Сивер Кирстен А.. Сага о Гудрит

   – Просто не верится, что в Братталиде завелся вор и что Лейв никак не может поймать его! Не ожидала, что Лейв окажется таким разиней, да и Тьодхильд ему под стать. – И презрительная усмешка обнаружила за красивыми, полными губами женщины почерневший передний зуб.
   Гудрид проглотила обиду и твердо ответила:
   – Я уверена, что если этот вор осмелится еще что-нибудь украсть в доме, он будет горько раскаиваться в этом.
 
   У Гудрид разболелась голова, и она пошла к дому, под предлогом помочь Тьодхильд. Войдя на двор, она еще некоторое время постояла, любуясь фьордом. Поверхность его потемнела от ветра, который все усиливался, дуя с ледника на северо-востоке, и высокая береза на холме качалась и поскрипывала. Гудрид повернулась и медленно двинулась к дому. Не было слышно ни людей, ни собак. Может, ей станет лучше, когда она приляжет на скамью в прохладной комнате.
   Сперва Гудрид подумала, что ей почудилось, когда она тихо шла к себе в комнату и увидела, как в ее сундуке роется Турид Златокожая. Она подскочила к ней быстрее искры от огнива и схватила рабыню за руку. Гудрид была так возмущена что даже не слышала своего окрика и испуганного воя Турид. Заставив рабыню разжать кулак, она увидела, что та похитила ее маленький серебряный молот Тора, доставшийся девушке еще от матери.
   – Ах ты, воровка! Гнусная воровка!
   В доме проснулся старый терьер Тьодхильд и зарычал. Послышались чьи-то быстрые шаги. На помощь Гудрид прибежала Хальти-Альдис: она вывернула Турид руку, и из дверей уже доносился голос Тьодхильд:
   – Ты оказалась глупее, чем я думала, Турид Златокожая. Твое счастье, что у тебя густые длинные волосы: они спрячут отрезанное ухо.
   Послали за Лейвом, и тот решил, что обидное наказание – отсечение уха, – которое полагалось для рабов, совершивших кражу в первый раз, будет устроено на следующий же день. Надсмотрщик наточит ножницы, которыми он подравнивает конские хвосты, а тем временем Турид будет заключена под стражу. Позвали из кузницы Ньяля, нового раба-ирландца, чтобы он посторожил Турид в хлеву.
   Когда Гудрид заметила огоньки, вспыхнувшие в глазах Турид при появлении Ньяля, она окончательно уверилась в том, что все кражи каким-то образом были связаны с этим красавцем. И она медленно сказала:
   – Тьодхильд, хочешь, я помогу тебе заставить Турид рассказать о ворованных вещах?
   Тьодхильд согласно кивнула, подозвав стоявших в дверях слуг.
   – Альдис, поди поищи в вещах Турид. А за тобой, Ньяль, мы пошлем, когда потребуется. – И когда дверь за слугами закрылась, Тьодхильд сказала Гудрид: – Начинай.
   Гудрид все еще дрожала от гнева, когда она приступила к расспросам.
   – Зачем ты это сделала? Что ты собиралась делать с украденными вещами?
   Турид упрямо нагнула голову и ничего не отвечала. Тьодхильд сурово произнесла:
   – Будет лучше, если ты расскажешь нам все. Ты обязана это сделать.
   Турид резко подняла голову и окинула Гудрид и Тьодхильд горящим от ненависти взглядом.
   – Обязана! Я ненавижу тебя и твой дом. Я хотела купить место себе и Ньялю на каком-нибудь торговом судне, и летом мы оба были бы свободны…
   В молчании внимая безумной страсти этой юной рабыни, Гудрид вдруг ощутила себя беспомощной и растерянной, как в первый раз, когда ей пришлось помогать корове во время отела.
   – Я так и думала, что здесь замешан Ньяль, – устало произнесла она. – Он знал о твоих планах?
   Турид Златокожая бросила ей:
   – Ты ведьма, Гудрид! Никто ни о чем не догадывался, только ты наколдовала нам несчастье. Я и не думала говорить об этом Ньялю, пока все не устроится.
