Слепынин Семен. Мальчик из саванны

Все реже слышались птичьи песни - саванна готовилась к полудневному зною. Вспотевший от быстрой ходьбы Иван выбрался из низин с негустым ивняком и поднялся на сухой пригорок, чтобы передохнуть и осмотреться. И вздрогнул: совсем близко, в сотне шагов, увидел то самое место, где три дня назад буйствовал носорог. Страшась узнать правду, Иван медлил. Стал думать почему-то о полускафандре, который был на Сане. От полускафандра, конечно, мало что осталось. Лишившись биополя живого организма, он быстро истлевал, распадался на составляющие его элементы - так было запрограммировано. Ничего, никаких следов будущего не должно сохраниться в древней степи. Но сам человеческий организм на это не запрограммирован... Встряхнув головой, Иван побежал. Вот и та самая ложбинка. Раздвигая упругие стебли конопли, овсюга и других злаковых трав, внимательно всматривался под ноги. Вот один дотлевающий кусок полускафандра, в метре от него еще три клочка, а под самыми ногами почти целиком сохранившийся пояс и... больше ничего! Как ни всматривался - вокруг ничего больше не было. Никаких костей! На Ивана вдруг нахлынуло такое облегчение, что, разом обессилев, он сел на траву: жив! Хруст, который он слышал с хроноэкрана, не был хрустом костей! Трещал каркас полускафандра!.. Иван пошарил вокруг и нашел еще не распавшиеся куски полускафандра. Вслед за облегчением поднималось какое-то радостно-мстительное чувство. Иван даже потер руки от злого удовольствия: ну подожди, милый братишка, я тебе задам взбучку! Ты у меня попляшешь! Но тут же оборвал себя. Как смеет он радоваться, когда еще не известно, что с Саней! Да, носорог его не растоптал, но мало ли опасностей в саванне... Сначала Иван решил исследовать заросли ивняка и вербы, охватившие берег озера. В плотную стену кустарника, под его полутемный шатер, проник по следам носорога. Тот прошелся здесь, как вездеход, проложив широкий коридор. Кое-где сохранились наполненные водой вмятины - следы чудовищных лап. Особенно много следов вокруг тополя. Иван осмотрел его могучий старый ствол с многочисленными дуплами и наростами. По такому стволу нетрудно добраться до ветвей даже в полускафандре, что и сделал, вероятно, Саня. Оттуда, как догадывался Иван, он и сбросил полускафандр на растерзание рассвирепевшему зверю. Сейчас там Сани, конечно, нет. На всякий случай, Иван обошел вокруг дерева, глядя вверх. Сквозь шелестящую листву пробивались тоненькие лезвия солнечных лучей, кое-где темнели гнезда с горластыми птенцами. Из кустарника Иван вышел уже на другом берегу Круглого озера. И здесь ему сразу повезло: на небольшой песчаной отмели обнаружил рубчатые следы эйлоновых кед мягкой, но прочной обогревающей обуви космопроходцев. На Иване сейчас под комбинезоном были точно такие же кеды. Следы вели в сторону Дубовой рощи, зеленевшей в полукилометре от озера. По характеру следов можно догадаться: Саня не шел, а бежал, стараясь поскорее проскочить открытое пространство и укрыться от всевидящего хроноглаза в высоких травах. Так и есть! В густых травянистых зарослях, этих джунглях мелких зверьков и насекомых, Иван обнаружил коридорчик примятых стеблей. Видимо, Саня почти ползком добирался до рощи. В "Хроносе" рощу окрестили Дубовой, хотя здесь можно было встретить и березу, ясень, клен, сосну. Роща - отличное укрытие от крупных хищников и людей, она опоясалась болотистыми низинами с труднопроходимым ельником и колючим кустарником. Восемь лет назад Иван уже бродил в этих зарослях, приходя в себя после хроношока. Но тогда здесь царила осенняя тишина, а сейчас стоило Ивану войти, как встревоженные птицы подняли невообразимый гвалт. То и дело он натыкался на гнезда с попискивающими птенцами. "Чем же эти дни мог питаться Саня? - размышлял Иван.