Страница:
Платон несколько раз пытался реализовать свои идеи о политике. Одна попытка была предпринята при власти тирана Дионисия I (ок. 430–367 до Р.Х.), правившего в сицилийском городе Сиракузы, другая – во времена правления (367–344 до Р.Х.) его сына Дионисия II. Обе попытки потерпели полное фиаско, и Платону только чудом удалось вернуться в Афины.
Помимо путешествия в Сиракузы Платон совершил путешествие по Южной Италии, где познакомился с пифагорейцами. По-видимому, встреча с ними оказала на него серьезное влияние. Их объединяли следующие общие воззрения: 1) математика является внутренней сущностью всех вещей; 2) мир дуалистичен, что выражается в разделении истинного бытия идей и чувственного бытия как тени идей; 3) душа бессмертна и переселяется из одного тела в другое. Платону и пифагорейцам в равной степени был также присущ интерес к теоретической науке, религиозный мистицизм и аскетическая мораль.
В 388 г. до Р.Х. Платон основал школу в Афинах – Академию. Она получила название по своему местонахождению в роще, посвященной полубогу Академу. Академия просуществовала более 900 лет и была закрыта по указанию императора Юстиниана I (483–565) в 529 г. Это произошло во времена упадка Римской империи почти одновременно с распространением первых христианских монастырей. Именно монастырские общины были главной опорой культурных институтов средневековой Европы вплоть до основания в 1100 гг. первых университетов (Болонья, Париж). Таким образом, с платоновской Академии ведет свое начало непрерывная традиция, частью которой являются современные университеты и «академики как преподаватели и ученые».
В афинской Академии обучали не только философии, но и геометрии, астрономии, географии, зоологии и ботанике. Однако центральное место занимало политическое образование. Обучение основывалось на лекциях, дискуссиях и совместных беседах. Каждый день проводились гимнастические занятия.
Труды. До наших времен дошло только несколько фрагментов досократиков. От Платона сохранилось около 30 малых и больших диалогов, а также ряд писем. Кроме того, имеется вторичная литература, посвященная Платону.
Трудность восстановления учения Платона связана не с недостатком сохранившихся произведений, а скорее с манерой, в которой написаны диалоги. Они не содержат окончательных выводов и положений, а сам Платон предстает в них крайне редко. Кроме того, следует учитывать изменение взглядов Платона на протяжении его жизни. Обычно среди платоновских диалогов выделяют три группы: 1) ранние, «сократические» диалоги; 2) диалоги, отражающие зрелую доктрину Платона (сюда относится Государство) и 3) поздние диалоги, к которым принадлежат Законы.
Платон следующим образом комментирует трудности в передаче того, что он хочет сообщить. «…Поскольку она [философия] не допускает изложения подобно другим областям знания; однако только после длительной беседы о ее предмете и жизни с ним внезапно свет как бы зажигается в душе от пламени…» [The Seventh Letter 341, Translation by J.Harward, Cambridge University Press, 1952]. Платон не верит, что может точно передать неискушенному человеку то знание, которое содержится в глубине его души. Путь к философскому пониманию длителен и труден. Он требует много времени и значительных усилий. На этом пути необходимы обсуждения и беседы с другими ищущими истину. Но даже тогда мы автоматически не постигаем истины, как это бывает в случае приобретения знания в запрограммированном процессе обучения. Истина является, если вообще является, подобно вспышке света в душе.
Отнесясь серьезно к этим платоновским утверждениям, можно извлечь из них два следствия. Первое касается характеристики нашего способа рассмотрения философских проблем, а второе – признаков, которые сопровождают приобретение знания и мудрости. Педагогические упрощения, к которым мы прибегаем, будут, разумеется, предельно неплатонистскими! Однако они, будем надеяться, окажут помощь для выбора дороги, ведущей к мудрости.
Согласно Платону, эта дорога требует настойчивости и труда. Она никогда не кончается, как это свойственно учебному процессу, завершающемуся экзаменом. Эта дорога и есть наша собственная жизнь. Истина, которую мы обретаем совместно с другими, не может быть просто передана тем, кто не шел вместе с нами. Истина остается недоступной тем, кто не пошел этой дорогой. Значит, мы можем сказать, что Платон утверждает единство «дороги, истины и жизни».
Знание и бытие
Помимо путешествия в Сиракузы Платон совершил путешествие по Южной Италии, где познакомился с пифагорейцами. По-видимому, встреча с ними оказала на него серьезное влияние. Их объединяли следующие общие воззрения: 1) математика является внутренней сущностью всех вещей; 2) мир дуалистичен, что выражается в разделении истинного бытия идей и чувственного бытия как тени идей; 3) душа бессмертна и переселяется из одного тела в другое. Платону и пифагорейцам в равной степени был также присущ интерес к теоретической науке, религиозный мистицизм и аскетическая мораль.
