Страница:
В столь поздний час случалось им иногда пропустить по рюмочке, но это, если вдруг решали тряхнуть стариной и перед сном в постели покувыркаться немножко. И то Тимофей норовил, заранее проведав планы Маринки, выпить хоть немного в одиночку, чтобы потом, откинувшись на подушку с бокалом в руке неторопливо довести себя до нужной кондиции. Без этого полноты ощущений не возникало. Но сейчас о сексе речи не шло. Ежу понятно. Значит, что? Просто принять маленькую дозу — как снотворное — и на боковую. Скучно. И все-таки кашаса хорошо пошла. Маринка, конечно давилась и морщилась, запивала лихорадочно апельсиновым соком (спасибо не томатным), комментировала: «Какая гадость!» Однако спать после этого ни ему, ни ей не захотелось. Выпили ещё по две порции, абсолютно не хмелея, и просидели часов до пяти. Ложиться не очень-то и собирались, Маринка нервничала, предлагала дежурство установить и все к окну подходила, смотрела, не лезет ли кто в их разбитую «Ниву».
А говорили черт знает о чем. Соседей обсуждали. Потом мелкие дела по работе. Потом решали, рассказывать ли Вере Афанасьевне всю эту историю, как есть, когда на дачу приедут без колес, своим ходом. Все-таки она — человек уже немолодой, да и не очень здоровый. Потом стали перебирать всех, кто мог бы помочь с ремонтом — побыстрее и подешевле. Потом вообще воспоминаниям предались. И только совсем под утро, когда уже зримо стало светать и даже фонари в переулке погасли, Тимофей вдруг спросил:
– А как ты думаешь, почему нам разбили машину?
Маринка посмотрела на него дико, с непонятным удивлением и даже с обидой, словно он о чем-то совсем неприличном спросил. Затем помолчала и, вздохнув, ответила:
– Не знаю. Давай все-таки спать.
– Давай, — согласился Редькин.
Запас искусственной бодрости, вызванной действием бразильского напитка, иссяк. Начала болеть голова, и думать уже ни о чем не хотелось. Маринка вдруг поинтересовалась, ни с того ни с сего:
– Что будем есть на завтрак?
Как будто именно это было теперь самым главным.
И уже Тимофей глянул на неё свирепо, а потом вспомнил последний эпизод на улице и предложил с мрачной улыбкой:
– Яйца всмятку.
Глава вторая
А говорили черт знает о чем. Соседей обсуждали. Потом мелкие дела по работе. Потом решали, рассказывать ли Вере Афанасьевне всю эту историю, как есть, когда на дачу приедут без колес, своим ходом. Все-таки она — человек уже немолодой, да и не очень здоровый. Потом стали перебирать всех, кто мог бы помочь с ремонтом — побыстрее и подешевле. Потом вообще воспоминаниям предались. И только совсем под утро, когда уже зримо стало светать и даже фонари в переулке погасли, Тимофей вдруг спросил:
– А как ты думаешь, почему нам разбили машину?
Маринка посмотрела на него дико, с непонятным удивлением и даже с обидой, словно он о чем-то совсем неприличном спросил. Затем помолчала и, вздохнув, ответила:
– Не знаю. Давай все-таки спать.
– Давай, — согласился Редькин.
Запас искусственной бодрости, вызванной действием бразильского напитка, иссяк. Начала болеть голова, и думать уже ни о чем не хотелось. Маринка вдруг поинтересовалась, ни с того ни с сего:
– Что будем есть на завтрак?
Как будто именно это было теперь самым главным.
И уже Тимофей глянул на неё свирепо, а потом вспомнил последний эпизод на улице и предложил с мрачной улыбкой:
– Яйца всмятку.
Глава вторая
ВЕРСИИ
Утром Редькин проснулся от неуместной эрекции. Во сне он видел Маринку, которая занималась сексом с их общим знакомым Константином Полозовым и уверяла его, Тимофея, что они все вместе вступили в клуб по обмену жен, говоря по-американски, в клуб свингеров. Тимофей из последних сил искал в этом сне жену Константина, чтобы на радостях трахнуть её — уж группешник, так группешник, все должно быть по-честному. Однако Раисы нигде не было, даже намека не ощущалось на её присутствие. Это расстраивало, но одновременно каким-то странным образом возбуждало. Поиски Раисы велись согласно абсурдным законам сна: Тимофей бродил по огромной квартире из комнаты в комнату и в каждой из них на диване, на ковре или в кресле обнаруживал совокупляющуюся пару, подходил ближе, приглядывался, и всякий раз это оказывались Маринка и Константин. При этом — мамочка родная! — чем они только не занимались! У иного сценариста порнухи фантазии не хватило бы…
Редькин взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что спал-то он всего каких-нибудь полчаса. А столько интересного успел увидеть! Но уже через секунду вспомнилось все произошедшее накануне, и от эрекции не осталось и следа. Тимофей подбежал к открытому окну, высунулся и автоматически отметил, что его свежекупленная и свежеизуродованная «Нива» стоит на прежнем месте и, похоже, никем больше не осквернена. Только после этого он обернулся на разобранную постель и осознал, что Маринки там нет. Супруга его, как выяснилось, не спала вовсе. А в настоящий момент пила растворимый кофе на кухне. Сам Редькин растворимого терпеть не мог, даже лучших сортов и принялся заправлять кофеварку натуральным, молотым. Все проходило в мрачном безмолвии. Говорить друг другу «доброе утро» казалось чистейшей издевкой, а на более длинные высказывания сил не было. Маринка первой нарушила эту игру в молчанку.
– Позвони Полозову, — неожиданно сказала она.
Тимофей вздрогнул, спросил удивленно:
– Почему Полозову?
– Потому что он самый солидный человек из всех наших знакомых. Наверняка что-нибудь толковое посоветует.
– Нам машину надо чинить, — проворчал Редькин. — При чем здесь солидный человек Полозов?
– Нам для начала надо, чтобы кто-нибудь денег дал на этот ремонт, — жестко поправила Маринка. — А деньги ещё вышибать придется. Ведь не просто так нам машину разбили.
