Слаповский Алексей. Хроника № 13 (сборник)

   – Найдут, – не согласился Жужик. – Будут ведь знакомых допрашивать, друзей. И ты расколешься. Не выдержишь.
   – Я? – обиделась Метла. – А на спор?
   – А как проверить? – хмыкнул Жужик.
   – Тебя вот убью, закопаю и никогда не сознаюсь. Потому что сознаются, когда жалко, а мне тебя не жалко.
   – Это почему? – не поверил Жужик.
   – Потому. Или вон Леща, – сказала Метла. – Мне его тоже не жалко.
   – А мне тебя! – остроумно и быстро ответил Лещ.
   – А меня? – спросил Тихон Метлу, надеясь на другой ответ.
   – И тебя, – усмехнулась Метла, но Тихон подумал, что это усмешка шуточная, Метла просто не хотела при всех показать свое отношение.
   – Мысль хорошая, – сказал Тихон. – Я тоже иногда думаю: вот идет человек по улице ночью, а кто-то навстречу и вдруг в него стреляет. Или ножом. И уходит. И никто не видел. И никто никогда не найдет и не докажет. Но это ладно, допустим, да, убить можно, чтобы не нашли. Но они ведь не просто так, которые студента убили, у них цель была.
   – Да пошел ты, – сказал Жужик. Ему стало скучно, потому что пиво кончилось, а дурацкий разговор ему надоел.
   В следующее воскресенье опять отправились в парк, к гроту. Жужик, правда, канючил:
   – Если вы опять начнете, я уйду!
   – Не начнем, – пообещал Тихон.
   Жужик сомневался, но его успокаивало то, что пива взяли больше, чем обычно. Он об этом и позаботился, добавив к общим деньгам столько, чтобы хватило на еще одну двухлитровую бутыль. Одно неприятно: нести тяжело, а Жужик не любил, когда тяжело.
   Но вот пришли, и стало легко и весело.
   Он, Жужик, даже сам первый сказал:
   – Ну, валяйте, давайте опять про то, как убить.
   – Не про то как, а про то зачем, – поправил Тихон.
   – Затем, чтобы испытать себя! – сказал Лещ четко и ясно, как отличник на экзамене.
   Значит, тоже думал об этом.
   – Да, – согласилась Метла. – И я так считаю. Чтобы испытать свою дружбу. Одного убивают, то есть он погибает, вроде того, тоже для дружбы. А остальные не выдают друг друга. Эти ведь тоже должны были не выдать, но не сумели.
   – Он сам всплыл, – напомнил Жужик.
   – Надо было без этих хитростей, – сказал Лещ. – В воду бросать или там зарывать, ерунда это все. Метла правильно говорит: будто кто-то мимо шел и камнем кинул. Или приходит какой-нибудь бомж. Психованный. Мы нормально сидим, ничего не делаем…
   Он вдруг перекосил лицо и заговорил по-другому, словно обращался к будущему следователю:
   – Мы сидим, ничего не делаем, товарищ майор…
   – Они господа теперь, а не товарищи, – вставила Метла.
   – …а он подошел, а потом как даст Жужику по черепушке! Жужик упал и сразу умер!
   Лещ захлюпал и начал вытирать обеими руками воображаемые слезы.
   Метла тоже всплакнула.
   А Тихон, веселясь от души, погладил Жужика по круглой колючей голове:
   – Бедный мальчик, он умер совсем юным! Он так много мог бы сделать на ниве…
   Тут смех задушил его, да и не придумывалось, на какой ниве мог бы что-то сделать Жужик, работающий курьером в интернет-магазине.
   Жужик отдернул голову, хотя тоже смеялся.
   – Я сам сейчас возьму вот камень и грохну кого-нибудь.
   – А если серьезно? – спросил Лещ. Он отпил несколько больших глотков прямо из бутыли и прищурил глаза, скроив зверскую физиономию, как бандит в сериале. – Если серьезно, смогли бы мы или нет?
   – Кого? Жужика? – спросила Метла.
   – Не обязательно. В принципе?
   – Ни фига бы не смогли.
   – А я бы смог, – сказал Лещ.
