Страница:
Зал был заполнен на три четверти. Горели свечи. Половые в белых куртках, расчесанные на прямой пробор и унавоженные лаком, пригибались и преклонялись на грани пресмыкания, но странным образом не переступали последней черты. Тихий говор, укутанный в дымные простыни, плавал над кукольными столами.
Оффченко сидел на хорошем месте: не слишком далеко от эстрады и не очень близко. Яйтер, отправивший балалайку в путешествие по окружности кушака, косился на его столик, стараясь разглядеть спутницу. Ему не был помехой царивший в зале полумрак. Зато ум Яйтера не справлялся с потоком событий, и танцор никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Мысли его тяжело, как шишкинские мишки в сосновом лесу, перепрыгивали со спермограммы на стульчик, со стульчика - на арестантский экипаж, из экипажа - в объятия Оффченко, от Оффченко - к болтливой Марианне. Именно ее болтливости, а вовсе не ее же профессиональным обязанностям приписывал Яйтер осведомленность Оффченко в качестве его интимных флуктуаций. Теперь к этим мыслям прибавились новые размышления. Яйтер прижал балалайку к взопревшему животу и настоятельно забренчал. Он получил передышку и возможность повнимательнее присмотреться.
Особа, которой Оффченко как раз подливал что-то желтое из кувшина, сидела чуть сгорбившись и посматривала исподлобья. Короткая стрижка, крашеные волосы - вишнево-красные, выбеленные у корней. Маленькие, колючие, запавшие глаза; широкий нос, тяжелый подбородок, вывернутые губы. Ей было, возможно, лет сорок - а может быть, и все пятьдесят. Толстое бархатное платье при глухом вороте, длинные желтоватые пальцы, тонкая и тоже очень длинная сигарета. Рука отбивала такт. Нескрываемая чувственность, сводящая на нет непривлекательность лика. Оффченко что-то сказал, кивнул в сторону Яйтера, и дама вскинула брови с откровенным удивлением. Не сводя с нее глаз, Яйтер ударил по струнам прощальным ударом, отступил на шаг и коротко поклонился. Какой-то субъект, шатаясь и дымя папиросой, вырулил к эстраде, где попытался сунуть ему болотного вида бумажку. Яйтер сдержанно покивал, вынул бумажку из непослушной руки, спрятал в карман просторных парчовых штанов. Выпрямившись, он натолкнулся на взгляд, и сразу придумал, что делать дальше.
Вместо того, чтобы уйти на перекур и уступить очередь пианисту, который, как вороватый котенок, уже завис над клавишами, Яйтер изготовил балалайку и шагнул в зал. Долгая вступительная трель разлилась, подобно грибному дождю над спелыми колосьями. Вступление плавно перетекло в "Yesterday", и воображаемая ливерпульщина засияла надраенным самоваром. Поводя балалайкой, как огнеметом, Яйтер проследовал к столику Оффченко, где и встал, придвинув инструмент поближе к уху незнакомки. По залу поползли одобрительные рукоплескания. Яйтер прикрыл глаза, словно готовясь улететь, и под особенно жалостный перебор струн поднялся на цыпочки. Оффченко указал глазами на вазу и снова что-то шепнул. Дама расплылась в широченной улыбке, вынула гвоздику и протянула ее Яйтеру. Тот, не переставая играть, вытянул шею и принял цветок зубами.
– Осчастливьте нас вашим обществом, - попросил Оффченко.
Яйтер потряс головой, что означало недопонимание. Он же и так уже здесь, вот он.
– За столик присядьте, - сухо сказал куратор.
Яйтера часто звали посидеть за столиком, но вскоре его присутствие неизменно начинало тяготить едоков. С ним было трудно вести беседу. Казалось, что он все время чего-то ждет, и это производило неприятное впечатление. А Яйтер, если чего и ждал, то лишь наводящих вопросов и разъяснений.
Впрочем, он и не подумал отказаться.
– Ладно, - ответил он, молодцевато разворачиваясь обратно к эстраде.
Песня медленно умирала, уходя во вчера. Яйтер милостиво кивнул пианисту, и тот стал наигрывать нечто легкомысленное и ни к чему не обязывающее. У Яйтера было не более получаса свободного времени. Он оставил балалайку в артистической уборной, переодеваться не стал, вернулся и бочком проследовал в зал. Его возвращение приветствовали отдельными криками, которые быстро заглохли, стоило Яйтеру обосноваться за столиком, откуда Оффченко уже пощелкивал официанту.
6
7
8
9
Оффченко сидел на хорошем месте: не слишком далеко от эстрады и не очень близко. Яйтер, отправивший балалайку в путешествие по окружности кушака, косился на его столик, стараясь разглядеть спутницу. Ему не был помехой царивший в зале полумрак. Зато ум Яйтера не справлялся с потоком событий, и танцор никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Мысли его тяжело, как шишкинские мишки в сосновом лесу, перепрыгивали со спермограммы на стульчик, со стульчика - на арестантский экипаж, из экипажа - в объятия Оффченко, от Оффченко - к болтливой Марианне. Именно ее болтливости, а вовсе не ее же профессиональным обязанностям приписывал Яйтер осведомленность Оффченко в качестве его интимных флуктуаций. Теперь к этим мыслям прибавились новые размышления. Яйтер прижал балалайку к взопревшему животу и настоятельно забренчал. Он получил передышку и возможность повнимательнее присмотреться.
Особа, которой Оффченко как раз подливал что-то желтое из кувшина, сидела чуть сгорбившись и посматривала исподлобья. Короткая стрижка, крашеные волосы - вишнево-красные, выбеленные у корней. Маленькие, колючие, запавшие глаза; широкий нос, тяжелый подбородок, вывернутые губы. Ей было, возможно, лет сорок - а может быть, и все пятьдесят. Толстое бархатное платье при глухом вороте, длинные желтоватые пальцы, тонкая и тоже очень длинная сигарета. Рука отбивала такт. Нескрываемая чувственность, сводящая на нет непривлекательность лика. Оффченко что-то сказал, кивнул в сторону Яйтера, и дама вскинула брови с откровенным удивлением. Не сводя с нее глаз, Яйтер ударил по струнам прощальным ударом, отступил на шаг и коротко поклонился. Какой-то субъект, шатаясь и дымя папиросой, вырулил к эстраде, где попытался сунуть ему болотного вида бумажку. Яйтер сдержанно покивал, вынул бумажку из непослушной руки, спрятал в карман просторных парчовых штанов. Выпрямившись, он натолкнулся на взгляд, и сразу придумал, что делать дальше.
