Страница:
— И впрямь интересно, — признал Варгас, — но…
— Подождите! Бог — это число чисел. Вот девиз Пифагора! И его догма. Он считал математику основой всего, законом мироздания. Он даже разработал «арифметическую теологию», науку о мистических свойствах цифр. Пентаграмма и цифры. У Баруэля тоже во главе угла стоят цифры, вы не можете этого отрицать. В основе каждой его загадки лежат пифагорейские механизмы. Так что нужно лишь пересмотреть все эти намеки на смерть, жизнь. Размеры Храма Соломона, Каабы. Треугольники, цифра 3. В интересующем нас Чертоге есть отрывок, подтверждающий это. Цитирую: Это там, и в этом числе, можно найти супруга Феано. Пусть вас вдохновляет его гений. — Глаза Саррага вдохновенно горели. — Ну, разве я не прав?
Ответом послужило лишь всеобщее молчаливое недоумение.
— Феано! — с ноткой нетерпения вскричал араб. — Феано! Так называлась школа, основанная Пифагором в Кротоне, в память его жены и ученицы!
Эзра с Варгасом быстро переглянулись.
— Что ж, — раввин приосанился, — похоже, ученый воздух Саламанки пошел вам на пользу. Это прогулка по городу так вас воодушевила?
— Скорее ученики и их знания. Я подумал, раз Баруэль так упирает на университет, то именно там у меня больше всего шансов разжиться информацией. И не ошибся.
— Но к чему ведет Пифагор с его цифрами? — спросила Мануэла, зачарованно слушавшая араба.
Сарраг расхохотался.
— Нет, донья Виверо, у вас определенно талант задавать вопросы, ответ на которые вам уже известен! Разве не вы сравнили книги с девственной и оплодотворенной материей?
— Верно.
— Значит, мы попросту будем исходить из вашего утверждения. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Видите связь?
Мануэла покачала головой.
— Ну же, сеньора! Вы, такая умница! Правда не видите?
— Нет, — растерянно созналась Мануэла.
— Хорошо. Пойдемте. Сможете разобраться на месте. А вы, фра Варгас? — коснулся Сарраг руки Рафаэля. — Вы, надо полагать, догадались?
— По-моему, да.
И францисканец направился к дверям.
— Пошли в гости к супругу Феано.
Сарраг с Мануэлой уже собрались последовать за ним, как вдруг раздался сердитый голос Эзры:
— Эй! Вы забыли самое главное! — Раввин принялся обуваться.
— Самое главное, ребе?
— Меня, шейх ибн Сарраг! Меня!
На первом этаже университета за железной дверью находилась огромная библиотека. Сумеречное помещение напоминало чрево Левиафана. От дубовых полок пахло кожей и книжной пылью. Хранилище человеческого гения и человеческой глупости, науки и искусства, развернутых географических карт, астрономических таблиц… Более ста шестидесяти тысяч томов, более трех тысяч рукописей. В этих стенах находились все знания известного мира.
Мануэла подавила восторженный крик.
— Девственная и оплодотворенная материя, сеньора… — шепнул Сарраг. — Теперь вы поняли?
Они шли по длинным рядам, шагая как можно тише и с таким благоговением, словно вступили в святилище.
— Куда вы нас ведете? — поинтересовался Эзра.
— Тс-с! — прижал араб палец к губам. — Доверьтесь мне.
Тут и там напротив мраморных статуй виднелись фигуры погруженных в чтение студентов. Большая часть из них были испанцами, но и из разных стран Европы сюда приехало немало молодых людей, чтобы изучать четыре дисциплины: искусство, право, медицину и теологию. Сколько их тут? Десять тысяч? Пятнадцать? Во всяком случае, значительно больше, чем в трех других университетах, соперничавших с Саламанкой, будь то Оксфорд, Болонья или Париж.
Сарраг указал на ряд полок, возносившихся на внушительную высоту.
— Это здесь, — сообщил он таким тоном, словно открывал большой секрет. — Фра Варгас, не соблаговолите ли передать мне лестницу, что рядом с вами?
Монах подчинился.
Шейх полез вверх по ступенькам, пока не добрался до книг, отличавшихся от остальных красновато-коричневым с золотистым оттенком цветом переплета. Издав приглушенный победный крик, он схватил один из томов. Спустившись вниз, Сарраг тут же дрожащими руками принялся изучать книгу. Между страницами наподобие закладки торчал листок бумаги. Шейх раскрыл том в заложенном месте.
— Ну? — Эзра терял терпение. — Вы нам объясните наконец?
Сарраг, не отвечая, передал книгу монаху. Варгас взял листок, осторожно развернул, и на лице его тут же появилось растерянное выражение.
— Ну?.. — не унимался раввин.
Его голос, взлетевший на октаву, привлек внимание других читателей и вызвал недовольные взгляды. Шейх наконец соизволил пояснить.
— Вот, — угрюмо буркнул он.
— Я брежу! — Раввин был совершенно ошарашен. — Это еще что такое?!
— На первый взгляд это музыкальная партитура, — сказал Варгас. — И текст: «Слава и позор под саркофагом епископа».
— Это-то как раз совершенно понятно! Но вот откуда Сарраг узнал, что она здесь? Да объясните же вы нам наконец или нет?!
— Я вам все расскажу, но сперва предлагаю вернуть книгу на место и уйти отсюда, если не хотим, чтобы на нас начали еще больше обращать внимание.
Выйдя наружу, они углубились в университетский сад и плюхнулись в тень гибискуса, усыпанного яркими цветами.
— Мы вас слушаем. Сначала расскажите нам о книге. Если я правильно прочитал название, это какой-то труд Пифагора?
— «Музыка сфер», верно. Кстати, это единственный известный труд этого грека. Никаких других письменных работ он нам не оставил. Если бы не его ученики и работа Евклида по знаменитой теореме, то можно было бы даже усомниться в подлинности сделанных Пифагором открытий. Один преподаватель, которого я долго расспрашивал о Пифагоре, выдал мне эти сведения и поведал о существовании данного труда в университетской библиотеке. И с этого момента я был совершенно уверен, что именно там мы и найдем очередную подсказку.
— Но почему тогда не изучить повнимательней эту «Музыку сфер»? — удивилась Мануэла.
— Потому что мы нашли все, что Баруэль хотел, чтобы мы нашли. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Я считаю, что «это там» означает «в библиотеке». И «в этом числе» указывает на номер страницы, где спрятана партитура.
