: либо она выходит замуж, либо ее предают анафеме. Я предпочла второе наказание первому.
Она смерила его взглядом.
— Ладно. Я вас слушаю.
Кровь застучала в висках Рикардо. Закружилась голова от мысли, что он может потерять эту женщину навсегда.
Он сложил руки, будто в молитве.
— Смею надеяться, вы не очень рассердитесь на меня и не усмотрите в моих словах бесстыдства. Коль уж я позволяю себе такую вольность, то только потому, что хочу убедить вас в моей порядочности и, что самое главное, в значимости тайны, которую я ношу в себе. Вы меня понимаете?
Она застыла в молчаливом ожидании.
— Там, — тихо произнес он, указав на нижнюю часть ее живота, — в том месте у вас есть шрам. Небольшой, горизонтальный. Он почти незаметен, но он есть.
Дора резко подалась назад, прикрыв рот ладонями.
— Как… — заикаясь выговорила она, — откуда?.. Он сразу сообразил, что умирать еще рано.
Она настаивала, испуганная и шокированная:
— Откуда вам это известно?!
— Это не то, что вы думаете. О нет! Мое единственное желание — все вам объяснить. Рассказать, почему я вас искал повсюду, как вы неотступно следовали за мной днем и ночью, как проникли в мою кровь, как я дышал только вашим дыханием. Рассказать, почему я бросил все: родных, богатство, родину. Почему вы стали смыслом моей жизни, и теперь все, что не связано с вами, лишено смысла, сама жизнь моя стала бессмыслицей.
Она смогла лишь проговорить:
— Мой шрам… Но откуда?.. — Это был не вопрос, а скорее мысль вслух.
— Один час. Ничего более. Умоляю вас.
— Но когда? Каждая минута у меня на счету. Вы когда-нибудь работали на раскопках?
— Нет. Но полагаю, с наступлением темноты можно прерваться. — Он предложил: — Сегодня вечером.
— Вечером?
— Не важно где. — Голос Рикардо срывался. — Умоляю вас… Не заставляйте меня унижаться…
Поверила ли она? Была ли взволнована и потрясена появлением этого до крайней степени расстроенного человека? Она уступила.
— Будь по-вашему! Сегодня вечером. В двух километрах отсюда, на побережье, есть деревушка Матала. Там вы найдете таверну. Она единственная. В ней мы обычно ужинаем. В семь часов.
— В семь часов.
Жестом он попрощался и удалился.
Дора не спускала с него глаз. Она подождала, пока он скроется за стеной, и тогда бегло провела рукой по низу живота, по месту, где скрывался шрам.
26
Сумерки опускались на море. Скоро станет совсем темно.
— Который час? — спросил Влазаки. Рикардо даже не нужно было смотреть на часы.
— Пятнадцать минут седьмого.
На террасе таверны не было ни души. Внизу рыбаки собирались выйти в открытое море. Художник предложил Рикардо сигарету.
— Нет, благодарю, — отказался тот. — В последние дни я и так слишком много курил.
У аргентинца было озабоченное, серьезное лицо, но казалось, он вполне владел собой.
— Восхищаюсь я вами, — доверительно сказал Александр. — Все, что вы делаете, достойно уважения.
— Неужели?
— Все мы видим сны. Но многие ли превращают сны в явь?
— Но многие ли жили, как я? Флора — вы теперь знаете, о ком я говорю, — Флора мне сказала однажды, что я родился под счастливой звездой. Она была права. Мне здорово везло, правда. Никогда я не набрался бы сил, чтобы двигаться вперед, если бы не встретил нескольких людей. — Он перечислил: — Янпа, Горацио, Толедано, Паскуаль, Флора, Майзани и даже вы. Я не открою ничего нового, сказав, что некоторые встречи заставляют перестраиваться гораздо быстрее, чем тысяча разговоров. Повторяю: мне здорово везло.
— Очень великодушно с вашей стороны причислить к этим достойным людям и меня, но, право, не понимаю, чем я мог способствовать развитию событий.
Помолчав, Александр спросил:
— Вы верите, что она придет?
— Я хочу в это верить.
— В конце концов, эта Дора могла принять вас за безумца.
— Не исключено, но я даже думать об этом не хочу.
— Почему, черт побери?
— Понятия не имею почему. — Рикардо произнес это с оттенком отчаяния и тут же продолжил: — Может, потому, что я убедил себя: она тоже обо всем знает.
