На небольшом, приземистом вездеходе мы добрались до оазиса Рун. Здесь вился жиденький кустарник и стояло несколько десятков деревьев, дающих слабую тень. Но все же оазис защищал от песчаных шквалов. В центре, на открытом месте, был оборудован пульт наведения, а на краю оазиса возвышались ажурные металлические конструкции стартовой площадки. И больше ни одного строения и ни одного человека.
- Такой важный объект,- удивился я,- и никакой охраны.
- Охрана сейчас не нужна,- возразил Рэди-Рей.- Когда установят на стартовой площадке снаряд, тогда и будет охрана.
Рэди-Рей объяснил устройство аппаратуры, показал расположение приборов, кнопок и тумблеров на щите наведения. В принципе все это мне было уже знакомо, так как щит наведения имел много схожего с пультом управления на планетолетах. Единственное новшество - экран наведения.
- Обрати на него внимание,- сказал Рэди-Рей.- Завтра тебе придется работать руками на щите почти вслепую, ты должен все время смотреть на экран наведения. На нем ты увидишь топографическое изображение тех мест, над которыми реактивный снаряд будет пролетать.
На вездеходе мы приехали на окраину Руноры. На прощание Рэди-Рей сказал:
- Встретимся в оазисе рано утром. Ночью туда доставят снаряд с нейтрализатором. До завтра!
До завтра... Я не мог тогда и подумать, что завтра Рэди-Рея не будет в живых, что ночью он станет жертвой единственного уцелевшего на Северном полюсе воспроизводящего фарсана. Видимо, фарсан давно охотился за такой важной добычей, как изобретатель нейтрализатора и аппаратуры наведения.
Рано утром, когда не взошло солнце, я был уже в оазисе Рун. На стартовой площадке трое инженеров устанавливали привезенный ночью снаряд. На фоне светлеющего неба я видел его четкие контуры. Снаряд с острым носом, окутанным сеткой - антенной нейтрализатора, был установлен с небольшим наклоном в сторону Южного полюса. Когда все было готово, инженеры подошли ко мне и пожелали удачи. Вскоре их вездеходы, оставив между барханами змеистые следы, скрылись за горизонтом. Около оазиса я увидел десятка полтора боевых шагающих вездеходов, специально выделенных для охраны.
На металлических конструкциях стартовой площадки и на листьях деревьев в лучах восходящего солнца засверкала роса. В это время знакомый приземистый вездеход подошел к краю оазиса и остановился на горбатой спине бархана. Из кабины выскочил Рэди-Рей.
- Эо, астронавт! - весело окликнул он меня. Его плутоватая физиономия сияла радушием.
Обратившись к начальнику охраны, он приказал, чтобы боевые вездеходы удалились как можно дальше.
- Ваше место вон там,- сказал Рэди-Рей, показывая на высокую гряду барханов.- А здесь во время пуска снаряда вам будет весьма жарко.
До гряды барханов было не менее тысячи шагов. Но юркие вездеходы добежали до нее за минуту и вскоре, рассредоточившись, скрылись за грядой.
Мы, с Рэди-Реем остались вдвоем.
- Подожди немного,- сказал он.- Сейчас еще раз проверю аппаратуру и тогда приступим.
Рэди-Рей торопливо направился к пульту наведения. Зайдя в прозрачную кабину пульта, он начал почему-то возиться над висевшим сбоку экраном всепланетной связи. "Странно,- подумал я.- Ведь экран исправен". Внимательно наблюдая за работой Рэди-Рея, я подошел к большому дереву и остановился в его тени. На жестких листьях роса уже испарилась. Становилось жарко. Слабый утренний ветер мел песчаную пыль.
Рэди-Рей приступил к наладке аппаратуры наведения. Он так увлекся, что, по-видимому, забыл о моем присутствии. На щите разноцветными огнями загорелись лампочки, засветился экран наведения. Пальцы Рэди-Рея притронулись к кнопкам щита управления.
Взглянув в сторону стартовой площадки, я с удивле нием заметил, что сигарообразный корпус ядерного снаряда начал медленно перемещаться. Вот он уже в зените, потом слегка наклонился в сторону Северного полюса - как раз туда, где находился наш главный энергоцентр, поддерживающий антигравитационное поле.
- Стой! - закричал я.- Стой! Что ты делаешь?!
Рэди-Рей обернулся. На его лице появилась недобрая хитрая усмешка. "Фарсан! - вздрогнул я от внезапно мелькнувшей догадки.- Ведь это фарсан!"
Фарсан Рэди-Рей вышел из кабины, посмотрел по сторонам и с удовлетворением увидел, что кругом по-прежнему ни души, ни одного человека. Одни только бесконечные песчаные холмы. Они сверкали нестерпимо-желтым блеском в жарких лучах солнца, застывшего в белесом небе. Жуткая картина! Даже сейчас, вспоминая ее, я слегка поежился, словно ледяной холодок пробежал по спине. Но тогда, в минуту опасности, я был спокоен. Ужасающе спокойным был и фарсан. Он был уверен, что я от него никуда не уйду. Все с той же ехидной усмешкой он направился ко мне, стараясь не пропустить к пульту управления, и уже поднял руки, намереваясь ими, словно железными клещами, раздавить меня.
Я медленно отступал, фарсан приближался, держа наготове руки. Здесь-то и пригодилась моя ловкость и быстрота реакции. Когда фарсан был совсем близко, я внезапно нырнул вниз и прыгнул вперед. Руки фарсана сомкнулись в пустоте.
Подскочив к пульту наведения, я выхватил одну важную деталь. Это был длинный металлический стержень с тремя пазами и тремя шестернями на конце. Без этой детали пуск снаряда невозможен. Лампочки на щите наведения погасли.