   – А ты уверена, что он захотел бы поехать с тобой? – спросила Тьодхильд. Турид повернулась к ней и неожиданно улыбнулась.
   – Когда бы он узнал, что я для него сделала, он сразу же полюбил бы меня. Он говорил мне, что у меня красивые волосы.
   – Так оно и есть, – устало ответила Тьодхильд. – Вот только ума тебе недостает. У тебя сохранились все ворованные вещи?
   В заплаканных глазах Турид мелькнула надежда.
   – Да… я точно знаю, что Альдис найдет все до единого. М-мо-жет, тогда мне не отрежут ухо?
   – Нет, придется отрезать. Просто Гудрид поможет мне в этом. Она более искусно умеет останавливать кровь, чем я.
   Турид затряслась, словно на морозе. Тьодхильд сняла с плеч платок и накинула его на рабыню, сказав при этом:
   – Гудрид, подскажи Лейву, чтобы он вместо Ньяля прислал кого-нибудь другого сторожить Турид ночью.
   Гудрид хотела бы, чтобы Тьодхильд нашла также другого для исполнения наказания, но она знала, что хозяйка дома таким образом оказывает ей честь, ставя ее на одну ступень рядом с собой.
 
   На следующее утро, в ранний час они вышли на двор, ведя за собой провинившуюся рабыню. Турид села на низенькую табуретку, зажмурилась, непрестанно трясясь всем телом. Гудрид и Тьодхильд схватили ее за ледяные руки, когда ухо было уже отрезано: при этом раздался звук, похожий на хруст утиной лапки. После этого надсмотрщик вернулся с ножницами в конюшню, а Гудрид хлопотала над Турид, чтобы остановить кровь при помощи тряпки, смоченной в отваре тысячелистника. Сменив первый компресс, она заметила, что на двор вышел Ньяль и наблюдает за Турид. В его синих глазах было все, что угодно, но только не любовь.
   Турид позволила увести себя в дом, но от еды отказалась.
   Когда на пятый день Гудрид пришла к ней сменить повязку, по телу рабыни прошла сильная судорога. Всякие попытки успокоить ее и укрыть получше одеялом только ухудшали дело. На коже Турид выступили капельки пота, и она беззвучно ловила губами воздух. Лицо ее искажалось гримасой ужаса. Через некоторое время припадок миновал, и Гудрид выбежала из хлева на поиски Тьодхильд.
   Та медленно поднялась со своего места и властным голосом велела Торкелю принести из церкви бочонок со святой водой. Придя в хлев к Турид, обе женщины увидели, что та находится в сознании, но едва Гудрид склонилась к ней, у нее снова начались судороги. Тьодхильд поспешно выхватила у перепуганного Торкеля чашу со святой водой, обмакнула в нее пальцы и перекрестила свою рабыню.
   – Во имя Отца и Сына и Святого Духа: да уготовит Бог этому жалкому созданию ту участь, которую она заслужила.
   «И избави меня от подобной безумной страсти», – подумала про себя Гудрид.
   После длительного припадка Турид скончалась. Тьодхильд велела Лейву, чтобы тот приказал Ньялю выкопать могилу возле церкви.
 
   После тинга Гудрид с отцом отправились в лодке к себе домой, на Бревенный Мыс. Девушка спросила у отца, что он думает о происшедшем в Братталиде. Словно прочтя ее мысли, Торбьёрн устало провел рукой по лбу и ответил, не глядя ей в глаза:
   – Я рад, что у нас больше не осталось рабов. Лучше, когда люди служат тебе по собственной воле. Связывает только преданность и согласие.
   Причалив к берегу, они вошли к себе на двор, где мирно сидела и шила Торкатла. У двери лежала кошка Халльдис, а под кустом растянулась старая Хильда. Торбьёрн довольно улыбнулся при виде этой идиллической картины, а потом сказал Халльдору:
   – Думаю, нам надо попросить Лейва дать нам одного из щенков Эриковой собаки: наверное, это последний ее помет. Нам явно нужен пес, который бы лаял при приближении людей к дому!
   Халльдор согласно кивнул, а Гудрид сказала:
   – Ты не хочешь сказать, что кто-то нападет на нас, отец? Кто бы это мог быть?
