Скотт Аманда. Сумеречная роза

   — Вашего сына, да? Но может быть и дочь, сэр.
   — Да, и она может стать такой же маленькой плутовкой. В любом случае, мадам, вы должны беречься.
   — Буду, — пообещала она. — Поцелуйте меня, Николас, чтобы я знала, что вы больше не сердитесь.
   — Вы околдовали меня… — Он обнял ее и крепко поцеловал. Его руки начали скользить по ее телу, дыхание участилось, и скоро она поняла, что ночью он больше не будет говорить о ее проступках.
   Она испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие, легко воспламеняя его одним прикосновением, поцелуем или лаской. Она упивалась наслаждением, которое он давал ее телу, и сама купалась в каждом его страстном стоне и вздохе, искушая и дразня его, пока он не мог больше терпеть и брал на себя руководство процессом, так что у нее перехватывало дыхание. Вознесясь до высот наслаждения, Элис отказывалась от стыдливости и следовала своим инстинктам, шепча нежные слова, отвечая на каждое его прикосновение и ласку своими собственными. В сердце Элис пылала любовь к Николасу, и ей хотелось иметь власть удерживать его всегда рядом с собой, в безопасности, любить его и быть любимой.
   Но на следующее утро Николас отвез ее к своим родителям в Куиншит. Он оставался с ней добрым и любящим две первые ночи, но на третье утро покинул город во главе своего отряда, направляясь в Сомерсет, чтобы разобраться в причинах волнений. Элис с грустью смотрела, как он уезжает. Чувствуя, как шевелится ее ребенок, она думала, не связаны ли как-то новые волнения с каверзами Ловелла, которые он обещал устроить, чтобы досадить королю.

Глава 22

   Дом в Куиншите занимал целый квартал между Теймз-стрит и рекой. С улицы человек попадал в обнесенный стеной двор, а с причала у реки дорожка вела прямо в сад. Сам дом, выстроенный из кирпича и дерева, с каменной башней, большим, обшитым дубовыми панелями холлом, четырьмя просторными гостиными с эркерами, выходящими на Темзу, и огромными пространствами стекла и выложенных плиткой полов, считался в высшей степени комфортабельным.
   В сравнении с другими местами, где жила Элис, дом оказался современный и удобный, а семья Николаса окружила ее теплом и нежностью. Но она мучительно тосковала по мужу.
   Гуилим уже начал нервничать, что так надолго оставил Вулвестон, и решил вернуться. В вечер накануне его отъезда прибыли с визитом сэр Уолтер Фенлорд, его сын и Мэдлин. Пока Элис и Гвинет развлекали Мэдлин, сидя у камина в большой гостиной, мужчины в другой стороне зала разговаривали об охоте и политике. Дамы почти не обращали на них внимания, но один раз, когда Гуилим отвел сэра Уолтера в сторону и о чем-то с ним разговаривал с серьезным видом, Элис заметила, как Мэдлин замерла, внимательно глядя на них, а потом отвернулась, задрав нос.
   После их визита Элис не виделась с Мэдлин несколько дней. Родители Николаса не ездили во дворец без приглашения. Обязанности Мэдлин удерживали ее при королеве, и она не могла посетить Элис в Куиншите. Прошла целая неделя, когда семью Николаса пригласили на прием ко двору, и две молодые женщины наконец-то снова встретились.
   — Завтра мы на баржах отправляемся в Шин, — сообщила Мэдлин, — и, доложу вам, давно пора, потому что, клянусь, вся зола в Лондоне не сможет освежить уборные в Вестминстере, так долго пробыл там двор. Мы думали, что король назначит переезд на прошлую неделю, но его задержали дела, связанные со сплетнями относительно лорда Уорвика. Разве до вас не доходили в Куиншите слухи?
   — Рис и Дафидд аб Эван как-то говорили об этом, — поведала Элис. — А Гуилим уехал в Вулвестон на следующий день после твоего визита. Ты разве не знала?