Вместо того, чтобы уйти на перекур и уступить очередь пианисту, который, как вороватый котенок, уже завис над клавишами, Яйтер изготовил балалайку и шагнул в зал. Долгая вступительная трель разлилась, подобно грибному дождю над спелыми колосьями. Вступление плавно перетекло в "Yesterday", и воображаемая ливерпульщина засияла надраенным самоваром. Поводя балалайкой, как огнеметом, Яйтер проследовал к столику Оффченко, где и встал, придвинув инструмент поближе к уху незнакомки. По залу поползли одобрительные рукоплескания. Яйтер прикрыл глаза, словно готовясь улететь, и под особенно жалостный перебор струн поднялся на цыпочки. Оффченко указал глазами на вазу и снова что-то шепнул. Дама расплылась в широченной улыбке, вынула гвоздику и протянула ее Яйтеру. Тот, не переставая играть, вытянул шею и принял цветок зубами.
– Осчастливьте нас вашим обществом, - попросил Оффченко.
Яйтер потряс головой, что означало недопонимание. Он же и так уже здесь, вот он.
– За столик присядьте, - сухо сказал куратор.
Яйтера часто звали посидеть за столиком, но вскоре его присутствие неизменно начинало тяготить едоков. С ним было трудно вести беседу. Казалось, что он все время чего-то ждет, и это производило неприятное впечатление. А Яйтер, если чего и ждал, то лишь наводящих вопросов и разъяснений.
Впрочем, он и не подумал отказаться.
– Ладно, - ответил он, молодцевато разворачиваясь обратно к эстраде.
Песня медленно умирала, уходя во вчера. Яйтер милостиво кивнул пианисту, и тот стал наигрывать нечто легкомысленное и ни к чему не обязывающее. У Яйтера было не более получаса свободного времени. Он оставил балалайку в артистической уборной, переодеваться не стал, вернулся и бочком проследовал в зал. Его возвращение приветствовали отдельными криками, которые быстро заглохли, стоило Яйтеру обосноваться за столиком, откуда Оффченко уже пощелкивал официанту.
6
– Это Зейда, - рот Оффченко приглашающе распахнулся, показались мелкие зубы.
– Очень приятно, - Яйтер попытался ласково улыбнуться. - Яйтер. А по отчеству?
– Как вас по отчеству? - озадаченно переспросила незнакомка низким голосом, с легким привизгом на слове "вас".
– Нет, он интересуется вашим отчеством, Зейда, - терпеливо объяснил куратор.
Оффченко сунул руку за пазуху, но тут же ударил себя по лбу:
– Это же у вас в сумочке. Покажите ему.
Зейда, оттопырив нижнюю губу, расстегнула сумочку, извлекла старую черно-белую фотографию, на которой был изображен строгий мужчина с квадратными усиками и в гимнастерке. На какой-то миг Яйтеру почудилось, что перед ним портрет его собственного отца. Приглядевшись, он понял, что обознался. Но вдруг припомнил и фамилию, и имя.
– Это же… - пробормотал он, не решаясь назвать отцовского соратника.
– Да, это он, - кивнул Оффченко. - Что же вы смутились? Теперь эти имена можно произносить безбоязненно.
Яйтер сидел и теребил скатерть.
– Давайте, однако, обойдемся без официоза. Мы же свои люди, к чему нам отчества? Нам и фамилии ни к чему - они слишком известны.
Тот отметил, что сам Оффченко оставался безымянным.
– А Яйтер - это разве имя? - не отставала Зейда.
Оффченко сдался:
– Хорошо, это фамилия. Вы же знаете, что детей врагов народа перенарекали, чтобы сын не отвечал за отца. В досье говорится, что фамилию ему дали из-за частого причитания "айяяй". Не сладко приходилось! А имя его в наши дни не вполне… - куратор помялся. - Не вполне благозвучно и не очень уместно. Его зовут Май Красногорыч. С Маем еще понятно, но что за красная гора присобачилась - теперь не докопаешься.
Подлетел официант.
– Шампанского, - приказал Оффченко.
– Я не пью, - возразил Яйтер. - Я совсем дурак, если выпью.
– По чуть-чуть, - настаивал сводник. - Я помню, что вам противопоказан алкоголь в больших дозах, - добавил он немного туманно. Яйтер не помнил, чтобы извещал Оффченко о неладах с выпивкой, которая пробуждала в нем непредсказуемые помыслы. Он и без спиртного уже ощущал неодолимое влечение к Зейде, тогда как та не выказывала ни малейшего смущения и рассматривала Яйтера даже с долей нахальства, обещая в чем-то повиноваться, но в чем-то и верховодить.
Официант наполнил фужеры.
– За знакомство! - Оффченко слегка ударил кулаком по столу, изображая безрассудную готовность к умеренному кутежу.
Пианист, к тому моменту переставший играть, симпатизировал Яйтеру. Когда фужеры соприкоснулись, он негромко исполнил туш, и гордый Яйтер важно помахал ему ручищей. Ему между тем становилось все тягостнее. Он никак не мог сообразить, к чему эта встреча и почему Оффченко принимает столь интимное участие в его судьбе. Нехитрые мысли, разорванные восходящими пузырьками напитка, забегали, как потревоженные мыши. Яйтер хватался за красного командира, бросал, цеплялся за сумочку Зейды и разбивался о черно-зеленое стекло бутылки.
– Дорогие мои, - гротескно захмелевший Оффченко раскинул руки и приобнял сотрапезников. - Вы помните песню о двух одиночествах? Я рад, что они наконец повстречались. Вы - люди похожей судьбы, одинаково обделенные жестокой историей. Опекая вас порознь, мы решили, что настала пора свести вас вместе. Кто, как не вы, лучше поймет и утешит друг друга? У вас много общего.
– Да я всегда пожалуйста, - хихикнула Зейда.
– А сколько вам лет? - спросил невоспитанный Яйтер.
– Семьдесят два, - отозвалась Зейда, ничуть не обидевшись.
– Манеры, - пробормотал Оффченко и сказал уже громче: - Да и вы, Яйтер, давно не мальчик! Что такое ваши годы? Вон какие анализы!
– Что же хорошего? - заспорил тот. - Вот, посмотрите, - он вытащил из кармана бумажку, чтобы показать Зейде, но вынул не справку, а двадцатидолларовую купюру. Он позабыл, что перед выступлением переоделся, да и справку порвал.
– Мне бы такие, - облизнулась Зейда.
– Попользуетесь, не волнуйтесь, - Оффченко показными, мелкими движениями демонстративно погладил ее покатое плечо.
Яйтер сидел насупленный.
– Это много, семьдесят два, - буркнул он. - Мне сына нужно.
– Зейде никак не дашь ее лет, - парировал Оффченко. - И у нее тоже есть справка. Покажите ему, Зейда.
Та с нескрываемым удовольствием заменила фотографию выпиской из протокола обследования. Яйтер не стал читать:
– Я в их делах ничего не смыслю.
– Я менструирую вовсю, - сообщила Зейда.
Яйтер машинально повел ноздрями.