   – Такие же люди, которые нападают на бондов в Исландии, – люди вне закона или жаждущие мести. Я не так давно живу в Гренландии, чтобы успеть нажить себе врагов, но все же здесь есть бродяги, объявленные вне закона. Ты и сама, наверное, слышала на тинге о том, что Бард Трескоед объявлен вне закона, так как он этой осенью сжег заживо всю семью? У него есть жена, дети и небольшой клочок земли, и он скорее всего будет прятаться теперь в этих краях, охотиться на дичь и воровать по дворам. Ему ведь терять нечего. Каждый может убить его.
   Гудрид вздрогнула и вгляделась в заросли, окаймляющие луга позади двора. Словно ей почудилось, что в них притаился Бард Трескоед. Но это были просто блики от солнца.
 
   Через несколько дней Халльдор привез из Братталида щенка. Это был жизнерадостный, толстолапый и неуемный кобелек. Он без конца бегал за Гудрид, когда распознал, что именно у нее ключ от кладовой, и заливисто лаял всякий раз, когда Харальд Конская грива выходил взглянуть на коз. Гудрид прозвала щенка Фафни и постелила ему у входа старую овчину.
   Хильда собрала последние силы и кинулась с пришельцем в бой чтобы показать, как надо вести себя опытному дворовому псу. Бой происходил как со щенком, так и с поросятами у навозной кучи, где валялись объедки. Так что Валя встретил лай сразу двух собак, когда он однажды подъехал к Бревенному Мысу. Он привез с собой телячьи шкуры в благодарность за помощь, оказанную Гудрид его Николетте и малышу.
   Гудрид угостила его молочной похлебкой, а сама села рядом. Она погладила ценные шкуры и сказала:
   – Это слишком щедрый дар: ты мог бы обменять эти шкуры на зерно.
   – В другой раз. Мы едим теперь мох, как и другие.
   – У меня тоже есть для тебя кое-что. – И она гордо протянула ему маленький сыр, который приготовила сама. Собираясь обратно в дорогу, Валь бережно положил сыр за пазуху, и Гудрид поняла, что он припасет его для семьи, а не для себя.
   Увидев дорогие шкуры, Торкатла сказала:
   – Это шкуры специально для детской одежды. Когда ты была совсем маленькой, твоя мать засадила меня за шитье спального мешочка из шкуры белька. Она говорила, что ты похожа на цветочек посреди снега, а отец твой сложил о тебе вису… Припрячь-ка эти шкуры, они пригодятся тебе для твоих малышей.
   Торстейн сын Эрика, пожалуй, не сумеет сложить вису, подумала Гудрид, но он точно будет надежным отцом и хозяином в доме. Всякий раз, когда она вспоминала о нем, она испытавала к нему чувство уважения и преданности, как к старшему брату.
 
   Вскоре после того, как купец Эрлинг Укротитель волн побывал в Братталиде по пути домой из Западного Поселения, оказалось, что родственник Тьодхильд предложил для продажи свои товары в Братталиде. Гудрид посчитала, что не стоит переправляться через фьорд, но отец в нетерпении сказал, что этот Торир Мореплаватель сын Скегги приехал прямо из Норвегии и наверняка привез зерно и железо. Торбьёрн нагрузил свою лодку сукном, мешками с ворванью и салом, тюками с тюленьими шкурами и попросил Гудрид одеться понаряднее. Халльдор переправил их через фьорд.
   Торир Мореплаватель был невысоким, бочкообразным, волосы у него были светлые, а глаза на загорелом до черноты лице – зеленые, строгие. Двое его сыновей ловили каждый жест отца, когда тот управлялся с весами и палочками с зарубками для счета, и прислушивались к каждому его слову. Торир произвел на Гудрид плохое впечатление, и она увидела, как в глазах Торбьёрна появился стальной блеск, что случалось с ним очень редко.
   – Я вижу, ты учишь своих сыновей назначать точную цену, Торир. Лейв, пожалуй, обрадуется, когда узнает, что ты твердо держишься тех правил, которые приняты у него на дворе. Если хочешь, я могу помочь тебе с расчетами.