- Неоперившимися птенцами? Вряд ли. После того случая с зайчиком стал до щепетильности бережно относиться к животному и птичьему миру. Впрочем, голод не тетка... А может, питался травами? Известными ему с детства стеблями и клубнями?" Иван с трудом выбрался из цепких зарослей, миновал редкий кустарник и ступил на поляну с низкорослой травой и царственным дубом посередине. Взглянул вверх, в могучую крону, и ничего не заметил в зеленом океане листвы. Но внизу - еле приметные следы кед. Здесь же - сорванные сочные стебли, кучка продолговатых листьев какой-то съедобной травы. Иван пожевал их и ощутил приятно-кисловатый вкус. Щавель! Ничего себе, еда... Вверху послышался шорох, треск сучьев. Иван спрятался за кустом. Из ветвей высунулись кеды, потом показался сам Саня. Цепляясь за бугорчатые наросты, он спустился вниз и прислонился к стволу. Увидел выступившего из-за куста Ивана и бросился к нему. - Ваня! Я знал... знал!..- голос Сани дрогнул. - Ну и отощал же ты, Александр,- обнимая брата, проворчал Иван. И тут же отстранился, чтобы не расчувствоваться. Протянул Сане тонизирующую галету. - Сначала подкрепись, а потом я устрою тебе сцену под дубом. Саня откусил большой кусок и пытался проглотить его целиком. Поперхнувшись, закашлялся. - Не торопись! Саня начал старательно пережевывать галету. На его исхудавших щеках задвигались желваки. "Мальчишка. Совсем еще мальчишка",- с остро кольнувшей жалостью подумал Иван. Однако всякие нежности считал пока неуместными. Когда младший брат проглотил последний кусок, Иван, усмехнувшись, спросил: - Хорошо здесь устроился? Как думаешь дальше жить-поживать? Саня понурил голову и сбивчиво заговорил: - Хотел погибнуть, чтоб все видели и не искали... А потом... Потом страшно стало. Не помню, как очутился на дереве. Вынырнул из скафандра, бросил его прямо на рог... С дерева видел, как носорог топчет его в траве. Думал, что искать меня не станут. Все же видели сверху, как погиб... Испугался я в последний момент. Понимаешь? Испугался...- Глядя на старшего брата, ожидая его ответа как приговора, тихо спросил:- Я трус? - В основном ты дурак,- хмуро заверил Иван. На губах Сани невольно дрогнула улыбка. - Не ухмыляйся! - повысил голос Иван.- Вернемся, я уже ругать не буду. Бить буду! Вот только вернемся домой. - Домой? - Саня заметался на поляне.- Нет мне там места.. Нигде нет! - Прекрати истерику! Голос Ивана зазвенел такой жесткой силой, что Саня послушно сел на траву, глядя на старшего брата. Таким он Ивана еще не видел. А тот сел напротив и заговорил резко, без предисловий: - Ну и дурак же ты, Александр. Дома ему, видите ли, места нет. Тоже мне талант, одолеваемый комплексами неполноценности... Но о таланте позже. Сначала о трусости. Пожалуй, что и трус... Жалкий и постыдный. И вот почему. Иван рассказал, как тяжело переживает Санин побег Зина. - По-моему, она питает к тебе чувства более нежные, чем дружба. Да и ты, как я заметил, не равнодушен к ней. И вот этот галантный кавалер,- Иван усмехнулся,вместо того, чтобы объясниться, трусливо сбежал. Позор! Саня смутился. Чтобы переменить тему, спросил: - А Юджин! - Юджина я не видел. Говорят, он отправился в какой-то длительный туристский круиз. Чуть ли не годовой. - Годовой! - воскликнул Саня.- С его-то харак-тером... Мысленно он вдруг отчетливо увидел уютный салон транспланетного лайнера. Увидел и Юджина, мягко развалившегося в кресле. Он ведет ленивый разговор с попутчиками, предвкушая беззаботное времяпрепровождение в отелях Марса и Ганимеда, охотничьи приключения в джунглях Луны... - Нельзя Юджину в такие круизы! - замотал головой Саня.