– Не сию секунду, - уточнил Оффченко, чуть морщась. - В принципе.
– А, - сказал Яйтер. - Ну и что?
Оффченко и Зейда переглянулись.
– Зейда, - попросил Оффченко после паузы, - вы ведь растолкуете нашему товарищу, в чем тут дело?
– Я… - начала Зейда.
– Потом, - вырвалось у куратора. - Яйтер, вам, по-моему, пора навестить вашу балалайку. Смотрите - публика пригорюнилась. У вас будет возможность познакомиться с Зейдой поближе, и она ответит на все ваши вопросы.
…Пятью минутами позже Яйтер выскочил на сцену, перебрасывая из руки в руку факел. Зал разразился восторженным гулом. Ненастоящие - Павел Андреевич, Ангел Павлинов, Вера Дмитриевна, Трой Макинтош и многие, многие прочие набились битком. Они не хлопали и занимались своими неясными делами, а некоторые просто стояли, не шевелясь, иные - спинами к Яйтеру.
– Очень приятно, - Яйтер попытался ласково улыбнуться. - Яйтер. А по отчеству?
– Как вас по отчеству? - озадаченно переспросила незнакомка низким голосом, с легким привизгом на слове "вас".
– Нет, он интересуется вашим отчеством, Зейда, - терпеливо объяснил куратор.
Оффченко сунул руку за пазуху, но тут же ударил себя по лбу:
– Это же у вас в сумочке. Покажите ему.
Зейда, оттопырив нижнюю губу, расстегнула сумочку, извлекла старую черно-белую фотографию, на которой был изображен строгий мужчина с квадратными усиками и в гимнастерке. На какой-то миг Яйтеру почудилось, что перед ним портрет его собственного отца. Приглядевшись, он понял, что обознался. Но вдруг припомнил и фамилию, и имя.
– Это же… - пробормотал он, не решаясь назвать отцовского соратника.
– Да, это он, - кивнул Оффченко. - Что же вы смутились? Теперь эти имена можно произносить безбоязненно.
Яйтер сидел и теребил скатерть.
– Давайте, однако, обойдемся без официоза. Мы же свои люди, к чему нам отчества? Нам и фамилии ни к чему - они слишком известны.
Тот отметил, что сам Оффченко оставался безымянным.
– А Яйтер - это разве имя? - не отставала Зейда.
Оффченко сдался:
– Хорошо, это фамилия. Вы же знаете, что детей врагов народа перенарекали, чтобы сын не отвечал за отца. В досье говорится, что фамилию ему дали из-за частого причитания "айяяй". Не сладко приходилось! А имя его в наши дни не вполне… - куратор помялся. - Не вполне благозвучно и не очень уместно. Его зовут Май Красногорыч. С Маем еще понятно, но что за красная гора присобачилась - теперь не докопаешься.
Подлетел официант.
– Шампанского, - приказал Оффченко.
– Я не пью, - возразил Яйтер. - Я совсем дурак, если выпью.
– По чуть-чуть, - настаивал сводник. - Я помню, что вам противопоказан алкоголь в больших дозах, - добавил он немного туманно. Яйтер не помнил, чтобы извещал Оффченко о неладах с выпивкой, которая пробуждала в нем непредсказуемые помыслы. Он и без спиртного уже ощущал неодолимое влечение к Зейде, тогда как та не выказывала ни малейшего смущения и рассматривала Яйтера даже с долей нахальства, обещая в чем-то повиноваться, но в чем-то и верховодить.
Официант наполнил фужеры.
– За знакомство! - Оффченко слегка ударил кулаком по столу, изображая безрассудную готовность к умеренному кутежу.
Пианист, к тому моменту переставший играть, симпатизировал Яйтеру. Когда фужеры соприкоснулись, он негромко исполнил туш, и гордый Яйтер важно помахал ему ручищей. Ему между тем становилось все тягостнее. Он никак не мог сообразить, к чему эта встреча и почему Оффченко принимает столь интимное участие в его судьбе. Нехитрые мысли, разорванные восходящими пузырьками напитка, забегали, как потревоженные мыши. Яйтер хватался за красного командира, бросал, цеплялся за сумочку Зейды и разбивался о черно-зеленое стекло бутылки.
– Дорогие мои, - гротескно захмелевший Оффченко раскинул руки и приобнял сотрапезников. - Вы помните песню о двух одиночествах? Я рад, что они наконец повстречались. Вы - люди похожей судьбы, одинаково обделенные жестокой историей. Опекая вас порознь, мы решили, что настала пора свести вас вместе. Кто, как не вы, лучше поймет и утешит друг друга? У вас много общего.
– Да я всегда пожалуйста, - хихикнула Зейда.
– А сколько вам лет? - спросил невоспитанный Яйтер.
– Семьдесят два, - отозвалась Зейда, ничуть не обидевшись.
– Манеры, - пробормотал Оффченко и сказал уже громче: - Да и вы, Яйтер, давно не мальчик! Что такое ваши годы? Вон какие анализы!
– Что же хорошего? - заспорил тот. - Вот, посмотрите, - он вытащил из кармана бумажку, чтобы показать Зейде, но вынул не справку, а двадцатидолларовую купюру. Он позабыл, что перед выступлением переоделся, да и справку порвал.
– Мне бы такие, - облизнулась Зейда.
– Попользуетесь, не волнуйтесь, - Оффченко показными, мелкими движениями демонстративно погладил ее покатое плечо.
Яйтер сидел насупленный.
– Это много, семьдесят два, - буркнул он. - Мне сына нужно.
– Зейде никак не дашь ее лет, - парировал Оффченко. - И у нее тоже есть справка. Покажите ему, Зейда.
Та с нескрываемым удовольствием заменила фотографию выпиской из протокола обследования. Яйтер не стал читать:
– Я в их делах ничего не смыслю.
– Я менструирую вовсю, - сообщила Зейда.
Яйтер машинально повел ноздрями.
– Не сию секунду, - уточнил Оффченко, чуть морщась. - В принципе.
– А, - сказал Яйтер. - Ну и что?
Оффченко и Зейда переглянулись.
– Зейда, - попросил Оффченко после паузы, - вы ведь растолкуете нашему товарищу, в чем тут дело?
– Я… - начала Зейда.
– Потом, - вырвалось у куратора. - Яйтер, вам, по-моему, пора навестить вашу балалайку. Смотрите - публика пригорюнилась. У вас будет возможность познакомиться с Зейдой поближе, и она ответит на все ваши вопросы.
…Пятью минутами позже Яйтер выскочил на сцену, перебрасывая из руки в руку факел. Зал разразился восторженным гулом. Ненастоящие - Павел Андреевич, Ангел Павлинов, Вера Дмитриевна, Трой Макинтош и многие, многие прочие набились битком. Они не хлопали и занимались своими неясными делами, а некоторые просто стояли, не шевелясь, иные - спинами к Яйтеру.