   И всем показалось, что он сказал это не как бандит из сериала, а сам по себе. От себя. Стало как-то неприятно.
   – Не смешно, – сказала Метла.
   – И я бы смог, – сказал Тихон. Не потому, что действительно решил для себя, что смог бы, а потому, что ему захотелось так сказать. Для Метлы. Но и для себя тоже.
   – Я пошел за камнем, – сказал Лещ.
   И встал.
   – А я домой, – поднялся Жужик.
   И покачнулся от выпитого. И схватился за решетку. И лицо его вдруг стало испуганным. По-настоящему испуганным. Он полез наружу, словно боялся оставаться здесь.
   – Камень догонит! – дурашливо закричал Лещ.
   – Хватит, – сказала Метла. – Лично мне завтра вставать рано.
   – Мне тоже, – сказал Тихон.
   В следующее воскресенье, купив пива, пошли в парк «Дубки».
   – Давайте тут сегодня посидим, – сказал Жужик. – Надоела мне ваша эта пещера.
   – Мне тоже, – сказала Метла.
   – Как хотите, – сказал Лещ.
   Они устроились возле кустов поодаль от пруда, скрытые плакучей ивой – чтобы не раздражать народ и курсирующую здесь время от времени по дорожкам парка патрульную полицейскую машину.
   Но было как-то пресно, как-то скучновато.
   – А там, может, кто-то сейчас сидит, – сказал Лещ. – Занял наше место.
   – Надо посмотреть, – сказал Тихон.
   – Вы опять? – насупился Жужик. – Чего вам, плохо тут?
   – Поехали! – решила Метла.
   Они пошли к двадцать седьмому трамваю.
   Ехали не как обычно – весело переговариваясь, безобидно задирая пассажиров, громко смеясь и ловя на себе настороженные взгляды быдла – так называла Метла мирное население. Молчали, смотрели в окна.
   Молча вышли у академии, молча пошли к гроту.
   Залезли, выпили и сразу повеселели, будто что-то непонятное, что возникло, ушло и забылось.
   – Предупреждаю, – сказал Жужик. – Если кто-то опять будет про студента, я сразу сваливаю!
   – Ты чего-то боишься, Жужик?
   – Ничего я не боюсь. А только вот, на всякий случай, – и Жужик достал из своего старенького грязного рюкзачка, в котором носил пиво, обломок железобетона. Увесистый и бесформенный. И положил рядом с собой.
   – Ого, – сказал Лещ. – Солидно!
   И потянулся к камню.
   Жужик схватил его и сунул за спину.
   – Не трогай!
   – Ты что, Жужичек, решил, что мы тебя убить хотим? – спросила Метла так ласково, так нежно и так по-женски, что у Тихона стало горячо в животе.
   – Ничего я не решил, а просто вы придурки и неизвестно до чего договориться можете!
   – Можем, – кивнул Лещ. – У меня вот отец, когда в Чечне воевал, там было так, что надо было всем уйти, но одного кого-то оставить. И командир им сказал: я не могу приказывать, хотя могу. Давайте так: вы сами решите. И они спички тянули. У кого короткая, тот остается. Отцу длинная досталась. А одному короткая. И он остался. И погиб, между прочим.
   – У нас не война, – сказал Жужик.
   – Неважно. Мы можем тоже спички тянуть. У кого короткая, того… – он сделал резкое движение кулаком сверху вниз, будто что-то дернул.
   – С какой стати? – спросила Метла.
   Спросила задумчиво. Потому что хотела, как понял Тихон, действительно узнать, с какой стати можно и нужно кого-то убить. И решил высказаться:
   – Мы же все время говорим, что нам всё пофиг. И даже каждый чуть не помер. Лещ таблетки глотал, глотал ведь?
   – Ну глотал.
   – Жужик в газовой духовке травился.
   – Я отца хотел отравить, – угрюмо отозвался Жужик. – Ну и себя заодно. Вернее, взорвать. Чтобы накопилось газа, а потом…
   – А ты, Метла, вены резала. – Тихон посмотрел в красивые зеленовато-голубые глаза Метлы и почувствовал опять в животе что-то горячее.