   Лицо Мэдлин вытянулось, но она тут же нашлась:
   — Мне все равно, где он и что делает. Забавно, я даже однажды подумала, что он решил присоединиться к толпе соискателей моей руки, но, очевидно, ему хватило здравого смысла остановиться.
   — Жениться на тебе? Гуилим? — Хотя Николас и уверял Элис, что Гуилим хочет женитьбы на Мэдлин, у нее все-таки возникали сомнения.
   — Я видела, как он разговаривал с моим отцом в тот вечер в Куиншите, — сообщила Мэдлин, — и знаешь, я наблюдала такие разговоры и раньше. Мне сообщили, что кто-то просил моей руки.
   — Твой отец сказал, что Гуилим попросил твоей руки?
   — Нет, но думаю, он не считает его подходящей кандидатурой. Мне кажется, он наконец-то начинает понимать, что я не хочу выходить замуж.
   Элис в изумлении покачала головой.
   — Мэдлин, я видела, как ты флиртовала с Гуилимом! А две минуты назад, когда я сказала, что он уехал, ты расстроилась. Признайся теперь, ты любишь его!
   Мэдлин посмотрела в сторону.
   — Он отличается от других мужчин, вот и все; более несносный, если хочешь знать. Да я не знаю никого другого, кто бы не делал никаких попыток угодить мне. Только посмотри, какое различие между ним и мужчинами при дворе! Однажды я подумала, что он интересуется мной… чуть-чуть, но, должно быть, я ошиблась, а теперь, когда у него появилась возможность узнать меня лучше, он уехал! Так что не думай, будто я изменила свое мнение о мужьях, Элис. Только посмотри, что случилось с одним из них! Вот ты торчишь здесь с семьей твоего мужа, но без мужа. Где он сейчас?
   — Уехал разыскивать тех, кто устраивает волнения против Генриха в Сомерсете, — ответила Элис.
   — И когда он вернется?
   — Не знаю.
   — Ну вот, пожалуйста!
   Элис помрачнела, она очень скучала по Николасу. Он не возвращался почти три недели, а когда наконец-то вернулся, наступила середина февраля, заседал большой королевский совет. Элис чувствовала себя непривлекательной в ставшей тесной одежде.
   Слухи относительно местонахождения юного графа Уорвика все множились, так что первое решение, которое принял королевский совет, — показать мальчика народу, чтобы доказать, что он все еще находится в Тауэре. Элис не позволили наблюдать за процессией из-за ее положения, и когда все закончилось, она не могла понять, какой цели служила такая демонстрация.
   — Как это может помочь? — спросила Элис Николаса вечером за ужином. — Ведь едва ли кто-то в толпе мог знать Недди. Они слышали только, что король сказал, будто это Уорвик.
   — В общем, верно, но показ привел к непредсказуемому результату, — заключил Николас. — Линкольн сбежал из города.
   Объявление поразило всех за столом.
   — Куда он сбежал? — спросил Рис.
   — А почему он сбежал? — поинтересовалась Гвинет.
   — Мне кажется, он хочет присоединиться к бунтовщикам во Фландрии, — предположил Николас, пристально глядя на Элис. — Теперь ясно, что, чего бы они ни хотели достичь сплетнями об Уорвике, настоящий претендент — Линкольн. Похоже, что он собирается возглавить их и потребовать корону себе. Мне не хочется думать, — добавил он, мрачно глядя на Элис, — что вы уже что-то знали о таких планах.
   — Но как она могла? — кротко спросила его мать. — Бедная девочка вот уже месяц почти не выходит из дома.
   Элис покачала головой:
   — Не могу поверить. Линкольн никогда не проявлял никакого интереса к короне.
   — Он был наследником Ричарда Третьего, — напомнил ей Николас.
   — О да, его провозгласили, когда умер родной сын Ричарда, но никто, включая самого Линкольна, не ждал, что он станет наследником. Даже Тюдор не видел необходимости заключать его в тюрьму. Линкольн не из тех, кто может сплотить других людей или сам вступить в заговор. Он… он уклоняется от них.