7
К двум часам пополуночи основная программа себя исчерпала; вернувшийся пианист наконец-то обосновался надолго и прочно. Он даже поставил на пианино бокал с вином и, покуда играл мечтательно и небрежно, покуривал легкую сигарету, не выпуская ее из фарфоровых зубов. Оффченко и Зейда сошли в вестибюль, где их ожидал Яйтер. Снаружи давно шуршал дождь, и Оффченко попенял себе за беспечность: не прихватил зонт.
– Вам, надеюсь, в одну сторону? - спросил он озабоченно. - Вон мои ребята скучают, могу подвезти.
Яйтер пожал плечами:
– Мне-то недалеко.
Зейда без лишних слов ухватила его под локоть.
– Как хотите, - Оффченко удовлетворенно оглядывал их, заходя то справа, то слева. - вы просто созданы друг для друга, - заметил он. - Ключ и замок, рука и перчатка, кинжал и ножны.
Яйтер неуверенно хохотнул. Ненастоящие построились на лестнице, растянувшись во всю длину ковровой дорожки. Зейда оглянулась и хрипло шепнула:
– Ненавижу, когда они подсматривают.
До Яйтера не сразу дошел смысл сказанного. И он изумился:
– Разве ты видишь?
– Их попробуй не увидь. Целая рота приперлась.
Оффченко ловил каждое слово, рот у него приоткрылся. Поэтому он упустил из вида приземистую тень, метнувшуюся в двери. Швейцар ударил в ладоши, но промахнулся, не поймал ничего. В следующую секунду приземистый, квадратный субъект с гривой седых волос до плеч и огромной серьгой в миниатюрном оттопыренном ухе схватил Зейду за кисть и дернул. Яйтер от неожиданности уронил руку плетью, и Зейда оказалась лицом к лицу с крепышом.
– Шалава паскудная, - прошипел тот. - Я давно за тобой слежу! На панель пошла? Под гебистскую крышу?
– Отпустите ее, - загремел Оффченко.
Коротышка, не ослабляя хватки, размахнулся свободным кулаком и изо всей мочи врезал Оффченко в глаз. Куратор отшатнулся, автоматически прикрывая лицо ладонями. Седой ударил снова, пробил оборону и попал в зубы. Кровь закапала на сорочку; Оффченко отнял руки и яростно воззрился на противника багровеющим глазом. Седой пнул его в промежность, так что Оффченко согнулся пополам.
– Ко мне, - заклокотал он слабеющим голосом. - Ко мне, живо…
Яйтер толкнул нападавшего в грудь:
– Осади, зашибу!
Тот качнулся, однако не внял и с ненавистью уставился на соперника.
– Баклан, придурок лагерный, падло! На кого ты тянешь? Наседка, петух…
Яйтер шагнул вперед, оттолкнул Зейду, сграбастал в лапищу лицо крепыша, подержал и вторично толкнул; тот выпустил подругу и впечатал кулак в широкий, плоский нос. Не давая себе передышки, он прыгнул, обхватил неприятеля руками и ногами, после чего немыслимым карусельным вывертом переместился тому на спину, поймал в зажим и начал яростно двигать нижней частью туловища. Яйтер ответил локтем, наездник выматерился, но удержался на весу.
Оффченко, шатаясь, выбежал на улицу.
– Скорее сюда! - закричал он кому-то в машине, дверцы которой уже отворялись, и лезли наружу бицепсы. - Остановите их!
Куратор плюнул кровавым сгустком.
К ресторану мчались нахмуренные молодчики, одетые неброско: футболки, джинсы, кроссовки. Разбрызгивая лужи, они оторвались от земли, вцепились в седые лохмы, ударили в поясницу. Нападавший, рыча, свалился им в руки.
– Козел! Козел поганый! - Зейда пришла в себя и затопала отечными ногами.
– Не попортите его, - простонал мокрый от крови и дождя Оффченко. Держась за лицо, он вошел в вестибюль. - Это Йохо… Уважаемый человек и вот - хулиганит…
Яйтер, которого рывок увлек вслед за Йохо на пол, выдрался из сведенных судорогой клешней и отошел в сторону.
– Кто это такой? - осведомился он угрюмо.
– Мой ухажер, - взвизгнула Зейда и добавила непечатное слово. - Старая сука! Уже и не стоит толком, а туда же, размножаться!
– Гниль, - пыхтели молодцы, трудясь над поверженным Йохо. Брякнули наручники.
На тротуаре собралась небольшая толпа. Оффченко полез в брюки, достал платок, промокнул ссадины, махнул маленькой книжечкой:
– Проходите! Чего вылупились? Пьяных не видели?
Яйтер почувствовал, что ему уже ничего не хочется - ни Зейды, ни потомства, ни полицейской благотворительности. Кроме одного: оказаться дома, в бездумном одиночестве, да еще хорошо бы завесить черным холсты, потому что картины - те же зеркала, и Яйтер опасался, что полотна напитаются его меланхолией, поблекнут и упадут в цене. Йохо, прижатый коленом, сыпал угрозами и обещаниями вывести всех на чистую воду.
– Уходите отсюда, - велел Оффченко Зейде и Яйтеру. - Давайте, ступайте, тут не на что любоваться, - добавил он обеспокоенно, наблюдая, как Йохо вновь разевает рот, и не зная, каких откровений ждать.
Яйтер, видя нацеленные с пола глаза, не послушался и задержался.
– Увидимся, - деловито пообещал ревнивец. Он сопел, всхрапывал и крутил головой. Один из подручных Оффченко по знаку начальника зажал ему рот, но Йохо высвободился: - Я найду тебя. Я тебя не разочарую.
– Ну его к черту, - Зейда подтолкнула Яйтера к выходу. Тот все оглядывался, болезненно сомневаясь: не забыл ли чего сказать?
Гроза, постанывая, уходила на север и сыпала мелким дождем, как пылью после мощного взрыва. Черный проспект сверкал акварелями. Зейда чему-то посмеивалась - то радостно, то негодующе, и поминутно заглядывала Яйтеру в лицо. Ее толстые каблуки щелкали, подобно копытам тяжеловоза, и Яйтер уныло сравнил себя с мерином, хотя и не помнил ни самого слова, ни его смысла. Воображение лишь рисовало нечто большое, печальное и - бесплодное, как сухая лоза.
– Вам, надеюсь, в одну сторону? - спросил он озабоченно. - Вон мои ребята скучают, могу подвезти.
Яйтер пожал плечами:
– Мне-то недалеко.
Зейда без лишних слов ухватила его под локоть.
– Как хотите, - Оффченко удовлетворенно оглядывал их, заходя то справа, то слева. - вы просто созданы друг для друга, - заметил он. - Ключ и замок, рука и перчатка, кинжал и ножны.