- Засосет... Сам не заметит, как станет "вечным туристом"... Спасать его надо! - Надо,- согласился Иван.- А кто спасать будет? Я? Не имею с ним профессиональных контактов. Денис Кольцов? У того и своих забот хватает, да и стар он... Вот и получается, что ты трус и предатель, сбежавший от своих обязанностей перед друзьями! Да, да! Не смотри на меня так!.. Иван понимал, что хватил через край. Но остановиться уже не мог и с каким-то мстительным наслаждением рубил с плеча. Саня затравленно глядел на брата. - Наконец о главном,- Иван несколько смягчился, заговорил спокойней.- О долге перед людьми. Талант твой - не только твоя собственность, это достояние всего общества, воспитавшего тебя. А у тебя подлинный талант, в чем никто не сомневается, кроме самого художника. Доказательства? Да хотя бы успех на всемирной выставке картины "Свет и тьма"! - "Свет и тьма"?! - изумился Саня.- На выставке в Венеции?! Да откуда она взялась? - Афанасий успел снять молекулярную копию... Как видишь, даже он оказался умнее тебя. Он же показал мне твою лучшую картину. Ты почему скрывал "Полонез"? Ах, не придавал значения! Считал непонятной! И даже претенциозной!.. Да в уме ли ты? Знаешь ли ты, какое впечатление она произвела на Дениса Кольцова, на живописцев, на весь художественный совет? В порядке редкого исключения она сразу же отправлена в Солнечную галерею, в "Золотое кольцо". Ты лауреат "Золотого кольца"! Саня был потрясен. Первые секунды он не мог выговорить ни слова. Потом тихо спросил: - Это правда? - Лгуном считаешь? - проворчал Иван. - Да я теперь...- С засиявшими глазами Саня вскочил и заметался, забегал по поляне, размахивая руками.- Я все силы... Вот увидишь...- Остановился и выкрикнул совсем уж мальчишеское: - Я еще не такие картины напишу! - Это где же? - насмешливо спросил Иван и ткнул пальцем в густую крону.- Там, что ли? В логове из дубовых листьев? Уютное местечко. Самое подходящее для лауреата! Но Саня, казалось, не обращал внимания на иронические уколы брата. - Я понял свою ошибку! - восклицал он.- Понял, может быть, только сейчас! Я действительно болван. Сдерживал себя, топтал свое... Старался писать, как все... - Невероятно! - Иван театрально всплеснул руками.- Поумнел! Надо же - поумнел! Лишь короткая улыбка мелькнула в глазах Сани. - Я задумал еще одну картину,- в возбуждении говорил он.- Она будет вызывать в памяти симфонию Анри Лорана. Будет называться "Тревога"... - Ладно, Саня. О картинах поговорим в другом месте. Мы и так загостились. Идем, нас там ждут,- Иван показал пальцем в небо.- А то, может, раздумал? Останешься? - Не ехидничай. У тебя сегодня что-то плохо полу-чается... Идем! Братья зашагали в сторону Круглого озера. Прокладывая дорогу, впереди шел Иван. В густом, ощетинившемся колючками, кустарнике ему пришлось накинуть на голову прозрачный гермошлем. И вовремя: оберегая свои гнезда, какие-то крупные хищные птицы с кривыми и острыми клювами атаковали братьев. Налетая, долбили по колпаку гермошлема, царапали когтями комбинезон... Легко одетому Сане пришлось бы совсем худо, если бы не брат, отгонявший пернатых налетчиков. На опушке Саня, обладающий куда более тонким слухом, предостерегающе поднял палец. - Слышишь топот? Это табун лошадей. В этом году они поздно вернулись с юга. - Нам нельзя туда,- тихо сказал Иван. - Пойдем левее. Там никого не спугнем... Слева от озера крупных животных не встретили. Но дорога оказалась не из приятных. Братья обходили наполненные водой ямы и овраги. Под болотистой низиной остановились. - Я-то в комбинезоне, пройду,- сказал Иван.