Скотт Аманда. Сумеречная роза

   Отпустив горничную, Элис потребовала от Джонет сообщить, что случилось.
   — Что-то явно вывело Николаса из себя.
   — Это все наш Дэйви, госпожа! — Глаза Джонет светились от счастья. — Он подошел ко мне в зале, весь такой дерзкий, и при всех обнял. Он даже поклонился болвану Хью Гауэру, и вы не поверите, бесстыдник имел наглость попросить у Дэйви разрешения жениться на мне. Как гром среди ясного неба! Сказал, что не знает, когда представится другая возможность поговорить с ним. Элис улыбнулась:
   — И что ответил Дэйви?
   — Этот сумасброд сказал, что с радостью дает согласие, но до весны не сможет приехать на свадьбу.
   — А что ответила ты?
   — Ни слова. Меня так ошарашили, что я не знала, куда деваться. Они решили, что дело улажено, а потом Хью поцеловал меня, а я не могла ничего сказать. А Дэйви только смеялся да…
   — Приведи сюда Дэйви, — приказала Элис. — Я хочу поговорить с ним, потому что, ручаюсь, у него есть вести от лорда Ловелла.
   — О, он не настолько глуп, чтобы задерживаться, но он привез вам письмо. — Джонет сунула руку за корсаж, и Элис услышала шуршание бумаги, как вдруг суровый голос с порога заставил их обеих вздрогнуть.
   — Я возьму письмо, с вашего позволения, — приказал сэр Николас.

Глава 21

   Наступила абсолютная тишина, и Элис пожалела, что она не из тех женщин, которые могут просто упасть в обморок при малейшем намеке на неприятности. Но, понимая, что Николас или оставит ее лежать, где она упала, или просто встряхнет как следует, чтобы привести в чувство и более основательно отругать, она наблюдала, как Джонет неохотно отдает ему письмо.
   — Оставь нас, — приказал он, и Джонет молча вышла. Он не глядя сломал печать и бросил свирепый взгляд на Элис, прежде чем развернуть лист и начать читать.
   Наблюдая за ним, она с удивлением увидела на его лице вместе с нарастающим гневом настоящий шок. Когда он закончил читать, его лицо побелело, и какое-то время он, казалось, не мог говорить. Потом краски опять появились на его лице, и Элис, не в силах больше выдерживать гнетущую тишину, спросила:
   — Что он пишет? Я бы хотела знать.
   К ее удивлению, он протянул ей письмо, потом повернулся, прошел к камину и стал смотреть на догорающий огонь. Зная, что он сдерживает свою ярость только большим усилием воли, она быстро просмотрела письмо. Ее руки дрожали так, что она едва могла разбирать буквы, но ей хватило всего одного взгляда, чтобы понять причину его ярости.
   — О, как же характерно для него! — воскликнула она. — Называть меня Годивой и даже не подумать о последствиях! Но, Николас, это не то, что вы думаете, правда! Он назвал меня так, потому что ему нужно скрывать свою настоящую личность и мою, и он решил немного поддразнить меня.
   — Вы не знаете, что я думаю, — возразил он, не оборачиваясь.
   — Нет, знаю! Он видел меня обнаженной, поэтому и называет себя «неустрашимый любопытный Том».
   — А он видел?
   — Да, сэр, видел, — честно ответила она. — Он спас меня, Николас. Я не все сказала вам. Я расскажу все сейчас, если позволите.
   — Разве недостаточно того, что вы были с ним обнаженной? — уточнил он.
   — Честно говоря, сэр, все произошло из-за сэра Лайонела. Я говорила вам, что он хотел изнасиловать меня, и он бы осуществил свое желание, если бы Ловелл не убил его. Сэр Лайонел убил Роджера и собирался убить вас. Он хотел заполучить меня, Николас, ради Вулвестона. Когда он узнал его истинную ценность, он почувствовал себя обманутым и решил завоевать меня из-за земли, из-за богатства. Вы должны понимать его. Вы сами женились на мне по тем же причинам.