Яйтер неуверенно хохотнул. Ненастоящие построились на лестнице, растянувшись во всю длину ковровой дорожки. Зейда оглянулась и хрипло шепнула:
– Ненавижу, когда они подсматривают.
До Яйтера не сразу дошел смысл сказанного. И он изумился:
– Разве ты видишь?
– Их попробуй не увидь. Целая рота приперлась.
Оффченко ловил каждое слово, рот у него приоткрылся. Поэтому он упустил из вида приземистую тень, метнувшуюся в двери. Швейцар ударил в ладоши, но промахнулся, не поймал ничего. В следующую секунду приземистый, квадратный субъект с гривой седых волос до плеч и огромной серьгой в миниатюрном оттопыренном ухе схватил Зейду за кисть и дернул. Яйтер от неожиданности уронил руку плетью, и Зейда оказалась лицом к лицу с крепышом.
– Шалава паскудная, - прошипел тот. - Я давно за тобой слежу! На панель пошла? Под гебистскую крышу?
– Отпустите ее, - загремел Оффченко.
Коротышка, не ослабляя хватки, размахнулся свободным кулаком и изо всей мочи врезал Оффченко в глаз. Куратор отшатнулся, автоматически прикрывая лицо ладонями. Седой ударил снова, пробил оборону и попал в зубы. Кровь закапала на сорочку; Оффченко отнял руки и яростно воззрился на противника багровеющим глазом. Седой пнул его в промежность, так что Оффченко согнулся пополам.
– Ко мне, - заклокотал он слабеющим голосом. - Ко мне, живо…
Яйтер толкнул нападавшего в грудь:
– Осади, зашибу!
Тот качнулся, однако не внял и с ненавистью уставился на соперника.
– Баклан, придурок лагерный, падло! На кого ты тянешь? Наседка, петух…
Яйтер шагнул вперед, оттолкнул Зейду, сграбастал в лапищу лицо крепыша, подержал и вторично толкнул; тот выпустил подругу и впечатал кулак в широкий, плоский нос. Не давая себе передышки, он прыгнул, обхватил неприятеля руками и ногами, после чего немыслимым карусельным вывертом переместился тому на спину, поймал в зажим и начал яростно двигать нижней частью туловища. Яйтер ответил локтем, наездник выматерился, но удержался на весу.
Оффченко, шатаясь, выбежал на улицу.
– Скорее сюда! - закричал он кому-то в машине, дверцы которой уже отворялись, и лезли наружу бицепсы. - Остановите их!
Куратор плюнул кровавым сгустком.
К ресторану мчались нахмуренные молодчики, одетые неброско: футболки, джинсы, кроссовки. Разбрызгивая лужи, они оторвались от земли, вцепились в седые лохмы, ударили в поясницу. Нападавший, рыча, свалился им в руки.
– Козел! Козел поганый! - Зейда пришла в себя и затопала отечными ногами.
– Не попортите его, - простонал мокрый от крови и дождя Оффченко. Держась за лицо, он вошел в вестибюль. - Это Йохо… Уважаемый человек и вот - хулиганит…
Яйтер, которого рывок увлек вслед за Йохо на пол, выдрался из сведенных судорогой клешней и отошел в сторону.
– Кто это такой? - осведомился он угрюмо.
– Мой ухажер, - взвизгнула Зейда и добавила непечатное слово. - Старая сука! Уже и не стоит толком, а туда же, размножаться!
– Гниль, - пыхтели молодцы, трудясь над поверженным Йохо. Брякнули наручники.
На тротуаре собралась небольшая толпа. Оффченко полез в брюки, достал платок, промокнул ссадины, махнул маленькой книжечкой:
– Проходите! Чего вылупились? Пьяных не видели?
Яйтер почувствовал, что ему уже ничего не хочется - ни Зейды, ни потомства, ни полицейской благотворительности. Кроме одного: оказаться дома, в бездумном одиночестве, да еще хорошо бы завесить черным холсты, потому что картины - те же зеркала, и Яйтер опасался, что полотна напитаются его меланхолией, поблекнут и упадут в цене. Йохо, прижатый коленом, сыпал угрозами и обещаниями вывести всех на чистую воду.
– Уходите отсюда, - велел Оффченко Зейде и Яйтеру. - Давайте, ступайте, тут не на что любоваться, - добавил он обеспокоенно, наблюдая, как Йохо вновь разевает рот, и не зная, каких откровений ждать.
Яйтер, видя нацеленные с пола глаза, не послушался и задержался.
– Увидимся, - деловито пообещал ревнивец. Он сопел, всхрапывал и крутил головой. Один из подручных Оффченко по знаку начальника зажал ему рот, но Йохо высвободился: - Я найду тебя. Я тебя не разочарую.
– Ну его к черту, - Зейда подтолкнула Яйтера к выходу. Тот все оглядывался, болезненно сомневаясь: не забыл ли чего сказать?
Гроза, постанывая, уходила на север и сыпала мелким дождем, как пылью после мощного взрыва. Черный проспект сверкал акварелями. Зейда чему-то посмеивалась - то радостно, то негодующе, и поминутно заглядывала Яйтеру в лицо. Ее толстые каблуки щелкали, подобно копытам тяжеловоза, и Яйтер уныло сравнил себя с мерином, хотя и не помнил ни самого слова, ни его смысла. Воображение лишь рисовало нечто большое, печальное и - бесплодное, как сухая лоза.
8
– Кыш, - он сказал это не без досады, но вполне миролюбиво, с обреченностью.
Как ни странно, Дитер повиновался, отступил в тень и выжидающе замер.
– Что-то они нынче послушные, - проворчал Яйтер, шаря ключом в замочной скважине.
– Дитер - хороший, - пророкотала Зейда, привалившаяся к стене.
Яйтер оставил свое занятие.
– Ты тоже так думаешь? - удивился он.
– Да вот же он маячит, такой сладкий - как же его не любить? - Зейда сняла туфлю, которой успела зачерпнуть воды в какой-то луже, и стала вытряхивать.
Яйтер поискал в толпе, выбрал Сюзанну, ткнул в ее сторону пальцем и спросил:
– А это кто?
– Сюзанна, - пожала плечами Зейда. - Плакса. Все время в слезах.
– Да, не врешь, - Яйтер был искренне обрадован. И в самом деле нашлась живая душа, с которой он мог безбоязненно обсуждать ненастоящих. Он отомкнул замок: - Заходи. Не разувайся, - позволил он Зейде, хотя та и не думала разуваться.
Дверь захлопнулась, и сквозь нее строем потянулись незваные гости: старцы, подростки, женщины и мужчины; итальянцы, болгары, немцы и русские, восковые китайцы и пепельные негры; брюнеты и блондины, почти уравнявшиеся в цветах; многие - со страдальческими лицами, кое-кто - с домашними животными: притихшими овчарками, болонками на руках; крались кошки, порхали прозрачные канарейки и скворцы. Новорожденные мяукали и шли своим ходом. Они плохо держали головы, и те все время падали то на одно, то на другое плечо. Яйтер зажег в прихожей свет, так что шествующие моментально поблекли.
