— Или воображении другого. Того, кто выше нас…
   — Высшей сущности. В воображении…
   — Аллаха?
   — Яхве.
   Порыв ветра взметнул листву.
   — Тогда вернемся к рациональному, — произнес ибн Сарраг, словно желая нарушить мечтательную атмосферу, в которую погрузилась их беседа. — Приехав в Уэльву, как мы найдем то место моления?
   — Сперва найдем холм.
   — Легко сказать. А если вокруг города несколько холмов?
   — Если и так, то я сильно сомневаюсь, что на вершине каждого построено культовое сооружение. На этом… — Эзра повернулся на бок, спиной к шейху, — спокойной ночи, Сарраг. Завтра будет новый день.
   Араб не ответил. Некоторое время он смотрел на звезды над головой, а потом закрыл глаза.
 
   — Встать!
   Сарраг не успел отбросить шерстяное одеяло, под которым спал, как получил в живот удар ногой и вскрикнул от боли.
   С лежавшим рядом раввином — чей преклонный возраст, должно быть, все же вызывал некоторое уважение — обошлись более милосердно. Его тоже заставили встать, но без грубости.
   Вокруг шейха с раввином стояли двадцать вооруженных мужчин. Ни Эзра, ни шейх не слышали, как они подошли. Судя по одежде, не было никаких сомнений, что это арабы.
   — Что вы тут делаете? — рявкнул один из них, с манерами вожака.
   Шейх взял себя в руки и гордо вскинул голову:
   — Не знаю, кто ты такой, но у тебя совершенно явно отсутствует понятие чести! Разве так должен вести себя араб со своим братом?
   В ответ тот хлестко ударил шейха по лицу.
   — Сын собаки! Как ты посмел? — Выхватив из ножен кинжал, он поднес его к шее ибн Саррага. — Узри свою смерть!
   — Перестаньте! — вмешался Эзра. — Вы не имеете права!
   — Ты едва на ногах стоишь, старик. Так что дыши ровнее тот срок, что тебе осталось жить.
   — У вас нет никакой причины так поступать. Мы ни в чем не виноваты.
   Клинок коснулся щеки раввина. Тот и глазом не моргнул.
   — Пустая болтовня. Лучше объясните-ка мне, что вы тут делаете и куда направляетесь.
   Эзра решил ответить:
   — Мы едем в Уэльву.
   — В Уэльву. Зачем?
   — Из любви к путешествиям, — с иронией пояснил ибн Сарраг.
   — Из любви к путешествиям… — повторил вояка. — Ну конечно. И откуда вы?
   — Из Гранады.
   — Значит, вы уже какое-то время едете по этой местности.
   — Верно.
   — Без особой цели?
   — Мы же вам только что сказали, — нетерпеливо проговорил Эзра, — что едем в Уэльву.
   — Да, но не сказали зачем. Вы торговцы?
   — Нет, — ответил ибн Сарраг. — Мы просто путешественники.
   Вояка ткнул пальцем в черную шляпу и башмаки Эзры.
   — Ты одет, как крестьянин из Месты.
   — Да, — чуть поколебавшись, ответил раввин, — я оттуда и есть.
   — Без тележки, без съестных припасов… Взять их! — властно гаркнул военный.
   В мгновение ока раввину с шейхом скрутили руки за спиной.
   Сарраг попытался протестовать:
   — Но это же бессмыслица! Скажите нам хотя бы, в чем нас обвиняют!
   — Не изображай со мной невинность, брат. Ты сам все отлично знаешь. Вчера вечером в одном лье от Альгендина был перехвачен кастильцами конвой с продовольствием и оружием, направлявшийся к осажденной крепости в Монтехикаре. Штука в том, что христиане никак не могли знать о наличии конвоя в той местности. Их кто-то предупредил. И даже провел до места. Нынче утром мы получили подтверждение: это дело рук предателей.
