Страница:
— Аналогичный случай, — смеется Рей, вытирая ладонью мокрое лицо, — ты готова рисковать своей жизнью, я — своей. В чем тогда проблема? По-моему, мы ее решили.
— А по-моему это как раз то, что Вивиан называет "профанацией вопроса".
— Пусть будет профанация, — не спорит Рей, — главное, что в таком виде задача имеет решение.
— Ничего хорошего из этого не выйдет, — бормочу я себе под нос.
— А разве нам сейчас плохо? Значит хорошее уже вышло. А что будет дальше — никто не скажет наверняка. Человек — очень сложное животное.
Я догадываюсь что Рей, с недавних пор, и себя считает человеком. Может,
конечно, так оно и есть.
— И что, по-твоему, будет дальше?
— То, что мы захотим, — уверенно отвечает Рей. — Ничего другого и быть не может.
— А если когда-нибудь мы захотим разного? Ты — одного, я — другого?
— Значит каждый получит свое. Тот, кто написал это на воротах
Бухенвальда, был великий циник, но тот, кто первым высказал эту мысль, был великий мудрец. Так оно всегда и бывает. В конечном итоге каждый получает именно то, что хотел и ровно столько, сколько способен переварить. Этот мир полон счастливыми людьми. А Город Дождя — это химера. Выброси ее из головы.
Или не выбрасывай. Как хочешь. Тебе она жить не помешает. Кому угодно, только не тебе.
— Мне хочется увидеть как садится солнце, — говорю я.
— Нет проблем, — отвечает Рей, — по моим подсчетам до заката часа полтора.
Далеко от промокшей земли
Рассыпаясь, звезда догорит.
Только ветер шепнет: "Розали…"
Только он до земли долетит.
Только он поцелует лицо,
Золотистые брови вразлет.
А потом рыжим псом на крыльцо
Прокрадется и тихо уснет.
Я сыграла ненужную роль,
Но почти не жалею о ней.
Как легко забывается боль…
Мне бывало гораздо больней.
Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Творческий вечер Янины Бельской.
Мне все равно придется уходить.
Пусть не сейчас, не завтра… Но придется.
И тонкая серебряная нить
Натянется, заплачет и сорвется.
И вспорет мир высокий краткий звук.
И схватит небо утренним морозом.
И прозвучит дверей негромкий стук
Ответом всем непрогремевшим грозам.
Я знаю, ты мечтаешь по ночам,
Что этот день окажется дождливым
И снимет плащ с любимого плеча.
И я останусь греться у огня…
Кого-то это сделает счастливым,
Но не тебя, мой друг. И не меня.
—
На моем дорожном плаще
Пыль тысячи троп.
И одна ведет к тебе,
А все остальные — прочь.
А в твоем саду сто огней,
Две тысячи песен у скрипки.
И одна из них обо мне,
А все остальные — молитвы.
Полнолуние.
Авторские песни Татьяны Сторожевой.
Сон о луне.
Светлый силуэт на стене.
За окном тревожная ночь.
Мне приснился сон о луне,
Золотой и теплой, как дождь.
Я в него спустилась, как в сад,
Позабыв надеть серый плащ
И тревожил пристальный взгляд.
И звучала ночь, точно плач.
Может, так оно и было,
Мне гадать об этом странно,
Может, я тебя любила,
Друг случайный и нежданный.
Может это только шутка
С неопасным поцелуем.
Мне всегда немного жутко
В одиночку в полнолуние.
Золотистый блик на окне…
Погляди, как звезды чисты.
Мне приснился сон о луне
Гордой и волшебной, как ты.
Я его совсем не ждала,
Как не ждут ни встреч, ни разлук.
Может быть и не было зла
От твоих протянутых рук…
Может так оно и было,
Мне гадать об этом странно.
Может я тебя любила,
Друг случайный и нежданный.
Может это только шутка
С неопасным поцелуем.
Мне всегда немного жутко
В одиночку в полнолуние.
Серый город.
Я не знаю, когда это будет.
И не верю, что будет скоро.
Лишь надеюсь, что в этой жизни,
Или в следующей за ней.
Я пройду знакомой дорогой,
И проснувшийся Серый Город
Спустит мост, приветствуя музыкой
Ржавых цепей.
И время свернется в петли.
И путь сомкнется в кольцо.
И я пойму,
Что нет никакого пути…
И, как прощение былых грехов
Я увижу твое лицо.
И, может быть, даже сумею сказать:
«Прости».
Город сумерек, узких улиц.
Город вольных, бродячих кошек.
Город шорохов, город скрипок.
Королей и ночных воров.
Как сейчас там должно быть пусто.
Как спокойно и мертво спит он,
Потеряв королеву, уставшую
Верить в любовь…
Но время свернется в петли,
И путь замкнется в кольцо.
И я пойму, что нет никакого пути…
И, как прощение былых грехов,
Я увижу твое лицо.
И, может быть, даже сумею сказать:
«Прости».
ТРАССА.
Душный день догорал над острыми черепичными крышами, похожими на спины симпатичных ленивых динозавров. Сумерки не несли прохлады. Три черных кипариса, как почетный караул, выстроились в ряд у плывущей в рыжем свете веранды маленького кафетерия и, то ли сторожили любезную им, душную жару, то ли провожали уходящее солнце.
Голос сивиллы был хрипловатый и чуть-чуть, самую малость насмешливый. Ровно настолько, чтобы «клиент» не усомнился, что тут имеет место настоящая магия. Грубая крестьянская рука, темная от загара, крепко держала такую же широкую, но бледную и рыхлую ладонь. Темно-карие глаза глядели со смешинкой — мудрой и понимающей.
— Ты будешь удачлив в игре, но в конце-концов крупно проиграешься. Тебя будут любить три очень красивые женщины, но та единственная, которую полюбишь ты, отвергнет тебя. Будешь знаменит, но переживешь свою славу и умрешь в безвестности. Впрочем, жизнь твоя будет долгой а смерть — легкой.
На круглом столе, перед маленькой компанией, стояла большая бутылка терпкого греческого вина, в оплетке из лозы, и огромное блюдо спелого черного инжира, в котором тихо светилось собранное за день щедрое солнце. Никто не ел. Почтительно и доверчиво двое внимали сивилле.
Играла скрипка — легко и немного печально, одну из тех незатейливых уличных мелодий, которыми так богат любой провинциальный южный городок, и Яна неожиданно подумала, что видит сон. Странный сон длиною в жизнь.
— Как-то все это… безнадежно, — поморщился ее спутник, осторожно вынимая запястье из цепких пальцев сивиллы, — например женщина… Вы ведь настоящая ясновидящая, — в голосе проскользнул едва уловимый вопрос, даже, скорее просьба к этой загадочной женщине с непонятной силой во взгляде — рассмеяться и свести все к заурядному розыгрышу. Но она молчала, продолжая улыбаться, и эту улыбку можно было истолковать как угодно.