- А тебя придется посадить на плечи. Превращусь в Урха, доброго духа болот. - Добрых урхов не бывает,- весело возразил Саня, однако на крутые и сильные плечи брата уселся охотно. За болотом до самой Горы Духов простиралась сравнительно сухая равнина с шелковистой травой, редкими рощицами и одинокими деревьями. В тени шумного, говорливого под ветром тополя братья на минуту остановились передохнуть. Сзади доносился еле слышный плеск воды, всхрапывание лошадей. - Саванна оживает,- тихо говорил Саня.- Скоро вернутся бизоны, сайгаки. У охотников будет богатая добыча. Пока шли к горе, Саня поведал о том, каких страхов натерпелся в Дубовой роще. Сбежал он, конечно, по-глупому, сгоряча, не подумав. Нападение носорога отрезвило - охватил ужас... Двое суток Саня прятался на дубе и с высоты видел ночами костры охотников в саванне. На душе было так безнадежно тоскливо, что хотел даже вернуться в племя. Но какая бы паника поднялась тогда в стойбище! Нет, места в этой эпохе ему уже нет... Наконец он, преодолев страх и стыд, решил днем выйти на открытое место и знаками показать хроноглазу, что он жив и нуждается в помощи. Но тут, к счастью, подоспел Иван. - Ты вторично спас меня,- сжал Саня руку брата. Через полчаса, уже километрах в двух от Горы Духов, Иван и Саня разговаривали во весь голос, громко смеялись, подталкивали друг друга. Догадывались, что хроноглаз сейчас отчаянно мигает, призывая к порядку разгулявшихся странников времени, а разгневанный бог "Хроноса" Октавиан, наверное, мечет в их адрес громы и молнии... Однако, взглянув, наконец на небо, братья увидели, что искорка хроноглаза горит тихо, спокойно и даже приветливо. Октавиан, видимо, доволен был исходом вылазки Ивана и смотрел на неуместные шалости снисходительно. - Слушай, Урх! Нет ли у тебя за пазухой еще одной галеты? - с улыбкой спросил Саня. - Проголодался? - весело откликнулся Иван.- Есть у меня за пазухой галета. Но мы ее поделим пополам. Я ведь тоже наголодался, пока был... Чуть было не сказал "колдуном", но спохватился. "Еще переживать будет... Из-за него же я подвергся такому нелегкому испытанию. Потом узнает..." Братья сели на пригорок, спугнув стайку гревшихся на солнце мышей. Поели. Саня, поглядывая на Гору Духов, сказал: - Опустела гора. Все же жаль старого колдуна. Кто бы мог подумать, что Ленивый Фао способен на такую прыть? Пожертвовал собой, спасая Гзума... "Знал бы ты, кто был Ленивым Фао",- усмехнулся Иван, но вслух сказал: - А ты, оказывается, неплохо изучил ход событий, прежде чем улепетнуть сюда. Саванна, милая сердцу Сани родная степь, незаметно меняла свой облик. Только что она знойно дремала. Недвижные травы источали горячие ароматы, с басовитым гулом перелетали с цветка на цветок шмели, упоенно трещали кузнечики. И вдруг насекомые, мгновенно исчезнув куда-то, притихли. Что-то невидимое пронеслось над равниной. С легким вздохом шевельнулись верхушки трав, поднялся упругий ветер, и саванна зашелестела, заколыхалась зелеными валами. - Гроза,- прошептал Саня.- Скоро будет майская гроза. Наслаждаясь прохладой, Иван закрыл глаза. Шум трав, плескавшихся у подножия холма, казался ему гулом морского прибоя. Вспомнив, какую неизъяснимо пугающую, мучительную власть имел ветер над Саней, он открыл глаза и осторожно скосил их на брата. Но нет, не муку выражало лицо юноши, а радость. Однако странную, задумчиво печальную и даже горькую радость. "Эолова арфа",- подумал Иван. Ветер, догадывался он, проникает в глубь души Сани, шевеля ее самые затаенные и нежные струны. "А у меня эти струны спят..." На прощание Саня вдыхал родную ширь, впитывал ее звуки, запахи, жил ее жизнью. Но прощание затягивалось, и это начинало тревожить Ивана. - Здесь хорошо,- проговорил он.