Печальная мысль, однако справедливая. Конечно, Маринка была права. В стратегическом плане. Но тем не менее, новая машина, которая не едет — полнейший абсурд. И Редькин считал своим главным делом реанимацию автомобиля, а всяческие формальные и неформальные разборки, розыск и наказание виновных — это все потом. Вот почему первый утренний звонок ровно в девять он сделал все-таки Виталику Нестеренко. Тот ещё ночью обещал подумать, кого же подключить к восстановлению редькинской «Тайги». Сам же маэстро за такое дело браться не собирался. Во-первых, весьма прохладно относился к «Жигулям» вообще, во-вторых, не считал себя жестянщиком. А это важно. Кузов чинить — дело специфическое. Но, конечно, Виталик не подвел. Нашел доброго знакомого — некоего Вальку Бурцева, и сервис оказался относительно недалеко от Редькина — на Семеновской. Удачный вариант.
– Полозову позвони, — продолжала зудеть Маринка.
– Рано еще, — упрямился Тимофей.
– Значит, оставишь информацию секретарше.
– Зачем? Смысл какой?
– Большой смысл. Позвони, говорю, ведь потом забудешь.
И Редькин сломался. Позвонил. В контору, конечно. Константин появлялся там обычно часам к одиннадцати, а то и позже, но в этот раз уже в десять оказался на рабочем месте. Как по Маринкиному заказу. Разговор получился забавный. Не меньше двадцати минут пришлось излагать крутому бизнесмену-риэлтору трагическую суть происшедшего, после чего Тимофей услыхал:
– Тяжелый случай, Тим. Либо это дурацкое совпадение, либо на тебя серьезные ребята наехали. Трудно сказать, не зная всех подробностей. Но в любом из вариантов, лично я тебе не помогу. У меня же «красная крыша». Понимаешь?
Тимофей в подобной терминологии разбирался не слишком здорово, но все-таки припомнил, что «красной крышей» называют опеку со стороны МВД или КГБ, а эти могучие ведомства всякой шелупонью, иначе говоря «серьезными ребятами» заниматься не станут.
– Ну, и что же мне делать? — потерянно вопросил Редькин. — Умыться и про все забыть?
– Нет, — сказал Константин. — Я тебе дам сейчас телефон. Один мой хороший приятель занимается как раз мелкими бандюгами. Вербицкий его фамилия. Михаил Моисеевич. Пишешь номер?
Тимофей записал.
– Скажи, что от меня, передай привет, и будь осторожен. Не разрешай брать себя под крыло. Ты понял?
– Не совсем, — признался Редькин. — Твой Моисеич — сам, что ли, бандит?
– Нет, Вербицкий не бандит. Просто юрист от Бога. Однако какие структуры непосредственно будут трясти твоих придурков, догадываешься. Вот поэтому плата за выбитые деньги и должна идти только в виде процента от самой суммы. Как правило, просят половину. И никаких разговоров о взаимных услугах, о защите твоей фирмы или твоей семьи — тебе это не надо. Запомни. Бывают и более хитрые предложения: например, пострадавшему возвращают полную сумму, дескать, сейчас она нужнее, ремонт, то, се… А потом, говорят, браток, все что положено, вернешь нам частями из своей прибыли. Это и значит — взять под крыло. Или ещё хлеще: тебе вообще помогают бесплатно и рассказывают, что весь навар получат с твоего обидчика. На такое ни в коем случае соглашаться нельзя. Где бывает бесплатный сыр, объяснять не надо?
– Не надо, — буркнул Редькин. — А вообще, Костя, ты сам-то как считаешь, реально бабки вернуть за все это безобразие?
– Реально, если не глупить и не жадничать.
«Ишь, ввернул! — обиженно подумал Редькин. — Когда квартиру покупали через фирму Константина, подколки по поводу жадности были дежурными. И не справедливыми. Очень многие люди своего родного языка не знают. Жадность — это стремление нахапать, а стремление сберечь свое — это скупость. Второе в гораздо большей степени свойственно Тимофею, и скупость он за порок никогда не считал. Впрочем, знавал за собою другой недостаток — неистребимую любовь к дармовщинке. Халявщиком его со школьных лет звали. Но так ведь это тоже не жадность… А сейчас платить пятьдесят процентов Бог знает кому — обидно до соплей. Денежки, извините, приличные набегают. Неужели нельзя как-то по-другому?»
– А если через суд? — спросил он. — Чтобы все до копейки получить.
– Попробуй, — сказал Константин.
И Редькин словно воочию увидал, как Костя отваливается в кресле, пожимает огромными плечищами и, крутя в пальцах свой пышный ус а ля Тарас Бульба, скептически ухмыляется.
– Попробуй. Это тоже вариант, только волынка жуткая и ещё учти: полная сумма по суду может оказаться меньше той бандитской половины.
– Да ну! — не поверил Тимофей.
– Я тебе говорю. Ну, ладно. Удачи. У меня тут клиенты пришли.
Маринка высказала гипотезу:
– А что, если это КГБ?
– С дуба рухнула, мать?
– Нет. Забыл разве, кем был мой отчим.
Отчим Маринки был отставным полковником ГРУ, угодившим в загадочную и зловещую историю в конце девяносто пятого. С его подачи Тимофей загремел тогда в КПЗ Лефортовского изолятора, едва не остался за решеткой на новогоднюю ночь, лишь каким-то чудом за шесть часов до боя курантов выпустили…
Впрочем, истории этой предшествовала ещё и некая увертюра. Месяцами тремя раньше в результате дурацкой аварии (матрас сорвался с верхнего багажника) Редькин убил на шоссе двоих человек, судя по всему, крупных уголовных авторитетов, гибель которых оказалась крайне выгодна именно для КГБ. Бывают же такие совпадения! Редькин узнал обо всем непосредственно от сотрудницы органов — некой импозантной девицы с ярко-рыжей шевелюрой и совершенно бесцветной, наверняка ненастоящей фамилией — Иванова. Иванова эта и арестовала его прямо там, на трассе, и там же отпустила. В конечном итоге, чудовищная авария просто сошла Тимофею с рук. Но вся жуть давнишней истории заключалась в другом: однажды ночью с пьяных глаз он проболтался отчиму (точнее, тесчиму, как Тимофей звал его: отец — отчим, тесть — тесчим) о случившемся на дороге, хотя и давал рыжей гэбэшнице клятвенное обещание молчать. И вот уже следующим утром его вызвали на Лубянку. Допросы вели странно, про убийство почти не спрашивали, зато о Петре Васильевиче Чуханове, то есть о тесчиме, комитетчиков интересовало буквально все. Мало этого, ещё через два дня рыжая деваха Иванова явилась к ним в дом. «Историческая» беседа старого грушника с юной чекисткой за закрытыми дверями проходила в отсутствие Редькина — он как раз ещё в Лефортове парился, — однако Маринка не раз пересказывала ему все в подробностях, да и остальные свидетели обогатили сочными деталями нарисованную женой картину, так что Тимофею уже порой начинало казаться, что он все это видел и слышал самолично. После разговора, завершившегося звонком в Америку и внезапным обмороком Ивановой, появился второй сотрудник ФСБ, и они ушли вместе с тесчимом, успевшим переодеться в костюм, и даже галстук зачем-то нацепившим.