   Николас пожал плечами и сообщил, что скоро уезжает с королем в поход. И более того — похоже, у него есть весьма значительные сторонники. Вдовствующая королева сегодня опять лишилась своих прав и удалилась на ту сторону Темзы, в аббатство Бермондси.
   Это сообщение вызвало новые удивленные восклицания у его слушателей. Огорошенная, Элис спросила:
   — Вы хотите сказать, что Тюдор отобрал принадлежащие ей, как вдове короля, земли и изгнал ее из двора?
   — Да, — ответил он и добавил многозначительно:
   — И это было как раз накануне побега Линкольна.
   Она опять покачала головой.
   — Это вообще не имеет смысла, сэр. Элизабет Вудвилл никогда бы не поддержала притязания племянника своего мужа против своей собственной дочери и внука!
   — И тем не менее вдовствующая королева готовила заговор. Я не знаю подробностей, кроме того, что она получала письма от заговорщиков — на Рождество. — Он сурово смотрел на нее.
   Элис покраснела, но ей удалось скрыть свой испуг от остальной семьи. Если Дэйви Хокинс приезжал в Вестминстер главным образом затем, чтобы доставить письма вдовствующей королеве, было легче понять, почему Ловелл тогда попытался написать ей. Если бы Дэйви поймали, ему нужно было бы только сказать, что он приехал навестить сестру и Элис, и они бы искренне подтвердили это заявление. Она сказала тихо:
   — Я все-таки не могу в это поверить, сэр.
   — Это всего лишь сплетни, — ответил он тем же тоном, — но Линкольн направляется в земли своего отца в восточной Англии, откуда он легко может доплыть до Фландрии. Его отец, герцог Суффолк, все еще верен королю, и Гарри хочет сохранить это, так что через два дня я тоже еду в восточную Англию. — Он с сожалением посмотрел на Элис. — Это будет только демонстрация силы; мы не поймаем Линкольна. Гарри собирается вскоре последовать за нами — начать второй весенний объезд владений в середине поста, как в прошлом году, — но я вернусь до того, как родится ребенок.
   Мать Николаса не могла скрыть своего огорчения и вскрикнула от волнения, но Элис молчала. Она всю жизнь наблюдала, как мужчины уезжают выполнять свой долг, а женщины остаются дома ждать их возвращения. Слушая, как Николас успокаивал Гвинет, а потом обсуждал подробности других новостей двора с отцом и младшим братом, она чувствовала только печаль, что он опять покидает ее. Она понимала, как ей казалось, чувства своей свекрови, потому что муж Гвинет и один из сыновей оставались дома следить за фермами и арендаторами, заботиться о доме и о ней. Николас в первую очередь — солдат, а жену получил только как награду за свою службу королю.
   Николас не заботился о земле так, как его отец, и даже не как Гуилим. И хотя он находил удовольствие в обществе своей жены, он не любил ее так, как его отец любил Гвинет. Элис наблюдала за Дафиддом аб Эваном всякий раз, когда он разговаривал с женой, и мечтала увидеть такую же бездонную нежность в глазах Николаса, когда он смотрел на нее. В них она видела доброту и смех, раздражение и гнев и, безусловно, вожделение, но никогда вот такую ласковую невысказанную нежность, с какой смотрел на жену Дафидд.
   За все время пребывания Николаса в Куиншите Элис не могла пожаловаться на его поведение. Он проявлял к ней доброту и внимание. Даже играл на лютне и пел, когда она не могла уснуть; но больше не выказывал никакого интереса к постели, за что Элис винила свою раздувшуюся фигуру. Его доброту можно определить как спокойную и небрежную, а не заботливую и любящую.
   После отъезда Николаса она получила от него несколько писем, но он мало писал о себе и своих делах. А в Лондоне все множились слухи о графе Уорвике. Несмотря на то что Недди провезли по всем улицам, многие продолжали настаивать, что он сбежал и собирается привести армию из Фландрии, поддерживаемый своей теткой, Маргаритой Бургундской.