В 388 г. до Р.Х. Платон основал школу в Афинах – Академию. Она получила название по своему местонахождению в роще, посвященной полубогу Академу. Академия просуществовала более 900 лет и была закрыта по указанию императора Юстиниана I (483–565) в 529 г. Это произошло во времена упадка Римской империи почти одновременно с распространением первых христианских монастырей. Именно монастырские общины были главной опорой культурных институтов средневековой Европы вплоть до основания в 1100 гг. первых университетов (Болонья, Париж). Таким образом, с платоновской Академии ведет свое начало непрерывная традиция, частью которой являются современные университеты и «академики как преподаватели и ученые».
В афинской Академии обучали не только философии, но и геометрии, астрономии, географии, зоологии и ботанике. Однако центральное место занимало политическое образование. Обучение основывалось на лекциях, дискуссиях и совместных беседах. Каждый день проводились гимнастические занятия.
Труды. До наших времен дошло только несколько фрагментов досократиков. От Платона сохранилось около 30 малых и больших диалогов, а также ряд писем. Кроме того, имеется вторичная литература, посвященная Платону.
Трудность восстановления учения Платона связана не с недостатком сохранившихся произведений, а скорее с манерой, в которой написаны диалоги. Они не содержат окончательных выводов и положений, а сам Платон предстает в них крайне редко. Кроме того, следует учитывать изменение взглядов Платона на протяжении его жизни. Обычно среди платоновских диалогов выделяют три группы: 1) ранние, «сократические» диалоги; 2) диалоги, отражающие зрелую доктрину Платона (сюда относится Государство) и 3) поздние диалоги, к которым принадлежат Законы.
Платон следующим образом комментирует трудности в передаче того, что он хочет сообщить. «…Поскольку она [философия] не допускает изложения подобно другим областям знания; однако только после длительной беседы о ее предмете и жизни с ним внезапно свет как бы зажигается в душе от пламени…» [The Seventh Letter 341, Translation by J.Harward, Cambridge University Press, 1952]. Платон не верит, что может точно передать неискушенному человеку то знание, которое содержится в глубине его души. Путь к философскому пониманию длителен и труден. Он требует много времени и значительных усилий. На этом пути необходимы обсуждения и беседы с другими ищущими истину. Но даже тогда мы автоматически не постигаем истины, как это бывает в случае приобретения знания в запрограммированном процессе обучения. Истина является, если вообще является, подобно вспышке света в душе.
Отнесясь серьезно к этим платоновским утверждениям, можно извлечь из них два следствия. Первое касается характеристики нашего способа рассмотрения философских проблем, а второе – признаков, которые сопровождают приобретение знания и мудрости. Педагогические упрощения, к которым мы прибегаем, будут, разумеется, предельно неплатонистскими! Однако они, будем надеяться, окажут помощь для выбора дороги, ведущей к мудрости.
Согласно Платону, эта дорога требует настойчивости и труда. Она никогда не кончается, как это свойственно учебному процессу, завершающемуся экзаменом. Эта дорога и есть наша собственная жизнь. Истина, которую мы обретаем совместно с другими, не может быть просто передана тем, кто не шел вместе с нами. Истина остается недоступной тем, кто не пошел этой дорогой. Значит, мы можем сказать, что Платон утверждает единство «дороги, истины и жизни».
Знание и бытие
Мы уже говорили, что Сократ верил в возможность получения объективного знания путем критического анализа и прояснения наших понятий о человеке и обществе. Это прежде всего понятия блага, добра, справедливости и познания. С помощью концептуального анализа можно обнаружить то, что есть на самом деле, скажем, справедливость и благо. Если мы хотели бы определить, является ли некоторое действие хорошим, то должны были бы сравнить его с образцом, или нормой, то есть с добром. В той мере, в какой действие отвечает добру, оно является хорошим. Путем определения таких всеобщих понятий, как добро и справедливость, мы приобщаемся к тому, что является всеобщим и неизменным. Однако что из этого следует? Чем является нечто, к которому мы приобщаемся? Имеет ли оно объективное существование? Можем ли мы указать на него как на самостоятельно существующий в нашем окружении объект? Или оно является некоторым мысленным объектом, который не существует вне одного или нескольких человеческих субъектов? Подобные вопросы возникают в связи с сократовским концептуальным анализом и утверждением о существовании всеобщих этических норм.
Выше отмечалось, что, по-видимому, Сократ не занимал достаточно четкую позицию в отношении того, как можно философски обосновать всеобщие этико-политические нормы[38]. Говорилось также, что Платон полагал, что ответ дает понимание добра как идеи (греч. eidos, идея). В этой связи теория идей может рассматриваться как основное средство защиты «объективной» этики. С ее помощью Платон значительно усиливает сократовскую критику релятивизма софистов.
Есть определенное сомнение по поводу того, в какой мере Платон на самом деле придерживался «платоновской теории идей». Ведь он сам выдвинул серьезные аргументы против этой теории. Возможно, Платон был больше «неоплатоником», наподобие Августина, чем «платоником». Важно не забывать, что собственная позиция Платона развивалась. Вначале, работая над прояснением и пониманием понятий (сократовские диалоги), Платон был близок к Сократу. Затем Платон пытался доказать, что идеи обладают независимым существованием. Это привело его к формулировке теории идей (например, в диалоге Государство). Наконец, Платон, побуждаемый внутренней динамикой проблематики анализа понятий и всеобщего, выдвинул диалектическую эпистемологию (диалог Парменид).