С этой довольно увесистой деталью я побежал в пустыню - туда, где за грядой высоких барханов располагались боевые вездеходы. Там люди. С их помощью я хотел поймать и обезвредить фарсана.
Фарсан бросился за мной. Бегал он хорошо. Видимо, живой Рэди-Рей был неплохим спортсменом. Но и я одно время считался чемпионом Северного полюса по кроссу на пересеченной местности. Фарсан заметно отставал. Но я не учел одного обстоятельства: я уставал, а он нет. Я изнемогал от жары, обливался потом. Фарсан не знал подобной человеческой слабости и чувствовал себя прекрасно в этом пекле.
Чтобы перевести дыхание, я на минуту остановился и оглянулся назад. Фарсан приближался, легко перепрыгивая через трещины в каменисто-песчаном грунте. На его лбу блестели капельки пота, он учащенно дышал. Но это не усталость. Это ее имитация. На плутоватой физиономии фарсана по-прежнему играла усмешка.
Мне стало страшно. Страшно за себя и за судьбу планеты. Что делать? Бросить тяжелый стержень, который сильно мешал, и бежать? Но фарсан подберет эту деталь, поставит ее на место и, прежде чем я добегу до людей... Нет, этого нельзя допустить.
Собрав последние силы, я снова побежал. До гряды барханов оставалось еще сотни три шагов. Фарсан неумолимо настигал меня. Уже слышалось за моей спиной его прерывистое дыхание. И тут я сделал то, чего фарсан никак не ожидал: остановился и, внезапно обернувшись, молниеносно обрушил тяжелый стержень на его голову. Голова фарсана с хрустом развалилась. Из нее выпал сверкнувший на солнце продолговатый блок безопасности. На металлический стержень налипла студенистая масса атомно-молекулярных нейронов. Я с отвращением стряхнул этот мыслящий студень и сел на песок.
Немного отдохнул, потом встал и пошел обратно к пульту наведения. Я закрылся в прозрачной кабине, сел в кресло, включил холодильную установку и сразу ощутил приятную прохладу.
Первым делом надо доложить о случившемся Нанди-Нану. Я включил экран всепланетной связи, но он не светился. Попробовал еще раз включить - экран по-прежнему не работал: фарсан предусмотрительно привел его в негодность.
Дорог был каждый час. Ведь шероны тоже искали средство против нашего защитного антигравитационного поля. Стержень, так неожиданно послуживший мне оружием против фарсана, я вставил на место. На щите снова вспыхнули разноцветные лампочки, засветился экран наведения. Я переместил снаряд на прежнее место и нажал пусковую кнопку. Прозрачный купол кабины на какое-то время автоматически потемнел. Но и сквозь темно-фиолетовый стеклозон я увидел огненную струю плазмы, вырвавшейся из дюз реактивного снаряда. Раздался грохот. Потом все стихло, и стеклозон кабины снова стал прозрачным.
Снаряд вырвался в верхние слои атмосферы и лег на горизонтальный курс. На экране я видел местность, над которой он летел. Это был однообразный ландшафт, бескрайний океан песков, усеянный бесчисленными бугристыми барханами, напоминавшими сверху морскую рябь.
Великую Экваториальную пустыню снаряд пролетел за несколько минут. И вот я увидел извилистую границу зеленой шапки Южного полюса. Вдали в лучах солнца сверкал Ализанский океан. Шероны и фарсаны наверняка уже засекли снаряд и следили за его полетом. Они были уверены, что антигравитационное поле надежно защитит их. И действительно, по неосторожности я слишком близко подвел снаряд к этому незримому полю. Снаряд, потеряв вес, отскочил от него, как мяч, и несколько раз перевернулся. Но я быстро выправил курс.
Антигравитационное поле я пробил нейтрализатором над Ализанским океаном, где не могло быть антиракетных установок. Но стоило снаряду приблизиться к берегу, как фарсаны послали ему навстречу несколько ракет. Если бы снаряд не был управляемым, фарсаны быстро сбили бы его. Но, послушный моей воле, снаряд легко уклонился от встречи с первыми ракетами. Они взорвались далеко в стороне. Однако дальше мне пришлось приложить все свое мастерство, чтобы лавировать, уклоняться от вражеских ракет, которых становилось все больше и больше. И я принял решение: снизил скорость и перевел снаряд на бреющий полет. Этим почти исключалась возможность столкновения с вражескими ракетами. Но возникла другая опасность: стоило снаряду задеть какое-нибудь высокое здание или гору, как он взорвется, не долетев до цели.
Мои гибкие тренированные пальцы бегали по кнопкам щита управления. На экране наведения с невероятной быстротой мелькали здания и рощи, над которыми вихрем мчался снаряд. Но вот впереди засверкали белоснежные вершины полярных гор. В кольце этих гор и находилась самая мощная энергосистема. Снаряд стремительно взлетел вверх и обогнул гряду гор. На экране развернулась панорама энергостанции. Туда, в центр многочисленных сооружений, я и обрушил свой снаряд.
Экран мгновенно вспыхнул и погас. Южный полюс лишился могучего потока энергии. Он был оголен: антигравитационного поля над ним больше не сущест-вовало...
39-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
- Итак, послезавтра посадка,- с ликованием говорил сегодня утром Лари-Ла. На его лице сияла довольная улыбка.
Посадка на незнакомую планету - самый волнующий и радостный момент в жизни астронавтов. И все фарсаны, каждый по-своему, выражали эту радость. С угрюмым любопытством смотрел я на этот спектакль, разыгранный исключительно ради меня. Но сегодня у фарсанов не все шло гладко. В отдельные моменты я чувствовал такую явную фальшь, что меня просто подмывало ошеломить их, крикнув: "Плохо, братцы! По-настоящему вы радоваться не умеете".