   На лице шейха отразилось изумление.
   — И эти предатели…
   — Двое арабов: один примерно лет шестидесяти, среднего роста, с могучей шеей, густой седой бородой и кустистыми бровями. Второй старше, с костистым лицом, очень высокий и очень худой.
   — А если я вам скажу, что мой товарищ еврей? В глазах вояки сверкнул огонь.
   — Иегуди?
   Сарраг подтвердил.
   — Что ж, меня это не удивляет. Предательство у них в крови. В любом случае, еврей он или нет, мы отвезем вас в Гранаду.
   Эзра с отчаянием глянул на ибн Саррага. Кошмар какой-то!
   — Ничего не понимаю! — вскричал шейх. — Почему в Гранаду?
   — Чтобы передать в руки начальства, а потом… — он изобразил петлю, — повесить, брат. Вас повесят. И возблагодарите Аллаха, потому что, не будь приказа, я бы порешил вас прямо на месте.
   Сарраг открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает, но не успел. На его затылок обрушился могучий удар, и он рухнул, потеряв сознание.
Бургос
   Падре Альварес задавался вопросом, не стал ли он жертвой мистификации. Странички, которые этот молодой человек, араб из Гранады, передал ему, удивительно походили на бумагу, найденную в доме того маррана, чье имя Альварес позабыл. Как же его звали? Барель, Баруаль… Тот же напыщенный стиль, те же оборванные фразы, библейские сюжеты, скомпонованные кое-как. Разница лишь в том, что сейчас это не одна страничка, а десяток. Альварес нервно провел рукой по тонзуре и спросил:
   — Напомни, как тебя зовут?
   — Сулейман Абу Талеб.
   — Ты утверждаешь, что нашел эти бумаги в рабочем кабинете твоего хозяина.
   — Совершенно верно.
   — Полагаю, ты их прочитал. Молодой человек подтвердил.
   — Хорошо. Значит, ты, как и я, смог убедиться, что в них нет ничего компрометирующего. Это всего лишь какая-то абракадабра и, будучи таковой, не имеет никакого смысла. Объясни мне, почему эти бумаги могут представлять хоть какой-то интерес для суда Инквизиции?
   — Я же вам сказал: они связаны с безопасностью страны и ваших братьев-католиков. Если бы вы, как я, присутствовали при разговоре моего хозяина с его гостем-евреем, то пришли бы к такому же выводу: речь идет о заговоре.
   Фра Альварес поудобней устроился в кресле.
   — Повтори, пожалуйста, как можно подробней то, что ты слышал.
   — Шейх сказал: «Если это так, то, я полагаю, вы отдаете себе отчет, что мы имеем дело с самым невероятным, самым чудесным приобретением за всю историю человечества. Бесценным сокровищем. Доказательством бытия Бога!»
   Монах подскочил, словно в помещении ударила молния.
   — Что?!
   Юноша хотел повторить все с самого начала, но монах приказал:
   — Только последнюю фразу.
   — Доказательством бытия Бога.
   — Именно так и было сказано? Ты уверен?
   — Аллах свидетель. Клянусь!
   Альварес снова погладил тонзуру. Совершенно определенно, эта история принимала самый неожиданный оборот. Глубоко вздохнув, он велел арабу продолжать.
   — Раввин тут же ответил: «Вы забыли добавить одну существенную деталь: это рано или поздно приведет к крушению всей политической и религиозной системы, которая правит Испанией с установления Инквизиции». Шейх ответил: «Я не очень понимаю связь». И еврей сказал: «Поймете однажды — если этот день настанет, — когда увидите содержание послания».
   — Послания? Какого послания? Араб беспомощно развел руками:
   — Не знаю. Он всего лишь сказал «послание».
   — А потом?