   Последние слова вырвались у нес от отчаяния, необдуманно, и она тут же хотела забрать их обратно, когда увидела, каким напряженным стало его лицо.
   — Судьба бросает кости, мадам. Нам остается только читать цифры и принимать наши победы или поражения. — Обидно, что ваш жребий оказался так тяжел, — с сожалением пожал он плечами.
   — О, почему вы говорите мне такие глупости! — воскликнула она.
   — Вы все еще считаете себя замужем за врагом, разве не так?
   Она покачала головой:
   — Вы мне не враг, Николас. Когда-то я считала вас врагом, потому что вы сражались на другой стороне, но я перестала думать о вас как о враге с того момента, как вы в первый раз пели мне. Сейчас я думаю о вас только как о моем муже.
   — Неудачное для вас обстоятельство, — отозвался он, — поскольку позволяет мне запретить вам снова встретиться с его светлостью.
   Его мрачный тон все объяснил ей, и ее глаза засветились.
   — Вам никогда не придется ревновать к Ловеллу, сэр.
   — Не придется? — рявкнул он. — Даже когда он, вероятнее всего, отец ребенка, которого вы захотите, чтобы я назвал своим?
   Как громом пораженная, она стояла и смотрела на него, а эхо его слов отдавалось в ее мозгу, снова и снова повторяя его слова, пока ей не пришлось смириться с тем, что он действительно их произнес. Он шагнул к ней, и она увидела в его глазах, что он почти не контролирует себя. Он собирался как минимум встряхнуть ее.
   — Вы ошибаетесь, сэр, — ровным голосом произнесла она.
   Он встал прямо перед ней и приблизил свое лицо к ее лицу.
   — Мэдлин передала мне, что вы ждете ребенка, и поскольку вы не сочли нужным сообщить мне сами, а он все время шныряет поблизости с самого первого момента, как я увидел вас, что еще я должен думать? Этот человек…
   — Этот человек спас мне жизнь, — выкрикнула Элис, — и ребенок ваш, и ничей больше! Не прикасайтесь ко мне, — добавила она, теряя в конце концов терпение и уворачиваясь, когда он протянул к ней руку. — Господи, выслушайте меня хотя бы один раз и поймите, что я говорю!
   Вызывающе глядя на него, она не сказала больше ничего, пока не удостоверилась, что он не будет подходить ближе. Он выглядел не менее опасным, чем раньше, но, похоже, решил выслушать ее объяснения.
   — Речь идет о чести, — уже тише промолвила она, собрав все свое достоинство. — Став вашей женой, я не позволила бы ни одному мужчине прикоснуться ко мне, даже если бы очень любила его. Меня так воспитали люди, для которых честь и верность превыше всего. И лорд Ловелл никогда бы не попытался соблазнить меня. Даже его злейшие враги никогда не обвиняли его в бесчестье. Он отважный человек, который все еще верит в умирающий кодекс рыцарства, как верил наш покойный король и как ваш, который смог нарушить святость убежища, чтобы захватить своего врага, — не верит.
   — Богом клянусь…
   Она поспешно прервала его:
   — Мне не следовало говорить последние слова, Николас, но Ловелл действительно верит в рыцарский кодекс и следует ему. Он самый верный из всех последователей Ричарда, и поэтому, сэр, вы можете быть уверены, что он не мог бы воспользоваться мной, которой покровительствовал его король. И кроме того, Ловелл никогда не предал бы человека, который, пусть и сам того не зная, дал ему убежище.
   Он слушал как бы нехотя. Когда она упомянула о верности Ловелла Ричарду, его взгляд стал суровее, а когда замолчала, в его глазах плясали веселые искорки.
   — Вы позволяете себе смеяться надо мной? — возмутилась она, упирая руки в бока.
   Он покачал головой:
   — Я не смеюсь, мадам, но вы должны благодарить небеса, что я могу найти что-то забавное в вашем заявлении. Получение приюта Ловеллом от меня в моем собственном замке является достаточной причиной поверить, что он не предаст меня, разве не смешно?
