Страница:
Это были последние слова Генсека. Внезапно на экране появился один из его личных охранников и прямо у всех на глазах стал душить Равандрана подушкой. Старик сдался сразу, и все кончилось за полминуты. Множество свидетелей, затаив дыхание, наблюдали за этим убийством, видели они и то, как другой охранник застрелил террориста тремя выстрелами в упор.
78
Из потока новостей “Си-Би-Эс”:
“…Внезапная смерть Генерального секретаря ООН Равандрана последовала в результате сердечного приступа. В последние дни господин Равандран был тяжело болен… Взрыв на Трансаляскинском нефтепроводе. Тундре угрожает серьезная опасность… Неудачная попытка военного переворота в Ираке. Командующий столичным военным округом и группа поддержавших его офицеров расстреляны… Захваченные в международном аэропорту Копенгагена пятьдесят заложников уже через полчаса отпущены на свободу. Террорист, оказавшийся воспитателем детского приюта, арестован… Серия взрывов на аэродроме НАТО в Шотландии. Официальные лица пока хранят молчание… На пороге своего кабинета убит главный редактор газеты “Вашингтон Пост” Ник Лундер… Катастрофа президентского самолета в Алжире. К счастью, самого президента страны на борту не было… Закрыты все паромные переправы из Японии в Южную Корею… Яростная борьба за власть в руководстве ТАР продолжается. Из Кисангани поступают самые противоречивые сообщения… Новая демонстрация Ордена судного дня в центре Москвы. Произведены массовые аресты… Введение чрезвычайного положения на Филиппинах в связи с волной политических покушений… Внезапный раскол в “Сендеро Луминосо” привел эту перуанскую экстремистскую организацию на грань поражения… Выздоровление Премьер-министра Австралии после кратковременного, но тяжелого психического расстройства… Убийство одним из соратников лидера радикального крыла АСС Албамбы Смита… Глава секты Белого откровения подтвердил, что конец света наступит в ноябре этого года… Самоубийство знаменитого попс-певца и музыканта Харитона Мо… Оперативный Штаб СБ ООН выразил протест руководству стран – постоянных членов Совета Безопасности в связи с их отказом от участиям международной программе борьбы с “новым” терроризмом…”
79
ПРИМАК (6)
…Икитос, Эль-Аюн, Фошань, Алис-Спрингс, Пуна, Черчилл, Вальядолид, Бейра, Благовещенск, Форт-Лодердейл… Крутится “колесо”, наматывает на глобус траекторию неприкаянной души, свитую в немыслимую спираль. И с каждым днем земной шар все больше походит на этакий клубок “астральной” пряжи…
Озноб колотит, словно от лютого мороза или при гриппе, а ведь Игорь совершенно здоров и в парадной тепло, особенно если стоять у батареи. Впрочем, греться он как раз не решается, боясь пропустить СВОИХ. И потому приклеивается лицом к проделанному горячим дыханием “окошечку” в покрытом изморозью стекле.
Жанна вышла из дому ровно в восемь, огляделась, кого-то ища, но поблизости никого не было. Выглядела она как всегда, разве что чересчур припудрено под глазами – словно прятала темные круги, да против обычая броско намазаны губы – в ярко-малиновый цвет. Наверное, весь маскарад, чтоб хоть как-то отвлечься, хоть ненадолго попасть в центр внимания, почувствовать себя ЖЕНЩИНОЙ… Одета была тоже как обычно: коричневое кожаное пальто с меховым воротником, бежевая вязаная шапочка, сапоги в тон, коричневые кожаные перчатки, бежевый шарфик. У жены всегда был отменный вкус.
Примак обмер, он снова чувствовал себя сопляком, не решающимся выйти к фонарю на свое первое свидание. Это был уже совсем не он, доблестный генерал, увешанный боевыми наградами, – у закрытой двери парадной стоял, затаив дыхание, нерешительный, полный боли, насмерть влюбленный человек. Полон он был не только боли, но и страха – Игорь не решался выйти на улицу, продефилировать мимо жены, хотя она ни за что не узнала бы его в этом обличий. Он пришел сюда только ПОСМОТРЕТЬ…
Дочерям в школу и институт было еще рано. Жанна продолжала стоять у подъезда, кого-то поджидая? Нервно глянула на часы, стала прохаживаться взад-вперед по тротуару. У Примака начался мандраж. Кого же ты ждешь?!
И вот наконец появился ОН… Среднего роста, незаметный такой мужчинка – в серой кепке, серой куртке, темно-серых брюках и ботинках. Издали махнул ей рукой, потом что-то сказал, явно оправдываясь. Точно, повинился – на часы вон показал… Целоваться, правда, не стали.
Надо же… Быстро-то как…– От обиды слезы едва не навернулись на глаза. До чего же он ослаб!.. Нужно было все-таки выйти наружу, а для этого надо шагнуть. Просто шагнуть… Ноги отнялись. Не идут.
Жанна и мужичок скрылись из поля зрения. И вдруг Примака осенило; да это же охрана!.. Он и подумать не мог, что и через десять дней после смерти генерала его жену все еще будут охранять. Впрочем, за всей этой хренотенью об охране могли просто-напросто позабыть.
– Ты чего, дядя, тут делаешь?! – раздался наглый молодой голос. – Вали-ка отсюда!
– Засохни, – бросил Примак через плечо. – Постою немного и уйду…– Он ждал младшую дочку. Школьные занятия пока никто не отменял.
И тут генерал почувствовал, что этот кто-то размахнулся, метя ногой ему чуть пониже спины. Примак отскочил в самый последний момент, перехватил врезавшуюся в дверь ногу и шандарахнул парня спиной о ступеньки нижнего пролета.
Изо всего этого секундного безобразия он едва не пропустил Иринку. Выскочил на улицу, не спеша затрусил следом. Решил-таки проводить до школы. Из парадной ему вслед доносился стонущий мат.
Он испытывал сейчас щемящую тоску и пронзающую насквозь нежность. Такой радости у него уже никогда не будет: он больше не сможет голубить, катать Иринку на плечах, утешать, когда она расшибется, кормить с ложечки “за маму, за папу…” Впрочем, она уже давно не маленькая, и многие из этих радостей невозможны в принципе. Но зато есть и будут другие счастливые моменты. Могли бы быть!..
Девочка ничуть не изменилась с того, аэродромного прощания: худенькая, тонконогая – ни в отца, ни в мать. В деда, наверное… “Крылышки у птички, у Ирки две косички…” – вспомнились ему вдруг дурацкие слова из детской песенки. Он иногда напевал ее, а дочка ужасно злилась. Песенка ей почему-то не нравилась. Это было своего рода наказание – даже сильнее запрета смотреть мультики. Теперь Игорь понял, что был настоящим садистом, проклинал себя, но ведь уже ничего не изменишь…
Девочка оглянулась, заметила неподалеку незнакомого дядьку в задрипанном ватнике и заспешила, бедняжка… Примак остановился. Чего пугать ребенка?.. Потом все-таки дошел до угла улиц Адмирала Громова и Хворостовской, увидел, как Иринка скрылась за школьным забором, и тут же УЛЕТЕЛ в тело уличного регулировщика в Гуанси-Чжуанс-ком автономном районе. Пошло-поехало…
80
Из дневника бывшего артиста МХАТа Сергея Плонекого:
“Я будто лечу – чувствую небывалый, не представимый раньше подъем. На уста против воли просится банальное: “как будто за спиной выросли крылья”, но эта бедность воплощенных в слова мыслей сугубо временна, она – от переполнения сознания ЧИСТЫМИ эмоциями. Я сво-бо-ден, сво-бо-ден! Тесная оболочка появится вновь – не в этом дело! Я могу, радостно подчиняясь ВЫСШЕЙ СИЛЕ, менять их, менять, менять, шаг за шагом познавая мир. Впервые в жизни истинно познавать миллиардоликое человечество, а не питаться мнимой мудростью бумажной пищи… Только сейчас я ЖИВУ.
Вот я вхожу в тело беременной женщины, и на меня обрушивается такой шквал новых ощущений, что с трудом удается удержаться наплаву, не раствориться в них без остатка, на САМОМ ДЕЛЕ став ею… А теперь я – старик на самой грани умирания. Разве проникновение в этот омут усталого равнодушия и многолетней притупленной боли не бесценно?! Или – насильник, только что выдержавший схватку безумной ярости и теперь наслаждающийся столь долгожданным ОВЛАДЕНИЕМ– жадно и глумливо, полновластно и с оглядкой – одновременно и как владыка, и как вор.
А стать транссексуалом, снимающим с себя последние бинты и впервые в новом качестве подходящим к огромному – во весь рост – зеркалу? Разве это не чудо познания?.. Тонуть в зловонном болоте, уже глотать распахнутым ртом жижу и в последний, момент схватиться рукой за крепкую сосновую ветку, сантиметр за Сантиметром выползая из тягучей коричневой мерзости… Быть обнаженной танцовщицей в разгаре ее бешеной пляски – на сцене, в ослепительном пылающем круге юпитеров и в эпицентре звуков отбивающего вселенский ритм оркестра… Быть, быть, быть!.. Вот оно – торжество жизни! Вот истинное чудо восчеловечивания!..
Заскочив ВНУТРЬ, в считанные секунды понять, кто ты и что ты теперь, освоиться в новом обиталище и вкусить все то новое, что только возможно, воспользоваться всем, что ДАНО, не упустить ни малейшей частицы нового счастья – вкушать и воздерживаться, любить и ненавидеть, казнить и миловать, умирать и рождаться, предавать и спасать, убегать и преследовать… Разве не в этом смысл бытия, разве не в этом радость жизни?!
Что наше пустое лицедейство, беспомощное скольжение по поверхности жизни, замкнутой в кожуру образа, измыс-ленного таким же слепцом, как и все остальные? Пустое кривлянье. Сцена больше не прельщает меня – она бутафор-на, а потому мертва, она не в состоянии создать и сотой доли той правды, той насыщенности бытия, что встречаю я ПЕРЕЛЕТАЯ. Спектакль – это жалкое подобие жизни, подлинных страстей, в которые теперь впервые можно погрузиться с головой…
Иногда мне кажется: я – все же извращенец, этакий сла-дострастец XXI века, гедонист КОНЦА СВЕТА. Пусть так!.. Почему бы не вкусить радости, не побаловаться напоследок? Не я затеял эту безумную круговерть, не я провоцирую закручивание этой вселенской спирали! Я лишь стараюсь обернуть в свою пользу, к своей радости то, что иные воспринимают с мукой, изнуряя себя в последние дни мироздания бессмысленным ужасом и болью.
Прими свой мир таким, каков он есть, человек! Не будь гордецом – ты не венец, а лишь винтик мироздания. Смири гордыню и вкушай даримое: вчера оно было таким, сегодня – другим. Умей понять и принять каждое, что даруется СВЫШЕ. А иначе жизнь твоя – мучение, удел твой – скорбь и тоска, и жребий твой жалок…”
81
РЕПНИН И ДОГОНЯЙ (1)
После каждого очередного перевоплощения, а происходили они постоянно, Сува во что бы то ни стало пытался попасть в Москву и найти своего ненаглядного песика. Это удалось ему трижды с того рокового, десятого, октября. Он появлялся в самом разном обличий, и все-таки Гуня всякий раз тут же узнавал его (понятное дело, не по телесному запаху, а по какому-то таинственному “запаху мысли”). Пес, впервые встретив чудесно воскресшего в новом облике хозяина, ничуть не испугался и даже не удивился, хотя и был свидетелем его гибели. Просто по молодости лет он еще не понимал, что такое смерть. Гуня лишь визжал и подпрыгивал от счастья.
Всякий раз Сува приносил с собой какой-нибудь еды. Однажды это была роскошная ветчина – трехкилограммовая упаковка голландской, розовой, со слезой… Вдругорядь у хозяина оказался только пакетик с сухими корками, которые он размочил в миске с водой. В третий раз он притащил дохлого кролика. Ничего, и это сжевали…
Но теперь Сува не приходил уже целую неделю. И Гуня вконец оголодал. На помойках особо не разживешься (и выкидывать стали меньше, и выискивать лучше), а в охоте на крыс он не преуспел. Влиться же в стаю бродячих собак и делать налеты на рынки и “толчки” – не то что смелости не хватило, а видно, интуиция подсказала: самым заметным там буду – если кого и “достанут”, так именно меня. И без того в Догоняя дважды стреляли – от переизбытка злобы или решив добыть себе мех на шапку. К счастью, меткостью бандиты не отличались… Так что голодуха вскоре должна была начисто загубить нашего драгоценного песика. Кожа да кости стали.
Ночевал он пока что все в том же месте – боялся пропустить приход хозяина, еще надеялся на чудо. Поначалу Гуня отлучался лишь на полчасика – справить нужду или порыскать по-быстрому у мусорных бачков. Потом в поисках пищи пришлось шнырять по городу целый день… Надежда на возвращение Сувы таяла, превращаясь в некую абстрактную веру в чудесное избавление от невзгод, в то, что с таким замечательным песиком не может произойти ничего ужасного, и рано или поздно все несчастья кончатся и будут потом казаться лишь страшным сном.
…Его пытались поймать уже в четвертый раз. Сегодня это была парочка пахнущих портвейном бомжей с большущим холщовым мешком и крепкой палкой от швабры. Они гнали Гуню по пустырю, гикая и улюлюкая. Пытались прижать его к высокому глухому забору. Если б пес настолько не отощал и ослаб, он давно бы уже оторвался от погони. Но ноги не держали и дыхалка подводила – приходилось часто останавливаться, чтобы прийти в себя. За это время бомжи резко сокращали созданный Догоняем отрыв.
Грудь ходила ходуном, сердце билось как сумасшедшее, едва не выскакивая наружу, а ноги дрожали противной мелкой дрожью. Смерзшаяся после ночи земля была тверда как камень и больно ранила подушечки лап. Страдающие без опохмелки типы со зверскими харями мелькали все ближе. А когда они оказывались совсем рядом, Гуня из последних сил делал рывок, оттягивая развязку еще на несколько минут. Потом впору было лечь и помереть. И все-таки находился еще какой-то остаточек сил, и он снова чудом спасался в самый последний момент. Но эти “пятнашки” не могли продолжаться бесконечно…
Валера ехал в служебном “вольво”, возвращаясь с задания. Пришлось брать маньяка, который, перескакивая из тела в тело, совершал совершенно одинаковые зверские преступления. Кровавый счет ублюдка рос с каждым днем. Во всероссийский поиск включились тысячи полицейских, но результата очень долго не было.
Приказ гласил: “Взять живым!” Но, конечно же, гадину пристрелили на месте. Что толку от ареста, если маньяк в любой момент может УЙТИ из самой прочной камеры, из-под самой надежной охраны… И вот он лежит в парадняке, раскинув руки, – обычный человек в обычной одежде. Он никак не ожидал, что копы “вычислят” его собственное, ни в чем не замешанное тело. Гримаса удивления так и застыла на его костенеющем лице…
Да, это было страшное время. Тюрем и исправительных колоний в прежнем понимании больше не существовало. Теперь это были всего лишь склады тел, вроде вокзальных камер хранения. Все уголовники, включая самых опасных рецидивистов, могли преспокойно выходить на промысел, совершать любые злодеяния, прятать награбленное, пить-гулять, а затем как ни в чем не бывало возвращаться в свою камеру или барак, имея стопроцентно надежное алиби. Законы ведь не станут менять из-за такого сумасшествия, да и не поспеть…
А с другой стороны… Угрозыск ловил преступников, а арестованными оказывались невинные люди, чьим телом просто воспользовались. Но где гарантия, что этот добропорядочный гражданин не решился, пользуясь ситуацией, реализовать свои давние преступные планы, доселе сдерживаемые одним лишь страхом наказания, и теперь сваливает вину на несуществующего “постояльца”. Конечно, полиция будет проверять показания подозреваемого о его ПРИКЛЮЧЕНИЯХ. Но только дурак не заявит, что пребывал где-нибудь на Амазонке – и поди-ка свяжись с тамошней полицией, получи информацию…
А посему большинство оперов и следователей делают вид, что никакого ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ДУШ в природе не существует, и привычно определяют преступников по отпечаткам пальцев, по приметам и фотороботам. Начальство смотрит на все это сквозь пальцы. А наиболее честные, принципиальные, как всегда, получают по шапке: раскрываемость на нуле, висячих дел горы и все такое прочее.
…Репнин спешил, потому что хотел ненадолго заскочить домой – была такая возможность. В префектуру обязан прибыть не позже восьми, так что два с половиной часа в запасе… Проведает жену с сынишкой, а заодно можно быстренько помыться – как раз включат горячую воду, газ и свет.
Валера пересек по виадуку Садовое кольцо, краем глаза заметив внизу гигантскую автомобильную пробку и несколько полицейских мигалок. Что-то стряслось или просто затор?.. Проехал район шикарных небоскребов, построенных американцами, а затем по сторонам потянулись заросшие лебедой пустыри с кучами песка, битого кирпича и бетонных обломков. Не так уж далеко от того квартала, где в облаву убили Суваева.
И тут Репнин почти случайно увидел каких-то ханыг, преследующих собаку. Притормозил.
– Что вы там делаете?! – закричал, высунувшись из окошт ка машины. – А ну, прекратить!
– Да пошел ты, козел!
Пришлось пальнуть в воздух – лишь тогда, бросив на него полные ненависти взгляды, пустились наутек. Собака лежала на обледенелой куче Песка, тяжко дыша и высунув длинный розовый язык. Опасливо поглядела на вылезающего из автомобиля человека, но сил встать на ноги уже не осталось.
Репнин не сразу узнал этого пса. Породистый кобель вконец запаршивел и походил теперь на живой скелет. Уши захлестнули голову; и только один темный, внимательный глаз следил за действиями человека. Когда Валера подошел вплотную, Гуня сначала заскулил, мотнул черной усатой мордой, а потом сдался: делайте со мной, что хотите…
Капитан потрогал собачий нос – горячий. Еще бы!.. На ошейнике он обнаружил медальон, а в нем одну лишь рваную бумажку – всего пара слов корявым почерком: “Догоняй” и (в скобках) “Гуня”.
– Придется взять тебя домой, приятель, – ласково проговорил Репнин, гладя все еще вздрагивающую собаку по голове. – Хороший песик, хороший Гуня…– Догоняй хотел зарычать, но из горла вырвалось лишь жалкое ворчание. – Все будет хорошо, малыш.
А потом капитан поднял Гуню на руки, совсем не боясь испачкать куртку, хотя собака была грязнущая. Весил Догоняй всего-ничего. Поняв, что его куда-то волокут, кобель обнажил зубы, потом тоскливо зевнул и, наконец, лизнул Валерину руку – этакая во сто крат ускоренная эволюция чувств. Потом Догоняй уронил голову, провалившись в полузабытье.
“Что на это скажет Катя?” – бледной тенью промелькнула мысль. Репнин знал, что на сей раз все делает так, как надо. И жена не сможет не понять его.
82
Запись мегафонного выступления Первосожженца церкви Испламенения мирского, сделанная на Триумфальной площади города Москвы:
“Возрадуйтесь, братия! Грядет! Всё ближе долгожданный день Очищения! Исстрадались, истомились мы, приближение его торопя, но не зря были наши муки! Вот он, уже не за горами, уже слышно его огненное дыхание, уже видны отблески лика его на окнах и стенах!.. И-и-дет!!!
Не бойтеся больше, братия, ни гадов земных – вон тех, например, что в синих шинельках корчатся от страха в ожидании скорого конца – бессильны они, хоть и злобны зело! Ни кар небесных! Предочищение они суть! Хоть тело грешное и страшится, уцелеть желает подлым своим естеством, не приемлет скорого завершения плотских утех, но выше и чище плоти должны быть вы, братия, ибо, только распнув себя, можно попасть в Царствие Господне!..”
83
ПРИМАК (7)
Новое тело никак не хотело вставать. Оно лежало на койке, подключенное к системе искусственного жизнеобеспечения. В теле оставалось совсем мало энергии, но никаких болей Игорь Николаевич не чувствовал. На его приказы это “бревно” реагировать отказывалось. Генерал-лейтенанта начала разбирать злость.
Тут в палату вошли двое в белых халатах. Говорили по-английски, совершенно не боясь, что он услышит. Значит, и не мог услышать, ибо говорили именно о нем.
– Сколько еще вы собираетесь держать его здесь? – спросил первый, больше похожий на врача.
– Пока госдеп платит… Хоть до второго пришествия, – усмехнулся второй.
– Оно может наступить гораздо раньше, чем вы думаете… К нам все чаще привозят больных, которым нужен аппарат, и они умирают у нас на руках…
– Такие же “цветочки”?
– По-разному бывает, – буркнул врач. – Кого-то еще можно спасти… Родственники его погибли, так что минимум проблем, – продолжал он гнуть свою линию. – Почему Госдеп уперся? Норман абсолютно безнадежен.
– И все-таки пусть себе лежит. Так для всех будет проще… Они вышли. Примак подумал с удивлением: “А как же тогда я вижу и слышу? – И тут его осенила предельно ясная, поразительная по своей очевидности и невероятию мысль: – Я должен овладеть этим бесхозным телом, встать и уйти домой”.
Палата на одного благодаря бело-голубоватым стенам и высокому потолку, казалась просторной. Матовые светильники давали ровный, неяркий свет. Окно было зашторено. Единственный звук – пиликанье аппаратуры. Единственное движение – беспрерывный бег зеленых волнистых линий на экранах мониторов.
“Надо пошевелить пальцем, – приказывал Примак телу. Все его яростные команды, сжигающее желание были сейчас нацелены на желтовато-серый мизинец правой руки, неподвижно лежащей на одеяле. – Ну давай! Давай!”
Прошел час.
“Ну же! Ну!.. Иначе я никогда не увижу ни Жанну, ни детей!” – терзал себя Игорь Николаевич. Рука по-прежнему не реагировала. Да и проникла ли его душа в этот мертвый мозг? Или только окутывает тело незримым облаком, невесомым пуховым платком лежит на плечах?..
“Это мой единственный шанс… Ну шевелись же! Шевелись, мразь! Шевелись, я тебя умоляю!” – то угрожал, то упрашивал он.
По всему телу обильно выступил пот, он тек и со лба, заливая глаза. Показания приборов стали меняться. Кривые на мониторах слегка запрыгали, но пока что в палату никто не приходил. Видно, такое отклонение посчитали неопасным или за его экранами вообще никто не следил.
И тут левая нога Примака рефлекторно согнулась в колене. Потом он сумел заставить ее согнуться еще раз, делал это снова и снова, пока не заболели частично атрофированные мышцы.
Его ожесточение пропало, генерал был совершенно обессилен. Жаль только, что нельзя вытереть пот со лба… В этот же миг неподконтрольная доселе, враждебно настроенная правая рука неожиданно легко поднялась (она была почти невесома) и, как подстреленная, плюхнулась ему на переносицу. Мышцы почти не работали и пальцы не гнулись – но факт остается фактом: она начала двигаться! Это был миг торжества.
– Что здесь происходит?! – закричала от испуга вошедшая в палату медсестра. Она слишком привыкла к абсолютной неподвижности пациента.
Рука медленно сползала с его лица, забирая с собой несколько капель пота.
– Доктор Майер! Он шевелится! – крикнула в коридор медсестра. – Идите сюда!
Через несколько секунд в палату вбежал доктор. Он уставился на больного, явно не веря своим глазам, потом взял руку Примака, помял, погладил ее и спросил:
– Мистер Паккард, вы меня слышите? – Ответа не было. Игорь еще не решил, что ему делать в этой ситуации. – Если понимаете меня, пожалуйста, моргните ресницами.
И тут Игорь Николаевич решил моргнуть.
– Ну и что теперь, Дик? – осведомился второй врач, который вошел в палату следом и теперь следил за манипуляциями Майера.
– Полное обследование, побольше витаминов, что-нибудь тонизирующее и, конечно, активный массаж…
– Согласен. А как церебральная активность?
– В норме… В смысле: в полной норме! А час назад здесь была прямая линия, – ткнул в один из экранов.
“Значит, я все-таки вошел в него!” – с восторгом подумал Примак.
– Так не бывает. Майер развел руками.
…Генерал сидел на камне. Под ногами, далеко внизу, билась о крутые каменистые берега бурная речка. Горный хребет закрывал половину неба, и солнце пока еще пряталось за горами. Над вершинами – царство розового. Этот пейзаж был ДАРОВАН ему, как достойный фон ПОРАЖЕНИЯ.
“Всё впустую!.. Все усилия пропали даром. Удача только поманила и… опять. Это безнадежно. Я обречен. Я проиграл…” – бессильно думал он.
Это современный, во сто крат ухудшенный вариант Агасфера – наказание уже не вечной жизнью, а вечными ПЕРЕМЕЩЕНИЯМИ. И страшней всего для Игоря была беспомощность, полное бессилие, когда никак не зацепиться за очередное тело, не остановить бег, когда каждое начинание, раскручиваемое при постоянном страхе не успеть, всякий раз проваливается… Бог Метаморфоз откровенно смеялся над ним.
Контур вершин окрасился ослепительной желтизной. Солнце вставало, но оно светило не для Примака…
К телефону подошла Сережкина жена, Тамара Тимофеевна, Томка… Игорь был свидетелем на их свадьбе…
– Здравствуйте. Сергея Федоровича, пожалуйста…– Голос Примака чуть дрогнул.
– Сейчас позову. Прошло секунд двадцать.
– Я слушаю, – уверенный рокочущий голос.
– Сергунька, это Игорь…– подавившись воздухом, с трудом проглотил тугой комок, – …с тобой говорит. – В ответ лишь шипение телефонной трубки.
– Простите…– Голос генерал-полковника Булина был уже совсем не тот. – Я что-то не узнаю… Какой Игорь?
– Примак… Игорь Николаевич. Помнишь такого?.. Молчание. Странные свистящие звуки, словно птичка какая поет. Может, и верно птичка. Жил ведь у них раньше в клетке то ли щегол, то ли канарейка. Потом лишь одно слово – будто гиря, обрушившаяся на весы: – Помню…
– Знаешь, небось, что души скачут? Вот и моя, когда пулю в лоб пустил, тоже… Теперь летаю из одного тела в другое – не остановиться… Потому и голос не мой – взял на прокат вместе с телом… Звоню тебе из Белостока, а до этого был в Патагонии. Хорошо, здесь телеграф рядом…
78
Из потока новостей “Си-Би-Эс”:
“…Внезапная смерть Генерального секретаря ООН Равандрана последовала в результате сердечного приступа. В последние дни господин Равандран был тяжело болен… Взрыв на Трансаляскинском нефтепроводе. Тундре угрожает серьезная опасность… Неудачная попытка военного переворота в Ираке. Командующий столичным военным округом и группа поддержавших его офицеров расстреляны… Захваченные в международном аэропорту Копенгагена пятьдесят заложников уже через полчаса отпущены на свободу. Террорист, оказавшийся воспитателем детского приюта, арестован… Серия взрывов на аэродроме НАТО в Шотландии. Официальные лица пока хранят молчание… На пороге своего кабинета убит главный редактор газеты “Вашингтон Пост” Ник Лундер… Катастрофа президентского самолета в Алжире. К счастью, самого президента страны на борту не было… Закрыты все паромные переправы из Японии в Южную Корею… Яростная борьба за власть в руководстве ТАР продолжается. Из Кисангани поступают самые противоречивые сообщения… Новая демонстрация Ордена судного дня в центре Москвы. Произведены массовые аресты… Введение чрезвычайного положения на Филиппинах в связи с волной политических покушений… Внезапный раскол в “Сендеро Луминосо” привел эту перуанскую экстремистскую организацию на грань поражения… Выздоровление Премьер-министра Австралии после кратковременного, но тяжелого психического расстройства… Убийство одним из соратников лидера радикального крыла АСС Албамбы Смита… Глава секты Белого откровения подтвердил, что конец света наступит в ноябре этого года… Самоубийство знаменитого попс-певца и музыканта Харитона Мо… Оперативный Штаб СБ ООН выразил протест руководству стран – постоянных членов Совета Безопасности в связи с их отказом от участиям международной программе борьбы с “новым” терроризмом…”
79
ПРИМАК (6)
…Икитос, Эль-Аюн, Фошань, Алис-Спрингс, Пуна, Черчилл, Вальядолид, Бейра, Благовещенск, Форт-Лодердейл… Крутится “колесо”, наматывает на глобус траекторию неприкаянной души, свитую в немыслимую спираль. И с каждым днем земной шар все больше походит на этакий клубок “астральной” пряжи…
Озноб колотит, словно от лютого мороза или при гриппе, а ведь Игорь совершенно здоров и в парадной тепло, особенно если стоять у батареи. Впрочем, греться он как раз не решается, боясь пропустить СВОИХ. И потому приклеивается лицом к проделанному горячим дыханием “окошечку” в покрытом изморозью стекле.
Жанна вышла из дому ровно в восемь, огляделась, кого-то ища, но поблизости никого не было. Выглядела она как всегда, разве что чересчур припудрено под глазами – словно прятала темные круги, да против обычая броско намазаны губы – в ярко-малиновый цвет. Наверное, весь маскарад, чтоб хоть как-то отвлечься, хоть ненадолго попасть в центр внимания, почувствовать себя ЖЕНЩИНОЙ… Одета была тоже как обычно: коричневое кожаное пальто с меховым воротником, бежевая вязаная шапочка, сапоги в тон, коричневые кожаные перчатки, бежевый шарфик. У жены всегда был отменный вкус.
Примак обмер, он снова чувствовал себя сопляком, не решающимся выйти к фонарю на свое первое свидание. Это был уже совсем не он, доблестный генерал, увешанный боевыми наградами, – у закрытой двери парадной стоял, затаив дыхание, нерешительный, полный боли, насмерть влюбленный человек. Полон он был не только боли, но и страха – Игорь не решался выйти на улицу, продефилировать мимо жены, хотя она ни за что не узнала бы его в этом обличий. Он пришел сюда только ПОСМОТРЕТЬ…
Дочерям в школу и институт было еще рано. Жанна продолжала стоять у подъезда, кого-то поджидая? Нервно глянула на часы, стала прохаживаться взад-вперед по тротуару. У Примака начался мандраж. Кого же ты ждешь?!
И вот наконец появился ОН… Среднего роста, незаметный такой мужчинка – в серой кепке, серой куртке, темно-серых брюках и ботинках. Издали махнул ей рукой, потом что-то сказал, явно оправдываясь. Точно, повинился – на часы вон показал… Целоваться, правда, не стали.
Надо же… Быстро-то как…– От обиды слезы едва не навернулись на глаза. До чего же он ослаб!.. Нужно было все-таки выйти наружу, а для этого надо шагнуть. Просто шагнуть… Ноги отнялись. Не идут.
Жанна и мужичок скрылись из поля зрения. И вдруг Примака осенило; да это же охрана!.. Он и подумать не мог, что и через десять дней после смерти генерала его жену все еще будут охранять. Впрочем, за всей этой хренотенью об охране могли просто-напросто позабыть.
– Ты чего, дядя, тут делаешь?! – раздался наглый молодой голос. – Вали-ка отсюда!
– Засохни, – бросил Примак через плечо. – Постою немного и уйду…– Он ждал младшую дочку. Школьные занятия пока никто не отменял.
И тут генерал почувствовал, что этот кто-то размахнулся, метя ногой ему чуть пониже спины. Примак отскочил в самый последний момент, перехватил врезавшуюся в дверь ногу и шандарахнул парня спиной о ступеньки нижнего пролета.
Изо всего этого секундного безобразия он едва не пропустил Иринку. Выскочил на улицу, не спеша затрусил следом. Решил-таки проводить до школы. Из парадной ему вслед доносился стонущий мат.
Он испытывал сейчас щемящую тоску и пронзающую насквозь нежность. Такой радости у него уже никогда не будет: он больше не сможет голубить, катать Иринку на плечах, утешать, когда она расшибется, кормить с ложечки “за маму, за папу…” Впрочем, она уже давно не маленькая, и многие из этих радостей невозможны в принципе. Но зато есть и будут другие счастливые моменты. Могли бы быть!..
Девочка ничуть не изменилась с того, аэродромного прощания: худенькая, тонконогая – ни в отца, ни в мать. В деда, наверное… “Крылышки у птички, у Ирки две косички…” – вспомнились ему вдруг дурацкие слова из детской песенки. Он иногда напевал ее, а дочка ужасно злилась. Песенка ей почему-то не нравилась. Это было своего рода наказание – даже сильнее запрета смотреть мультики. Теперь Игорь понял, что был настоящим садистом, проклинал себя, но ведь уже ничего не изменишь…
Девочка оглянулась, заметила неподалеку незнакомого дядьку в задрипанном ватнике и заспешила, бедняжка… Примак остановился. Чего пугать ребенка?.. Потом все-таки дошел до угла улиц Адмирала Громова и Хворостовской, увидел, как Иринка скрылась за школьным забором, и тут же УЛЕТЕЛ в тело уличного регулировщика в Гуанси-Чжуанс-ком автономном районе. Пошло-поехало…
80
Из дневника бывшего артиста МХАТа Сергея Плонекого:
“Я будто лечу – чувствую небывалый, не представимый раньше подъем. На уста против воли просится банальное: “как будто за спиной выросли крылья”, но эта бедность воплощенных в слова мыслей сугубо временна, она – от переполнения сознания ЧИСТЫМИ эмоциями. Я сво-бо-ден, сво-бо-ден! Тесная оболочка появится вновь – не в этом дело! Я могу, радостно подчиняясь ВЫСШЕЙ СИЛЕ, менять их, менять, менять, шаг за шагом познавая мир. Впервые в жизни истинно познавать миллиардоликое человечество, а не питаться мнимой мудростью бумажной пищи… Только сейчас я ЖИВУ.
Вот я вхожу в тело беременной женщины, и на меня обрушивается такой шквал новых ощущений, что с трудом удается удержаться наплаву, не раствориться в них без остатка, на САМОМ ДЕЛЕ став ею… А теперь я – старик на самой грани умирания. Разве проникновение в этот омут усталого равнодушия и многолетней притупленной боли не бесценно?! Или – насильник, только что выдержавший схватку безумной ярости и теперь наслаждающийся столь долгожданным ОВЛАДЕНИЕМ– жадно и глумливо, полновластно и с оглядкой – одновременно и как владыка, и как вор.
А стать транссексуалом, снимающим с себя последние бинты и впервые в новом качестве подходящим к огромному – во весь рост – зеркалу? Разве это не чудо познания?.. Тонуть в зловонном болоте, уже глотать распахнутым ртом жижу и в последний, момент схватиться рукой за крепкую сосновую ветку, сантиметр за Сантиметром выползая из тягучей коричневой мерзости… Быть обнаженной танцовщицей в разгаре ее бешеной пляски – на сцене, в ослепительном пылающем круге юпитеров и в эпицентре звуков отбивающего вселенский ритм оркестра… Быть, быть, быть!.. Вот оно – торжество жизни! Вот истинное чудо восчеловечивания!..
Заскочив ВНУТРЬ, в считанные секунды понять, кто ты и что ты теперь, освоиться в новом обиталище и вкусить все то новое, что только возможно, воспользоваться всем, что ДАНО, не упустить ни малейшей частицы нового счастья – вкушать и воздерживаться, любить и ненавидеть, казнить и миловать, умирать и рождаться, предавать и спасать, убегать и преследовать… Разве не в этом смысл бытия, разве не в этом радость жизни?!
Что наше пустое лицедейство, беспомощное скольжение по поверхности жизни, замкнутой в кожуру образа, измыс-ленного таким же слепцом, как и все остальные? Пустое кривлянье. Сцена больше не прельщает меня – она бутафор-на, а потому мертва, она не в состоянии создать и сотой доли той правды, той насыщенности бытия, что встречаю я ПЕРЕЛЕТАЯ. Спектакль – это жалкое подобие жизни, подлинных страстей, в которые теперь впервые можно погрузиться с головой…
Иногда мне кажется: я – все же извращенец, этакий сла-дострастец XXI века, гедонист КОНЦА СВЕТА. Пусть так!.. Почему бы не вкусить радости, не побаловаться напоследок? Не я затеял эту безумную круговерть, не я провоцирую закручивание этой вселенской спирали! Я лишь стараюсь обернуть в свою пользу, к своей радости то, что иные воспринимают с мукой, изнуряя себя в последние дни мироздания бессмысленным ужасом и болью.
Прими свой мир таким, каков он есть, человек! Не будь гордецом – ты не венец, а лишь винтик мироздания. Смири гордыню и вкушай даримое: вчера оно было таким, сегодня – другим. Умей понять и принять каждое, что даруется СВЫШЕ. А иначе жизнь твоя – мучение, удел твой – скорбь и тоска, и жребий твой жалок…”
81
РЕПНИН И ДОГОНЯЙ (1)
После каждого очередного перевоплощения, а происходили они постоянно, Сува во что бы то ни стало пытался попасть в Москву и найти своего ненаглядного песика. Это удалось ему трижды с того рокового, десятого, октября. Он появлялся в самом разном обличий, и все-таки Гуня всякий раз тут же узнавал его (понятное дело, не по телесному запаху, а по какому-то таинственному “запаху мысли”). Пес, впервые встретив чудесно воскресшего в новом облике хозяина, ничуть не испугался и даже не удивился, хотя и был свидетелем его гибели. Просто по молодости лет он еще не понимал, что такое смерть. Гуня лишь визжал и подпрыгивал от счастья.
Всякий раз Сува приносил с собой какой-нибудь еды. Однажды это была роскошная ветчина – трехкилограммовая упаковка голландской, розовой, со слезой… Вдругорядь у хозяина оказался только пакетик с сухими корками, которые он размочил в миске с водой. В третий раз он притащил дохлого кролика. Ничего, и это сжевали…
Но теперь Сува не приходил уже целую неделю. И Гуня вконец оголодал. На помойках особо не разживешься (и выкидывать стали меньше, и выискивать лучше), а в охоте на крыс он не преуспел. Влиться же в стаю бродячих собак и делать налеты на рынки и “толчки” – не то что смелости не хватило, а видно, интуиция подсказала: самым заметным там буду – если кого и “достанут”, так именно меня. И без того в Догоняя дважды стреляли – от переизбытка злобы или решив добыть себе мех на шапку. К счастью, меткостью бандиты не отличались… Так что голодуха вскоре должна была начисто загубить нашего драгоценного песика. Кожа да кости стали.
Ночевал он пока что все в том же месте – боялся пропустить приход хозяина, еще надеялся на чудо. Поначалу Гуня отлучался лишь на полчасика – справить нужду или порыскать по-быстрому у мусорных бачков. Потом в поисках пищи пришлось шнырять по городу целый день… Надежда на возвращение Сувы таяла, превращаясь в некую абстрактную веру в чудесное избавление от невзгод, в то, что с таким замечательным песиком не может произойти ничего ужасного, и рано или поздно все несчастья кончатся и будут потом казаться лишь страшным сном.
…Его пытались поймать уже в четвертый раз. Сегодня это была парочка пахнущих портвейном бомжей с большущим холщовым мешком и крепкой палкой от швабры. Они гнали Гуню по пустырю, гикая и улюлюкая. Пытались прижать его к высокому глухому забору. Если б пес настолько не отощал и ослаб, он давно бы уже оторвался от погони. Но ноги не держали и дыхалка подводила – приходилось часто останавливаться, чтобы прийти в себя. За это время бомжи резко сокращали созданный Догоняем отрыв.
Грудь ходила ходуном, сердце билось как сумасшедшее, едва не выскакивая наружу, а ноги дрожали противной мелкой дрожью. Смерзшаяся после ночи земля была тверда как камень и больно ранила подушечки лап. Страдающие без опохмелки типы со зверскими харями мелькали все ближе. А когда они оказывались совсем рядом, Гуня из последних сил делал рывок, оттягивая развязку еще на несколько минут. Потом впору было лечь и помереть. И все-таки находился еще какой-то остаточек сил, и он снова чудом спасался в самый последний момент. Но эти “пятнашки” не могли продолжаться бесконечно…
Валера ехал в служебном “вольво”, возвращаясь с задания. Пришлось брать маньяка, который, перескакивая из тела в тело, совершал совершенно одинаковые зверские преступления. Кровавый счет ублюдка рос с каждым днем. Во всероссийский поиск включились тысячи полицейских, но результата очень долго не было.
Приказ гласил: “Взять живым!” Но, конечно же, гадину пристрелили на месте. Что толку от ареста, если маньяк в любой момент может УЙТИ из самой прочной камеры, из-под самой надежной охраны… И вот он лежит в парадняке, раскинув руки, – обычный человек в обычной одежде. Он никак не ожидал, что копы “вычислят” его собственное, ни в чем не замешанное тело. Гримаса удивления так и застыла на его костенеющем лице…
Да, это было страшное время. Тюрем и исправительных колоний в прежнем понимании больше не существовало. Теперь это были всего лишь склады тел, вроде вокзальных камер хранения. Все уголовники, включая самых опасных рецидивистов, могли преспокойно выходить на промысел, совершать любые злодеяния, прятать награбленное, пить-гулять, а затем как ни в чем не бывало возвращаться в свою камеру или барак, имея стопроцентно надежное алиби. Законы ведь не станут менять из-за такого сумасшествия, да и не поспеть…
А с другой стороны… Угрозыск ловил преступников, а арестованными оказывались невинные люди, чьим телом просто воспользовались. Но где гарантия, что этот добропорядочный гражданин не решился, пользуясь ситуацией, реализовать свои давние преступные планы, доселе сдерживаемые одним лишь страхом наказания, и теперь сваливает вину на несуществующего “постояльца”. Конечно, полиция будет проверять показания подозреваемого о его ПРИКЛЮЧЕНИЯХ. Но только дурак не заявит, что пребывал где-нибудь на Амазонке – и поди-ка свяжись с тамошней полицией, получи информацию…
А посему большинство оперов и следователей делают вид, что никакого ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ДУШ в природе не существует, и привычно определяют преступников по отпечаткам пальцев, по приметам и фотороботам. Начальство смотрит на все это сквозь пальцы. А наиболее честные, принципиальные, как всегда, получают по шапке: раскрываемость на нуле, висячих дел горы и все такое прочее.
…Репнин спешил, потому что хотел ненадолго заскочить домой – была такая возможность. В префектуру обязан прибыть не позже восьми, так что два с половиной часа в запасе… Проведает жену с сынишкой, а заодно можно быстренько помыться – как раз включат горячую воду, газ и свет.
Валера пересек по виадуку Садовое кольцо, краем глаза заметив внизу гигантскую автомобильную пробку и несколько полицейских мигалок. Что-то стряслось или просто затор?.. Проехал район шикарных небоскребов, построенных американцами, а затем по сторонам потянулись заросшие лебедой пустыри с кучами песка, битого кирпича и бетонных обломков. Не так уж далеко от того квартала, где в облаву убили Суваева.
И тут Репнин почти случайно увидел каких-то ханыг, преследующих собаку. Притормозил.
– Что вы там делаете?! – закричал, высунувшись из окошт ка машины. – А ну, прекратить!
– Да пошел ты, козел!
Пришлось пальнуть в воздух – лишь тогда, бросив на него полные ненависти взгляды, пустились наутек. Собака лежала на обледенелой куче Песка, тяжко дыша и высунув длинный розовый язык. Опасливо поглядела на вылезающего из автомобиля человека, но сил встать на ноги уже не осталось.
Репнин не сразу узнал этого пса. Породистый кобель вконец запаршивел и походил теперь на живой скелет. Уши захлестнули голову; и только один темный, внимательный глаз следил за действиями человека. Когда Валера подошел вплотную, Гуня сначала заскулил, мотнул черной усатой мордой, а потом сдался: делайте со мной, что хотите…
Капитан потрогал собачий нос – горячий. Еще бы!.. На ошейнике он обнаружил медальон, а в нем одну лишь рваную бумажку – всего пара слов корявым почерком: “Догоняй” и (в скобках) “Гуня”.
– Придется взять тебя домой, приятель, – ласково проговорил Репнин, гладя все еще вздрагивающую собаку по голове. – Хороший песик, хороший Гуня…– Догоняй хотел зарычать, но из горла вырвалось лишь жалкое ворчание. – Все будет хорошо, малыш.
А потом капитан поднял Гуню на руки, совсем не боясь испачкать куртку, хотя собака была грязнущая. Весил Догоняй всего-ничего. Поняв, что его куда-то волокут, кобель обнажил зубы, потом тоскливо зевнул и, наконец, лизнул Валерину руку – этакая во сто крат ускоренная эволюция чувств. Потом Догоняй уронил голову, провалившись в полузабытье.
“Что на это скажет Катя?” – бледной тенью промелькнула мысль. Репнин знал, что на сей раз все делает так, как надо. И жена не сможет не понять его.
82
Запись мегафонного выступления Первосожженца церкви Испламенения мирского, сделанная на Триумфальной площади города Москвы:
“Возрадуйтесь, братия! Грядет! Всё ближе долгожданный день Очищения! Исстрадались, истомились мы, приближение его торопя, но не зря были наши муки! Вот он, уже не за горами, уже слышно его огненное дыхание, уже видны отблески лика его на окнах и стенах!.. И-и-дет!!!
Не бойтеся больше, братия, ни гадов земных – вон тех, например, что в синих шинельках корчатся от страха в ожидании скорого конца – бессильны они, хоть и злобны зело! Ни кар небесных! Предочищение они суть! Хоть тело грешное и страшится, уцелеть желает подлым своим естеством, не приемлет скорого завершения плотских утех, но выше и чище плоти должны быть вы, братия, ибо, только распнув себя, можно попасть в Царствие Господне!..”
83
ПРИМАК (7)
Новое тело никак не хотело вставать. Оно лежало на койке, подключенное к системе искусственного жизнеобеспечения. В теле оставалось совсем мало энергии, но никаких болей Игорь Николаевич не чувствовал. На его приказы это “бревно” реагировать отказывалось. Генерал-лейтенанта начала разбирать злость.
Тут в палату вошли двое в белых халатах. Говорили по-английски, совершенно не боясь, что он услышит. Значит, и не мог услышать, ибо говорили именно о нем.
– Сколько еще вы собираетесь держать его здесь? – спросил первый, больше похожий на врача.
– Пока госдеп платит… Хоть до второго пришествия, – усмехнулся второй.
– Оно может наступить гораздо раньше, чем вы думаете… К нам все чаще привозят больных, которым нужен аппарат, и они умирают у нас на руках…
– Такие же “цветочки”?
– По-разному бывает, – буркнул врач. – Кого-то еще можно спасти… Родственники его погибли, так что минимум проблем, – продолжал он гнуть свою линию. – Почему Госдеп уперся? Норман абсолютно безнадежен.
– И все-таки пусть себе лежит. Так для всех будет проще… Они вышли. Примак подумал с удивлением: “А как же тогда я вижу и слышу? – И тут его осенила предельно ясная, поразительная по своей очевидности и невероятию мысль: – Я должен овладеть этим бесхозным телом, встать и уйти домой”.
Палата на одного благодаря бело-голубоватым стенам и высокому потолку, казалась просторной. Матовые светильники давали ровный, неяркий свет. Окно было зашторено. Единственный звук – пиликанье аппаратуры. Единственное движение – беспрерывный бег зеленых волнистых линий на экранах мониторов.
“Надо пошевелить пальцем, – приказывал Примак телу. Все его яростные команды, сжигающее желание были сейчас нацелены на желтовато-серый мизинец правой руки, неподвижно лежащей на одеяле. – Ну давай! Давай!”
Прошел час.
“Ну же! Ну!.. Иначе я никогда не увижу ни Жанну, ни детей!” – терзал себя Игорь Николаевич. Рука по-прежнему не реагировала. Да и проникла ли его душа в этот мертвый мозг? Или только окутывает тело незримым облаком, невесомым пуховым платком лежит на плечах?..
“Это мой единственный шанс… Ну шевелись же! Шевелись, мразь! Шевелись, я тебя умоляю!” – то угрожал, то упрашивал он.
По всему телу обильно выступил пот, он тек и со лба, заливая глаза. Показания приборов стали меняться. Кривые на мониторах слегка запрыгали, но пока что в палату никто не приходил. Видно, такое отклонение посчитали неопасным или за его экранами вообще никто не следил.
И тут левая нога Примака рефлекторно согнулась в колене. Потом он сумел заставить ее согнуться еще раз, делал это снова и снова, пока не заболели частично атрофированные мышцы.
Его ожесточение пропало, генерал был совершенно обессилен. Жаль только, что нельзя вытереть пот со лба… В этот же миг неподконтрольная доселе, враждебно настроенная правая рука неожиданно легко поднялась (она была почти невесома) и, как подстреленная, плюхнулась ему на переносицу. Мышцы почти не работали и пальцы не гнулись – но факт остается фактом: она начала двигаться! Это был миг торжества.
– Что здесь происходит?! – закричала от испуга вошедшая в палату медсестра. Она слишком привыкла к абсолютной неподвижности пациента.
Рука медленно сползала с его лица, забирая с собой несколько капель пота.
– Доктор Майер! Он шевелится! – крикнула в коридор медсестра. – Идите сюда!
Через несколько секунд в палату вбежал доктор. Он уставился на больного, явно не веря своим глазам, потом взял руку Примака, помял, погладил ее и спросил:
– Мистер Паккард, вы меня слышите? – Ответа не было. Игорь еще не решил, что ему делать в этой ситуации. – Если понимаете меня, пожалуйста, моргните ресницами.
И тут Игорь Николаевич решил моргнуть.
– Ну и что теперь, Дик? – осведомился второй врач, который вошел в палату следом и теперь следил за манипуляциями Майера.
– Полное обследование, побольше витаминов, что-нибудь тонизирующее и, конечно, активный массаж…
– Согласен. А как церебральная активность?
– В норме… В смысле: в полной норме! А час назад здесь была прямая линия, – ткнул в один из экранов.
“Значит, я все-таки вошел в него!” – с восторгом подумал Примак.
– Так не бывает. Майер развел руками.
…Генерал сидел на камне. Под ногами, далеко внизу, билась о крутые каменистые берега бурная речка. Горный хребет закрывал половину неба, и солнце пока еще пряталось за горами. Над вершинами – царство розового. Этот пейзаж был ДАРОВАН ему, как достойный фон ПОРАЖЕНИЯ.
“Всё впустую!.. Все усилия пропали даром. Удача только поманила и… опять. Это безнадежно. Я обречен. Я проиграл…” – бессильно думал он.
Это современный, во сто крат ухудшенный вариант Агасфера – наказание уже не вечной жизнью, а вечными ПЕРЕМЕЩЕНИЯМИ. И страшней всего для Игоря была беспомощность, полное бессилие, когда никак не зацепиться за очередное тело, не остановить бег, когда каждое начинание, раскручиваемое при постоянном страхе не успеть, всякий раз проваливается… Бог Метаморфоз откровенно смеялся над ним.
Контур вершин окрасился ослепительной желтизной. Солнце вставало, но оно светило не для Примака…
К телефону подошла Сережкина жена, Тамара Тимофеевна, Томка… Игорь был свидетелем на их свадьбе…
– Здравствуйте. Сергея Федоровича, пожалуйста…– Голос Примака чуть дрогнул.
– Сейчас позову. Прошло секунд двадцать.
– Я слушаю, – уверенный рокочущий голос.
– Сергунька, это Игорь…– подавившись воздухом, с трудом проглотил тугой комок, – …с тобой говорит. – В ответ лишь шипение телефонной трубки.
– Простите…– Голос генерал-полковника Булина был уже совсем не тот. – Я что-то не узнаю… Какой Игорь?
– Примак… Игорь Николаевич. Помнишь такого?.. Молчание. Странные свистящие звуки, словно птичка какая поет. Может, и верно птичка. Жил ведь у них раньше в клетке то ли щегол, то ли канарейка. Потом лишь одно слово – будто гиря, обрушившаяся на весы: – Помню…
– Знаешь, небось, что души скачут? Вот и моя, когда пулю в лоб пустил, тоже… Теперь летаю из одного тела в другое – не остановиться… Потому и голос не мой – взял на прокат вместе с телом… Звоню тебе из Белостока, а до этого был в Патагонии. Хорошо, здесь телеграф рядом…