   – Дурочкой была малолетней, – махнула рукой Метла.
   – А ты ничего не делал, – сказал Лещ.
   – Зато я не боюсь смерти, – спокойно, хотя все в нем подрагивало, ответил Тихон. – Я готов хоть сейчас спичку тащить.
   – Думаешь, я нет? – завелся Лещ.
   – И я готова, – негромко сказала Метла.
   И всем показалось, что именно она произнесла самые веские, самые серьезные слова, после которых отступать уже нельзя.
   – А я не готов! – крикнул Жужик.
   – Не бойся, тебе короткая не достанется, – успокоил Лещ. – Отец говорит: судьба дурачков любит. У кого спички?
   У всех были зажигалки.
   Жужик, помявшись, сказал:
   – Нет, вы точно психи, – и достал из рюкзака спички. У него там часто оказывались неожиданные и необходимые вещи. Штопор, например, – когда купили, кроме пива, бутылку вина с пробкой и не знали, чем ее вытащить. На день рождения Метлы, кажется.
   Лещ протянул руку к коробке, но Тихон перехватил ее. Он почувствовал, что как-то очень быстро, за считанные минуты, стал значительнее и важнее Леща, хотя считалось, что именно Лещ у них по умолчанию командир. Ну, или Метла. То Лещ, то Метла. Но если доходит до чего-то важного, всё, оказывается, очень быстро встает на свои места. Главный – Тихон. И сейчас это доказал. А Лещ подтвердил – тем, что не стал скандалить и спорить. Да и Метла смотрела на Тихона так… Так, как никогда не смотрела.
   На виду у всех Тихон отломил кончик у одной из четырех спичек, потом спрятал их в ладони, перемешал и протянул в крепко сжатом кулаке.
   – Кто первый?
   – Я, – сказала Метла.
   Она решительная, если заболит зуб, сразу идет к врачу, а не ждет, когда перестанет. Или, было такое, в шестнадцать лет делала аборт у какой-то тетки на дому и чуть не померла от потери крови, но все равно не сомневалась, что поступила правильно.
   Тихон держал спички так, что она не сумела вытащить.
   – Отпусти немного, – засмеялась Метла.
   Тихон слегка ослабил хватку.
   Метла вытащила и показала. Длинная.
   Она бросила ее на землю.
   – Теперь я! – заторопился Жужик, словно боялся, что все длинные сейчас кончатся. – Только учтите, если короткая, я убиваться все равно не согласен!
   Медленно, очень медленно вытянул.
   Длинная.
   – Я так и думал, – сказал Жужик и вернулся к своему камню, и припал к горлышку бутылки, пил долго, как воду от жажды.
   Лещ лениво поднялся, подошел к сидящему Тихону, сел рядом, взялся за спички, покачал их.
   – Он так догадается! – уличил Жужик.
   Тихон убрал кулак, отвернулся, раскрыл ладонь, заново уместил две спички, стараясь не смотреть на короткую. Зажал, выставил кулак. Видны были только головки.
   – Тяни сразу, не раскачивай.
   – Раскачаешь у тебя.
   Лещ подцепил ногтями спичку. Вытянул.
   Длинная.
   – Значит, меня, – сказал Тихон.
   – Надо отметить, – сказал Лещ.
   И все выпили, а потом еще и еще.
   – Ты прямо такой спокойный, я не могу! – удивился Жужик, глядя на Тихона.
   – Он считает, что мы шутим, – кривя губы, процедил Лещ.
   – Нет, – сказал Тихон. – Просто ведь кто-то это должен сделать. То есть убить. А кто сумеет? Никто. Так что я в безопасности.
   – Да? А щас вот как дам! – Жужик схватил обломок и потряс его в руке. Но тут же положил на землю.
   – В самом деле, мы это не обговорили, – сказала Метла.
   Тихону показалось, что она этого хочет. Сделать это или увидеть это.
   Ему показалось также, что он понял: Метла к нему чувствует интерес.
   Возможно даже, она его втайне любит.
   Поэтому и хочет его смерти.
