Страница:
— Смотрите… Да вы только гляньте!
От представшей перед ними картины захватывало дух. Все стены были испещрены изображениями, сделанными преимущественно охрой и мелом. Сидящие на корточках фигурки, охотники, размахивающие острыми копьями, головы животных, шафранные солнца, бледные луны, таинственные знаки и — самое удивительное — между двумя фигурками отдельно изображенные красные руки.
— Руки вора и воровки! — завопил Сарраг. — Слова Баруэля: Когда вы прибудете туда, секите руку вору и воровке. Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И вот видите птицу с хохолком? Это удод! — И шейх продекламировал тоном, каким обычно испускают победный крик: — Пусть сопровождает вас удод!
Варгас подошел к тому месту, куда указывал араб, и поднес лампу поближе. Сперва он не заметил ничего особенного, потом, в игре света и тени, заприметил трещинку, частично прикрытую длинным листком, как от календаря, всунутым между руками с растопыренными пальцами.
— Хохолок… Секите руки вора и воровки… Отрубите листок, шейх! — приказал он. — Быстро! Точнее, уберите его!
Араб мгновенно подчинился.
Показался металлический предмет, чуть выступавший из камня. Не дожидаясь, пока Сарраг извлечет предмет целиком, Варгас провозгласил:
— Треугольник. Второй бронзовый треугольник…
Неужели действительно можно доплыть до Индии, двигаясь на запад, как утверждает этот человек, тогда как все космографы опровергают такую возможность? И вообще действительно ли он генуэзец? Согласно собранным сведениям, этот человек пишет только на кастильском своим… итальянским соотечественникам. Три приложенных к делу письма это подтверждают. Первое адресовано Николо Одериго, послу Генуи в Кастилии, второе — в банк Святого Георгия в Генуе. И еще одно, предназначенное падре Горисио, итальянскому монаху, доверенному лицу моряка. И все эти послания написаны на кастильском. Еще одна тревожная деталь: превращение Коломбо в Колона. Что заставило этого человека сменить имя? Колон — никоим образом не переиначенная на испанский лад фамилия Коломбо. Ну? Так почему же? Предположительный ответ имелся на девятой странице дела: фамилия моряка была Колон или Колом, прежде чем он стал Коломбо, и он попросту вернулся к ней, как только прибыл в Испанию. И что интересно — многие семьи каталонских евреев носили эту фамилию. В деле, помимо прочих, упомянуты Андре Колом, сожженный восемь лет назад как еретик; Томе Колом и его жена Леонора, их сын Хуан Колом и невестка Альдонца, которых разыскивает Инквизиция за то, что они похоронили невестку Томе по еврейскому ритуалу. Все эти люди — ренегаты.
Также наводит на мысль, что этот человек — уроженец Кастилии, тот факт — тоже согласно собранным сведениям, — что он как минимум дважды выказал себя противником Генуи. Первый раз — когда сражался за короля Рене в период, когда тот считался врагом Генуи; и второй, когда одиннадцатью годами позже, в битве при Сан-Винченте, беспощадно атаковал генуэзские корабли.
Этому может быть только одно объяснение: Коломбо — испанские евреи, обосновавшиеся в Генуе и оставшиеся, согласно традициям, верными языку своей родины.
Однако, если учесть комментарии приора Ла-Рабиды Хуана Переса, эта теория несостоятельна. Приор уверенно сообщил следователям, что у него полное впечатление, что «этот человек прибыл из другого королевства, другой страны, и говорит на иностранном языке». И этому соответствуют показания другого свидетеля, монаха-доминиканца Бартоломео Лас Касас, имевшего с генуэзцем продолжительную беседу. Доминиканец заявил: «Мне кажется, что его родной язык — не кастильский, потому что он плохо понимает смысл слов и устную речь». Ну? Так где же правда?
На самом деле Талаверу раздражали не столько дебаты насчет происхождения генуэзца, сколько его тщеславие и самонадеянность. И доказательство тому — постоянные ссылки на отрывок из «Медеи», мрачной трагедии Сенеки: «Venient annis saecula sens quibus oceanis vincula rerum laxet: et ingens pateat tellus: Tiphysque novos Detegat orbes: nec sit terries Ultima Thyle». Отрывок, который генуэзец позволял себе переводить следующим образом: «Настанут времена в течении времен, когда океан отпустит нити, связующие вещи вместе, и большая часть земли откроется, и новый мореход, как тот, что вел Ясона и звался Тифий, откроет новый мир. И тогда Тулей не будет более краем земли». Перевод, хоть и точный по форме, все же очень вольный по сути. Никаких сомнений, что Колон считает себя Тифием и принимает эту античную легенду на свой счет. Какое нахальство! Ладно, как бы то ни было, решать комиссии.
Раздался стук в дверь. Талавера убрал папку и разрешил посетителю войти. Диас быстро пересек комнату и, едва подойдя к столу священника, начал:
— Я получил подтверждение. Они действительно покинули Херес-де-лос-Кабальерос, но с тех пор, увы, мы так и не смогли отыскать их следы.
На лице Талаверы появилось разочарованное выражение.
— Как такое могло случиться?
— Они выехали из города на закате и направились в сторону Торремочи. В этот момент мы их и потеряли.
— Скверно. Очень скверно. Вы полностью уверены в компетентности ваших людей?
— Ручаюсь за них как за самого себя. К сожалению, произошел один непредвиденный инцидент.
— Вы имеете в виду арест раввина?
— И его неожиданное освобождение. Это застало моих людей врасплох. И еще — наша задача очень деликатная. Мы не только не должны попадаться на глаза тем, за кем следим, но также должны всячески избегать людей Торквемады, которые не упускают их из вида.
— Необходимо их разыскать, — отрезал священник. И твердо повторил: — Необходимо.
Диас кивнул, глаза его стали еще более ледяными, чем обычно.
— Я еще недели две буду в Саламанке, — сказал Талавера. — Сразу свяжитесь со мной, как только будет что-то новое. — И добавил: — Даже если я в этот момент буду заседать в комиссии. Могу я на вас положиться?
Диас ответил ровным тоном, но решительно:
— Они от нас не уйдут.
— Прекрасно… Можете идти.
Талавера вернулся к работе. Пока что нужно заняться делом этого генуэзца.
— Шейх Сарраг, не могли бы вы подбросить дров в костер? Я продрог.
Араб неохотно поднялся и кинул в огонь несколько веток. Пламя тут же вспыхнуло ярче, осветив четыре фигуры.
— Поразмыслив, я все же считаю, — сказал Варгас, глядя на два лежащих на земле бронзовых треугольника, — что нет другого вывода, кроме того, к которому мы пришли. Идея Баруэля проста: он хочет заставить нас собрать столько треугольников, сколько криптограмм нам предстоит расшифровать.
— И сколько же? Шесть или восемь? И это непонятное разделение на малые и главные Чертоги тоже представляет проблему. И вы еще заявляете, что Баруэль хочет заставить нас собрать эти треугольники. Зачем?
— По моему мнению, он опасался, что мы ограничимся решением последней загадки и пренебрежем остальными. Совершенно очевидно, что в данном случае у нас не было бы никакого повода носиться по разным уголкам страны. Мы бы прямиком направились в то место, где находится… — Так же, как тогда, на постоялом дворе, он оборвал фразу, но на сей раз не стал скрывать раздражения. — Нет, сеньора, вы положительно создаете нам проблему! Она развела руками:
— Мне очень жаль, но… Куда вы хотите, чтобы я пошла? — Она указала куда-то в ночь.
— Скажите-ка, фра Варгас, — вмешался Эзра, — а почему бы нам не рассказать ей правду? — И торопливо добавил: — Хотя бы частично.
— Что вы имеете в виду?
— Давайте расскажем сеньоре, что именно мы ищем.
— Эта поездка вас явно утомила, ребе Эзра! Вы потеряли голову.
— Никоим образом, мой друг. Это вы никак не поймете мою мысль.
— А я понял, — вставил Сарраг.
И, не дожидаясь одобрения Варгаса, сообщил Мануэле:
— Мы ищем Скрижаль.
— Скрижаль? — не смогла скрыть она удивления.
— Ну да, Скрижаль, сеньора. Правда, редкую. Очень редкую. Но всего лишь Скрижаль, только и всего. Вы мне верите, не так ли?
Самое смешное, она поверила. И не только потому, что Варгас как-то упомянул эту Скрижаль. Просто от араба веяло такой искренностью, которая никак не могла быть поддельной. Мануэла, едва заметно улыбаясь, поглядела на раввина:
— Сокровище, ребе Эзра? Самое удивительное, самое невероятное, самое мифическое из сокровищ. А я-то чуть было вам не поверила!
Еврей лишь пожал плечами и обратился к Варгасу:
— Ну, теперь все проще? Вам больше не нужно ловить себя за язык на каждой фразе. Да и нам тоже, если уж на то пошло. Ну а теперь, раз вопрос урегулирован, давайте вернемся к нашим треугольникам.
— Да, вы говорили, что Баруэль попрятал эти треугольники из опасения, что мы примемся за решение последней загадки, пропустив остальные, — сказал Сарраг.
— Именно.
— Можно спросить? — вмешалась Мануэла. — А почему бы вам действительно не ограничится расшифровкой последнего Чертога? Исходя из логики, не в нем ли содержится название искомого места?
Эзра устало рассмеялся.
— Потому что ничто не говорит о том, что, пропустив предыдущие, мы не упустим важные знаки, которые окажутся необходимыми в конце путешествия. С другой стороны, если Баруэль ведет нас от треугольника к треугольнику, то он наверняка преследует какую-то конкретную цель. Я не стал бы ручаться головой, но не удивлюсь, если окажется, что, не собрав все треугольники, мы не сможем добраться до Скрижали. Баруэль ничего не пускает на самотек. Мы неоднократно видели тому подтверждение. Каждая его рукопись, каждое указание — это необходимая часть мозаики. И отсутствие хотя бы одной из них может завести нас в тупик. — Он нервно потеребил бороду. — По неизвестной причине Баруэль хочет, чтобы мы прошли все этапы этого путешествия. Так что не стоит и мечтать отвертеться.
Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. В небе над головой мерцали звезды.
— Я тут подумала о гроте Мальтравьесо, — раздался снова голос Мануэлы. — И вынуждена признать, что не поняла смысла фразы: Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И удод. Почему Баруэль выбрал именно эту птицу, а не какую-то другую?
— А вы, однако, должны это знать, сеньора, — хмыкнул Сарраг. — Вы же сами нам и сказали, в тот самый день, когда мы с вами познакомились.
— Я? — нахмурилась молодая женщина. — Когда это? Когда назвала карты Таро?
Араб покачал головой.
— Четыре элемента?
— Нет, сеньора.
Она задумалась, машинально поглаживая родинку.
— Вы сказали: Суфизм — это философия, проповедующая аскетизм, созерцательное самоуглубление и утверждающая, что вера — в сердце человека. А также: Это реакция на роскошь и разнузданность, явившиеся следствием завоеваний… И…
— Их облачение — одеяние из белой шерсти.
— Вот видите, — развел руками шейх, — у вас есть ответ на слова «станут как шерсть». На самом деле здесь двойной смысл. Первый нам открыл ребе. Это из Торы: «Тогда придите, и рассудим, сказал Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как шерсть убелю».
— Исайя, глава первая, стих восемнадцатый, — уточнил укутавшийся в покрывало Эзра. — Баруэль произвольно смешал этот стих с айат из Корана. Как там бишь? — повернулся он к шейху.
— «Отсеките руку вору и воровке: и это будет платой за содеянное ими, и карой божьей». Но Баруэль не ограничился тем, что объединил эти две священные книги, он также увязал сюда восприятие Аллаха другими, в частности, суфиями. Отсюда взялась шерсть. Шерсть воплощала для них внутренний свет, sirr, основное таинство, а красный цвет символизировал кровь, то есть жизнь. Так что, как видите, тут представлена вся символика нашей миссии: прощение, кара, таинство и, возможно — в виде намека на суфиев, — способ соприкоснуться с божественным. И все это увязано с «Судным днем» А в доказательство вот: И в час тот рассеются люди, словно мотыльки, а горы рассыплются, как клочки шерсти.
— А удод?
— Соломон пересчитал птиц и сказал: «Почему не вижу я удода? Ужель его нет? Накажу я его карой ужасной или горло перережу, если не представит он достойного оправдания». Смысл этого отрывка в том, что рекомый удод играет роль посланца между Сулейманом, или Соломоном, если угодно, и царицей Савской. По экстраполяции удод воплощает посланца невидимого мира. В нашем случае этот невидимый мир — не что иное, как тьма, дремлющая внутри грота. Грота Мальтравьесо. Это намек, который мы, увы, не распознали. И если бы не фра Рафаэль с его другом тамплиером, то мы, скорее всего все еще пребывали бы в недоумении.
— Теперь вы понимаете, что было бы сущей глупостью с нашей стороны пытаться перескочить через этапы или обмануть Баруэля? — раздался голос раввина. — Его мозги уж слишком закрученные. Даже слова, которые на первый взгляд могут показаться несущественными или написанными ради красоты слога, оказываются наполнены скрытым смыслом. Уверен: приди нам нездоровая мысль сразу взяться за последний Чертог — будь таковое в принципе возможным, — мы бы дорого за это заплатили. — И мрачно добавил: — Быть может, даже нашими жизнями.
— Быть может, вы сочтете, что я нынче вечером злоупотребляю вашей галантностью, — сказала Мануэла, — но имеете ли вы хотя бы какое-нибудь представление о том, куда нам двигаться дальше?
Неожиданно ей ответил Варгас:
— Нет. Еще многое нужно прояснить. Единственное совершенно очевидное — и спешу заверить, никакого интереса для вас не представляющее, — это что нам нужен какой-то собор в центре какого-то города. Думаю, не стоит говорить вам, сколько в этой стране соборов.
— Понятно… — пробормотала Мануэла ставшим вдруг усталым голосом.
Довольно любопытное это ощущение вечного начинания заново.
ГЛАВА 19
От костра осталась лишь кучка пепла, и луна заливала серебристым светом склоны сьерры. Завернувшись в толстое шерстяное покрывало, Мануэла, пройдя немного, примостилась на кучку песка. Она проснулась уже больше часа назад и так и не смогла снова заснуть. И тогда попыталась привести в порядок мысли.
Значит, они ищут некую скрижаль. Табличку, спрятанную где-то на Полуострове. Три человека, у которых нет ничего общего, кроме обширных знаний.
И где же заговор, в существование которого верит Торквемада? Скрижаль, какой бы ценной она ни была, разве может дестабилизировать государство или Церковь? Мануэла начала сильно в этом сомневаться. И почему этот марран, Абен Баруэль, потратил столько сил, чтобы состряпать сложнейшие криптограммы, где Коран перемешан с Новым Заветом, а Новый Завет с Ветхим? Может, это просто игра ученого ума? Вряд ли.
Она вздохнула. И ради чего он так старался? Только один человек знал ответы на вопросы, которые ее интересовали. И этот человек 28 апреля умер на костре в Толедо.
Она собиралась уже вернуться в лагерь, когда за ее спиной раздался голос Варгаса:
— Не спится?
Мануэла удивленно обернулась. Интересно, давно он здесь?
— Я не хотел вас пугать, — извинился францисканец. Хоть и было еще темно, она догадалась, что он опустил глаза.
— Вы тоже не спите. Думаю, это из-за загадок.
— Помимо всего прочего.
— Надо признать, задачка не из простых.
— Всякая сложность относительна, поскольку зависит от мотиваций, которые нами движут.
Мануэле пришлось приложить усилие, чтобы вертевшийся у нее на языке вопрос прозвучал естественно.
— А вы? Что движет вами? Вы были другом Баруэля?
— Если исходить из силы чувства, а не из его продолжительности, то да, я был другом Баруэля.
Ответ не очень понятный. Но, должно быть, у Варгаса имелись на то причины.
— Какой парадокс! — заключила она. — Вы, францисканский монах, в компании иудея и мусульманина.
— И это вас удивляет.
— Можно честно? Ответ — да. — И поспешно уточнила: — Я не считаю, что ваше сотрудничество само по себе заслуживает порицания. Просто это как-то нелепо.
Он немного подумал, потом указал на звезды.
— Смотрите, им нет числа. Они горят на одном и том же небе, и при этом ни одна не похожа на другую, и каждая — центр своего собственного мира. Вот и у людей так же. Мой ответ вас устраивает? — И тут же задал другой вопрос, более серьезный: — Сеньора, кто вы? Я имею в виду, кто вы на самом деле?
И тон его вовсе не был оживленным. Чувствовалось, что ему хочется окончательно избавиться от сомнений, чтобы легче дышалось, чтобы положить конец существующей между ними напряженности.
Мануэла выдавила из себя улыбку.
— Скажем, я одна из этих звезд, фра Варгас. — И добавила, словно ставя точку: — Мой ответ вас устраивает?
Францисканец собрался ответить, но она продолжила:
— Пойду попробую уснуть. Дорога завтра обещает быть долгой. Спокойной ночи.
Он промолчал.
Мануэла шагнула, и нога у нее подвернулась. Она потеряла равновесие, и ей оставалось только повиснуть на руке францисканца. Ее тело невольно прижалось к нему. Реакция монаха была поразительной: он резко оттолкнул Мануэлу и отшатнулся.
— Ну и странный у вас способ помогать людям, фра Варгас!
— Я… Мне очень неловко… — промямлил он.
— Знаете, я ведь не нарочно споткнулась, — сочла нужным сообщить ему Мануэла. И зашагала к лагерю.
Позже, в тот самый миг, когда ее веки, ставшие тяжелыми от напряжения и бессонницы, закрылись, она вдруг отчетливо ощутила, что тело Варгаса все еще прижато к ее телу…
Наступило утро, и уже ощущалось, что день будет очень жарким.
Эзра проснулся последним. Бледный, с помятым лицом и синими мешками под глазами. Он нетвердым шагом добрел до своих компаньонов, сидевших вокруг погасшего костра. Сарраг с Варгасом, поглощенные расшифровкой очередного Чертога, едва ли расслышали его приветствие. Только сидевшая в сторонке Мануэла встревожилась, увидев усталое лицо раввина.
— Вы хорошо себя чувствуете?
Старик пробормотал что-то маловразумительное и поинтересовался, плюхнувшись между монахом и шейхом:
— Ну и как далеко вы дошли?
— По-моему, мы неплохо продвинулись, — сообщил Варгас. Он протянул раввину листок. — Гляньте сами.
Перед заспанными глазами Эзры предстал Чертог, восстановленный ими накануне.
Неподалеку от
здание не есть пентаграмма, хотя и является союзом неравных. Стены его содержат девственную или оплодотворенную материю, и его величественная тень падает на Фисон, Гихон, Тигр и Евфрат. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано.
Пусть вас вдохновляет ее гений.
Монах указал на заметки внизу листка:
— Как видите, на сей раз перед нами один из так называемых главных Чертогов, и число, определяющее «Имя», Изменилось. Теперь это пять. И к тому же буква З древнееврейского алфавита написана зеркально. Вы согласны, ребе?
— Безусловно, — подтвердил Эзра. Он нарисовал пальцем на песке. — Эта как если бы я написал букву «В» вот так:
Вы бы сразу это заметили, если не слепые. Поэтому-то я вчера вам и сказал, что, сознательно допустив эту ошибку, Баруэль хотел привлечь наше внимание к одному противопоставлению.
произносится как «Виф» и означает «дом». Вифлеем переводится как «дом жизни». На арабский тоже, кстати говоря. Сарраг подтвердил.
— А «виф», или дом, это термин, который в общепринятом смысле означает жилище, место обитания. Но есть и другое значение: дом Всевышнего, то есть церковь, мечеть или синагога. Так какой выбрать? Второй, безусловно. Что позволяет прийти к такому выводу? Термин, который есть в этой фразе. Слово «шехинах». — Он процитировал: — Это в
(или доме) могла бы находиться шехинах, не предай ее люди.
Шехинах — это «присутствие Вечного в мире». В талмудической литературе это слово обозначает Господа, когда он является в каком-то месте. В доме.
— Эзра сделал ударение на последнем слове.
Варгас, кивнув, подхватил:
— Мы пришли к выводу, что этот «дом» — не что иное, как какая-то церковь.
— Но почему вы отбрасываете другие молельные места? — удивилась Мануэла. — Я имею в виду мечети и синагоги?
Варгас собрался ответить, но шейх его опередил:
— Нет, сеньора. Не в этом случае. Если мы примем во внимание слова не предай ее люди, то становится совершенно очевидным, что это не может быть мечетью. Если бы текст составил кто-то другой, а не Абен Баруэль, то еще можно было сомневаться. А так это невозможно. Баруэль говорит о предательстве. Измене Богу, естественно. А кто, с точки зрения еврея, мог совершить подобное, кроме служителей Инквизиции? То есть нынешние хозяева Церкви.
— По-моему, вы путаете предателей с врагами, — возразила Мануэла. — Баруэль ведь ясно пишет: не предай ее люди.
— Я могу согласиться с вами, что Церковь — враг ренегатов, но кого предала она?
Ответил ей Эзра:
— Да всего лишь Всевышнего, сеньора. Каким бы именем мы его ни называли, разве учил он убийству и жестокости? Соответственно, нарушать Его учение не означает ли предать Его?
Мануэла была вынуждена признать логичность этого довода.
— Только что Эзра упомянул о противопоставлении, — продолжил Сарраг. — Баруэль сознательно перевернул букву «виф». И таким образом уточняет для нас, что этот дом противостоит синагоге. Поскольку мечеть мы исключили — и я вам позже объясню почему, — то, что еще может противостоять синагоге, кроме церкви?
— Если память мне не изменяет, — поспешно сказала Мануэла Варгасу, — вчера вы говорили, что в городе, который нужно найти, есть собор. Почему собор, а не церковь?
На какое-то мгновение ей показалось, что Варгас ответит обычной резкостью, но вопреки ее ожиданиям он заговорил довольно любезно.
— Моя уверенность в том, что речь идет о соборе, основывается на продолжении текста. Смотрите. — Он повернул листок к ней. — Прочтите вот это пассаж: Мне поведали размеры: 30 локтей в длину, 10 в ширину, 12 с половиной в высоту. Но также добавили, что она может иметь и 30 локтей в высоту, 20 в ширину. Тут череда цифр, которые на первый взгляд ничего особенного не представляют. Однако в них есть смысл. Его нам подсказал наш друг Эзра. Числа тридцать, десять и двенадцать с половиной тоже подчеркивают идею противопоставления. Не ту же самую, которая противопоставляет церковь синагоге. А другую, еще более хитроумную. Достаточно умножить эти цифры на два, чтобы получить размеры некоего здания.
— Какого?
Мануэла задала вопрос с поспешностью увлеченного игрой ребенка. На самом деле так оно и было. С тех пор, как они начали расшифровывать новый Чертог, она полностью отдалась этим полетам мысли. Более того — и это было совершенно неожиданным, — трое мужчин вроде бы считали ее участие вполне естественным.
— Храма Соломона, — ответил Варгас.
— Что?!
Голос Эзры перекрыл восклицание молодой женщины.
— «Храм, который построил царь Соломон Господу, длиною был в шестьдесят локтей, шириною в двадцать и вышиною в двадцать пять локтей». Шестьдесят, двадцать и двадцать пять. То есть помноженные на два цифры, указанные Баруэлем.
— Поэтому-то мы и убеждены, что искомый дом — не церковь, а собор. Поскольку только собор может сравниться с таким великим местом.
Мануэла, переварив обрушившийся на нее поток информации, воскликнула:
— Вы забыли вот что: Но также добавили, что она может иметь и 30 локтей в высоту, 20 в ширину. Тут уже другие цифры. Они чему соответствуют?
Пришел черед заговорить Саррагу:
— Вы давеча казались озадаченной, когда я объясни, вам, что составленное Баруэлем противопоставление не может быть применено к мечети. Эти цифры — тому доказательство: 30 локтей в высоту, 20 в ширину.
— Я не понимаю.
— Знаете, что такое Кааба? Она покачала головой.
— Кааба в исламе — все равно что Храм Соломона иудаизме или Гроб Господень в христианстве. Это кубическое сооружение, установленное в центре священной мечети в Мекке. Ее происхождение теряется во тьме веков. В восточный угол Каабы вмурован Черный Камень. Размеры Каабы… — В бороде араба мелькнула лукавая улыбка. — Может, угадаете?
— Это…
— Пятнадцать локтей в высоту и десять в ширину. На сей раз цифры, указанные Баруэлем, нужно не умножить, а разделить пополам, чтобы получить искомый результат. Потому-то я и сказал вам, что это не может быть мечетью, поскольку мечеть в данном тексте возведена в тот же ранг, что и Храм Соломона.
От представшей перед ними картины захватывало дух. Все стены были испещрены изображениями, сделанными преимущественно охрой и мелом. Сидящие на корточках фигурки, охотники, размахивающие острыми копьями, головы животных, шафранные солнца, бледные луны, таинственные знаки и — самое удивительное — между двумя фигурками отдельно изображенные красные руки.
— Руки вора и воровки! — завопил Сарраг. — Слова Баруэля: Когда вы прибудете туда, секите руку вору и воровке. Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И вот видите птицу с хохолком? Это удод! — И шейх продекламировал тоном, каким обычно испускают победный крик: — Пусть сопровождает вас удод!
Варгас подошел к тому месту, куда указывал араб, и поднес лампу поближе. Сперва он не заметил ничего особенного, потом, в игре света и тени, заприметил трещинку, частично прикрытую длинным листком, как от календаря, всунутым между руками с растопыренными пальцами.
— Хохолок… Секите руки вора и воровки… Отрубите листок, шейх! — приказал он. — Быстро! Точнее, уберите его!
Араб мгновенно подчинился.
Показался металлический предмет, чуть выступавший из камня. Не дожидаясь, пока Сарраг извлечет предмет целиком, Варгас провозгласил:
— Треугольник. Второй бронзовый треугольник…
Саламанка
Эрнандо де Талавера закрыл папку и задумчиво посмотрел на название: «О проекте морских путей. Дело Кристобаля Колона». Комиссия, которую королева поручила ему возглавлять, чтобы принять решение по делу этого генуэзского моряка, была сущей головной болью.Неужели действительно можно доплыть до Индии, двигаясь на запад, как утверждает этот человек, тогда как все космографы опровергают такую возможность? И вообще действительно ли он генуэзец? Согласно собранным сведениям, этот человек пишет только на кастильском своим… итальянским соотечественникам. Три приложенных к делу письма это подтверждают. Первое адресовано Николо Одериго, послу Генуи в Кастилии, второе — в банк Святого Георгия в Генуе. И еще одно, предназначенное падре Горисио, итальянскому монаху, доверенному лицу моряка. И все эти послания написаны на кастильском. Еще одна тревожная деталь: превращение Коломбо в Колона. Что заставило этого человека сменить имя? Колон — никоим образом не переиначенная на испанский лад фамилия Коломбо. Ну? Так почему же? Предположительный ответ имелся на девятой странице дела: фамилия моряка была Колон или Колом, прежде чем он стал Коломбо, и он попросту вернулся к ней, как только прибыл в Испанию. И что интересно — многие семьи каталонских евреев носили эту фамилию. В деле, помимо прочих, упомянуты Андре Колом, сожженный восемь лет назад как еретик; Томе Колом и его жена Леонора, их сын Хуан Колом и невестка Альдонца, которых разыскивает Инквизиция за то, что они похоронили невестку Томе по еврейскому ритуалу. Все эти люди — ренегаты.
Также наводит на мысль, что этот человек — уроженец Кастилии, тот факт — тоже согласно собранным сведениям, — что он как минимум дважды выказал себя противником Генуи. Первый раз — когда сражался за короля Рене в период, когда тот считался врагом Генуи; и второй, когда одиннадцатью годами позже, в битве при Сан-Винченте, беспощадно атаковал генуэзские корабли.
Этому может быть только одно объяснение: Коломбо — испанские евреи, обосновавшиеся в Генуе и оставшиеся, согласно традициям, верными языку своей родины.
Однако, если учесть комментарии приора Ла-Рабиды Хуана Переса, эта теория несостоятельна. Приор уверенно сообщил следователям, что у него полное впечатление, что «этот человек прибыл из другого королевства, другой страны, и говорит на иностранном языке». И этому соответствуют показания другого свидетеля, монаха-доминиканца Бартоломео Лас Касас, имевшего с генуэзцем продолжительную беседу. Доминиканец заявил: «Мне кажется, что его родной язык — не кастильский, потому что он плохо понимает смысл слов и устную речь». Ну? Так где же правда?
На самом деле Талаверу раздражали не столько дебаты насчет происхождения генуэзца, сколько его тщеславие и самонадеянность. И доказательство тому — постоянные ссылки на отрывок из «Медеи», мрачной трагедии Сенеки: «Venient annis saecula sens quibus oceanis vincula rerum laxet: et ingens pateat tellus: Tiphysque novos Detegat orbes: nec sit terries Ultima Thyle». Отрывок, который генуэзец позволял себе переводить следующим образом: «Настанут времена в течении времен, когда океан отпустит нити, связующие вещи вместе, и большая часть земли откроется, и новый мореход, как тот, что вел Ясона и звался Тифий, откроет новый мир. И тогда Тулей не будет более краем земли». Перевод, хоть и точный по форме, все же очень вольный по сути. Никаких сомнений, что Колон считает себя Тифием и принимает эту античную легенду на свой счет. Какое нахальство! Ладно, как бы то ни было, решать комиссии.
Раздался стук в дверь. Талавера убрал папку и разрешил посетителю войти. Диас быстро пересек комнату и, едва подойдя к столу священника, начал:
— Я получил подтверждение. Они действительно покинули Херес-де-лос-Кабальерос, но с тех пор, увы, мы так и не смогли отыскать их следы.
На лице Талаверы появилось разочарованное выражение.
— Как такое могло случиться?
— Они выехали из города на закате и направились в сторону Торремочи. В этот момент мы их и потеряли.
— Скверно. Очень скверно. Вы полностью уверены в компетентности ваших людей?
— Ручаюсь за них как за самого себя. К сожалению, произошел один непредвиденный инцидент.
— Вы имеете в виду арест раввина?
— И его неожиданное освобождение. Это застало моих людей врасплох. И еще — наша задача очень деликатная. Мы не только не должны попадаться на глаза тем, за кем следим, но также должны всячески избегать людей Торквемады, которые не упускают их из вида.
— Необходимо их разыскать, — отрезал священник. И твердо повторил: — Необходимо.
Диас кивнул, глаза его стали еще более ледяными, чем обычно.
— Я еще недели две буду в Саламанке, — сказал Талавера. — Сразу свяжитесь со мной, как только будет что-то новое. — И добавил: — Даже если я в этот момент буду заседать в комиссии. Могу я на вас положиться?
Диас ответил ровным тоном, но решительно:
— Они от нас не уйдут.
— Прекрасно… Можете идти.
Талавера вернулся к работе. Пока что нужно заняться делом этого генуэзца.
Окрестности Касереса
Эзра подавил дрожь и поплотней укутался в покрывало.— Шейх Сарраг, не могли бы вы подбросить дров в костер? Я продрог.
Араб неохотно поднялся и кинул в огонь несколько веток. Пламя тут же вспыхнуло ярче, осветив четыре фигуры.
— Поразмыслив, я все же считаю, — сказал Варгас, глядя на два лежащих на земле бронзовых треугольника, — что нет другого вывода, кроме того, к которому мы пришли. Идея Баруэля проста: он хочет заставить нас собрать столько треугольников, сколько криптограмм нам предстоит расшифровать.
— И сколько же? Шесть или восемь? И это непонятное разделение на малые и главные Чертоги тоже представляет проблему. И вы еще заявляете, что Баруэль хочет заставить нас собрать эти треугольники. Зачем?
— По моему мнению, он опасался, что мы ограничимся решением последней загадки и пренебрежем остальными. Совершенно очевидно, что в данном случае у нас не было бы никакого повода носиться по разным уголкам страны. Мы бы прямиком направились в то место, где находится… — Так же, как тогда, на постоялом дворе, он оборвал фразу, но на сей раз не стал скрывать раздражения. — Нет, сеньора, вы положительно создаете нам проблему! Она развела руками:
— Мне очень жаль, но… Куда вы хотите, чтобы я пошла? — Она указала куда-то в ночь.
— Скажите-ка, фра Варгас, — вмешался Эзра, — а почему бы нам не рассказать ей правду? — И торопливо добавил: — Хотя бы частично.
— Что вы имеете в виду?
— Давайте расскажем сеньоре, что именно мы ищем.
— Эта поездка вас явно утомила, ребе Эзра! Вы потеряли голову.
— Никоим образом, мой друг. Это вы никак не поймете мою мысль.
— А я понял, — вставил Сарраг.
И, не дожидаясь одобрения Варгаса, сообщил Мануэле:
— Мы ищем Скрижаль.
— Скрижаль? — не смогла скрыть она удивления.
— Ну да, Скрижаль, сеньора. Правда, редкую. Очень редкую. Но всего лишь Скрижаль, только и всего. Вы мне верите, не так ли?
Самое смешное, она поверила. И не только потому, что Варгас как-то упомянул эту Скрижаль. Просто от араба веяло такой искренностью, которая никак не могла быть поддельной. Мануэла, едва заметно улыбаясь, поглядела на раввина:
— Сокровище, ребе Эзра? Самое удивительное, самое невероятное, самое мифическое из сокровищ. А я-то чуть было вам не поверила!
Еврей лишь пожал плечами и обратился к Варгасу:
— Ну, теперь все проще? Вам больше не нужно ловить себя за язык на каждой фразе. Да и нам тоже, если уж на то пошло. Ну а теперь, раз вопрос урегулирован, давайте вернемся к нашим треугольникам.
— Да, вы говорили, что Баруэль попрятал эти треугольники из опасения, что мы примемся за решение последней загадки, пропустив остальные, — сказал Сарраг.
— Именно.
— Можно спросить? — вмешалась Мануэла. — А почему бы вам действительно не ограничится расшифровкой последнего Чертога? Исходя из логики, не в нем ли содержится название искомого места?
Эзра устало рассмеялся.
— Потому что ничто не говорит о том, что, пропустив предыдущие, мы не упустим важные знаки, которые окажутся необходимыми в конце путешествия. С другой стороны, если Баруэль ведет нас от треугольника к треугольнику, то он наверняка преследует какую-то конкретную цель. Я не стал бы ручаться головой, но не удивлюсь, если окажется, что, не собрав все треугольники, мы не сможем добраться до Скрижали. Баруэль ничего не пускает на самотек. Мы неоднократно видели тому подтверждение. Каждая его рукопись, каждое указание — это необходимая часть мозаики. И отсутствие хотя бы одной из них может завести нас в тупик. — Он нервно потеребил бороду. — По неизвестной причине Баруэль хочет, чтобы мы прошли все этапы этого путешествия. Так что не стоит и мечтать отвертеться.
Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. В небе над головой мерцали звезды.
— Я тут подумала о гроте Мальтравьесо, — раздался снова голос Мануэлы. — И вынуждена признать, что не поняла смысла фразы: Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И удод. Почему Баруэль выбрал именно эту птицу, а не какую-то другую?
— А вы, однако, должны это знать, сеньора, — хмыкнул Сарраг. — Вы же сами нам и сказали, в тот самый день, когда мы с вами познакомились.
— Я? — нахмурилась молодая женщина. — Когда это? Когда назвала карты Таро?
Араб покачал головой.
— Четыре элемента?
— Нет, сеньора.
Она задумалась, машинально поглаживая родинку.
— Вы сказали: Суфизм — это философия, проповедующая аскетизм, созерцательное самоуглубление и утверждающая, что вера — в сердце человека. А также: Это реакция на роскошь и разнузданность, явившиеся следствием завоеваний… И…
— Их облачение — одеяние из белой шерсти.
— Вот видите, — развел руками шейх, — у вас есть ответ на слова «станут как шерсть». На самом деле здесь двойной смысл. Первый нам открыл ребе. Это из Торы: «Тогда придите, и рассудим, сказал Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как шерсть убелю».
— Исайя, глава первая, стих восемнадцатый, — уточнил укутавшийся в покрывало Эзра. — Баруэль произвольно смешал этот стих с айат из Корана. Как там бишь? — повернулся он к шейху.
— «Отсеките руку вору и воровке: и это будет платой за содеянное ими, и карой божьей». Но Баруэль не ограничился тем, что объединил эти две священные книги, он также увязал сюда восприятие Аллаха другими, в частности, суфиями. Отсюда взялась шерсть. Шерсть воплощала для них внутренний свет, sirr, основное таинство, а красный цвет символизировал кровь, то есть жизнь. Так что, как видите, тут представлена вся символика нашей миссии: прощение, кара, таинство и, возможно — в виде намека на суфиев, — способ соприкоснуться с божественным. И все это увязано с «Судным днем» А в доказательство вот: И в час тот рассеются люди, словно мотыльки, а горы рассыплются, как клочки шерсти.
— А удод?
— Соломон пересчитал птиц и сказал: «Почему не вижу я удода? Ужель его нет? Накажу я его карой ужасной или горло перережу, если не представит он достойного оправдания». Смысл этого отрывка в том, что рекомый удод играет роль посланца между Сулейманом, или Соломоном, если угодно, и царицей Савской. По экстраполяции удод воплощает посланца невидимого мира. В нашем случае этот невидимый мир — не что иное, как тьма, дремлющая внутри грота. Грота Мальтравьесо. Это намек, который мы, увы, не распознали. И если бы не фра Рафаэль с его другом тамплиером, то мы, скорее всего все еще пребывали бы в недоумении.
— Теперь вы понимаете, что было бы сущей глупостью с нашей стороны пытаться перескочить через этапы или обмануть Баруэля? — раздался голос раввина. — Его мозги уж слишком закрученные. Даже слова, которые на первый взгляд могут показаться несущественными или написанными ради красоты слога, оказываются наполнены скрытым смыслом. Уверен: приди нам нездоровая мысль сразу взяться за последний Чертог — будь таковое в принципе возможным, — мы бы дорого за это заплатили. — И мрачно добавил: — Быть может, даже нашими жизнями.
— Быть может, вы сочтете, что я нынче вечером злоупотребляю вашей галантностью, — сказала Мануэла, — но имеете ли вы хотя бы какое-нибудь представление о том, куда нам двигаться дальше?
Неожиданно ей ответил Варгас:
— Нет. Еще многое нужно прояснить. Единственное совершенно очевидное — и спешу заверить, никакого интереса для вас не представляющее, — это что нам нужен какой-то собор в центре какого-то города. Думаю, не стоит говорить вам, сколько в этой стране соборов.
— Понятно… — пробормотала Мануэла ставшим вдруг усталым голосом.
Довольно любопытное это ощущение вечного начинания заново.
ГЛАВА 19
Этот камень находится под тобой, словно чтобы подчиниться тебе.
Он над тобой, словно чтобы править тобой.
Следовательно, он обладает тобой. Рядом с тобой он ровня тебе.
Rosinus ad Sarratantum, In: Art. Aurif. I. P. 310
От костра осталась лишь кучка пепла, и луна заливала серебристым светом склоны сьерры. Завернувшись в толстое шерстяное покрывало, Мануэла, пройдя немного, примостилась на кучку песка. Она проснулась уже больше часа назад и так и не смогла снова заснуть. И тогда попыталась привести в порядок мысли.
Значит, они ищут некую скрижаль. Табличку, спрятанную где-то на Полуострове. Три человека, у которых нет ничего общего, кроме обширных знаний.
И где же заговор, в существование которого верит Торквемада? Скрижаль, какой бы ценной она ни была, разве может дестабилизировать государство или Церковь? Мануэла начала сильно в этом сомневаться. И почему этот марран, Абен Баруэль, потратил столько сил, чтобы состряпать сложнейшие криптограммы, где Коран перемешан с Новым Заветом, а Новый Завет с Ветхим? Может, это просто игра ученого ума? Вряд ли.
Она вздохнула. И ради чего он так старался? Только один человек знал ответы на вопросы, которые ее интересовали. И этот человек 28 апреля умер на костре в Толедо.
Она собиралась уже вернуться в лагерь, когда за ее спиной раздался голос Варгаса:
— Не спится?
Мануэла удивленно обернулась. Интересно, давно он здесь?
— Я не хотел вас пугать, — извинился францисканец. Хоть и было еще темно, она догадалась, что он опустил глаза.
— Вы тоже не спите. Думаю, это из-за загадок.
— Помимо всего прочего.
— Надо признать, задачка не из простых.
— Всякая сложность относительна, поскольку зависит от мотиваций, которые нами движут.
Мануэле пришлось приложить усилие, чтобы вертевшийся у нее на языке вопрос прозвучал естественно.
— А вы? Что движет вами? Вы были другом Баруэля?
— Если исходить из силы чувства, а не из его продолжительности, то да, я был другом Баруэля.
Ответ не очень понятный. Но, должно быть, у Варгаса имелись на то причины.
— Какой парадокс! — заключила она. — Вы, францисканский монах, в компании иудея и мусульманина.
— И это вас удивляет.
— Можно честно? Ответ — да. — И поспешно уточнила: — Я не считаю, что ваше сотрудничество само по себе заслуживает порицания. Просто это как-то нелепо.
Он немного подумал, потом указал на звезды.
— Смотрите, им нет числа. Они горят на одном и том же небе, и при этом ни одна не похожа на другую, и каждая — центр своего собственного мира. Вот и у людей так же. Мой ответ вас устраивает? — И тут же задал другой вопрос, более серьезный: — Сеньора, кто вы? Я имею в виду, кто вы на самом деле?
И тон его вовсе не был оживленным. Чувствовалось, что ему хочется окончательно избавиться от сомнений, чтобы легче дышалось, чтобы положить конец существующей между ними напряженности.
Мануэла выдавила из себя улыбку.
— Скажем, я одна из этих звезд, фра Варгас. — И добавила, словно ставя точку: — Мой ответ вас устраивает?
Францисканец собрался ответить, но она продолжила:
— Пойду попробую уснуть. Дорога завтра обещает быть долгой. Спокойной ночи.
Он промолчал.
Мануэла шагнула, и нога у нее подвернулась. Она потеряла равновесие, и ей оставалось только повиснуть на руке францисканца. Ее тело невольно прижалось к нему. Реакция монаха была поразительной: он резко оттолкнул Мануэлу и отшатнулся.
— Ну и странный у вас способ помогать людям, фра Варгас!
— Я… Мне очень неловко… — промямлил он.
— Знаете, я ведь не нарочно споткнулась, — сочла нужным сообщить ему Мануэла. И зашагала к лагерю.
Позже, в тот самый миг, когда ее веки, ставшие тяжелыми от напряжения и бессонницы, закрылись, она вдруг отчетливо ощутила, что тело Варгаса все еще прижато к ее телу…
Наступило утро, и уже ощущалось, что день будет очень жарким.
Эзра проснулся последним. Бледный, с помятым лицом и синими мешками под глазами. Он нетвердым шагом добрел до своих компаньонов, сидевших вокруг погасшего костра. Сарраг с Варгасом, поглощенные расшифровкой очередного Чертога, едва ли расслышали его приветствие. Только сидевшая в сторонке Мануэла встревожилась, увидев усталое лицо раввина.
— Вы хорошо себя чувствуете?
Старик пробормотал что-то маловразумительное и поинтересовался, плюхнувшись между монахом и шейхом:
— Ну и как далеко вы дошли?
— По-моему, мы неплохо продвинулись, — сообщил Варгас. Он протянул раввину листок. — Гляньте сами.
Перед заспанными глазами Эзры предстал Чертог, восстановленный ими накануне.
Неподалеку от
здание не есть пентаграмма, хотя и является союзом неравных. Стены его содержат девственную или оплодотворенную материю, и его величественная тень падает на Фисон, Гихон, Тигр и Евфрат. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано.
Пусть вас вдохновляет ее гений.
Монах указал на заметки внизу листка:
— Как видите, на сей раз перед нами один из так называемых главных Чертогов, и число, определяющее «Имя», Изменилось. Теперь это пять. И к тому же буква З древнееврейского алфавита написана зеркально. Вы согласны, ребе?
— Безусловно, — подтвердил Эзра. Он нарисовал пальцем на песке. — Эта как если бы я написал букву «В» вот так:
— А «виф», или дом, это термин, который в общепринятом смысле означает жилище, место обитания. Но есть и другое значение: дом Всевышнего, то есть церковь, мечеть или синагога. Так какой выбрать? Второй, безусловно. Что позволяет прийти к такому выводу? Термин, который есть в этой фразе. Слово «шехинах». — Он процитировал: — Это в
Шехинах — это «присутствие Вечного в мире». В талмудической литературе это слово обозначает Господа, когда он является в каком-то месте. В доме.
— Эзра сделал ударение на последнем слове.
Варгас, кивнув, подхватил:
— Мы пришли к выводу, что этот «дом» — не что иное, как какая-то церковь.
— Но почему вы отбрасываете другие молельные места? — удивилась Мануэла. — Я имею в виду мечети и синагоги?
Варгас собрался ответить, но шейх его опередил:
— Нет, сеньора. Не в этом случае. Если мы примем во внимание слова не предай ее люди, то становится совершенно очевидным, что это не может быть мечетью. Если бы текст составил кто-то другой, а не Абен Баруэль, то еще можно было сомневаться. А так это невозможно. Баруэль говорит о предательстве. Измене Богу, естественно. А кто, с точки зрения еврея, мог совершить подобное, кроме служителей Инквизиции? То есть нынешние хозяева Церкви.
— По-моему, вы путаете предателей с врагами, — возразила Мануэла. — Баруэль ведь ясно пишет: не предай ее люди.
— Я могу согласиться с вами, что Церковь — враг ренегатов, но кого предала она?
Ответил ей Эзра:
— Да всего лишь Всевышнего, сеньора. Каким бы именем мы его ни называли, разве учил он убийству и жестокости? Соответственно, нарушать Его учение не означает ли предать Его?
Мануэла была вынуждена признать логичность этого довода.
— Только что Эзра упомянул о противопоставлении, — продолжил Сарраг. — Баруэль сознательно перевернул букву «виф». И таким образом уточняет для нас, что этот дом противостоит синагоге. Поскольку мечеть мы исключили — и я вам позже объясню почему, — то, что еще может противостоять синагоге, кроме церкви?
— Если память мне не изменяет, — поспешно сказала Мануэла Варгасу, — вчера вы говорили, что в городе, который нужно найти, есть собор. Почему собор, а не церковь?
На какое-то мгновение ей показалось, что Варгас ответит обычной резкостью, но вопреки ее ожиданиям он заговорил довольно любезно.
— Моя уверенность в том, что речь идет о соборе, основывается на продолжении текста. Смотрите. — Он повернул листок к ней. — Прочтите вот это пассаж: Мне поведали размеры: 30 локтей в длину, 10 в ширину, 12 с половиной в высоту. Но также добавили, что она может иметь и 30 локтей в высоту, 20 в ширину. Тут череда цифр, которые на первый взгляд ничего особенного не представляют. Однако в них есть смысл. Его нам подсказал наш друг Эзра. Числа тридцать, десять и двенадцать с половиной тоже подчеркивают идею противопоставления. Не ту же самую, которая противопоставляет церковь синагоге. А другую, еще более хитроумную. Достаточно умножить эти цифры на два, чтобы получить размеры некоего здания.
— Какого?
Мануэла задала вопрос с поспешностью увлеченного игрой ребенка. На самом деле так оно и было. С тех пор, как они начали расшифровывать новый Чертог, она полностью отдалась этим полетам мысли. Более того — и это было совершенно неожиданным, — трое мужчин вроде бы считали ее участие вполне естественным.
— Храма Соломона, — ответил Варгас.
— Что?!
Голос Эзры перекрыл восклицание молодой женщины.
— «Храм, который построил царь Соломон Господу, длиною был в шестьдесят локтей, шириною в двадцать и вышиною в двадцать пять локтей». Шестьдесят, двадцать и двадцать пять. То есть помноженные на два цифры, указанные Баруэлем.
— Поэтому-то мы и убеждены, что искомый дом — не церковь, а собор. Поскольку только собор может сравниться с таким великим местом.
Мануэла, переварив обрушившийся на нее поток информации, воскликнула:
— Вы забыли вот что: Но также добавили, что она может иметь и 30 локтей в высоту, 20 в ширину. Тут уже другие цифры. Они чему соответствуют?
Пришел черед заговорить Саррагу:
— Вы давеча казались озадаченной, когда я объясни, вам, что составленное Баруэлем противопоставление не может быть применено к мечети. Эти цифры — тому доказательство: 30 локтей в высоту, 20 в ширину.
— Я не понимаю.
— Знаете, что такое Кааба? Она покачала головой.
— Кааба в исламе — все равно что Храм Соломона иудаизме или Гроб Господень в христианстве. Это кубическое сооружение, установленное в центре священной мечети в Мекке. Ее происхождение теряется во тьме веков. В восточный угол Каабы вмурован Черный Камень. Размеры Каабы… — В бороде араба мелькнула лукавая улыбка. — Может, угадаете?
— Это…
— Пятнадцать локтей в высоту и десять в ширину. На сей раз цифры, указанные Баруэлем, нужно не умножить, а разделить пополам, чтобы получить искомый результат. Потому-то я и сказал вам, что это не может быть мечетью, поскольку мечеть в данном тексте возведена в тот же ранг, что и Храм Соломона.