   Вокруг торгующихся собралась кучка зрителей: такое развлечение найдешь здесь редко. И с видом хозяина, провожающего своих гостей, Торбьёрн дал знак Халльдору, чтобы тот принес остающиеся товары и погрузил на корабль мешки с ячменем и овсом, да еще железные засовы, которые он купил. Затем он распрощался с Ториром и его сыновьями и учтиво сказал, что надеется, что они и впредь будут торговать в Гренландии.
   Когда Гудрид с отцом возвратились обратно на Бревенный Мыс, девушка, держа перед Торбьёрном миску для умывания перед ужином, спросила:
   – Ты выгодно поторговался сегодня, не правда ли, отец?
   Торбьёрн поднял брови.
   – Уж не считаешь ли ты, что я надул Торира Мореплавателя?
   – Я только хотела оказать, что ты получил за свои товары хорошие вещи.
   – Это верно. Каждая рачительная хозяйка сможет вычислить, что требуется ее домочадцам, а многие мужчины не заботятся о подсчете локтей и бочек, марок и фунтов, когда начинают торговаться. Торир отлично знает об этом и намеревается таким образом разбогатеть.
   – Хорошо все же, что ты так много всего купил, потому что у нас больше нечего менять…
   – Ну нет, у нас еще есть в запасе славная шкура: это шкура белого медведя, которого убил Ульв на Херьольвовом Мысе, хотя я не уверен в том, что летом к нам пожалуют еще другие купцы. Но если потребуется, мы сможем продать кое-какие запасы гагачьего пуха.
 
   Когда на фьорд вернулся хохлач, к берегам Гренландии подошел еще один торговый корабль, и Торбьёрн снова отправился в Братталид. Вечером он привез Гудрид сверток, и она развернула его при свете заката. Это был ярко-красный шелк, затканный цветами, и он выглядел как живой в косых, золотистых лучах солнца. Гудрид застыла, молча переводя глаза с шелка на отца и обратно. За такой товар он наверняка отдал больше, чем просто медвежью шкуру и гагачий пух.
   Торбьёрн рассудительно молвил:
   – Скоро тебе понадобится праздничный наряд.
   Гудрид наклонила голову, боясь, что щеки ее будут пунцовее этого шелка. Через пару недель вернется домой Торстейн со своими людьми.
 
   На следующий день после того, как Торбьёрн послал людей в горы, чтобы пригнать домой овец и молодняк, Гудрид пристроилась возле дома, греясь на осеннем солнышке, и начала шить себе платье. Когда она точила иглу, глядя прищурившись на фьорд в сторону Братталида, она заметила большой корабль. Яркое солнце и сверкающая вода слепили глаза, но она успела рассмотреть, что это, конечно же, был богато украшенный старый корабль Эрика, и плыл на нем Торстейн. Она схватила шитье и побежала к дому, а по пятам за ней несся Фафни.
   – Торкатла, Торстейн возвращается! Где отец?
   – Он в кузнице вместе с Харальдом Конской гривой.
   Гудрид приподняла юбку и начала спускаться вниз по берегу, к маленькой кузнице. Торбьёрн с трудом выковывал железный ободок для деревянной лопаты и даже не повернулся к дочери. Гудрид подхватила Фафни на руки, чтобы тот не обжегся о древесный уголь, и ждала, когда отец закончит работу. А он тем временем опустил лопату в бочку с водой. Тогда Гудрид спокойно сказала:
   – Отец, я только что видела, как корабль Торстейна повернул к Братталиду. Не нужно ли нам отправиться туда и предупредить Стейна и Тьорви, как ты думаешь?
   Торбьёрн окинул взглядом свою поношенную рабочую одежду и посмотрел на грязные руки.
   – Подожди, пока я приведу себя в порядок, а лучше поезжай сама вперед. Скажи Халльдору, чтобы он проводил тебя.
   – Отец, но я и сама сумею грести в лодке!
   – Что это ты придумала, – и отец взглянул на нее с недовольным видом. – В этом случае тебе придется надеть старый плащ и сидеть босоногой. Только этого и не хватало, чтобы сыновья Эрика сватались к подобным девушкам.
   – Я пойду поищу Халльдора, – виновато улыбнулась Гудрид.