   Ну, не то чтобы хочет, но ее это заводит. Возбуждает. Это бывает только если думаешь о любимом человеке. Тихон судил по себе: мысль о смерти Жужика оставляла его равнодушным, о смерти Леща – слегка волновала, а о смерти Метлы так пронзала, что он это даже телесно чувствовал.
   – Можно тоже спички тянуть, – сказал Лещ.
   – Я не буду, – отказался Жужик. – И ну вас вообще.
   Он лег на траву и вытянул ноги, заметно опьяневший.
   – Ладно, – сказал Лещ. – Тогда я.
   Быстрым движением он метнулся к обломку, схватил его и встал над Тихоном.
   – Ты на это и рассчитывал, – сказал он голосом грозным, но не очень натуральным, будто опять бандит из сериала. Сам это уловил, продолжил уже без нажима, но серьезнее и страшнее: – А вот возьму и убью тебя. И посмотрим.
   Он не сказал: ударю.
   Он не сказал: бацну.
   Не сказал: прикончу, блызну, двину, шарахну, офигачу.
   Он сказал: убью.
   И глаза у него были пьяные и сумасшедшие. И зубы сжаты. И рука, держащая камень, подрагивала.
   Тихону стало холодно, он подался назад и чуть приподнял руки, словно готовясь защитить голову.
   А Метла выпрямила спину, взялась за прут решетки, готовясь то ли встать, то ли рвануться, чтобы помешать Лещу, и сказала ему строго – как матери говорят не в меру расшалившимся малышам:
   – Сережа!
   Лещ настолько отвык от своего имени, что даже оглянулся, будто не к нему обращались.
   А потом сказал с настоящей злостью:
   – Вот у нас всегда так! Мы только бла-бла-бла, а если по делу, то сразу типа шуточки. И ты тоже такая! А если не шуточки?
   – Перестань, – сказала Метла.
   – Надоело! – заорал вдруг Лещ очень громко, с каким-то привизгом. – Вы меня за человека не считаете! Лещ, Лещ! А я не Лещ! И не карась! И вы меня не знаете, ясно вам? Блин, уроды, да вы дети по сравнению меня, ясно вам? Я то могу, чего никто из вас не может, ясно вам? Сидеть! – рявкнул он на Тихона, который, устав от напряжения, пошевелился. – Проси прощения!
   – За что? – спросил Тихон.
   – За все! Проси прощения, я сказал! Прости меня, Лещ! Нет. Прости меня, дорогой Сережа Лещенко, что я… Что я такое дерьмо!
   – Я не дерьмо.
   – Ты с ума сошел? – закричала Метла. – Ты видишь, он же пьяный совсем! Он же ударит!
   – Я не пьяный, но ударю! А потом тебя, если будешь мешать! – огрызнулся Лещ. – Проси прощения, я сказал!
   Но Тихон не мог.
   При Метле – не мог.
   И вообще не мог.
   Он понимал, что Лещ может его взаправду ударить. И даже убить. Но не очень верил в это. То есть верил в то, что Лещ может ударить, но не верил в свою смерть. Хотя понимал, что она может быть. Это его удивило: как это – понимать, что можешь умереть, но не верить в это?
   – Считаю до трех! Раз! – Лещ высоко поднял камень.
   И тут послышались странные звуки.
   Все посмотрели на Жужика.
   Его тошнило.
   Мутная жидкость лилась изо рта на шею, на грудь, Жужик корячился, чтобы повернуться на бок, но у него не получалось.
   Тихон засмеялся.
   Потом засмеялась Метла.
   А потом нелепо заржал и Лещ. Бросил камень на землю, подошел к Жужику и начал помогать ему ногой перевернуться.
   – Такое место испортил! – ругался он.
   Жужик перевернулся, но из него уже ничего не шло. Он тюкался носом в землю и икал.
   Лещ сел на землю.
   Вытащил сигарету, закурил. Пальцы подрагивали.
   – Нормально повеселились, – сказал он.
   – Ну ты и… – сказала Метла.
   – Лучше не начинай, – сказал Лещ. – А то я тоже опять начну.
   Они посидели еще некоторое время, допили, что оставалось, и хотели уйти, но тут возникли трое.
   Громкие голоса послышались издали, а потом очень быстро приблизились. Голоса чужие, язык чужой.