   Она улыбнулась, осознав иронию, но смотрела на него настороженно, не зная, поверил он ей или нет. Но он все молчал, и, не в силах больше терпеть, она выпалила:
   — Ребенок ваш, Николас! Я не сказала вам о своем положении раньше, потому что боялась, что вы не позволите мне путешествовать, а я больше всего на свете хотела приехать в Лондон. А ведьма Мэдлин вообще не имела права рассказывать вам!
   Он подошел к ней, нежно обнял и, привлекая к себе, успокоил:
   — Она не собиралась рассказывать мне, но, дорогая, вы же знаете, какая она. Слова просто вылетают из нее, когда она меньше всего этого ожидает.
   — Я поняла, что вы злитесь, еще когда вы говорили с королем. — Элис положила голову ему на грудь. — Я не знала, что случилось, но я учусь распознавать интонации вашего голоса, и, хотя вы говорили спокойно, я знала, что что-то неладно. А когда вы забрали письмо, ваш гнев напомнил мне о той ужасной ночи в Бертоне, когда вы страшно рассердились на меня. Тогда я думала, что не смогу… не смогу…
   — Укротить меня своими женскими уловками? — Он отстранил ее и заглянул ей в глаза. — Мои недолгие опасения насчет Ловелла, — объяснил он, — и ребенка — только часть целого, потому что, как бы галантно он ни вел себя, ему незачем переписываться с вами. Вы не должны общаться с ним, мадам, и тем более предоставлять ему убежище всегда, когда появляется такая возможность. Клянусь распятием, мне трудно понять, почему он подвергает себя такой опасности. Почему он так уверен в вас, если действительно не имеет никакого романтического интереса?
   — Но я говорю правду! Я даю вам слово, Николас.
   — И я верю вам, так что, может быть, вы объясните мне, почему, не имея такого интереса к вам, он сообщает, что какое-то время не будет писать, поскольку сейчас находится у Маргарет и собирается вскоре предпринять небольшую поездку в Ирландию, чтобы устроить там какую-то злую выходку, которая, несомненно, досадит нашему королю.
   Его тон снова стал угрожающим, и она ответила осторожно:
   — Я не знаю, что он имеет в виду. Он не писал мне больше ничего, а раньше говорил только, что собирается во Фландрию, к сестре Ричарда, Маргарите Бургундской.
   Николас нахмурился.
   — Если бы он находился сейчас в Англии, я бы считал его ответственным за некоторые слухи, дошедшие до нас, что юный граф Уорвик сбежал из Тауэра.
   — Недди? Но он же не делал ничего такого, правда ведь? Честно говоря, я бы услышала о подобном факте раньше. Ведь он не сбежал?
   — Нет, он все еще там, но мои люди слышали такие разговоры во многих графствах. И, — добавил он, встряхивая ее за плечи, — я помню о тех ваших так называемых братьях. Ваши объяснения, когда я надавил на вас, достаточно правдоподобны, и я не говорил о них никому, но теперь мне пришло в голову, что я никогда не просил вас дать слово чести, что вы не знаете ничего больше, чем признались тогда. — Она замерла в испуге, а он добавил сухо:
   — Я не буду сейчас требовать от вас ответа, мадам. Я тоже уважаю верность во всех проявлениях, но ваши маленькие интриги опасны. Оставьте их вдовствующей королеве и ей подобным. Почувствовав облегчение, Элис поблагодарила Бога, что гроза прошла.
   — Значит, Элизабет опять строит козни? — спросила она. Он пожал плечами.
   — У леди Вудвилл репутация интриганки. Мне говорили, что она не может удержаться, чтобы не приложить руку к каждой интриге, попавшей в ее поле зрения.