   Она надела на себя зеленую шелковую сорочку, предназначенную для альтинга, а сверху накинула свой роскошный синий плащ. На руках гордо блестели тяжелые золотые браслеты, подаренные ей отцом, а на груди висело янтарное ожерелье, доставшееся от Халльдис. А свои праздничные ботинки Гудрид завязала уже на берегу Братталида.
   Торстейн стоял на Площадке тинга и здоровался с Лейвом, Торкелем и остальными. Гудрид робко подумала, что она, пожалуй, выбрала не лучший момент для встречи, но Торстейн уже повернулся и увидел ее. Он тут же оставил других и подошел к ней. Девушка воспрянула духом. Он такой милый!
   Он сжал ее руку в своих широких ладонях.
   – Гудрид! Я так рад тебя видеть… Лейв сказал мне, что он с матерью нечасто встречались с тобой с тех пор, как ты переехала.
   – Мы много работали, – сказала Гудрид. – Отец передает тебе привет: он скоро сам приедет повидаться с тобой.
   – А ты сама, Гудрид, рада, что я вернулся домой?
   – Да, – просто ответила Гудрид. Она протянула ему маленький узелок. – Я сшила тебе рубашку, Торстейн. Надеюсь, что она тебе понравится.
   Гудрид уже знала, что за гости приближаются к их дому, когда через несколько дней услышала заливистый лай Фафни. Торбьёрн встретил Лейва, Торлейва Кимби и Торстейна на берегу, а Гудрид ждала их у входа. Поздоровавшись с Торстейном за руку, она не осмелилась поднять на него глаз.
   Отец, восседая на почетном сиденье за столом, следил за тем, чтобы беседа текла плавно, обо всем понемногу – о погоде, сенокосе, о ранних заморозках, и когда гостей обнесли последним блюдом, воцарилась торжественная тишина. Гудрид уже убирала со стола, когда Торстейн встал и заговорил;
   – Торбьёрн, ты знаешь, почему я со своими родичами пожаловал к тебе сегодня. Мы благодарим Гудрид за щедрое угощение. Я уверен, что все одобрят меня, если я скажу, что хочу взять твою дочь в жены! Отец перед смертью говорил мне, что дает согласие на сватовство, и я знаю, что ты тоже говорил с ним об этом. Так что я могу говорить прямо и откровенно. Я не думаю, что сама Гудрид будет против, если я посватаюсь к ней. Не так ли, Гудрид?
   Девушка подняла глаза.
   – Да, – шепнула она.
   А Торстейн продолжал:
   – Я третий сын Эрика Рыжего сына Торвальда и Тьодхильд дочери Йорунда, и богатства мои таковы: четыре раба, три лошади восьми зим, шесть коров, каждая из которых не старше пяти зим, тридцать пять овец, десять коз, три свиньи и один боров, лодка с тремя парами весел, много больших неводов и другая снасть для рыбной ловли и охоты, много золотых и серебряных украшений, ковров и прочих ценных вещей, а главное – целый двор на Песчаном Мысе. Летом я выкупил у Торстейна Черного его половину. Он со своей женой хочет остаться в доме и присматривать за хозяйством, если мне придется отлучаться. Половина этого двора будет принадлежать Гудрид. Если все это тебе по душе, Гудрид, то я прошу Торбьёрна объявить о помолвке в присутствии свидетелей.
   Гудрид молчала, но глаза ее блестели. Торбьёрн взглянул в сторону дочери и медленно поднялся с места.
   – Торстейн сын Эрика, ты оказал нам с дочерью большую честь. Мы знаем, что ты достойный человек из хорошего рода, и я только сожалею, что Эрик и мать Гудрид не дожили до этого счастливого мига. В знак того, что нам лестно твое сватовство, я объявляю, что в день вашей свадьбы я подарю тебе и Гудрид своего «Морского коня». Это не так много. Но когда мы уезжали из Исландии, Гудрид продала свою кобылку и получила за нее серебро, так что оно тоже будет частью ее приданого.
   Отец никогда не заговаривал с Гудрид о приданом, но обещание подарить им «Морского коня» превзошло все ее ожидания! О серебре, полученном за Снефрид, она и думать забыла.