Существуют разные интерпретации того, что на самом деле мог иметь в виду Платон. Согласно Аристотелю, он был теоретиком учения об идеях. По мнению Вернера Йегера (Werner Jaeger, 1888–1961)[39], он был гуманистом. (Так называемая традиция Paideia, которая выдвигает на передний план общее образование и воспитание человека, связанные с гармоническим телесным и духовным формированием личности. – С.К.) Согласно неоплатонистской традиции, Платон был диалектико-рациональным спиритуалистом, пытавшимся представить в структуре своих диалогов невыразимое. Имеются также различные точки зрения на философскую значимость той или иной интерпретации.
В дальнейшем мы не будем касаться развития философских взглядов Платона и различных направлений платоноведения и ограничимся достаточно простым изложением проблематики учения об идеях.
Теория идей может быть интерпретирована подобно натурфилософским учениям, для которых стержнем был онтологический вопрос: «Что реально существует?» Ответ досократиков заключался в утверждении существования различных элементов или первоначал. Другие философы, подобно пифагорейцам, постулировали существование структур или форм – того, что Платон называет идеями. Именно идеи являются первичной реальностью, то есть субстанцией.
Чтобы сделать учение об идеях более понятным, рассмотрим обычную жизненную ситуацию. Пусть мы копаем канаву с помощью лопаты, и наш знакомый спрашивает, что мы делаем. Вероятнее всего, мы ответим, что «роем канаву» или «выбрасываем землю лопатой». Вопрос о том, что мы делаем, может быть задан и на уроке математики. Однако ответить на него гораздо труднее. На него можно дать явно неудовлетворительные ответы, вроде «пишем ручкой на бумаге» или «мелом на школьной доске». Ведь точно так же можно ответить и на вопрос о том, что мы делаем во время занятий по английскому языку или по черчению. При этом очевидно, что мы не делаем «одно и то же», когда занимаемся математикой и когда учим грамматику. В каждом из этих случаев имеются различные предметы изучения. Однако, чем является предмет, например, математики? На него можно ответить – «системой понятий». Отвечая так, мы вступили на путь, который ведет к учению об идеях. Оно утверждает, что, кроме чувственно воспринимаемых вещей (кусков мела, чернил, бумаги, школьной доски и т. п.), существует нечто, что мы понимаем, хотя и не можем чувственно воспринимать. Это нечто является «идеями», например, идеей окружности, идеей треугольника и т. п.
Однако откуда наша уверенность в том, что эти математические идеи существуют? Разве не верно, что существует только след мела на школьной доске, а не эти идеи? Разве математические идеи не исчезают тогда, когда мы вытираем доску после окончания урока по математике? Это кажется неправдоподобным. Тогда, может быть, математика существует только «внутри» нас самих? Но возможно ли, что тридцать учеников на уроке математики изучают один и тот же предмет, например теорему Пифагора, хотя некоторые из них соображают быстрее остальных? Очевидно, математика не может быть «внутри» нас. Математика должна быть тем, на что мы все можем направлять наше внимание, о чем мы думаем.
Истины математики являются общезначимыми, то есть имеющими силу для всех. Они также не зависят от отдельного субъекта. Они являются тем, на что мы все «направляем наше внимание».
С помощью таких простых вопросов и аргументов мы приближаемся к пониманию платоновского учения об идеях. Идеи, такие как окружность или треугольник, являются не чувственно воспринимаемыми, а интеллигибельными, постигаемыми с помощью рассудка (Verstand). Отдельные воспринимаемые окружности и треугольники являются, так сказать, преходящими представлениями соответствующих идей. В противоположность этим изменяющимся и отдельным представлениям идеи являются неизменными и всеобщими. Идеи не являются чем-то «внутри» наших мыслей, они существуют объективно и являются общезначимыми.
Для того, чтобы понять ответ, воспользуемся опять схемой философского вопрошания вопрос – аргумент – ответ – следствие. Одним из следствий платоновского ответа является следующее утверждение. Если действительно мир «раздвоен», то есть имеются два способа существования (чувственные вещи и идеи), то тем самым создаются условия для общезначимой этики (нравственности). В таком случае мы определенным образом объясняем, как можно утверждать, что «добро есть нечто объективно существующее». А именно, оно существует в форме идеи.
До сих пор онтологический вопрос: «что считать существующим?» рассматривался в контексте математики. Но платоновское учение об идеях будет более понятным, если обратиться к другому примеру.
Если спросить, «что является благородным поступком?», то нетрудно указать в качестве ответа на ряд конкретных ситуаций. Например, спасение провалившегося под лед человека является благородным. Но в чем заключается благо соответствующего действия? В том, чтобы кинуться на помощь? В том, чтобы бросить на лед лестницу? В том, чтобы поползти по лестнице? Мы не в состоянии предметно представить или увидеть благо в этой ситуации. Оно не является чем-то нами чувственно воспринимаемым. Тем не менее мы уверены в благородстве данного поступка. Почему? Потому, сказал бы Платон, что мы уже имеем идею благородного поступка и она помогает понять этот поступок как благородный.