   — Боже мой, сэр, когда ее собственную дочь уже называют королевой и вот-вот коронуют как…
   — Она не получит никакой коронации, пока Гарри не убедится, что сам имеет право сидеть на троне. Он не хочет, чтобы его народ когда-нибудь сказал, что он получил право на трон через жену, что он только хочет соединить свою Алую розу с ее Белой.
   — Но люди будут роптать, как и раньше, пока он не даст ей корону, а даже если и нет, принц Артур — внук вдовствующей королевы. Она не будет интриговать против него или против его матери.
   — Надеюсь, вы правы, — мрачно бросил он и отвернулся от нее, как бы отдалившись эмоционально, но Элис не могла отказаться от своих убеждений, чтобы угодить ему. И все-таки она почувствовала себя покинутой. Повернувшись к ней снова, Николас признался:
   — Я вел себя как негодяй, напугав вас сегодня, милая. Я никогда не смог бы на самом деле причинить вам боль. Я не жду, что вы поверите мне, после того как я сам не поверил вам, но, может быть, вы когда-нибудь поверите, что я не предам вас.
   В комнате стало тихо. В камине вдруг упало полено и рассыпалось искрами. Они оба вздрогнули.
   Элис почувствовала, как к горлу подступили слезы. Он только один раз спрашивал ее о таинственных мальчиках и принял ее предположение о сыновьях какой-то йоркистской семьи. Она понимала, что он может знать или по крайней мере подозревать больше, чем она рассказала ему. Но Элис не сомневалась ни в нем, ни в его верности Тюдору, хотя инстинктивно, чувствовала, что может доверять ему. Однако слишком многое поставлено на карту, чтобы она могла доверить ему секрет, который не принадлежал ей одной. Элис знала, что он сделает все, чтобы защитить ее и их еще не рожденного ребенка от королевского гнева, но его непоколебимая преданность Тюдору может вынудить его сообщить о существовании живого принца Йорков, который станет угрожать короне Тюдора.
   Он не двигался. Она проглотила слезы и протянула к нему руку.
   — Николас…
   Он взял ее руку. Его рука была теплая и сильная. Он привлек Элис к себе и заключил в объятия, целуя в макушку. Она подняла к нему лицо.
   — Вы ведь верите, что ребенок ваш, правда?
   — Да, — поцеловал он ее в переносицу, — верю. Если бы Ловелл не назвал вас Годивой, мне бы и в голову не пришло сомневаться. Когда-нибудь я должным образом поблагодарю его за убийство Эверингема. Вы не рассказывали мне, что негодяй сорвал с вас одежду.
   Она покраснела и хотела отвести взгляд, но он взял ее за подбородок.
   — Все происходило… не совсем так, — призналась она.
   — Расскажите мне.
   — Вы рассердитесь.
   — Я уже сердился раньше и наверняка буду сердиться снова, — поцеловал он кончик ее носа. — Рассказывайте.
   Вздохнув, она прильнула к нему.
   — Отнесите меня в постель, сэр. Я так устала, что вот-вот упаду.
   Криво улыбнувшись, он подхватил ее на руки и отнес в постель, помог раздеться и накрыл одеялом. Задув свечи и сбросив одежду, он лег рядом с ней и откинулся на подушки. Он притянул ее ближе к себе и, когда она уютно устроилась головой у него на плече, попросил:
   — Теперь рассказывайте.
   Она начала с самого начала, но он потребовал рассказывать с того момента, как она послала Йена найти его.
   — На следующее утро они пришли искать его, — начала она довольно бойко, пока не дошла до момента, когда сэр Лайонел приказал ей встать с кровати, чтобы его люди могли искать под покрывалами, и ей пришлось завернуться в одеяло. — Я… на мне не было ничего…
   — Я понимаю, милая, — мягко подбодрил он ее. — Хорошо, что Ловелл убил его, иначе мне пришлось бы сейчас пойти и убить его самому. Эверингем сорвал одеяло, так?
   — Н-нет, — ответила она. — Он хотел сорвать его, но я сама уронила одеяло — нет, отбросила его в сторону и прыгнула за кочергой, выиграв время, потому что он оторопел и застыл на месте.