   Мэдлин на протяжении всего поста сообщала о безмятежной атмосфере в Шине. По мнению двора, писала Мэдлин, несмотря на намерение короля продемонстрировать свою силу в предпринятой поездке и таким образом припугнуть недовольных большим, хорошо вооруженным эскортом, состоящим в основном из джентльменов Ланкашира, последних больше интересовали миловидные женщины восточной Англии, чем возможность мятежа там. Она даже подслушала, как один толстый придворный говорил другому, что они постараются выпить все запасы вина в Норидже, как в прошлую Пасху в Йорке.
   Когда мужчины уехали, Мэдлин посетила дом в Куиншите сразу же, как смогла вырваться, и сообщила Элис с многострадальным вздохом, что двор стал слишком беспокойным.
   — Остались одни только женщины, — известила она, — и Элизабет, которая уже совершенно выздоровела, раздражена, оставшись в Шине, хотя король уверил ее, что не берет ее с собой только потому, что боится за ее безопасность.
   Элис, вспоминая кое-что из слов Николаса, думала, не потому ли Генрих устроил демонстрацию своей силы, чтобы никому больше не приходило в голову, что его позиция укрепилась только после женитьбы.
   — А какие еще ходят слухи? — спросила она, чтобы не обсуждать Элизабет. — Что сейчас говорят при дворе о Недди?
   — Что он в Ирландии, — хихикнула Мэдлин, — поднимает ирландцев. Забавно, но большинство людей не обращает внимания на слухи. Все действительно опасаются, что Линкольн возглавит вторжение. Взрослый мужчина, говорят они, поддерживаемый Маргаритой Бургундской, — гораздо более серьезная угроза Генриху, чем любой мальчишка. Еще задают вопросы, почему Генрих не хочет короновать жену. Выдвигают предположения, что Уорвик мертв, а Эдуард Плантагенет или его брат Ричард жив и находится в Бургундии.
   Элис ухватилась за самую безопасную тему:
   — Линкольн не тот человек, который может повести армию, Мэдлин. Ты же видела его.
   — Да, — согласилась Мэдлин улыбаясь. — Когда он приглашал меня на танец, он сказал: «Если будет достаточно места, может быть, вы потанцуете со мной?» Смешно, он очень осторожничает всегда, но мой отец говорит, что с таким дядей, как Ричард, ему пришлось стать осторожным. Король приказал расставить по побережью сигнальные башни. Похоже, он действительно считает Линкольна угрозой.
   Элис согласилась. Вскоре стало известно, что Генрих приказал своему дяде, Джасперу Тюдору, и графу Оксфорду собрать силы и готовиться к вторжению и из Фландрии, и из Ирландии. И опять по стране оглашали папскую буллу, подтверждающую брак Генриха и его право на корону и угрожающую отлучением от церкви всем, кто посягнет на его право и титулы. Но политика перестала интересовать Элис, ей стало плохо — у нее начались схватки на две недели раньше, чем ожидалось.
   За ней ухаживали Гвинст и Джонет, им помогали несколько служанок, Йена послали за королевским лекарем, которого Элизабет в своем великодушии рекомендовала для принятия родов. Элис, никогда раньше не испытывавшая такой боли, призывала все проклятия, какие только могла придумать, на голову Николаса, оставившего ее мучиться в одиночестве. Боли наконец-то прекратились, и, к своему изумлению, она родила не одного ребенка, а двух — сначала крепкую девочку, а потом крошечного мальчика.
   Элис вглядывалась в два маленьких свертка, принесенных ей Джонет. Один ребенок энергично кричал, другой — молча смотрел на нее огромными голубыми глазами.
   Когда доктор, угрюмый неразговорчивый человек, наконец ушел, Джонет предложила, старательно избегая взгляда Элис:
   — Нам лучше сразу же послать за священником, чтобы окрестить их, госпожа.