Но хорошо или плохо, а фарсаны "ликовали". Мне же сегодня было особенно тягостно. Но я не подавал виду, был внешне спокоен и даже весел.
Вечером, когда все разошлись по каютам, я сел за клавишный столик, быть может, в последний раз. Мне осталось лишь дописать дневник, рассказать о том, как закончилась война с фарсанами там, на Зургане. Здесь, на космическом корабле, война продолжается. Мне выпала нелегкая доля завершить эту затянувшуюся войну...
После того как Южный полюс лишился защитного антигравитационного поля, исход войны был, в сущности, предрешен. Сопротивление шеронов и фарсанов казалось бессмысленным. Но шероны все же предприняли отчаянную попытку атаковать Северный полюс. С воздуха он был надежно прикрыт антигравитационным полем. Поэтому шероны послали через Великую Экваториальную пустыню тысячи бронированных вездеходов. Впереди, тяжело переваливаясь с бархана на бархан, но довольно быстро шли огромные бронированные чудовища, начиненные взрывчатой смесью. Они управлялись по радио фарсанами, засевшими в небольших и юрких шагающих броневездеходах, оснащенных лучевым оружием. Если бы это бронированное войско ворвалось на Северный полюс, оно произвело бы там страшное опустошение.
Воздушный флот северян остановил фарсанов почти у самого экватора. В центре необозримой пустыни развернулось грандиозное сражение, каких не знала история Зурганы. Наши боевые ракетопланы атаковали с большой высоты. От них отделялись и летели вниз стремительные, как молния, ракеты. Вездеходы, начиненные зарядами, взрывались с чудовищной силой, ослепляя наших пилотов и вздымая тучи песка. Фарсаны рассредоточились и упорно продвигались на Север. Наибольшие потери северяне несли от лучевого оружия. Сотни ракетопланов, потеряв управление, падали вниз и глубоко зарывались в песок. Однако перевес был на нашей стороне.
Апофеозом сражения явилась невиданной силы песчаная буря. Наши ракетопланы поднялись еще выше и кружились, выискивая цели над большой территорией, охваченной ураганом. Внизу все бурлило и кипело. Миллионы тонн песка с воем и визгом неслись над пустыней. Чудовищные смерчи вздымали песок почти до ракетопланов. Песчаная буря разметала хорошо ор-ганизованное войско южан и помогла разгромить фар-санов.
Сулаки, узнав о поражении главных сил фарсанов, подняли восстание. Наш воздушный флот поспешил им на помощь. Северяне захватили главные центры Южного полюса и взяли под стражу шеронское правительство во главе с диктатором Вир-Вианом.
На всей планете началось тщательное выявление фарсанов, особенно воспроизводящих.
Мне пришлось видеть пленных фарсанов. Между собой они были связаны цепями. Под охраной людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием, плен ных вели в особое здание. Там их подвергали дополнительной луческопии: люди боялись, что среди фарсанов мог случайно оказаться настоящий человек. Наиболее совершенных, воспроизводящих фарсанов демонтировали на отдельные блоки, которые отправляли в лаборатории для исследований. Остальных уничтожали.
Фарсаны, наделенные системой самосохранения, боялись уничтожения не меньше, чем мы страшимся смерти. Их лица изображали неподдельный ужас.
В толпе таких же зевак, как я, было немало людей, которые смотрели на пленных фарсанов с участием и состраданием.
- Эо, Тонри! - услышал я приветствие. В колонне пленных я увидел высокую атлетическую фигуру Эфери-Рау.
- Эо, Тонри! - повторил фарсан. Я не ответил на приветствие.
- Тонри,- заговорил фарсан.- Ты пользуешься большим влиянием в Совете Астронавтики. Спаси меня. Клянусь, я буду тебе хорошим и преданным слугой.
Я отвернулся, ничего не ответив. Звон цепей и крик ярости заставил меня снова посмотреть в сторону Эфери-Рау. Делая огромные усилия, фарсан пытался освободиться от кандалов. Жилы на его руках вздулись, лицо покраснело. Наконец фарсану удалось сделать почти невероятное: он разорвал кандалы и опутывающие его цепи. Эфери-Рау бросился на охрану. Одного человека он схватил за руку и сломал ее с такой легкостью, как будто это была соломинка. Раздался выстрел. Завопив от боли, фарсан схватился за голову и закружился на одном месте. Еще несколько выстрелов - и фарсан Эфери-Рау упал. На меня эта сцена произвела тяжелое впечатление.
В лаборатории Вир-Виана на блок безопасности каждого воспроизводящего фарсана ставился порядковый номер. Всего их было тысяча восемьсот тридцать три. А выловили и ликвидировали тысячу восемьсот тридцать два. Поиски продолжались. Население планеты вновь подвергли просвечиванию. Но воспроизводящий фарсан под номером четыреста десять так и не нашелся. Решили, что во время сражения его разнесло взрывом на мелкие части, которые затерялись в песках. Еще некоторое время в пустыне на месте сражения искали блок безопасности с номером четыреста десять. Но затем поиски прекратились.
Совет обороны объявил, что война с фарсанами закончилась, и сложил свои полномочия. Население планеты вернулось к нормальной жизни.
Лишь один архан Грон-Гро считал эту самоуспокоенность ошибкой. "Быть может,- утверждал он,- война с фарсанами только начинается". Он призывал к бдител ьности. "Поиски,- говорил он,- должны продолжаться. Стоит уцелеть одному воспроизводящему фарсану, как он через некоторое, быть может довольно длительное, время станет вновь размножаться, как микроб. В этом смысл его существования, его генеральная программа".