   К ее удивлению, он усмехнулся.
   — Не сомневаюсь. Но вы слишком маленькая, дорогая моя, чтобы противостоять фехтовальщику, вооружившись одной лишь кочергой.
   — Он сказал то же самое, — подтвердила она. — А еще он сказал, что я встану перед ним на колени там, в зале, перед всеми его людьми, и поклянусь ему в верности, как перед королем, и что если я не сделаю требуемого, он разденет меня донага и будет бить, пока я не стану умолять служить ему, и… а потом я увидела, как у него за спиной приоткрылась дверь. Я думала, что пришли вы, Николас, и мне пришлось приложить все усилия, чтобы не закричать от радости. Значит, Йен нашел вас так быстро. Я не отрывала глаз от сэра Лайонела, но когда он бросился на меня, у меня не хватило сил, чтобы удержать кочергу. Потом он рухнул к моим ногам, и я увидела улыбающегося мне Ловелла. Я чуть не бросилась в его объятия, прежде чем увидела, что это он, а не вы.
   — Я действительно перед ним в большом долгу, — сурово проговорил Николас, — но вы должны простить меня, что я спрашиваю, почему он пришел к вам.
   — Он уже раньше прятался в Вулвсстоне, — объяснила она, — после Босворта, вместе с Роджером, и думал опять укрыться здесь. Он знал, что вы еще не поселились там, и даже когда он обнаружил там меня, у него не оставалось причины верить… — Ее голос умолк. Она знала, что снова вступает на зыбкую почву.
   — Можете не объяснять. Не сомневаюсь, что мои арендаторы так же преданы его делу, как и вы.
   — Больше нет, сэр, — прошептала она. — Они благодарны вам и вашему брату за то, что вы привели Вулвестон в порядок. Полагаю, они все еще не расположены выдавать меня, но вы мой муж и, ручаюсь, если бы вы потребовали у них ответа о Ловелле, вы бы его получили.
   — Тогда, может быть, вам лучше сейчас рассказать мне всю правду, чтобы разоружить меня на случай, если кто-то решит довериться мне.
   — Я не думала о такой возможности, — призналась она.
   — Есть еще более опасная, — продолжал он спокойно. — Я смирился с вашим нежеланием доверять мне, зная, что оно исходит из вашей верности делу Йорков, но вы вряд ли ждете, что Гарри удовлетворится таким объяснением, если узнает, что вы каким-то образом связаны с кознями Ловелла.
   Она молчала, пристально глядя в камин, где тлели угли от догорающего огня. Николас был совершенно непредсказуем, когда его верность вступала в конфликт с ее убеждениями.
   — По вашей реакции я понимаю, что попал в цель, — проговорил он. Она все еще молчала, и он продолжил тем же спокойным голосом:
   — Я смогу лучше защищать вас, милая, если буду предупрежден. Обращаю ваше внимание, что я до сих пор не вышел из себя, хотя искушение очень велико. Сейчас я совершенно спокоен и готов услышать самое худшее.
   — Мне кажется, что мальчик, который умер в Вулвестоне, — принц Эдуард Плантагенет! — выпалила она, желая поскорее покончить с тайнами. Она почувствовала, как мгновенно напряглось его тело. — Я не уверена, Николас, но я действительно думаю, что это мог быть он, и когда я сказала Ловеллу…
   — Вы сказали ему! Где? В Донкастере?
   — Да, я поехала туда совсем с другой целью, — продолжала она, — но когда Дэйви Хокинс сообщил, что Ловелл находится поблизости, я послала за ним Дэйви. От Ловелла я узнала, что Ричард отослал обоих мальчиков на север, как и Элизабет, но только не в Йоркшир, где их наверняка стали бы искать. Все знали, что мой отец предан Йоркам и не принимал участия в военных действиях. По словам Ловелла, отец согласился взять мальчиков, только если Ричард отошлет меня из дома.