Художник недоверчиво покосился на него. Рикардо уточнил:
— Не сознательно, не отдавая себе отчета. Ее реальное «я» должно видеть меня таким: безумец, ясновидящий. Тем не менее ее скрытая сущность, спрятанная в глубине души, — та, которой три тысячи лет, — чувствует истину. — Он сделал паузу, потом спросил: — Не думаете ли вы, что можно носить в себе отпечатки другой жизни и не дать им заявить о себе?
Художник скептически поморщился:
— Если перевоплощение и существует — а ваша история тому доказательство, — то у большинства людей, а вернее, почти у всех нет воспоминаний об их прошлой жизни. А чем Дора отличается от других? Допустим, она действительно является женщиной из ваших снов, но я не понимаю, почему она должна знать то, что недоступно простым смертным.
— Что вам ответить? Вы, вероятно, правы. Однако…
— Да?
— Возможно, мое присутствие, мои слова помогут ей что-то вспомнить. Ну а если этого не произойдет сразу, хочется верить, что подсознание сделает это за нее. — Рикардо вздохнул: — В любом случае, мой друг, вы понимаете, другого выхода у меня нет. Я могу только надеяться.
Художник одобрительно кивнул:
— От всего сердца желаю вам успеха. А сейчас я должен вас покинуть — умираю от усталости. Завтра с рассветом я уезжаю. Хорошо еще, что для нас нашлись комнаты в гостинице при таверне. Никогда я так сильно не хотел лечь в кровать.
— Возница сдержит свое слово? Вы уверены, что он не смоется?
— Смоется? Не дождется обещанных вами денег? — Он похлопал по карману своего пиджака. — Ключ от его счастья — здесь. Вы были более чем щедры. У нас говорят: «Богатый, как аргентинец». Вот уж не думал, что поговорка эта настолько правдива.
Рикардо вынул из портмоне записку.
— У меня нет конверта. Здесь — несколько слов для Майзани. Как только прибудете в Пирей, не откажите в любезности отправить это по почте. Адрес на обратной стороне, напишете его на конверте.
— Разумеется. Будьте спокойны. Все будет сделано. — Он поднялся.
— Минуточку! — Рикардо тоже встал. Взял руку художника. — Что бы ни случилось, знайте, я не забуду того, что вы для меня сделали. Только что вы, кажется, удивились, когда я упомянул вас в числе людей, оказавших влияние на мою жизнь. И тем не менее это так. Вы довели меня до самого конца моих поисков. Вы были терпеливы и великодушны. Но особенно, и это самое главное, вы ни разу не посмеялись над моей безумной затеей. За все это я вам очень признателен. Спасибо.
Глаза Влазаки увлажнились. Он помолчал, потом сказал:
— Если уж кто-то должен выражать признательность, так это скорее я. Во время наших странствий я был рядом с вами, но не один. Со мной был Ставрос. Благодаря вам я понял, что может существовать нечто другое, по ту сторону смерти, что наша жизнь не заканчивается абсурдно и безвыходно. Есть какой-то мир за зеркалом. Не знаю, куда он ведет, но теперь я уверен в его существовании. Ставрос живет, только где-то в другом измерении. Мне лишь надо научиться видеть его.
Как только Влазаки ушел, Вакаресса обхватил голову руками. Теперь он был совсем один. Один, подобно воину, оставшемуся без оружия перед решающей битвой. Пока художник был рядом, он поддерживал его. Александр ушел, а вслед за ним уходили и силы.
Рикардо достал из кармана маленький кожаный мешочек, вытащил из него изумруд.
«Будущего шамана творит природа. Он должен преодолеть огромные расстояния, забраться на горы и побывать в незнакомых землях, пока не встретит Таматзина, волшебного оленя».
Судьба распорядилась так, что Рикардо вынужден был следовать по пути, предначертанному Янпой. Ему осталось лишь взобраться на последнюю вершину, почему бы не на гору Ида? Может, там находится волшебный олень?
Углубившись в размышления, он не заметил, как она вошла. Он только услышал голос:
— Добрый вечер, месье Рикардо.
Вакаресса быстро сунул изумруд в карман и так же быстро встал.
— Добрый вечер, Дора.
Она была не одна. Ее сопровождал мужчина в очках и белой фетровой шляпе.
— Знакомьтесь. Профессор Альберто Криспи. Вы аргентинец, а он итальянец. Вы должны поладить.
Рикардо вздрогнул от мысли, что этот человек мог быть мужем Доры. Возможно ли такое? Криспи лет на двадцать старше ее. Трудно было представить, что она могла выйти замуж за эти окуляры и округлый живот.