— То есть?
— Четвертая страница. Четыре, четыре реки, упомянутые в Чертоге: Фисон, Гихон, Тигр и Евфрат.
— С некоторой грустью я вынужден признать, что в данном случае вы проявили незаурядные дедуктивные способности, — вздохнул Эзра.
— А почему с грустью? — изумился Сарраг.
— А что вы хотите? — с деланно чопорным видом произнес раввин. — Никоим образом не выношу мысли, что я не так уж необходим.
Варгас все это время изучал листок с музыкальными строчками. Судя по огорченному выражению лица, он явно ни до чего путного не додумался.
— Кто-нибудь из вас разбирается в музыке? — не очень уверенно спросил он.
— Я немножко, — сообщила Мануэла. Францисканец передал ей листок.
— Не можете ли вы сказать, нет ли тут чего-нибудь необычного?
Молодая женщина некоторое время рассматривала ноты.
— Ничего, увы. Если не считать, что мелодия несложная, чтобы не сказать простенькая.
Она вполголоса принялась напевать. Это был речитатив, медленный и мрачный, идущий то вверх, то вниз, до самых низких нот.
— Баруэль-каббалист и Баруэль-музыкант в одном лице, — иронично заметил Эзра. — Решительно не понимаю, каким образом эта мрачная мелодия может указать нам место, где спрятан третий треугольник. А что это за текст? «Слава и позор под саркофагом епископа». Какая слава? Какой позор? Какой епископ? Конечно, некоторые каббалисты, Абулафия, к примеру, не единожды пытались использовать музыку как подспорье, способное ввести их в пророческий транс. Но я сомневаюсь, что Баруэль пытается подтолкнуть нас в этом направлении. Это было бы сущим безумием!
— Музыка? — удивился Варгас. — Как подспорье в достижении пророческого транса?
— Это настолько сложно, что мне затруднительно будет объяснить вам то, что я сам с трудом понял. Согласно Абулафие и другим каббалистам, есть прямая связь между некоей музыкальной наукой — ныне утраченной — и прорицанием. В таких повествованиях, как «Sod ha-shalshelet», музыка характеризуется как дисциплина, законы которой были некогда известны первосвященникам. Она может привести к мистическому слиянию и напрямую связана с тем, каким образом проговаривается тетраграмматон. Вроде бы эта тайная наука была известна в кругу Авраама Абулафии, поскольку он достаточно ясно описывает ее принцип. Это комбинирование букв и способ их произношения. Он часто сравнивает человеческое тело с музыкальным инструментом, поскольку, по его словам, в нем есть углубления и дырки, способные издавать звук при дыхании. Слова, связанные в песню, исполненные и хранящиеся в памяти человека, вызывают появление божественного, движение Святого Духа, который входит в человека и выходит из него, даруя тому, кто умеет управлять этим процессом, способность читать будущее. — Он машинально потер пальцы и продолжил: — Да, знаю… Все это довольно туманно. Позвольте мне подвести итог, приведя высказывание ребе Исайи бен Иосифа. Он сказал вот что: «Знай, что пророк, желающий пророчествовать, должен сначала стать отшельником на неопределенный период и совершать омовения. А потом он пойдет в подходящее для него место и призовет музыкантов, играющих на разных инструментах, которые будут играть для него и будут петь для него духовные песнопения, и он склонится над страницами книги, недоступной его пониманию». — Эзра замолчал. На лице его появилась загадочная улыбка. — Так что нам не остается ничего другого, как позвать музыкантов!
Вокруг, не обращая на их четверку никакого внимания, сновали студенты, смеющиеся или серьезные. Миру были глубоко безразличны изыскания этих четверых и их затруднения. Солнце освещало красноватые дома, заливая своими лучами зубцы и крыши, над которыми возвышались колокольни.
— Ола! Сеньоры! Как поживаете?
Чей-то оклик вывел их из оторопелого состояния. Перед ними стоял довольно высокий мужчина с орлиным носом и совершенно белыми волосами.
— Вы меня не узнаете?
— Ну конечно… — Первым отреагировал Варгас. — Вы — тот самый генуэзский моряк, которому мы дали приют в Ла-Рабиде. Что вы тут делаете?
Мужчина помрачнел.
— Через несколько минут вон там, в монастыре Святого Себастьяна, — он указал на здание справа, — должно начаться заседание комиссии, чтобы решить, заслуживает ли интереса мой проект.
Варгас представил моряка Мануэле.
— Сеньора Виверо. Сеньор Кристобаль Колон. Он намеревается отплыть на запад, в страну, где растут пряности. Он надеется, что Ее Величество профинансирует экспедицию.
Мануэла машинально потеребила родинку.
— На запад, сеньор? И вы действительно рассчитываете найти там землю?
— Именно так. И докажу это.
— По-моему, вы очень в себе уверены, — легонько усмехнулся Варгас.
— Как мне не знать? Разве земля не круглая?
— Круглая. Но вам наверняка известно, что так считает лишь горстка эрудитов, да и те не могут сказать, какого размера эта сфера, поскольку никто и никогда не совершал кругосветного путешествия. Размеры земель и океанов остаются тайной. Даже западное побережье Гвинеи толком не изучено. Азия простирается на восток на неизвестное расстояние. Очертания ее берегов остаются загадкой. И…
— Позвольте возразить, фра Варгас, — прервал его Сарраг. — Это загадка для европейцев, но не для арабских путешественников. К тому же еще Аристотель около тысячи восьмисот лет назад вычислил, что, продвигаясь на запад, неизбежно прибудешь на восток.
— Допустим, но карты где? Где доказательства? Проблема, с которой столкнулся сеньор Колон, очень простая: кажется логичным, что между Западной Европой и Восточной Азией существует прямой путь, поскольку земля действительно круглая. Но какое расстояние придется преодолеть кораблю, прежде чем он доберется до первых берегов? Тысячу лье? Десять тысяч? Двадцать? Итак, я повторю вопрос: сеньор Колон, почему вы так уверены, так слепо убеждены, что такое плавание вообще осуществимо?
— Потому что я знаю, что расстояние до берегов Индии не больше девятисот девяноста семи лье. То есть тридцать дней плавания, что вполне по силам хорошо оснащенной и обеспеченной продовольствием каравелле.
— Так я и думал. — Казалось, Варгас говорит сам с собой.