   Это были кавказские юноши. Их водилось довольно много в этих местах – и жили на съемных квартирах в этом районе, и приезжали в тренажерный зал спорткомплекса Тимирязевской академии. И гуляли по окрестностям.
   Их главный, который шел в центре, с крепкими плечами, в облегающей красной футболке и черных очках, крикнул:
   – Почему трахаемся и пьем в общественных местах? Где ваш порядок, а?
   Им никто не ответил.
   – Немые, что ли? Почему не говорим? Вы откуда здесь? Мы здесь учимся, а вы тут что делаете? – Парень в красной футболке подошел вплотную к решетке.
   – Мы домой идем, – сказала Метла и начала вылезать.
   – Постойте, девушка! – Парень в красной футболке выставил руку и положил ее на плечо Метлы.
   – А ну, убрал! – взметнулась она и ударила ладонью по руке.
   Парень в красной футболке схватился за руку и присел:
   – Вау, как больно! – закричал он, жалуясь своим друзьям, а те гоготали, страшно довольные.
   Метла хотела пройти через них, но они не дали. Притеснились к дыре втроем, Метла вынуждена была залезть обратно.
   А потом залезли и они, держась рядом.
   – Вы отдыхаете тут, мы тоже хотим отдохнуть, – сказал парень в красной футболке. – Вы что-то имеете против?
   Друзья молчали.
   – Ты что-то имеешь против? – обратился парень к Лещу.
   – Да отдыхайте, мне-то что, – пожал Лещ плечами, глядя в сторону.
   – А ты, эй, пьяный, ты имеешь против?
   Жужик промычал что-то невнятное.
   Кавказцы засмеялись.
   – А ты что-то имеешь против? – спросил парень Тихона.
   – Отдыхайте, а мы пойдем, – сказал Тихон.
   – Как мы можем отдыхать? Вы недовольные, а мы будем отдыхать? Вот она против, – показал парень на Метлу. – Ты против?
   – Отстань, – сказала Метла.
   – А почему вы так грубо говорите мне? Я вам разве грубо что сказал? Я самый вежливый, вот у ребят спроси.
   Ребята закивали: да, да, да, он вежливый!
   – Меня зовут Девлет, а как вас зовут?
   – Никак. Дай пройти.
   – Они еще удивляются, почему русских девушек считают, что они проститутки! А как считать, если ты со мной ведешь себя не нормально, как с человеком, а ты как проститутка себя ведешь! Ты это понимаешь? Смотри на меня!
   Голос парня изменился, появилась жесткость, наметился некий разгон, как у машины, которая переходит на повышенную передачу, готовая рвануться вперед. Его приятели сразу это почуяли, подобрались, напружинились. Приготовились.
   – Ну смотрю, что дальше? – Метла вскинула голову и посмотрела прямо в глаза парню.
   Хорошо посмотрела, оценил Тихон. Твердо, спокойно, без вызова, но и без страха.
   А парню это не понравилось.
   – Вот, – сказал он. – Ты смотришь как проститутка. Девушка мужчине не должна так смотреть, она скромно должна смотреть. А ты смотришь, как мне продаешься будто. Только я тебя не куплю, я тебя даром возьму. Хорошо? Ты радуешься, да? – засветился он улыбкой, а друзья просто в восторг пришли от его юмора, начали хохотать и, корчась от смеха, выкрикивали:
   – Молодец, Девлет! Красавец!
   Довольный сам своей шуткой, парень уже не мог остановиться, он быстрым движением похлопал Метлу по щеке. Каким-то особенным манером и с особенным (будто тренировался) звуком: будто по заднице хлопал, а не по лицу.
   Тихон рванулся и обеими руками отпихнул парня.
   – Ты, морда! А ну…
   Он не успел продолжить, парень, слегка покачнувшись от его толчка, среагировал быстро: ударил Тихона по скуле, Тихон упал.
   Но, упав, не растерялся, схватил камень, вскочил и замахнулся.
   – Один удар, и голова всмятку! Пошел отсюда, сука! – закричал он во всю мочь, коверкая в неистовом крике язык, так что получилось не «сука», а что-то вроде «сэка».