Виляя бедрами, Зейда свернула в мастерскую.
– Не сюда, - придержал ее Яйтер.
Он перенаправил подругу в гостиную, одновременно служившую спальней. Было много пустого пространства; интерьер угнетал непритязательностью: старый, очень тяжелый обеденный стол, застланный изрезанной клеенкой с выцветшими цветами; раскладной диван - горбатый от выбившихся пружин; несколько шатких стульев с высокими резными спинками; портативный черно-белый телевизор, запальчиво и жалко выставивший троллейбусные антенны, которыми толком ничего не мог поймать. Дешевый шкаф с захватанной полировкой и свернутой вчетверо бумажкой, подложенной под ножку. Люстра о трех ногах, пыльная и тусклая. В углу были свалены музыкальные инструменты: балалайка, двенадцатиструнная гитара, свирель и бубен.
Ненастоящие выстроились по периметру комнаты.
– Что-то их много нынче, - Яйтер почесал в затылке. - Вера Дмитриевна! Тьфу, Васильевна… Идите к окошку, там есть местечко. Я сейчас задерну шторы.
Шторами он называл истертые, штопаные занавески в полосочку.
Зейда придвинула стул к столу, села.
– Я их гоню, но все больше без толку, - сообщила она. - Пялятся, надоели.
Яйтер вздохнул и махнул рукой:
– Кушать не просят - и то спасибо.
– Да, спасибо им! - передразнила его Зейда, доставая сигареты и зажигалку. - Может, из-за них и не выходит ни черта. Я не люблю, когда наблюдают.
– Что не выходит? - не понял Яйтер. Он сел на диван, вытянул ноги и не догадывался предложить чаю или чего еще.
– Детей заделывать. Йохо закрывал глаза и затыкал уши ватой.
– Он тоже видит?
– Он даже чует. А нос не заткнешь надолго.
– Можно ртом дышать, - предположил Яйтер.
– У него астма, - теперь вздохнула Зейда. - Он сразу задыхается.
Они помолчали, стараясь не обращать внимание на неподвижных ненастоящих. В голове у Яйтера постепенно оформился важный вопрос.
– Этот твой Йохо… Он что же - как и мы? В смысле - сирота?
Зейда удивленно выдохнула дым.
– Ну да. А ты сомневался?
– Почем же мне знать?
– Ты даешь, - Зейда встала, прошлась по гостиной, покрутила усы-антенны, легонько наподдала бубен. - Нас же много. Точнее, это вас много, а нас - нет. Я одна на всех, в общем. Меня всем по очереди подкладывают: а вдруг получится? Я с одним провела год, еще с одним - четыре, с Йохо - целых пять. Меня давно уговаривали поменять его. Шило на мыло.
Яйтер двигал челюстью, как будто разжевывал услышанное. Он глотнул и, будучи в некотором смятении, зачем-то погладил одеяло.
– Зачем они подкладывают?
Зейда сходила в кухню, вернулась со стаканом томатного сока из холодильника.
– Наверно, вину искупают. Раскаиваются. Хотят, чтобы славная командирская линия продолжилась.
Яйтер подумал и решил, что объяснение полностью его удовлетворяет.
– Они клялись, что ты перспективный, - Зейда пустила очередной смешок. - У тебя агрессивное семя. Едва, говорят, не пробило мою клетку.
Эти сведения оказались выше разумения Яйтера. Он выпучил глаза:
– Я тебя впервые вижу…
– Да ты совсем тупой, - нахмурилась та. - Йохо куда умнее. К чему тебя меня видеть? Ты сдавал анализы? Сдавал. Куда они, по-твоему, пошли?
Яйтер покраснел; это было заметно даже сквозь густую поросль на лице. Зейда раздавила сигарету в пепельнице, поднялась и грузно опустилась ему на колени. Диван еле слышно пискнул. Какая-то недодуманная мысль мешала Яйтеру заняться шерстяным платьем. Семьдесят два года? Нет, не семьдесят два - пять… Откуда же пять?
– Почему ты так долго была с этим Йохо? - вдруг сообразил Яйтер, берясь-таки за язычок "молнии". - Целых пять лет. Получается, что очередь ждала…
– Вы с ним отличаетесь от остальных, - Зейда выпростала руку, полную и смуглую, поросшую волосом. - Вы достойнее. Они намекнули. Сказали, что ваши отцы пострадали сильнее всех. Как мой.
– Премиальные, стало быть, годы, - Яйтер ухватил платье за подол и потянул кверху, Зейда немного привстала.
– Не выключай свет, - попросила Зейда. - В темноте лучше видно демонов. Я не хочу их видеть. Я стараюсь не обращать внимания.
Как ни странно, Дитер повиновался, отступил в тень и выжидающе замер.
– Что-то они нынче послушные, - проворчал Яйтер, шаря ключом в замочной скважине.
– Дитер - хороший, - пророкотала Зейда, привалившаяся к стене.
Яйтер оставил свое занятие.
– Ты тоже так думаешь? - удивился он.
– Да вот же он маячит, такой сладкий - как же его не любить? - Зейда сняла туфлю, которой успела зачерпнуть воды в какой-то луже, и стала вытряхивать.
Яйтер поискал в толпе, выбрал Сюзанну, ткнул в ее сторону пальцем и спросил:
– А это кто?
– Сюзанна, - пожала плечами Зейда. - Плакса. Все время в слезах.
– Да, не врешь, - Яйтер был искренне обрадован. И в самом деле нашлась живая душа, с которой он мог безбоязненно обсуждать ненастоящих. Он отомкнул замок: - Заходи. Не разувайся, - позволил он Зейде, хотя та и не думала разуваться.
Дверь захлопнулась, и сквозь нее строем потянулись незваные гости: старцы, подростки, женщины и мужчины; итальянцы, болгары, немцы и русские, восковые китайцы и пепельные негры; брюнеты и блондины, почти уравнявшиеся в цветах; многие - со страдальческими лицами, кое-кто - с домашними животными: притихшими овчарками, болонками на руках; крались кошки, порхали прозрачные канарейки и скворцы. Новорожденные мяукали и шли своим ходом. Они плохо держали головы, и те все время падали то на одно, то на другое плечо. Яйтер зажег в прихожей свет, так что шествующие моментально поблекли.
Виляя бедрами, Зейда свернула в мастерскую.
– Не сюда, - придержал ее Яйтер.