– Прощайте, — сказал Петр Васильевич в дверях, обернувшись к своему семейству.
Так и сказал: не «до свидания», а «прощайте».
И больше они его никогда не видели.
А примерно через минуту, в продолжение которой все четверо молчали, придавленные холодной жутью происшедшего, с улицы раздался громкий одиночный выстрел.
В Москве частенько стреляют, и это могло быть совершенно случайным совпадением. Однако Маринка тихо проговорила, удивляясь собственной реплике:
– Папу убили…
– Что ты такое говоришь, доча? Что ты несешь?!.. — запричитала было Вера Афанасьевна, но внезапно умолкла, словно осознав нечто очень важное.
И в наступившей тишине подала голос взрослая, но иногда удивительно инфантильная дочь Тимофея и Маринки — Верунчик. И её любимая фразочка — такая обычно несерьезная, дурацкая — прозвучала тогда страшным вердиктом:
– А мне кажется, что это по правде…
Тимофея выпустили на волю, так ничего и не объяснив, но к счастью, и не испортив ему биографию. Ни в паспорте, ни в трудовой книжке — ни где там ещё бывает? — не осталось никаких пометок о его коротком пребывании в гэбэшной тюрьме.
А Петр Васильевич действительно пропал навсегда, но, грех не признать, он очень любил свою жену Веру, Маринкину маму, и сумел оставить на её имя счет в банке — ни хухры-мухры! — семьдесят восемь тысяч американских долларов. Теща долго скрывала от молодых, что является обладательницей такого невероятного наследства. Призналась только через полгода, когда дела у Редькиных пошли совсем скверно. Малый бизнес к середине девяносто шестого начал откровенно засыхать на корню. Во всяком случае, такой малый и полулегальный — да нет, четвертьлегальный — как у Редькиных. «Ниву» свою Тимофей продал ещё раньше, побаивался, что машина-убийца потянет за собой неизбежный хвост неприятностей. А вот купить что-нибудь адекватное все никак не получалось. Деньги тратились быстрее, чем приходили в семью. И наконец, кругленькая сумма, лежавшая под процент у знакомого авантюриста, накрылась медным тазом.
Авантюрист имел необычайно подходящую, можно сказать, знаковую фамилию — Самодуров: то ли «что хочу, то и ворочу», то ли сам себя дурит. А в действительности получилось и то, и другое. Торгуя не своим товаром, используя исключительно заемные средства, платя по всем долгам чудовищные проценты, он просто обязан был закончить банкротством и крахом.
Редькин какое-то время дергался — все-таки три тысячи баксов! — а потом понял, что с этого козла Самодурова взятки гладки — хоть бандитами наезжай, хоть душеспасительные беседы веди. В жизни наступил грустный период. Но ездить на чем-то все равно надо было — привычка уже многолетняя, — и Редькины с подачи Виталика Нестеренко купили всего за четыреста долларов старого битого сорокового «москвича». Хозяин уезжал в Израиловку навсегда и распродавал вещи со страшной скоростью, некогда ему было разбираться, сколько на самом деле стоит эта груда допотопных запчастей под ржавым кузовом. Но груда запчастей в действительности была на ходу, и при всех недостатках имела, как минимум, три весомых плюса. Первое — движок почти новый. Второе — за машину не стоило бояться, оставляй открытой где угодно. И третье — её можно было не жалеть: развалится — так развалится, сгниет — так сгниет. Что такое четыреста долларов? А тут как раз основной работой стала у них торговля книгами, вот и грузили старого несчастного «Москвича» тяжелыми пачками под завязку, так что рессоры скрипели. Крепкий оказался экземпляр, но к весне все равно потребовался крупный ремонт. Или покупка новой машины. Ни то, ни другое не вырисовывалось, вот тогда Вера Афанасьевна и раскололась.
Сначала Тимофей рвал и метал: «Вот старая дура, сколько за это время могли бы денег заработать!». Потом остыл слегка и понял, что, может, оно и к лучшему получилось. Вложили бы огромные тысячи все в того же Самодурова и попрощались бы с ними, или, как минимум, поимели бы проблемы на грани уголовщины. А начать собственное дело с суммой меньше сотни тысяч — это сегодня уже не серьезно. К сожалению, на дворе не восемьдесят девятый и даже не девяносто третий. Так что задуматься пришлось крепко.
Слава Богу, скромный банк, где лежали деньги, оставленные тесчимом, не лопнул пока, весенний кризис девяносто шестого обошел его стороной, в следующем году банк даже поднял проценты по вкладам и начислял их исправно. Однако хранить деньги и дальше на случайном счету казалось страшно. Держать дома в тумбочке — в принципе можно, но это — тоже явная глупость, а пустить в дело… Тимофей совершенно не представлял, в какое именно. Не книг же накупать на всю сумму! Помилуйте, братцы! В общем, после долгого семейного совета решено было покупать квартиру. Во-первых, недвижимость — это всегда хорошее вложение, а во-вторых, семья у них большая, рано или поздно расселяться станет необходимо, а пока одну из квартир можно сдавать — отличное подспорье для мелких бедствующих коммерсантов.
Вот так и получилось все. Вышли на Константина Полозова через общих знакомых и купили в тихом центре роскошные четырехкомнатные апартаменты с высоченными потолками — всего за семьдесят пять тысяч. Смешно, но на новый автомобиль денег опять не осталось. Предпочли реанимировать «москвича» и подождать до лучших времен — уж больно заманчиво казалось ухватить квартиру, настоящая цена которой была раза в два, если не в три выше. Как удалось? Ну, это уже совсем отдельная история. О ней почему-то не хотелось Тимофею вспоминать.