— Могли бы вы, скажем, узнать, что за женщина. В смысле: "Кто предупрежден — тот не побежден".
— Это не только возможно, но и очень легко, — глубоким, грудным голосом отозвалась сивилла, — только тебе, Игорь, это не поможет. Судьба — штука хитрая, ее на коне не объедешь.
— А если попробовать?
— Попробуй, — доброжелательно улыбнулась женщина…
— И… что будет?
Сивилла неожиданно рассмеялась низким, почти мужским смехом.
— Кто ж тебе это скажет? Я могу читать линии судьбы на ладони, но если ты отбросил написанное, нет никого, кто сказал бы тебе заранее, чем все это кончится.
— Как-то все это безнадежно, — повторил Игорь, непроизвольно пряча руки под стол.
— А ты? — пожилая женщина неожиданно легко для своей внушительной комплекции развернулась к девушке, и та увидела ее глаза — цепкие, хитрые, умные.
Яна покачала головой:
— Спасибо, не стоит. Свою судьбу я знаю.
И довольна ей? — спросила сивилла, вскинув острый подбородок. Густой голос словно материализовался в вязком воздухе и ощутимо надавил на грудь.
— Вполне, — Яна пожала плечами и через силу улыбнулась. Теперь она понимала, каково было ее случайному спутнику под этим тяжелым взглядом. Отчего он выглядит так жалко и украдкой вытирал о шорты другую ладонь.
Наверное, она и сама выглядела не лучше.
Не отрывая взгляда сивилла кивнула на догорающее небо.
— Час меж собакой и волком, — веско сказала она, — Волшебный час. Ты кто по гороскопу?
Она ответила, чувствуя нарастающее напряжение. Сивилла заарканила ее своим всевидящим взглядом и низким голосом. Яна попыталась освободиться, но лишь увязла еще глубже… ведьму, похоже, позабавила ее попытка. Полные выцветшие губы дрогнули в усмешке:
— Ты оказалась в нужный час под нужными звездами. Редкая удача…
Говори же, — внезапно приказала она.
Что? — спросила Яна, облизывая сухие губы. Сердце испуганной птицей колотилась в ребра.
— Говори, чего желаешь. И, да исполнится все по воле звезд… и моей.
Невероятные слова упали в тишину тяжело, как двенадцать камней в неподвижный черный омут. Никто не заметил, что давно смолкла скрипка. Игорь сидел, открыв рот и был, судя по всему, в состоянии, близком к обмороку. Но сивилла уже не глядела на него.
— Говори! — палец коснулся левого запястья, легонько постучал, — время!
Яна судорожно сглотнула. Шальной птицей метнулась мысль: глупая, нереальная, сумасшедшая. Неужели сейчас, вот так просто…
— Время уходит, девушка. Поторопись.
Цена? — проговорила Яна мучительно, через силу, презирая себя. — Все имеет свою цену. Ты знаешь цену моего желания?
— Знаю. И ты ее знаешь.
— Нет! Скажи мне.
— Нет времени. Солнце садится. Девушка, этот миг может не повториться никогда… Говори!
— Скажи цену! — яростно потребовала Яна, глядя в сузившиеся глаза сивиллы, нависавшей над ней, как стотонная глыба. Последний луч заката мигнул над крышами… и погас. На город рухнула ночь.
— Время вышло, — произнес голос: бесстрастный, чужой и ужасно далекий.
Силы в нем не было никакой.
Слепящая вспышка перед глазами уничтожила тьму… Мгновение легкости и головокружения… И…
Черное, бархатное небо над головой. Низко висящие звезды, огромные, как новогодние игрушки. Пахнущая дождем прохлада. Великолепный бетон под ногами. Неподалеку — крытая шифером веранда, стеклянная будка контроля, опущенный шлагбаум и уходящая в темноту ТРАССА. Девушка обернулась и ничуть не удивилась, увидев за спиной приземистую, заляпанную свежей грязью «Хонду».
Мотоцикл ждал ее.
— Фффу! Чуть не попалась!
Она легко рассмеялась. Пожалуй, ей было скорее весело, чем досадно.
— Добро пожаловать на ТРАССУ. Они близко?
— У нас, как минимум, двести километров форы, — машинально ответила она и только потом рассмотрела того, кто задал вопрос.
Это был щуплый джинсовый парень. Слегка патлатый, в меру помятый, как раз чтобы выглядеть стильным трассовиком а не опустившимся бомжом. До ее появления он дремал в седле, положив руки и голову на «рога» своего «Харлея». Этакий урбанизированный ковбой, типичный продукт ТРАССЫ.
— Они прихватили тебя, сестренка?
Девушка помотала головой:
— Старая гарпия! И я-то хороша! Только в последний момент сообразила! С каждым шлагбаумом Они все хитрее…
Парень кивнул, устраиваясь поудобнее.
— Это как в компьютерных играх. С каждым уровнем задания усложняются, а время сокращается. Но ты, по крайней мере, вырвалась.
— Ага. Как куприновский фиолетовый пес с живодерни — оставив на заборе клочки собственного мяса.
Парень сдержанно рассмеялся.
Неподалеку, в бархатной черноте, светилась пригоршня веселых цветных огоньков. Они были похожи на сигнальные лампочки на панели какого-нибудь старинного, отжившего срок агрегата.
— Что за место? — деловито спросила девушка.
— Спрингз-6, - так же деловито ответил парень, — неплохое местечко. «Кола» со льдом. Туземцы вполне дружелюбны. Про "Парадиз лост", Шумахера и Виртуальную Реальность знают, так что можно считать — цивилизация здесь имеется. Не слезая с мотоцикла он протянул тонкую но неожиданно сильную руку:
— Алан Брэдли.
— Розали Логан, — представилась девушка.
Случайный знакомый прицокнул языком:
— Красивое имя…
— Да я и сама ничего.
Алан Брэдли улыбнулся во весь рот, обнаружив парочку выбитых зубов:
— Кто бы спорил, я — никогда. Слушай, — он неожиданно вспыхнул энтузиазмом, — ты здесь надолго? А то может до бара? Я то собрался уже двигать, но раз ты их отогнала… не возражаешь, если угощу?
— Спасибо, — Розали качнула головой, — Я тороплюсь. Пройду техосмотр и на ТРАССУ.
— Как знаешь, — парень не обиделся, видно понял, что его предложение отвергнуто не из зла и не из прихоти.
— Говорят, — неожиданно произнесла Розали, глядя в темноту, туда где ТРАССА острым углом упиралась в горизонт, — если долго ехать вперед, можно встретить тех, с кем расстался… не по своей воле.