Рикардо протянул профессору руку.
— Интересно, что делает аргентинец в этом захолустье? — спросил тот.
— Удовлетворяет свою страсть к открытиям.
— В таком случае, — заверила Дора, — лучшего места вам не найти. Профессор Криспи — один из самых авторитетных археологов. Он с удовольствием ознакомит вас с нашими раскопками. — Она с игривым видом повернулась к итальянцу: — Не так ли, профессор?
— С радостью. Вы прибыли как нельзя более кстати. Завтра мы приступаем к работе над старым дворцом. Вы убедитесь, насколько чудесен Фест.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы уже нашли себе приют?
— В этой таверне.
— Вам повезло. Сами мы ночуем в палатках, признаюсь, это не лишено некоторой приятности.
Это уж слишком… Уйдет он наконец или останется с ними?
Археолог, должно быть, уловил нетерпение Рикардо.
— Ну что ж, я вас оставлю. Скоро придут мои коллеги. — Он нежно обнял Дору за плечи и хитрым тоном произнес: — Вверяю ее вам. Позаботьтесь о Доре, она мне очень дорога. Кстати, не знаю вашего имени.
— Рикардо Вакаресса.
— Очень рад, сеньор Вакаресса. До завтра!
— Как видите, — сказала она, сев на один из плетеных стульев, — я сдержала свое слово.
Он не ответил. Его внимание привлек журнал, уголок которого торчал из ее сумки.
— Это греческий журнал?
— Конечно же, нет, — шаловливо возразила она. — Вы что, думаете, в Фесте все читают только «Харперс базар»? — Она сразу продолжила: — Умираю от жажды. Я бы выпила стакан узо. А вы?
— Признаться, я предпочитаю вино. Я вырос среди виноградников. Этим все и объясняется.
Рикардо окликнул хозяина, Дора сделала заказ.
Под ними в море мерцали фосфорные лампы, подвешенные на мачты рыбацких лодок.
— У вас усталый вид, месье Рикардо.
Он привстал, поразившись этому проявлению внимания.
— Да, в самом деле. Я на последнем издыхании. Вернулся хозяин. Он поставил на стол стакан с узо и графин с белым вином.
— Лучшего, увы, нет, — прокомментировала Дора. — Но вино все же неплохое. Называется «Рестина». Однако поосторожнее. Оно коварно — быстро проверит вас на выносливость. — И, изменив тон, добавила: — Раз уж речь зашла о выносливости, не скажете ли, почему вы на последнем издыхании? И почему вам так хочется со мной поговорить?
Он наполнил свой бокал, но молчал. Она не унималась:
— Свое слово я сдержала. Очередь за вами.
— Согласен. Только обещайте не прерывать меня и дать договорить, несмотря на ваш скептицизм или неверие.
— Вы слишком требовательны, — заметила Дора, поднося к губам стакан. — Ладно. Я обещаю.
— Для начала скажу, что не обольщаюсь — я знаю, вы не поверите ни одному слову из этой истории. Впрочем, это не история, а летопись, судовой журнал. Мы вели его вместе. — Он сделал паузу. — Три тысячи лет назад…
Она чуть не поперхнулась.
— Повторите, пожалуйста…
— Три тысячи лет назад… — Рикардо глубоко вздохнул, отпил глоток вина и доверительным тоном начал: — Жили-были…
Слова потекли, скатываясь в море. Сначала неуверенно, потом более решительно. Они становились нотами, ноты складывались, создавая песню, и песнь эта сливалась с темнотой позднего вечера. В ней рассказывалось об истории, древней как мир. Это было повествование об очень далеком прошлом, о непроницаемой тайне, зародившейся на первой заре первого утра. Песнь оглушала Дору, лицо ее становилось серьезным. Она вызывала у нее улыбку, потом недоверие, которое все нарастало, сменяясь удивлением, и, наконец, перешло в волнение. Волнение переросло в потрясение, когда Рикардо заметил в ее сумке газету, вынул ее и пробормотал: «Элефтерон Вима», а затем вручил ей изумруд Янпы.
Но вот песнь смолкла, мелкая дрожь пробегала по телу Доры. В зрачках разгоралось пламя. По обнаженным рукам и внутри растекалась раскаленная лава древнего вулкана.
Губы их были крепко сжаты. Казалось, они останутся неподвижными навечно.
И только вмешательство трактирщика отвлекло их от размышлений. Графин давно опустел, хозяин предложил наполнить его, а заодно подать Доре еще один стакан узо.