   — Значит, Эдуард Плантагенет мертв, — заключил Николас. — А что с младшим, принцем Ричардом Йорком?
   — Я не знаю наверняка, — ответила она. — Говорят, его куда-то увезли.
   — Вы знаете кто? — спросил он небрежно.
   — Думаю, да, но сомневаюсь, что могу рассказать вам. Она ждала взрыва, но его не произошло. Он произнес все тем же спокойным тихим голосом:
   — Вы правы, неразумно говорить мне. Я все так же предан моему королю.
   — А я моему — Она вздохнула. — Я сомневаюсь, что Ричард Йорк все еще жив, сэр. Я и раньше сомневалась, а с лета я практически уверена, что он погиб.
   — Почему вы так решили?
   — Человек, который, вероятнее всего, забрал его из Вулвестона, присягнул Генриху Тюдору и получил амнистию, — поведала она, тщательно подбирая слова, — но меньше чем через месяц он снова попросил о помиловании. Предполагаю, что он совершил что-то ужасное. Думаю, он убил принца.
   Николас сел, схватил ее и поднял, пристально посмотрев в лицо.
   — Тирелл? Вы думаете, что он у Тирелла!
   Она открыла от изумления рот и тем самым выдала себя.
   — Я не называла имени, — испугалась она.
   — О его прощениях ходило много разговоров, мадам, но он поклялся в верности Тюдору и хорошо служит ему в Гламоргане. — Он вдруг осекся. — Матерь Божия, — воскликнул он, пристально глядя на нее, — так вот почему вы спрашивали о Гламоргане, когда мы ехали в Мерион! Вы думали посетить этого человека и спросить его напрямую, где Ричард? Ну же, отвечайте! — настойчиво потребовал он, встряхивая ее за плечи. Даже в тусклых отблесках камина он увидел ответ на ее лице, потому что отпустил ее с преувеличенной осторожностью и снова откинулся на подушки.
   Она тоже села и, глядя ему в лицо, пролепетала:
   — У меня действительно промелькнула такая мысль, Николас, но я поняла, что не смогу ничего сделать.
   — Какое счастье, что вы поняли, — он взглянул на нее так, что у нее мурашки побежали по коже, — потому что, если бы я застал вас за этим… — Он не закончил, да и так все было ясно.
   — Я знаю, Николас. Я сразу поняла, что задуманное осуществить невозможно, да и, говоря по правде, я не знаю, что делала бы, если бы нашла его. Я вряд ли могла бы спросить, не прячет ли он в своем замке принца Ричарда.
   — Он не может прятать его, — твердо заверил Николас. — Он поклялся в верности Генриху. Если бы принц Йоркский прятался у него, он по крайней мере сказал бы о нем Генриху.
   — Но он также мог скрывать принца и сказать о нем Тюдору. Они все еще не могут объявить о подобном факте всем, не подвергнув опасности положение Генриха на троне. И в то же время Генрих не может убить принца, потому что, если станет известно о его смерти, у него будет гораздо больше неприятностей, чем раньше. А если бы он просто запер его в Тауэре вместе с Недди, со мной и остальными, появилась бы целая толпа заговорщиков, чтобы вызволить его оттуда.
   — Если Ричард Йорк все еще жив, почему никто не заявил об этом? — спросил Николас.
   — Если он жив, то только потому, что те, кто его прячет, не знают о судьбе Эдуарда Плантагенета, — ответила она. — И даже если Генрих и Тирелл посмели убить его, они не могут оповестить всех о печальном событии, иначе это известие заставит Эдуарда выступить с армией и потребовать трон. Но ведь распространялись еще сплетни, что Ричард убил своих племянников, Николас. Вы сами говорили о них. У Генриха нет доказательств, что они оба мертвы, иначе он мог бы придумать любую сказку, чтобы объяснить их смерть, но думаю, когда сплетнями не удаюсь заставить принца Эдуарда объявиться и потребовать у него корону, он решил, что безопаснее убить принца Ричарда. Когда он отдал такой приказ, сэр Джеймс попросил прощения как выражения лояльности, а во второй раз он просил прощения уже за совершенное деяние.