   — Увы, оставшуюся часть разговора я не слышал. Меня позвала супруга хозяина, и мне пришлось помогать ей по дому. Однако пару раз я проходил мимо кабинета и прислушивался. И услышал обрывки фраз, где речь шла о каком-то плане, и все время мелькало одно имя: Абен Баруэль.
   Абен Баруэль, подумал Альварес. Именно так звали того маррана. Значит, араб говорит правду. Если речь действительно идет о каком-то заговоре, нужно срочно поставить об этом в известность кого следует. И все же богатый опыт подсказывал, что надлежит опасаться всего и вся. Даже доносчиков. На тот случай, если этот араб приехал сюда, чтобы запутать следы, если он всего лишь пешка в чьих-то руках, необходимо умело сыграть в предложенную игру. Альварес решил исходить из этого.
   — Сулейман, — медовым голосом начал он, — знай, что мы благодарны тебе за твой поступок. Я совершенно уверен, что он продиктован чувством долга. Но… — он указал на лежавшие документы, — я совершенно не вижу, каким образом это дело касается суда Инквизиции.
   Юноша буквально подпрыгнул:
   — Как?!
   — Успокойся. Совершенно очевидно, что ты не знаешь правил, которым мы подчиняемся. Я объясню. Первоочередная задача суда Инквизиции — выслеживать принявших крещение евреев, продолжающих хранить верность вере предков. Подчеркиваю: принявших крещение евреев. Потому что в душах людей иногда бывает путаница. Мы не преследуем евреев как таковых, а лишь тех из них, кто согласился вступить в лоно Церкви и кто, приняв крещение, тайком предает данные ими обеты. Другой аспект нашей деятельности — карать тех, кто совершает деяния или ведет разговоры против веры или Святой Инквизиции. Также у нас есть право изымать и запрещать распространение некоторых произведений, способных смущать души или поселить сомнения в умах. Наконец, мы должны вести борьбу с содомитами и колдунами. Учитывая все вышесказанное, объясни мне теперь, в чем из всего этого можно обвинить твоего хозяина?
   Слуга с отчаянным видом провозгласил:
   — «Крушение всей политической и религиозной системы, правящей Испанией со дня учреждения Инквизиции!» Вот что он сказал! Что вам еще нужно?!
   — Этого недостаточно. Что бы ни говорили наши противники, суд Инквизиции не карает слепо. Он действует на основе права. Иначе с чего бы, по-твоему, мы предоставляли осужденным столько гарантий? Например, требовать подтверждения показаний свидетелей независимыми от следствия людьми. Разве позволяли бы мы им прибегать к услугам адвокатов, если бы не руководствовались справедливостью?
   Фра Альварес не счел нужным упомянуть, что этими независимыми людьми были клирики, набожные и отважные служители Церкви, которым было бы трудновато противостоять своим братьям, и что адвоката назначала сама Церковь.
   Он ровным тоном продолжил:
   — Прежде чем ты уйдешь отсюда, мне бы хотелось узнать, почему ты так хочешь заполучить шкуру этого ибн Саррага. Ведь, в конце концов, ты же мусульманин и араб, как и он. Ну, так почему?
   — У меня есть на то причины! — гордо ответил слуга.
   — Деньги?
   — Никогда!
   — Что же тогда?
   — Я вам уже сказал: у меня есть причины. Зачем вам их знать?
   Священник не стал настаивать.
   — Ладно. Пока что остановимся на этом.
   Молодой человек собрался было резко возразить, но Альварес решительным жестом остановил его:
   — Аудиенция закончена. Сулейман сердито поднялся.
   — Вы об этом пожалеете. Вот увидите! Пожалеете, что столь легкомысленно отнеслись к этому делу!
   Он так грохнул дверью, что стены затряслись.
   Едва оставшись один, монах вскочил с кресла и метнулся к скрытой двери. Ему предстояло сделать две вещи: во-первых, приказать не спускать с араба глаз, а во-вторых, как можно быстрее поставить обо всем в известность фра Торквемаду.