— Не знаю, что и сказать, — медленно произнесла она, поглаживая изумруд. — Я взволнована до бесконечности, как вы догадываетесь. Более того, потрясена — никогда со мной такого не было. Когда утром вы подошли ко мне, я подумала о тысяче вещей, о чем угодно, попыталась вообразить невесть что. Все, но только не это. Да и кто бы мог догадаться, в чем дело? Разве что нечистый дух. — Произнеся это, она тут же поправилась: — Нет! Поймите меня правильно. Я ничуть не сомневаюсь в вашей искренности, в правдивости всего рассказанного вами. Я вам поверила. Может, я слишком наивна — мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент. Я наблюдала за вами. Вы не могли лгать. И с каждой секундой я все больше осознавала, сколько же вы выстрадали.
Дора на мгновение умолкла.
— Мне бы так хотелось… — Ее фраза повисла в воздухе. Казалось, она не может подобрать слова.
Рикардо коснулся ее руки, не решаясь на большее.
— Не останавливайтесь… Знаю, что это нелегко. Мне необходимо слушать вас. Какой бы вывод вы ни сделали, продолжайте без опаски.
Она отвела повлажневшие глаза.
— Мне так хотелось бы сказать вам, что я — Сарра. Что я вспоминаю: она — часть моей плоти, моей сущности. Но не могу. Зачем играть? Лгать, чтобы поддержать вас, было бы чудовищно. — Она повторила: — Я не могу.
— Вы заблуждаетесь. Я не прошу вас быть Саррой. Мне достаточно, что есть вы. Я любил не существо, отличное от вас, а именно вас, женщину с вашим лицом, вашими губами, вашей родинкой… — Его голос задрожал: — Которую я люблю…
Она схватила Вакарессу за руку.
— Нет! Только не это! Заклинаю вас. Вы не можете меня любить. Вы ничего не знаете обо мне. Все ваши слова обращены к Сарре. — Она упрямо повторила: — Я не Сарра.
Он дотронулся до ее щеки, осторожно вытер прозрачную слезинку.
— И однако, я все знаю о вас.
— А если я замужем? Если у меня есть дети? Мне тридцать шесть лет, вам это известно? Девушками у нас в Греции не умирают.
Он мягко, но решительно возразил:
— Вы не замужем. Детей у вас нет.
— Откуда такая уверенность? Может, вы и способны читать мое прошлое, но уж никак не настоящее!
— Будь вы замужем, это ничего бы не изменило.
— Что? Вы думаете, что говорите?
Он помолчал, прежде чем решился спросить:
— Вы замужем? Повисла пауза.
— Да, я замужем.
— Правда?
— Правда. — Она с веселым удивлением посмотрела на него, потом поправилась, словно послушная школьница: — Нет, месье Рикардо. Я не замужем. У меня никогда не было ни малейшего желания выйти замуж. Я слишком ценю свою свободу и слишком страстно увлечена профессией, чтобы положить все это на алтарь супружеского рабства.
— Не считаете ли вы, что все это игра моего воображения?
— А вы? Не считаете ли вы, что ваше стремление читать мои мысли просто отвратительно?
— Разве я ошибся?
— Не имеет значения.
Из таверны ушли последние клиенты. Рикардо с признательностью подумал об Альберто Криспи. Против всякого ожидания, тот не помешал им. Следовало ли приписать это его галантности, или же Криспи почувствовал, что ни Дора, ни Рикардо не желали, чтобы кто-то прервал их беседу? Вероятно, и то и другое.
— А теперь, — спросила Дора, — что вы собираетесь делать?
— Остаться рядом с вами.
— Вы хорошо подумали?
— А как же!
Она в замешательстве проговорила:
— Но… ведь я вам все объяснила. И довольно ясно. Он наклонился к ней:
— Вы мне объяснили, что не были Саррой. Очень хорошо. Вы Дора. Я безумно люблю Дору.
— Будьте благоразумны. Не воображайте, что я вас гоню, я просто стараюсь защитить вас от себя самого. Будь я ужасной эгоисткой, удержала бы вас при себе. Да. Я сохранила бы вас, потому что нет на свете женщины, которая осталась бы равнодушной после того, что услышала. Ни один мужчина ни разу в жизни не говорил со мной так, как вы. Ваши слова проникли в мое сердце. Они взволновали, вызвали дрожь. Если верить вам, мы превратились в пепел там, на Тире. Нас сожгла раскаленная лава. Я ощущала это, слушая вас. Да, я удержала бы вас рядом хотя бы для того, чтобы вновь и вновь слушать вас… «Заря моей жизни»… Но это было бы несправедливо. Несправедливо и эгоистично с моей стороны. Я…
— Дора, повторяю: я ничего не прошу, ничего не требую. Лишь несколько дней быть рядом с вами. Несколько дней. Я вас умоляю. Скажите «да».