Можно далее спросить: «Что такое понятие?» Этот вопрос, как мы дальше увидим, относится к числу наиболее спорных в истории философии [см., например, средневековые споры об универсалиях, Гл. 6]. Мы можем упростить его следующим образом. Когда говорится о лошади Петра, то имеется в виду конкретная лошадь, на которую можно указать (чувственно воспринимаемый феномен в пространстве и времени). С другой стороны, когда мы говорим о лошади вообще, то можно сказать, что мы говорим о понятии «лошадь». Каждый язык использует свои слова для обозначения этого понятия: лошадь, horse, Pferd, hest, cheval, hestur и т. д. Платон полагал, что понятия (например, понятие «лошадь» или то, что мы «подразумеваем», или на что мы «указываем», когда используем слова лошадь, horse, cheval и т. п.) обладают независимым существованием по отношению к отдельным конкретным объектам, которые подпадают под это понятие. В нашем примере к их числу относятся разные представители биологического вида Equus caballus. Истолковываемые таким образом понятия Платон называет идеями.
Когда мы говорим о коне по кличке Пепел, то нам обычно ясно, о ком идет речь, а именно: это представитель породы лошадей и конкретно известный нам Пепел. Он является объектом, до которого мы можем дотронуться и на который можно указать. «Лошадь», напротив, не является объектом, который можно обнаружить в конюшне или на ипподроме, который можно увидеть и на который можно указать. Если бы мы использовали теорию смысла, согласно которой языковые выражения только тогда имеют смысл, когда указывают на нечто существующее[40], и одновременно знали, что осмысленно сказать, например, что «лошадь является млекопитающим», то из этого следовало бы, что слово «лошадь» должно указывать на нечто. Но так как это нечто чувственно не воспринимается, то оно должно быть неощущаемым нечто, то есть идеей «лошади». В таком случае «идея» лошади должна быть некоторой сущностью, которая существует, даже если мы не можем воспринимать ее в пространстве и времени.
Подобные аргументы делают учение об идеях более правдоподобным. Они ведут нас к разделению мира на две части. Реальность существует двумя принципиально различными способами: либо в качестве идей, либо в качестве чувственно воспринимаемых вещей:
Этот (онтологический) дуализм во многом соответствует разделению мира, который вводили Парменид и пифагорейцы. Главное различие состоит в том, что постулируемый Платоном онтологический дуализм определенным образом объясняет, как возможны общезначимые этико-политические нормы. Добро – этические и политические нормы – существует как идея.
Идеи существуют независимо от пространства и времени. Они не могут быть описаны с помощью пространственно-временных свойств. Так, понятие семь не может быть охарактеризовано с помощью цветовых терминов. Однако воспринимаемые в пространстве и времени вещи должны быть так или иначе связаны с идеями. Именно благодаря воспринимаемым в пространстве окружностям мы вспоминаем идею «окружности». Но если понимать идеи как нечто радикально отличное от воспринимаемых вещей, вследствие чего они не могут быть описаны с помощью свойств, которые можно найти в пространстве и времени и в процессах изменения, то тогда трудно объяснить, каким образом изменчивые пространственно-временные объекты нашего восприятия могут быть причастны идеям. В этом заключается одна из основных проблем учения об идеях.
Придерживаясь обычной интерпретации, можно сказать, что идеи не существуют во времени и пространстве, что они не возникают и не исчезают. Они являются неизменными. Лошади рождаются, живут и умирают. Однако идея «лошадь» всегда остается одной и той же.
Это значит также, что и благо (добро) как идея является неизменно одним и тем же, независимо от того, следуют ему люди или нет, знают они его или нет. Иначе говоря, Платон верил, что он показал, что мораль и политика имеют прочное основание, которое полностью не зависит от многообразия мнений и обычаев. Учение об идеях понималось им как обосновывающее абсолютный и общезначимый фундамент этико-политических норм и ценностей. В дальнейшем мы увидим, что существуют и другие теоретические объяснения того, как возможны абсолютные и общезначимые нормы [см. позицию Канта, Гл. 18], а также их разные модификации и опровержения [см. позицию Юма, Гл. 15]. В целом этот вопрос продолжает оставаться в центре философских дискуссий [см. современные его решения Карнапом и Хабермасом в Гл. 29 и 30][41].
Учение об идеях предполагает следующие отношения:
Платон не считал, что мир идей и мир вещей являются равноценными. Он считал идеи более «ценными», поскольку они являются идеалами. Эта мысль вдохновляла многих, в том числе поэтов эпохи Романтизма[42].
Мы стремимся к идеям, потому что они являются идеальными. Согласно Платону, в каждом из нас заложено страстное стремление к идеалам[43]. Это и есть платоновский эрос: страстная жажда ко все возрастающему видению Прекрасного, Блага и Истины.