— Что вы хотите сказать?
Монах одарил его подчеркнуто пронзительным взглядом.
— На что вы намекаете? — настаивал Колон.
— Ходят слухи…
— На что вы намекаете? — резко повторил Колон.
— Скажем, если бы вами двигала одна лишь жажда приключений, вы бы без труда нашли подходящий корабль и направились на запад. Но вот если вы желаете контролировать и использовать земли, до которых рассчитываете добраться, то поддержка кого-нибудь из королей вам жизненно необходима. И это лишний раз подтверждает, насколько вы уверены в успехе вашей затеи.
— А еще что говорят?
— Что у вас есть судовой журнал с лоциями, где указаны реперные точки. Карты, где отображены рифы и отмели, изъятые у португальского моряка. А также у вас есть морская карта, лет пятнадцать назад сделанная Тосканелли, которую вы во время вашего там пребывания сперли из королевской библиотеки Португалии.
— Вы действительно верите в то, что говорите?
— Я воздержусь от утверждения чего бы то ни было.
— Давайте! — воскликнул Колон. — Выкладывайте уж все до конца!
Варгасу претило выдавать фра Маркену, от которого он почерпнул эти сведения.
— Скажем, произошла некоторая утечка…
Генуэзец некоторое время пристально глядел на собеседника, а потом выдал:
— Если то, что вы говорите, — правда, то объясните мне, почему вместо того, чтобы выворачиваться наизнанку, стараясь убедить Ее Величество и комиссию с научной точки зрения, я попросту не предъявил им доказательства, которые у меня якобы есть?
— По двум причинам. Первое: вы отлично понимаете, что, поступи вы так, двор ни за что не согласится удовлетворить ваши сногсшибательные запросы. Мне что-то плохо верится, что Ее Величество дарует вам в обмен на документы, пусть даже и очень ценные, звание адмирала Кастилии, титул вице-короля и губернатора всех земель, которые вы откроете, а также право управлять и вершить правосудие на этих землях. А еще десятую часть от найденных вами золота и сокровищ, восьмую часть доходов и контроль над всеми торговыми операциями. В лучшем случае вам выплатят определенную сумму, в худшем — под угрозой наказания просто-напросто потребуют, чтобы вы отдали документы. Я не прав?
Генуэзец не счел нужным отвечать на это.
— Вы сказали: две причины.
— Вторая еще более весомая. Это смерть. Полагаю, вы понимаете, о чем я?
Ответа не последовало. Молчание нарушила Мануэла:
— Почему смерть?
— Потому что все лоции считаются государственной тайной. Обнародование сведений, связанных с навигацией, или их кража означает безусловный смертный приговор. Несколько лет назад лоцмана и двух матросов, бежавших из Португалии в Кастилию, чтобы предложить свои услуги Ее Величеству, выследили, захватили и казнили на месте. Тело лоцмана отвезли в Лиссабон, четвертовали и части тела выставили у каждого из четырех въездов в город. Следовательно, документы, которыми обладает — или, возможно, обладает — сеньор Колон, были взяты у умершего португальского моряка, который плавал на португальском корабле. Значит, юридически они — собственность Португалии… Не говоря уже о карте Тосканелли. Ну что еще добавить?
Генуэзец изменился в лице, словно перед ним вдруг разверзлась бездна, и он вот-вот в нее рухнет.
— Если я вас оскорбил, — чуточку смущенно продолжил Варгас, — я…
— Нет, — отрезал Колон. — Дело вовсе не в оскорблении. — Он побелел, губы его дрожали. — Что меня беспокоит, так это глупость всего этого дела.
— О чем это вы? — спросил Эзра.
— Представьте, что в вашей… утечке есть доля истины. Представьте, что я действительно обладаю этими пресловутыми документами и — по тем самым причинам, которые назвал ваш друг, — не могу их обнародовать. Ведь это не только меня постараются уничтожить, а истину во имя мракобесия, обскурантизма, слепоты и нетерпимости. Те люди, которые собираются судить меня, это те самые, кто сейчас угрожает польскому астроному Николаю Копернику, о котором говорят, что он имел несчастье противоречить Птолемею, хуже того — заявить, что именно Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Его еще не предали поруганию, но, если верить слухам, это не за горами. И такие вот создания будут тыкать в меня пальцем, в меня, истового христианина, католика, защитника веры.
— А что вы хотите? — иронично заметил Эзра. — Это ведь Церковь. Как только вы попали в ее лоно, вам следует идти на цыпочках.
Лицо Варгаса окаменело.
— Ну, вы не упускаете ни малейшей возможности! Из уст человека, столь нетерпимого к другим религиям, такого рода критика как минимум неуместна, чтобы не сказать — смешна!
— Раз так, почему бы вам не поддержать сеньора Колона на комиссии? Почему вам не хватает мужества встать на защиту науки против глупости и невежества?
— И правда! — вскричал генуэзец. — Пойдемте! Я назову вас как свидетеля. Потому что, кроме Антонио Маркены, вашего приора и отца Диего де Деса, настоятеля монастыря Святого Себастьяна, меня практически больше никто не поддерживает.
— Это полный абсурд. Я ничего не понимаю в астрономии, а еще меньше в навигации.
— Я же вам сказал: хоть комиссия и состоит из известных университетских ученых и математиков, большинство моих противников — главным образом представители клира. А именно они будут играть решающую роль. У них все полномочия. Логика и здравый смысл против Священного Писания! Вы ведь знаете, что из-за их предвзятости наука по-прежнему отрасль теологии и сидит взаперти, как орех в скорлупе! Надеяться, что однажды орех разорвет скорлупу, — уже само по себе богохульство! Пойдемте, умоляю!
— Не настаивайте, — порекомендовал Эзра. — Он вас не слышит.
— Откуда вы знаете? — запротестовала Мануэла. Она в упор поглядела на Варгаса. — Разве это не возможность привнести частичку света в мир, в котором, как мы с вами отлично знаем, слишком много тьмы?
Францисканец потупился и промолчал.
— Жаль, — сдался генуэзец. — Еще один голос помог бы приглушить лай своры. Жаль. Мне остается лишь молить Господа. Только Он решит, выйду я из этой истории через врата славы или врата позора. — Он поклонился своим собеседникам. — Вынужден вас покинуть. Мои судьи ждут. Был рад снова с вами встретиться.
— Подождите, прошу вас! — воскликнул Самуэль Эзра. — Вы сказали «слава» и «позор». Это случайность?