ГЛАВА 7

   Да, но жид весь озаряется, блестит, глаза слепит и невидимкою становится, сжигая мизинчик мертвого младенчика…
В. Гюго. «Торквемада», действие II, явление IV

   Сумерки еще цеплялись за вершины Сьерра-Невады, снова показавшейся вдали, но вскоре весь ландшафт погрузится во мрак и воцарится ночь. Сарраг скрипнул зубами. Он не припоминал, чтобы хотя бы раз в жизни испытывал подобное чувство при виде этих гор, предвещавших приближение Гранады. Самое большее через пару дней они въедут в ворота города. Шейх, по-прежнему связанный, пытался справиться с раздражением, терзавшим его с самого ареста, но тщетно. Ярость была слишком жгучей, а возмущение — слишком сильным. Мечта, только-только начавшаяся осуществляться, разбилась вдребезги из-за человеческой глупости. Он немного развернулся на лошади, повод которой был прикручен к седлу ехавшего впереди всадника, и окликнул Эзру.
   — Судьбу нельзя предвидеть, ребе. Мы искали путь на небеса и вот едем по дороге в ад.
   — А кто виноват? Арабы! Ваши братья! Как обычно, они ведут себя как слепцы, варвары.
   — Насколько мне известно, это не мои братья возводят костры, чтобы вас поджарить! — буркнул шейх. — Не будьте дураком.
   — О, вам совершенно незачем завидовать христианам! Ваши дальние предки, альмохады, эти берберы, тупые и одержимые, были не более терпимы по отношению к нам. Бывали времена, когда и они тоже вынуждали нас выбирать между верой и смертью!
   Сарраг сплюнул на землю.
   — Узнаю вашу манеру сваливать все в одну корзину! У большинства мусульман с альмохадами столько же общего, как у вас с попами из Инквизиции!
   Он собрался продолжить, когда за тревожным криком раздалась команда:
   — Спешиться!
   Офицер не успел договорить, как мимо щеки Саррага просвистел арбалетный болт.
   — Развяжите нас! — взмолился шейх. Но его голос заглушил грохот пушки. Дымящееся ядро, прилетевшее ниоткуда, смело двух всадников, превратив их в бесформенную кровавую кашу.
   — Неверные! — взревел один из солдат.
   Все произошло очень быстро. На растерявшихся насридов надвигалась королевская пехота. Эзра отчетливо различил мундиры между стволами пробковых дубов. Поскольку грозная репутация испанской пехоты была хорошо известна, не возникало сомнений, что от арабов и мокрого места не останется. Даже без поддержки артиллерии. Самое смешное, подумал раввин, что они с Саррагом окажутся жертвами сражения, не имеющего к ним никакого отношения. Отчаянным рывком, невзирая на связанные руки, Эзра вывалился из седла и грохнулся на землю. Уже в падении он успел заметить, что шейх последовал его примеру. Снова грохнули пушки, и лошади встали на дыбы, рискуя затоптать лежавших.
   — Во имя Всемилостивого, освободите нас! — воззвал Сарраг к кому-нибудь, кто мог услышать.
   Но его крик пропал втуне, заглушённый гулом сражения, звоном клинков и свистом арбалетных болтов. Вокруг в клубах пыли метались тени. Противники схватились врукопашную. Сраженные падали, победители устремлялись дальше. Сколько времени длилось сражение? Вполне достаточно, чтобы из двадцати пяти человек арабского подразделения в живых не осталось практически ни одного. Их изрубили на куски. Сарраг с Эзрой лежали неподвижно, уткнувшись лицом в пыль. Настолько неподвижно, что остались живы лишь благодаря тому, что их сочли мертвыми.