— Можно, — подтвердил Алан. Он запустил руку в необъятный карман куртки, порылся там, добыл банку «Колы», с тихим «чмоком» распечатал и протянул девушке. Она не стала отказываться.
— Это был… твой парень? — осторожно спросил «ковбой». Розали сделала большой глоток и молча кивнула.
— Давно?
— Пять лет назад, — ответила Розали, по-прежнему не глядя на Алана Брэдли, — У него был такой же «Харлей». В дождливую ночь его занесло на повороте. Молчание опустилось холодное и тяжелое, рискуя затопить пограничный пункт "Спрингз — 6", шлагбаум, два мотоцикла и двух одиноких людей в седлах.
Алан неожиданно заметил, что новая знакомая не такая уж юная, как показалось вначале. Ей двадцать пять. Может, чуть меньше.
— Как его звали? — спросил он, чтобы разбить тишину.
— Рей, — ответила Розали. — Он был родом из Города Дождя. Это за Перекрестком. Там, где самый первый шлагбаум. Там начинается ТРАССА. Во всяком случае, для меня она началась именно там.
Она немного помолчала, потом заговорила снова тихим, усталым голосом:
— Это не был несчастный случай. У каждого желания есть своя цена. Рей… очень хотел быть со мной. Он… не умел торговаться. Скажи, — она неожиданно обернулась к Алану, и он заметил, как во тьме вспыхнули сухие глаза, — если бы я сегодня попалась… У меня ведь всего одно желание! Скажи, Они бы, действительно, вернули Рея?
— Они никогда не обманывают, — тихо, задумчиво проговорил Алан, постукивая тонкими пальцами по крутому боку бензобака, — в этом Их сила. Девушка не шевельнулась. Ее силуэт на фоне звездного неба был похож на оттиск на старинной гравюре.
— Они бы вернули Рея, — ответил Алан, — но никто и никогда не смог бы вернуть тебя. Потому, что вернуться назад невозможно. ТРАССА идет только вперед.
— Ты же сам говорил, что Они никогда не обманывают, — хрипло спросила
Розали, комкая перчатки.
— Верно. Не обманывают. Но и правды не говорят. А правда в том, что прошлое прошло. И вернуть его не под силу даже Им. Они просто замыкают твое время в кольцо и оставляют тебя в пустоте. Сначала все идет хорошо, ты счастлив и ничего не замечаешь. А потом вдруг приходит прозрение и ты понимаешь, что уже много лет, а может и столетий, толчешь воду в ступе, как китайский лунный заяц. И, главное, никуда не сбежать, потому что все концы и начала сходятся в одной точке.
Розали невольно передернула плечами.
— Спятить можно.
— Запросто. В сущности, они все сумасшедшие. Носятся по кругу, как белки в колесе, от скуки едят друг друга и не могут понять, отчего несчастны. Но тебе это не грозит, — торопливо прибавил он, заметив, какое впечатление производят на спутницу его слова, — Пока перед тобой поднимаются шлагбаумы, у Них нет ни единого шанса.
— А Рей?
Алан пожал плечами:
— Немного опередил тебя, я думаю… Смерть — это ведь просто еще один шлагбаум. Не первый и не последний. ТРАССА уходит дальше. Куда? Этого никто не знает. Возможно где-то, в запредельной дали, она кончается. А возможно — нет. Единственный способ узнать — ехать вперед…
Алан улыбнулся ей на прощание. У него была хорошая улыбка, не смотря на выбитые зубы. Шлагбаум взмахнул рукой, пропуская тихо урчавшую «Хонду» и мягко опустился за спиной. Мотор взревел. Темноту вспорол свет мощной фары и полетели назад то ли километры, то ли годы. Розали не оглянулась. Она ничего не забыла в этом зачуханном "Спрингз — 6", чтобы оглядываться назад. Ветер бил в лицо плотной струей, и девушка поймала себя на том, что смеется…
Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Творческий вечер Янины Бельской.
Мы были из тех…
Не святых, не отпетых.
С мечом у бедра
Целовавших распятие.
Не грешных, не праведных,
Не отогретых
Ни у очага, ни в объятиях.
Мы были из них,
Из опальных поэтов.
Со смехом и бранью
Бросавших перчатку
Царям и Богам и Врагам…
И Любимым
Мы пели о счастье.
Мы были!
Нет замков прочнее на свете,
Чем карточный домик,
Скрепленный мечтою.
Мы были из тех,
Кто братался со смертью.
И бился с любовью.
Мне не спится без стука шагов под окном,
Если замерло все, ожидая рассвет,
Значит, кажется мне, мы остались вдвоем,
Я и город, которому тысяча лет.
Значит, утром не вспыхнут окна,
Не пойдут на работу люди.
Нет, пускай уж он лучше будет,
Этот звук, дребезжащий в стеклах.
Мне не спится без лая дворовых собак,
Если замерло все в беспокойной ночи,
Значит тот, кто еще говорил — промолчит,
И никто не подаст нам спасительный знак.
Неприступных стен не бывает,
Ну а вдруг к нам залезут воры?
Ну а вдруг не спасут запоры?
Нет, пускай они лучше лают.
Я без воя сирен ночь промаюсь без сна,
Потому что я знаю — мой город не Рай,
И когда, невзрываема, спит тишина,
Значит, брошен совсем. Значит, хоть помирай.
Если вой разрывает полночь,
Значит, сердце надежда греет.
Значит, кто-то спешит на помощь,
И, возможно, еще успеет.
Фольклор ТРАССЫ.
ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ…
"Сорвать лучший плод бытия:
значит жить гибельно".
Ф. Ницше.
"Там, где кончается асфальт, Начинается Рай".
Песня.
1.
"… она вырвалась вперед. Маленькой черточкой на горизонте замаячил очередной шлагбаум и Розали ощутила странную уверенность что стоит ей проскочить это препятствие, и она в безопасности. Странное, ничем не обоснованное чувство, но оно крепло в ней с каждой секундой. «Хонда» неслась, как загнанный конь, хрипя и повизгивая, и вдруг в зеркале заднего обзора Розали заметила, что черные фигуры, висевшие за спиной как гончие псы, одна за другой сбрасывают скорость и останавливаются. Чем то их пугал этот шлагбаум. Розали пролетела под ним, не снижая скорости. ТРАССА уходила дальше, теряясь в зеленоватой дымке хвойных лесов. В реве безотказного мотора она не сразу уловила странную, непривычную, новую для себя тишину. Тишину не внешнюю, а внутреннюю. Она, сломя голову, летела вперед так, словно ничего не случилось.
Ничего и не случилось.
Просто остановилось сердце.
А мотор «Хонды», подаренной Стражем с Перекрестка продолжал работать, но уже не задыхался и не хрипел, а мощно ревел победную песню, и с каждым оборотом колеса тело Розали обретало свою изначальную легкость.