Если начать дотошно перебирать этапы своей жизни, — а в последние годы она все больше походила на бред сумасшедшего, — версий можно напридумывать миллион. Только кому они нужны? Не конструктивно это. КГБ, мафия, ЦРУ, Моссад, самое время вспомнить космическую разведку с какой-нибудь Альфы Центавра.
– При чем здесь тесчим? — риторически вопросил Тимофей. — Давай лучше подумаем о наших знакомых.
– Не хочу я о них думать, — неожиданно заявила Маринка и тут же потребовала: — Звони Вербицкому.
Но Тимофей проявил твердость:
– Нет, буду звонить Бурцеву, его застать трудно.
Однако не успел даже подойти к аппарату, как раздался встречный звонок. Трубку сняла Маринка. Некто по ту сторону провода молчал и только выдыхал шумно. Никакие вопросы не находили отклика у этого чудака, и в итоге связь прервалась. В общем-то, обычное дело для Москвы, но в контексте всего предыдущего прозвучало тревожно. Гадостное осталось впечатление. Редькин вернулся к рассуждениям о том, что в первую очередь необходимо звонить на сервис. Маринка теперь не возражала, но сама неистово шарила по записной книжке в поисках новых интересных телефонов. А Бурцева опять на месте не оказалось: уехал за запчастями. И звонить пришлось все-таки Вербицкому. По номеру, предложенному Константином, воркующим женским голоском отвечала некая таинственная контора с романтически-бюрократическим длиннющим названием «Федеральный центр по проблемам развития и поддержки семьи и репродукции». Девушка не поленилась озвучить всю эту абракадабру полностью, а затем, после раздражающего пиликанья в трубке слащавой мелодии типа «Ах, мой милый Августин!..» (Тимофей предпочитал в таких случаях тишину или обычный шумовой фон) соединила с заместителем директора по коммерческим вопросам. Голос Вербицкого показался приятным и словно бы даже знакомым. Специалист по мелким бандитам и юрист от Бога имя Кости Полозова воспринял адекватно и без лишних слов назначил встречу на завтра. Однако название фирмы продолжало смущать нового клиента, и Редькин все-таки счел нужным разъяснить, по какому вопросу обращается. Вербицкий с легкой досадою сообщил, что знает, мол, Константин уже звонил ему, и Тимофей не стал задавать глупых вопросов. Вспомнилось вдруг, как в девяносто третьем покупал порнокассеты в булочной у Покровских ворот. В маленьком коммерческом отделе, пришедшем на смену кондитерскому, среди колготок, сигарет и сувениров сухонькая благообразная старушка торговала ещё и вот таким весьма деликатным товаром. «Возьмите эту, молодой человек, — бывало, советовала она. — Тут и качество получше, и девчонки посимпатичнее». Чего не встретишь в наше время! Так почему бы, в конце концов, специалисту по семье и репродукции не заниматься бандитскими разборками? Слово «репродукция» в конце непомерно длинного названия казалось наиболее нелепым, пока Тимофей не вспомнил, что в данном случае оно означает не копию с живописного полотна, а воспроизводство вида, то есть деторождение. В общем, все та же порнуха в булочной. Смирившись с очередным абсурдом, он как-то сразу внутренне успокоился.
Если б только ещё этим все и закончилось! Куда там! На тяжелую не выспавшуюся голову Редькина обрушился новый телефонный звонок. Торговец пивом Артем срочно требовал денег за поставленную две недели назад партию книжек «Китайская астрология». «Астрология» шла прекрасно, ведь Артем в книжной конъюнктуре абсолютно не разбирался, получил тираж по долгам, Тимофею уступил за гроши, по-дружески, и вообще — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Ну, а Редькин, конечно, цену накрутил вчетверо, при этом она все равно оставалась ниже рыночной — очень выгодная операция. Деньги практически все уже вернулись, вот только ушли в другую сторону — никак он не ожидал, что Артему может срочно понадобиться смешная сумма в полтора миллиона… В общем, звонок оказался крайне не к месту, и сразу испортил настроение. Отсрочку удалось получить только на три дня. А жаловаться на разбитую машину смысла не имело — Артем бы непременно попросил придумать что-нибудь пооригинальнее.
Наконец, проклюнулся Бурцев, которого все время не было на месте, и удалось договориться с его ребятами о сроках. Ребята должны были приехать сегодня же, освободить заднее колесо от вонзившейся в него арки и отбуксировать разбитую машину в достойный ремонтный бокс. Но тут ещё раз позвонил Нестеренко и посоветовал до сдачи «Нивы» в починку официально оценить ущерб. Если существует хоть малейший шанс получить компенсацию с обидчика, это важно.
Оценка, разумеется, стоит денег, зато без нее, ни один суд не примет претензий к рассмотрению. Обсудили с Маринкой этот вопрос и решили, что жмотиться не стоит. Навели справки, выбрали солидную фирму «Авто-мобил», и Редькин побежал на Таганку, благо рядом, а по телефону такие вопросы не решаются. Агента вызвал на завтра же, но на вторую половину дня, чтобы успеть от Вербицкого вернуться. Узнал, что фирма берет десять процентов от суммы ущерба, прикинул масштаб бедствия, загрустил, но… делать нечего!
Когда вернулся, Маринка висела на телефоне, делилась своей бедою с сорок пятой по счету подружкой, но стоило ей положить трубку, как телефон ожил, словно кто-то с той стороны набирал номер непрерывно. И оказалось, что это вновь утренний молчун, если, конечно, не случайное совпадение. Редькин мистическими страхами никогда не страдал, но второй молчаливый звонок за день — это все же многовато, подобные совпадению никому не понравятся. И заставляют думать.
«Есть ли у меня враги?» — спрашивал сам себя Редькин? Очень не хотелось отвечать «да». Но сказать «нет» он тоже не мог. Глупо врать самому себе. И началась мучительная процедура анализа: какая же сволочь способна была сначала разбить его новую машину, а потом звонить и одышливо молчать в трубку? Или это две разные сволочи?
Однозначного ответа родить не удалось, но начали возникать версии.
– А что, если постарались все-таки наши конкуренты? Или рэкетиры? — вопросил Редькин по существу безадресно, в пространство, но получилось невольно продолжение все той же дискуссии с Маринкой: КГБ это или просто знакомые?
Супруга вдруг согласилась, не уточняя на каком слове останавливает выбор:
– Правильно. Ты никогда не умел договариваться с людьми. Это Жорик.