   — О, давай лучше завтра или послезавтра, — ответила Элис, прикасаясь сначала к одному крошечному личику, потом к другому.
   Гвинет спросила:
   — Как вы собираетесь назвать их, дорогая? Вы с Николасом не обсуждали такой вопрос до его отъезда.
   — Да, но он сказал, что вернется до их рождения, — ответила Элис. Она знала, что он хотел назвать своего сына в честь короля, но она не согласилась, и сейчас, глядя на крошечного тихого малыша, она твердо произнесла:
   — Я назову их Анна и Ричард.
   Наступила тишина, но, к ее удивлению, никто не стал спорить с ее выбором. Она подняла глаза и увидела, как Гвинет и Джонет обменялись такими взглядами, что у нее мороз пробежал по коже.
   — Что такое? Почему вы так смотрите?
   Обе женщины поспешили успокоить ее, говоря, что ей нужно поспать и что за детьми присмотрят кормилицы.
   — Я хочу видеть обоих. Каждый дюйм! Распеленайте их.
   После недолгих сомнений они развернули детей, и она смогла убедиться, что ни у одного ребенка нет никаких изъянов. Анна, хотя и маленькая, выглядела ярко-розовой, со светлыми пушистыми волосиками и блестящими глазками. Мальчик имел не такой розовый цвет личика, но проворно шевелил ручками и ножками. Она погладила его тоненькую ручку и обрадовалась, когда он, казалось, осмысленно посмотрел на нее.
   — Малютка Дикон, — ласково обратилась она к нему, — ты скоро подрастешь…
   Джонет решительно забрала у нес обоих малышей и передала их заботам кормилиц, настаивая, чтобы Элис заснула. И в конце концов она заснула, но, едва проснувшись, потребовала немедленно принести к ней детей. И опять Джонет как-то странно колебалась.
   — Им нужно отдохнуть, госпожа, — тихо проговорила она.
   — Принеси их, — приказала Элис.
   Малышка Анна проснулась и что-то ворковала, но Дикон спал и не проснулся, даже когда Элис взяла его на руки и пощекотала щечку.
   — Что с ним не так? — спросила она.
   — Мы не знаем, — прошептала Джонет. — Он не ест. Иногда он просыпается, но в промежутках мы не можем разбудить его.
   — Принесите сюда его колыбель и поставьте рядом с моей кроватью. Он останется со мной. Тогда с ним все будет хорошо. Я знаю!
   — Не надо, — не согласилась Джонет. — Давай-ка я его заберу.
   Но Элис отказалась, слезы заструились по се щекам. И весь день она держала на руках малыша, се сердце пело, когда его глазки открывались, и слезы текли сильнее и быстрее, когда они закрывались снова. Гвинет присоединилась к настояниям Джонет, но Элис не позволила им забрать ребенка. И когда Мэдлин, вызванная из Шина в надежде, что сможет успокоить ее, убеждала Элис отдать ребенка, Элис вышла из себя:
   — Мой сын останется со мной! Приведите доктора, если хотите помочь нам. Я не знаю, почему он не идет.
   Гвинет сочувственно покачала головой:
   — Он придет, моя дорогая, но он уже видел малыша и сказал, что ничего не сможет сделать, если ребенок не будет есть.
   — Тогда найдите другую кормилицу или я сама буду кормить его. — Но, хотя она и старалась, ребенок не стал сосать. Они мочили кусочек сахара в грудном молоке и клали малышу в рот, но даже тогда он не отреагировал.
   Наконец Элис приказана всем уйти и впала в истерику, когда они не захотели подчиниться. Отослав наконец всех, она устроилась на подушках с малюткой Диконом на руках и боролась со сном, боясь, что, если она заснет, ребенок может умереть.
   Когда дверь в спальню открылась, она отрывисто сказала, не поднимая глаз:
   — Убирайтесь вон. Я не хочу больше слушать вашу глупую болтовню. Дикон останется со мной.