На горизонте показалась еще одна черная точка. Розали испуганно припала к рулю, но тут же сообразила, что Они обогнать ее никак не могли. Для этого мало быть асом, нужно быть Господом Богом и иметь «колеса» от Стража, а такого в жизни не бывает. Страж кому-попало мотоциклы не раздает. Точка стремительно росла. Она уже различала силуэт высокого мужчины, который стоял на обочине, и смотрел на приближавшуюся Розали не отводя глаз. Видавший виды «Харлей» стоял рядом. Розали отчаянно затормозила, оставляя на асфальте жирную черную полосу.
Что было потом — не знает никто. Последний шлагбаум медленно, без суеты опустился, отсекая Их. А ТРАССА уходила дальше. И было по-прежнему неизвестно, где кончается асфальт, и кончается ли он где-нибудь. Был только один способ узнать это — ехать вперед.
И дальше они поехали вместе."
Леший поднял голову от стопки распечаток и мельком глянул на посетительницу. Она на него не смотрела. Ее взгляд блуждал по замысловатому бордюру под потолком, принадлежащему, вероятно, эпохе ренессанса, как и все это старинное здание, где размещалась (среди сотни других контор, или, по-современному, офисов) редакция литературного журнала «Гелиополь». Чтобы найти кабинет главного редактора, не снабженный, кстати, никакой сопроводительной табличкой, нужно было поплутать по коридорам и изрядно намозолить язык обо всех встречных — поперечных. Такая ситуация была, конечно, вопиющим безобразием, но исправлять ее никто не спешил. В редакции «Гелиополя» бытовало мнение, что писатели, а тем более, поэты — люди упертые, и, если им понадобится, найдут пятый угол, Святой Грааль, черта в стуле и вообще то не знаю что, а не только кабинет Лешукова. Вообще-то, так оно и было. Находили, паразиты. Хотя кабинет этот, не по желанию Лешего, но с его молчаливого согласия кочевал по зданию от подвала до чердака в среднем раза по четыре в год. Леший уже привык что его знакомства с новыми людьми начинаются с такого, примерно, диалога:
— Простите, это «Гелиополь»?
— Да. Главный редактор Лешуков.
— Ну у вас тут и лабиринты. Только минотавра не хватает.
Этот самый «нехватающий» сидел прямо перед глазами посетителя, но об этом начинающие литераторы тактично умалчивали.
Эта открыла дверь уверенно, словно бывала здесь тысячу и один раз, и произнесла без вопросительной интонации:
— Здравствуйте, Виктор Алексеевич.
Теперь она сидела в ярко-красном, продавленном кресле и изучала бордюр, не проявляя ни малейших признаков волнения, свойственного всем начинающим авторам. Или досады, характерной для тех, кого в этом заштатном журнальчике должны были встречать у парадного подъезда хлебом с солью и кофе с коньяком.
Леший скосил глаза на монитор: "Яна Бельская". Фамилия была смутно знакомой и уже в следующую секунду Леший вспомнил, где повезло на нее наткнуться. В учебнике истории. Интересно, не родня ли, дамочка, часом Малюте Скуратову-Бельскому? Надо будет как-нибудь спросить, не обидится? В чисто литературном плане фамилия никаких ассоциаций не вызывала, да разве их всех упомнишь? Впрочем, компьютер бы вспомнил, и выдал красным шрифтом предупреждая, что с посетительницей надо держаться вежливо. Не выдал. Ну и Бог с ней, с Яной Бельской… К тому же, она была рыжей — второй момент, настороживший Лешего. С рыжими бывает так: они или пугающе безобразны, или ошеломляюще красивы. Эта была никакой. Просто никакой. Симпатичная, конечно, как и каждая молодая женщина, одетая со вкусом, но ничего особенного. Один из фундаментальных законов устройства мира, выведенных Лешим, с треском провалился. Он немного успокоился на этот счет, когда понял, что волосы крашеные. Стойкая крем-краска Бель-Колор, или еще какая-нибудь химия. Вот и доверяй после этого женщинам…
— "И дальше они поехали вместе", — повторил он, — избитый какой-то конец. Вроде: "Они жили счастливо и умерли в один день".
— Обычный, — Яна пожала плечами едва заметно, без возражения и без обиды. — Как еще, по-вашему, могла закончится такая история?
По-моему, — подчеркнул Леший, — такие истории вообще бесконечны. Как ваша ТРАССА.
— Бесконечны только мексиканские сериалы и человеческая глупость, — сказала Яна, — все остальное имеет свой конец.
— Возможно, — Леший решил не спорить, по опыту зная, как эти писатели упрямы и способны залезть в бутылку из-за какой-нибудь мелочи, которая, Бог знает отчего, кажется им значительной. Он вернул взгляд на название: "Там, где кончается асфальт…" (сказки для Бегущих и Догоняющих).
— Сказки это, конечно, оригинально, — буркнул он, — только современному читателю сказки не нужны. Он требует политических триллеров, крутой эротики, мистики.
— То, что современный читатель этого требует, еще не значит, что ему это нужно, — так же ровно возразила Яна, — это значит, что он ХОЧЕТ получить подобное чтиво. Давно известно — нужное отнюдь не всегда желанно.
Леший нетерпеливо улыбнулся:
— Возможно. Но нынешний литературный рынок ориентирован на спрос, — он замялся, не зная, как сложить фразу, которая бы не показалась грубой Яне Бельской. Она ждала с вежливым интересом.
— Я делаю бизнес, — сказал он наконец, — я не Мессия. Я должен прежде всего поддерживать тираж.
— А я думала, вы должны прежде всего сказать людям правду о них самих.
Леший непроизвольно скривился. Идеалисточка-графоманочка, туда ее и сюда. Начиталась Достоевского и преисполнилась наилучших намерений переделать сволочей-сапиэнсов посредством печатного слова. Оно, конечно, Достоевский гуд, князь Мышкин гуд, а "Похождения космической проститутки" та еще лажа, только вот почитатели трудов великого теоретика и пророка гуманизма почему-то никогда не удосужатся спросить, в какую копеечку каждый раз влетает выпуск «Гелиополя»… И о том, желают ли сволочи-сапиэнсы (сволочи, кто спорит), нимба и крылышек. А он, Виктор Лешуков, мученического венца.
Сказать какую-нибудь резкость Леший просто не успел — его лицо спас компьютер, четверка с парочкой юморных моментов. Полыхнул экран и из запредельных глубин выплыла неоново-сияющая надпись: "Парень, гони их в шею".
Ящик недвусмысленно намекал на обеденный перерыв, и желудок Лешего, прогрессивными диетами не измученный, намек поддержал. Яну Бельскую следовало из кабинета деликатно выпроводить. Леший глянул на гостью исподлобья (проблема ходячая) и вдруг, совершенно неожиданно для себя предложил:
— А по-моему это как раз то, что Вивиан называет "профанацией вопроса".