— Не совсем.
— Так почему?
— Я имел в виду древнюю традицию.
— Расскажите нам, сеньор, — тут же насел на него раввин.
— В монастыре подле собора есть часовня Святой Варвары. Туда ходят студенты накануне экзаменов, чтобы напоследок проглядеть еще разок пройденный курс. Они закрываются там на всю ночь со своими книгами, в одиночестве, поставив ноги на могилу епископа, чтобы это принесло им удачу. На следующий день, если экзамен сдан удачно, они могут со всеми почестями, положенными их новому статусу, пройти через главный вход университета, врата славы, где их ждут преподаватели и однокашники, чтобы поздравить. Если же экзамен не сдан, они вынуждены уходить через двери монастыря, врата позора, по-тихому, при всеобщем равнодушии. — И Колон убито добавил: — Быть может, именно в эту дверь я вскоре и пройду. Adios, amigos… [7]
Но Варгас, ни Эзра, ни Мануэла ему не ответили. Они уставились в невидимую точку где-то за стеной, туда, где находилась часовня Святой Варвары. И в их головах вертелись музыкальные строчки и текст к ним: «Слава и почет, под саркофагом епископа».
ГЛАВА 22
Распластавшись у подножия саркофага, Варгас протянул руку и выудил третий бронзовый треугольник.
— Все же он здесь, — вздохнул Эзра. — Хорошо бы нам еще понять, для чего они нам.
— Доверимся Баруэлю, — произнес монах, поднимаясь. — Наверняка он отвел им роль, которую мы поймем в свое время.
В часовне никого не было. Пахло воском и ладаном, на главном алтаре мерцали огоньки десятков свечей, освещая неровным светом фигуры ангелов.
— И что дальше? — поинтересовался Сарраг. — Есть идеи?
— Возьмемся как можно быстрее за следующий Чертог и двинемся дальше в путь.
Варгас стряхнул пыль с сутаны и подошел к ним.
— Начинайте без меня, — спокойно заявил он.
— То есть как?! — возмутился Эзра. — Вам отлично известно, что это невозможно. Ваши отрывки…
— Не паникуйте. Я их вам передам. Присоедините к вашим. Надеюсь, вы окажетесь достойны доверия, которое я на вас возлагаю.
Он два раза повторил наизусть свой текст. Убедившись, что оба запомнили каждую фразу, францисканец направился к выходу.
— Объясните хотя бы, ради чего вы так резко нас покидаете? — попросил Сарраг.
— Ради вольного ветра…
Поскольку все трое недоуменно взирали на него, он растолковал:
— Пойду попытаюсь убедить братьев, что сады Эдема могут находиться также и на западе.
Монах шагнул к дверям. Мануэла кинулась за ним:
— Я пойду с вами, фра Варгас! Мы оба будем не лишними, чтобы немного рассеять тьму.
Мануэла с Варгасом распахнули дверь и вошли. Сперва они разглядели в полумраке лишь стол в форме подковы, а также смутные очертания монашеских ряс и сутан, освещенные канделябрами. Продвигаясь вперед, они увидели и другие фигуры, сидевшие в креслах вдоль стены. Некоторые из этих людей смотрели в зал, прикрыв глаза, и вроде бы дремали, подперев голову кулаком. Другие сидели совершенно прямо, надменно глядя вперед. Лишь немногие из присутствующих заметили появление Варгаса с Мануэлой, остальные серьезно слушали оратора, стоящего лицом к столу.
Вновь прибывшие прошли дальше, пока не услышали шепот:
— Сюда… Направо…
Приглядевшись, они увидели Колона, указывавшего им на пустые сиденья рядом собой.
Варгас уселся. Мануэла собралась последовать его примеру, и тут кровь застыла у нее в жилах. На нее в упор смотрел человек, возглавлявший собрание. Фра Эрнандо де Талавера?! Здесь?! Судя по всему, он не спускал с нее глаз с момента их появления в зале. Молодая женщина плюхнулась рядом с Варгасом. Даже захоти она удрать, вряд ли у нее это получилось бы: ноги стали ватными.
Эрнандо де Талавера, в свою очередь, размышлял, не галлюцинации ли у него. Однако это точно она, донья Виверо, в компании генуэзца. Какими судьбами? Как такое возможно? Монах рядом с ней — наверняка тот самый францисканец, Рафаэль Варгас. Значит, араб с евреем где-то неподалеку. Подумать только! Их разыскивают в окрестностях Касереса, а они, оказывается, тут, в Саламанке! Жизненно важно, чтобы у нее не возникло ни малейших подозрений, что он ее узнал. Талавере пришлось сделать колоссальное усилие, чтобы слушать продолжавшего свою болтовню священника. Доминиканец с болезненным небритым лицом выспренно вещал:
— И, наконец, кто этот человек? Это не уроженец страны, подданный наших Августейших Величеств, а чужестранец из Генуи сомнительного происхождения, наверняка выходец из народа, от которого во все времена исходили вонючие испарения неверия!
— Фра Овиедо, ваша критика оскорбительна! — раздался возмущенный голос Диего де Десы. — К чему этот намек на скромное происхождение сеньора Колона? Разве Господь наш не вышел из хлева, чтобы принести свет в этот мир?
— Конечно! Но у нашей Святой Церкви есть все основания опасаться этого новоявленного Мессии, желающего пробить брешь в стенах нашего мира, построенного более тысячи лет назад евангелистами, толкователями Господа, Отцами Церкви и теологами. Да отсохнет рука того, кто нанесет первый удар топором!
Расплывчатый силуэт канул во тьму. Колон сжал кулаки.
— Не принимайте бой на его территории, — на ухо порекомендовал ему Варгас. — Угодите прямиком в ловушку.
Моряк не ответил.
Слово взял Диего де Деса. Он заговорил спокойно, и его тон резко контрастировал со злобствованием предыдущего оратора.
— Сеньор Колон здесь. Он готов ответить на все вопросы. Так задавайте!
— Непременно! — бросил некий субъект лет шестидесяти.
Судя по висящей на груди блестящей цепочке и шапочке, это был ректор университета.
— Во-первых, — начал он, — имейте в виду, что вопросов очень много, и они слишком сложные, чтобы их можно было рассмотреть на одном заседании. Сеньору Колону придется быть в нашем распоряжении несколько недель.