Архан Грон-Гро оказался прав. Четыреста десятый номер ловко скрывался в заброшенных шахтах около города Суморы. Он ждал, когда на Зургане забудется история с фарсанами. Он мог ждать и год, и два, много лет. Но через полгода он каким-то образом узнал, что в город на короткое время прибыл один из членов экипажа космического корабля. Перед такой важной добычей фарсан не устоял. Он разоблачил себя, но зато превратил члена экипажа в фарсана. Так появился двойник Рогуса...
40-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Последний день. Завтра сброшу на планету дневник и взорву звездолет... Сейчас корабль на круговой орбите и совершает уже четвертый оборот вокруг планеты. На экране внешней связи видны мельчайшие детали Голубой, видны ее разумные обитатели, как будто они рядом и я могу с ними говорить...
Собратья по разуму! Мне грустно, невыразимо грустно, что не придется встретиться с вами. О многом хотелось бы вам сказать. И в первую очередь о человеке... Странно, раньше мне как-то не приходили в голову мысли о человеке. Но сейчас, окруженный фарсанами, этими совершеннейшими и в то же время отвратительными копиями людей, я с восторгом думаю о человеке, о его величии, о его бесконечной ценности...
Человеческий организм чрезвычайно сложно устроен. Но я согласен с кибернетиками: сложность эта не безгранична и потому организм человека в принципе поддается моделированию, а его мышление - имитации. Но только имитации. Нельзя забывать социальную природу мышления. Сознание, мышление - не только свойство высокоорганизованной материи, но и продукт общественной истории, которой нет и не может быть у фарсанов или других кибернетических машин. Кроме того, необходимо, на мой взгляд учитывать диалектику развития кибернетики. Ведь человек, создавая все более сложные кибернетические устройства, сам будет при этом усложняться, а его духовный мир совершенствоваться и углубляться. Человек-творец, моделирующий свое подобие, всегда выше своей логически-эмоциональной копии.
Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мозг мой становится трепещущим, светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном?
О, нет!.. Человек - это зеркало Вселенной, его сознание - это целый океан звездного света.
Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не заставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен. Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адекватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно.
Зато с каким совершенством этот фарсан читает стихи! Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой,- по-видимому, последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.
Сегодня вечером в кают-компании отмечался своеобразный юбилей двухсотлетие Эры Братства Полюсов. На корабле мы прожили десять с небольшим лет. Но на Зургане со дня нашего старта прошло ровно сто лет.
В этот вечер все фарсаны, в памяти которых хранятся знания и опыт живых людей, предавались "воспоминаниям".
- На Зургане у меня остался младший брат,- сказал Лари-Ла.- А сейчас он намного старше меня: ему больше ста двадцати лет. Как все это странно! Привыкнут ли когда-нибудь астронавты к таким парадоксам?
Тари-Тау вспомнил своих родителей. Он говорил с такой задушевностью, с такой нежностью, что я невольно был тронут. Да, Вир-Виан мог бы гордиться фарсаном Тари-Тау. Это не фарсаны Сэнди-Ски и Рогус...
- А у тебя есть стихи о Зургане? - спросил его Сэнди-Ски.
- Есть. Не так давно, накануне торможения, я записал на кристалл небольшую поэму. Она так и называется - "Зургана".
Сэнди-Ски вскочил с кресла и воскликнул:
- Так чего же ты скромничаешь? Прочитай ее нам. В такой вечер ты просто обязан это сделать.
Я присоединился к просьбе Сэнди-Ски. Мне хотелось услышать поэму, созданную человеком Тари-Тау в последние дни его жизни, когда через много лет полета тоска по родной планете, любовь к ней достигли наивысшей точки. Поэма должна быть образцом зрелого вдохновения. И я не ошибся.
Тоска по родине... Кому из астронавтов она незнакома? За долгие годы полета в душе у мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла, любовь к ней становилась почти безграничной. И эта грусть, и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылилась неудержимым потоком поэтических строк. В поэме звучала не только тоска по родной планете, но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами, вернется на Зургану. Это была великолепная поэма сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звенящая, как бронза, таящая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.
- Не успел закончить...- притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.
Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен...
Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучала музыка поэмы.
Странное действие оказывает она: грусть, навеянная ею, быстро прошла, а в душе осталась только радость, буйная, алая радость. Видимо, поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое, почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке. Я рад за Тари-Тау, создавшего такую поэму. Я рад и горд вообще за человека - творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.
Человек - поистине космоцентрическая фигура, величайшая святыня Вселенной. Ничто не сравнится с его красотой и величием, с его непокорной, сверкающей мыслью, необъятной и певучей, как океан, полной неукротимого стремления к безграничной власти над природой и к жизни бесконечной...
- Все,- сказал Хрусталев, перевертывая последнюю страницу рукописи.- На этом кончается дневник.
Чтение затянулось до трех часов ночи. Но друзья Хрусталева не думали о сне. Они были взволнованы только что услышанной исповедью астронавта, прилетевшего из неведомых звездных глубин и погибшего здесь, на Земле, над сибирской тайгой.
- А теперь посмотрите,- продолжал Хрусталев,- как выглядят в пламенных красках последние слова астронавта, так сказать, последние страницы дневника.
Хрусталев открыл шкатулку и повернул кристалл. Затем он погасил настольную лампу. Через несколько секунд в сумраке комнаты кристалл вспыхнул, заискрился, засверкал всеми цветами радуги. И снова Кашина и Дроздова властно захватило ощущение какой-то музыки.
Но в мелодии пылающих красок не было ничего тревожного и скорбного, как в начале дневника. Напротив, в победно танцующем цветном пламени, в торжественном ритме огненных знаков, в гармонии ликующих красок как будто слышался голос астронавта. Он, неведомый, говорил землянам о величии и безграничной ценности человека, о торжестве разума над космическими стихиями и над ледяным безмолвием тьмы, и над огненным безумием звезд и галактик...