   Друзья кавказца отшатнулись, но не побежали. А тот, внимательно глядя на Тихона, сунул руку в карман, выхватил что-то.
   Это что-то щелкнуло, и Тихон увидел перед собой длинное лезвие ножа.
   – Хэй! – выкрикнул парень в красной футболке и сделал выпад.
   Тихон уронил камень и посмотрел на живот.
   Следствие велось долго и безрезультатно.
   Убийцу Тихона, то есть Ильи Тихонова, студента, единственного сына матери-учительницы, так и не нашли. И друзей его не нашли. В тот день к вечеру пошел дождь, он лил два дня, вода затекла в грот, смыв все следы. А от свидетелей пользы оказалось мало. Они подробно описывали, как все произошло, но при этом не могли даже приблизительно описать внешность напавших, будто не видели их или видели в темноте. Помнили только красную футболку и черные очки. Фотороботы убийцы, составленные по словам Жужика, Метлы и Леща (то есть Вячеслава Жужакина, Анастасии Метлянской и Сергея Лещенко), были такими, будто они описывали абсолютно разных людей.
   И дело осталось, как говорят в соответствующих органах, висячим, без доказательств и подозреваемых, только с формулировкой случившегося: «убийство из хулиганских побуждений».
   Однажды зимой, когда сидели в подъезде, на заплеванной и забросанной окурками площадке последнего этажа, Метла сказала:
   – Я читала про этого студента Иванова. Его, оказывается, даже не в этом гроте убили, а в другом. А про этот – ну, вроде того, легенда.
   – Это ты к чему? – спросил Лещ.
   – Да так.

Ремонт

   Они жили впятером в трехкомнатной квартире: Дмитрий, его жена Нина, двое сыновей, Саша и Коля, и мать Дмитрия Лидия Эдуардовна.
   Лидия Эдуардовна после смерти мужа на месяц заперлась в своей комнате, только по ночам слышны были шаги – в кухню и в туалет. И опять тишина.
   Появилась постаревшая. И осталась такой навсегда, словно за месяц достигла семидесяти лет и на этом остановилась.
   Когда Нина вышла замуж за Дмитрия и поселилась в этой квартире, Лидия Эдуардовна была уже на пенсии. Ее никто не помнил здоровой, хотя она и не была совсем уж больной. Она – недомогала. Ни посидеть с детьми, ни приготовить, ни убраться.
   «Что-то мне нехорошо», – и скрывалась в своей комнате, которую запирала на два замка: врезной и английский, с защелкой; ключи от замков она не давала никому.
   – Может, она там духов вызывает? – весело спрашивала Нина в первые годы совместной жизни.
   – Или алхимией занимается, золото варит, – так же весело подхватывал Дмитрий.
   Тогда все было молодо и легко.
   Потом стало тяготить.
   – Это сумасшествие, согласись, – говорила Нина.
   – Бытовое, – с поправкой соглашался Дмитрий.
   – Я ни разу не была в этой комнате. И никто не был. Что там?
   – Я сам уже забыл.
   Подобрать ключи и проникнуть в комнату (как предлагали авантюристы Саша и Коля) никто не решался, да и не было возможности: Лидия Эдуардовна выходила из дома редко и ненадолго. Покупала полуфабрикаты, которыми питалась. «Чтобы никого не затруднять».
   Нельзя было рассмотреть что-то, когда она выходила из комнаты или входила в нее: дверь открывалась ровно настолько, чтобы проскользнуть боком, удавалось на секунду увидеть только платяной шкаф с зеркалом, которое ничего не отражало: из-за сдвинутых плотных штор в комнате царил сумрак.
   – Представляю, какой там хлам, какая грязь и пыль. Она окно лет десять не мыла, – говорила Нина.
   – Это ее дело, – терпеливо отвечал Дмитрий.
   Нина мечтала о ремонте квартиры. Она работала массажисткой в государственной клинике, для стажа, и занималась частной практикой, ездила по клиентам.
   И постоянно рассказывала Дмитрию, какие видела замечательные интерьеры.