- Однако пора. Идем. Саня послушно шел рядом с братом. Был он задумчив и малоразговорчив. Но горе, уже вблизи "Скалы", смущенно признался: - Боязно... Как теперь людям в глаза смотреть? - Чудак же ты все-таки! Закрой глаза и представь, как встретят тебя. Представил? Ну и что подсказывает твое тощенькое воображение? Да все только рады будут! Никто не осудит тебя не только словом, но и в мыслях своих! - Давай постоим еще немного,- попросил Саня. - Постоим,- согласился Иван. Незаметно подкралась лохматая черная туча и обложила все небо. Стало темно, как в вечерних сумерках, и тревожно тихо - не шелохнется ни одна травинка. Дождя все не было. В туче сверкнула кривая, как ятаган, упругая молния и с треском впилась в сосну, в ее давно пожелтевшие ветки. Ствол сосны медленно обволакивался спиралями дыма. И вдруг дерево вспыхнуло, как факел, разбрызгивая искры и горящие ветки. Послышался гул пламени, на притихших холмах и низко висевшей туче заплясали отсветы. - Здорово! - шепнул Саня.- Прощальная иллюминация... Но вот по листьям берез защелкали крупные, ртутно-тяжелые капли дождя, и братья укрылись в распахнувшемся зеве кабины. "Скала" вновь закрылась и растаяла.
   Ветер тысячелетий
   Встретили их, как считал Саня, не по заслугам пышно. Едва братья вышли из капсулы, как лифт поднял их на крышу "Хроноса", и там они снова увидели иллюминацию - на этот раз небесную. Беззвучным фейерверком взрывались бутафорские звезды, вращались многоцветные спирали галактик. Так торжественно встречали обычно звездолеты, возвращающиеся из дальних рейсов. Иллюминация погасла. И тут же, на черном бархате неба, засверкали огненные слова светогазеты. Большими буквами пламенел заголовок: БРАТЬЯ ЯСНОВЫ УСПЕШНО ЗАВЕРШИЛИ РЕЙД В ПРОШЛОЕ. Саня с облегчением вздохнул: его побег выглядел в этом сообщении как важный научный эксперимент. "А может, так и вышло на самом деле?..- думал он. Уплывая в космос, в бесконечность, светогазета уменьшалась и наконец исчезла совсем. Вместо нее в небе возник дружеский шарж: братья Ясновы с за-бавными жестами и ужимками прыгают через овраги и ущелья тысячелетий. Шумная встреча в "Хроносе" незаметно перешла в научный диспут. Он был непродолжительным, и в тот же день братья вернулись домой, в Байкалград. Здесь их тоже ждал торжественный прием. Стоявший у входа Афанасий сделал замысловатый реверанс, вычитанный из старинных романов, и начал напыщенное приветствие: - Рыцарям дальних странствий... Комнаты сияли чистотой, а камине горел огонь. Однако в отсутствие хозяев кибер допустил вопиющую вольность: черную кошку, чтобы та не перебегала ему дорогу, он упрятал в силовую клетку. Кошка металась и, натыкаясь на невидимую решетку, жалобно мяукала. Иван так сурово отчитал Афанасия, что тот даже сгорбился. Сане стало его жалко. Желая доставить киберу удовольствие, он сказал: - У тебя наверняка припрятана какая-нибудь одежда из твоего любимого средневековья. Так ведь? - Так точно! - повеселевший Афанасий лихо прищелкнул каблуками.- Показать? Вскоре кибер щеголял в странном костюме, напоминающем не то ливрею кучера, не то форму адмирала. Афанасий уверял, что так одевались слуги герцога Анжуйского. Провести вечер братья решили в кругу самых близких друзей. Афанасий рассылал по почте шутливоофициальные приглашения, встречал гостей у входа и спрашивал, как они желают доложить о себе. Кибер с самодовольным видом исполнял роль средневекового слуги. - Повелитель времени Октавиан Красс! - гулко звучал в гостиной его голос. Октавиан, пожав братьям руки и, кивнув в сторону Афанасия, усмехнулся: - Живете прямо как средневековые бароны. Следом пришла жена Октавиана с Антоном. Затем однокашники Сани по студии - Юний и Граций. - Трижды лауреат "Золотого кольца" Денис Кольцов! - доложил