   — Я пришел увидеть моего сына, и его будут звать не Дикон, а Генрих Артур, чтобы доставить удовольствие нашему королю.
   Тогда она резко вскинула голову и почувствовала невыразимое облегчение:
   — Николас, вы здесь! О, Николас, они говорят, что он умрет. Он не может. Он не должен!
   Николас встал рядом с кроватью, глядя на них. Его совершенно белое лицо говорило о том, что он уже знает, чего ожидать.
   — Дайте мне его, — потребовал он.
   — Вы не заберете его у меня?
   — Нет. Подвиньтесь. — Он сел рядом с ней на кровать, подложив под спину подушки, и взял из ее рук крошечный безмолвный сверток. — Я послал за священником, — сообщил он.
   — Нет!
   — Его нужно окрестить, дорогая, и девочку тоже.
   — Я не позволю назвать моего сына в честь Тюдора.
   — Он и мой сын тоже, Элис.
   Стук в дверь возвестил о прибытии священника, и Элис поняла, что Николас находится в доме дольше, чем она думала. Она посмотрела на него с осуждением и отчаянием, и он обнял ее свободной рукой за плечи, прижимая к себе.
   Кормилица принесла Анну, и когда вся семья и Мэдлин присоединились к ним, священник начал короткую церемонию. Держа руку над головой мальчика, он спросил:
   — Кто нарекает этого ребенка?
   Рис, который был его крестным, ответил:
   — Я.
   Элис подняла на Николаса несчастный взгляд.
   Он посмотрел на нее с пониманием и нежностью в глазах, которую она так жаждала увидеть:
   — Будет изменение, святой отец. Его имя Ричард ап Николас аб Дафидд из валлийского дома Мерионов.
   Священник кивнул, и Рис без возражений повторил имена. Когда пришло время называть девочку, ее крестная, Мэдлин, посмотрела на Николаса.
   — Имя девочки тоже должно быть на уэльский манер, сэр Николас?
   Он взглянул на Элис и улыбнулся.
   — Валлийский парнишка и английская девчонка, по-моему, неплохо, а, милая? У меня нет никаких возражений назвать ее Анной. Что скажете насчет Анны-Мэдлин?
   Элис посмотрела на довольную улыбку Мэдлин и согласно кивающую Гвинет.
   — С вашего позволения, сэр, — обратилась она к священнику, — мы используем три имени, потому что я хочу назвать ее Анна-Мэдлин-Гвинет.
   — Длинноватое имя для ребенка, — заметил Николас, — но пусть будет так.
   Церемония без обычных перерывов и продолжительной службы скоро закончилась. Когда все вышли, Джонст наклонилась над крошечным мальчиком, все еще спящим на руках отца.
   — Теперь я должна забрать его в детскую, сэр.
   Прежде чем Элис успела возразить, Николас опередил ее:
   — Мы оставим его здесь, с нами. Принесите моей жене что-нибудь поесть, пожалуйста. Думаю, она не ела как следует. Она должна восстановить силы.
   Они ели по очереди, чтобы один из них мог держать малыша, а когда день превратился в вечер, Николас взял лютню и стал играть им. Элис совершенно обессилела, и пока он играл, се веки так отяжелели, что глаза закрылись. Сверток в се руках стал таким легким, что, когда Николас взял у нее ребенка, она даже не заметила.
   Проснувшись, она мгновенно осознала отсутствие Дикона и в панике села на кровати. В комнате царила темнота, если не считать круга света у камина, и сквозь потрескивание огня она услышала приглушенное пение. Николас сидел, сгорбившись, в кресле у камина и тихонько напевал колыбельную их ребенку. Выскользнув из постели, она осторожно подкралась ближе, но он заметил ее. В его глазах она увидела боль, слезы катились по щекам, и тогда она все поняла.
   — Он умер, дорогая, всего несколько минут назад. Я… я подумал, что он может все еще слышать меня, поэтому не перестал петь.