— Подождите! Бог — это число чисел. Вот девиз Пифагора! И его догма. Он считал математику основой всего, законом мироздания. Он даже разработал «арифметическую теологию», науку о мистических свойствах цифр. Пентаграмма и цифры. У Баруэля тоже во главе угла стоят цифры, вы не можете этого отрицать. В основе каждой его загадки лежат пифагорейские механизмы. Так что нужно лишь пересмотреть все эти намеки на смерть, жизнь. Размеры Храма Соломона, Каабы. Треугольники, цифра 3. В интересующем нас Чертоге есть отрывок, подтверждающий это. Цитирую: Это там, и в этом числе, можно найти супруга Феано. Пусть вас вдохновляет его гений. — Глаза Саррага вдохновенно горели. — Ну, разве я не прав?
Ответом послужило лишь всеобщее молчаливое недоумение.
— Феано! — с ноткой нетерпения вскричал араб. — Феано! Так называлась школа, основанная Пифагором в Кротоне, в память его жены и ученицы!
Эзра с Варгасом быстро переглянулись.
— Что ж, — раввин приосанился, — похоже, ученый воздух Саламанки пошел вам на пользу. Это прогулка по городу так вас воодушевила?
— Скорее ученики и их знания. Я подумал, раз Баруэль так упирает на университет, то именно там у меня больше всего шансов разжиться информацией. И не ошибся.
— Но к чему ведет Пифагор с его цифрами? — спросила Мануэла, зачарованно слушавшая араба.
Сарраг расхохотался.
— Нет, донья Виверо, у вас определенно талант задавать вопросы, ответ на которые вам уже известен! Разве не вы сравнили книги с девственной и оплодотворенной материей?
— Верно.
— Значит, мы попросту будем исходить из вашего утверждения. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Видите связь?
Мануэла покачала головой.
— Ну же, сеньора! Вы, такая умница! Правда не видите?
— Нет, — растерянно созналась Мануэла.
— Хорошо. Пойдемте. Сможете разобраться на месте. А вы, фра Варгас? — коснулся Сарраг руки Рафаэля. — Вы, надо полагать, догадались?
— По-моему, да.
И францисканец направился к дверям.
— Пошли в гости к супругу Феано.
Сарраг с Мануэлой уже собрались последовать за ним, как вдруг раздался сердитый голос Эзры:
— Эй! Вы забыли самое главное! — Раввин принялся обуваться.
— Самое главное, ребе?
— Меня, шейх ибн Сарраг! Меня!
На первом этаже университета за железной дверью находилась огромная библиотека. Сумеречное помещение напоминало чрево Левиафана. От дубовых полок пахло кожей и книжной пылью. Хранилище человеческого гения и человеческой глупости, науки и искусства, развернутых географических карт, астрономических таблиц… Более ста шестидесяти тысяч томов, более трех тысяч рукописей. В этих стенах находились все знания известного мира.
Мануэла подавила восторженный крик.
— Девственная и оплодотворенная материя, сеньора… — шепнул Сарраг. — Теперь вы поняли?
Они шли по длинным рядам, шагая как можно тише и с таким благоговением, словно вступили в святилище.
— Куда вы нас ведете? — поинтересовался Эзра.
— Тс-с! — прижал араб палец к губам. — Доверьтесь мне.
Тут и там напротив мраморных статуй виднелись фигуры погруженных в чтение студентов. Большая часть из них были испанцами, но и из разных стран Европы сюда приехало немало молодых людей, чтобы изучать четыре дисциплины: искусство, право, медицину и теологию. Сколько их тут? Десять тысяч? Пятнадцать? Во всяком случае, значительно больше, чем в трех других университетах, соперничавших с Саламанкой, будь то Оксфорд, Болонья или Париж.
Сарраг указал на ряд полок, возносившихся на внушительную высоту.
— Это здесь, — сообщил он таким тоном, словно открывал большой секрет. — Фра Варгас, не соблаговолите ли передать мне лестницу, что рядом с вами?
Монах подчинился.
Шейх полез вверх по ступенькам, пока не добрался до книг, отличавшихся от остальных красновато-коричневым с золотистым оттенком цветом переплета. Издав приглушенный победный крик, он схватил один из томов. Спустившись вниз, Сарраг тут же дрожащими руками принялся изучать книгу. Между страницами наподобие закладки торчал листок бумаги. Шейх раскрыл том в заложенном месте.
— Ну? — Эзра терял терпение. — Вы нам объясните наконец?
Сарраг, не отвечая, передал книгу монаху. Варгас взял листок, осторожно развернул, и на лице его тут же появилось растерянное выражение.
— Ну?.. — не унимался раввин.
Его голос, взлетевший на октаву, привлек внимание других читателей и вызвал недовольные взгляды. Шейх наконец соизволил пояснить.
— Вот, — угрюмо буркнул он.
— На первый взгляд это музыкальная партитура, — сказал Варгас. — И текст: «Слава и позор под саркофагом епископа».
— Это-то как раз совершенно понятно! Но вот откуда Сарраг узнал, что она здесь? Да объясните же вы нам наконец или нет?!
— Я вам все расскажу, но сперва предлагаю вернуть книгу на место и уйти отсюда, если не хотим, чтобы на нас начали еще больше обращать внимание.
Выйдя наружу, они углубились в университетский сад и плюхнулись в тень гибискуса, усыпанного яркими цветами.
— Мы вас слушаем. Сначала расскажите нам о книге. Если я правильно прочитал название, это какой-то труд Пифагора?
— «Музыка сфер», верно. Кстати, это единственный известный труд этого грека. Никаких других письменных работ он нам не оставил. Если бы не его ученики и работа Евклида по знаменитой теореме, то можно было бы даже усомниться в подлинности сделанных Пифагором открытий. Один преподаватель, которого я долго расспрашивал о Пифагоре, выдал мне эти сведения и поведал о существовании данного труда в университетской библиотеке. И с этого момента я был совершенно уверен, что именно там мы и найдем очередную подсказку.
— Но почему тогда не изучить повнимательней эту «Музыку сфер»? — удивилась Мануэла.
— Потому что мы нашли все, что Баруэль хотел, чтобы мы нашли. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Я считаю, что «это там» означает «в библиотеке». И «в этом числе» указывает на номер страницы, где спрятана партитура.
— То есть?
— Четвертая страница. Четыре, четыре реки, упомянутые в Чертоге: Фисон, Гихон, Тигр и Евфрат.