   Торстейн подошел к скамье для женщин и сказал:
   – Гудрид, я отдам тебе в придачу половину всего, чем владею. Надеюсь, тебе со мной будет хорошо.
   Он протянул через стол руку, и в этот раз Гудрид безбоязненно встретилась с ним взглядом. Ее наполнила тихая радость: этот знатный, богатый юноша сватается к ней. Вместе с Торстейном они станут хозяевами Песчаного Мыса, и в ней навсегда пропадет чувство неприкаянности, словно она, переселенка, живет в Гренландии не подлинной жизнью.
   Ударив по рукам, Торбьёрн сказал Торстейну:
   – Я охотно объявляю о брачной сделке на йоле в Братталиде. Предлагаю сыграть свадьбу через год, а к этому времени я как раз припасу угощение. К тому времени, может, и Торвальд уже вернется.
   – Сиди на месте, – шепнула Гудрид Торкатла. – Ты не должна хлопотать вокруг стола, когда к тебе сватаются.
   Гудрид была рада этому: она чувствовала себя ослабевшей от напряжения. Торстейн занял место Торкатлы рядом с ней, и один за другим к ней подходили Лейв, Торлейв Кимби, люди Торбьёрна и поздравляли ее, желая счастья.
   Последним был Харальд Конская грива.
   – Наверное, ты увидишь много моржей, Гудрид, – мечтательно произнес он.
   Гудрид обрадовалась. Харальд, конечно же, прав. Когда она уедет вместе с Торстейном в Западное Поселение, она окажется ближе к той жизни, которой жил Арни Кузнец, ближе к Виноградной стране, такой далекой и богатой. Нет, недаром ей предсказала дальние путешествия Торбьёрг-прорицательница: она удачно выйдет замуж и уедет далеко-далеко!

НА КОНЬКОВОМ БРУСЕ – ДУХ-ХРАНИТЕЛЬ ТОРБЬЁРНА

   Торвальд так и не вернулся из Виноградной страны к свадьбе Торстейна и Гудрид. Сам он говорил перед поездкой, что попытается исследовать новые земли как можно лучше, прежде чем поедет назад в Гренландию, и потому никто не беспокоился о нем. Но Гудрид знала, что Торстейн волнуется. Он всегда был больше привязан к Торвальду, чем Лейв. Когда же Торвальд не вернулся и на второй год, начал беспокоиться и Лейв. Торстейн пообещал брату заняться хозяйством в Братталиде следующим летом, чтобы Лейв смог отправиться на охоту на Север на старом Эриковом корабле.
   – Торстейн Черный управится один на Песчаном Мысе, – сказал Торстейн Гудрид. – Если мы вернемся из Братталида к следующему улову лососей – все обойдется. Даже если к тому времени Торвальд не вернется, то мать побудет с Лейвом.
   Гудрид рассеянно слушала мужа. Она вноаь и вновь пыталась представить себе, как выглядит страна, в которой сейчас находятся Торвальд и его люди: какие там растут деревья, какие там едят ягоды и плоды, название которых она вряд ли когда-нибудь слышала…
   Что же до Песчаного Мыса, то Торстейн всегда умел ответить на ее вопросы. «На берегу Светлого фьорда очень красиво, и Песчаный Мыс лежит у самой воды, а за ним – тучные пастбища и угодья. Прямо рядом с хутором течет речка, а в ней – множество лосося. Вот увидешь, ты станешь там такой же круглой, как наши овечки!»
   Еще до свадьбы Тьодхильд показала Гудрид все, что получал от нее Торстейн: ковры, постельное белье, резные миски и прочую утварь. И Гудрид была счастлива, видя эти наглядные символы благополучия и слушая рассказы Торстейна об их новом доме.
   Уже поджидали первых гостей на брачный пир, и Гудрид остановилась во дворе, чтобы полюбоваться кольцом, подаренным ей Торстейном: оно было широкое, позолоченное, с красными и синими каменьями. Мимо нее пробегала Хальти-Альдис, неся в руке связку копченых тупиков из кладовой. Служанка бросила через плечо:
   – Скоро начнется пир, Гудрид! Я уже видела, что к нам подъезжают Фрейдис дочь Эрика и ее Торвард.