   Отовсюду неслись стоны раненых и умирающих и голоса снова построившихся в походные ряды и зашагавших на закат королевских пехотинцев. Эзра с Саррагом боялись поднять голову. Послышались приглушенные шаги. А потом, словно кошмар начался снова, резкий голос проговорил:
   — Вы заплатите за наших братьев…
   Чья-то рука схватила Саррага за воротник и рывком вынудила подняться. Первое, что шейх увидел, — кинжал в руке арабского офицера, и только потом — его залитое кровью лицо. Шейх в ужасе недоумевал, каким чудом этот человек еще жив. Он начал что-то бормотать, чтобы привести офицера в чувство, но тщетно. Тот не слушал. Он бешено скрутил ворот бурнуса Саррага, причем с такой силой, что ткань треснула, обнажив грудь шейха.
   — Отправляйся к неверным в ад!
   Эзра, бессильный свидетель, хотел закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука.
   Офицер нацелился на горло шейха. Тот закрыл глаза, отдаваясь на милость Всемогущего.
   И в этот миг кончик кинжала замер буквально на волоске от сонной артерии.
   Сарраг ждал. Смерть не приходила. И тогда он тихонько приоткрыл глаза. Офицер по-прежнему стоял перед ним, но выражение его лица полностью изменилось. Ярость исчезла, сменившись изумлением.
   Вытаращив глаза, он уставился на висевший на груди Саррага серебряный медальон.
   — Меч и полумесяц… Откуда у тебя этот медальон?
   — Он принадлежит мне всю жизнь, как до этого принадлежал моему отцу, а до него — деду.
   — Знаешь, что он означает?
   — Конечно. Это герб Банну Саррагов.
   — Ты хочешь сказать… — с трудом выговорил офицер.
   — Что я — Банну Сарраг. Меня зовут Шахир, Шахир ибн Сарраг.
   — Не… Не может быть… — Офицер выронил кинжал и, схватив руку шейха, поднес ее к губам. — Простишь ли ты меня?
   Шейх несказанно изумился:
   — Объясни…
   — Я — из гвардии Юсуфа ибн эль Барра.
   Все стало ясно: Юсуф ибн эль Барр был главой клана Банну Сарраг, который несколько дней назад возвел нового султана — Боабдила — на трон Гранады.
   Эзра, все еще лежавший на земле, ловил каждое слово. Он тоже знал, кто такой Юсуф ибн эль Барр, а также о той роли, которую эль Барр играл последние годы в клане Банну Саррагов. Эзра также припомнил, что они при первой встрече с шейхом коснулись этой темы.
   — Вы понимаете… Это сад Аллаха они уничтожают. Последнюю арабскую мечту в Андалузии. Сопротивление христианским королям — и так дело довольно безнадежное, так в довершение всего наши собственные вожди сцепились между собой!
   Еще более печально говорить, что Гранада однажды падет из-за женской ревности…
   — По-моему, вы сильно преувеличиваете.
   — Вы находите? С тех пор, как эта пленница-христианка, эта Изабелла де Солис, ставшая после принятия ислама Сорайей, вошла в жизнь султана Абу эль Хассана, этот человек потерял голову. Он, начавший свое правление величественно и мудро, заканчивает его деспотом и глупцом! Он дошел до того, что предал свою законную супругу Айшу, предпочтя детей от этой христианки Абу Абдалле Мухаммеду, которого христиане прозвали Боабдилом, и его брату Юсуфу. Именно потому, что она почувствовала, что трон рискует ускользнуть от ее детей, Айша и устроила заговор против своего мужа, последствия которого широко известны…
   На самом деле все началось лет на пятнадцать раньше, когда Гранадой еще правил султан Абу эль Хассан. Опасаясь проблем со стороны могущественного клана Банну Сарраг, он решил вырезать всех наиболее значимых представителей этого семейства. Уцелевшие не могли простить столь чудовищного деяния. Но колесо судьбы не стоит на месте. Когда Айша приняла решение сбросить Абу эль Хассана, кто пришел ей на помощь? Кто стал ее поборниками? Откуда взялись эти воины, разбившие султана и возведшие на трон Боабдила? Банну Сарраги, восставшие из могилы.