Поэтому для людей не существует постоянного и непреодолимого противоречия между воспринимаемым органами чувств миром и миром идей. Люди живут в атмосфере динамического напряжения между этими двумя мирами. В воспринимаемом мире человек познает, что некоторые поступки лучше других. Это отражение идеи добра в мире восприятия позволяет достичь лишь ее временного и несовершенного понимания. Когда мы ищем более ясного видения идеи блага, то мы в большей степени оказываемся способными различать добро и зло в мире восприятия, а когда мы пытаемся лучше понять, что мы считаем благом и злом в этом мире, то мы значительно облегчаем проникновение в идею блага. Итак, процесс познания реализуется в форме непрекращающегося взаимодействия (диалектики) между созерцанием идей (теорией) и жизненным опытом в чувственном мире (практикой). Именно так мы углубляем наше понимание идеи блага и того, что есть благо в нашей жизни.
Таким образом, философия предстает одновременно и всеобщей, будучи связанной с вечными идеями, и конкретной, будучи связанной с жизненными ситуациями. Философия является в равной степени как познанием, так и образованием.
Процесс образования (педагогическая пайдейа) оказывается непрекращающимся странствованием между верхом («светом») и низом («царством теней»). Поэтому было бы неправильным соглашаться с часто высказываемым мнением, согласно которому Платон искал истину ради самой истины. Отчасти истина постигается в ходе движения между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций, переживаемых здесь и теперь. Отчасти она постигается, когда человек, достигший достаточно глубокого понимания идей, обращается к людям, чтобы поделиться с ними своим пониманием. Философы не должны пассивно созерцать идеи, подобно отшельникам, уходящим от мира в келью. Напротив, они должны использовать приобретенное ими знание для управления обществом. В этом смысле можно говорить о «единстве теории и практики» у Платона.
Мы не намереваемся критиковать учение об идеях. Выше отмечалось, что именно Платон был его первым критиком. Укажем только на два возражения. 1) Идеи являются тем, на что мы указываем с помощью таких, например, понятий, как «справедливость» и «зло». Однако идеи одновременно представляют собой и идеалы. В результате возникает следующая дилемма. Зло является примером понятия, указывающего на идею, и, как таковая, идея зла должна существовать в качестве того, на что указывает понятие «зло». С другой стороны, зло не является идеалом, и, следовательно, идея зла не может существовать. 2) Идеи являются неизменными, тогда как чувственные вещи изменяются. Учение об идеях трактует чувственные вещи как отражение идей – это обрисовано в платоновском образе узников в пещере. Точно так же, как тени на стене пещеры являются отражениями перемещаемых вещей, так и воспринимаемые нами вещи являются отражениями идей. Однако как могут изменяющиеся чувственные вещи быть отражениями неизменным идей? Разве это не ведет к логической проблеме? Если эти два фактора, мир идей и чувственный мир, определены как полные противоположности, то разве мыслимо, чтобы они имели между собой нечто общее?
Из сказанного ранее о взаимоотношении между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций следует проблематичность предположения, что Платон проводил подобное логически непреодолимое различие между миром идей и миром ощущений.
Согласно Платону, идеи не изолированы друг от друга, как отдельные звезды на мысленном небосклоне. Идеи связаны друг с другом. Они образуют связанное целое. В Государстве Платон обсуждает вопрос о том, какой поступок является справедливым. Беседа выявляет разные мнения и разные действия, которые могут быть обозначены как справедливые. Только тогда все эти различные феномены и представления могут быть названы «справедливыми», когда, согласно Платону, все они причастны одной общей идее, идее справедливости. Именно эта идея делает возможным рассмотрение этих разных случаев как «справедливых». Но это означает, утверждает Платон далее, что мы не в состоянии понять идею справедливости изолированной от других. Идея справедливости указывает не только на себя. С одной стороны, она предполагает добродетели мудрости, мужества и умеренности – при условии, что справедливость заключается в правильной их гармонии. С другой стороны, справедливость предполагает идею добра (блага).
Таким образом, идеи переплетены между собой. Поэтому, согласно Платону, у нас не можем быть истинного познания отдельной идеи. Постижение идей является познанием их взаимосвязей, познанием «тотальностей». Однако мы впали бы в другую крайность, если бы посчитали, что истинное познание является познанием «всего». Такое понимание целого, идей во всех их внутренних взаимосвязях, вряд ли может быть достигнуто человеком. Нам доступны только неполные «тотальности» или, более точно, предположительные (provisional) «тотальности», так как постижение идей осуществляется в непрерывно продолжающемся движении. Оно имеет как бы два измерения. Первое связано с взаимопереходами между миром явлений и миром идей. Второе – с непрерывным переходом от одних идей к другим, связанным с ними. Таким образом, «тотальность» никогда не бывает статически данной.
Исходя из этого толкования, можно сказать, что идея блага («идея единого»)[44] выделяется из ряда других идей, а именно: идея блага представляет подлинную внутреннюю взаимосвязь идей.
Выше отмечалось, что, по-видимому, Сократ не занимал достаточно четкую позицию в отношении того, как можно философски обосновать всеобщие этико-политические нормы[38]. Говорилось также, что Платон полагал, что ответ дает понимание добра как идеи (греч. eidos, идея). В этой связи теория идей может рассматриваться как основное средство защиты «объективной» этики. С ее помощью Платон значительно усиливает сократовскую критику релятивизма софистов.