   Но ни Фрейдис, ни ее малыш-крикун, который родился месяц назад, были не в состоянии испортить праздник, тем более что она отказалась прийти в церковь. А там было уже полно народу, ибо Тьодхильд пообещала, что окропит гостей святой водой из заветного бочонка Патрика. Однажды Гудрид спросила у Тьодхильд, что она будет делать, когда вода кончится, но та ответила ей, что понемногу наполняет бочонок каждый раз, когда вода в нем убывает. И тот остаток воды, освященной еще Патриком Священником, становится чем-то вроде пивных дрожжей, придавая силу новой воде.
   Гудрид тихо преклонила колени на шкуре белого медведя и расправила свадебный наряд, украдкой посмотрев на Торстейна, который был рядом. Темно-синие фламандские чулки обрисовывали его мускулистые ноги, и на нем была зеленая рубашка, сшитая Гудрид. Когда жених и невеста взялись за руки в знак верности друг другу и все присутствующие в церкви прочитали хором «Отче наш», Тьодхильд окропила брачную пару святой водой и трижды перекрестила их, прежде чем послать бочонок по кругу.
   В этот прохладный, солнечный осенний день они медленно шли из церкви в дом, чтобы сесть наконец за стол.
   Торстейн взял слово. Затем гостей обнесли горячими овсяными лепешками и ячменной кашей. На больших блюдах лежали рыба и мясо. Пиво Тьодхильд текло рекой в кружки, кувшины и старый рог Эрика. Прежде чем послать рог по кругу, Лейв приветствовал дорогих гостей и рассказал еще раз о тех условиях, на которых состоялась брачная сделка между Торбьёрном и Торстейном. А затем он поднял рог и выпил за здоровье Гудрид.
   Гудрид уже успела за день набегаться на кухне и в кладовых, наравне с остальными женщинами, и теперь, сменив будничное платье на свадебный наряд, она наслаждалась тем, что спокойно сидела на скамье, чувствуя, как непривычно хмелеет голова от пива. Голова ее слегка кружилась, и она постепенно теряла чувство страха. Торстейн внезапно показался ей очень большим: вдруг он раздавит ее в постели…
   Девушка чувствовала себя тревожно, потому что толком не знала, что ее ожидает. Она никогда прежде не бывала на свадьбах в Гренландии. И она с пристрастием расспрашивала Торкатлу, не известно ли той, когда жениху и невесте полагается оставить гостей и идти к себе, однако Торкатла лишь улыбнулась в ответ и сказала, что Гудрид сама поймет, когда настанет время.
   Торкатла оказалась права. Шум за столом утих, и Гудрид уже мечтала только о том, как бы ей забраться под одеяло на их с Торстейном новой постели. Из-за дверей доносились звуки музыки. Это Торкель сын Лейва играл на свирели, вырезанной из дягиля, и мелодия журчала удивительно страстно и красиво, вплетаясь в низкие звуки, издаваемые Стейном на варгане, так что Гудрид ощутила, как по спине ее пробежала сладостная дрожь. Она обхватила себя руками и взглянула прямо в смеющиеся глаза Торстейна.
   – Идем, жена моя, гости проводят нас к супружескому ложу.
   Она сползла со скамьи и благодарно взяла протянутый им плащ. Прохладная, тихая лунная ночь освежила ей голову, и она твердым шагом шла рядом с Торстейном к новой спальной нише, которую отгородили у передней стены дома молодых. Их сопровождали многие из гостей, но лишь Лейв и Тьодхильд вошли в маленький зал вместе с женихом и невестой: там свежо и ароматно пахло ветками можжевельника, потрескивающими в огне очага. Торкель и Стейн остались стоять в дверях; музыка все продолжала звенеть в холодном воздухе, а брачная пара замерла у своего ложа. Торстейн медленно отстегнул тяжелый золоченый пояс и отдал его брату, а Тьодхильд тем временем окропила святой водой из маленькой каменной миски новую овчину на кровати и перекрестила молодых. Гудрид непроизвольно сделала шаг к Тьодхильд и Лейву и расцеловала их обоих.