— Пусть будет профанация, — не спорит Рей, — главное, что в таком виде задача имеет решение.
— Ничего хорошего из этого не выйдет, — бормочу я себе под нос.
— А разве нам сейчас плохо? Значит хорошее уже вышло. А что будет дальше — никто не скажет наверняка. Человек — очень сложное животное.
Я догадываюсь что Рей, с недавних пор, и себя считает человеком. Может,
конечно, так оно и есть.
— И что, по-твоему, будет дальше?
— То, что мы захотим, — уверенно отвечает Рей. — Ничего другого и быть не может.
— А если когда-нибудь мы захотим разного? Ты — одного, я — другого?
— Значит каждый получит свое. Тот, кто написал это на воротах
Бухенвальда, был великий циник, но тот, кто первым высказал эту мысль, был великий мудрец. Так оно всегда и бывает. В конечном итоге каждый получает именно то, что хотел и ровно столько, сколько способен переварить. Этот мир полон счастливыми людьми. А Город Дождя — это химера. Выброси ее из головы.
Или не выбрасывай. Как хочешь. Тебе она жить не помешает. Кому угодно, только не тебе.
— Мне хочется увидеть как садится солнце, — говорю я.
— Нет проблем, — отвечает Рей, — по моим подсчетам до заката часа полтора.
Далеко от промокшей земли
Рассыпаясь, звезда догорит.
Только ветер шепнет: "Розали…"
Только он до земли долетит.
Только он поцелует лицо,
Золотистые брови вразлет.
А потом рыжим псом на крыльцо
Прокрадется и тихо уснет.
Я сыграла ненужную роль,
Но почти не жалею о ней.
Как легко забывается боль…
Мне бывало гораздо больней.
Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Творческий вечер Янины Бельской.
Мне все равно придется уходить.
Пусть не сейчас, не завтра… Но придется.
И тонкая серебряная нить
Натянется, заплачет и сорвется.
И вспорет мир высокий краткий звук.
И схватит небо утренним морозом.
И прозвучит дверей негромкий стук
Ответом всем непрогремевшим грозам.
Я знаю, ты мечтаешь по ночам,
Что этот день окажется дождливым
И снимет плащ с любимого плеча.
И я останусь греться у огня…
Кого-то это сделает счастливым,
Но не тебя, мой друг. И не меня.
—
На моем дорожном плаще
Пыль тысячи троп.
И одна ведет к тебе,
А все остальные — прочь.
А в твоем саду сто огней,
Две тысячи песен у скрипки.
И одна из них обо мне,
А все остальные — молитвы.
Полнолуние.
Авторские песни Татьяны Сторожевой.
Сон о луне.
Светлый силуэт на стене.
За окном тревожная ночь.
Мне приснился сон о луне,
Золотой и теплой, как дождь.
Я в него спустилась, как в сад,
Позабыв надеть серый плащ
И тревожил пристальный взгляд.
И звучала ночь, точно плач.
Может, так оно и было,
Мне гадать об этом странно,
Может, я тебя любила,
Друг случайный и нежданный.
Может это только шутка
С неопасным поцелуем.
Мне всегда немного жутко
В одиночку в полнолуние.
Золотистый блик на окне…
Погляди, как звезды чисты.
Мне приснился сон о луне
Гордой и волшебной, как ты.
Я его совсем не ждала,
Как не ждут ни встреч, ни разлук.
Может быть и не было зла
От твоих протянутых рук…
Может так оно и было,
Мне гадать об этом странно.
Может я тебя любила,
Друг случайный и нежданный.
Может это только шутка
С неопасным поцелуем.
Мне всегда немного жутко
В одиночку в полнолуние.
Серый город.
Я не знаю, когда это будет.
И не верю, что будет скоро.
Лишь надеюсь, что в этой жизни,
Или в следующей за ней.
Я пройду знакомой дорогой,
И проснувшийся Серый Город
Спустит мост, приветствуя музыкой
Ржавых цепей.
И время свернется в петли.
И путь сомкнется в кольцо.
И я пойму,
Что нет никакого пути…
И, как прощение былых грехов
Я увижу твое лицо.
И, может быть, даже сумею сказать:
«Прости».
Город сумерек, узких улиц.
Город вольных, бродячих кошек.
Город шорохов, город скрипок.
Королей и ночных воров.
Как сейчас там должно быть пусто.
Как спокойно и мертво спит он,
Потеряв королеву, уставшую
Верить в любовь…
Но время свернется в петли,
И путь замкнется в кольцо.
И я пойму, что нет никакого пути…
И, как прощение былых грехов,
Я увижу твое лицо.
И, может быть, даже сумею сказать:
«Прости».
ТРАССА.
Душный день догорал над острыми черепичными крышами, похожими на спины симпатичных ленивых динозавров. Сумерки не несли прохлады. Три черных кипариса, как почетный караул, выстроились в ряд у плывущей в рыжем свете веранды маленького кафетерия и, то ли сторожили любезную им, душную жару, то ли провожали уходящее солнце.
Голос сивиллы был хрипловатый и чуть-чуть, самую малость насмешливый. Ровно настолько, чтобы «клиент» не усомнился, что тут имеет место настоящая магия. Грубая крестьянская рука, темная от загара, крепко держала такую же широкую, но бледную и рыхлую ладонь. Темно-карие глаза глядели со смешинкой — мудрой и понимающей.
— Ты будешь удачлив в игре, но в конце-концов крупно проиграешься. Тебя будут любить три очень красивые женщины, но та единственная, которую полюбишь ты, отвергнет тебя. Будешь знаменит, но переживешь свою славу и умрешь в безвестности. Впрочем, жизнь твоя будет долгой а смерть — легкой.
На круглом столе, перед маленькой компанией, стояла большая бутылка терпкого греческого вина, в оплетке из лозы, и огромное блюдо спелого черного инжира, в котором тихо светилось собранное за день щедрое солнце. Никто не ел. Почтительно и доверчиво двое внимали сивилле.
Играла скрипка — легко и немного печально, одну из тех незатейливых уличных мелодий, которыми так богат любой провинциальный южный городок, и Яна неожиданно подумала, что видит сон. Странный сон длиною в жизнь.
— Как-то все это… безнадежно, — поморщился ее спутник, осторожно вынимая запястье из цепких пальцев сивиллы, — например женщина… Вы ведь настоящая ясновидящая, — в голосе проскользнул едва уловимый вопрос, даже, скорее просьба к этой загадочной женщине с непонятной силой во взгляде — рассмеяться и свести все к заурядному розыгрышу. Но она молчала, продолжая улыбаться, и эту улыбку можно было истолковать как угодно.