– Почему Жорик? — вздрогнул Тимофей. — Я с Жориком полностью рассчитался. Да и было это уже три года назад. Чепуха! Скорее уж Данила.
– Данила?! — не поверила Маринка.
И Тимофей досадливо поморщился. Как это он неосторожно сболтнул! Ведь никогда же не рассказывал жене, что довольно грубо кинул Данилу в девяносто четвертом, уходя из его фирмы. Все-таки Даня был другом детства Маринки, мальчишкой с её двора.
– Данила добрый, он мухи не обидит, — сказала Маринка рассудительно.
– Да, конечно, — сразу кивнул Тимофей и от греха подальше выдвинул следующую гипотезу. — Ну, а Меуков и его команда? Не могут это быть их происки?
– Меуков? — Маринка начала смеяться. — Они же все там шизы! Как они могли въехать в нашу лапочку? Придурки распоследние! Да ни один из безумных друзей Меукова машину водить не умеет.
– Один умеет, — вспомнил Редькин.
Потом окончательно сник и проговорил:
– Тогда я ничего не понимаю. Зачем мы им нужны?
– Кому? — ядовито поинтересовалась Маринка.
– Ну, хотя бы мальчишкам этим в «волжанке», или, в конце концов, Игорю и Феде.
– Этим-то мы точно не нужны, но у меня есть ещё несколько интересных предположений, — сказала Маринка.
– Не надо, — слезно попросил Редькин.
И тут снова зазвонил телефон.
– Я сейчас подъеду, — сообщил суровый голос вместо «здрасте».
Редькин сразу узнал его. Опасно не узнавать человека, которому денег должен. И это был не Артем, а кредитор более серьезный, компаньон Редькиных по выпуску последней книги. Со странным именем Бенцион и ещё более странной фамилией Калькис. Такому негоже отказывать, ведь сохранялись пока хорошие отношения и надежда на совместную допечатку тиража, не говоря уже о следующих книжках популярного эзотерического цикла. Калькис владел солидным собранием всей этой белиберды и, что особенно ценно для нашего времени, поддерживал постоянные контакты с зарубежными друзьями, задвинутыми на той же шизоидной тематике. Но главное, Беня Калькис умел за символические деньги, а то и вовсе бесплатно получать от тамошних авторов соответствующие бумаги с разрешением на публикацию в России их безумных трудов. В общем, грех было терять такого компаньона, и Редькин дал согласие на приезд.
Редькин взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что спал-то он всего каких-нибудь полчаса. А столько интересного успел увидеть! Но уже через секунду вспомнилось все произошедшее накануне, и от эрекции не осталось и следа. Тимофей подбежал к открытому окну, высунулся и автоматически отметил, что его свежекупленная и свежеизуродованная «Нива» стоит на прежнем месте и, похоже, никем больше не осквернена. Только после этого он обернулся на разобранную постель и осознал, что Маринки там нет. Супруга его, как выяснилось, не спала вовсе. А в настоящий момент пила растворимый кофе на кухне. Сам Редькин растворимого терпеть не мог, даже лучших сортов и принялся заправлять кофеварку натуральным, молотым. Все проходило в мрачном безмолвии. Говорить друг другу «доброе утро» казалось чистейшей издевкой, а на более длинные высказывания сил не было. Маринка первой нарушила эту игру в молчанку.
– Позвони Полозову, — неожиданно сказала она.
Тимофей вздрогнул, спросил удивленно:
– Почему Полозову?
– Потому что он самый солидный человек из всех наших знакомых. Наверняка что-нибудь толковое посоветует.
– Нам машину надо чинить, — проворчал Редькин. — При чем здесь солидный человек Полозов?
– Нам для начала надо, чтобы кто-нибудь денег дал на этот ремонт, — жестко поправила Маринка. — А деньги ещё вышибать придется. Ведь не просто так нам машину разбили.
Печальная мысль, однако справедливая. Конечно, Маринка была права. В стратегическом плане. Но тем не менее, новая машина, которая не едет — полнейший абсурд. И Редькин считал своим главным делом реанимацию автомобиля, а всяческие формальные и неформальные разборки, розыск и наказание виновных — это все потом. Вот почему первый утренний звонок ровно в девять он сделал все-таки Виталику Нестеренко. Тот ещё ночью обещал подумать, кого же подключить к восстановлению редькинской «Тайги». Сам же маэстро за такое дело браться не собирался. Во-первых, весьма прохладно относился к «Жигулям» вообще, во-вторых, не считал себя жестянщиком. А это важно. Кузов чинить — дело специфическое. Но, конечно, Виталик не подвел. Нашел доброго знакомого — некоего Вальку Бурцева, и сервис оказался относительно недалеко от Редькина — на Семеновской. Удачный вариант.
– Полозову позвони, — продолжала зудеть Маринка.
– Рано еще, — упрямился Тимофей.
– Значит, оставишь информацию секретарше.
– Зачем? Смысл какой?
– Большой смысл. Позвони, говорю, ведь потом забудешь.
И Редькин сломался. Позвонил. В контору, конечно. Константин появлялся там обычно часам к одиннадцати, а то и позже, но в этот раз уже в десять оказался на рабочем месте. Как по Маринкиному заказу. Разговор получился забавный. Не меньше двадцати минут пришлось излагать крутому бизнесмену-риэлтору трагическую суть происшедшего, после чего Тимофей услыхал:
– Тяжелый случай, Тим. Либо это дурацкое совпадение, либо на тебя серьезные ребята наехали. Трудно сказать, не зная всех подробностей. Но в любом из вариантов, лично я тебе не помогу. У меня же «красная крыша». Понимаешь?
Тимофей в подобной терминологии разбирался не слишком здорово, но все-таки припомнил, что «красной крышей» называют опеку со стороны МВД или КГБ, а эти могучие ведомства всякой шелупонью, иначе говоря «серьезными ребятами» заниматься не станут.
– Ну, и что же мне делать? — потерянно вопросил Редькин. — Умыться и про все забыть?
– Нет, — сказал Константин. — Я тебе дам сейчас телефон. Один мой хороший приятель занимается как раз мелкими бандюгами. Вербицкий его фамилия. Михаил Моисеевич. Пишешь номер?
Тимофей записал.
– Скажи, что от меня, передай привет, и будь осторожен. Не разрешай брать себя под крыло. Ты понял?
– Не совсем, — признался Редькин. — Твой Моисеич — сам, что ли, бандит?