Есть определенное сомнение по поводу того, в какой мере Платон на самом деле придерживался «платоновской теории идей». Ведь он сам выдвинул серьезные аргументы против этой теории. Возможно, Платон был больше «неоплатоником», наподобие Августина, чем «платоником». Важно не забывать, что собственная позиция Платона развивалась. Вначале, работая над прояснением и пониманием понятий (сократовские диалоги), Платон был близок к Сократу. Затем Платон пытался доказать, что идеи обладают независимым существованием. Это привело его к формулировке теории идей (например, в диалоге Государство). Наконец, Платон, побуждаемый внутренней динамикой проблематики анализа понятий и всеобщего, выдвинул диалектическую эпистемологию (диалог Парменид).
Существуют разные интерпретации того, что на самом деле мог иметь в виду Платон. Согласно Аристотелю, он был теоретиком учения об идеях. По мнению Вернера Йегера (Werner Jaeger, 1888–1961)[39], он был гуманистом. (Так называемая традиция Paideia, которая выдвигает на передний план общее образование и воспитание человека, связанные с гармоническим телесным и духовным формированием личности. – С.К.) Согласно неоплатонистской традиции, Платон был диалектико-рациональным спиритуалистом, пытавшимся представить в структуре своих диалогов невыразимое. Имеются также различные точки зрения на философскую значимость той или иной интерпретации.
В дальнейшем мы не будем касаться развития философских взглядов Платона и различных направлений платоноведения и ограничимся достаточно простым изложением проблематики учения об идеях.
Теория идей может быть интерпретирована подобно натурфилософским учениям, для которых стержнем был онтологический вопрос: «Что реально существует?» Ответ досократиков заключался в утверждении существования различных элементов или первоначал. Другие философы, подобно пифагорейцам, постулировали существование структур или форм – того, что Платон называет идеями. Именно идеи являются первичной реальностью, то есть субстанцией.
Чтобы сделать учение об идеях более понятным, рассмотрим обычную жизненную ситуацию. Пусть мы копаем канаву с помощью лопаты, и наш знакомый спрашивает, что мы делаем. Вероятнее всего, мы ответим, что «роем канаву» или «выбрасываем землю лопатой». Вопрос о том, что мы делаем, может быть задан и на уроке математики. Однако ответить на него гораздо труднее. На него можно дать явно неудовлетворительные ответы, вроде «пишем ручкой на бумаге» или «мелом на школьной доске». Ведь точно так же можно ответить и на вопрос о том, что мы делаем во время занятий по английскому языку или по черчению. При этом очевидно, что мы не делаем «одно и то же», когда занимаемся математикой и когда учим грамматику. В каждом из этих случаев имеются различные предметы изучения. Однако, чем является предмет, например, математики? На него можно ответить – «системой понятий». Отвечая так, мы вступили на путь, который ведет к учению об идеях. Оно утверждает, что, кроме чувственно воспринимаемых вещей (кусков мела, чернил, бумаги, школьной доски и т. п.), существует нечто, что мы понимаем, хотя и не можем чувственно воспринимать. Это нечто является «идеями», например, идеей окружности, идеей треугольника и т. п.
Однако откуда наша уверенность в том, что эти математические идеи существуют? Разве не верно, что существует только след мела на школьной доске, а не эти идеи? Разве математические идеи не исчезают тогда, когда мы вытираем доску после окончания урока по математике? Это кажется неправдоподобным. Тогда, может быть, математика существует только «внутри» нас самих? Но возможно ли, что тридцать учеников на уроке математики изучают один и тот же предмет, например теорему Пифагора, хотя некоторые из них соображают быстрее остальных? Очевидно, математика не может быть «внутри» нас. Математика должна быть тем, на что мы все можем направлять наше внимание, о чем мы думаем.
Истины математики являются общезначимыми, то есть имеющими силу для всех. Они также не зависят от отдельного субъекта. Они являются тем, на что мы все «направляем наше внимание».
С помощью таких простых вопросов и аргументов мы приближаемся к пониманию платоновского учения об идеях. Идеи, такие как окружность или треугольник, являются не чувственно воспринимаемыми, а интеллигибельными, постигаемыми с помощью рассудка (Verstand). Отдельные воспринимаемые окружности и треугольники являются, так сказать, преходящими представлениями соответствующих идей. В противоположность этим изменяющимся и отдельным представлениям идеи являются неизменными и всеобщими. Идеи не являются чем-то «внутри» наших мыслей, они существуют объективно и являются общезначимыми.
Для того, чтобы понять ответ, воспользуемся опять схемой философского вопрошания вопрос – аргумент – ответ – следствие. Одним из следствий платоновского ответа является следующее утверждение. Если действительно мир «раздвоен», то есть имеются два способа существования (чувственные вещи и идеи), то тем самым создаются условия для общезначимой этики (нравственности). В таком случае мы определенным образом объясняем, как можно утверждать, что «добро есть нечто объективно существующее». А именно, оно существует в форме идеи.