   — Вы не могли бы меня поднять? — рискнул пробормотать раввин.
   Офицер подобрал свой кинжал. Сначала он перерезал веревки на руках шейха, затем Эзры и помог раввину встать.
   — Простишь ли ты меня? — повторил он, явно совершенно убитый.
   В ответ Сарраг безразличным тоном проронил:
   — Помоги нам отловить наших лошадей… Мы и так уже потеряли слишком много времени.
Бургос
   Франсиско Торквемада знаком велел фра Альваресу сесть. Глаза Великого Инквизитора лихорадочно блестели, уголок губ подергивался в нервном тике. Он непрерывно то сцеплял, то расцеплял руки. Несведущий мог бы счесть это проявлением нервозности, но тем, кто хорошо знал Великого Инквизитора, было отлично известно, что это проявление экзальтации. С того самого момента, как он ознакомился с документами, доставленными слугой-арабом, и была установлена связь между ними и бумагами, найденными в доме маррана, Абена Баруэля, Торквемада не мог усидеть на месте. Наконец-то! Наконец-то все, что он предчувствовал давным-давно, оказывалось правдой: заговор! Заговор, задуманный совместно иудейством и исламом. Отныне у него в руках неопровержимое доказательство, которое он швырнет в лицо его противникам, чтобы показать им, что эти нечестивцы — жиды, мусульмане, гитаны, содомиты — всегда преследовали лишь одну цель: уничтожение католицизма и Испании. Конечно, это «доказательство» еще довольно хрупкое, поскольку пока что основывается на зашифрованных рукописях и на предположениях араба-слуги, чьи мотивы остаются пока неизвестными. Но Торквемаду всегда привлекали трудности.
   Он устроился поудобнее и поинтересовался:
   — Вы уверены, что он не забыл?
   — Это невозможно. Отец Менендес — сама суровость.
   — Верно. Но, как все ученые, он бывает рассеян.
   — Не без этого. Но в данном случае он отлично знает, насколько это важно. К тому же, как мне кажется, дело его захватило. Достаточно было увидеть выражение его лица, когда я принес ему эти бумаги. С первых строк он впал в транс. Буквально затрясся от предвкушения.
   Торквемада отлично знал, что в этом весь отец Менендес, некогда носивший имя Давид Толедано. Сын и внук раввина, он лет десять назад принял истинную веру и с полным смирением вступил в орден доминиканцев. Человек блестящего ума, он некоторое время преподавал в университете Саламанки и сохранил из своих еврейских корней явно выраженный интерес к каббале. Как и многие его коллеги, он посвятил себя изучению этой якобы магической силы, основанной на буквах и цифрах, таинственная сила которых вроде бы определяет судьбу. Если и есть на Полуострове человек, способный разобраться в этих непонятных бумажках, написанных Абеном Баруэлем, то только Педро Менендес.
   Торквемада уже собирался опять выказать свое нетерпение, как раздался стук в дверь.
   — Входите! — немедленно приказал он.
   Дверь распахнулась, и появился человек лет шестидесяти. Маленький, упитанный, круглолицый, несколько жеманный, в слишком широкой шерстяной рясе и сандалиях. Прижимая к груди листки бумаги, он быстро прошел через комнату и предстал перед Великим Инквизитором. Торквемада указал ему на стул:
   — Присаживайтесь, фра Менендес.
   Маленький человечек неловко сел, явно смущаясь могущественного собеседника.
   Едва он уселся, как Торквемада спросил:
   — Ну? Каковы ваши выводы? Доминиканец прочистил горло.
   — Мы столкнулись с очень необычным делом, чтобы не сказать — необыкновенным.
   Голос у него оказался тоненьким, вовсе не соответствующим комплекции.