— С некоторой грустью я вынужден признать, что в данном случае вы проявили незаурядные дедуктивные способности, — вздохнул Эзра.
— А почему с грустью? — изумился Сарраг.
— А что вы хотите? — с деланно чопорным видом произнес раввин. — Никоим образом не выношу мысли, что я не так уж необходим.
Варгас все это время изучал листок с музыкальными строчками. Судя по огорченному выражению лица, он явно ни до чего путного не додумался.
— Кто-нибудь из вас разбирается в музыке? — не очень уверенно спросил он.
— Я немножко, — сообщила Мануэла. Францисканец передал ей листок.
— Не можете ли вы сказать, нет ли тут чего-нибудь необычного?
Молодая женщина некоторое время рассматривала ноты.
— Ничего, увы. Если не считать, что мелодия несложная, чтобы не сказать простенькая.
Она вполголоса принялась напевать. Это был речитатив, медленный и мрачный, идущий то вверх, то вниз, до самых низких нот.
— Баруэль-каббалист и Баруэль-музыкант в одном лице, — иронично заметил Эзра. — Решительно не понимаю, каким образом эта мрачная мелодия может указать нам место, где спрятан третий треугольник. А что это за текст? «Слава и позор под саркофагом епископа». Какая слава? Какой позор? Какой епископ? Конечно, некоторые каббалисты, Абулафия, к примеру, не единожды пытались использовать музыку как подспорье, способное ввести их в пророческий транс. Но я сомневаюсь, что Баруэль пытается подтолкнуть нас в этом направлении. Это было бы сущим безумием!
— Музыка? — удивился Варгас. — Как подспорье в достижении пророческого транса?
— Это настолько сложно, что мне затруднительно будет объяснить вам то, что я сам с трудом понял. Согласно Абулафие и другим каббалистам, есть прямая связь между некоей музыкальной наукой — ныне утраченной — и прорицанием. В таких повествованиях, как «Sod ha-shalshelet», музыка характеризуется как дисциплина, законы которой были некогда известны первосвященникам. Она может привести к мистическому слиянию и напрямую связана с тем, каким образом проговаривается тетраграмматон. Вроде бы эта тайная наука была известна в кругу Авраама Абулафии, поскольку он достаточно ясно описывает ее принцип. Это комбинирование букв и способ их произношения. Он часто сравнивает человеческое тело с музыкальным инструментом, поскольку, по его словам, в нем есть углубления и дырки, способные издавать звук при дыхании. Слова, связанные в песню, исполненные и хранящиеся в памяти человека, вызывают появление божественного, движение Святого Духа, который входит в человека и выходит из него, даруя тому, кто умеет управлять этим процессом, способность читать будущее. — Он машинально потер пальцы и продолжил: — Да, знаю… Все это довольно туманно. Позвольте мне подвести итог, приведя высказывание ребе Исайи бен Иосифа. Он сказал вот что: «Знай, что пророк, желающий пророчествовать, должен сначала стать отшельником на неопределенный период и совершать омовения. А потом он пойдет в подходящее для него место и призовет музыкантов, играющих на разных инструментах, которые будут играть для него и будут петь для него духовные песнопения, и он склонится над страницами книги, недоступной его пониманию». — Эзра замолчал. На лице его появилась загадочная улыбка. — Так что нам не остается ничего другого, как позвать музыкантов!
Вокруг, не обращая на их четверку никакого внимания, сновали студенты, смеющиеся или серьезные. Миру были глубоко безразличны изыскания этих четверых и их затруднения. Солнце освещало красноватые дома, заливая своими лучами зубцы и крыши, над которыми возвышались колокольни.
— Ола! Сеньоры! Как поживаете?
Чей-то оклик вывел их из оторопелого состояния. Перед ними стоял довольно высокий мужчина с орлиным носом и совершенно белыми волосами.
— Вы меня не узнаете?
— Ну конечно… — Первым отреагировал Варгас. — Вы — тот самый генуэзский моряк, которому мы дали приют в Ла-Рабиде. Что вы тут делаете?
Мужчина помрачнел.
— Через несколько минут вон там, в монастыре Святого Себастьяна, — он указал на здание справа, — должно начаться заседание комиссии, чтобы решить, заслуживает ли интереса мой проект.
Варгас представил моряка Мануэле.
— Сеньора Виверо. Сеньор Кристобаль Колон. Он намеревается отплыть на запад, в страну, где растут пряности. Он надеется, что Ее Величество профинансирует экспедицию.
Мануэла машинально потеребила родинку.
— На запад, сеньор? И вы действительно рассчитываете найти там землю?
— Именно так. И докажу это.
— По-моему, вы очень в себе уверены, — легонько усмехнулся Варгас.
— Как мне не знать? Разве земля не круглая?
— Круглая. Но вам наверняка известно, что так считает лишь горстка эрудитов, да и те не могут сказать, какого размера эта сфера, поскольку никто и никогда не совершал кругосветного путешествия. Размеры земель и океанов остаются тайной. Даже западное побережье Гвинеи толком не изучено. Азия простирается на восток на неизвестное расстояние. Очертания ее берегов остаются загадкой. И…
— Позвольте возразить, фра Варгас, — прервал его Сарраг. — Это загадка для европейцев, но не для арабских путешественников. К тому же еще Аристотель около тысячи восьмисот лет назад вычислил, что, продвигаясь на запад, неизбежно прибудешь на восток.
— Допустим, но карты где? Где доказательства? Проблема, с которой столкнулся сеньор Колон, очень простая: кажется логичным, что между Западной Европой и Восточной Азией существует прямой путь, поскольку земля действительно круглая. Но какое расстояние придется преодолеть кораблю, прежде чем он доберется до первых берегов? Тысячу лье? Десять тысяч? Двадцать? Итак, я повторю вопрос: сеньор Колон, почему вы так уверены, так слепо убеждены, что такое плавание вообще осуществимо?
— Потому что я знаю, что расстояние до берегов Индии не больше девятисот девяноста семи лье. То есть тридцать дней плавания, что вполне по силам хорошо оснащенной и обеспеченной продовольствием каравелле.
— Так я и думал. — Казалось, Варгас говорит сам с собой.
— Что вы хотите сказать?
Монах одарил его подчеркнуто пронзительным взглядом.
— На что вы намекаете? — настаивал Колон.
— Ходят слухи…
— На что вы намекаете? — резко повторил Колон.