Афанасий. Увидев Саню, старый художник чуть не прослезился. Он обнял юношу, поцеловал и лишь после этого приветствовал остальных. Гостей собралась уже целая дюжина, а Зины все не было. С волнением Саня ждал ее и гадал: какой она явится? Тихой и задумчивой? Или строгой, рассудительной? Больше всего ему хотелось видеть ее сейчас веселой и шумной, как вихрь. В дверях показался сияющий Афанасий и поднял руку, призывая к тишине. Необычайно торжественным голосом он провозгласил: - К нам пожаловала королева Испании Изабелла. Гости переглянулись. Иван подозрительно покосился на кибера: уж не свихнулся ли? - В свое время мудрая Изабелла не оценила заслуг великого Колумба,- продолжал Афанасий.- И вот королева явилась из своего шестнадцатого века, чтобы исправить историческую несправедливость и одарить своим монаршим вниманием великих времяплавателей нашей эпохи. Афанасий отступил в сторону и учтиво расшаркался. В дверях возникла дама в ослепительном наряде, высокой башенкой-прической на гордо посаженной головке. "Зина",- вздрогнул Саня, и глаза его засветились восхищением: до того ошеломляюще красивой была девушка в длинном платье королевы. Она не шла, а шествовала. Сверкали бриллианты, царственно шелестели шелка. Гости, оценив игру Зины и ее наряд, заулыбались, кто-то захлопал в ладоши. Но королева величественно повела взглядом, и неуместные аплодисменты смолкли. - Магеллану космоса и первому времяплавателю Ивану Яснову,- сказала она, протянув руку. Иван склонился и поцеловал длинные с золотыми перстнями пальцы. Королева подошла к Сане. - Колумбу "Хроноса"...- начала она. Саня не сдержался и фыркнул. Но королева метнула такой гневный и надменный взгляд, что он моментально притих и приник к монаршей руке. Тут вся царственность слетела с Зины. Она взорвалась веселым смехом, стала тормошить Саню. - Расскажи, как гулял по своим любимым пампасам. А ночевал у костра? Представляю: черная мгла, звезды и пляшущие отблески огня... Как я завидую тебе! "Вихрь",- улыбался Саня. Но улыбка тут же слетела. Саня увидел вмиг преобразившееся, ставшее грозным лицо Зины. Звенящим шепотом, не предвещавшим ничего хорошего, она спросила: - А ты там зайчика не съел? И звонко расхохоталась. - Какие там зайчики,- смеялся Иван.- Он в своих пампасах одну лишь травку пощипывал. Кстати, не пора ли за стол? Все уже садились, когда Афанасий доложил: - Гость, прибывший срочным рейсом с планеты Ганимед. "Кто бы это?" - недоумевал Иван. Но Саня сразу догадался: Юджин! Вошел молодой художник и смущенно поздоровался, стараясь не встречаться взглядами с Денисом Кольцовым. - А-а,- насмешливо протянул старый мастер.- Выдающийся турист... Афанасий разносил блюда и напитки. Но Зина на этот раз была недовольна им. - Не туда ставишь,- то и дело поправляла она.- А Юджину принеси сначала апельсиновый сок. Ты что, не знаешь его вкусы? Кончилось тем, что девушка совсем отстранила Афанасия. Королева Испании сама взялась обслуживать гостей. Отдохнув недельку дома, Саня отправился на Меркурий, где работал теперь Юджин. Под исполинским куполом, защищавшим от испепеляющих лучей близкого Солнца, на Меркурии шло строительство нового комплекса института "Гелиос". Саня помогал Юджину в планировке садов и парков, в художественном оформлении жилых помещений и лабораторий. Работа увлекала. Но вскоре Саня почувствовал такую тоску по Земле, по ее тихим зорям и шумным ветрам, что Юджин сжалился и отпустил друга, пообещав навещать его. - С туризмом покончено,- заверил он. На Земле потянулись обычные будни - учеба в "Хроносе", встречи с Денисом Кольцовым в студии. По просьбе старого мастера Саня помогал ему учить самых маленьких студийцев - десятилетних мальчиков