— Могли бы вы, скажем, узнать, что за женщина. В смысле: "Кто предупрежден — тот не побежден".
— Это не только возможно, но и очень легко, — глубоким, грудным голосом отозвалась сивилла, — только тебе, Игорь, это не поможет. Судьба — штука хитрая, ее на коне не объедешь.
— А если попробовать?
— Попробуй, — доброжелательно улыбнулась женщина…
— И… что будет?
Сивилла неожиданно рассмеялась низким, почти мужским смехом.
— Кто ж тебе это скажет? Я могу читать линии судьбы на ладони, но если ты отбросил написанное, нет никого, кто сказал бы тебе заранее, чем все это кончится.
— Как-то все это безнадежно, — повторил Игорь, непроизвольно пряча руки под стол.
— А ты? — пожилая женщина неожиданно легко для своей внушительной комплекции развернулась к девушке, и та увидела ее глаза — цепкие, хитрые, умные.
Яна покачала головой:
— Спасибо, не стоит. Свою судьбу я знаю.
И довольна ей? — спросила сивилла, вскинув острый подбородок. Густой голос словно материализовался в вязком воздухе и ощутимо надавил на грудь.
— Вполне, — Яна пожала плечами и через силу улыбнулась. Теперь она понимала, каково было ее случайному спутнику под этим тяжелым взглядом. Отчего он выглядит так жалко и украдкой вытирал о шорты другую ладонь.
Наверное, она и сама выглядела не лучше.
Не отрывая взгляда сивилла кивнула на догорающее небо.
— Час меж собакой и волком, — веско сказала она, — Волшебный час. Ты кто по гороскопу?
Она ответила, чувствуя нарастающее напряжение. Сивилла заарканила ее своим всевидящим взглядом и низким голосом. Яна попыталась освободиться, но лишь увязла еще глубже… ведьму, похоже, позабавила ее попытка. Полные выцветшие губы дрогнули в усмешке:
— Ты оказалась в нужный час под нужными звездами. Редкая удача…
Говори же, — внезапно приказала она.
Что? — спросила Яна, облизывая сухие губы. Сердце испуганной птицей колотилась в ребра.
— Говори, чего желаешь. И, да исполнится все по воле звезд… и моей.
Невероятные слова упали в тишину тяжело, как двенадцать камней в неподвижный черный омут. Никто не заметил, что давно смолкла скрипка. Игорь сидел, открыв рот и был, судя по всему, в состоянии, близком к обмороку. Но сивилла уже не глядела на него.
— Говори! — палец коснулся левого запястья, легонько постучал, — время!
Яна судорожно сглотнула. Шальной птицей метнулась мысль: глупая, нереальная, сумасшедшая. Неужели сейчас, вот так просто…
— Время уходит, девушка. Поторопись.
Цена? — проговорила Яна мучительно, через силу, презирая себя. — Все имеет свою цену. Ты знаешь цену моего желания?
— Знаю. И ты ее знаешь.
— Нет! Скажи мне.
— Нет времени. Солнце садится. Девушка, этот миг может не повториться никогда… Говори!
— Скажи цену! — яростно потребовала Яна, глядя в сузившиеся глаза сивиллы, нависавшей над ней, как стотонная глыба. Последний луч заката мигнул над крышами… и погас. На город рухнула ночь.
— Время вышло, — произнес голос: бесстрастный, чужой и ужасно далекий.
Силы в нем не было никакой.
Слепящая вспышка перед глазами уничтожила тьму… Мгновение легкости и головокружения… И…
Черное, бархатное небо над головой. Низко висящие звезды, огромные, как новогодние игрушки. Пахнущая дождем прохлада. Великолепный бетон под ногами. Неподалеку — крытая шифером веранда, стеклянная будка контроля, опущенный шлагбаум и уходящая в темноту ТРАССА. Девушка обернулась и ничуть не удивилась, увидев за спиной приземистую, заляпанную свежей грязью «Хонду».
Мотоцикл ждал ее.
— Фффу! Чуть не попалась!
Она легко рассмеялась. Пожалуй, ей было скорее весело, чем досадно.
— Добро пожаловать на ТРАССУ. Они близко?
— У нас, как минимум, двести километров форы, — машинально ответила она и только потом рассмотрела того, кто задал вопрос.
Это был щуплый джинсовый парень. Слегка патлатый, в меру помятый, как раз чтобы выглядеть стильным трассовиком а не опустившимся бомжом. До ее появления он дремал в седле, положив руки и голову на «рога» своего «Харлея». Этакий урбанизированный ковбой, типичный продукт ТРАССЫ.
— Они прихватили тебя, сестренка?
Девушка помотала головой:
— Старая гарпия! И я-то хороша! Только в последний момент сообразила! С каждым шлагбаумом Они все хитрее…
Парень кивнул, устраиваясь поудобнее.
— Это как в компьютерных играх. С каждым уровнем задания усложняются, а время сокращается. Но ты, по крайней мере, вырвалась.
— Ага. Как куприновский фиолетовый пес с живодерни — оставив на заборе клочки собственного мяса.
Парень сдержанно рассмеялся.
Неподалеку, в бархатной черноте, светилась пригоршня веселых цветных огоньков. Они были похожи на сигнальные лампочки на панели какого-нибудь старинного, отжившего срок агрегата.
— Что за место? — деловито спросила девушка.
— Спрингз-6, - так же деловито ответил парень, — неплохое местечко. «Кола» со льдом. Туземцы вполне дружелюбны. Про "Парадиз лост", Шумахера и Виртуальную Реальность знают, так что можно считать — цивилизация здесь имеется. Не слезая с мотоцикла он протянул тонкую но неожиданно сильную руку:
— Алан Брэдли.
— Розали Логан, — представилась девушка.
Случайный знакомый прицокнул языком:
— Красивое имя…
— Да я и сама ничего.
Алан Брэдли улыбнулся во весь рот, обнаружив парочку выбитых зубов:
— Кто бы спорил, я — никогда. Слушай, — он неожиданно вспыхнул энтузиазмом, — ты здесь надолго? А то может до бара? Я то собрался уже двигать, но раз ты их отогнала… не возражаешь, если угощу?
— Спасибо, — Розали качнула головой, — Я тороплюсь. Пройду техосмотр и на ТРАССУ.
— Как знаешь, — парень не обиделся, видно понял, что его предложение отвергнуто не из зла и не из прихоти.
— Говорят, — неожиданно произнесла Розали, глядя в темноту, туда где ТРАССА острым углом упиралась в горизонт, — если долго ехать вперед, можно встретить тех, с кем расстался… не по своей воле.
— Можно, — подтвердил Алан. Он запустил руку в необъятный карман куртки, порылся там, добыл банку «Колы», с тихим «чмоком» распечатал и протянул девушке. Она не стала отказываться.