До сих пор онтологический вопрос: «что считать существующим?» рассматривался в контексте математики. Но платоновское учение об идеях будет более понятным, если обратиться к другому примеру.
Если спросить, «что является благородным поступком?», то нетрудно указать в качестве ответа на ряд конкретных ситуаций. Например, спасение провалившегося под лед человека является благородным. Но в чем заключается благо соответствующего действия? В том, чтобы кинуться на помощь? В том, чтобы бросить на лед лестницу? В том, чтобы поползти по лестнице? Мы не в состоянии предметно представить или увидеть благо в этой ситуации. Оно не является чем-то нами чувственно воспринимаемым. Тем не менее мы уверены в благородстве данного поступка. Почему? Потому, сказал бы Платон, что мы уже имеем идею благородного поступка и она помогает понять этот поступок как благородный.
Можно далее спросить: «Что такое понятие?» Этот вопрос, как мы дальше увидим, относится к числу наиболее спорных в истории философии [см., например, средневековые споры об универсалиях, Гл. 6]. Мы можем упростить его следующим образом. Когда говорится о лошади Петра, то имеется в виду конкретная лошадь, на которую можно указать (чувственно воспринимаемый феномен в пространстве и времени). С другой стороны, когда мы говорим о лошади вообще, то можно сказать, что мы говорим о понятии «лошадь». Каждый язык использует свои слова для обозначения этого понятия: лошадь, horse, Pferd, hest, cheval, hestur и т. д. Платон полагал, что понятия (например, понятие «лошадь» или то, что мы «подразумеваем», или на что мы «указываем», когда используем слова лошадь, horse, cheval и т. п.) обладают независимым существованием по отношению к отдельным конкретным объектам, которые подпадают под это понятие. В нашем примере к их числу относятся разные представители биологического вида Equus caballus. Истолковываемые таким образом понятия Платон называет идеями.
Когда мы говорим о коне по кличке Пепел, то нам обычно ясно, о ком идет речь, а именно: это представитель породы лошадей и конкретно известный нам Пепел. Он является объектом, до которого мы можем дотронуться и на который можно указать. «Лошадь», напротив, не является объектом, который можно обнаружить в конюшне или на ипподроме, который можно увидеть и на который можно указать. Если бы мы использовали теорию смысла, согласно которой языковые выражения только тогда имеют смысл, когда указывают на нечто существующее[40], и одновременно знали, что осмысленно сказать, например, что «лошадь является млекопитающим», то из этого следовало бы, что слово «лошадь» должно указывать на нечто. Но так как это нечто чувственно не воспринимается, то оно должно быть неощущаемым нечто, то есть идеей «лошади». В таком случае «идея» лошади должна быть некоторой сущностью, которая существует, даже если мы не можем воспринимать ее в пространстве и времени.
Подобные аргументы делают учение об идеях более правдоподобным. Они ведут нас к разделению мира на две части. Реальность существует двумя принципиально различными способами: либо в качестве идей, либо в качестве чувственно воспринимаемых вещей:
Идеи существуют независимо от пространства и времени. Они не могут быть описаны с помощью пространственно-временных свойств. Так, понятие семь не может быть охарактеризовано с помощью цветовых терминов. Однако воспринимаемые в пространстве и времени вещи должны быть так или иначе связаны с идеями. Именно благодаря воспринимаемым в пространстве окружностям мы вспоминаем идею «окружности». Но если понимать идеи как нечто радикально отличное от воспринимаемых вещей, вследствие чего они не могут быть описаны с помощью свойств, которые можно найти в пространстве и времени и в процессах изменения, то тогда трудно объяснить, каким образом изменчивые пространственно-временные объекты нашего восприятия могут быть причастны идеям. В этом заключается одна из основных проблем учения об идеях.
Придерживаясь обычной интерпретации, можно сказать, что идеи не существуют во времени и пространстве, что они не возникают и не исчезают. Они являются неизменными. Лошади рождаются, живут и умирают. Однако идея «лошадь» всегда остается одной и той же.
Это значит также, что и благо (добро) как идея является неизменно одним и тем же, независимо от того, следуют ему люди или нет, знают они его или нет. Иначе говоря, Платон верил, что он показал, что мораль и политика имеют прочное основание, которое полностью не зависит от многообразия мнений и обычаев. Учение об идеях понималось им как обосновывающее абсолютный и общезначимый фундамент этико-политических норм и ценностей. В дальнейшем мы увидим, что существуют и другие теоретические объяснения того, как возможны абсолютные и общезначимые нормы [см. позицию Канта, Гл. 18], а также их разные модификации и опровержения [см. позицию Юма, Гл. 15]. В целом этот вопрос продолжает оставаться в центре философских дискуссий [см. современные его решения Карнапом и Хабермасом в Гл. 29 и 30][41].
Учение об идеях предполагает следующие отношения:
Мы стремимся к идеям, потому что они являются идеальными. Согласно Платону, в каждом из нас заложено страстное стремление к идеалам[43]. Это и есть платоновский эрос: страстная жажда ко все возрастающему видению Прекрасного, Блага и Истины.