– Нет, Вербицкий не бандит. Просто юрист от Бога. Однако какие структуры непосредственно будут трясти твоих придурков, догадываешься. Вот поэтому плата за выбитые деньги и должна идти только в виде процента от самой суммы. Как правило, просят половину. И никаких разговоров о взаимных услугах, о защите твоей фирмы или твоей семьи — тебе это не надо. Запомни. Бывают и более хитрые предложения: например, пострадавшему возвращают полную сумму, дескать, сейчас она нужнее, ремонт, то, се… А потом, говорят, браток, все что положено, вернешь нам частями из своей прибыли. Это и значит — взять под крыло. Или ещё хлеще: тебе вообще помогают бесплатно и рассказывают, что весь навар получат с твоего обидчика. На такое ни в коем случае соглашаться нельзя. Где бывает бесплатный сыр, объяснять не надо?
– Не надо, — буркнул Редькин. — А вообще, Костя, ты сам-то как считаешь, реально бабки вернуть за все это безобразие?
– Реально, если не глупить и не жадничать.
«Ишь, ввернул! — обиженно подумал Редькин. — Когда квартиру покупали через фирму Константина, подколки по поводу жадности были дежурными. И не справедливыми. Очень многие люди своего родного языка не знают. Жадность — это стремление нахапать, а стремление сберечь свое — это скупость. Второе в гораздо большей степени свойственно Тимофею, и скупость он за порок никогда не считал. Впрочем, знавал за собою другой недостаток — неистребимую любовь к дармовщинке. Халявщиком его со школьных лет звали. Но так ведь это тоже не жадность… А сейчас платить пятьдесят процентов Бог знает кому — обидно до соплей. Денежки, извините, приличные набегают. Неужели нельзя как-то по-другому?»
– А если через суд? — спросил он. — Чтобы все до копейки получить.
– Попробуй, — сказал Константин.
И Редькин словно воочию увидал, как Костя отваливается в кресле, пожимает огромными плечищами и, крутя в пальцах свой пышный ус а ля Тарас Бульба, скептически ухмыляется.
– Попробуй. Это тоже вариант, только волынка жуткая и ещё учти: полная сумма по суду может оказаться меньше той бандитской половины.
– Да ну! — не поверил Тимофей.
– Я тебе говорю. Ну, ладно. Удачи. У меня тут клиенты пришли.
Маринка высказала гипотезу:
– А что, если это КГБ?
– С дуба рухнула, мать?
– Нет. Забыл разве, кем был мой отчим.
Отчим Маринки был отставным полковником ГРУ, угодившим в загадочную и зловещую историю в конце девяносто пятого. С его подачи Тимофей загремел тогда в КПЗ Лефортовского изолятора, едва не остался за решеткой на новогоднюю ночь, лишь каким-то чудом за шесть часов до боя курантов выпустили…
Впрочем, истории этой предшествовала ещё и некая увертюра. Месяцами тремя раньше в результате дурацкой аварии (матрас сорвался с верхнего багажника) Редькин убил на шоссе двоих человек, судя по всему, крупных уголовных авторитетов, гибель которых оказалась крайне выгодна именно для КГБ. Бывают же такие совпадения! Редькин узнал обо всем непосредственно от сотрудницы органов — некой импозантной девицы с ярко-рыжей шевелюрой и совершенно бесцветной, наверняка ненастоящей фамилией — Иванова. Иванова эта и арестовала его прямо там, на трассе, и там же отпустила. В конечном итоге, чудовищная авария просто сошла Тимофею с рук. Но вся жуть давнишней истории заключалась в другом: однажды ночью с пьяных глаз он проболтался отчиму (точнее, тесчиму, как Тимофей звал его: отец — отчим, тесть — тесчим) о случившемся на дороге, хотя и давал рыжей гэбэшнице клятвенное обещание молчать. И вот уже следующим утром его вызвали на Лубянку. Допросы вели странно, про убийство почти не спрашивали, зато о Петре Васильевиче Чуханове, то есть о тесчиме, комитетчиков интересовало буквально все. Мало этого, ещё через два дня рыжая деваха Иванова явилась к ним в дом. «Историческая» беседа старого грушника с юной чекисткой за закрытыми дверями проходила в отсутствие Редькина — он как раз ещё в Лефортове парился, — однако Маринка не раз пересказывала ему все в подробностях, да и остальные свидетели обогатили сочными деталями нарисованную женой картину, так что Тимофею уже порой начинало казаться, что он все это видел и слышал самолично. После разговора, завершившегося звонком в Америку и внезапным обмороком Ивановой, появился второй сотрудник ФСБ, и они ушли вместе с тесчимом, успевшим переодеться в костюм, и даже галстук зачем-то нацепившим.
– Прощайте, — сказал Петр Васильевич в дверях, обернувшись к своему семейству.
Так и сказал: не «до свидания», а «прощайте».
И больше они его никогда не видели.
А примерно через минуту, в продолжение которой все четверо молчали, придавленные холодной жутью происшедшего, с улицы раздался громкий одиночный выстрел.
В Москве частенько стреляют, и это могло быть совершенно случайным совпадением. Однако Маринка тихо проговорила, удивляясь собственной реплике:
– Папу убили…
– Что ты такое говоришь, доча? Что ты несешь?!.. — запричитала было Вера Афанасьевна, но внезапно умолкла, словно осознав нечто очень важное.
И в наступившей тишине подала голос взрослая, но иногда удивительно инфантильная дочь Тимофея и Маринки — Верунчик. И её любимая фразочка — такая обычно несерьезная, дурацкая — прозвучала тогда страшным вердиктом:
– А мне кажется, что это по правде…
Тимофея выпустили на волю, так ничего и не объяснив, но к счастью, и не испортив ему биографию. Ни в паспорте, ни в трудовой книжке — ни где там ещё бывает? — не осталось никаких пометок о его коротком пребывании в гэбэшной тюрьме.
А Петр Васильевич действительно пропал навсегда, но, грех не признать, он очень любил свою жену Веру, Маринкину маму, и сумел оставить на её имя счет в банке — ни хухры-мухры! — семьдесят восемь тысяч американских долларов. Теща долго скрывала от молодых, что является обладательницей такого невероятного наследства. Призналась только через полгода, когда дела у Редькиных пошли совсем скверно. Малый бизнес к середине девяносто шестого начал откровенно засыхать на корню. Во всяком случае, такой малый и полулегальный — да нет, четвертьлегальный — как у Редькиных. «Ниву» свою Тимофей продал ещё раньше, побаивался, что машина-убийца потянет за собой неизбежный хвост неприятностей. А вот купить что-нибудь адекватное все никак не получалось. Деньги тратились быстрее, чем приходили в семью. И наконец, кругленькая сумма, лежавшая под процент у знакомого авантюриста, накрылась медным тазом.