27
— Величию Феста, — пояснил Альберто Криспи, — способствует его удачное расположение. С одной стороны — море, с другой — эта плодородная равнина.
Он показал на гору Ида, которая вырисовывалась на фоне утренней дымки.
— Посмотрите на вершину. Вы ничего не замечаете?
Рикардо вгляделся в указанное место и был вынужден признать, что не увидел ничего особенного. Возможно, он не выспался. Он как раз выходил из новой бессонной ночи без кошмаров, без сновидений, сталкиваясь только с реальностью. И это столкновение оказывалось гораздо мучительнее, чем контакт с нереальным.
— Ничего удивительного. В первый раз эта деталь тоже ускользнула от меня. Посмотрите внимательнее.
Вакаресса сделал усилие, сосредоточился.
— Я, вероятно, ошибаюсь, но не похоже ли это на пару рогов?
— Браво! Рога быка, священного животного, высшего символа минойской цивилизации.
— Можно ли предположить, что минойцы возвели город из-за близости этого естественного образования?
— Вполне вероятно.
Учтивость заставляла Рикардо поддерживать разговор, но мысленно он был за тысячу миль отсюда.
— Насколько я понимаю, они были очень могущественны, самый значительный в этом регионе народ после египтян. Как же они могли исчезнуть?
— Убедительных объяснений у нас нет, есть только гипотезы. Археологические факты неопровержимо доказывают, что все найденное в большинстве критских городов — в том числе и Феста — подверглось сильному разрушению. Некоторые ученые склонны полагать, что это результат…
— … извержения вулкана на Тире…
Криспи прервал разговор, чтобы поздороваться с подошедшей Дорой:
— Buon giorno, cara10. Хорошо спали?
— Глаз не сомкнула, — покосилась она на Рикардо, — из-за кошмаров.
— Очень вам сочувствую, — заметил Вакаресса. Виновато улыбнувшись, он добавил: — Все по очереди…
Дора уклонилась от комментариев и извинилась перед Альберто:
— Простите, я помешала вам. Вы говорили о падении минойцев…
— Да, наш друг интересуется причиной их заката. Разве мог итальянец вообразить, что интерес его собеседника был притворным и что тот думал только об одном: как выиграть время. Ему была дорога каждая секунда, проведенная рядом с Дорой. Она благосклонно отнеслась к его просьбе. Ее «да» оживило его. Поставив некоторые условия, она согласилась на его пребывание в Фесте в течение нескольких дней; а ему нужно было лишь ее согласие.
Он смотрел на нее украдкой. Она была в льняном платье, на плече висела дорожная сумка. Волосы уложены узлом. Дора показалась ему красивее, чем накануне.
Археолог продолжил объяснения:
— Я вам говорил, что кое-кто связывает закат крито-микенской цивилизации с извержением вулкана. Гипотеза эта малоправдоподобна. Было доказано, что, какими бы мощными ни были взрыв и подъем воды в море, трудно представить, будто эта катастрофа могла разрушить города, построенные в центральной части острова, расположенные иногда выше уровня моря, как, например, Фест.
— В любом случае, — вмешалась Дора, — конец цивилизации никогда не связан с каким-то одним событием. Он является следствием ряда обстоятельств, вступающих в действие в определенный момент истории.
— Похоже на нашу судьбу, — заметил Рикардо. Она опять увильнула от разговора, предоставив
Криспи вернуться к любимой теме.
— В заключение можно было бы сказать, что сильные подземные толчки сотрясали остров на протяжении нескольких эпох, нанося ему непоправимый ущерб. Ну а к естественным катаклизмам, вероятно, примешивался и человеческий фактор. Простолюдины, возможно, во время землетрясений свергали правителей, грабя и поджигая дворцы. К этому можно прибавить и рейды пиратов на прибрежные города. В конце концов минойская война закончилась захватом и разрушением критских городов и дворцов. Это гипотеза Эванса, и она пока «работает».
— Если верить слухам, — сказал Вакаресса, поворачиваясь к Доре, — вы и Эванс не были лучшими в мире друзьями.