   Поскольку Торквемада с Альваресом молчали, он продолжил:
   — Я с большим вниманием изучил рукопись, которую вы мне доверили. Нет никаких сомнений, что это криптограмма.
   — Это нам известно, фра Менендес.
   — Конечно. Но в этой криптограмме зашифрован план. План, составленный из цитат. Цитат из Нового Завета, Ветхого Завета и Корана. Спешу уточнить, что автор этого труда, несомненно, был самым выдающимся каббалистом и теологом в мире. То, что он составил, просто потрясающе, даже нет слов, достойных описать…
   Инквизитор резко оборвал восторги монаха:
   — Должен напомнить вам, что это о заговорщике, враге веры вы говорите с таким восторгом.
   Человечек всполошился:
   — Нет-нет, фра Торквемада! Я восторгаюсь лишь ученым. Его познания и…
   — Вы упомянули о плане.
   — Действительно. Это план, расшифровка которого приведет того, кто им обладает, к какому-то месту или предмету, что одно и то же. Однако, чтобы преуспеть, нужно пройти несколько этапов или, если угодно, несколько городов.
   — Как вы пришли к такому выводу?
   — Благодаря этому… — Перебрав листочки, он выбрал один. Тот самый, который нашли у Абена Баруэля в день ареста. — Смотрите, — ткнул он в конец странички.
   — Бургос.
   — Бургос… Вот оно, объяснение. Все символы, указанные в этом… Чертоге, несут достаточно информации, чтобы, если их расшифровать, привести — скорее всего — в Бургос.
   — У вас есть доказательства? Вы пытались расшифровать эти символы?
   Менендес изобразил покаянный вид.
   — О, я пытался, и как! С того самого момента, как вы доверили мне эти листки, я все время их анализировал. Мне удалось разобрать некоторые пассажи, но, увы, большая часть мне пока недоступна. — И поспешил оправдаться: — Нужно также принять во внимание, что вы предоставили мне слишком мало времени. — Он продолжил: — Посмотрите на этот фрагмент: Но, увы, целое стоит не больше раба. Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его, и выпали внутренности его. По зрелом размышлении, мне кажется, я понял, кто скрывается за этим описанием.
   Торквемада с Альваресом навострили уши.
   — Но, увы, целое стоит не больше раба. Согласно заповедям Моисея, плата за жизнь раба составляла тридцать шекелей или сто двадцать денье. «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников». — Он прервался и спросил: — Видите, к чему ведет автор?
   — Не идет ли речь об Иуде? — предположил инквизитор.
   — Совершенно верно. И словно чтобы отмести все сомнения, автор подтверждает это фразой: «Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его». Это глава первая стих восемнадцатый Деяний Святых Апостолов. Совершенно очевидно, что тут описано…
   На сей раз ответил Альварес:
   — Самоубийство Иуды?
   — Именно! — ликующе воскликнул Менендес. — Вы поняли, по какому принципу сформулированы эти Чертоги?
   — Весьма хитроумно, — признал Торквемада. — Но какое отношение имеет Иуда к Бургосу?
   Менендес снова погрустнел.
   — Понятия не имею. Чтобы это выяснить, нужно расшифровать весь Чертог.
   Инквизитор схватил листок и потряс им перед носом Менендеса.
   — Здесь есть одна фраза. Фраза, которая проходит красной нитью через все тексты. Да славится И. Е. В. Е. в царствии его, и так далее. Я не каббалист, но мне кажется, что она — ключ к этой криптограмме. Вы пытались ее изучить?
   — Конечно. И вы совершенно правы, говоря, что она — ключ, потому что именно благодаря ей мы знаем количество городов. Вы позволите? — Он забрал листок у Торквемады и громко прочитал: — Да славится И. Е. В. Е. в царствии его. Имя есть 4. Тут мы получили важную информацию. «Имя есть 4» означает, что четыре города отделяют действующих лиц от конечной цели. Слово «Имя»…