   Николас молчал, и Элис вспомнила, как Ловелл настаивал на том, что сэр Джеймс Тирелл так же предан Ричарду, как он сам, что он никогда не причинил бы вреда ни одному из принцев. Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, существует другая причина для второго прощения Тирелла. Что, подумала она, если сэр Джеймс сделал такой же соответствующий моменту выгодный шаг, как ее брат, сэр Лайонел, Линкольн и многие другие, присягнувшие Тюдору, чтобы сохранить свои земли и титулы? Что, если он попросил амнистии, как и многие другие, а потом благополучно переправил Ричарда из Англии во Фландрию, надеясь, что второе прощение защитит его от гнева Тюдора? Возможно, что бредовые слухи о побеге Недди — только прикрытие для передвижений другого, гораздо более важного — Йоркского принца?
   Хорошо, что Николас глубоко погружен в собственные мысли, потому что если бы он наблюдал за ней, он бы понял, что она все-таки знает больше, чем рассказывает ему. Ей бы очень хотелось поделиться с ним своими мыслями, но старые страхи вернулись к ней. Она знала, что если доверит ему свои новые подозрения, то его долг будет для него выше желания защитить ее.
   — Может быть, вы и правы, — произнес он наконец, и сначала она не поняла, что он имеет в виду. Ей пришлось лихорадочно вспоминать, что она в действительности сказала ему. Прежде чем она ответила, он продолжил:
   — Однако все, что вы сказали, не имеет никакого значения, потому что больше вы не будете принимать ни в чем никакого участия. И не спорьте со мной, — добавил он, прикладывая палец к ее губам. — Если нужно, я использую вес права, которые дает мне положение мужа, чтобы позаботиться о вашей безопасности. Мне следовало бы приказать Гуилиму отвезти вас назад в Вулвестон…
   — Нет! О, Николас, я обещаю…
   — Не волнуйтесь, — успокоил он ее, снова привлекая к себе и укутывая одеялом. — Я не настолько глуп, чтобы настаивать на вашей поездке в такую даль, да еще в неустойчивую погоду, тем более в вашем теперешнем положении. Но вы все-таки покинете двор и переедете в Куиншит, где моя мать сможет проследить, чтобы вы должным образом позаботились о себе. Сейчас вы не можете служить королеве, особенно ввиду ваших сложных отношений с ней.
   — Сейчас мы довольно неплохо ладим, — заверила она, сдерживая свое возмущение. — Поскольку Элизабет подарила Тюдору наследника, она вполне довольна собой и милостива ко всем, кто рядом с ней.
   — Не важно, вам все равно будет лучше в Куиншите. Как только погода установится, я снова уеду и буду чувствовать себя лучше, зная, что вы в безопасности, с моими родителями. И не думайте, что вам удастся своими уловками заставить их поступать по-вашему, дорогая, — добавил он, — потому что я четко выскажу им свои пожелания, а они знают, что у меня есть не только право приказывать вам, но и воля, чтобы заставить выполнять мои приказы.
   Элис спокойно вздохнула, радуясь, что ей удалось пережить прошедший час и не быть изгнанной в Вулвестон. Она прошептала, что изо всех сил постарается хорошо себя вести, но ее вздох смирения рассмешил его.
   — Очень хорошо! Приложите все ваши старания, — посоветовал он, — иначе готовьтесь встретиться с моим гневом. — Потом, посерьезнев, он добавил:
   — Не думайте, что, если я не наказал вас, я не рассержен, мадам. Вы зашли слишком далеко и оказались на самом пороге предательства. Если бы Элизабет или Генрих узнали о ваших проделках, сомневаюсь, что я смог бы защитить вас. Теперь вы носите моего сына, и, как никогда раньше, важно, чтобы вы безупречно себя вели.