— Это был… твой парень? — осторожно спросил «ковбой». Розали сделала большой глоток и молча кивнула.
— Давно?
— Пять лет назад, — ответила Розали, по-прежнему не глядя на Алана Брэдли, — У него был такой же «Харлей». В дождливую ночь его занесло на повороте. Молчание опустилось холодное и тяжелое, рискуя затопить пограничный пункт "Спрингз — 6", шлагбаум, два мотоцикла и двух одиноких людей в седлах.
Алан неожиданно заметил, что новая знакомая не такая уж юная, как показалось вначале. Ей двадцать пять. Может, чуть меньше.
— Как его звали? — спросил он, чтобы разбить тишину.
— Рей, — ответила Розали. — Он был родом из Города Дождя. Это за Перекрестком. Там, где самый первый шлагбаум. Там начинается ТРАССА. Во всяком случае, для меня она началась именно там.
Она немного помолчала, потом заговорила снова тихим, усталым голосом:
— Это не был несчастный случай. У каждого желания есть своя цена. Рей… очень хотел быть со мной. Он… не умел торговаться. Скажи, — она неожиданно обернулась к Алану, и он заметил, как во тьме вспыхнули сухие глаза, — если бы я сегодня попалась… У меня ведь всего одно желание! Скажи, Они бы, действительно, вернули Рея?
— Они никогда не обманывают, — тихо, задумчиво проговорил Алан, постукивая тонкими пальцами по крутому боку бензобака, — в этом Их сила. Девушка не шевельнулась. Ее силуэт на фоне звездного неба был похож на оттиск на старинной гравюре.
— Они бы вернули Рея, — ответил Алан, — но никто и никогда не смог бы вернуть тебя. Потому, что вернуться назад невозможно. ТРАССА идет только вперед.
— Ты же сам говорил, что Они никогда не обманывают, — хрипло спросила
Розали, комкая перчатки.
— Верно. Не обманывают. Но и правды не говорят. А правда в том, что прошлое прошло. И вернуть его не под силу даже Им. Они просто замыкают твое время в кольцо и оставляют тебя в пустоте. Сначала все идет хорошо, ты счастлив и ничего не замечаешь. А потом вдруг приходит прозрение и ты понимаешь, что уже много лет, а может и столетий, толчешь воду в ступе, как китайский лунный заяц. И, главное, никуда не сбежать, потому что все концы и начала сходятся в одной точке.
Розали невольно передернула плечами.
— Спятить можно.
— Запросто. В сущности, они все сумасшедшие. Носятся по кругу, как белки в колесе, от скуки едят друг друга и не могут понять, отчего несчастны. Но тебе это не грозит, — торопливо прибавил он, заметив, какое впечатление производят на спутницу его слова, — Пока перед тобой поднимаются шлагбаумы, у Них нет ни единого шанса.
— А Рей?
Алан пожал плечами:
— Немного опередил тебя, я думаю… Смерть — это ведь просто еще один шлагбаум. Не первый и не последний. ТРАССА уходит дальше. Куда? Этого никто не знает. Возможно где-то, в запредельной дали, она кончается. А возможно — нет. Единственный способ узнать — ехать вперед…
Алан улыбнулся ей на прощание. У него была хорошая улыбка, не смотря на выбитые зубы. Шлагбаум взмахнул рукой, пропуская тихо урчавшую «Хонду» и мягко опустился за спиной. Мотор взревел. Темноту вспорол свет мощной фары и полетели назад то ли километры, то ли годы. Розали не оглянулась. Она ничего не забыла в этом зачуханном "Спрингз — 6", чтобы оглядываться назад. Ветер бил в лицо плотной струей, и девушка поймала себя на том, что смеется…
Поэтический элит-клуб "Бродячий Пегас". Творческий вечер Янины Бельской.
Мы были из тех…
Не святых, не отпетых.
С мечом у бедра
Целовавших распятие.
Не грешных, не праведных,
Не отогретых
Ни у очага, ни в объятиях.
Мы были из них,
Из опальных поэтов.
Со смехом и бранью
Бросавших перчатку
Царям и Богам и Врагам…
И Любимым
Мы пели о счастье.
Мы были!
Нет замков прочнее на свете,
Чем карточный домик,
Скрепленный мечтою.
Мы были из тех,
Кто братался со смертью.
И бился с любовью.
Мне не спится без стука шагов под окном,
Если замерло все, ожидая рассвет,
Значит, кажется мне, мы остались вдвоем,
Я и город, которому тысяча лет.
Значит, утром не вспыхнут окна,
Не пойдут на работу люди.
Нет, пускай уж он лучше будет,
Этот звук, дребезжащий в стеклах.
Мне не спится без лая дворовых собак,
Если замерло все в беспокойной ночи,
Значит тот, кто еще говорил — промолчит,
И никто не подаст нам спасительный знак.
Неприступных стен не бывает,
Ну а вдруг к нам залезут воры?
Ну а вдруг не спасут запоры?
Нет, пускай они лучше лают.
Я без воя сирен ночь промаюсь без сна,
Потому что я знаю — мой город не Рай,
И когда, невзрываема, спит тишина,
Значит, брошен совсем. Значит, хоть помирай.
Если вой разрывает полночь,
Значит, сердце надежда греет.
Значит, кто-то спешит на помощь,
И, возможно, еще успеет.
Фольклор ТРАССЫ.
ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ…
"Сорвать лучший плод бытия:
значит жить гибельно".
Ф. Ницше.
"Там, где кончается асфальт, Начинается Рай".
Песня.
1.
"… она вырвалась вперед. Маленькой черточкой на горизонте замаячил очередной шлагбаум и Розали ощутила странную уверенность что стоит ей проскочить это препятствие, и она в безопасности. Странное, ничем не обоснованное чувство, но оно крепло в ней с каждой секундой. «Хонда» неслась, как загнанный конь, хрипя и повизгивая, и вдруг в зеркале заднего обзора Розали заметила, что черные фигуры, висевшие за спиной как гончие псы, одна за другой сбрасывают скорость и останавливаются. Чем то их пугал этот шлагбаум. Розали пролетела под ним, не снижая скорости. ТРАССА уходила дальше, теряясь в зеленоватой дымке хвойных лесов. В реве безотказного мотора она не сразу уловила странную, непривычную, новую для себя тишину. Тишину не внешнюю, а внутреннюю. Она, сломя голову, летела вперед так, словно ничего не случилось.
Ничего и не случилось.
Просто остановилось сердце.
А мотор «Хонды», подаренной Стражем с Перекрестка продолжал работать, но уже не задыхался и не хрипел, а мощно ревел победную песню, и с каждым оборотом колеса тело Розали обретало свою изначальную легкость.