— Скажем, если бы вами двигала одна лишь жажда приключений, вы бы без труда нашли подходящий корабль и направились на запад. Но вот если вы желаете контролировать и использовать земли, до которых рассчитываете добраться, то поддержка кого-нибудь из королей вам жизненно необходима. И это лишний раз подтверждает, насколько вы уверены в успехе вашей затеи.
— А еще что говорят?
— Что у вас есть судовой журнал с лоциями, где указаны реперные точки. Карты, где отображены рифы и отмели, изъятые у португальского моряка. А также у вас есть морская карта, лет пятнадцать назад сделанная Тосканелли, которую вы во время вашего там пребывания сперли из королевской библиотеки Португалии.
— Вы действительно верите в то, что говорите?
— Я воздержусь от утверждения чего бы то ни было.
— Давайте! — воскликнул Колон. — Выкладывайте уж все до конца!
Варгасу претило выдавать фра Маркену, от которого он почерпнул эти сведения.
— Скажем, произошла некоторая утечка…
Генуэзец некоторое время пристально глядел на собеседника, а потом выдал:
— Если то, что вы говорите, — правда, то объясните мне, почему вместо того, чтобы выворачиваться наизнанку, стараясь убедить Ее Величество и комиссию с научной точки зрения, я попросту не предъявил им доказательства, которые у меня якобы есть?
— По двум причинам. Первое: вы отлично понимаете, что, поступи вы так, двор ни за что не согласится удовлетворить ваши сногсшибательные запросы. Мне что-то плохо верится, что Ее Величество дарует вам в обмен на документы, пусть даже и очень ценные, звание адмирала Кастилии, титул вице-короля и губернатора всех земель, которые вы откроете, а также право управлять и вершить правосудие на этих землях. А еще десятую часть от найденных вами золота и сокровищ, восьмую часть доходов и контроль над всеми торговыми операциями. В лучшем случае вам выплатят определенную сумму, в худшем — под угрозой наказания просто-напросто потребуют, чтобы вы отдали документы. Я не прав?
Генуэзец не счел нужным отвечать на это.
— Вы сказали: две причины.
— Вторая еще более весомая. Это смерть. Полагаю, вы понимаете, о чем я?
Ответа не последовало. Молчание нарушила Мануэла:
— Почему смерть?
— Потому что все лоции считаются государственной тайной. Обнародование сведений, связанных с навигацией, или их кража означает безусловный смертный приговор. Несколько лет назад лоцмана и двух матросов, бежавших из Португалии в Кастилию, чтобы предложить свои услуги Ее Величеству, выследили, захватили и казнили на месте. Тело лоцмана отвезли в Лиссабон, четвертовали и части тела выставили у каждого из четырех въездов в город. Следовательно, документы, которыми обладает — или, возможно, обладает — сеньор Колон, были взяты у умершего португальского моряка, который плавал на португальском корабле. Значит, юридически они — собственность Португалии… Не говоря уже о карте Тосканелли. Ну что еще добавить?
Генуэзец изменился в лице, словно перед ним вдруг разверзлась бездна, и он вот-вот в нее рухнет.
— Если я вас оскорбил, — чуточку смущенно продолжил Варгас, — я…
— Нет, — отрезал Колон. — Дело вовсе не в оскорблении. — Он побелел, губы его дрожали. — Что меня беспокоит, так это глупость всего этого дела.
— О чем это вы? — спросил Эзра.
— Представьте, что в вашей… утечке есть доля истины. Представьте, что я действительно обладаю этими пресловутыми документами и — по тем самым причинам, которые назвал ваш друг, — не могу их обнародовать. Ведь это не только меня постараются уничтожить, а истину во имя мракобесия, обскурантизма, слепоты и нетерпимости. Те люди, которые собираются судить меня, это те самые, кто сейчас угрожает польскому астроному Николаю Копернику, о котором говорят, что он имел несчастье противоречить Птолемею, хуже того — заявить, что именно Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Его еще не предали поруганию, но, если верить слухам, это не за горами. И такие вот создания будут тыкать в меня пальцем, в меня, истового христианина, католика, защитника веры.
— А что вы хотите? — иронично заметил Эзра. — Это ведь Церковь. Как только вы попали в ее лоно, вам следует идти на цыпочках.
Лицо Варгаса окаменело.
— Ну, вы не упускаете ни малейшей возможности! Из уст человека, столь нетерпимого к другим религиям, такого рода критика как минимум неуместна, чтобы не сказать — смешна!
— Раз так, почему бы вам не поддержать сеньора Колона на комиссии? Почему вам не хватает мужества встать на защиту науки против глупости и невежества?
— И правда! — вскричал генуэзец. — Пойдемте! Я назову вас как свидетеля. Потому что, кроме Антонио Маркены, вашего приора и отца Диего де Деса, настоятеля монастыря Святого Себастьяна, меня практически больше никто не поддерживает.
— Это полный абсурд. Я ничего не понимаю в астрономии, а еще меньше в навигации.
— Я же вам сказал: хоть комиссия и состоит из известных университетских ученых и математиков, большинство моих противников — главным образом представители клира. А именно они будут играть решающую роль. У них все полномочия. Логика и здравый смысл против Священного Писания! Вы ведь знаете, что из-за их предвзятости наука по-прежнему отрасль теологии и сидит взаперти, как орех в скорлупе! Надеяться, что однажды орех разорвет скорлупу, — уже само по себе богохульство! Пойдемте, умоляю!
— Не настаивайте, — порекомендовал Эзра. — Он вас не слышит.
— Откуда вы знаете? — запротестовала Мануэла. Она в упор поглядела на Варгаса. — Разве это не возможность привнести частичку света в мир, в котором, как мы с вами отлично знаем, слишком много тьмы?
Францисканец потупился и промолчал.
— Жаль, — сдался генуэзец. — Еще один голос помог бы приглушить лай своры. Жаль. Мне остается лишь молить Господа. Только Он решит, выйду я из этой истории через врата славы или врата позора. — Он поклонился своим собеседникам. — Вынужден вас покинуть. Мои судьи ждут. Был рад снова с вами встретиться.
— Подождите, прошу вас! — воскликнул Самуэль Эзра. — Вы сказали «слава» и «позор». Это случайность?
— Не совсем.
— Так почему?
— Я имел в виду древнюю традицию.
— Расскажите нам, сеньор, — тут же насел на него раввин.