   Закричав от боли, она рухнула на колени около его кресла, обняла неподвижный сверток на его коленях и дала волю своему горю.
   Николас не мешал ей плакать, пока Джонет, молча появившаяся через несколько минут, не унесла мертвого ребенка, чтобы приготовить к погребению. Тогда Николас встал, поднял Элис с пола и, баюкая ее в своих руках, отнес в постель. Из его глаз продолжали литься слезы, и, устроившись в постели рядом с ней, даже не снимая сапог, он натянул на них обоих одеяло и крепко обнимал ее, пока они оба, измученные, не заснули.
   Когда Элис проснулась, он все еще обнимал ее и смотрел глазами, красными от слез.
   Первые слова, сорвавшиеся у нее с языка, удивили его.
   — Я не думала, что увижу когда-нибудь ваши слезы.
   — Я ведь не каменный, милая.
   Слезы заструились по ее щекам.
   — Я потеряла вашего сына, Николас. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
   — Вы не виноваты, любовь моя, на все воля Божья, — успокоил он Элис. — У нас будут другие сыновья… и дочери тоже, помоги мне, Господи. Вот так-то лучше — улыбка, пусть даже и в слезах.
   — У меня мало причин улыбаться, но я рада вашему приезду.
   — Я хотел приехать раньше, но Генрих потребовал задержаться, чтобы продемонстрировать мощь своей армии перед восточной Англией. Я оставил его в Хантингтоне. Он едет в Ковентри и хочет, чтобы королева и леди Маргарет присоединились к нему там, в замке Кснилуорт.
   — Вы опять должны уехать! — Она не попросит его остаться, как бы сильно ей ни хотелось. Она знала, что он нужен своему королю, но слез сдержать не могла. Они побежали по ее лицу и намочили ночную рубашку.
   Николас попытался промокнуть их краем одеяла.
   — Мой платок совсем мокрый, милая, я вас прошу, не плачьте. С королевой поедет Хью, что, конечно, отложит его свадьбу, потому что, как только вы будете в состоянии путешествовать, я собираюсь отвезти вас и нашу дочь в Вулвестон. Джонет же не позволит вам обеим ехать без нее.
   — Вы повезете нас сами? — Она не стремилась уехать, но и не хотела оставаться в Лондоне или ехать вместе с королевой, особенно если Элизабет поедет в Кенилуорт и возьмет с собой Артура. Мысль о принце вызвала новый поток слез, и Николас ответил с испугом:
   — Вы плачете от мысли, что я сам повезу вас! Вы предпочитаете, чтобы я послал с вами Хью?
   — Нет-нет. — Она попыталась объяснить причину своих слез, но не смогла.
   — Я думал, вы не захотите ехать прямо сейчас, — предположил он. — В стране может что-то случится, и я хочу, чтобы вы и малютка Анна находились вдалеке от двора, за безопасными стенами Вулвестона, с Гуилимом и целым войском вооруженных мужчин, чтобы защитить вас. Мой отец хочет скоро вернуться в Мерион-Корт.
   — Вы останетесь с нами в Вулвестоне?
   — Столько, сколько смогу, милая.
   — Хорошо, потому что там так одиноко без вас.
   — На сей раз вы не будете одиноки, — пообещал он. — Я собираюсь взять с нами Мэдлин Фенлорд.
   Элис улыбнулась, почувствовав благодарность.
   — Надеюсь, ее отец не будет против.
   — Думаю, нет. Я вам скажу по секрету, дорогая: Гуилим хочет жениться на ней, как я и говорил, и уже получил благословение ее отца, если тот сможет добиться согласия Мэдлин.
   — Значит, она была права! Но она думала, что сэр Уолтер отказал ему. — Она объяснила, что Мэдлин видела, как мужчины разговаривали, и подозревала о предмете их разговора. — Она думает, что ее отец хочет найти для нее более снисходительного мужа, и не такого, кого волнуют только ее деньги.