   – Люди живут все лучше. И разнообразнее. Ты заметь, раньше все говорили: евроремонт. То есть стандарт такой: кухня в одном стиле, ванна красиво плиткой выложена, пол – паркет или доска, двери хорошие, потолок ровный, окна пластиковые. И все, прямо образец будто бы. А сейчас как говорят?
   – Как сейчас говорят?
   – Ты не смейся. Сейчас говорят: дизайн. То есть каждый уже придумывает под себя.
   Нина покупала журналы с фотографиями интерьеров, рассматривала, обсуждала с мужем. Придумывала, как все будет.
   А пока вокруг была теснота, мебель впритирку, вещи во всех углах, на кухне вечно гора грязной посуды и спор, кому мыть, потолок облупился, обои выцвели, порваны и разрисованы – еще детскими руками Саши и Коли.
   – Давай хотя бы косметику наведем, – предлагал Дмитрий.
   – Нет, – говорила Нина. – Если уж делать, так делать. А главное, мы всё тут отремонтируем, а там, – она кивала в сторону комнаты Лидии Эдуардовны, – останется помойка? Я от одного этого с ума сойду. А у себя она менять ничего не позволит. Помнишь, я только заикнулась, она сразу, – Нина расправила плечи и приподняла голову, изображая Лидию Эдуардовну, – «Ни в коем случае. И надеюсь, мы больше не вернемся к этой теме!»
   Хотя Лидия Эдуардовна редко выходила из комнаты, когда кто-то был дома, дух ее витал в квартире, дух умиротворенной безнадежности, который, наверное, вполне ее удовлетворял, а на остальных незримо давил. Поэтому никто не любил долго находиться дома. Нина работала в клинике и по заказам с утра до вечера, Дмитрий был увлеченно занят хлопотливой работой в Техническом центре Останкинской телестудии, Саша и Коля учились сначала в школе, а потом в вузах и любили после занятий общаться с друзьями у них дома, на улице, в кафе; семья сходилась только вечером, словно лишь для того, чтобы переночевать и вновь разойтись.
   Иногда Нина не выдерживала.
   – Я не желаю ей смерти, – сказала она как-то, – но, врать не буду, жду. Потому что зачем она живет? От нее никому ни тепло ни холодно.
   – Не надо так, Нина, – сказал Дмитрий и отвернулся.
   – Извини. Но я всегда правду, ты же знаешь.
   Саша, старший, когда ему исполнилось восемнадцать, снял с другом-сокурсником квартиру. Родители отговаривали, но не настойчиво. Понимали.
   Коля жил дома до девятнадцати, а потом женился на девушке двадцати пяти лет, инструкторше из тренажерного зала, где занимался. То есть как женился – просто ушел к ней жить. Бойфрендом.
   Стало чуть легче. У Дмитрия и Нины появилась спальня. Она и раньше была, но в ней, кроме раскладного дивана, громоздились два шкафа, да еще письменный стол с компьютером Дмитрия. А Саша и Коля спали в гостиной на двухъярусной металлической кровати, которая отгораживалась ширмой из гобеленового полотна.
   Кое-что выкинули, кое-что переставили.
   – Теперь-то давай хоть что-то сделаем со стенами, с потолком, – предложил Дмитрий.
   – Как? Люди обычно съезжают куда-то на три-четыре месяца, освобождают пространство. А куда мы съедем? Или вариант: всем поселиться в отдельной комнате. Временно. Но у нас отдельная комната только у твоей мамы.
   – Можем перемещаться хотя бы из комнаты в комнату. Нельзя же так жить.
   – Нельзя, но жили же. И еще поживем.
   Весной, когда Дмитрий и Нина мыли окна, убирались, в очередной раз переставляли мебель, стараясь не глядеть на обшарпанные потолки и стены, на выщербленный пол из допотопной паркетной доски, Лидия Эдуардовна вдруг вышла к ним, посмотрела с печальной усмешкой, будто деятельность сына и невестки была ей упреком, и сказала:
   – Скоро вам свободней будет. К лету не гарантирую, а к осени ждите, умру.
   – Мама, перестаньте! – отмахнулась Нина.
   Лидия Эдуардовна пожала плечами и скрылась в своей комнате.