Авантюрист имел необычайно подходящую, можно сказать, знаковую фамилию — Самодуров: то ли «что хочу, то и ворочу», то ли сам себя дурит. А в действительности получилось и то, и другое. Торгуя не своим товаром, используя исключительно заемные средства, платя по всем долгам чудовищные проценты, он просто обязан был закончить банкротством и крахом.
Редькин какое-то время дергался — все-таки три тысячи баксов! — а потом понял, что с этого козла Самодурова взятки гладки — хоть бандитами наезжай, хоть душеспасительные беседы веди. В жизни наступил грустный период. Но ездить на чем-то все равно надо было — привычка уже многолетняя, — и Редькины с подачи Виталика Нестеренко купили всего за четыреста долларов старого битого сорокового «москвича». Хозяин уезжал в Израиловку навсегда и распродавал вещи со страшной скоростью, некогда ему было разбираться, сколько на самом деле стоит эта груда допотопных запчастей под ржавым кузовом. Но груда запчастей в действительности была на ходу, и при всех недостатках имела, как минимум, три весомых плюса. Первое — движок почти новый. Второе — за машину не стоило бояться, оставляй открытой где угодно. И третье — её можно было не жалеть: развалится — так развалится, сгниет — так сгниет. Что такое четыреста долларов? А тут как раз основной работой стала у них торговля книгами, вот и грузили старого несчастного «Москвича» тяжелыми пачками под завязку, так что рессоры скрипели. Крепкий оказался экземпляр, но к весне все равно потребовался крупный ремонт. Или покупка новой машины. Ни то, ни другое не вырисовывалось, вот тогда Вера Афанасьевна и раскололась.
Сначала Тимофей рвал и метал: «Вот старая дура, сколько за это время могли бы денег заработать!». Потом остыл слегка и понял, что, может, оно и к лучшему получилось. Вложили бы огромные тысячи все в того же Самодурова и попрощались бы с ними, или, как минимум, поимели бы проблемы на грани уголовщины. А начать собственное дело с суммой меньше сотни тысяч — это сегодня уже не серьезно. К сожалению, на дворе не восемьдесят девятый и даже не девяносто третий. Так что задуматься пришлось крепко.
Слава Богу, скромный банк, где лежали деньги, оставленные тесчимом, не лопнул пока, весенний кризис девяносто шестого обошел его стороной, в следующем году банк даже поднял проценты по вкладам и начислял их исправно. Однако хранить деньги и дальше на случайном счету казалось страшно. Держать дома в тумбочке — в принципе можно, но это — тоже явная глупость, а пустить в дело… Тимофей совершенно не представлял, в какое именно. Не книг же накупать на всю сумму! Помилуйте, братцы! В общем, после долгого семейного совета решено было покупать квартиру. Во-первых, недвижимость — это всегда хорошее вложение, а во-вторых, семья у них большая, рано или поздно расселяться станет необходимо, а пока одну из квартир можно сдавать — отличное подспорье для мелких бедствующих коммерсантов.
Вот так и получилось все. Вышли на Константина Полозова через общих знакомых и купили в тихом центре роскошные четырехкомнатные апартаменты с высоченными потолками — всего за семьдесят пять тысяч. Смешно, но на новый автомобиль денег опять не осталось. Предпочли реанимировать «москвича» и подождать до лучших времен — уж больно заманчиво казалось ухватить квартиру, настоящая цена которой была раза в два, если не в три выше. Как удалось? Ну, это уже совсем отдельная история. О ней почему-то не хотелось Тимофею вспоминать.
Если начать дотошно перебирать этапы своей жизни, — а в последние годы она все больше походила на бред сумасшедшего, — версий можно напридумывать миллион. Только кому они нужны? Не конструктивно это. КГБ, мафия, ЦРУ, Моссад, самое время вспомнить космическую разведку с какой-нибудь Альфы Центавра.
– При чем здесь тесчим? — риторически вопросил Тимофей. — Давай лучше подумаем о наших знакомых.
– Не хочу я о них думать, — неожиданно заявила Маринка и тут же потребовала: — Звони Вербицкому.
Но Тимофей проявил твердость:
– Нет, буду звонить Бурцеву, его застать трудно.
Однако не успел даже подойти к аппарату, как раздался встречный звонок. Трубку сняла Маринка. Некто по ту сторону провода молчал и только выдыхал шумно. Никакие вопросы не находили отклика у этого чудака, и в итоге связь прервалась. В общем-то, обычное дело для Москвы, но в контексте всего предыдущего прозвучало тревожно. Гадостное осталось впечатление. Редькин вернулся к рассуждениям о том, что в первую очередь необходимо звонить на сервис. Маринка теперь не возражала, но сама неистово шарила по записной книжке в поисках новых интересных телефонов. А Бурцева опять на месте не оказалось: уехал за запчастями. И звонить пришлось все-таки Вербицкому. По номеру, предложенному Константином, воркующим женским голоском отвечала некая таинственная контора с романтически-бюрократическим длиннющим названием «Федеральный центр по проблемам развития и поддержки семьи и репродукции». Девушка не поленилась озвучить всю эту абракадабру полностью, а затем, после раздражающего пиликанья в трубке слащавой мелодии типа «Ах, мой милый Августин!..» (Тимофей предпочитал в таких случаях тишину или обычный шумовой фон) соединила с заместителем директора по коммерческим вопросам. Голос Вербицкого показался приятным и словно бы даже знакомым. Специалист по мелким бандитам и юрист от Бога имя Кости Полозова воспринял адекватно и без лишних слов назначил встречу на завтра. Однако название фирмы продолжало смущать нового клиента, и Редькин все-таки счел нужным разъяснить, по какому вопросу обращается. Вербицкий с легкой досадою сообщил, что знает, мол, Константин уже звонил ему, и Тимофей не стал задавать глупых вопросов. Вспомнилось вдруг, как в девяносто третьем покупал порнокассеты в булочной у Покровских ворот. В маленьком коммерческом отделе, пришедшем на смену кондитерскому, среди колготок, сигарет и сувениров сухонькая благообразная старушка торговала ещё и вот таким весьма деликатным товаром. «Возьмите эту, молодой человек, — бывало, советовала она. — Тут и качество получше, и девчонки посимпатичнее». Чего не встретишь в наше время! Так почему бы, в конце концов, специалисту по семье и репродукции не заниматься бандитскими разборками? Слово «репродукция» в конце непомерно длинного названия казалось наиболее нелепым, пока Тимофей не вспомнил, что в данном случае оно означает не копию с живописного полотна, а воспроизводство вида, то есть деторождение. В общем, все та же порнуха в булочной. Смирившись с очередным абсурдом, он как-то сразу внутренне успокоился.