- Такой важный объект,- удивился я,- и никакой охраны.
- Охрана сейчас не нужна,- возразил Рэди-Рей.- Когда установят на стартовой площадке снаряд, тогда и будет охрана.
Рэди-Рей объяснил устройство аппаратуры, показал расположение приборов, кнопок и тумблеров на щите наведения. В принципе все это мне было уже знакомо, так как щит наведения имел много схожего с пультом управления на планетолетах. Единственное новшество - экран наведения.
- Обрати на него внимание,- сказал Рэди-Рей.- Завтра тебе придется работать руками на щите почти вслепую, ты должен все время смотреть на экран наведения. На нем ты увидишь топографическое изображение тех мест, над которыми реактивный снаряд будет пролетать.
На вездеходе мы приехали на окраину Руноры. На прощание Рэди-Рей сказал:
- Встретимся в оазисе рано утром. Ночью туда доставят снаряд с нейтрализатором. До завтра!
До завтра... Я не мог тогда и подумать, что завтра Рэди-Рея не будет в живых, что ночью он станет жертвой единственного уцелевшего на Северном полюсе воспроизводящего фарсана. Видимо, фарсан давно охотился за такой важной добычей, как изобретатель нейтрализатора и аппаратуры наведения.
Рано утром, когда не взошло солнце, я был уже в оазисе Рун. На стартовой площадке трое инженеров устанавливали привезенный ночью снаряд. На фоне светлеющего неба я видел его четкие контуры. Снаряд с острым носом, окутанным сеткой - антенной нейтрализатора, был установлен с небольшим наклоном в сторону Южного полюса. Когда все было готово, инженеры подошли ко мне и пожелали удачи. Вскоре их вездеходы, оставив между барханами змеистые следы, скрылись за горизонтом. Около оазиса я увидел десятка полтора боевых шагающих вездеходов, специально выделенных для охраны.
На металлических конструкциях стартовой площадки и на листьях деревьев в лучах восходящего солнца засверкала роса. В это время знакомый приземистый вездеход подошел к краю оазиса и остановился на горбатой спине бархана. Из кабины выскочил Рэди-Рей.
- Эо, астронавт! - весело окликнул он меня. Его плутоватая физиономия сияла радушием.
Обратившись к начальнику охраны, он приказал, чтобы боевые вездеходы удалились как можно дальше.
- Ваше место вон там,- сказал Рэди-Рей, показывая на высокую гряду барханов.- А здесь во время пуска снаряда вам будет весьма жарко.
До гряды барханов было не менее тысячи шагов. Но юркие вездеходы добежали до нее за минуту и вскоре, рассредоточившись, скрылись за грядой.
Мы, с Рэди-Реем остались вдвоем.
- Подожди немного,- сказал он.- Сейчас еще раз проверю аппаратуру и тогда приступим.
Рэди-Рей торопливо направился к пульту наведения. Зайдя в прозрачную кабину пульта, он начал почему-то возиться над висевшим сбоку экраном всепланетной связи. "Странно,- подумал я.- Ведь экран исправен". Внимательно наблюдая за работой Рэди-Рея, я подошел к большому дереву и остановился в его тени. На жестких листьях роса уже испарилась. Становилось жарко. Слабый утренний ветер мел песчаную пыль.
Рэди-Рей приступил к наладке аппаратуры наведения. Он так увлекся, что, по-видимому, забыл о моем присутствии. На щите разноцветными огнями загорелись лампочки, засветился экран наведения. Пальцы Рэди-Рея притронулись к кнопкам щита управления.
Взглянув в сторону стартовой площадки, я с удивле нием заметил, что сигарообразный корпус ядерного снаряда начал медленно перемещаться. Вот он уже в зените, потом слегка наклонился в сторону Северного полюса - как раз туда, где находился наш главный энергоцентр, поддерживающий антигравитационное поле.
- Стой! - закричал я.- Стой! Что ты делаешь?!
Рэди-Рей обернулся. На его лице появилась недобрая хитрая усмешка. "Фарсан! - вздрогнул я от внезапно мелькнувшей догадки.- Ведь это фарсан!"
Фарсан Рэди-Рей вышел из кабины, посмотрел по сторонам и с удовлетворением увидел, что кругом по-прежнему ни души, ни одного человека. Одни только бесконечные песчаные холмы. Они сверкали нестерпимо-желтым блеском в жарких лучах солнца, застывшего в белесом небе. Жуткая картина! Даже сейчас, вспоминая ее, я слегка поежился, словно ледяной холодок пробежал по спине. Но тогда, в минуту опасности, я был спокоен. Ужасающе спокойным был и фарсан. Он был уверен, что я от него никуда не уйду. Все с той же ехидной усмешкой он направился ко мне, стараясь не пропустить к пульту управления, и уже поднял руки, намереваясь ими, словно железными клещами, раздавить меня.
Я медленно отступал, фарсан приближался, держа наготове руки. Здесь-то и пригодилась моя ловкость и быстрота реакции. Когда фарсан был совсем близко, я внезапно нырнул вниз и прыгнул вперед. Руки фарсана сомкнулись в пустоте.
Подскочив к пульту наведения, я выхватил одну важную деталь. Это был длинный металлический стержень с тремя пазами и тремя шестернями на конце. Без этой детали пуск снаряда невозможен. Лампочки на щите наведения погасли.
С этой довольно увесистой деталью я побежал в пустыню - туда, где за грядой высоких барханов располагались боевые вездеходы. Там люди. С их помощью я хотел поймать и обезвредить фарсана.