На горизонте показалась еще одна черная точка. Розали испуганно припала к рулю, но тут же сообразила, что Они обогнать ее никак не могли. Для этого мало быть асом, нужно быть Господом Богом и иметь «колеса» от Стража, а такого в жизни не бывает. Страж кому-попало мотоциклы не раздает. Точка стремительно росла. Она уже различала силуэт высокого мужчины, который стоял на обочине, и смотрел на приближавшуюся Розали не отводя глаз. Видавший виды «Харлей» стоял рядом. Розали отчаянно затормозила, оставляя на асфальте жирную черную полосу.
Что было потом — не знает никто. Последний шлагбаум медленно, без суеты опустился, отсекая Их. А ТРАССА уходила дальше. И было по-прежнему неизвестно, где кончается асфальт, и кончается ли он где-нибудь. Был только один способ узнать это — ехать вперед.
И дальше они поехали вместе."
Леший поднял голову от стопки распечаток и мельком глянул на посетительницу. Она на него не смотрела. Ее взгляд блуждал по замысловатому бордюру под потолком, принадлежащему, вероятно, эпохе ренессанса, как и все это старинное здание, где размещалась (среди сотни других контор, или, по-современному, офисов) редакция литературного журнала «Гелиополь». Чтобы найти кабинет главного редактора, не снабженный, кстати, никакой сопроводительной табличкой, нужно было поплутать по коридорам и изрядно намозолить язык обо всех встречных — поперечных. Такая ситуация была, конечно, вопиющим безобразием, но исправлять ее никто не спешил. В редакции «Гелиополя» бытовало мнение, что писатели, а тем более, поэты — люди упертые, и, если им понадобится, найдут пятый угол, Святой Грааль, черта в стуле и вообще то не знаю что, а не только кабинет Лешукова. Вообще-то, так оно и было. Находили, паразиты. Хотя кабинет этот, не по желанию Лешего, но с его молчаливого согласия кочевал по зданию от подвала до чердака в среднем раза по четыре в год. Леший уже привык что его знакомства с новыми людьми начинаются с такого, примерно, диалога:
— Простите, это «Гелиополь»?
— Да. Главный редактор Лешуков.
— Ну у вас тут и лабиринты. Только минотавра не хватает.
Этот самый «нехватающий» сидел прямо перед глазами посетителя, но об этом начинающие литераторы тактично умалчивали.
Эта открыла дверь уверенно, словно бывала здесь тысячу и один раз, и произнесла без вопросительной интонации:
— Здравствуйте, Виктор Алексеевич.
Теперь она сидела в ярко-красном, продавленном кресле и изучала бордюр, не проявляя ни малейших признаков волнения, свойственного всем начинающим авторам. Или досады, характерной для тех, кого в этом заштатном журнальчике должны были встречать у парадного подъезда хлебом с солью и кофе с коньяком.
Леший скосил глаза на монитор: "Яна Бельская". Фамилия была смутно знакомой и уже в следующую секунду Леший вспомнил, где повезло на нее наткнуться. В учебнике истории. Интересно, не родня ли, дамочка, часом Малюте Скуратову-Бельскому? Надо будет как-нибудь спросить, не обидится? В чисто литературном плане фамилия никаких ассоциаций не вызывала, да разве их всех упомнишь? Впрочем, компьютер бы вспомнил, и выдал красным шрифтом предупреждая, что с посетительницей надо держаться вежливо. Не выдал. Ну и Бог с ней, с Яной Бельской… К тому же, она была рыжей — второй момент, настороживший Лешего. С рыжими бывает так: они или пугающе безобразны, или ошеломляюще красивы. Эта была никакой. Просто никакой. Симпатичная, конечно, как и каждая молодая женщина, одетая со вкусом, но ничего особенного. Один из фундаментальных законов устройства мира, выведенных Лешим, с треском провалился. Он немного успокоился на этот счет, когда понял, что волосы крашеные. Стойкая крем-краска Бель-Колор, или еще какая-нибудь химия. Вот и доверяй после этого женщинам…
— "И дальше они поехали вместе", — повторил он, — избитый какой-то конец. Вроде: "Они жили счастливо и умерли в один день".
— Обычный, — Яна пожала плечами едва заметно, без возражения и без обиды. — Как еще, по-вашему, могла закончится такая история?
По-моему, — подчеркнул Леший, — такие истории вообще бесконечны. Как ваша ТРАССА.
— Бесконечны только мексиканские сериалы и человеческая глупость, — сказала Яна, — все остальное имеет свой конец.
— Возможно, — Леший решил не спорить, по опыту зная, как эти писатели упрямы и способны залезть в бутылку из-за какой-нибудь мелочи, которая, Бог знает отчего, кажется им значительной. Он вернул взгляд на название: "Там, где кончается асфальт…" (сказки для Бегущих и Догоняющих).
— Сказки это, конечно, оригинально, — буркнул он, — только современному читателю сказки не нужны. Он требует политических триллеров, крутой эротики, мистики.
— То, что современный читатель этого требует, еще не значит, что ему это нужно, — так же ровно возразила Яна, — это значит, что он ХОЧЕТ получить подобное чтиво. Давно известно — нужное отнюдь не всегда желанно.
Леший нетерпеливо улыбнулся:
— Возможно. Но нынешний литературный рынок ориентирован на спрос, — он замялся, не зная, как сложить фразу, которая бы не показалась грубой Яне Бельской. Она ждала с вежливым интересом.
— Я делаю бизнес, — сказал он наконец, — я не Мессия. Я должен прежде всего поддерживать тираж.
— А я думала, вы должны прежде всего сказать людям правду о них самих.
Леший непроизвольно скривился. Идеалисточка-графоманочка, туда ее и сюда. Начиталась Достоевского и преисполнилась наилучших намерений переделать сволочей-сапиэнсов посредством печатного слова. Оно, конечно, Достоевский гуд, князь Мышкин гуд, а "Похождения космической проститутки" та еще лажа, только вот почитатели трудов великого теоретика и пророка гуманизма почему-то никогда не удосужатся спросить, в какую копеечку каждый раз влетает выпуск «Гелиополя»… И о том, желают ли сволочи-сапиэнсы (сволочи, кто спорит), нимба и крылышек. А он, Виктор Лешуков, мученического венца.
Сказать какую-нибудь резкость Леший просто не успел — его лицо спас компьютер, четверка с парочкой юморных моментов. Полыхнул экран и из запредельных глубин выплыла неоново-сияющая надпись: "Парень, гони их в шею".
Ящик недвусмысленно намекал на обеденный перерыв, и желудок Лешего, прогрессивными диетами не измученный, намек поддержал. Яну Бельскую следовало из кабинета деликатно выпроводить. Леший глянул на гостью исподлобья (проблема ходячая) и вдруг, совершенно неожиданно для себя предложил: