свои, проверенные, на блоках все знают и в один вечер сумеют предупредить
кого надо. А главное, их можно собрать всех сразу под видом санитарного
инструктажа. Правда, это дело рисковое, но разве не больший риск не
предупредить вовремя об опасности?
Мою мысль поддержали Кюнг и Симаков. Совещание было назначено в одном
из каменных блоков. Пауль Шрек дал согласие своим авторитетом старосты
прикрыть наше мероприятие.
- Ты скажешь своим товарищам все, что нужно, предупредил Пауль. -
Лагершутцы организуют наблюдение. Среди них мой брат. Можешь на него
положиться. Если я дам сигнал - не разбегайтесь. Начинай ругать штубендистов
за грязь и неряшливость, говори, что посуда плохо моется, что врачи требуют
чистоты. Ну, и что-нибудь еще в таком же роде...
- Спасибо, Пауль. Тебя понимаю.
Собралось человек тридцать русских. Уселись вокруг длинного стола.
Перед ними немытые или плохо промытые баки для подноса баланды и миски, из
которых едят заключенные. Они не знают точно, зачем их позвали. Недовольно
переговариваются: им давно надоели разговоры о грязной посуде. Они все это
знают сами.
Я смотрю на них и никак не могу начать. Что надо сказать - знаю, но не
могу придумать, как сказать. Вроде все надежные. А вдруг все-таки среди них
провокатор, доносчик?
Решил сказать так:
- Придется опять говорить о том, что вы сами виноваты в антисанитарных
условиях: миски и бачки плохо моются, заключенные не всегда умываются, а вы
не следите за всем этим. Эсэсовцы и без того возводят на нас всякие
напрасные обвинения. Будто бы мы работать не умеем, станки и оборудование
портим, растаскиваем дефицитные материалы. Будто мы вместо частей орудия
делаем утюги, зажигалки, портсигары и дарим их мастерам и эсэсовцам. А они
принимают подарки и ослабляют контроль за нами. Будто бы во время налета
пропало много винтовок, пистолетов, ручных гранат, патронов. Комендатура
подозревает, что все это оружие в лагере. В Бухенвальд приехала
правительственная делегация, чтобы разобраться во всем этом. Мы, конечно,
знаем, что все эти подозрения напрасны. Но можно предполагать все-таки, что
на блоки заброшены десятки шпионов и провокаторов. Вы должны знать, что они
работают сдельно. А потому не исключено, что могут подбросить оружие и на
нас же донести, чтобы получить свою зарплату. Они могут вырвать из наших
рядов десятки и сотни ни в чем не повинных людей. Надо немедленно, сегодня
же предупредить товарищей на блоках, чтобы были особенно осторожны и
осмотрительны.
И еще хочу предупредить "кантовщиков". Как ни ловят их, как ни
избивают, у нас их много. Они могут попасться на глаза эсэсовцам, могут
выдать других товарищей. Кроме того, втолкуйте им, что кто работает в
лагерных командах, помогает своим же товарищам. Словом, "кантовщиков" должно
быть в лагере как можно меньше...
Я не успел закончить свой инструктаж. Пауль Шрек, сидевший у окна,
вдруг поднялся встревоженный, махнул мне рукой, предупреждая об опасности.
Как можно спокойнее я перевел разговор:
- Подходят эсэсовцы. Все оставайтесь на своих местах. Перейдем к -
вопросам, для которых собрались здесь.
В ту же минуту Валентин Логунов, Ленька Крохин, Жорка Остапчук
подхватили немытые миски и стали разносить их по столу. Откуда-то появились
грязные штаны и куртки, разбитые деревянные колодки.
В комнату вошел блокфюрер СС, которого заключенные звали просто
Штефаном.
Пауль Шрек громко крикнул:
- Achtung!
Мы все вытянулись в струнку. Блокфюрер застыл у входа, разглядывая
собрание круглыми малоподвижными глазами. На моей голове почти нет волос,
только узкий гребешок от лба к затылку (фасонная стрижка Бухенвальда), но и
они поднялись от одной мысли: что теперь будет?
Штефан - высокий, грузный, с горбатым носом, черными пучкастыми усами и
бровями, каменным лицом - был чудовищен в глазах заключенных. Он бил редко,
но всегда смертным боем. Всегда присутствовал на публичных порках. И когда
обнаженное человеческое тело извивалось на "козле", а эсэсовцы громко
хохотали, черные усы Штефана приподымались над звериным оскалом.
Не удивительно, что от моей головы по спине прошел ледяной ветерок.
Вдруг кто-то уже донес Штефану о нашем инструктаже? Тогда все мы
подвергнемся пыткам. А если кто-то не выдержит? Тогда клубок начнет
разматываться, а виноват в провале буду я один! Поглощенный своими мыслями,
я даже не слышу, что говорит блокфюреру Пауль Шрек. Пришел в себя, когда
Пауль громко объявил, что инструктаж можно продолжать. И сейчас же Ленька,
Логунов и Остапчук начали громко кричать, ругаться, тыча грязные миски под
нос сидящим.
Блокфюрер подошел ко мне вплотную и вперил в меня пронзительный взгляд
черных круглых глаз. В них не было ни угрозы, ни подозрительности. В них не
было ничего. Никакого выражения. И все-таки, боясь выдать себя -
притворяться я не мастер, - я отводил взгляд от его глаз и деловито смотрел
на грязные миски, рваные штаны и куртки.
Постояв около меня и, видимо, убедившись, что инструктаж идет
правильно, Штефан медленно вышел из барака.
Васька Цуцура, наблюдавший за ним из окна, громко провозгласил:
- Пронесло! - и весело засмеялся. И как разрядка страшного напряжения
раздался всеобщий хохот. Смеялся и староста Пауль Шрек.
Дело сделано. Вечером того же дня все подпольщики были предупреждены об
опасности.
Так, то размахиваясь во всю ширь, то собираясь в кулак, бухенвальдское
подполье шло к новому - 1945 году, шло к развязке...
С каждым месяцем все труднее становилась жизнь Бухенвальда. Лагерь уже
не вмещал узников, а новые транспорты все подходили и подходили к станции
Веймар. На машинах, а то и пешком, их гнали последние восемнадцать
километров до Эттерсберга, и потом все в гору, в гору... В самом плачевном
состоянии, какое только можно себе представить: полураздетые, обросшие,
синие от холода, с ранами и язвами на теле, голодные - тысячи заключенных
проходили через железные ворота с загадочными словами "Jedem das seine". С
хохотом, свистом, улюлюканьем, рассыпая направо и налево удары дубинок,
эсэсовские солдаты заставляли их бегом пробежать аппельплац. А потом на
площадь выезжали тележки труповозов и до самой вечерней поверки курсировали
между площадью и воротами крематория. А над закопченной квадратной трубой
расцветал ярче венчик огня, и зимний туман прижимал к земле темный дым,
пахнущий горелым мясом.
Но все это словно утраивало силы сопротивляющихся. Сжавшись в кулак,
уйдя из подполья в еще более глубокое подполье, мы все помыслы свои
устремили на конкретные мероприятия по подготовке восстания.
Вскоре после разгрома немецких армий под Сталинградом бухенвальдское
подполье начало разрабатыватъ планы восстания. Так родились план А -
наступательный и план Б - оборонительно-наступательный. Весь 43-й и 44-й
годы эти планы обсуждались, уточнялись. И к началу 1945 года они сводились к
следующему.
План А рассчитан на внезапность нападения. Предполагалось, что утром,
как обычно, рабочие команды выйдут из лагеря. Минут через 20-30 раздастся
сигнал к восстанию, и вооруженные группы заключенных бросятся в атаку на
основные объекты эсэсовской охраны.
Этот план требовал от нападающих большого напора, энергии и
беспощадности к эсэсовцам. Он требовал также точного расчета времени.
Рабочие команды уходили из лагеря одна за другой. Одним далеко было идти,
другим - близко. Сигнал атаки мог застать их в пути. Но в каких местах? Это
надо было знать точно. Интернациональное руководство поручило одному
человеку уточнить время. Каждый день он выходил из лагеря с одной из рабочих
команд и недели через три мог представить командованию свои расчеты по
каждой команде.
По плану А все национальные боевые группы делились на условные секторы:
красный, зеленый, синий, желтый.
Красный сектор - это батальоны советских заключенных. Вместе с русскими
выступает бригада чехословаков. Их командир - мой хороший приятель Ян Геш -
назначен моим заместителем. Этому отряду поручается наиболее ответственный
район: казармы СС, оружейная мастерская, шестнадцать небольших домиков
эсэсовских офицеров, здание для проводников собак, конюшня, лазарет и
двадцать охранных постов за пределами колючей проволоки. Район тщательно
разведан. На картах крестиками помечено, где размещаются комнаты офицеров.
Нам известно, сколько оружия на складах, сколько эсэсовцев могут встретить
нас в момент атаки и какой силы будет огонь. Мы знаем, что в казармы можно
проникнуть не только через два входа, но и по отопительной системе. Знаем,
как пробраться на чердак и обезвредить светосигнальный прибор, а также
отключить телеграфную и телефонную линии. Может пригодиться и то, что мы
знаем, как открываются двери в казармах. Здесь все важно учесть. Другие
объекты нас менее тревожат.
Проводники собак со своими ищейками где-нибудь с командами. На месте
будут самое большее человек 20-25. В лазарете и врачи, и служители обычно не
носят оружия. В конюшне эсэсовцы почти не бывают. В оружейной мастерской их
работает немного, кроме того, у станков они стоят, конечно, без оружия.
Офицерские дома заселены в основном семьями фронтовиков. Там только женщины,
дети.
По редкому лесочку тянется цепь охранных постов - блиндажи и окопы.
Подобраться к ним трудно. Учтено и это. Сюда примется бросить значительные
силы.
Польские и югославские боевые группы - зеленый сектор - берут на себя
центральный вход в лагерь с канцелярией, комендатуру, дом коменданта, три
барака с эсэсовскими подкреплениями, гаражи, гауптвахту, вокзал Бухенвальд и
семнадцать сторожевых постов. Как было установлено разведкой, в утренние
часы здесь не бывает много охранников. В бараках могут отдыхать, правда,
солдаты, пришедшие после ночного дежурства, но их немного - человек 20-30.
Вокзал Бухенвальд не охраняется. В канцелярии, в комендатуре вооруженных
эсэсовцев тоже немного, так же, как и в гараже, и на гауптвахте. Но
внезапность нападения и решительность здесь не менее важны, потому что в
этом районе сосредоточен центр управления лагерем, транспортные коммуникации
и средства связи. Именно здесь нужно перерезать железную и шоссейную дороги,
идущие на Веймар, отключить ток во всей колючей ограде, перерезать всю
телефонную связь, захватить радиопередатчик. Задача очень серьезная. Мы
знали, что немецкие подпольщики готовятся к восстанию давно и серьезно, что
у них много оружия. И все-таки не раз приходило в голову беспокойство: как
пройдет атака? Ведь все они - люди не военные. Школу конспирации они
проходят на "отлично". Но военное дело...
Впрочем, апрельские события показали, что беспокойство было напрасным!
Синему сектору - французам, итальянцам, испанцам, бельгийцам -
предстоят действия в районе "Густлов-верке" и нескольких офицерских домов.
Район этот по площади самый большой, но охраны здесь немного. Предполагается
даже, что в случае удачи боевые группы придут на помощь подразделениям,
действующим в районе казарм.
Желтому сектору - немцам, австрийцам, голландцам - доставалась почти
вся линия, опоясывающая лагерь. Здесь более 20 сторожевых вышек, несколько
километров колючей проволоки. Атака на всю линию забора предполагалась со
стороны лагеря. Бревна, чтобы пробить боковые ворота, уже давно ждут
применения. Готовы и снайперы, которые снимут часовых на вышках. Заготовлены
цепи, чтобы набросить их на колючую проволоку и замкнуть ток, и кусачки,
чтоб резать проволоку, и доски, чтоб набросить на порванную проволоку и
пробежать по ним как по мосткам.
Заключенных, работавших штубендистами, мусорщиками, труповозами, было
вполне достаточно, чтобы перебить тех немногих эсэсовцев, которые могли
оказаться на территории лагеря.
Планом предусматривался и второй этап восстания - выступление
объединенными усилиями на Эрфурт для поддержания антифашистских сил в
городе. Третий этап - освобождение Готы. И четвертый - взятие Эйзенаха.
В случае, если противник окажет упорное сопротивление, восставшие
уходят в Тюрингенский лес и продолжают борьбу партизанскими методами.
У этого плана один существенный недостаток, и его никак нельзя
преодолеть. Рабочие команды составляются не по национальному признаку.
Значит, те боевые отряды, которые созданы на блоках, будут действовать
разобщенно, раздробленно, их командиры окажутся в разных местах, оторванные
от своего командования. В бой вступят многонациональные колонны, не знающие
своих командиров.
В этом бою мы не сумели бы применить винтовки. Разве их пронесешь через
браму? Пистолеты, гранаты еще можно как-то спрятать в одежде. А винтовки
никак не спрячешь.
Кроме того, разрабатывая во всех деталях этот план, политическое
руководство лагеря понимало, что могут возникнуть обстоятельства, при
которых нужно будет действовать совсем иначе. Скажем, в СС возникнет решение
уничтожить лагерь. Тогда придется, видимо, начать с обороны, а потом идти на
прорыв из лагеря и развивать наступление, предусмотренное планом А. Этот
второй вариант и есть план Б. У него ряд несомненных преимуществ, и русское
командование отстаивает именно его. Главное, этот вариант позволял
действовать тем боевым подразделениям, которые с таким упорством мы
создавали. И восстание сразу могло начаться как выступление большого,
железно организованного коллектива.
По плану Б за каждым сектором устанавливался свой участок прорыва через
проволоку. Но и при этом варианте главный удар должен наноситься в западном
направлении, в районе казарм, то есть советскими и чешскими бригадами.
Правда, этот план отвергал дальнейшее наступление на Эрфурт и другие
города. Несколько сотен вооруженных людей не могли бросить на произвол
судьбы десятки тысяч больных, инвалидов, "доходяг" и несовершеннолетних и
обречь их на гибель.
Были у этого плана и другие уязвимые стороны. Осуществление его
возможно при ряде благоприятных обстоятельств: приближение фронта, высадка
неподалеку сильного десанта, крупный воздушный налет на лагерь или восстание
немецкого народа против гитлеровского режима. Русский военно-политический
Центр разработал на всякий случай еще один план, который никому не был
известен. Он был рассчитан на тот случай, если при угрозе уничтожения лагеря
какие-то национальные группы откажутся от восстания, и тогда русский боевой
отряд прорывается из лагеря и уходит партизанить к границам Чехословакии.
Итак, планы разработаны точно, подробно, с вариантами. Все дело теперь
в том, когда выступать. Радио доносит вести, что гитлеровская Германия
сжимается под ударами с востока и запада, теряет одного за другим своих
сателлитов, трещит, готова вот-вот рассыпаться, но еще бешено
сопротивляется. Советские войска освободили Болгарию, Белград, ведут
успешные бои в Венгрии, подходят к Одеру. Армии союзников пробиваются к
Веймару и Эрфурту. Мы - русские - нетерпеливо торопим, боимся упустить
момент, нажимаем на Николая Симакова, требуя, чтобы он поставил вопрос о
восстании на заседании Интернационального центра.
Дважды он возвращался с заседания и отрицательно качал головой.
- Нет, не соглашаются. Говорят, нельзя рисковать. В лагере около 80
тысяч заключенных. Только Марсель Поль и Квет Винцейн поддерживают меня.
Остальные, особенно немцы, считают: надо ждать. Под Веймаром и Эрфуртом
сильные фашистские части. Нас перебьют. Восстание надо начинать только в том
случае, если станет ясно, что эсэсовцы хотят ликвидировать лагерь.
Как решить правильно: ждать, пока гитлеровцы приступят к уничтожению
лагеря, или уже сейчас оружием проложить себе дорогу к свободе? На
руководстве, в самом деле, лежит ответственность за жизнь десятков тысяч
людей. Разве можно допустить хоть малейшую оплошность? И потом решение
Интернационального комитета - закон для каждого подпольщика. Свое нетерпение
и вырывающуюся через края энергию надо пока употребить на другое -
тщательное изучение немецкого оружия и некоторые вопросы военного дела.
По вечерам после отбоя собирались группками в умывальнике или в уборной
вместе с командирами рот и взводов. Изучали по самодельным картам
расположение эсэсовской охраны, места возможного прорыва колючей проволоки,
объекты для атаки. Каждый боец и командир хорошо понимали, что возможности
маневра очень невелики: несколько зданий бараков и казарм - вот и все поле
боя. Участники битвы в Сталинграде рассказывали о методах уличных боев,
сражений за отдельные здания, чердаки, подвалы. На случай вспоминали способы
противотанковой борьбы.
Мог пригодиться нам и опыт партизанских боев в густо населенных
районах.
В последние дни 1944 года началось изучение оружия. Тоже по ночам,
после отбоя. В умывальниках, кладовках, котельных, подвалах.
По заснеженным тихим улицам Бухенвальда, посвечивая фонариками, идут
дозором лагершутцы. В тени бараков переминаются с ноги на ногу, дрожат от
холода выставленные нами часовые. А в потайных углах бараков разбирают и
собирают немецкие "маузеры", "парабеллумы", "вальтеры". Учатся обращению с
ручной гранатой. Времени немного. Нужно торопиться, чтобы возможно большее
число бойцов подержало в руках оружие. Его приносят сюда из 8-го блока в
санитарной сумке. Николай Задумов выдает его часа на два под личную
ответственность командиров бригад и батальонов. До утра оно должно быть
возвращено на 8-й блок и спрятано под полом в специальном тайнике.
А в лазарете идут занятия санитаров. Группа Тычкова и Гурина
насчитывает уже около ста человек. Инструменты и медикаменты у них наготове.
Где-то Геннадий Щелоков со своими шоферами и танкистами изучают схемы
немецких автомобилей, Валентин Логунов обеспечил их охрану. У ребят руки
зудят - скорее бы взяться за баранку. Ведь все уже понятно, любая марка
машины их не озадачит.
В лагере военнопленных под видом больных в ревире спрятано несколько
летчиков. Кто знает, может быть, нам доведется действовать и на аэродроме
Нора, и тогда захват немецких самолетов будет невозможен без специалистов.
Говорят, что в карантин прибыл недавно еще летчик - Герой Советского Союза
Валентин Ситнов. Кто-то видел у него Золотую Звезду. По слухам, сбили его в
43-м, летом. С тех пор мотается по лагерям, кажется даже был в Освенциме. И
сохранил звездочку Героя. Если это правда, то я снимаю перед ним свой
митцен. Степану Бердникову и Сергею Пайковскому уже дано задание отыскать
этого парня. Говорят, он совсем "доходяга". Надо вытащить его во что бы то
ни стало. Да заодно поразведать, с кем он пришел в Бухенвальд. Около таких
отчаюг всегда собираются дельные и смелые ребята.
Словом, это только эсэсовцы, мерзнущие на сторожевых вышках и постах,
думают, что лагерь спит. Они видят чистые, припорошенные снегом улицы, белые
крыши блоков. Их не беспокоят редкие группки людей, проходящих по улицам.
Они знают: это лагерная полиция помогает им держать строгий порядок. К
отблеску пламени над крематорием они давно привыкли, это их не касается. И
если бы не холодный ветер, гуляющий на вышках, все было бы не так уж плохо.
Во всяком случае, лучше, чем где-нибудь на Одере или у озера Балатон, где
громада Советской Армии ломит и крушит немецкую оборону. Конечно, здесь
гораздо лучше! А заключенные, спящие сейчас там, внизу, под крышами бараков,
они не опасны. Что ждать от таких "доходяг"? Сотни их валяются на дворе
крематория, скрюченные, изломанные.
Во всяком случае, эсэсовцы явно не подозревают, что лагерь не спит, что
лагерь точит ножи и кинжалы, собирает и разбирает затворы, заряжает гранаты,
готовит еще и еще бутылки с горючей жидкостью. А ведь идет только декабрь
44-го года и сколько осталось до желанного часа восстания, никто не знал! И
если бы знать, что впереди еще январь, февраль, март и первые дни апреля и
что впереди такие напряженные события, когда все углы выставят свои острия,
если бы знать заранее - хватило ли бы у нас сил, чтобы перенести это
нечеловеческое натяжение нервов, воли, осторожности и дерзости?!
Да, хватило бы!
В этом я уверен. Потому что в эти последние месяцы увидел, в какую силу
- мудрую, твердую, хитрую - превратилось лагерное подполье.
...Мысль о своем радиопередатчике появилась еще в конце 1943 года,
когда началось повсеместное наступление Советских войск. Потребовался год,
чтобы инженер Дамазин по одной собрал детали для приемо-передающего
аппарата. Бомбардировка 24 августа позволила приступить к осуществлению
идеи. Во время бомбежки пострадали эсэсовские гаражи с бронемашинами и
легковыми автомашинами. Среди разбитых машин оказались и такие, в которых
были вмонтированы радиопередатчики. Все, что могло пригодиться, перенесено в
лагерь. И вот, отказывая себе в сне, Дамазин мастерил аппарат. Ему помогали
немецкие товарищи Армии Вальтер и Гельмут Вагнер. Для своей мастерской и
радиорубки они выбрали кинобудку, где уже собрали не один радиоприемник.
Кинобудка примыкала к просторному бараку, где заключенным за деньги иногда
показывали фильмы, где проходили наши самодеятельные концерты. Вход в будку
был снаружи по отдельной лесенке, стены из двух слоев огнестойких пластин
были внутри полые. Здесь и встроили аппарат с расчетом, что питание к нему
пойдет от кинопроектора, а антенной будет служить громоотвод, конечно,
соответственно приспособленный. На случай радиопередатчику придали
аккумуляторы и подвели собственное питание от электросети, объявив
эсэсовцам, что дополнительная линия необходима для киноаппаратов.
Разумеется, все это делалось в глубочайшей тайне, только несколько
товарищей имели доступ в "мастерскую". Я узнал о радиопередатчике только в
январские дни, когда Интернациональный комитет передал национальным
организациям, что в случае если эсэсовцы задумают уничтожить лагерь, в эфир
будут посланы призывы к немедленной помощи.
В феврале лагерный арсенал пополнился ручным пулеметом и двумя тысячами
патронов к нему. Подумать только - свой пулемет! "Организовали" его немецкие
и австрийские товарищи в ту ночь, когда из Освенцима прибыл большой
транспорт. Австриец Франц Мейкснер, работавший в санитарной команде по
очистке машин от трупов, углядел эту штуку в последнем автомобиле, где ехал
конвой. Забыли ли его эсэсовцы, или проявили беспечность, но конвой ушел,
заключенных прогнали через лагерные ворота. И около пустых машин остались
только трупы да несколько санитаров. Охрана к ним близко не подходила:
велико ли удовольствие смотреть на их грязную работу! Не дожидаясь согласия
военного руководства, ребята погрузили пулемет на тележку и прикрыли его
трупами.
В воротах дежурному эсэсовцу отрапортовали:
- Тележка с умершими следует в крематорий.
Тот махнул рукой:
- Проезжайте!
Несколько дней пулемет скрывался под горой трупов во дворе крематория,
потом был благополучно перенесен в подвал лазарета.
Нет, мы положительно с каждым днем становимся все сильнее. Дисциплина и
какая-то особая собранность и точность сквозят в словах и действиях
причастных к подполью. Это ощущают и тысячи "доходяг", которые еле дышат в
карантинном лагере и все-таки готовы взять в руки оружие. Потому что просто
нельзя не собрать в себе остатки сил, когда на твоих глазах другие
полосатики учат, как надо жить.
На сей раз пример стойкости показали немцы.
В тот день комендант лагеря Пистер распорядился построить на
аппельплаце всех заключенных немцев. Две тысячи человек растянулись пятью
шеренгами по притоптанному снегу площади. Явился сам комендант в парадном
окружении всех своих офицеров. Он торжественно объявил, что каждому немцу
будет даровано прощение, если он выразит желание защищать отечество с
оружием в руках. Пистер не забыл захватить и писаря, чтобы тут же записать
добровольцев. Но строй молчал. Пистер прошел вдоль застывшей шеренги,
пытливо заглядывая в лица. Ничего, кроме каменной холодности, он не прочел.
Весь лагерь ждал с затаенным дыханием, из-за углов барачных построек,
из окон, с чердаков, наблюдая за тем, что делалось на аппельплаце.
Ни для кого не было секретом, что в Германии шла тотальная мобилизация
всех мужчин. Солдат не хватало на последних роковых рубежах. И тогда в
Бухенвальде была объявлена вербовка в эсэсовскую дивизию "Дирлевангер".
Несколько заключенных из бывших военнослужащих вермахта клюнули на приманку.
Но что значит несколько уголовников, на которых вряд ли можно положиться,
когда гибнет армия! Другое дело - политические! Здесь можно пустить в ход
пропаганду. Вот, мол, когда отечеству грозит опасность, люди забывают о
своих политических несогласиях с властью и берут в руки оружие!
Накануне построения всю ночь заседал немецкий политический Центр. Были
суждения, что надо принять предложение СС, а получив оружие, направить его
против фашизма. Более трезвые и дальновидные 184 не соглашались. Во-первых,
это еще вопрос, дадут ли им оружие. А во-вторых, политических рассуют по
подразделениям, и тогда каждому придется действовать поодиночке. И, наконец,
если немецкие политические уйдут в эсэсовскую дивизию, какое впечатление это
произведет на весь лагерь? Словом, было принято решение: ни один член
Коммунистической партии не позволит записать себя в армию.
кого надо. А главное, их можно собрать всех сразу под видом санитарного
инструктажа. Правда, это дело рисковое, но разве не больший риск не
предупредить вовремя об опасности?
Мою мысль поддержали Кюнг и Симаков. Совещание было назначено в одном
из каменных блоков. Пауль Шрек дал согласие своим авторитетом старосты
прикрыть наше мероприятие.
- Ты скажешь своим товарищам все, что нужно, предупредил Пауль. -
Лагершутцы организуют наблюдение. Среди них мой брат. Можешь на него
положиться. Если я дам сигнал - не разбегайтесь. Начинай ругать штубендистов
за грязь и неряшливость, говори, что посуда плохо моется, что врачи требуют
чистоты. Ну, и что-нибудь еще в таком же роде...
- Спасибо, Пауль. Тебя понимаю.
Собралось человек тридцать русских. Уселись вокруг длинного стола.
Перед ними немытые или плохо промытые баки для подноса баланды и миски, из
которых едят заключенные. Они не знают точно, зачем их позвали. Недовольно
переговариваются: им давно надоели разговоры о грязной посуде. Они все это
знают сами.
Я смотрю на них и никак не могу начать. Что надо сказать - знаю, но не
могу придумать, как сказать. Вроде все надежные. А вдруг все-таки среди них
провокатор, доносчик?
Решил сказать так:
- Придется опять говорить о том, что вы сами виноваты в антисанитарных
условиях: миски и бачки плохо моются, заключенные не всегда умываются, а вы
не следите за всем этим. Эсэсовцы и без того возводят на нас всякие
напрасные обвинения. Будто бы мы работать не умеем, станки и оборудование
портим, растаскиваем дефицитные материалы. Будто мы вместо частей орудия
делаем утюги, зажигалки, портсигары и дарим их мастерам и эсэсовцам. А они
принимают подарки и ослабляют контроль за нами. Будто бы во время налета
пропало много винтовок, пистолетов, ручных гранат, патронов. Комендатура
подозревает, что все это оружие в лагере. В Бухенвальд приехала
правительственная делегация, чтобы разобраться во всем этом. Мы, конечно,
знаем, что все эти подозрения напрасны. Но можно предполагать все-таки, что
на блоки заброшены десятки шпионов и провокаторов. Вы должны знать, что они
работают сдельно. А потому не исключено, что могут подбросить оружие и на
нас же донести, чтобы получить свою зарплату. Они могут вырвать из наших
рядов десятки и сотни ни в чем не повинных людей. Надо немедленно, сегодня
же предупредить товарищей на блоках, чтобы были особенно осторожны и
осмотрительны.
И еще хочу предупредить "кантовщиков". Как ни ловят их, как ни
избивают, у нас их много. Они могут попасться на глаза эсэсовцам, могут
выдать других товарищей. Кроме того, втолкуйте им, что кто работает в
лагерных командах, помогает своим же товарищам. Словом, "кантовщиков" должно
быть в лагере как можно меньше...
Я не успел закончить свой инструктаж. Пауль Шрек, сидевший у окна,
вдруг поднялся встревоженный, махнул мне рукой, предупреждая об опасности.
Как можно спокойнее я перевел разговор:
- Подходят эсэсовцы. Все оставайтесь на своих местах. Перейдем к -
вопросам, для которых собрались здесь.
В ту же минуту Валентин Логунов, Ленька Крохин, Жорка Остапчук
подхватили немытые миски и стали разносить их по столу. Откуда-то появились
грязные штаны и куртки, разбитые деревянные колодки.
В комнату вошел блокфюрер СС, которого заключенные звали просто
Штефаном.
Пауль Шрек громко крикнул:
- Achtung!
Мы все вытянулись в струнку. Блокфюрер застыл у входа, разглядывая
собрание круглыми малоподвижными глазами. На моей голове почти нет волос,
только узкий гребешок от лба к затылку (фасонная стрижка Бухенвальда), но и
они поднялись от одной мысли: что теперь будет?
Штефан - высокий, грузный, с горбатым носом, черными пучкастыми усами и
бровями, каменным лицом - был чудовищен в глазах заключенных. Он бил редко,
но всегда смертным боем. Всегда присутствовал на публичных порках. И когда
обнаженное человеческое тело извивалось на "козле", а эсэсовцы громко
хохотали, черные усы Штефана приподымались над звериным оскалом.
Не удивительно, что от моей головы по спине прошел ледяной ветерок.
Вдруг кто-то уже донес Штефану о нашем инструктаже? Тогда все мы
подвергнемся пыткам. А если кто-то не выдержит? Тогда клубок начнет
разматываться, а виноват в провале буду я один! Поглощенный своими мыслями,
я даже не слышу, что говорит блокфюреру Пауль Шрек. Пришел в себя, когда
Пауль громко объявил, что инструктаж можно продолжать. И сейчас же Ленька,
Логунов и Остапчук начали громко кричать, ругаться, тыча грязные миски под
нос сидящим.
Блокфюрер подошел ко мне вплотную и вперил в меня пронзительный взгляд
черных круглых глаз. В них не было ни угрозы, ни подозрительности. В них не
было ничего. Никакого выражения. И все-таки, боясь выдать себя -
притворяться я не мастер, - я отводил взгляд от его глаз и деловито смотрел
на грязные миски, рваные штаны и куртки.
Постояв около меня и, видимо, убедившись, что инструктаж идет
правильно, Штефан медленно вышел из барака.
Васька Цуцура, наблюдавший за ним из окна, громко провозгласил:
- Пронесло! - и весело засмеялся. И как разрядка страшного напряжения
раздался всеобщий хохот. Смеялся и староста Пауль Шрек.
Дело сделано. Вечером того же дня все подпольщики были предупреждены об
опасности.
Так, то размахиваясь во всю ширь, то собираясь в кулак, бухенвальдское
подполье шло к новому - 1945 году, шло к развязке...
С каждым месяцем все труднее становилась жизнь Бухенвальда. Лагерь уже
не вмещал узников, а новые транспорты все подходили и подходили к станции
Веймар. На машинах, а то и пешком, их гнали последние восемнадцать
километров до Эттерсберга, и потом все в гору, в гору... В самом плачевном
состоянии, какое только можно себе представить: полураздетые, обросшие,
синие от холода, с ранами и язвами на теле, голодные - тысячи заключенных
проходили через железные ворота с загадочными словами "Jedem das seine". С
хохотом, свистом, улюлюканьем, рассыпая направо и налево удары дубинок,
эсэсовские солдаты заставляли их бегом пробежать аппельплац. А потом на
площадь выезжали тележки труповозов и до самой вечерней поверки курсировали
между площадью и воротами крематория. А над закопченной квадратной трубой
расцветал ярче венчик огня, и зимний туман прижимал к земле темный дым,
пахнущий горелым мясом.
Но все это словно утраивало силы сопротивляющихся. Сжавшись в кулак,
уйдя из подполья в еще более глубокое подполье, мы все помыслы свои
устремили на конкретные мероприятия по подготовке восстания.
Вскоре после разгрома немецких армий под Сталинградом бухенвальдское
подполье начало разрабатыватъ планы восстания. Так родились план А -
наступательный и план Б - оборонительно-наступательный. Весь 43-й и 44-й
годы эти планы обсуждались, уточнялись. И к началу 1945 года они сводились к
следующему.
План А рассчитан на внезапность нападения. Предполагалось, что утром,
как обычно, рабочие команды выйдут из лагеря. Минут через 20-30 раздастся
сигнал к восстанию, и вооруженные группы заключенных бросятся в атаку на
основные объекты эсэсовской охраны.
Этот план требовал от нападающих большого напора, энергии и
беспощадности к эсэсовцам. Он требовал также точного расчета времени.
Рабочие команды уходили из лагеря одна за другой. Одним далеко было идти,
другим - близко. Сигнал атаки мог застать их в пути. Но в каких местах? Это
надо было знать точно. Интернациональное руководство поручило одному
человеку уточнить время. Каждый день он выходил из лагеря с одной из рабочих
команд и недели через три мог представить командованию свои расчеты по
каждой команде.
По плану А все национальные боевые группы делились на условные секторы:
красный, зеленый, синий, желтый.
Красный сектор - это батальоны советских заключенных. Вместе с русскими
выступает бригада чехословаков. Их командир - мой хороший приятель Ян Геш -
назначен моим заместителем. Этому отряду поручается наиболее ответственный
район: казармы СС, оружейная мастерская, шестнадцать небольших домиков
эсэсовских офицеров, здание для проводников собак, конюшня, лазарет и
двадцать охранных постов за пределами колючей проволоки. Район тщательно
разведан. На картах крестиками помечено, где размещаются комнаты офицеров.
Нам известно, сколько оружия на складах, сколько эсэсовцев могут встретить
нас в момент атаки и какой силы будет огонь. Мы знаем, что в казармы можно
проникнуть не только через два входа, но и по отопительной системе. Знаем,
как пробраться на чердак и обезвредить светосигнальный прибор, а также
отключить телеграфную и телефонную линии. Может пригодиться и то, что мы
знаем, как открываются двери в казармах. Здесь все важно учесть. Другие
объекты нас менее тревожат.
Проводники собак со своими ищейками где-нибудь с командами. На месте
будут самое большее человек 20-25. В лазарете и врачи, и служители обычно не
носят оружия. В конюшне эсэсовцы почти не бывают. В оружейной мастерской их
работает немного, кроме того, у станков они стоят, конечно, без оружия.
Офицерские дома заселены в основном семьями фронтовиков. Там только женщины,
дети.
По редкому лесочку тянется цепь охранных постов - блиндажи и окопы.
Подобраться к ним трудно. Учтено и это. Сюда примется бросить значительные
силы.
Польские и югославские боевые группы - зеленый сектор - берут на себя
центральный вход в лагерь с канцелярией, комендатуру, дом коменданта, три
барака с эсэсовскими подкреплениями, гаражи, гауптвахту, вокзал Бухенвальд и
семнадцать сторожевых постов. Как было установлено разведкой, в утренние
часы здесь не бывает много охранников. В бараках могут отдыхать, правда,
солдаты, пришедшие после ночного дежурства, но их немного - человек 20-30.
Вокзал Бухенвальд не охраняется. В канцелярии, в комендатуре вооруженных
эсэсовцев тоже немного, так же, как и в гараже, и на гауптвахте. Но
внезапность нападения и решительность здесь не менее важны, потому что в
этом районе сосредоточен центр управления лагерем, транспортные коммуникации
и средства связи. Именно здесь нужно перерезать железную и шоссейную дороги,
идущие на Веймар, отключить ток во всей колючей ограде, перерезать всю
телефонную связь, захватить радиопередатчик. Задача очень серьезная. Мы
знали, что немецкие подпольщики готовятся к восстанию давно и серьезно, что
у них много оружия. И все-таки не раз приходило в голову беспокойство: как
пройдет атака? Ведь все они - люди не военные. Школу конспирации они
проходят на "отлично". Но военное дело...
Впрочем, апрельские события показали, что беспокойство было напрасным!
Синему сектору - французам, итальянцам, испанцам, бельгийцам -
предстоят действия в районе "Густлов-верке" и нескольких офицерских домов.
Район этот по площади самый большой, но охраны здесь немного. Предполагается
даже, что в случае удачи боевые группы придут на помощь подразделениям,
действующим в районе казарм.
Желтому сектору - немцам, австрийцам, голландцам - доставалась почти
вся линия, опоясывающая лагерь. Здесь более 20 сторожевых вышек, несколько
километров колючей проволоки. Атака на всю линию забора предполагалась со
стороны лагеря. Бревна, чтобы пробить боковые ворота, уже давно ждут
применения. Готовы и снайперы, которые снимут часовых на вышках. Заготовлены
цепи, чтобы набросить их на колючую проволоку и замкнуть ток, и кусачки,
чтоб резать проволоку, и доски, чтоб набросить на порванную проволоку и
пробежать по ним как по мосткам.
Заключенных, работавших штубендистами, мусорщиками, труповозами, было
вполне достаточно, чтобы перебить тех немногих эсэсовцев, которые могли
оказаться на территории лагеря.
Планом предусматривался и второй этап восстания - выступление
объединенными усилиями на Эрфурт для поддержания антифашистских сил в
городе. Третий этап - освобождение Готы. И четвертый - взятие Эйзенаха.
В случае, если противник окажет упорное сопротивление, восставшие
уходят в Тюрингенский лес и продолжают борьбу партизанскими методами.
У этого плана один существенный недостаток, и его никак нельзя
преодолеть. Рабочие команды составляются не по национальному признаку.
Значит, те боевые отряды, которые созданы на блоках, будут действовать
разобщенно, раздробленно, их командиры окажутся в разных местах, оторванные
от своего командования. В бой вступят многонациональные колонны, не знающие
своих командиров.
В этом бою мы не сумели бы применить винтовки. Разве их пронесешь через
браму? Пистолеты, гранаты еще можно как-то спрятать в одежде. А винтовки
никак не спрячешь.
Кроме того, разрабатывая во всех деталях этот план, политическое
руководство лагеря понимало, что могут возникнуть обстоятельства, при
которых нужно будет действовать совсем иначе. Скажем, в СС возникнет решение
уничтожить лагерь. Тогда придется, видимо, начать с обороны, а потом идти на
прорыв из лагеря и развивать наступление, предусмотренное планом А. Этот
второй вариант и есть план Б. У него ряд несомненных преимуществ, и русское
командование отстаивает именно его. Главное, этот вариант позволял
действовать тем боевым подразделениям, которые с таким упорством мы
создавали. И восстание сразу могло начаться как выступление большого,
железно организованного коллектива.
По плану Б за каждым сектором устанавливался свой участок прорыва через
проволоку. Но и при этом варианте главный удар должен наноситься в западном
направлении, в районе казарм, то есть советскими и чешскими бригадами.
Правда, этот план отвергал дальнейшее наступление на Эрфурт и другие
города. Несколько сотен вооруженных людей не могли бросить на произвол
судьбы десятки тысяч больных, инвалидов, "доходяг" и несовершеннолетних и
обречь их на гибель.
Были у этого плана и другие уязвимые стороны. Осуществление его
возможно при ряде благоприятных обстоятельств: приближение фронта, высадка
неподалеку сильного десанта, крупный воздушный налет на лагерь или восстание
немецкого народа против гитлеровского режима. Русский военно-политический
Центр разработал на всякий случай еще один план, который никому не был
известен. Он был рассчитан на тот случай, если при угрозе уничтожения лагеря
какие-то национальные группы откажутся от восстания, и тогда русский боевой
отряд прорывается из лагеря и уходит партизанить к границам Чехословакии.
Итак, планы разработаны точно, подробно, с вариантами. Все дело теперь
в том, когда выступать. Радио доносит вести, что гитлеровская Германия
сжимается под ударами с востока и запада, теряет одного за другим своих
сателлитов, трещит, готова вот-вот рассыпаться, но еще бешено
сопротивляется. Советские войска освободили Болгарию, Белград, ведут
успешные бои в Венгрии, подходят к Одеру. Армии союзников пробиваются к
Веймару и Эрфурту. Мы - русские - нетерпеливо торопим, боимся упустить
момент, нажимаем на Николая Симакова, требуя, чтобы он поставил вопрос о
восстании на заседании Интернационального центра.
Дважды он возвращался с заседания и отрицательно качал головой.
- Нет, не соглашаются. Говорят, нельзя рисковать. В лагере около 80
тысяч заключенных. Только Марсель Поль и Квет Винцейн поддерживают меня.
Остальные, особенно немцы, считают: надо ждать. Под Веймаром и Эрфуртом
сильные фашистские части. Нас перебьют. Восстание надо начинать только в том
случае, если станет ясно, что эсэсовцы хотят ликвидировать лагерь.
Как решить правильно: ждать, пока гитлеровцы приступят к уничтожению
лагеря, или уже сейчас оружием проложить себе дорогу к свободе? На
руководстве, в самом деле, лежит ответственность за жизнь десятков тысяч
людей. Разве можно допустить хоть малейшую оплошность? И потом решение
Интернационального комитета - закон для каждого подпольщика. Свое нетерпение
и вырывающуюся через края энергию надо пока употребить на другое -
тщательное изучение немецкого оружия и некоторые вопросы военного дела.
По вечерам после отбоя собирались группками в умывальнике или в уборной
вместе с командирами рот и взводов. Изучали по самодельным картам
расположение эсэсовской охраны, места возможного прорыва колючей проволоки,
объекты для атаки. Каждый боец и командир хорошо понимали, что возможности
маневра очень невелики: несколько зданий бараков и казарм - вот и все поле
боя. Участники битвы в Сталинграде рассказывали о методах уличных боев,
сражений за отдельные здания, чердаки, подвалы. На случай вспоминали способы
противотанковой борьбы.
Мог пригодиться нам и опыт партизанских боев в густо населенных
районах.
В последние дни 1944 года началось изучение оружия. Тоже по ночам,
после отбоя. В умывальниках, кладовках, котельных, подвалах.
По заснеженным тихим улицам Бухенвальда, посвечивая фонариками, идут
дозором лагершутцы. В тени бараков переминаются с ноги на ногу, дрожат от
холода выставленные нами часовые. А в потайных углах бараков разбирают и
собирают немецкие "маузеры", "парабеллумы", "вальтеры". Учатся обращению с
ручной гранатой. Времени немного. Нужно торопиться, чтобы возможно большее
число бойцов подержало в руках оружие. Его приносят сюда из 8-го блока в
санитарной сумке. Николай Задумов выдает его часа на два под личную
ответственность командиров бригад и батальонов. До утра оно должно быть
возвращено на 8-й блок и спрятано под полом в специальном тайнике.
А в лазарете идут занятия санитаров. Группа Тычкова и Гурина
насчитывает уже около ста человек. Инструменты и медикаменты у них наготове.
Где-то Геннадий Щелоков со своими шоферами и танкистами изучают схемы
немецких автомобилей, Валентин Логунов обеспечил их охрану. У ребят руки
зудят - скорее бы взяться за баранку. Ведь все уже понятно, любая марка
машины их не озадачит.
В лагере военнопленных под видом больных в ревире спрятано несколько
летчиков. Кто знает, может быть, нам доведется действовать и на аэродроме
Нора, и тогда захват немецких самолетов будет невозможен без специалистов.
Говорят, что в карантин прибыл недавно еще летчик - Герой Советского Союза
Валентин Ситнов. Кто-то видел у него Золотую Звезду. По слухам, сбили его в
43-м, летом. С тех пор мотается по лагерям, кажется даже был в Освенциме. И
сохранил звездочку Героя. Если это правда, то я снимаю перед ним свой
митцен. Степану Бердникову и Сергею Пайковскому уже дано задание отыскать
этого парня. Говорят, он совсем "доходяга". Надо вытащить его во что бы то
ни стало. Да заодно поразведать, с кем он пришел в Бухенвальд. Около таких
отчаюг всегда собираются дельные и смелые ребята.
Словом, это только эсэсовцы, мерзнущие на сторожевых вышках и постах,
думают, что лагерь спит. Они видят чистые, припорошенные снегом улицы, белые
крыши блоков. Их не беспокоят редкие группки людей, проходящих по улицам.
Они знают: это лагерная полиция помогает им держать строгий порядок. К
отблеску пламени над крематорием они давно привыкли, это их не касается. И
если бы не холодный ветер, гуляющий на вышках, все было бы не так уж плохо.
Во всяком случае, лучше, чем где-нибудь на Одере или у озера Балатон, где
громада Советской Армии ломит и крушит немецкую оборону. Конечно, здесь
гораздо лучше! А заключенные, спящие сейчас там, внизу, под крышами бараков,
они не опасны. Что ждать от таких "доходяг"? Сотни их валяются на дворе
крематория, скрюченные, изломанные.
Во всяком случае, эсэсовцы явно не подозревают, что лагерь не спит, что
лагерь точит ножи и кинжалы, собирает и разбирает затворы, заряжает гранаты,
готовит еще и еще бутылки с горючей жидкостью. А ведь идет только декабрь
44-го года и сколько осталось до желанного часа восстания, никто не знал! И
если бы знать, что впереди еще январь, февраль, март и первые дни апреля и
что впереди такие напряженные события, когда все углы выставят свои острия,
если бы знать заранее - хватило ли бы у нас сил, чтобы перенести это
нечеловеческое натяжение нервов, воли, осторожности и дерзости?!
Да, хватило бы!
В этом я уверен. Потому что в эти последние месяцы увидел, в какую силу
- мудрую, твердую, хитрую - превратилось лагерное подполье.
...Мысль о своем радиопередатчике появилась еще в конце 1943 года,
когда началось повсеместное наступление Советских войск. Потребовался год,
чтобы инженер Дамазин по одной собрал детали для приемо-передающего
аппарата. Бомбардировка 24 августа позволила приступить к осуществлению
идеи. Во время бомбежки пострадали эсэсовские гаражи с бронемашинами и
легковыми автомашинами. Среди разбитых машин оказались и такие, в которых
были вмонтированы радиопередатчики. Все, что могло пригодиться, перенесено в
лагерь. И вот, отказывая себе в сне, Дамазин мастерил аппарат. Ему помогали
немецкие товарищи Армии Вальтер и Гельмут Вагнер. Для своей мастерской и
радиорубки они выбрали кинобудку, где уже собрали не один радиоприемник.
Кинобудка примыкала к просторному бараку, где заключенным за деньги иногда
показывали фильмы, где проходили наши самодеятельные концерты. Вход в будку
был снаружи по отдельной лесенке, стены из двух слоев огнестойких пластин
были внутри полые. Здесь и встроили аппарат с расчетом, что питание к нему
пойдет от кинопроектора, а антенной будет служить громоотвод, конечно,
соответственно приспособленный. На случай радиопередатчику придали
аккумуляторы и подвели собственное питание от электросети, объявив
эсэсовцам, что дополнительная линия необходима для киноаппаратов.
Разумеется, все это делалось в глубочайшей тайне, только несколько
товарищей имели доступ в "мастерскую". Я узнал о радиопередатчике только в
январские дни, когда Интернациональный комитет передал национальным
организациям, что в случае если эсэсовцы задумают уничтожить лагерь, в эфир
будут посланы призывы к немедленной помощи.
В феврале лагерный арсенал пополнился ручным пулеметом и двумя тысячами
патронов к нему. Подумать только - свой пулемет! "Организовали" его немецкие
и австрийские товарищи в ту ночь, когда из Освенцима прибыл большой
транспорт. Австриец Франц Мейкснер, работавший в санитарной команде по
очистке машин от трупов, углядел эту штуку в последнем автомобиле, где ехал
конвой. Забыли ли его эсэсовцы, или проявили беспечность, но конвой ушел,
заключенных прогнали через лагерные ворота. И около пустых машин остались
только трупы да несколько санитаров. Охрана к ним близко не подходила:
велико ли удовольствие смотреть на их грязную работу! Не дожидаясь согласия
военного руководства, ребята погрузили пулемет на тележку и прикрыли его
трупами.
В воротах дежурному эсэсовцу отрапортовали:
- Тележка с умершими следует в крематорий.
Тот махнул рукой:
- Проезжайте!
Несколько дней пулемет скрывался под горой трупов во дворе крематория,
потом был благополучно перенесен в подвал лазарета.
Нет, мы положительно с каждым днем становимся все сильнее. Дисциплина и
какая-то особая собранность и точность сквозят в словах и действиях
причастных к подполью. Это ощущают и тысячи "доходяг", которые еле дышат в
карантинном лагере и все-таки готовы взять в руки оружие. Потому что просто
нельзя не собрать в себе остатки сил, когда на твоих глазах другие
полосатики учат, как надо жить.
На сей раз пример стойкости показали немцы.
В тот день комендант лагеря Пистер распорядился построить на
аппельплаце всех заключенных немцев. Две тысячи человек растянулись пятью
шеренгами по притоптанному снегу площади. Явился сам комендант в парадном
окружении всех своих офицеров. Он торжественно объявил, что каждому немцу
будет даровано прощение, если он выразит желание защищать отечество с
оружием в руках. Пистер не забыл захватить и писаря, чтобы тут же записать
добровольцев. Но строй молчал. Пистер прошел вдоль застывшей шеренги,
пытливо заглядывая в лица. Ничего, кроме каменной холодности, он не прочел.
Весь лагерь ждал с затаенным дыханием, из-за углов барачных построек,
из окон, с чердаков, наблюдая за тем, что делалось на аппельплаце.
Ни для кого не было секретом, что в Германии шла тотальная мобилизация
всех мужчин. Солдат не хватало на последних роковых рубежах. И тогда в
Бухенвальде была объявлена вербовка в эсэсовскую дивизию "Дирлевангер".
Несколько заключенных из бывших военнослужащих вермахта клюнули на приманку.
Но что значит несколько уголовников, на которых вряд ли можно положиться,
когда гибнет армия! Другое дело - политические! Здесь можно пустить в ход
пропаганду. Вот, мол, когда отечеству грозит опасность, люди забывают о
своих политических несогласиях с властью и берут в руки оружие!
Накануне построения всю ночь заседал немецкий политический Центр. Были
суждения, что надо принять предложение СС, а получив оружие, направить его
против фашизма. Более трезвые и дальновидные 184 не соглашались. Во-первых,
это еще вопрос, дадут ли им оружие. А во-вторых, политических рассуют по
подразделениям, и тогда каждому придется действовать поодиночке. И, наконец,
если немецкие политические уйдут в эсэсовскую дивизию, какое впечатление это
произведет на весь лагерь? Словом, было принято решение: ни один член
Коммунистической партии не позволит записать себя в армию.