Фарсан бросился за мной. Бегал он хорошо. Видимо, живой Рэди-Рей был неплохим спортсменом. Но и я одно время считался чемпионом Северного полюса по кроссу на пересеченной местности. Фарсан заметно отставал. Но я не учел одного обстоятельства: я уставал, а он нет. Я изнемогал от жары, обливался потом. Фарсан не знал подобной человеческой слабости и чувствовал себя прекрасно в этом пекле.
Чтобы перевести дыхание, я на минуту остановился и оглянулся назад. Фарсан приближался, легко перепрыгивая через трещины в каменисто-песчаном грунте. На его лбу блестели капельки пота, он учащенно дышал. Но это не усталость. Это ее имитация. На плутоватой физиономии фарсана по-прежнему играла усмешка.
Мне стало страшно. Страшно за себя и за судьбу планеты. Что делать? Бросить тяжелый стержень, который сильно мешал, и бежать? Но фарсан подберет эту деталь, поставит ее на место и, прежде чем я добегу до людей... Нет, этого нельзя допустить.
Собрав последние силы, я снова побежал. До гряды барханов оставалось еще сотни три шагов. Фарсан неумолимо настигал меня. Уже слышалось за моей спиной его прерывистое дыхание. И тут я сделал то, чего фарсан никак не ожидал: остановился и, внезапно обернувшись, молниеносно обрушил тяжелый стержень на его голову. Голова фарсана с хрустом развалилась. Из нее выпал сверкнувший на солнце продолговатый блок безопасности. На металлический стержень налипла студенистая масса атомно-молекулярных нейронов. Я с отвращением стряхнул этот мыслящий студень и сел на песок.
Немного отдохнул, потом встал и пошел обратно к пульту наведения. Я закрылся в прозрачной кабине, сел в кресло, включил холодильную установку и сразу ощутил приятную прохладу.
Первым делом надо доложить о случившемся Нанди-Нану. Я включил экран всепланетной связи, но он не светился. Попробовал еще раз включить - экран по-прежнему не работал: фарсан предусмотрительно привел его в негодность.
Дорог был каждый час. Ведь шероны тоже искали средство против нашего защитного антигравитационного поля. Стержень, так неожиданно послуживший мне оружием против фарсана, я вставил на место. На щите снова вспыхнули разноцветные лампочки, засветился экран наведения. Я переместил снаряд на прежнее место и нажал пусковую кнопку. Прозрачный купол кабины на какое-то время автоматически потемнел. Но и сквозь темно-фиолетовый стеклозон я увидел огненную струю плазмы, вырвавшейся из дюз реактивного снаряда. Раздался грохот. Потом все стихло, и стеклозон кабины снова стал прозрачным.
Снаряд вырвался в верхние слои атмосферы и лег на горизонтальный курс. На экране я видел местность, над которой он летел. Это был однообразный ландшафт, бескрайний океан песков, усеянный бесчисленными бугристыми барханами, напоминавшими сверху морскую рябь.
Великую Экваториальную пустыню снаряд пролетел за несколько минут. И вот я увидел извилистую границу зеленой шапки Южного полюса. Вдали в лучах солнца сверкал Ализанский океан. Шероны и фарсаны наверняка уже засекли снаряд и следили за его полетом. Они были уверены, что антигравитационное поле надежно защитит их. И действительно, по неосторожности я слишком близко подвел снаряд к этому незримому полю. Снаряд, потеряв вес, отскочил от него, как мяч, и несколько раз перевернулся. Но я быстро выправил курс.
Антигравитационное поле я пробил нейтрализатором над Ализанским океаном, где не могло быть антиракетных установок. Но стоило снаряду приблизиться к берегу, как фарсаны послали ему навстречу несколько ракет. Если бы снаряд не был управляемым, фарсаны быстро сбили бы его. Но, послушный моей воле, снаряд легко уклонился от встречи с первыми ракетами. Они взорвались далеко в стороне. Однако дальше мне пришлось приложить все свое мастерство, чтобы лавировать, уклоняться от вражеских ракет, которых становилось все больше и больше. И я принял решение: снизил скорость и перевел снаряд на бреющий полет. Этим почти исключалась возможность столкновения с вражескими ракетами. Но возникла другая опасность: стоило снаряду задеть какое-нибудь высокое здание или гору, как он взорвется, не долетев до цели.
Мои гибкие тренированные пальцы бегали по кнопкам щита управления. На экране наведения с невероятной быстротой мелькали здания и рощи, над которыми вихрем мчался снаряд. Но вот впереди засверкали белоснежные вершины полярных гор. В кольце этих гор и находилась самая мощная энергосистема. Снаряд стремительно взлетел вверх и обогнул гряду гор. На экране развернулась панорама энергостанции. Туда, в центр многочисленных сооружений, я и обрушил свой снаряд.
Экран мгновенно вспыхнул и погас. Южный полюс лишился могучего потока энергии. Он был оголен: антигравитационного поля над ним больше не сущест-вовало...
39-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
- Итак, послезавтра посадка,- с ликованием говорил сегодня утром Лари-Ла. На его лице сияла довольная улыбка.
Посадка на незнакомую планету - самый волнующий и радостный момент в жизни астронавтов. И все фарсаны, каждый по-своему, выражали эту радость. С угрюмым любопытством смотрел я на этот спектакль, разыгранный исключительно ради меня. Но сегодня у фарсанов не все шло гладко. В отдельные моменты я чувствовал такую явную фальшь, что меня просто подмывало ошеломить их, крикнув: "Плохо, братцы! По-настоящему вы радоваться не умеете".
Но хорошо или плохо, а фарсаны "ликовали". Мне же сегодня было особенно тягостно. Но я не подавал виду, был внешне спокоен и даже весел.