и девочек. За ужином братья обменивались новостями, спорили, подтрунивали друг над другом и сообща над Афанасием. Тот не оставался в долгу: научился отвечать обидчикам вычитанными в романах колкостями и афоризмами. Получалось иногда довольно метко, но чаще всего невпопад. После ужина Саня с полчаса простаивал за спиной брата в звездном кабинете. Потом поднимался наверх, нажимом кнопки убирал прозрачный купол своей мастерской, и та превращалась в веранду. За перилами ее шелестели верхушки деревьев сада, а с высоты открывались прибайкальские дали. Саня садился за стол и вызывал светокнигу. Читая, то и дело посматривал на горизонт: а вдруг сегодня повезет? И в один из вечеров дождался своего часа - на западе развертывался изумительный по красоте закат, именно такой, о каком он мечтал... "Начинается,- с неудовольствием подумал Иван.- Заснет теперь под утро". Но вмешиваться не стал. Он чувствовал: у брата вдохновение, и его нельзя расплескать. Не знал, конечно, Иван что закат этот для молодого художника не только праздник освобожденных красок. Сюда, на веранду, вместе с ветром и гаснущими лучами солнца врывалось дыхание ушедших веков... Солнце, покрываясь тускнеющей окалиной, уходило в туман, за зубчатую стену леса. Уходил вместе с ним и Саня, уходил в дальние времена. Странные образы и видения проносились перед ним. В цепочке мелких кучевых облаков он узнавал паруса средневековых каравелл, в темных изломах туч - шлемы римских воинов и пики древнегреческой фаланги. Закатный костер гас, уплывая за горизонт, и звал Саню еще дальше, в глубь тысячелетий. Мучительно-сладкое чувство кольнуло сердце - юноша узнал вдруг костры родного стойбища. Но вот уплыли и они, и вместе с тускнеющей зарей Саня уходил в еще более немыслимые дали, в давно угасшие времена... Зябко поеживаясь от ночной прохлады, юноша убегал под другой, непрозрачный купол мастерской. Включив свет и приплясывая от нетерпения, хватался за кисть. Как изобразить на холсте небывалую игру красок и обрывки видений, только что уловленных им в пурпуре вечерней зари? Как воплотить на картине дыхание угасших, как закат, веков? Дни шли, но решение не приходило. Саня улетал на "лебеде" в лесостепь, бродил в одиночестве по лугам, и голова у него кружилась от шалфейных, медовых запахов и от наплыва невиданных образов и замыслов. Картины одна заманчивей другой возникали перед ним, а из головы не выходило почему-то четверостишие старинного поэта: Поделись живыми снами, Говори душе моей, Что не выскажешь словами,Звуком на душу навей. Но не навевало, не выстраивалось... Однажды Сане показалось, что из зыбкого строя видений, из этой радужной пены тумана выплывает нечто такое, что не выразить ни рисунком, ни формой, ни словом, а действительно можно лишь намекнуть звуком, неясной музыкой. Что-то степное служило этому толчком и началом. Но что? Не запахи же? И вдруг, вздрогнув, понял: ветер! Саня садился на пригорок спиной к городу-паруснику и смотрел, как травы, набегая друг на друга, катились шелковистыми валами. Потом закрывал глаза и слушал. Как и раньше, ветер бередил душу, вызывая образы потонувшей в веках, но неугасимой в памяти родины. Но тот же древний ветер нес теперь Сане и отраду. Странную, мучительно-зыбкую, наполняющую беспокойством отраду. Чувство более властное, чем тоска по родине, овладевало им - тоска по прекрасному, по невиданной, неуловимой красоте. В шуме ветра Саня слышал теперь не только шорохи родной саванны, но и гул ушедших веков - звон мечей в битве на Каталаунских полях, топот конницы Буденного и многое другое. Что-то емкое, огромное вставало перед ним. Это огромное хотелось воплотить в одном образе, в одной картине и назвать ее.