Он перенаправил подругу в гостиную, одновременно служившую спальней. Было много пустого пространства; интерьер угнетал непритязательностью: старый, очень тяжелый обеденный стол, застланный изрезанной клеенкой с выцветшими цветами; раскладной диван - горбатый от выбившихся пружин; несколько шатких стульев с высокими резными спинками; портативный черно-белый телевизор, запальчиво и жалко выставивший троллейбусные антенны, которыми толком ничего не мог поймать. Дешевый шкаф с захватанной полировкой и свернутой вчетверо бумажкой, подложенной под ножку. Люстра о трех ногах, пыльная и тусклая. В углу были свалены музыкальные инструменты: балалайка, двенадцатиструнная гитара, свирель и бубен.
Ненастоящие выстроились по периметру комнаты.
– Что-то их много нынче, - Яйтер почесал в затылке. - Вера Дмитриевна! Тьфу, Васильевна… Идите к окошку, там есть местечко. Я сейчас задерну шторы.
Шторами он называл истертые, штопаные занавески в полосочку.
Зейда придвинула стул к столу, села.
– Я их гоню, но все больше без толку, - сообщила она. - Пялятся, надоели.
Яйтер вздохнул и махнул рукой:
– Кушать не просят - и то спасибо.
– Да, спасибо им! - передразнила его Зейда, доставая сигареты и зажигалку. - Может, из-за них и не выходит ни черта. Я не люблю, когда наблюдают.
– Что не выходит? - не понял Яйтер. Он сел на диван, вытянул ноги и не догадывался предложить чаю или чего еще.
– Детей заделывать. Йохо закрывал глаза и затыкал уши ватой.
– Он тоже видит?
– Он даже чует. А нос не заткнешь надолго.
– Можно ртом дышать, - предположил Яйтер.
– У него астма, - теперь вздохнула Зейда. - Он сразу задыхается.
Они помолчали, стараясь не обращать внимание на неподвижных ненастоящих. В голове у Яйтера постепенно оформился важный вопрос.
– Этот твой Йохо… Он что же - как и мы? В смысле - сирота?
Зейда удивленно выдохнула дым.
– Ну да. А ты сомневался?
– Почем же мне знать?
– Ты даешь, - Зейда встала, прошлась по гостиной, покрутила усы-антенны, легонько наподдала бубен. - Нас же много. Точнее, это вас много, а нас - нет. Я одна на всех, в общем. Меня всем по очереди подкладывают: а вдруг получится? Я с одним провела год, еще с одним - четыре, с Йохо - целых пять. Меня давно уговаривали поменять его. Шило на мыло.
Яйтер двигал челюстью, как будто разжевывал услышанное. Он глотнул и, будучи в некотором смятении, зачем-то погладил одеяло.
– Зачем они подкладывают?
Зейда сходила в кухню, вернулась со стаканом томатного сока из холодильника.
– Наверно, вину искупают. Раскаиваются. Хотят, чтобы славная командирская линия продолжилась.
Яйтер подумал и решил, что объяснение полностью его удовлетворяет.
– Они клялись, что ты перспективный, - Зейда пустила очередной смешок. - У тебя агрессивное семя. Едва, говорят, не пробило мою клетку.
Эти сведения оказались выше разумения Яйтера. Он выпучил глаза:
– Я тебя впервые вижу…
– Да ты совсем тупой, - нахмурилась та. - Йохо куда умнее. К чему тебя меня видеть? Ты сдавал анализы? Сдавал. Куда они, по-твоему, пошли?
Яйтер покраснел; это было заметно даже сквозь густую поросль на лице. Зейда раздавила сигарету в пепельнице, поднялась и грузно опустилась ему на колени. Диван еле слышно пискнул. Какая-то недодуманная мысль мешала Яйтеру заняться шерстяным платьем. Семьдесят два года? Нет, не семьдесят два - пять… Откуда же пять?
– Почему ты так долго была с этим Йохо? - вдруг сообразил Яйтер, берясь-таки за язычок "молнии". - Целых пять лет. Получается, что очередь ждала…
– Вы с ним отличаетесь от остальных, - Зейда выпростала руку, полную и смуглую, поросшую волосом. - Вы достойнее. Они намекнули. Сказали, что ваши отцы пострадали сильнее всех. Как мой.
– Премиальные, стало быть, годы, - Яйтер ухватил платье за подол и потянул кверху, Зейда немного привстала.
– Не выключай свет, - попросила Зейда. - В темноте лучше видно демонов. Я не хочу их видеть. Я стараюсь не обращать внимания.
9
Йохо явился под утро с маленьким вафельным тортом и бутылкой мартини.
В это время Яйтер лежал, придавленный Зейдой - ее правыми рукой и бедром; в комнате с ночи остался острый, очень едучий мускусный запах. У Яйтера слипались глаза, и он боялся подумать о Зейде, какой та была лет сорок тому назад.
Они вяло беседовали о ненастоящих.
– Ты вот говорила, что гоняешь их, - сонно расспрашивал Яйтер. - Как это?
– Когда как. Иногда рявкаешь на них, топаешь: уходи, убирайся, канай отсюда! Они стоят. А иногда процедишь сквозь зубы: "пошли вон" - и порядок. У меня плохо получается, когда нарочно. И только одного-двух. Толпа меня совсем не слушается.
– Здорово, - искренне восхитился тот. - У меня и с двумя ничего не выйдет. И с одним не выйдет.
Зейда защемила ему нос:
– Значит, я продешевила? То ли дело - Йохо! Пошепчет или скажет - и все. Как ветром сдувает.
Она, конечно, шутила - глаза выдавали. Яйтер не разобрал, к чему относится шутка: к тому ли, что она якобы продешевила, или к удивительным способностям Йохо.
Звонок резанул по ушам, и Яйтер, болезненно воспринимавший грубые шумы, невольно скривился. Высвобождаясь из-под Зейды, он успел заметить ту же гримасу на ее лице. Не спрашивая невидимого гостя ни о чем, он распахнул дверь и моментально узнал ночного буяна. Йохо сиял виноватой улыбкой.
– Я приношу мои глубочайшие извинения, - сказал он басом и отрывисто поклонился. Яйтеру показалось, что даже щелкнули каблуки. - Я вел себя необдуманно, я не навел справки.
Речь его отличалась от простецкой манеры, в которой изъяснялись Яйтер и Зейда; в остальном же он удивительно походил на обоих: те же грубые, абы как высеченные из сучковатого бревна черты, та же обильная растительность на лице, руках и в проеме цветастой рубахи навыпуск, с короткими рукавами. Седая грива была убрана в косичку. Осклабленная пасть сверкала золотом.
Йохо поднял повыше торт и мартини, чтобы Яйтеру было хорошо видно.
– Меня зовут Йохо, к вашим услугам.
Он шагнул в прихожую, и Яйтер посторонился.
– Где же наша шалунья? - загрохотал Йохо, вертя головой.
Шалунья сидела в постели, прикрытая простыней до мощных ключиц.
Йохо остановился на пороге, потянул носом:
– Рабочий полдень! - он покачал головой и, подмигнув Зейде, прошел к окну, потянул на себя створки. Подарки он походя оставил на столе. Оглядев помещение, рассмотрел еле видных визитеров, жавшихся к стенкам. - Они вам нужны? - Йохо поднял бровь и хитро улыбнулся.
– Да никто не мешает, - ответил Яйтер. - Но без них лучше.
– Значит, видите, - похвалил его Йохо, довольный результатом проверки. - Мы сейчас примем на брудершафт и перейдем на "ты", если не возражаете. Валите отсюда! - вдруг закричал он, упершись взглядом в несчастного Павла Андреевича, которого и без того колотило. - И вы все валите! - он резко повернулся. Ненастоящие вытянулись в струну и втянулись в стены, где затерялись в пестром рисунке обоев.
– Ну-с, - он присел к столу, развернул перочинный нож, сорвал с торта крышку и ловко нарубил его большими ломтями.
Яйтер принес недостающий фужер.
– Я по этой части не очень-то, - предупредил он. - Тем более с утра.
– Ну и я не очень, - отозвался Йохо. - Но брудершафт неизбежен. Ведь мы и без брудершафта, считайте, едва ли не братья. Во всяком случаю, по несчастью.
– Я целую выпью, - объявила Зейда, имея в виду неизвестно что: бутылку или рюмку. Рюмок, однако, не было - только фужеры.
Гость разлил мартини, встал.
– Я предлагаю выпить за наших призраков. Когда бы не они, мы бы не сидели за одним столом.
– Это вы про ненастоящих? - осведомился Яйтер.
– Да, если вы их так называете. Но это, по-моему, неправильно. Это же привидения, и как привидения они вполне настоящие.
– Еще пить за них, - буркнула Зейда. - Чтоб им пропасть.
Вместо ответа Йохо состыковал свой фужер с фужерами новоиспеченной четы. Потом обвил рукой руку Яйтера и сосредоточенно припал к напитку. Яйтеру не оставалось ничего другого, как подчиниться и выпить из фужера Йохо. Допив до дна, Йохо выпустил локоть Яйтера, поставил пустой фужер, обнял хозяина и троекратно поцеловал: все три раза - в губы, но под разным углом.
В это время Яйтер лежал, придавленный Зейдой - ее правыми рукой и бедром; в комнате с ночи остался острый, очень едучий мускусный запах. У Яйтера слипались глаза, и он боялся подумать о Зейде, какой та была лет сорок тому назад.
Они вяло беседовали о ненастоящих.
– Ты вот говорила, что гоняешь их, - сонно расспрашивал Яйтер. - Как это?
– Когда как. Иногда рявкаешь на них, топаешь: уходи, убирайся, канай отсюда! Они стоят. А иногда процедишь сквозь зубы: "пошли вон" - и порядок. У меня плохо получается, когда нарочно. И только одного-двух. Толпа меня совсем не слушается.
– Здорово, - искренне восхитился тот. - У меня и с двумя ничего не выйдет. И с одним не выйдет.
Зейда защемила ему нос:
– Значит, я продешевила? То ли дело - Йохо! Пошепчет или скажет - и все. Как ветром сдувает.
Она, конечно, шутила - глаза выдавали. Яйтер не разобрал, к чему относится шутка: к тому ли, что она якобы продешевила, или к удивительным способностям Йохо.
Звонок резанул по ушам, и Яйтер, болезненно воспринимавший грубые шумы, невольно скривился. Высвобождаясь из-под Зейды, он успел заметить ту же гримасу на ее лице. Не спрашивая невидимого гостя ни о чем, он распахнул дверь и моментально узнал ночного буяна. Йохо сиял виноватой улыбкой.
– Я приношу мои глубочайшие извинения, - сказал он басом и отрывисто поклонился. Яйтеру показалось, что даже щелкнули каблуки. - Я вел себя необдуманно, я не навел справки.
Речь его отличалась от простецкой манеры, в которой изъяснялись Яйтер и Зейда; в остальном же он удивительно походил на обоих: те же грубые, абы как высеченные из сучковатого бревна черты, та же обильная растительность на лице, руках и в проеме цветастой рубахи навыпуск, с короткими рукавами. Седая грива была убрана в косичку. Осклабленная пасть сверкала золотом.
Йохо поднял повыше торт и мартини, чтобы Яйтеру было хорошо видно.
– Меня зовут Йохо, к вашим услугам.
Он шагнул в прихожую, и Яйтер посторонился.
– Где же наша шалунья? - загрохотал Йохо, вертя головой.
Шалунья сидела в постели, прикрытая простыней до мощных ключиц.
Йохо остановился на пороге, потянул носом:
– Рабочий полдень! - он покачал головой и, подмигнув Зейде, прошел к окну, потянул на себя створки. Подарки он походя оставил на столе. Оглядев помещение, рассмотрел еле видных визитеров, жавшихся к стенкам. - Они вам нужны? - Йохо поднял бровь и хитро улыбнулся.
– Да никто не мешает, - ответил Яйтер. - Но без них лучше.
– Значит, видите, - похвалил его Йохо, довольный результатом проверки. - Мы сейчас примем на брудершафт и перейдем на "ты", если не возражаете. Валите отсюда! - вдруг закричал он, упершись взглядом в несчастного Павла Андреевича, которого и без того колотило. - И вы все валите! - он резко повернулся. Ненастоящие вытянулись в струну и втянулись в стены, где затерялись в пестром рисунке обоев.
– Ну-с, - он присел к столу, развернул перочинный нож, сорвал с торта крышку и ловко нарубил его большими ломтями.
Яйтер принес недостающий фужер.
– Я по этой части не очень-то, - предупредил он. - Тем более с утра.
– Ну и я не очень, - отозвался Йохо. - Но брудершафт неизбежен. Ведь мы и без брудершафта, считайте, едва ли не братья. Во всяком случаю, по несчастью.
– Я целую выпью, - объявила Зейда, имея в виду неизвестно что: бутылку или рюмку. Рюмок, однако, не было - только фужеры.
Гость разлил мартини, встал.
– Я предлагаю выпить за наших призраков. Когда бы не они, мы бы не сидели за одним столом.
– Это вы про ненастоящих? - осведомился Яйтер.
– Да, если вы их так называете. Но это, по-моему, неправильно. Это же привидения, и как привидения они вполне настоящие.
– Еще пить за них, - буркнула Зейда. - Чтоб им пропасть.
Вместо ответа Йохо состыковал свой фужер с фужерами новоиспеченной четы. Потом обвил рукой руку Яйтера и сосредоточенно припал к напитку. Яйтеру не оставалось ничего другого, как подчиниться и выпить из фужера Йохо. Допив до дна, Йохо выпустил локоть Яйтера, поставил пустой фужер, обнял хозяина и троекратно поцеловал: все три раза - в губы, но под разным углом.