Поэтому для людей не существует постоянного и непреодолимого противоречия между воспринимаемым органами чувств миром и миром идей. Люди живут в атмосфере динамического напряжения между этими двумя мирами. В воспринимаемом мире человек познает, что некоторые поступки лучше других. Это отражение идеи добра в мире восприятия позволяет достичь лишь ее временного и несовершенного понимания. Когда мы ищем более ясного видения идеи блага, то мы в большей степени оказываемся способными различать добро и зло в мире восприятия, а когда мы пытаемся лучше понять, что мы считаем благом и злом в этом мире, то мы значительно облегчаем проникновение в идею блага. Итак, процесс познания реализуется в форме непрекращающегося взаимодействия (диалектики) между созерцанием идей (теорией) и жизненным опытом в чувственном мире (практикой). Именно так мы углубляем наше понимание идеи блага и того, что есть благо в нашей жизни.
Таким образом, философия предстает одновременно и всеобщей, будучи связанной с вечными идеями, и конкретной, будучи связанной с жизненными ситуациями. Философия является в равной степени как познанием, так и образованием.
Процесс образования (педагогическая пайдейа) оказывается непрекращающимся странствованием между верхом («светом») и низом («царством теней»). Поэтому было бы неправильным соглашаться с часто высказываемым мнением, согласно которому Платон искал истину ради самой истины. Отчасти истина постигается в ходе движения между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций, переживаемых здесь и теперь. Отчасти она постигается, когда человек, достигший достаточно глубокого понимания идей, обращается к людям, чтобы поделиться с ними своим пониманием. Философы не должны пассивно созерцать идеи, подобно отшельникам, уходящим от мира в келью. Напротив, они должны использовать приобретенное ими знание для управления обществом. В этом смысле можно говорить о «единстве теории и практики» у Платона.
Мы не намереваемся критиковать учение об идеях. Выше отмечалось, что именно Платон был его первым критиком. Укажем только на два возражения. 1) Идеи являются тем, на что мы указываем с помощью таких, например, понятий, как «справедливость» и «зло». Однако идеи одновременно представляют собой и идеалы. В результате возникает следующая дилемма. Зло является примером понятия, указывающего на идею, и, как таковая, идея зла должна существовать в качестве того, на что указывает понятие «зло». С другой стороны, зло не является идеалом, и, следовательно, идея зла не может существовать. 2) Идеи являются неизменными, тогда как чувственные вещи изменяются. Учение об идеях трактует чувственные вещи как отражение идей – это обрисовано в платоновском образе узников в пещере. Точно так же, как тени на стене пещеры являются отражениями перемещаемых вещей, так и воспринимаемые нами вещи являются отражениями идей. Однако как могут изменяющиеся чувственные вещи быть отражениями неизменным идей? Разве это не ведет к логической проблеме? Если эти два фактора, мир идей и чувственный мир, определены как полные противоположности, то разве мыслимо, чтобы они имели между собой нечто общее?
Из сказанного ранее о взаимоотношении между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций следует проблематичность предположения, что Платон проводил подобное логически непреодолимое различие между миром идей и миром ощущений.
Согласно Платону, идеи не изолированы друг от друга, как отдельные звезды на мысленном небосклоне. Идеи связаны друг с другом. Они образуют связанное целое. В Государстве Платон обсуждает вопрос о том, какой поступок является справедливым. Беседа выявляет разные мнения и разные действия, которые могут быть обозначены как справедливые. Только тогда все эти различные феномены и представления могут быть названы «справедливыми», когда, согласно Платону, все они причастны одной общей идее, идее справедливости. Именно эта идея делает возможным рассмотрение этих разных случаев как «справедливых». Но это означает, утверждает Платон далее, что мы не в состоянии понять идею справедливости изолированной от других. Идея справедливости указывает не только на себя. С одной стороны, она предполагает добродетели мудрости, мужества и умеренности – при условии, что справедливость заключается в правильной их гармонии. С другой стороны, справедливость предполагает идею добра (блага).
Таким образом, идеи переплетены между собой. Поэтому, согласно Платону, у нас не можем быть истинного познания отдельной идеи. Постижение идей является познанием их взаимосвязей, познанием «тотальностей». Однако мы впали бы в другую крайность, если бы посчитали, что истинное познание является познанием «всего». Такое понимание целого, идей во всех их внутренних взаимосвязях, вряд ли может быть достигнуто человеком. Нам доступны только неполные «тотальности» или, более точно, предположительные (provisional) «тотальности», так как постижение идей осуществляется в непрерывно продолжающемся движении. Оно имеет как бы два измерения. Первое связано с взаимопереходами между миром явлений и миром идей. Второе – с непрерывным переходом от одних идей к другим, связанным с ними. Таким образом, «тотальность» никогда не бывает статически данной.
Исходя из этого толкования, можно сказать, что идея блага («идея единого»)[44] выделяется из ряда других идей, а именно: идея блага представляет подлинную внутреннюю взаимосвязь идей.