Если б только ещё этим все и закончилось! Куда там! На тяжелую не выспавшуюся голову Редькина обрушился новый телефонный звонок. Торговец пивом Артем срочно требовал денег за поставленную две недели назад партию книжек «Китайская астрология». «Астрология» шла прекрасно, ведь Артем в книжной конъюнктуре абсолютно не разбирался, получил тираж по долгам, Тимофею уступил за гроши, по-дружески, и вообще — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Ну, а Редькин, конечно, цену накрутил вчетверо, при этом она все равно оставалась ниже рыночной — очень выгодная операция. Деньги практически все уже вернулись, вот только ушли в другую сторону — никак он не ожидал, что Артему может срочно понадобиться смешная сумма в полтора миллиона… В общем, звонок оказался крайне не к месту, и сразу испортил настроение. Отсрочку удалось получить только на три дня. А жаловаться на разбитую машину смысла не имело — Артем бы непременно попросил придумать что-нибудь пооригинальнее.
Наконец, проклюнулся Бурцев, которого все время не было на месте, и удалось договориться с его ребятами о сроках. Ребята должны были приехать сегодня же, освободить заднее колесо от вонзившейся в него арки и отбуксировать разбитую машину в достойный ремонтный бокс. Но тут ещё раз позвонил Нестеренко и посоветовал до сдачи «Нивы» в починку официально оценить ущерб. Если существует хоть малейший шанс получить компенсацию с обидчика, это важно.
Оценка, разумеется, стоит денег, зато без нее, ни один суд не примет претензий к рассмотрению. Обсудили с Маринкой этот вопрос и решили, что жмотиться не стоит. Навели справки, выбрали солидную фирму «Авто-мобил», и Редькин побежал на Таганку, благо рядом, а по телефону такие вопросы не решаются. Агента вызвал на завтра же, но на вторую половину дня, чтобы успеть от Вербицкого вернуться. Узнал, что фирма берет десять процентов от суммы ущерба, прикинул масштаб бедствия, загрустил, но… делать нечего!
Когда вернулся, Маринка висела на телефоне, делилась своей бедою с сорок пятой по счету подружкой, но стоило ей положить трубку, как телефон ожил, словно кто-то с той стороны набирал номер непрерывно. И оказалось, что это вновь утренний молчун, если, конечно, не случайное совпадение. Редькин мистическими страхами никогда не страдал, но второй молчаливый звонок за день — это все же многовато, подобные совпадению никому не понравятся. И заставляют думать.
«Есть ли у меня враги?» — спрашивал сам себя Редькин? Очень не хотелось отвечать «да». Но сказать «нет» он тоже не мог. Глупо врать самому себе. И началась мучительная процедура анализа: какая же сволочь способна была сначала разбить его новую машину, а потом звонить и одышливо молчать в трубку? Или это две разные сволочи?
Однозначного ответа родить не удалось, но начали возникать версии.
– А что, если постарались все-таки наши конкуренты? Или рэкетиры? — вопросил Редькин по существу безадресно, в пространство, но получилось невольно продолжение все той же дискуссии с Маринкой: КГБ это или просто знакомые?
Супруга вдруг согласилась, не уточняя на каком слове останавливает выбор:
– Правильно. Ты никогда не умел договариваться с людьми. Это Жорик.
– Почему Жорик? — вздрогнул Тимофей. — Я с Жориком полностью рассчитался. Да и было это уже три года назад. Чепуха! Скорее уж Данила.
– Данила?! — не поверила Маринка.
И Тимофей досадливо поморщился. Как это он неосторожно сболтнул! Ведь никогда же не рассказывал жене, что довольно грубо кинул Данилу в девяносто четвертом, уходя из его фирмы. Все-таки Даня был другом детства Маринки, мальчишкой с её двора.
– Данила добрый, он мухи не обидит, — сказала Маринка рассудительно.
– Да, конечно, — сразу кивнул Тимофей и от греха подальше выдвинул следующую гипотезу. — Ну, а Меуков и его команда? Не могут это быть их происки?
– Меуков? — Маринка начала смеяться. — Они же все там шизы! Как они могли въехать в нашу лапочку? Придурки распоследние! Да ни один из безумных друзей Меукова машину водить не умеет.
– Один умеет, — вспомнил Редькин.
Потом окончательно сник и проговорил:
– Тогда я ничего не понимаю. Зачем мы им нужны?
– Кому? — ядовито поинтересовалась Маринка.
– Ну, хотя бы мальчишкам этим в «волжанке», или, в конце концов, Игорю и Феде.
– Этим-то мы точно не нужны, но у меня есть ещё несколько интересных предположений, — сказала Маринка.
– Не надо, — слезно попросил Редькин.
И тут снова зазвонил телефон.
– Я сейчас подъеду, — сообщил суровый голос вместо «здрасте».
Редькин сразу узнал его. Опасно не узнавать человека, которому денег должен. И это был не Артем, а кредитор более серьезный, компаньон Редькиных по выпуску последней книги. Со странным именем Бенцион и ещё более странной фамилией Калькис. Такому негоже отказывать, ведь сохранялись пока хорошие отношения и надежда на совместную допечатку тиража, не говоря уже о следующих книжках популярного эзотерического цикла. Калькис владел солидным собранием всей этой белиберды и, что особенно ценно для нашего времени, поддерживал постоянные контакты с зарубежными друзьями, задвинутыми на той же шизоидной тематике. Но главное, Беня Калькис умел за символические деньги, а то и вовсе бесплатно получать от тамошних авторов соответствующие бумаги с разрешением на публикацию в России их безумных трудов. В общем, грех было терять такого компаньона, и Редькин дал согласие на приезд.