Вечером, когда все разошлись по каютам, я сел за клавишный столик, быть может, в последний раз. Мне осталось лишь дописать дневник, рассказать о том, как закончилась война с фарсанами там, на Зургане. Здесь, на космическом корабле, война продолжается. Мне выпала нелегкая доля завершить эту затянувшуюся войну...
После того как Южный полюс лишился защитного антигравитационного поля, исход войны был, в сущности, предрешен. Сопротивление шеронов и фарсанов казалось бессмысленным. Но шероны все же предприняли отчаянную попытку атаковать Северный полюс. С воздуха он был надежно прикрыт антигравитационным полем. Поэтому шероны послали через Великую Экваториальную пустыню тысячи бронированных вездеходов. Впереди, тяжело переваливаясь с бархана на бархан, но довольно быстро шли огромные бронированные чудовища, начиненные взрывчатой смесью. Они управлялись по радио фарсанами, засевшими в небольших и юрких шагающих броневездеходах, оснащенных лучевым оружием. Если бы это бронированное войско ворвалось на Северный полюс, оно произвело бы там страшное опустошение.
Воздушный флот северян остановил фарсанов почти у самого экватора. В центре необозримой пустыни развернулось грандиозное сражение, каких не знала история Зурганы. Наши боевые ракетопланы атаковали с большой высоты. От них отделялись и летели вниз стремительные, как молния, ракеты. Вездеходы, начиненные зарядами, взрывались с чудовищной силой, ослепляя наших пилотов и вздымая тучи песка. Фарсаны рассредоточились и упорно продвигались на Север. Наибольшие потери северяне несли от лучевого оружия. Сотни ракетопланов, потеряв управление, падали вниз и глубоко зарывались в песок. Однако перевес был на нашей стороне.
Апофеозом сражения явилась невиданной силы песчаная буря. Наши ракетопланы поднялись еще выше и кружились, выискивая цели над большой территорией, охваченной ураганом. Внизу все бурлило и кипело. Миллионы тонн песка с воем и визгом неслись над пустыней. Чудовищные смерчи вздымали песок почти до ракетопланов. Песчаная буря разметала хорошо ор-ганизованное войско южан и помогла разгромить фар-санов.
Сулаки, узнав о поражении главных сил фарсанов, подняли восстание. Наш воздушный флот поспешил им на помощь. Северяне захватили главные центры Южного полюса и взяли под стражу шеронское правительство во главе с диктатором Вир-Вианом.
На всей планете началось тщательное выявление фарсанов, особенно воспроизводящих.
Мне пришлось видеть пленных фарсанов. Между собой они были связаны цепями. Под охраной людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием, плен ных вели в особое здание. Там их подвергали дополнительной луческопии: люди боялись, что среди фарсанов мог случайно оказаться настоящий человек. Наиболее совершенных, воспроизводящих фарсанов демонтировали на отдельные блоки, которые отправляли в лаборатории для исследований. Остальных уничтожали.
Фарсаны, наделенные системой самосохранения, боялись уничтожения не меньше, чем мы страшимся смерти. Их лица изображали неподдельный ужас.
В толпе таких же зевак, как я, было немало людей, которые смотрели на пленных фарсанов с участием и состраданием.
- Эо, Тонри! - услышал я приветствие. В колонне пленных я увидел высокую атлетическую фигуру Эфери-Рау.
- Эо, Тонри! - повторил фарсан. Я не ответил на приветствие.
- Тонри,- заговорил фарсан.- Ты пользуешься большим влиянием в Совете Астронавтики. Спаси меня. Клянусь, я буду тебе хорошим и преданным слугой.
Я отвернулся, ничего не ответив. Звон цепей и крик ярости заставил меня снова посмотреть в сторону Эфери-Рау. Делая огромные усилия, фарсан пытался освободиться от кандалов. Жилы на его руках вздулись, лицо покраснело. Наконец фарсану удалось сделать почти невероятное: он разорвал кандалы и опутывающие его цепи. Эфери-Рау бросился на охрану. Одного человека он схватил за руку и сломал ее с такой легкостью, как будто это была соломинка. Раздался выстрел. Завопив от боли, фарсан схватился за голову и закружился на одном месте. Еще несколько выстрелов - и фарсан Эфери-Рау упал. На меня эта сцена произвела тяжелое впечатление.
В лаборатории Вир-Виана на блок безопасности каждого воспроизводящего фарсана ставился порядковый номер. Всего их было тысяча восемьсот тридцать три. А выловили и ликвидировали тысячу восемьсот тридцать два. Поиски продолжались. Население планеты вновь подвергли просвечиванию. Но воспроизводящий фарсан под номером четыреста десять так и не нашелся. Решили, что во время сражения его разнесло взрывом на мелкие части, которые затерялись в песках. Еще некоторое время в пустыне на месте сражения искали блок безопасности с номером четыреста десять. Но затем поиски прекратились.
Совет обороны объявил, что война с фарсанами закончилась, и сложил свои полномочия. Население планеты вернулось к нормальной жизни.
Лишь один архан Грон-Гро считал эту самоуспокоенность ошибкой. "Быть может,- утверждал он,- война с фарсанами только начинается". Он призывал к бдител ьности. "Поиски,- говорил он,- должны продолжаться. Стоит уцелеть одному воспроизводящему фарсану, как он через некоторое, быть может довольно длительное, время станет вновь размножаться, как микроб. В этом смысл его существования, его генеральная программа".
Архан Грон-Гро оказался прав. Четыреста десятый номер ловко скрывался в заброшенных шахтах около города Суморы. Он ждал, когда на Зургане забудется история с фарсанами. Он мог ждать и год, и два, много лет. Но через полгода он каким-то образом узнал, что в город на короткое время прибыл один из членов экипажа космического корабля. Перед такой важной добычей фарсан не устоял. Он разоблачил себя, но зато превратил члена экипажа в фарсана. Так появился двойник Рогуса...