— Это эвфемизм, приятель, — вставил Криспи. — Они ладили между собой, как волк с ягненком.
— Тем не менее он выдающийся археолог, — прокомментировала Дора, — но не выносит, когда его теории ставятся под сомнение, к тому же женщиной.
Она многозначительно взглянула на Рикардо, добавив:
— Все мужчины таковы. Коль вбили себе что-то в голову, их не переубедишь.
— Надо признать, что и вы вели себя вызывающе, — бросил итальянец.
— Не могли бы вы подробнее объяснить, в чем дело, — попросил Вакаресса. — Я никак не ухвачу нить.
— Вам это и вправду интересно?
Он чуть было не ответил «меня интересует все, касающееся вас», но ограничился кивком.
— В двух словах: я убеждена, что его интерпретация Кносса ошибочна. Кносский комплекс — не дворец, а религиозный центр, образованный из храмов и погребальных строений, подобных тем, что можно видеть в Верхнем Египте. Дворец существовал только в разыгравшемся воображении Эванса. То же можно сказать и о помещениях, которым он дал названия «тронный зал», «уборная царицы» или строениях, как «караван-сарай». Этот так называемый караван-сарай был назван так потому, что Эванс убежден в существовании в нем бассейнов с проточной водой. По-моему, он еще раз ошибается: там было нечто вроде таверны. Но он, конечно же, с этим не согласен. Мне трудно об этом говорить, но с его стороны была и мистификация. К примеру, знаменитая фреска «Принц с лилиями»… Знаете, она полностью сфабрикована. Эванс собрал ее из фрагментов, найденных в разных местах. «Царь-жрец» — чистейшая продукция «сделано в Англии». Она устало махнула рукой:
— Я могла бы часами рассказывать, но даже думать об этом не хочется.
— Кто знает, может, когда-нибудь археологи признают вашу правоту? — предположил Рикардо. — Я верю в справедливость.
Она рассмеялась:
— До чего же вы наивны! Никакой справедливости не существует.
— Я наивен, это так. Как и многие другие, я по-детски доверчив. — И он повторил слова Доры, сказанные накануне: — «Мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент».
Дора покраснела и поспешно заявила Альберто:
— Я оставляю вас. Мне надо составить краткий обзор участка Б-пять.
— Участок Б-пять? — переспросил Рикардо.
— Мы обозначили каждую точку раскопок специальным кодом. На самом деле Б-пять — всего-навсего дом гончара.
— Могу я пойти с вами? Я буду тихо себя вести, можете не беспокоиться.
Она мгновение колебалась, потом решилась:
— Если это вас развлечет, почему бы и нет? Но предупреждаю: смотреть, как археолог составляет обзор, не очень-то интересно.
— Как только мне станет скучно, я исчезну. Альберто Криспи попросил:
— Дора, не забудьте проверить, хорошо ли упакован диск. Я не высокого мнения о некоторых рабочих.
— Конечно, я займусь этим.
— Диск? — удивился Вакаресса.
— Уникальная вещь! Это — глиняный круг, найденный одним из моих предшественников. Обе его стороны покрыты иероглифическими значками, которые еще никому не удалось расшифровать. Этот предмет — настоящий ребус, с которым мы не в состоянии справиться. Обычно он находится в музее Ираклиона. Но музей залило неделю назад, и главный хранитель решил, что лучше доверить его нам на время ремонтных работ в залах. Сегодня за ним должны приехать представители музея.
— Я пошла. До скорого. — Она сделала знак Рикардо: — Вы идете?
Потные и пыльные рабочие, вооружившись лопатами и ивовыми корзинами, суетились у выкопанных ям. В широких штанах, с тюрбанами — вероятно, наследством турецкой оккупации, — они больше походили на шайку бандитов.
Проходя мимо, Дора тепло поздоровалась с ними. Казалось, она каждого знала по имени. Она, такая женственная, вписывалась в эту суровую обстановку гораздо органичнее, чем могла бы вписаться в атмосферу чайного салона.
— Сразу видно, вы любите свое дело, — заметил Вакаресса.
— Люблю!.. Да археология — моя страсть. Я бы сказала даже, она смысл моей жизни.
— Представляю, как нелегко утвердиться в чисто мужской профессии!
— О да! Годы ушли, чтобы добиться этого. Я всем пожертвовала — личной жизнью, семьей. Всем.
— Ваши родители противились?
— Иначе и быть не могло. Вы знаете, что у девушки нет выбора: либо она выходит замуж, либо ее предают анафеме. Я предпочла второе наказание первому.