— В монастыре подле собора есть часовня Святой Варвары. Туда ходят студенты накануне экзаменов, чтобы напоследок проглядеть еще разок пройденный курс. Они закрываются там на всю ночь со своими книгами, в одиночестве, поставив ноги на могилу епископа, чтобы это принесло им удачу. На следующий день, если экзамен сдан удачно, они могут со всеми почестями, положенными их новому статусу, пройти через главный вход университета, врата славы, где их ждут преподаватели и однокашники, чтобы поздравить. Если же экзамен не сдан, они вынуждены уходить через двери монастыря, врата позора, по-тихому, при всеобщем равнодушии. — И Колон убито добавил: — Быть может, именно в эту дверь я вскоре и пройду. Adios, amigos… [7]
Но Варгас, ни Эзра, ни Мануэла ему не ответили. Они уставились в невидимую точку где-то за стеной, туда, где находилась часовня Святой Варвары. И в их головах вертелись музыкальные строчки и текст к ним: «Слава и почет, под саркофагом епископа».
ГЛАВА 22
Символизм — это умение намеком и иносказанием передать состояние души. Назвать предмет — значит уничтожить три четверти наслаждения поэмой, состоящего в счастье понемногу угадывать.
С. Малларме. Проза
Распластавшись у подножия саркофага, Варгас протянул руку и выудил третий бронзовый треугольник.
— Все же он здесь, — вздохнул Эзра. — Хорошо бы нам еще понять, для чего они нам.
— Доверимся Баруэлю, — произнес монах, поднимаясь. — Наверняка он отвел им роль, которую мы поймем в свое время.
В часовне никого не было. Пахло воском и ладаном, на главном алтаре мерцали огоньки десятков свечей, освещая неровным светом фигуры ангелов.
— И что дальше? — поинтересовался Сарраг. — Есть идеи?
— Возьмемся как можно быстрее за следующий Чертог и двинемся дальше в путь.
Варгас стряхнул пыль с сутаны и подошел к ним.
— Начинайте без меня, — спокойно заявил он.
— То есть как?! — возмутился Эзра. — Вам отлично известно, что это невозможно. Ваши отрывки…
— Не паникуйте. Я их вам передам. Присоедините к вашим. Надеюсь, вы окажетесь достойны доверия, которое я на вас возлагаю.
Он два раза повторил наизусть свой текст. Убедившись, что оба запомнили каждую фразу, францисканец направился к выходу.
— Объясните хотя бы, ради чего вы так резко нас покидаете? — попросил Сарраг.
— Ради вольного ветра…
Поскольку все трое недоуменно взирали на него, он растолковал:
— Пойду попытаюсь убедить братьев, что сады Эдема могут находиться также и на западе.
Монах шагнул к дверям. Мануэла кинулась за ним:
— Я пойду с вами, фра Варгас! Мы оба будем не лишними, чтобы немного рассеять тьму.
Мануэла с Варгасом распахнули дверь и вошли. Сперва они разглядели в полумраке лишь стол в форме подковы, а также смутные очертания монашеских ряс и сутан, освещенные канделябрами. Продвигаясь вперед, они увидели и другие фигуры, сидевшие в креслах вдоль стены. Некоторые из этих людей смотрели в зал, прикрыв глаза, и вроде бы дремали, подперев голову кулаком. Другие сидели совершенно прямо, надменно глядя вперед. Лишь немногие из присутствующих заметили появление Варгаса с Мануэлой, остальные серьезно слушали оратора, стоящего лицом к столу.
Вновь прибывшие прошли дальше, пока не услышали шепот:
— Сюда… Направо…
Приглядевшись, они увидели Колона, указывавшего им на пустые сиденья рядом собой.
Варгас уселся. Мануэла собралась последовать его примеру, и тут кровь застыла у нее в жилах. На нее в упор смотрел человек, возглавлявший собрание. Фра Эрнандо де Талавера?! Здесь?! Судя по всему, он не спускал с нее глаз с момента их появления в зале. Молодая женщина плюхнулась рядом с Варгасом. Даже захоти она удрать, вряд ли у нее это получилось бы: ноги стали ватными.
Эрнандо де Талавера, в свою очередь, размышлял, не галлюцинации ли у него. Однако это точно она, донья Виверо, в компании генуэзца. Какими судьбами? Как такое возможно? Монах рядом с ней — наверняка тот самый францисканец, Рафаэль Варгас. Значит, араб с евреем где-то неподалеку. Подумать только! Их разыскивают в окрестностях Касереса, а они, оказывается, тут, в Саламанке! Жизненно важно, чтобы у нее не возникло ни малейших подозрений, что он ее узнал. Талавере пришлось сделать колоссальное усилие, чтобы слушать продолжавшего свою болтовню священника. Доминиканец с болезненным небритым лицом выспренно вещал:
— И, наконец, кто этот человек? Это не уроженец страны, подданный наших Августейших Величеств, а чужестранец из Генуи сомнительного происхождения, наверняка выходец из народа, от которого во все времена исходили вонючие испарения неверия!
— Фра Овиедо, ваша критика оскорбительна! — раздался возмущенный голос Диего де Десы. — К чему этот намек на скромное происхождение сеньора Колона? Разве Господь наш не вышел из хлева, чтобы принести свет в этот мир?
— Конечно! Но у нашей Святой Церкви есть все основания опасаться этого новоявленного Мессии, желающего пробить брешь в стенах нашего мира, построенного более тысячи лет назад евангелистами, толкователями Господа, Отцами Церкви и теологами. Да отсохнет рука того, кто нанесет первый удар топором!
Расплывчатый силуэт канул во тьму. Колон сжал кулаки.
— Не принимайте бой на его территории, — на ухо порекомендовал ему Варгас. — Угодите прямиком в ловушку.
Моряк не ответил.
Слово взял Диего де Деса. Он заговорил спокойно, и его тон резко контрастировал со злобствованием предыдущего оратора.
— Сеньор Колон здесь. Он готов ответить на все вопросы. Так задавайте!
— Непременно! — бросил некий субъект лет шестидесяти.
Судя по висящей на груди блестящей цепочке и шапочке, это был ректор университета.
— Во-первых, — начал он, — имейте в виду, что вопросов очень много, и они слишком сложные, чтобы их можно было рассмотреть на одном заседании. Сеньору Колону придется быть в нашем распоряжении несколько недель.