40-й день 109-го года Эры Братства Полюсов
Последний день. Завтра сброшу на планету дневник и взорву звездолет... Сейчас корабль на круговой орбите и совершает уже четвертый оборот вокруг планеты. На экране внешней связи видны мельчайшие детали Голубой, видны ее разумные обитатели, как будто они рядом и я могу с ними говорить...
Собратья по разуму! Мне грустно, невыразимо грустно, что не придется встретиться с вами. О многом хотелось бы вам сказать. И в первую очередь о человеке... Странно, раньше мне как-то не приходили в голову мысли о человеке. Но сейчас, окруженный фарсанами, этими совершеннейшими и в то же время отвратительными копиями людей, я с восторгом думаю о человеке, о его величии, о его бесконечной ценности...
Человеческий организм чрезвычайно сложно устроен. Но я согласен с кибернетиками: сложность эта не безгранична и потому организм человека в принципе поддается моделированию, а его мышление - имитации. Но только имитации. Нельзя забывать социальную природу мышления. Сознание, мышление - не только свойство высокоорганизованной материи, но и продукт общественной истории, которой нет и не может быть у фарсанов или других кибернетических машин. Кроме того, необходимо, на мой взгляд учитывать диалектику развития кибернетики. Ведь человек, создавая все более сложные кибернетические устройства, сам будет при этом усложняться, а его духовный мир совершенствоваться и углубляться. Человек-творец, моделирующий свое подобие, всегда выше своей логически-эмоциональной копии.
Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мозг мой становится трепещущим, светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном?
О, нет!.. Человек - это зеркало Вселенной, его сознание - это целый океан звездного света.
Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не заставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен. Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адекватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно.
Зато с каким совершенством этот фарсан читает стихи! Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой,- по-видимому, последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.
Сегодня вечером в кают-компании отмечался своеобразный юбилей двухсотлетие Эры Братства Полюсов. На корабле мы прожили десять с небольшим лет. Но на Зургане со дня нашего старта прошло ровно сто лет.
В этот вечер все фарсаны, в памяти которых хранятся знания и опыт живых людей, предавались "воспоминаниям".
- На Зургане у меня остался младший брат,- сказал Лари-Ла.- А сейчас он намного старше меня: ему больше ста двадцати лет. Как все это странно! Привыкнут ли когда-нибудь астронавты к таким парадоксам?
Тари-Тау вспомнил своих родителей. Он говорил с такой задушевностью, с такой нежностью, что я невольно был тронут. Да, Вир-Виан мог бы гордиться фарсаном Тари-Тау. Это не фарсаны Сэнди-Ски и Рогус...
- А у тебя есть стихи о Зургане? - спросил его Сэнди-Ски.
- Есть. Не так давно, накануне торможения, я записал на кристалл небольшую поэму. Она так и называется - "Зургана".
Сэнди-Ски вскочил с кресла и воскликнул:
- Так чего же ты скромничаешь? Прочитай ее нам. В такой вечер ты просто обязан это сделать.
Я присоединился к просьбе Сэнди-Ски. Мне хотелось услышать поэму, созданную человеком Тари-Тау в последние дни его жизни, когда через много лет полета тоска по родной планете, любовь к ней достигли наивысшей точки. Поэма должна быть образцом зрелого вдохновения. И я не ошибся.
Тоска по родине... Кому из астронавтов она незнакома? За долгие годы полета в душе у мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла, любовь к ней становилась почти безграничной. И эта грусть, и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылилась неудержимым потоком поэтических строк. В поэме звучала не только тоска по родной планете, но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами, вернется на Зургану. Это была великолепная поэма сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звенящая, как бронза, таящая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.
- Не успел закончить...- притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.
Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен...
Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучала музыка поэмы.
Странное действие оказывает она: грусть, навеянная ею, быстро прошла, а в душе осталась только радость, буйная, алая радость. Видимо, поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое, почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке. Я рад за Тари-Тау, создавшего такую поэму. Я рад и горд вообще за человека - творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.
Человек - поистине космоцентрическая фигура, величайшая святыня Вселенной. Ничто не сравнится с его красотой и величием, с его непокорной, сверкающей мыслью, необъятной и певучей, как океан, полной неукротимого стремления к безграничной власти над природой и к жизни бесконечной...
- Все,- сказал Хрусталев, перевертывая последнюю страницу рукописи.- На этом кончается дневник.
Чтение затянулось до трех часов ночи. Но друзья Хрусталева не думали о сне. Они были взволнованы только что услышанной исповедью астронавта, прилетевшего из неведомых звездных глубин и погибшего здесь, на Земле, над сибирской тайгой.
- А теперь посмотрите,- продолжал Хрусталев,- как выглядят в пламенных красках последние слова астронавта, так сказать, последние страницы дневника.
Хрусталев открыл шкатулку и повернул кристалл. Затем он погасил настольную лампу. Через несколько секунд в сумраке комнаты кристалл вспыхнул, заискрился, засверкал всеми цветами радуги. И снова Кашина и Дроздова властно захватило ощущение какой-то музыки.
Но в мелодии пылающих красок не было ничего тревожного и скорбного, как в начале дневника. Напротив, в победно танцующем цветном пламени, в торжественном ритме огненных знаков, в гармонии ликующих красок как будто слышался голос астронавта. Он, неведомый, говорил землянам о величии и безграничной ценности человека, о торжестве разума над космическими стихиями и над ледяным безмолвием тьмы, и над огненным безумием звезд и галактик...